Текст книги "Сага о князе Гривальде (СИ)"

Автор книги: Анастасия Эльберг

Эльберг Анастасия, Томенчук Анна
САГА О КНЯЗЕ ГРИВАЛЬДЕ

 
Интерлюдия первая
Себастьян
Когда я был мал, говорили: где-то лежит кольцо, а в кольце – судьба.
Создала его госпожа Хозяйка, главная жрица, волшебница и раба,
Но потеряла – и ищет теперь, и с кольцом сильна, а без него слаба.
Попадет тебе в руки кольцо госпожи, Себастьян – ты его береги.
Коль достанешь его из ларца и наденешь на палец, то не снимай с руки.
А попадет оно в руки Хозяйки – коротки, братец, твои деньки.
Снилось мне – закатилось мое кольцо да на двор чужой.
Задумался, не доглядел, был увлечен я своей игрой.
И вот открываю калитку, вхожу – и вижу перед собой
Прекрасную фею: глаза – бриллианты, лицо – что твоя луна.
Кожа как снег, станом тонка, как нимфа, волосы цвета льна.
Вертит в руках кольцо и читает крючочки – тайные письмена.
«Кто бы тебя ни привел сюда, мальчик, черт или все же бог,
Я отпущу тебя, ты пойдешь с миром – на запад ли, на восток.
Но расскажу тебе правду – а ты извлечешь урок, подведешь итог».
Молчу, проглотил язык – а что же мне говорить, что я могу сказать?
Мне остается глаза опустить, внимательно слушать, смиренно ждать.
И говорит мне Хозяйка: «Линия жизни – виток на ладони Творца-отца.
Не трактовать тебе книг, не воевать, не побеждать, не покорять сердца.
Но подойдешь к перекрестку – и явится морок. Две женщины. Два лица.
Одна кареглаза, дика, кудри чернее ночи: прекраснее Дьявола во плоти.
Коли пойдешь за ней, знай: путь превратится в вечность, долго тебе идти.
Но сгинет твой морок, оглянешься ты и увидишь: уж не найти пути.
Не отзовется в ней твоя боль даже эхом – как ни кричи, не моли, не плачь.
Лед в ее сердце, холод – и не излечит, и не пробудит ее самый умелый врач.
Была она нимфой, музой и улыбалась, но это прошлое – в нежности спит палач.
Вторая златоволоса, голубоглазый ангел – свет тебе не испить хоть за целый век.
За какие грехи отпустили ее на землю, лишили крыльев, кто же ее низверг?
И была она белоснежным ангелом. Сегодня, мой эльф, эта девочка – человек.
Ее имя в сердце твоем отзовется прекрасной музыкой наяву, сладкий миг во сне.
Ты умрешь за нее, если нужно, спустишься следом в Ад, продашь свою душу тьме.
Но придет впереди тебя тьма – и останешься ты в одиночестве, горестной тишине.
Что выбираешь, мой эльф? Кольцо у меня, выбор сделан, я знаю, что это так.
Скоро, уже совсем скоро ты оставляешь дом, близок судьбы роковой зигзаг.
Может, я дам тебе знак. И подскажу, какой сделать шаг. Я ведь тебе не враг».
О, эта адская громкая тишина. Плавится воздух, лава, почти огонь!
Я – тетива, я – струна, разорвусь, прикоснись кто-то, только тронь!
Я раскрываю пальцы… кольцо возвращается мне в ладонь.
 

Пролог

Савойское герцогство

Начало пятнадцатого века

Не знаю, зачем пишу тебе это письмо, отец, ведь ты при любом раскладе не сможешь прочесть его. Но что-то заставило меня сесть за стол и взять перо. Великая Тьма забрала твою душу, и, вероятно, сейчас ты незримо стоишь за моей спиной и читаешь эти строки. Если так, то, видишь, я живу в своем доме, я богат, у меня есть мой клан. И я хотел бы сказать, что счастлив и любим… у меня есть все. У меня есть вечность ! Вечность, которую я обречен провести в одиночестве. И – о злая ирония судьбы – я должен упрекать за это не Великую Тьму, а своего создателя, существо, которое когда-то заключало в себе весь мир…

Да, я написал «мой клан», и рука моя не дрогнула. Они признали власть изгнанника – ведь так ты когда-то меня называл? Не посмели не признать! А тот, кто этого не сделал, жестоко поплатился за свое решение. Я свободен, волен идти туда, куда мне захочется… Но какой ужасной ценой куплена моя свобода, отец! За что ты так обошелся со мной? За то, что я не преклонил голову перед тобой тогда, когда любой вампир из твоего клана безропотно встал бы на колени? Ты знал, что в двух мирах не найдется ни смертного, ни бессмертного существа, перед которым я опущу глаза. Неужели мой проступок должен был повлечь за собой такое серьезное наказание? Неужели ты проклял свое единственное дитя только потому, что я посмел не согласиться с тобой? Если бы твоя смерть избавила меня от моих страданий, отец. Если бы моя смерть пришла ко мне! Но она задерживается в пути.

Иногда мне кажется, что у меня нет сердца, вместо него кто-то вложил в мою грудь осколок льда – и могильный холод наполняет мою душу при мысли о том, какую тяжелую ношу я, бессмертный, должен нести. Каждый день я вспоминаю о ней – и темный душный туман ужаса застилает коридоры моего дома. Он проникает в замочные скважины, в приоткрытые двери. Он обволакивает меня, хватает за горло и не дает дышать. Я не чета всему этому зверью, что пресмыкалось перед тобой! У меня есть чувства! Почему ты лишил меня единственной вещи, без которой существование смертных и бессмертных не имеет никакого смысла?! Но… пустое. Даже если бы ты был здесь, я бы не предпринял ни одной попытки разжалобить тебя. У меня есть время – все время в двух мирах – и я расскажу эту историю от начала и до конца.

Часть первая

Германия

Конец двенадцатого века

– Ну и ну, Изабель! А где же люди?

Светловолосый мальчик лет семи в очередной раз оглядел пустынную улицу и похлопал большими голубыми глазами.

– Может, это город-призрак ? – сделал очередное предположение он.

– Ох, Клаус, прекрати уже эти свои шутки, – ответила шедшая рядом с ним девушка и покрепче взяла его за руку. – Посмотри-ка. Там что-то горит! Уж не пожар ли?

Мальчик и девушка миновали несколько кварталов и вышли к центральной площади крошечного городка. Зарево, принятое ими за пожар, при более близком рассмотрении оказалось пламенем нескольких десятков факелов. Люди, державшие их, толпились вдоль дороги, но не загораживали проход – так, будто кого-то ждали. Изабель и Клаус протиснулись вглубь толпы, и уже через минуту она вытеснила их к выложенной булыжником мостовой.

– Что случилось? – тихо спросила Изабель у стоявшей рядом с ними женщины в скромном светло-сером платье, поверх которого был надет белоснежный передник.

– Беда, беда… – покачала головой женщина.

– Кого-то ждут? – не унималась Изабель.

В ответ женщина посмотрела на нее так, будто только что заметила, с кем говорит.

– Молодая госпожа, верно, чужестранка? – нашлась она.

– Меня зовут Изабель, а это – мой брат Клаус. Мы действительно чужестранцы, только сегодня добрались до вашего города. Наши родители, да заберет Всевышний их души в Рай, умерли две луны назад… и теперь мы путешествуем.

– Несчастные дети. – Женщина, как показалось Изабель, смягчилась, и положила руки им на плечи. – Меня зовут Грета. Я заберу вас с собой. Негоже таким молодым созданиям проводить дни в скитаниях и ночевать на улице.

Клаус получил от доброй феи – именно так он про себя окрестил Грету – горсть орехов и тут же ими захрустел.

– Так кто же должен приехать? – в очередной раз задала интересующий ее вопрос Изабель.

– Молодая госпожа никогда не слышала имени князя Гривальда? – подал голос стоявший за спиной Греты молодой человек. – Как же так? Его знают все в округе.

– Беда, беда, – снова принялась причитать Грета.

– Да будет тебе, женщина, – осадил ее темноволосый мужчина в сутане священника. – Прекрати стонать. Лучше помолись за невинную душу, которую к себе сегодня заберет Господь.

Грета повернулась к нему и сложила руки в молитвенном жесте.

– Ах, святой отец! За что же Он ниспослал нам такую кару?

– Он испытывает нас, дочь моя. Тебя, меня и каждого, кто сейчас на этой площади. Достаточно ли сильна твоя вера?

Новая знакомая Изабель и Клауса не нашлась с ответом, а священник повернулся к брату и сестре.

– Вы хотели узнать, кто такой князь Гривальд? – спросил он. – Сейчас узнаете.

На площади внезапно стало очень тихо: казалось, можно было расслышать, как ветер переносит палую листву. В этой тишине цокот копыт приближающихся лошадей звучал как раскаты грома: наверное, ступи на землю свита самого Дьявола, не наделала бы она столько же шума. Через несколько минут на площади появились всадники: двое держались чуть позади первого. На первых двух были плащи с капюшонами, скрывающие их лица от посторонних глаз. Ехавший впереди всадник – его лошадь была белой как снег – казалось, не обращал внимания ни на толпу, ни на своих спутников, и смотрел куда-то в землю. Накидка из плотного светлого материала прикрывала только верхнюю часть его лица. Изабель решила, что он немолод – наверное, ему почти тридцать – но, судя по всему, красив. Она даже подумала, что видела кого-то, похожего на него – на портретах, где изображают разных принцев и аристократов. И правда, самый настоящий князь…

– Ни в коем случае не смотри ему в глаза, девочка! – шепнул Изабель священник, дернув ее за рукав платья. – Слышишь? Ни в коем случае!

Князь Гривальд остановил коня, и двое всадников последовали его примеру. Вместе с маленькой процессией замерла и толпа. И снова на площадь опустилась эта страшная тишина: только лошади изредка пофыркивали, выражая то ли нетерпение, то ли недовольство человеческим запахом. А вместе с тишиной пришел и ужас. Изабель ощущала его почти физически. Кем бы ни были эти трое, ничего хорошего они не принесли.

Несколько минут прошли в молчании, и вот толпа расступилась. На мостовую вышла женщина с маленьким ребенком на руках. Она подошла к всадникам, поколебалась, а потом протянула крошечный сверток князю Гривальду, не сказав при этом ни слова. Тот так же молча наклонился и взял из ее рук ребенка. Взял осторожно – так, будто принимал в свои объятия вазу из хрупкого фарфора. И всадники снова двинулись вперед. Мать ребенка стояла, как вкопанная, и смотрела им вслед. Слезы катились по ее щекам, но утирать их она не торопилась. Сейчас Изабель больше всего хотела, чтобы кто-то нарушил эту тишину – чтобы женщина закричала, зарыдала, чтобы кто-то с воплями бросился вслед за всадниками. Ей казалось, что кто-то проклял это место – и теперь тут никто не сможет произнести ни звука. Но женщина так и не пошевелилась и даже не всхлипнула. Священник подошел к ней, обнял за плечи и принялся шептать что-то, но слишком тихо для того, чтобы можно было разобрать слова.

А всадники, почтительно ехавшие позади своего господина – он был их господином, так решила Изабель – продолжали свой путь. Князь держал поводья одной рукой, а второй прижимал к груди малыша. Тому, похоже, было вполне уютно в объятиях незнакомца – он не плакал и не пищал, а в какой-то момент даже издал звук, напоминающий смех.

– Ах! – не удержалась Изабель.

Процессия замерла, и Грета осенила себя крестным знамением. Едва слышный вздох прокатился по толпе, а князь Гривальд повернул голову, поднял капюшон и оглядел стоявших возле самой дороги людей. Почти все замерли, опустив глаза в землю. Все, кроме Изабель. Она хорошо помнила запрет священника, но все же поймала страшный взгляд… и убедилась, что ничего страшного в нем не было. Ясные серо-стальные глаза. Чересчур печальные – но и только. Несколько секунд она изучала его лицо. Он действительно был очень красив. Не то чтобы на своем веку она успела повидать чересчур много мужчин, но таких красивых не встречала еще никогда.

Уроженец здешних широт – светлая кожа, угольно-черные волосы чуть длиннее, чем носили в том месте, где она родилась: почти до плеч, густые и прямые, такие, к которым так и хочется прикоснуться. И что-то мертвое, холодное, почти ледяное было в его лице: так выглядят мраморные памятники на могилах. Скульптор долго вырезает из камня тонкие черты, создает шедевр, который мог бы дарить свет – но он навечно останется таким, ни до кого не снизойдет и никого не согреет. Такая красота манит тайной, кажущейся возвышенностью – и не даст взамен ровным счетом ничего. Останется такой же таинственной, мертвой и холодной, сколько костров ни разводи, сколько ни предпринимай попыток тронуть сердце.

Князь Гривальд будто дожидался того момента, пока Изабель вдоволь на него насмотрится. Он в последний раз бросил высокомерный взгляд на толпу, легко изогнул бровь – его лоб пересекла тонкая, едва заметная морщинка – и снова накинул на голову капюшон. После этого он кивнул своим спутникам, и вся компания прибавила ходу, а через несколько минут скрылась из глаз.

Толпа взволнованно зашумела.

– Зачем ему ребенок? – удивилась Изабель. – Что он будет делать с ним?

– Лучше тебе не знать, девочка, – ответил священник. – Он плохой человек. Очень плохой. Это наше проклятие… каждый день я молю Всевышнего о том, чтобы Он даровал нам спокойствие, но мы до сих пор не искупили своих грехов…

Стоявший за спиной Греты молодой человек пригладил непослушные светлые кудри ладонью.

– Будет вам, отче, – обратился он к священнику. – Не пугайте несчастную девушку. И ее брата тоже – посмотрите, он ни жив, ни мертв от ужаса.

Маленький Клаус дрожал мелкой дрожью и крепко сжимал руку сестры.

– Нам пора домой, – сказала Грета, кивнув молодому человеку. – Поможешь мне устроить постели детям, Себастьян. Раз уж у нас такие важные гости.

Накормив Изабель и Клауса скромным ужином – вареная картошка, немного соленой рыбы, пара кусочков хлеба и подогретое молоко – Грета отправилась спать, предварительно сообщив остальным, что уже поздно, и им лучше последовать ее примеру. Однако Себастьян и бровью не повел. Подождав, пока хозяйка поднимется к себе, он подошел к окну, открыл его, достал из кармана тщательно свернутую папиросу и прикурил от огарка свечи. Изабель и Клаус сидели за столом. Спать им не хотелось, несмотря на усталость – уж слишком свежи были недавние впечатления.

– Хотите, я расскажу вам про князя? – спросил Себастьян, усаживаясь на подоконник.

– Нет! – взмолился маленький Клаус. – Он сам Дьявол!

– Ты вообще когда-нибудь Дьявола видел, дурачок?

– Не видел, – подтвердил Клаус, – но он есть !

Себастьян выпустил колечко дыма и принялся наблюдать за тем, как оно плывет в воздухе.

– Если так, то твоей сестрице приглянулся этот Дьявол.

Изабель почувствовала, что краснеет.

– Нет! – возразила она твердо.

Себастьян улыбнулся. У него были удивительного цвета глаза – ярко-бирюзовые, похожие на драгоценные камни.

– Да брось. По нему все сохнут. Боятся до ужаса – и сохнут. Черт их поймет, этих женщин.

– Как по мне, он ничем не отличается от других людей, – неуверенно заговорила Изабель.

– Людей ! – Себастьян поднял руку в жесте отчаяния. – Когда-то он был человеком, сестрица Изабель. Давно. Триста лет назад.

Она вытянулась на стуле и широко распахнула глаза.

– Замок, в котором он живет – тут, недалеко, на лошади можно добраться быстро – не один век принадлежал богатому княжескому роду. Он родился здесь, и тут же родились его братья и сестры. Однажды ночью на замок напали разбойники и убили всех, включая самого Гривальда. По крайней мере, думали, что убили – ведь все простыни на его кровати были залиты кровью, вот разбойники и ушли, решив, что с ним покончено. Он самым старшим ребенком в семье, на тот момент ему не исполнилось и двадцати пяти. Три дня и три ночи разбойники пировали, уничтожая хозяйские запасы еды и вина. А утром четвертого дня в замке нашли их тела. Много тел – и ни одной капли крови. Они были полностью сухими. Ну, как… мертвые высохшие мухи .

Сказав это, Себастьян поднял глаза к потолку – видимо, оценивая уместность сравнения.

– Что с ними случилось? – поинтересовалась Изабель.

– Никто так и не узнал. Никто из людей . В замке также обнаружили тела хозяев. Все тела – кроме молодого князя, так Гривальда называли в округе.

– Его забрали вампиры ! – завопил Клаус.

– Тише, глупый! Грету разбудишь!

Мальчик испуганно зажал рот ладонью.

– Его действительно забрали вампиры, – продолжил Себастьян. – И они же расправились с разбойниками. То был небольшой, но сильный вампирский клан. Они редко причиняли людям вред, но если кто-то причинял вред им , или, по глупости своей, объявлял войну, то они вели себя беспощадно. Их вожаком был сам Вильгард, и к тому времени он прожил на свете уже не одну сотню лет. Когда-то он воевал в рядах викингов, и они прозвали его Великим Вильгардом, потому что в смелости и ярости ему не было равных. Замок находился на их территории, равно как и деревни, в которых они обычно искали еду . Поняв, что крестьяне разбегутся, узнав об ужасных событиях, вампиры решили, что не позволят разбойникам здесь хозяйничать и убили их. А Гривальда, который к тому времени, как ни странно, был еще жив – его раны оказались не смертельными, хотя он потерял много крови – Вильгард забрал с собой. Он давно мечтал о сыне: и вот он его обрел.

– Он превратил его в вампира! – ахнула Изабель. – Но ведь… вампиров… не бывает ?

– Может, и не бывает. Но только через несколько десятков лет князь Гривальд снова появился в наших краях. Как видишь, он до сих пор молод – будь он человеком, смерть давно настигла бы его. Вместе с ним в замок приехало несколько слуг и красивая черноволосая женщина. Это его… жена . С тех пор князь Гривальд почти не выезжает за пределы замка. Он не может выехать.

Маленький Клаус ковырял в тарелке остатки своего ужина.

– Почему? – спросил он.

– Когда Гривальд жил вместе со своим отцом и остальными вампирами, то Вильгард хотел обручить его с женщиной из другого клана. Но Гривальд был своенравен… в отличие от остальных вампиров клана, которые подчинялись воле вожака, он делал то, что хотел, а отец закрывал на это глаза, потому что любил его. Однажды он встретил женщину по имени Виргиния и полюбил ее, а потом обратил . Сделал вампиром. Вильгард кричал, угрожал и уговаривал сына, но все было напрасно. И тогда он проклял его. Он сказал ему, что Гривальд вернется в замок своего первого отца и не сможет покинуть его до тех пор, пока не умрет женщина, которую он любит. А после того, как она умрет, он будет свободен. Но больше никогда не сможет полюбить.

Изабель прижала ладони к груди.

– Как же? Это жестоко!

Себастьян пожал плечами.

– Жизнь – жестокая штука, сестрица Изабель.

– Как категорично ты судишь о жизни! Сколько тебе лет?

– Восемнадцать, – ответил он с дерзкой улыбкой.

– И всего-то? – рассмеялась девушка.

– Мне уже очень давно восемнадцать, – уточнил Себастьян. – А теперь отправляйтесь спать. Пока страшные сказки не начали сбываться. До рассвета еще далеко.

Часть вторая

Дьявол – вот кем был тот, кто даровал мне такую хорошую память. Я успел изучить лицо каждого из этих людей до мельчайшей черточки. Их запах – гадкий и тошнотворный, все же хорошо, что я кормлюсь не здесь – преследует меня даже днем, тогда, когда я забываюсь сном. И как они отвратительно покорны! Как опускают глаза всякий раз, когда мы появляемся на площади! Вот вещь, которая вызывает во мне страшную ненависть, идет ли речь о светлых или о темных существах. Покорность! Страх и покорность. Они боятся всего – темноты, смерти, но вместе с тем дрожат от ужаса, если кто-то предлагает им самый драгоценный в двух мирах подарок: вечную жизнь. Не встречал еще ни одного смертного и почти ни одного бессмертного, кто бы ничего не боялся. Люди готовы сделать все, что угодно, сказать все, что угодно, солгать единожды, продолжать лгать до конца своих дней, встать на колени – лишь бы прожить остаток своей жизни в спокойствии и с миром в душе. С каждым годом я все лучше понимаю, почему мои братья так относятся к людям.

Братья! Смешно! Братья по крови? Братья по клану? Какое родство нас связывает? У меня нет братьев по крови, давно нет братьев по клану. У меня никогда не было настоящих братьев по клану. Не хочу называть этим словом тех, чье родство мне кто-то навязал. Да и клана у меня уже давно нет. Изгнанник. Вот кто я. Один в огромном замке, каждый угол которого успел изучить за все эти десятилетия – и ни души кругом. И Виргиния, которая скоро оставит меня, я чувствую , что ей осталось недолго – и тогда я буду абсолютно одинок.

Сколько вечеров я провел в этом кабинете, бесцельно глядя на нетронутые письма или выводя пером редкие строки дневника? Кажется, закрой я глаза – и смогу воссоздать каждую мелочь. До комочка пыли в одном из углов, до крохотной трещины на потолке. Что уж говорить о портретах, которые украшают стены? Говорят мой отец – тот отец – любил портреты. Их здесь много. Моя мать, рыжеволосая красавица в пышном платье из темно-синего бархата. Братья и сестры – вместе и по отдельности. Сам отец в рыцарских доспехах. Мой портрет. Я как две капли воды похож на отца: те же черты, та же посадка головы, только глаза – от матери. Сколько мне здесь? Пятнадцать? Восемнадцать? Мне было почти двадцать пять тогда, когда я… стал тем, кем стал . Получил темную жизнь? У меня язык не повернется назвать это жизнью . Каждый вечер я открываю глаза и молю Великую Тьму о том, чтобы она даровала мне покой… Но я так молод по темным меркам, что глупо даже думать о смерти. Уверен: мне предстоит долгая, очень долгая жизнь. Вполне достаточная для того, чтобы изведать все глубины Ада .

Иногда меня посещают странные, почти человеческие желания. Например, мне хочется взглянуть в зеркало. В обычном стекле я не найду даже намека на свое отражение, если же амальгама будет изготовлена из храмового серебра, смогу разглядеть свой темный облик, но и понятия не имею, как теперь выгляжу в глазах людей. Говорят, некоторые вампиры специально заводят зеркала из храмового серебра и подолгу любуются собой. Глупцы! Сколько времени можно провести, изучая свою внешность? Да и какой смысл в этом занятии? Мы – такие, какими нас создали, и Великая Тьма не изменит нашего облика, даже если мы очень захотим. Это людям свойственно гипнотизировать свое отражение. И немудрено: их красота увядает за считаные годы, им хочется запечатлеть в памяти молодость.

– Ты до сих пор здесь? А я-то думала найти тебя в библиотеке.

Руки Виргинии легли мне на плечи, отвлекая от мыслей. От нее пахло свежей кровью. Прекрасный, райский запах – так может пахнуть только кровь крошечного невинного существа. Запах, который напоминал мне о том, как низко я пал. Что может быть хуже, чем… не хочу даже думать об этом. Но что оставалось делать? Она бледнела день ото дня, становилась все слабее, проводила в кровати долгие часы. Что еще могло ей помочь, если не кровь младенца? Хорошо, что она нуждается в ней так редко, иначе бы я этого не пережил. Как часто я думал о том, что ей шел уже второй век, и мне давно следовало отпустить ее – именно так поступает каждый создатель. Что мне следовало научить ее охоте: зачаровывать жертв, оставлять их в живых – словом, передать все умения, которыми должен владеть взрослый вампир, а потом благословить и освободить. Но я не мог найти в себе сил и сказать короткую фразу.

Я долго кормил ее своей кровью – в разы дольше, чем это делают мне подобные. Она питалась жертвами, которых приводил ей я. Может, я слаб. Может, я глуп. Может, я просто неопытен – как ни крути, а двухсотлетний вампир мало что понимает в таких вопросах, даже если это высший вампир, и даже если его создателя чтят как полубога. Но она нуждалась во мне! А сейчас нуждается еще больше. Что было бы, отпусти я ее раньше? Она бы умерла! Впрочем… скоро она умрет у меня на руках. И неизвестно, что хуже – перенести смерть своего создания, когда оно далеко и уже начало самостоятельную жизнь, или находиться рядом и видеть, как оно угасает.

Если бы я понимал что-то в темной медицине, то, вероятно, смог бы дать ей подходящее лекарство. Но вокруг меня не было врачей. Точнее, был… один . Странно, что есть кто-то из Великих, кто еще не забыл дорогу сюда. И почему-то меня не удивляет, что это именно он. Если я – изгнанник поневоле, то он сам выбрал этот путь. Даже свои считают его чужаком. Приходит, когда хочет, уходит, когда хочет, иногда и словом не обмолвится. Перемещается по миру, как перекати-поле, нет ни одного места, в котором бы он оставался надолго. Он сам себе место и сам себе дорога – и, похоже, это его устраивает.

И еще он иногда приносит мне эти письма … письма, которых я жду с замиранием сердца только для того, чтобы в очередной раз разорвать, не читая. Я спрашивал у него, что происходит с Виргинией, но он только качал головой, хотя Великая Тьма видит – он спас бесчисленное количество жизней, в Ордене нет врача лучше него. Что же. И умеющие лечить силой мысли порой не могут определить недуг. Еще одно мое наказание. Какой чудовищный, невозможный выбор! Ее смерть сделает меня свободным и несчастным, а до тех пор, пока она жива, я буду пленником этого замка, и каждую ночь ко мне будет приходить призрак моего отца…

– О чем думает мой князь? – спросила Виргиния, наклонившись к моему уху.

– Я больше не могу находиться в этих стенах. Мне противен этот воздух, я ненавижу эти коридоры и эти лестницы. Эти несколько ночных часов для меня – пытка! Меня будто держат за горло и не дают дышать! Я хочу свободы!

Я поднялся, и Виргиния, воспользовавшись моментом, поменяла позицию – теперь она стояла напротив меня. Ее руки будто бы сами собой прижались к груди, так естественно выглядел этот жест, а по щекам покатились слезы. Столько лет прошло, а я до сих пор мог бесконечно смотреть в ее глаза. Они были похожи на темные звезды. Как легко в них утонуть! Рано или поздно это произошло бы и со мной… и я тоже утонул.

– Я причиняю тебе только страдания, – тихо проговорила она, поднимая руку и убирая за ухо выбившийся из прически локон. – Ты приводишь мне пищу, хотя давно уже не волнуешься о моей судьбе и не любишь меня…

– Не нужно продолжать, Виргиния.

– Ты можешь выставить меня на солнце. Так выкладывают ковры для того, чтобы они просушились. Я знаю, что молодые вампиры медленно сгорают, мне будет больно, но я готова заплатить эту цену за твою свободу…

– Замолчи, женщина! Я не хочу слушать эту чушь! – Она вздрогнула и медленно подняла на меня заплаканные глаза. Все же это талант – плакать тихо и красиво. И им владеют только женщины. Наверное, поэтому мужчины якобы не плачут – уж очень не эстетично они при этом выглядят. – Сколько раз мы начинали этот разговор – и постоянно, раз за разом повторяем одно и то же! Ты думаешь, что мне легче от твоих слов?! Или я недостаточно страдаю , и ты хочешь сделать мне еще больнее?! Ты – мое дитя, я чувствую твою боль как свою собственную! Неужели ты действительно думаешь, что я, будучи в здравом уме, могу помыслить о таких вещах?!

Виргиния сжалась в комок и обхватила себя руками.

– Не буду мешать тебе, мой князь. Вернусь в кровать. Может, смерть на этот раз будет чутка к моим мольбам…

Она сделала несколько робких шагов к двери, ожидая моей реакции. Этот спектакль повторялся уже много раз, и ей был известен его исход. Я подошел к ней, обнял и прижал к себе. Она была миниатюрной, тоненькой, похожа на куклу, а не на женщину. Вот что привлекло меня в ней. Я почувствовал, что ей нужназащита . Прекрасный хрупкий цветок. Невозможно было изгнать из себя эти ощущения, невозможно было подавить их. Скольких мужчин это погубило… и скольких еще погубит!

– Не говори так, любимая. Ты – самое дорогое, что у меня есть. Я умру сам – но не позволю тебе умереть. Я готов страдать целую вечность, я готов страдать дольше – только бы ты была жива. Эта болезнь лишила тебя разума, если ты говоришь такие вещи. Знаю, я не имею права на слабость, но порой мне кажется, что этот замок – моя могила. Что я проживу здесь еще не одну тысячу лет, и Великая Тьма заберет мою душу – а я не сделаю ни глотка нездешнего воздуха.

– У тебя есть право на слабость, мой князь. Оно есть у всех. – Она прикоснулась тонкими пальчиками к моему плечу. – Я всегда рядом.

Во дворе послышался неясный шум. Нофар, мой личный слуга, и его приятель приехали с ночной охоты и вполголоса обсуждали жену хозяйки какого-то кабака, куда заглядывали сегодня. Они были молоды и до сих пор живо интересовались миром людей. Тем самым, в котором я уже давно не находил ничего, кроме подлости, лжи и грязи. Хотя… сегодня впервые за много десятилетий я встретил существо, которое заставило меня усомниться в вездесущности этой повальной болезни человечества – быть смертными . Единственная, не опустившая передо мной глаз. А ведь священник предупредил ее, я слышал это собственными ушами.

Все женщины поглядывали на меня исподтишка, свято полагая, что я не замечаю этого (для того, чтобы чувствовать взгляд, мне не нужно было поворачивать голову). Как открыто она смотрела на меня! Изучала . Как давно я не видел такого взгляда: смелого, любопытного. Взгляд существа, готового к любому исходу событий. Смотрел ли кто-нибудь на меня так после того, мне даровали бессмертие? Единственное, что я помнил – это расступающиеся ряды людей и темных существ в любом месте, где появлялся, и заискивающее «мой князь». Она пошла домой к женщине, которая торгует зеленью на рынке. Интересно, мальчишка-эльф рассказал ей что-нибудь обо мне? Если да, то, бьюсь об заклад, следующая наша встреча ее не обрадует…

– О чем ты думаешь? – настороженно спросила Виргиния, отстраняясь.

Я уже давно понял, что мне следует быть осторожнее с мыслями – она читала их легко, как открытую книгу – но на этот раз с собой не совладал.

– В городе я увидел смертную девушку. Светловолосая, голубоглазая… Удивительное создание.

Виргиния отошла на пару шагов и посмотрела на меня. Ревность – вот что я прочел в ее взгляде. Ревность! Самое глупое чувство, которое только может испытывать бессмертное существо. Мы живем так долго, что рано или поздно понимаем бессмысленность любого страха. Она так молода. Какой долгий путь ей предстоит… У меня не было права ее обвинять.

– Кто она? – поинтересовалась Виргиния, вскинув подбородок.

– Не знаю. Я увидел ее впервые.

– Я хочу ее , – произнесла она тоном, не терпящим возражений.

Что-то болезненно сжалось у меня внутри. Чувство, которое я никогда не испытывал прежде, и поэтому не знал ему названия.

– Я хочу ее, почему ты молчишь?!

– Я приведу ее тебе. Завтра вечером.

– Буду ждать с нетерпением. – Она улыбнулась и присела в изящном реверансе, а потом взяла меня под руку. – Я хочу прилечь. Мой князь составит мне компанию?

Интелюдия первая

Князь Гривальд

Где же осталось солнце,

Где потерялась трава, что под ногами была мягка?

Теперь у меня нет жизни –

Есть только клетка из вечности, золото и тоска.

Кто бы ни наполнял мое море,

Оно уже пересохло – ни капли, ни ручейка.

Доползешь до чужого русла –

И от ворот поворот, ни жалости, ни глотка.

И бесконечность вновь обнимает сердце –

Ни вздоха, ни взгляда вдаль.

Ты обещала сказку, ты мне казалась чудом –

Хрупкий ночной хрусталь.

Между обманом и правдой

Граница не толще кружева – розовая вуаль.

И превратилась в дым моя сказка,

Оставив лишь память мне да печаль.