Текст книги "Продолжение легенды"
Автор книги: Ана Светова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 15 страниц)
– На что ты намекаешь? Плотская любовь меня никогда не интересовала. Эшли красив, благороден, мне ничего не нужно, только быть с ним рядом, видеть его, слышать его голос, знать, что он любит меня! – горячилась строптивица.
– Разве он любил тебя так, как ты его?
– Может и не так, каждый любит по-своему. Как умел, так и любил.
– Любил, но не женился; желал, но не овладел; догадывался, каким способом ты хочешь добыть деньги, но не остановил; поборник чести, а твое имя не сумел уберечь от злословия, устранился, погрузившись в свои переживания. Ты же с ирландской твердолобостью опять винила себя за то, что навлекла на него позор, разрушила его спокойствие, сломила гордость и самоуважение. Ах, каким джентльменом он всегда был с тобою! – насмешничал ангел.
– Что ты взъелась на мистера Уилкса, светлая частица моей души? Ведь если ты и теплишься во мне до сих пор, то лишь потому, что он единственный, кто видел во мне что-то хорошее!
– Угу, только обитали бы мы с тобой давно на небесах, если бы не помощь Батлера. Вот уж кто любил тебя, горячо, страстно, ни опасность, ни честь, не останавливали его, ну прямо герцог Борджиа, как назвал его Эшли. Кстати о семействе Борджиа, ты ведь так и не узнала, чем они знамениты? Помнишь, как Эшли, старательно избегая твоего взгляда, смотрел на Чарльза с выражением сочувствия? Так он всегда будет смотреть мимо тебя, когда ты вдруг захочешь блеснуть своим невежеством, и тосковать по Мелани, которая могла сравнивать мистера Теккерея и мистера Диккенса и поддерживать беседу на любую тему, будь то литература, живопись или музыка. Она всегда будет стоять за его спиной. Боюсь, что и в постели вас будет трое, зато узнаешь, что испытывал Ретт!
Скарлетт насупилась и, чтобы не было так горько, попыталась вспомнить единственный страстный поцелуй Эшли во фруктовом саду, его крепкие объятия, стройное тело. Но перед глазами являлось несчастное лицо, измученное, растерянное выражение которого вызывало жалость, но никак не сулило счастья. Это был уже не тот мечтательный юноша, в которого она влюбилась до войны, и не тот воин, закаленный в боях, который приезжал в отпуск на Рождество. И хотя в уголках рта осталась жесткая складка, но она уже не придавала ему уверенного властного вида человека, привыкшего командовать, а лишь подчеркивала усталую опустошенность глаз.
– Очевидно, мистер Уилкс слишком бесстрастен, рассудочен, слишком оберегает свой покой. Поэтому его устраивала Мелани. Собственно, она была ему больше сестрой, единомышленницей, другом, но не любовницей. У тебя есть шанс стать и той, и другой. Или, может быть, ты его постараешься обучить, как проще обманывать покупателей? – глумился ангел. – Это сблизит ваши души!
– От него я, по крайней мере, не услышу тех оскорблений, которыми осыпал меня Батлер. Не понимаю, как можно говорить такое любимой женщине, выставлять её перед всеми плохой женой и плохой матерью. Даже если это так, но ты любишь эту женщину, достойно ли такое поведение? Фрэнк не любил меня, но терпеливо сносил все обиды, потому что был порядочным человеком.
– Не тебе, конечно, упрекать Ретта в низости. Кто как не ты, лицемерно прикрываясь им, скрывала от Эшли свою жестокость, грубость, алчность.
Сальдо не сходилось: то превышала любовь, то обиды.
– Это тебе не доллары в лавке считать – сколько поступило, сколько потрачено, – думала Скарлетт, – так чего было больше: обиды или любви? Любви к Эшли или Ретту? Да и что есть любовь?
Один признавался в любви и жил с женой душа в душу, другой скрывал свое чувство, боясь быть отвергнутым, и вовсю развлекался с потаскухами. Оба – трусы и предатели. Эшли боялся, что я нарушу уклад его жизни, вторгнусь в его внутренний мир, непонятный мне и неинтересный, разрушу дорогое для него однообразие скучных дней. Ретт не желал ограничивать свою свободу.
Скарлетт просыпалась на заре и долго лежала без сна, снова и снова перебирая в памяти события своей жизни. Она не любила возвращаться в прошлое, зная, что ни к чему хорошему это не приводит. Однако привычка откладывать неприятные мысли на потом не срабатывала. Каждое воспоминание вызывало у нее новый прилив тоски. Но постепенно стало казаться, что именно прошлое поможет ей как-то собрать обломки своей жизни и найти силы жить дальше. Она снова оказалась в тупике, как семь лет назад, когда не осталось иллюзий на мирную жизнь и любовь Эшли, и ради спасения Тары она готова была стать любовницей Ретта Батлера.
Всё изменилось с тех пор: она сохранила Тару, достаточно богата, и может позволить себе перестать быть мерзавкой, и даже попытаться вернуть то, что было утрачено – гордость и честь, правдивость и милосердие. Но все это она легко бы променяла на любовь Ретта. Скарлетт с грустью представила себе долгую череду безрадостных дней без него, это было сродни голоду…
– Ангел мой, ведь он меня хорошо знал, почему же не понял, что дорог мне? Любовь настолько слепа?
– Да! Иначе, каким бы чудом необразованная деревенская своенравная девчонка смогла заполучить в мужья человека столь высоких запросов и утонченного вкуса, как Батлер, да еще и сведущего в делах любви?
– Значит, ничего вернуть нельзя?
– Конечно, нет. Разве можно вернуть молодость, невинность, сладкие мечты, способность верить в них, мир, который унесла война?
– Что же делать?
– Раскрой свою душу страданию, очисти её от всего суетного, стань хорошей матерью, научись ценить тех, кто рядом, тем более, что теперь рядом вечным укором твоей совести будет Эшли, – с иронией произнес светлый ангел.
– Придется нести и этот крест, – разочарованно усмехнулась Скарлетт, – довольно с меня сказок, в душе моей пустота, не надо мне ни принцев, ни дьяволов, никого.
Скарлетт взяла платок и пошла во фруктовый сад, совсем не потому, что захотелось помечтать об Эшли. Нет, ей хотелось вспомнить то чувство уверенности и силы, которое внушил ей когда-то холодный кусочек красной глины, чувство привязанности к мирному покою и деревенской тишине Тары, к этим красным полям и темным соснам вокруг дома!
Здесь и застал её обеспокоенный Уилл, только что вернувшийся из Джонсборо. На станцию каждый день прибывали толпы безработных. Среди них мистер Бентин и Большой Сэм частенько встречали прежних рабов с плантации, которые после войны разбрелись по всем штатам. Те за небольшую плату не прочь были бы на все время закрепиться в усадьбе, но теперешний хозяин Тары мог позволить себе наем рабочих только на определенное время или на определенный вид работ.
Большой Сэм, ставший в усадьбе управляющим, нередко сам отправлялся на заработки в Мейкон или Джонсборо. В Атланте он, по-прежнему, боялся появляться. Он женился, жил своим домом и очень гордился тем, что приобрел с помощью своего хозяина участок Слэттери. Эмми после смерти мужа как огня боялась Фонтейнов и не стала держаться за этот кусок ненужной ей земли. Получив деньги, она тут же уехала.
Лицо Уилла не предвещало ничего хорошего. Несколько мгновений он стоял молча, подбирая слова.
– Мисс Скарлетт! – наконец, обратился он к ней. – У вас есть акции Северной железной дороги?
– Есть, конечно. Да говори толком, что надо?
– На станции слышал, компания обанкротилась. Я вот газету привез.
– Не может быть, – охнула Скарлетт.
Она уже давно ничего не боялась, ни жизни, ни смерти, ни молвы, ни потери любви – ничего, кроме разорения и голода, и сейчас у неё заныло под ложечкой. Ведь говорил Ретт не покупать акций, только бумаги государственных займов. Не послушалась. Хорошо хоть не так много приобрела, но жаль терять и это.
– Надо ехать в Атланту. Седлай лошадей.
Перед фермером снова стояла владелица Тары.
– Шляпу возьмите и поедем, мисс О’Хара, – невозмутимо согласился он.
– Почему ты никогда не называешь меня миссис Батлер? – спросила она по дороге, отметив про себя, как он возмужал. Плечи уже не были костлявыми, и вся фигура не казалась, как раньше, долговязой и сутулой.
– Вам не подходит эта фамилия, резкая и грубая, – пояснил он. Таким же он представлял и того, кто дал ей эту фамилию.
– Ты считаешь, что я другая?
– Все равно, какая, злая или добрая, грубая или ласковая, вы для меня навсегда останетесь мисс О’Хара.
– Боюсь, Уилл, что скоро так и будет, в моей жизни возможны перемены, и не в лучшую сторону… я хочу развестись с мужем. Нам будет трудно без его денег.
– Вы не должны жертвовать своим счастьем из-за нас.
– Дело не только в деньгах. Ты знаешь, как относятся к разведенным женщинам? Это позор на всю семью. Мамушка этого точно не переживет.
– Ну и не говорите ей пока ничего, а на мою поддержку можете рассчитывать всегда. Если в Атланте будет тяжело, оставайтесь жить здесь.
– Спасибо, Уилл, но как быть с лавкой? Там дом, салун. Это ведь наши единственные источники дохода.
– Как-нибудь проживем.
Перед отъездом Скарлетт сходила на могилу матери, долго и горячо молилась, опустившись на колени, каялась, что нарушила все её наставления.
– Это не принесло мне счастья, мама. Но как сохранить достоинство и не впасть в нищету или выбраться из неё? – с отчаянием вопрошала она надгробие. – Чудес не бывает. Единственным чудом в моей жизни были вы, мама, неотразимо прекрасным, внушающим благоговейный трепет и неизменно приносящим утешение во всех горестях.
– Я попробую жить так, как это делали вы – работать, воспитывать детей, вести дом, – обещала она матери, посылая в то же время Господу скорбную мольбу, чтобы помог ей в этом.
Костлявая тень нищеты сдавила сердце Скарлетт, заставив отбросить страдания о потерянной любви.
Молчаливой и сосредоточенной вернулась она с кладбища и такой же прибыла в Атланту.
IV
При первых сообщениях в газетах о финансовом кризисе на Уолл-стрит, Батлер выехал в Нью-Йорк, послав телеграмму мистеру Редфорду, одному из тех, кто после войны спас его от виселицы. Несколько лет, оставаясь рядом с Бонни, Ретт не поддерживал свои деловые связи в Бостоне, Нью-Йорке, Филадельфии. Теперь ему предстояло вновь окунуться в атмосферу риска, авантюры, всеобщего возбуждения.
Финансовая паника, вызванная разорением банкирского дома «Джей Кук и Ко», была повсеместной. От кредитоспособности этого дома зависело грандиозное предприятие – Северная Тихоокеанская железная дорога. В нее были вложены сбережения сотен тысяч людей, купивших акции и все потерявших.
Однако ловкие дельцы не разорялись, а наоборот становились миллионерами, приобретая по бросовым ценам рудники, в которых предполагалось наличие серебра и золота, конные железные дороги, банки. Сенатор Редфорд был из их числа, но как человек близкий к власти, не мог открыто заниматься коммерческой деятельностью. Батлеру он доверял как самому себе, был рад его появлению, вновь рассчитывая на успешное сотрудничество. На этот раз он замахнулся на приобретение золотых приисков. Встретившись в ресторане за ужином, они сразу приступили к обсуждению проекта.
– Брайан, вы же понимаете, что наших с вами средств недостаточно на промышленную разработку даже одного рудника. Вы хотите создать трест? – Батлер не любил привлекать к делу большое количество людей.
– Возможно, но главное, я хочу использовать правительственные вложения на освоение северных земель. Мы ничем не рискуем! Наши средства останутся при нас. Рудники сейчас ничего не стоят, но в случае успеха прибыли могут быть миллионными.
– Не придется ли вам, в этом случае, вторично спасать мою жизнь? Как я понимаю, ваше имя нигде не должно фигурировать, за все в ответе буду я.
– Потому я к вам и обратился, что все правильно понимаете. Вы ведь убедились, что на меня можно положиться. Я захватил все необходимые бумаги, зная, что прежде чем дать свое согласие, вы обязательно захотите изучить имеющиеся документы.
Сенатору нравилась основательность Батлера, если уж он согласится на покупку рудников на паритетных началах, значит, будет толк.
– Работы предполагается начать весной, – продолжал уговаривать Редфорд. – Есть одно неприятное обстоятельство – вам придется подолгу отсутствовать дома, хотя бы первое время. Жена отпустит? Я как-то не очень представляю вас во главе семейства, но вы так долго не давали о себе знать, не иначе, как женились!
– Да было дело. Но это уже в прошлом.
– Что, развод? Не дурите, все жены одинаковы, только создадите себе кучу проблем. Обустройте свою жизнь, как вам удобно, и живите в свое удовольствие. Вот мы с женой не мешаем друг другу: у меня свои друзья, у неё – свои, большей частью молодые статисты из близлежащего театра, мне они не интересны. Вас тоже не рискнул бы пригласить в дом.
– Недостаточно знатен? – осклабился Ретт.
– Слишком привлекателен! Моя Мессалина не преминет попытаться затащить вас в постель.
– Ну, это не так просто, вам нечего опасаться.
– Она этого не поймет и будет добиваться своего, и тем испортит наши с вами деловые отношения, – с улыбкой пояснил Брайан, – любовников меняет часто, а мне приходится содержать их. Не поверите, я на девочек трачу меньше, чем на её партнеров.
Батлер засмеялся. Он никак не ожидал, что государственному деятелю приходится заниматься такими прозаическими делами.
– Ну, вот вы и повеселели! – заметил сенатор. – Мне легко говорить, я никогда не любил свою жену. Она старше меня, и хотя не лишена приятности, женился я, в общем-то, на своем тесте, он обеспечил мне карьеру. А что вас прельстило в браке? Молодость, красота, богатство?
Ретт вдруг почувствовал потребность рассказать о своей любви. Но в то же время ему совсем не хотелось посвящать в подробности долгого пути к венцу, и сама собой сложилась версия, которая в последствии ему стала нравится все больше и больше.
– Все вместе, она дочь богатого в прошлом плантатора. Ей было шестнадцать лет, когда мы познакомились, и в тот же день заключили наш союз.
– Так была хороша?
– Прелестна. Не то, чтобы, красавица, но раз увидев, уже не забудешь, – глаза южанина засветились нежностью.
Брайан, не испытавший в своей жизни сильного чувства, посетовал:
– Мне, к сожалению, не довелось встретить такую женщину, чтобы не отпустила уже никогда. Но как вам удалось в один день уговорить её, а тем более родителей?
– Повезло, ее сопровождал только отец. Я сразу понял, что просить её руки бесполезно, с моей – то репутацией. Но, как говорится, не было бы счастья, да несчастье помогло. В тот день была объявлена война, мужчины уже ни о чем другом думать не могли, и я воспользовался ситуацией, предложив ей бежать на соседнюю станцию, где можно было найти священника, привычного к таким венчаниям.
Ретт говорил и уже сам верил, что всё так и было, ведь браки совершаются на небесах, а не в церкви.
– Потом мистер О’Хара, конечно, грозился убить меня, но все закончилось миром. Она осталась у родителей, а я, как вам известно, прорывал блокаду. Вторая встреча состоялась только через год уже в Атланте, куда она приехала с нашим сыном. После войны родилась дочь, и мы, наконец, стали жить вместе. Через два года появилась еще одна дочка, и наша жизнь превратилась в кошмар.
– Тоже любовники?
– Бог миловал, но не знаю, что лучше. Её увлечение стоит мне не меньше. Ей удалось сохранить разоренную усадьбу и плантацию отца, а поскольку я не горел желанием вкладывать большие деньги для восстановления хозяйства, она решила сама зарабатывать.
– И что, успешно?
– Еще как! Управляла двумя лесопилками, магазином, салуном и больше не хотела детей. Представьте себе такое редкостное сочетание – невинное личико и абсолютно недетское, острое, почти мужское восприятие жизни, пленительная женственность и крепкое словцо.
– Вы меня заинтриговали своей супругой! Хочется увидеть ее, устройте нашу встречу как-нибудь. Но, тем не менее, я не советую вам разводиться, вы все еще в её плену.
– Нет, все кончено. В этом году погибла моя любимица, младшая дочь. Жена ненавидит меня, считает, что я виноват во всем. Я действительно баловал ребенка. Ну, как я мог ей что-либо запретить, когда она так меня любила?!
В голосе приятеля было столько боли, что Редфорд уже обрадовался, что в его жизни не было любви, зато не было и мучений.
– Я купил ей пони, – осипшим голосом рассказывал Батлер, – обучил брать небольшие препятствия и гордился, что у девочки в четыре года хорошая посадка и крепкая рука. Она была такая бесстрашная, хотела прыгать выше, а ножки у пони коротковаты…
Батлер быстро налил бокал виски и выпил его залпом. Он впервые говорил о Бонни.
– С тех пор я пью, не переставая, уже полгода. Может, не стоит браться за серьезное дело? – неуверенно спросил он.
– Глупости, в Нью-Йорке есть хороший врач, который не позволит вам оставить меня без такого дельного партнера. К сожалению, детская смертность высока, – утешал сенатор, – трудно найти семью, которая сумела бы сохранить всех своих детей. Мы тоже потеряли двух девочек, я до сих пор не могу сдержать слез, когда их вспоминаю.
Действительно, в ту же минуту его глаза подернулись влагой.
– Поплачьте, и станет легче, уверяю вас. Подумайте о других детях. Нам вот старший сын недавно подарил внучку. А вы еще молоды, сами родите.
Ретт отрицательно покачал головой.
– Это сейчас кажется невозможным, но пройдет время, помиритесь с женой, и все получится само собой. Ведь из всех женщин на свете только она знает, какой была ваша любимица, только она сможет разделить ваше горе.
От здравых рассуждений сенатора Ретту не то, чтобы стало легче, стало менее трагичным ощущение безысходности его существования. За неделю они оформили все необходимые документы, и Редфорд предложил отметить это событие.
– У меня тут актрисочки знакомые, пригласим? Уверяю, есть прехорошенькие. Какие тебе нравятся женщины? – перешел он на доверительное «ты».
– Шатенки с глазами зелеными, как горох.
– Ну, и запросы у тебя! Попробую найти.
– Я шучу, любая сойдет, только чтобы не очень надоедливая, – он не хотел никого.
На следующий день Ретт, проводив мистера Редфорда на вокзал, сенатор постоянно жил в Вашингтоне, отправился к доктору.
– У вас на редкость могучий организм, крепок, как мореный дуб. Исключите алкоголь, даже вино и домашние наливки, сигары тоже, если только изредка, и проживете еще столько же, сохраняя потенцию. Попейте настой для очищения печени, – я вот вам выписал, больше ничего не надо. Море, воздух, прогулки.
Пройдясь по Бродвею, южанин вспомнил, что вчера ни за что обидел бедную актрису, отвергнув её ласки. Ему стало жаль её, и вечером он пошел в театр с намерением загладить свою вину. Девушка лихо отплясывала в кордебалете и была совсем недурна. Ретт подождал её у театра, она вышла одна, в руках был маленький потертый чемоданчик, наверно с ее принадлежностями. Понуро опустив плечи, она двинулась вдоль освещенных витрин, иногда останавливаясь, чтобы рассмотреть выставленную одежду, её костюм совсем обносился. Увидев высокую фигуру, внезапно появившуюся перед ней, она сначала испугалась, но узнав, кто это, смутилась…
Батлер остался в Нью-Йорке ещё на неделю. Рита была итальянкой и сильно нуждалась. Она неплохо танцевала, но таких на Бродвее было немало. У нее не было покровителя, не было и желающих взять на содержание. Её не часто приглашали на вечеринки, подобные той, что устроил мистер Редфорд, считая слишком скучной. Но то, что не привлекало других мужчин, понравилось Батлеру: её тихая покорность, застенчивая манера держаться, что никак не вязалось с варьете, отсутствие расчетливости. Заметив ожидание в её больших темных печальных глазах, что для него не было новостью – женщины всегда надеялись на продолжение отношений – он пообещал навестить её в следующий приезд, если она не уедет на гастроли. С новым гардеробом у неё должны были появиться новые возможности.
V
Вернувшись в Чарльстон, Ретт решил прислушаться к совету Редфорда и пока не форсировать дело о разводе. Статус женатого мужчины был ему даже удобен, ибо его появление в городе всколыхнуло все женское население. К нему внимательно присматривались, намечая, кто в любовники, а кто и в мужья, подозревая, что не все в порядке у него в семье. Какая жена отпустит одного такого видного мужчину? Ретту, конечно, было лестно их внимание, однако он всех держал на расстоянии, ибо знал, как переменчиво мнение общества и помнил свое не столь триумфальное возвращение из Вест-Пойнта.
…Прошло всего лишь три года с тех пор, как он после окончания школы, стоя у перил судна, шедшего на север, впервые покинул родные места, чтобы поступить в Военную академию в Вест-Пойнте.
Лучшая Военная школа страны расположена в восьмидесяти километрах к северу от Нью-Йорка, в живописном месте, с видом на реку Гудзон. С тоской он смотрел на эту реку весь год, пройтись бы по ней на лодке от верховий до устья. Так хотелось убежать из казармы и отправиться в путешествие, хотя учение ему даже нравилось. Программа, рассчитанная на четыре года, была очень обширной, но он не зря провел время в школе Хоффмана. Половина предметов таких, как естествознание, философия, география, история, этика, французский язык, не требовала больших усилий для подготовки. Но было и много нового, чем он не занимался ранее: химия, высшая математика, инженерное дело, баллистика, черчение, национальное законодательство. Обучение предполагало большое количество самостоятельно выполняемых работ, и он перечитал всё, что нашел в библиотеке, стремясь к познанию истинной природы вещей. Напряженные занятия не утомляли его, он привык к большим нагрузкам. Ранний подъем, отсутствие досуга, увольнений и праздников, не слишком обильная еда, строевые занятия не смущали его.
Скоро стало ясно, что упорный замкнутый южанин может претендовать на место в десятке лучших на курсе. Он совсем не был похож на первого ученика, а скорее на первого драчуна, всегда готового к схватке, поскольку отношения с сослуживцами наладить не удавалось. Одни считали его гордецом и задавакой, другие – честолюбцем. К тому же большинство курсантов были северяне из малообеспеченных семей, не имеющих средств для учебы в университете. Единственной возможностью получить хорошее образование для них был Вест-Пойнт, где обучение полностью оплачивалось Армией в обмен на обязанность кадетов поступить на действительную службу. Выходцев с Юга они традиционно считали богатыми рабовладельцами и уже поэтому испытывали к ним неприязнь, хотя Батлер ничего не имел, кроме стипендии. Отец послал его в Вест-Пойнт как нищего.
Недоброжелатели нашлись не только среди однокурсников, но и среди преподавателей. Их, как и отца, раздражала его манера говорить людям в лицо то, что он о них думает. В приличном обществе это считается дурным тоном. Ретт не понимал почему, ведь это полностью соответствует Кодексу чести кадетов, который гласит: «Кадет не солжёт, не обманет, не украдёт, и не будет терпеть этого со стороны других». И Ретт не лгал и не терпел, его открытая, умная, хотя и смягченная юмором, речь раздражала всех. А когда, по окончании первого года, огласили неожиданный, в том числе и для Ретта, приказ начальника академии откомандировать кадета Батлера для службы на все лето в один из фортов, располагающихся у входа в Чарльстонскую гавань, не выдержали и те, кто неплохо к нему относился. Недругов прибавилось.
– Мы и не догадывались, что учимся со столь важной персоной, светилом военной науки, в услугах которого нуждается правительство штата, – злословили курсанты.
Прибыв в гарнизон, он все понял – на пристани его ждала Элоиза. Она соскучилась и добилась того, чтобы на него отправили запрос, якобы по просьбе армейцев, ввиду хорошего знания им местных особенностей форта. Ретт вознегодовал, как она могла поставить его в ситуацию, вызвавшую столько нареканий.
– Ну, хватит, мальчик мой, – бесцеремонно остановила она юношу, – я вызвала вас сюда вовсе не затем, чтобы выслушивать всякий вздор. Надо иметь решительность и отвагу, чтобы любую ситуацию обращать себе на пользу. Чем скорее вы это поймете, тем лучше для вас. Я хочу это лето провести с вами, и оно будет восхитительным!
– Учитывая мои знания некоторых местных особенностей, – смягчился Ретт, глядя на бурно вздымавшуюся царственную грудь, – можете в этом не сомневаться. Надеюсь, мне удастся взять без штурма укрепления этого форта?..
– Так-то лучше, дорогой, идемте в наше гнездышко.
Эта поездка имела неожиданные последствия для его дальнейшего пребывания в Академии. Он получил первые представления о военной службе и был глубоко разочарован её однообразием и скукой. Леди Элоиза пыталась убедить, что его ждет совсем другое будущее – не служба в захолустном гарнизоне, он непременно станет генералом с его – то способностями или лучше адмиралом, у них форма красивее.
– Какая разница: командовать рабами на плантации или бесправными солдатами, по сути теми же рабами? Посвятить свою жизнь тому, чего не терпел с детства, это не для меня, дорогая! Да и поступал я в Академию лишь из желания приобрести независимость от семьи.
– Ах, боже мой, хочешь ты этого или нет, тебе придется командовать, какое бы поприще ты не избрал. Ты рожден быть лидером.
– Отец считает, я ни на что не годен.
– Зато мистер Хоффман придерживается совсем иного мнения.
– Он добрый человек.
– Не только, он ещё и умный воспитатель, способный предвидеть будущее своих подопечных. К сожалению, таких людей немного, вряд ли кто будет ценить твои достоинства, чаще тебе придется преодолевать зависть и злословие…
Несмотря на появившиеся сомнения, второй год обучения также прошел успешно, но наступившее лето обмануло его ожидания. Лиззи не приехала, как обещала, перестала высылать ему деньги, а главное перестала писать. А он привык чувствовать её поддержку, ведь она знала ответы на все вопросы. Ретт загрустил, но к счастью начальник академии не забыл о просьбе леди Чайзвик присматривать за её родственником: Батлер был отправлен на строительство нового форта со старшим выпускным курсом.
В отсутствие военных действий выпускники Вест-Пойнта проектировали большую часть мостов и железных дорог США. Этот выпуск впоследствии дал стране пять бригадных генералов и восемь генерал-майоров, в том числе одного главнокомандующего Потомакской армией. Все они стали участниками гражданской войны, но только двое из них служили в армии Юга. До войны, сделавшей однокурсников противниками, тогда еще было далеко.
Среди этих парней Батлер нашел друзей, и третий год обучения прошел под шум пирушек, нарушений дисциплины, игры в карты ночами напролет. Его способности к карточной игре были поразительными, но он легко обходился и без неё. Эти демоны не захватили его душу: он пил, не пьянея; покорял женщин, их не замечая; хладнокровно выигрывал большие суммы денег, не испытывая страсти к игре. Загулы сменялись длительными периодами воздержания и повышенной работоспособности, в результате он получил высокие оценки по семестровым экзаменам.
Однако Батлер твердо решил покинуть стены школы. Жесточайшая дисциплина стала откровенно раздражать его, он перестал посещать занятия и выполнять служебные распоряжения. Суперинтендант академии безуспешно попытался его наставить на путь истинный, а затем объявил о созыве трибунала. Обвинения выдвигались по двум пунктам: «1-е – грубое нарушение служебного долга; 2-е – неповиновение приказам». Его признали виновным и огласили следующий приговор: «… уволить кадета Р.К. Батлера от службы Соединенным Штатам».
Вновь обретя свободу, он ещё не подумал, как ею распорядиться. Впереди его ждало путешествие по Гудзону, затем Нью-Йорк, оттуда морем он намеревался вернуться в Чарльстон, к Лиззи…
Её совсем не обрадовало его возвращение из Вест-Пойнта. Она явно кого-то ждала, когда он под вечер появился на пороге её дома: слуги были отпущены, собаки заперты. Лиззи уже была осведомлена о событиях в Академии и холодно сообщила, что не может оставить его у себя.
…Он ещё не понял, что это расставание и, весело насвистывая, отправился к Джеку. Тот искренне обрадовался ему, они проговорили всю ночь, вспоминали школу, друзей, свои похождения.
– Батлер, а ведь я чуть было не остепенился, хотел жениться, но, к счастью, дама сердца отвергла меня.
– Кто же эта гордячка?
– Твоя родственница – леди Чайзвик. Я все-таки сделал ей предложение, но она предпочла остаться вечной любовницей, прости, дорогой, твоего отца.
– Ты в этом уверен?
– Так говорят. Только сдается мне, мисс Элеонора не стала бы с ней дружить, будь это правдой. Они с дочкой часто гостят у неё, мистер Батлер стал совсем невыносим. Думаю, тебе не стоит показываться ему на глаза. Можем поселиться вместе, Майкл давно предлагал мне перебраться к ним во флигель.
– Согласен, вот только повидаюсь с матерью и сестренкой.
Надеясь застать их у Лиззи, он уже было направился к ней, как вспомнились слова Джека. Подождав до ночи, Ретт решил выследить своего отца и прежнюю пассию. Ему недолго пришлось прятаться в кустах жимолости, когда послышались осторожные шаги, и в высокой фигуре, скользнувшей за калитку, он к великому удивлению узнал своего друга и однокашника Полонски.
– Кто же еще мог сменить надоевшего брюнета в постели благородной леди – только томный красавчик-блондин, – ухмыльнулся Ретт.
На другой вечер он выдал Джеку все оставшиеся деньги, выигранные в морском путешествии из Нью-Йорка, и уговорил его взять с собой Дэна к мадам Зизи.
В сумерках Батлер стоял перед знакомой дверью, не сознавая, зачем он здесь, чего хочет добиться этим визитом, ведь и так все ясно. Но то, что он услышал, привело его в такую ярость, какую он не испытывал никогда.
– Как вы похожи на своего отца, так же не остановитесь ни перед чем, – в гневе выговаривала она. – Страсть ко мне сжигала его и, чтобы остаться непогрешимым джентльменом, он не придумал ничего лучше, как бросить вас в мою постель, корчась от ревности. Как вы надоели мне оба! Не смейте сюда являться!
– Значит, все было ложью, обманом? Вы всего лишь исполняли волю отца?
– Ну, не совсем, – сверкнула она глазами, – пока вы не вышли из того возраста, который мне доставляет удовольствие. Мне всегда были противны мужчины в годах – эти смердящие, храпящие, развратные козлы, с бородой и грудью, покрытой шерстью…
– Довольно, миледи! Так я недостаточно молод для вас? – не помня себя, перебил её оскорбленный Ретт. – Слишком мужлан, сучка похотливая? Мальчиков ей подавай, и дня не может обойтись без любовных забав.
Он сбил её с ног, повалил на ковер, и буквально обрушил на нее всю мощь долго сдерживаемой неистовой страсти, грубо, необузданно, не ожидая сам, что способен на такое.
– Получи все сполна, греховодница, – сдавленным голосом почти рычал он, желая причинить ей боль, и не встретил в ответ ни мольбы, ни сопротивления.
