Текст книги "Потанцуй со мной (СИ)"
Автор книги: Ана П. Белинская
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 18 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]
13. Юля
– Завтра – не выходной, если ты помнишь, – прикрываю окно, ежась под промозглым циклоном, никак не отпускающим Москву в теплое лето. На мне укороченный черный топ и в крупную клетку черно-бордовая короткая юбка, а наброшенный длинный классический пиджак не согревает, а лишь прикрывает мои голые плечи. – Не будь тебя еще пять минут, я бы никуда не поехала, – обнимаю себя руками и свожу прочно колени.
Вместо обещанных 8 часов, Свирский приехал к 9 часам вечера.
Я целый час, как идиотка, прождала Матвея, собираясь дальше слать его лесом. Смысл ехать в бар в ночь, когда завтра с утра на занятия?
По крайней мере мне.
Запах, который я уловила, когда оказалась в гелеке Свирского, так и не выветрился, становясь ощутимее при закрытых окнах.
– Юлька, ну че ты в самом деле? – кипятится Мот, нервно постукивая по рулю. – Ты же не в Институте благородных девиц учишься. Сомневаюсь, что, если бы ты осталась дома, легла бы спать. Че я постоянно оправдываюсь?
– Представь себе, да, легла бы спать, – фыркаю и отворачиваюсь к окну.
– Я машину забирал из сервиса, задержался, так понятно? – раздраженно выплевывает Свирский.
– А что с ней было? – поворачиваюсь к кашляющему парню и вижу, как Мот утирает рукавом нос. – Ты простыл что ли?
– Да так, по мелочи там, – отвечает размыто и передергивает плечами.
Снова сдавленно кашляет и ерзает в кресле, будто ему в задницу вогнали штырь с острым наконечником.
– Матвей, ты заболел? – повторяю вопрос, так и не получив на него ответа.
– Да че ты добаралась до меня? – орет Свирский так, что я подпрыгиваю в кресле.
– Не ори на меня, – психую в ответ.
– Всё, фиалка, прости, – Матвей отпускает руль и поднимает ладони, признавая собственное поражение. – Наверное, аллергия сезонная, – нервозно шмыгает носом.
Прикрываю глаза и хватаюсь за дверную ручку, потому что Свирский резко выжимает педаль тормоза, чуть не вписавшись в Порше.
– Блть! – орет Матвей и бьет по рулю кулаком.
Его поведение заставляет включиться в работу ту область головного мозга, которая ответственна за чувство самосохранения. Я вжимаюсь в кресло и пробую аккуратно спросить:
– Матвей, что с тобой?
Мне страшно. Никогда рядом с ним во время езды не ощущала дискомфорта. Его резкая манера управления тачкой мне импонировала, разливая адреналин по венам. Скорость дарила ощущение свободы, но никогда…никогда я не чувствовала опасности за свою жизнь. А сейчас чувствую, что стою на обрыве, а мой парень меня не спасает, а только подталкивает.
Свирский включает поворотник и съезжает с главной дороги на стоянку торгового центра.
– Посиди в машине, фиалка. Я в аптеку сгоняю, от аллергии что-нибудь куплю.
Его движения резкие, а глаза мечутся, избегая зрительного контакта со мной. Свирский быстро скрывается во вращающихся дверях торгового комплекса, а я закусываю губу и остервенело покручиваю на запястье подаренный Мотом браслет, который к этому образу ни к месту, но я обещала его надеть.
Я хотела дать нам еще один шанс, но собираюсь бросить парня, возможно, действительно страдающего от аллергического ринита.
Я веду себя как последняя сука, но я накрутила себя так, что перестала понимать, когда Матвей под дозой, а когда чист.
Смотрю на двери, из которых вот уже полчаса выходит кто, угодно, но не Матвей. Слишком долго мой парень покупает лекарство, когда аптека находится на первом этаже торгового центра.
Часы приборной панели показывают – 21:30, а мы еще даже не доехали до «Этажей».
Потираю влажные ладошки, просовывая руки между коленей, чтобы согреть их. Машина остыла и мне становится зябко.
Он появляется сразу, как только решаю завести движок и включить обогрев.
Ловко запрыгивает в машину и расплывается сногсшибательной улыбкой. Он сияет ярче Полярной звезды и начищенного хлоркой кафеля. От возбужденного, психованного Матвея ни осталось и следа, и можно было бы порадоваться, если бы не одно жуткое но.
– Малышка, замерзла? – хватает за голую коленку и больно сжимает в шершавой руке. Он не соизмеряет силы, его разум в дурмане, а на мне снова останутся синяки. – Так хочу тебя, фиалка, не могу больше, – стонет Свирский, притягивая меня свободной рукой за шею.
Твою ж мать.
Только не это.
– Почему так долго? – отстраняюсь от парня и хочу заглянуть ему в глаза, которые скрывает полумрак салона.
– Очередь, Юлька.
– Покажи лекарство, – повелительно требую.
– Зачем? Я уже выпил его, – непонимающе спрашивает Свирский.
– Всю упаковку? – возмущаюсь и перехожу на крик. – Я, по-твоему, на дуру похожа? Где ты был, Матвей? – ударяю по панели, потому что не знаю, как еще выразить досаду и разочарование.
Паническая догадка расползается отравляющей синильной кислотой по кровяному руслу, учащая дыхание и сердцебиение.
– Сука, – не сдерживается Матвей, глаза которого наливаются черной ядовитой ртутью. – В аптеке я был.
– Не ври мне, – отключаю тумблер безопасности и выпаливаю, не заботясь, что будет потом. – Ты принял дозу?
Хлесткий удар по щеке обжигает скулу. Рефлекторно прижимаю холодную ладонь к месту удара, остужая горящую кожу.
Мои глаза расширяются, и я не могу поверить, что это случилось.
Кажется, Свирский тоже не верит, потому что лицо его исказилось ужасом и непониманием.
Никогда…никто…меня…ни разу…не бил…
Прикладываю вторую руку и чувствую, как горячие слезы тоненькими извилистыми ручейками стекают по лицу.
– Ты сама виновата, – отворачивается и нервно хлопает себя по карманам, выискивая либо сигареты, либо свой вейп.
– Ненавижу тебя, – плюю в лицо и дергаю ручку двери.
– Пошла нахер, овца тупая, – заводит движок.
Срываю с запястья браслет и бросаю мерзавцу в лицо.
Пусть подавится своими подарками.
Хлопаю дверью и еле успеваю отпрыгнуть от машины, когда гелек Свирского чуть не отдавливает мне ноги.
Я еще в шоке.
В глубоком трансе, когда боль не так ощущается.
Но под колючими порывами ветра и мелкой дождливой сыпью быстро прихожу в себя, полностью осознавая случившееся.
Я не плачу, но мне себя жалко.
Медленно плетусь к главной дороге, застегивая пиджак, поднимая ворот и обхватывая себя руками. Меня знобит и потряхивает.
Мимо проносятся машины, ослепляя вспышками фар.
Мокрый асфальт отражает уличное вечернее освещение, когда иду вдоль широкого проспекта, глядя себе под ноги.
Щека горит, но это пустяки, по сравнению с моим изнывающим от боли сердцем. Мне хочется вырвать его со всеми аортами и сосудами, и бросить в след Свирскому, так беспощадно с ним поступившему.
По моим волосам стекает холодная вода, я размазываю ее вместе с тушью на лице и темно-фиолетовой помадой.
Я похожа на дешевую шлюху, слоняющуюся по ночным московским улицам. Но мне все равно.
Короткий, вкрадчивый клаксон автомобиля заставляет вздрогнуть и остановиться.
Я надеюсь, что это не Свирский.
Кто угодно, но только не он.
14. Константин
Дворники автоматически срабатывают, очищая лобовое стекло от мелкого моросящего дождя.
Мокрый асфальт создает мягкое сцепление шин с дорогой, погружая автомобиль практически в неслышное скольжение и легкое покачивание.
В салоне фоном играет ненавязчивая музыка, а прославленная немецкая эргономичность создает тот самый комфорт, который так уважаю.
Окно запотевает, и я открываю его, впуская сырой холодный воздух.
Усмехаюсь своим поэтично-неромантичным мыслям, и глубоко вдыхаю свежий, очищенный от московской пыли и грязи, озоновый эфир, чтобы выветрить из головы весь этот сентиментальный бред.
После полуторачасовой тренировки в бассейне чувствую себя легко и расслаблено. Каждый раз выхожу из Водного комплекса, как заново рожденный. Вода смывает дневную грязь, усталость и наполняет живительной энергией.
Если бы не будний день и дочь, которая ждет меня дома, я бы сейчас метнулся к Катерине.
Думаю, она бы тоже была не против.
Высовываю руку в приоткрытое окно и ловлю студеные капли дождя.
Лето в этом году не собирается в гости в Москву, заставляя депрессировать и предаваться всеобщей скорби.
Обязательно нужно выбраться с Марго на юга, иначе девчонка совсем зачахнет под Питерским унынием и Московским разочарованием.
Яркие, отражающие сиреневыми переливами, волосы кажутся навязчивым нереальным видением среди ночной неспящей Москвы.
Провожу мокрой ладонью по лицу, чтобы смахнуть туманный морок, и смотрю в зеркало.
Она…
Семенит маленькими шагами Дюймовочки, уткнувшись себе под ноги.
Пролетаю мимо и резко паркуюсь под душераздирающий сзади гудок какой-то тачки.
Прости, приятель, не прав.
Включаю аварийку, открываю шире окно и набираю здравую пригоршню дождевой воды.
Плескаю в лицо, остужая свои идиотские мысли.
Я опять собрался ее спасать?
На черта мне оно нужно?
Хреновы твои дела, Романов, раз ты планируешь пересечь чертову двойную сплошную, чего никогда не делал даже в свою бурную молодость.
Разворачиваюсь и снова нагоняю ее.
Плетусь сзади, мигая аварийкой в правом ряду.
Крадусь, точно хищник, но она ведь не жертва…а кто?
Маленькая девчачья фигурка обнимает себя руками, уткнув нос в воротник пиджака. Мокрая, несносная смутьянка…
Ведь найдет же себе приключения на голые бесконечные ноги…
Что ж ты бедовая девка такая…
Слегка нажимаю на клаксон, чтобы не напугать.
И еще раз…
Останавливается…замирает, не поворачиваясь…
Останавливаюсь и я.
Не закрывая двери, выбегаю под дождевую пыль, рассеянную скоростью попутных машин. Ветер бодрит, закручивая в спираль расслабленные мышцы, и запускает целый ворох острых мурашек.
Я боюсь коснуться и напугать, поэтому молча стою сзади, прямо за ее спиной.
Она тоже стоит, и, кажется, не дышит.
Чувствует, что кто-то жжет ее спину, подбираясь и сжимаясь в колючий клубок.
Осторожно, опасливо касаюсь плеча, отчего сначала вздрагивает, а потом ее плечи плавно опускаются, и легкий поворот головы являет половину лица.
Аккуратно беру за предплечье и разворачиваю к себе, не ощущая препятствий.
– Вы? – бездонные глаза маняще распахиваются и затягивают в свой омут с головой. Но я не сопротивляюсь, я хочу утонуть, в этой темной бесконечности.
Смотрит удивленно, боязливо, настороженно…
Уверен, что в ее голове я по-прежнему тот самый маньяк, выслеживающий ее хрупкое тело.
Я и сам уже так думаю.
Черная тушь и остатки помады точно лицо куклы из фильмов ужасов.
Это не дождь постарался, это слезы.
Я не знаю, что с ней случилось, но уже готов убивать.
Меня пугает моя собственная реакция.
Слезы давно меня не трогают и не вызывают во мне ничего, кроме изжоги. Я повидал на своем веку достаточно слез раскаяния и горечи, слез неверия и счастья, радости и боли, слабости и силы могучей.
Искренние и наигранные, скупые и целыми океанами, мужские и женские, бездушные и всепоглощающие…
У каждого человека своя история пролитых слез.
Так о чем твоя история, Цыганка? О чем или о ком твои слезы?
Я хочу о них знать.
– Снова я, – отвечаю.
– Опять случайность?
– Снова спасаю.
– Не нужно, – крепче оборачивается в своих руках и дрожит, как тонкая паутинка на холодном ветру.
– Я хочу.
Поднимает лицо и заглядывает. Глубоко так заглядывает, что даже я, прожжённый скептик, теряюсь.
Бунтарка, маленькая ведьмочка…
Да и не сильная ты никакая…
Умная, но до безумия глупая…
– Промокла насквозь. Заболеешь, бедовая, – беру ее за руку и тяну за собой.
Покорно идет, не сопротивляется.
Глупая, ну какая же глупая.
Куда и с кем ты идешь?
Открываю для нее дверь, предлагаю руку, но ловко запрыгивает, не нуждаясь в моей помощи.
Оббегаю машину и сажусь в прогретый салон автомобиля.
По нам обоим стекает вода и моя стабильная идеальность трещит по швам.
И меня снова пугает тот факт, что не чувствую сейчас раздражения.
Разворачиваюсь назад и выуживаю из спортивной сумки толстовку, пусть и не первой свежести, но сухую и теплую.
– Живо раздевайся, – грубо бросаю девчонке.
Злюсь на себя, не на нее.
Потому что придурок.
– Полностью? – округляет глаза.
Пффф…
Блть…
Вытираю лицо ладонью и сдерживаюсь, чтобы не заржать.
Уже и не злюсь.
Диссонанс ощущений зашкаливает.
Я уже и подзабыл, насколько потрясающе идиотские у нас разговоры.
– Ботинки можешь оставить.
Хлопает глазами.
Прикрываю глаза, крепко сжимаю губы и подношу кулак ко рту, пряча улыбку дебила.
– Шучу. Пиджак свой мокрый снимай. Держи, – бросаю ей на колени толстовку.
– Да вы-шутник редкостный, – отмирает промокшая скромница, переобуваясь в знакомую дерзкую Цыганку. – Спасибо.
Такая мне тоже нравится.
Пфф…
Не стесняясь, снимает, пропитавшийся насквозь сыростью, пиджак, укладывая его на колени. Остаётся в микроскопической полоске, открывая моим глазам голые плечи и живот.
Нужно отвернуться и не пялиться на то, чего нет и что должно называться женской грудью. Ее острые плечи и плоская худая грудная клетка заводят не на шутку, и я спешу с огромным усилием перевести внимание в запотевшее от нашего горячего дыхания окно.
Твою мать…
Хочется удариться головой о руль и застонать, потому что чувствую себя чертовым извращенцем.
Но я ничего не могу с собой поделать, когда поворачиваясь, вижу Цыганку в своей гребаной толстовке.
15. Юля
…Не улетай, не улетай, еще немного покружи
И в свой чудесный дивный край
Ты мне дорогу покажи.
И хоть он очень далеко ты долетишь туда легко
Преодолеешь пусть любой
Прошу возьми меня с собой…*
Если я попрошу выключить медиа-систему и включить, например, радио, это будет слишком нагло с моей стороны?
Просто это уже третья песня Маршала, которая звучит из динамиков его офигенной тачки.
Меня бесит тот факт, что я знаю слова этих песен и крепко сжимаю губы, чтобы не начать подпевать.
Хотя про себя я уже давно их пою.
Меня дико раздражает еще и то, что Маршал – любимый певец моего папы, а значит не стоит говорить о том, что Мистер Костюм уже давно не мальчик и примерно того же возраста, что и мои родители.
Я упорно не собираюсь высчитывать разницу нашего возраста, поэтому я просто хочу выключить этот долбанный привет из конца 90-х.
Всё потому, что я категорично не собираюсь воспринимать Романова Константина Николаевича, как взрослого мужика, пожалевшего маленькую девочку, какой, по всей видимости, он меня и считает.
Я – не маленькая девочка, мне 20.
А он – не старик, он мужчина, с которым безопасно и опасно одновременно.
Меня пугают и настораживают слишком частые в последнее время наши пересечения. В то, что это нелепая случайность, я отказываюсь верить.
Москва – не тот город, в котором выйдя за хлебом ты встретишь всех, начиная от своей первой учительницы, до бывшего одногруппника, с которым лет сто назад сидели на одном горшке в детском саду.
Волнует меня еще и то, что я осознанно играю со своей жизнью в рулетку.
Какова вероятность, что в этот раз он меня не изнасилует и не выбросит в канаву?
Но я послушно сажусь в его тачку и еду, черт знает куда.
Так же послушно я выполняю все его приказы, хотя не чувствую какого-то давления или гипнотического внушения.
Просто я поняла, что мне нравится, как и когда он приказывает.
Это не грубость и не самоутверждение, например, как угрозы Матвея, когда хочется сопротивляться и отстаивать свое гордое я.
С Ним я хочу подчиняться.
Потому что он – мужчина, рядом с которым ты можешь быть слабой.
Его толстовка сидит на мне как спортивное плотное платье, и я кутаюсь в нее, зарываясь носом. Вдыхаю терпкий аромат мужского тела, на мгновение прикрывая глаза. Я не могу его описать при всей гамме возникших эмоций. Это что-то граничащее между запахом солидного, состоявшегося мужчины, и его настоящего естества.
Мне нравился запах Матвея, правильно даже будет сказать, запах его парфюма. А эта толстовка пахнет телом. Крепким мужским телом, адским тестостероном и властью.
Рассматриваю его профиль, не скрываясь.
Сегодня на его лице появилась щетина, и она до умопомрачения ему идет, хоть и делает старше. Волевой подбородок подпирает правая рука, опираясь на подлокотник, а левая расслаблено управляет машиной.
Мы едем плавно, соблюдая скоростной режим и все дорожные знаки. И меня в другой раз бы это взбесило, но не сегодня, когда с ним не хочется никуда спешить.
От моего состояния униженной и оскорблённой ничего не осталось, кроме саднящей щеки и мелких мурашек, периодически пробегающих по моему телу.
Но сейчас, когда я смотрю на этот светлый джемпер, напоминающий кольчугу, и широкие плечи, я не уверенна, что мурашит меня от озноба.
Он везет меня домой, я знаю подспудно.
Это как раз то, о чем я говорила.
Я его опасаюсь, но рядом с ним безопасно.
Он не разговорчив и всё время молчит, а я хочу, чтобы он узнал мое имя.
Для чего?
– Меня Юля зовут, – пусть знает, кого спасает уже во второй раз.
– Согрелась?
Не интересно.
Ему не интересно мое имя.
Я для него дочка какого-нибудь знакомого, которую он втайне от папки снова вытаскивает из дерьма.
Не больше.
Меня несказанно это задевает, и запускает в моей крови волну негодования.
– Как так получилось, что я снова нахожусь в вашей машине? – молчать я не могу, в морге успеется.
– Я – не маньяк. И за тобой не слежу, – поворачивается ко мне и с легкомысленной улыбкой изгибает брови.
– Но именно так я и считаю, – разворачиваюсь к нему всем корпусом, случайно задевая рычаг переключения скоростей.
От него не укрывается сея неосторожность, и он бросает на меня укоризненный взгляд отца.
– Я знаю, – опускает правую руку и кладет поверх селектора, защищая от раздолбайки-меня.
И всё.
Он снова молчит, когда у меня просто полыхает в груди.
Я одна это чувствую?
Почему так жарко?
– Можно печку убавить? – бурчу обиженной девочкой. – И музыку выключить. – Да, вредничаю, но сколько можно слушать одно и то же?
Пусть считает меня истеричкой малолетней. Просто не нужно вести себя, как равнодушная задница.
Мистер Костюм усмехается и выполняет ровно то, что я попросила.
Хотя, скорее велела.
Рассматриваю уличные билборды и огромные светодиодные экраны.
Тишина давит.
Я так не могу.
Долго молчать не могу.
– Почему вы меня постоянно спасаете? Поверили в себя, что герой? Думаете там, – указываю пальцем наверх, – вам воздастся? Ну, типа каждому по заслугам и всё такое, – выжидательно смотрю на Костюма.
Не поворачивая головы, слышу, как вздыхает.
Я его утомила? Так я еще не начинала даже.
И подвозить меня не просила.
Решив, что ответа, как обычно, я не дождусь, вдруг замираю под глубоким мужским баритоном:
– За мной столько грехов водится, что на место в раю не рассчитываю.
Очевидно, что эта информация меня должна насторожить. Возможно, конкретно сейчас, Сурикова, он признается тебе, что лишил жизней не малое количество людей, а ты сидишь тут, млеешь от его голоса и широких плеч.
– Вы всё-таки маньяк? – кажется, прозвучало как будто с надеждой.
Мистер Костюм откидывает голову назад и раскатисто смеётся, щуря глаза и прикрывая кулаком рот.
Хохочу вместе с ним.
– Да. И прямо сейчас я везу тебя пить горячий кофе. А вот потом, – таинственно понижает голос, отчего начинаю нервозно ерзать, потому что где-то внизу чувствую, как горячий узел закручивается в спираль, – собираюсь отвезти тебя домой, – улыбается.
«И как следует отыметь», – добавляю про себя и краснею.
Вот черт.
Свожу колени вместе и зарываюсь по самый нос в толстовку Костюма, чтобы ненароком не выдать свои пунцовые щеки.
Я надеюсь, он не умеет читать мысли?
***
Кручу головой по сторонам, потому что мы и правда подъехали к какой-то кофейне. Здесь очень светло и людно, поэтому решаю не волноваться. Мне достаточно того, что мое сердце отбивает чечетку от наивной, глупой радости, что этот странный, чужой, но такой манящий Мужчина поведет меня в кафе.
И мне глубоко безразлично, из каких соображений он это делает, возможно даже не придавая этому факту столь значимого значения, но сейчас в его тачке сижу именно я и его толстовка надета на мне, а значит я могу с чистой совестью представить, что мы как будто бы вместе.
Поспешно отворачиваюсь и берусь за ручку двери, чтобы он не успел заметить на моем лбу сияющей надписи: «Уиииии»!
– Посиди. Я схожу за кофе, – Мистер Костюм стирает певучие гласные, рисуя вместо букв огромный жирный поднятый вверх средний палец.
Так тебе, Сурикова, закатай губу обратно.
– Хорошо, – обиженно закусываю губу и отворачиваюсь.
Он уходит, бесшумно прикрывая за собой дверь.
Чертов педант.
И дело не в том, что у этой модели машины, шумно и не получилось бы. Просто Константин, мать его, Николаевич, такой весь правильный и уравновешенный, что хочется немножко пошалить и добавить хаоса в его правильность.
Рыскаю по салону, к чему бы придраться и за что можно было бы зацепиться.
Я хочу тебя узнать, Романов Константин Николаевич. Потому что кроме того, что ты – адвокат, я ничего не знаю.
В углублении приборной панели коротко булькает телефон.
Гипнотизирую его взглядом, а руки чешутся его взять.
Закусываю изнутри щеки и воровато оглядываюсь по сторонам.
Я только посмотрю.
«Ну там, на модель телефона, например», – уверяю себя.
Меня не удивляет, что его телефон – отпрыск американского откушенного яблока последней модели, но меня поражает, что он не запаролен.
Неразумно и самонадеянно, Мистер Костюм.
Провожу пальцев по гладкой панели и жмурюсь от понимания, что этой поверхности касались его теплые длинные пальцы.
Первое, что я стараюсь успеть сделать – узнать номер его телефона. У меня нет времени задаваться вопросом, на кой черт мне его номер, но я поспешно ввожу свои цифры и делаю себе дозвон.
Быстро стираю и бросаю взгляд в сторону кофейни.
Молясь о том, чтобы очередь за кофе была, как можно длиннее, шарю по иконкам дисплея.
Но надкусанное яблочко абсолютно пустое: ни чертовых фотографий в галереи, не загруженных документов, ничего.
Кроме одного непрочитанного сообщения, будоражащего любопытством мою бунтарскую кровь.
От И 553: В. доволен работой. Всё было сделано чисто и без лишних свидетелей. Приятно иметь дело с профессионалом.
Телефон выпадает из рук.
Я смотрю на свои вытянутые трясущиеся ладони, когда тело охватывает холодом ужаса.
К горлу подступает тошнота, и я пытаюсь сглотнуть густой комок. В глазах темнеет, когда представляю себя связанной на полу подвала заброшенного завода и с кляпом во рту.
Трясущимися руками забрасываю телефон обратно, но потом вспоминаю, что оставила в этой машине преступника кучу отпечатков.
Да что ж я такая «везучая» на уродов, а?
Стираю рукавом толстовки все поверхности и выглядываю в окно, чтобы убедиться в отсутствии адвоката.
Какого адвоката, Сурикова?
Тебя красиво развели и разве что только не поимели.
Пока.
Сколько у него таких корочек с вымышленными именами и профессиями?
Выбираюсь из машины, попутно озираясь, и поспешно крадусь вдоль припаркованных машин.
Нагибаюсь и на полусогнутых ногах несусь к мерцающей спасительной букве М московского метро.
Только тогда выдыхаю, когда, очнувшись в вагоне, чувствую себя в относительной безопасности.
Устало закрываю лицо длинными рукавами и в нос тут же ударяет пряный мускусный запах.
Неееет…Нет-нет-нет!
Его толстовка…
На мне…
Возможно, именно в ней он и сделал «всё чисто и без свидетелей».
А мой пиджак?
Ой, блииин, Сурикова, куда ж ты снова вляпалась, бестолковая?
За один вечер я успела стать жертвой насилия, получив затрещину от парня, и чуть не стала жертвой маньяка-убийцы.
Полное, мать его, комбо.
Рюмина будет в восторге!
*А.Маршал «Орел»
