Текст книги "Амадора. Та, что любит..."
Автор книги: Ана Феррейра
Жанр:
Эротика и секс
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 9 страниц) [доступный отрывок для чтения: 4 страниц]
Ана Феррейра
Амадора. Та, что любит…
Тогда сыны Божии увидели дочерей человеческих, что они красивы, и брали их себе в жены, какую кто избрал. И сказал Господь: не вечно духу Моему быть пренебрегаемым человеками; потому что они плоть; пусть будут дни их сто двадцать лет. В то время были на земле исполины, особенно же с того времени, как сыны Божии стали входить к дочерям человеческим, и они стали рождать им. Это сильные, издревле славные люди.
БЫТИЕVI, 2–4
Он
– Николь Кидман или Деми Мур?
– Что?
– Которую бы ты выбрал?
– Для чего?
– Для ночи любви… или среди дня…
– И я обеим нужен?
– Они с ума по тебе сходят.
– А я должен выбрать одну…
– Кто тебе больше нравится?
– Николь Кидман или Деми Мур?
– Кого из них?
– Николь Кидман.
– Конечно. Жюльетту Бинош или Винону Райдер?
– М-м-м… Жюльетту Бинош.
– Миру Сорвино или Джулию Робертс?
– Миру Сорвино.
– Мадонну или Шерон Стоун?
– Мадонну.
– Кейт Мосс или Гизеллу Бюндхен?
– Кейт Мосс.
– Мне больше нравится Гизелла Бюндхен.
– А мне Кейт Мосс.
– Лаура на нее немножко похожа…
– Ты думаешь?!
– Она так думает…
– Ничего похожего. Тома Круза или Кияну Ривза?
– Ты же отвечаешь!
– Нет, теперь твоя очередь… Тома Круза или Кияну Ривза?
– Ну, ладно…
– Ну так Тома Круза или Кияну Ривза?
– Кияну Ривза.
– Брэда Пита или Джонни Деппа?
– Джонни Деппа.
– Брюса Виллиса или Антонио Бандераса?
– Брюса Виллиса!
– Лени Кравица или Максвелла?
– Обоих.
– Выбери одного.
– Кравица.
– Раи или Эйлера?
– Эйлера я не знаю…
– Эйлер из «Пальм», Сын Ветра – его часто показывают…
– Пожалуй, Раи.
– Майка Тайсона или Холлифилда?
– Майка Тайсона.
– Вуди Алена или Стивена Спилберга?
– Вуди Алена.
– Боба Дилана или Боба Марли?
– Не припомню его лица… Боба Дилана, пожалуй…
– Билла Клинтона или Билла Гейтса?
– Клинтона.
– Принца Чарлза или Фиделя Кастро?
– Ни того, ни другого.
– Выбери одного, а то оба тебя изнасилуют.
– Тогда Фиделя…
– Малуфа или Саплиси?
– Конечно, Саплиси.
– Тони Рамоса или Веру Фишер?
– Веру Фишер.
– Анжела!!
– Ты спросил – я и ответила…
– Улисса или Флавиу?
– Друг не считается.
– Считается. Так Улисса или Флавиу?
– Может, назовешь кого получше?
– Получше?! Алешандри?..
– Да он же не просыхает!
– А Андре?
– Ничтожество! Надоел он мне…
– Зря ты так думаешь. Алешандри или Андре?
– Тебя.
Он притворяется, что не расслышал. Рисует звезду на обложке блокнотика…
– Кроме Лауры, кого ты еще любил?
– А что?..
– Интересно!
– Я любил только тебя.
– Врун. Расскажи о своей первой любви…
– Я уже рассказывал.
– Тогда о второй…
– Не помню.
– Которую ты соблазнил…
– Ни в коем случае.
– Обожаю, когда рассказывают, как соблазняют.
– Тогда почитай книжку или сходи в кино…
– Я же тебе рассказываю про всех, кто у меня был…
Он смотрит на дверь, скрестив руки.
– Я знаю достаточно, больше ничего не хочу знать. Это меня не возбуждает.
– Не похоже. Вон что у тебя в штанах…
– Да, встал.
– Был у меня один любовник, который дарил мне только такие подарки, которые действуют на воображение…
– Очень интересно!
– Я умирала от возбуждения, представляя других женщин с ним…
– Пощади меня, я не хочу этого знать.
– Я тебя обожаю!
– А я тебя…
– Последний, кто у меня был до тебя – самая большая моя ошибка. Но с ним было хорошо… Сказать, как его зовут?
– Как хочешь.
– Я никак не хочу.
– Вот это меня и бесит.
Он идет к двери. Потом возвращается. Обхватывает мне лицо ладонями и впивается долгим поцелуем, не сомневаясь, что от постели нас отделяют всего несколько шагов. Я продолжаю.
– Мне ужасно хочется знать о тебе все-все – каждую секунду твоей жизни.
– Лучше пользоваться мгновением – в нем так всего много…
Он сгребает меня в объятия, сжимает так, что не вырваться, и трется о мое тело.
– Не скажу, как его зовут.
– Лучше скажи, а то я совсем дураком себя чувствую. Кто же этот подонок, с которым ты была в последний раз?
– Ты его знаешь.
– Ну, говори!
– Андре!
– Черт! Ты была с Андре?
– Это же было до тебя. И все было нормально.
– Нормально?!
– Ну да, это же до тебя было…
– Ладно, извини.
Он встает и смотрится в зеркало.
– Когда?
– Недели две назад.
– Черт!!
Он сует руки в карманы брюк.
– Ладно… Кто еще?!
– Никого, успокойся.
– Нет, говори! И пошли их всех подальше, чтобы я успокоился.
– Любовь проходит… Это же глупо.
– Любовь?! Так ты любила Андре?
– Любила, страдала, потом перестала.
– Хватит.
Он садится на кровать и снимает с меня блузку, лижет мне соски…
– Одних я хорошо помню, других не очень, некоторых забыла…
– Не хочу этого знать.
– Некоторых помню по запаху, по вкусу…
– Перестань.
Он снимает с меня трусики.
Дон-Жуан
Я умею говорить только о любви.
Проснувшись, я услышала незнакомую мне прежде музыку. Не знаю, взаправду это была музыка или это было во сне. Сна я не помню, но проснулась я влюбленной… это была музыка любви, и он появляется под белым потолком моей спальни. Он прикасается ко мне. Дон-Жуан в поисках идеальной женщины, и она – это я.
Между соблазнителями и бабниками большая разница. На этот счет у меня теория – я собираюсь писать об этом диссертацию. Бабник хочет обладать всеми – соблазнитель хочет встретить любовь. Бабнику важно количество – соблазнителю качество. Соблазнитель – романтик, а бабник – просто подонок. Соблазнитель по-настоящему глубок… Дон-Жуан – это соблазнитель. Буду звать его Дон-Жуаном. Он всегда приносил розу, похищенную из вазы у матери или с работы… я никогда не спрашивала, откуда розы, но знала, что они краденые. Перед тем, как заняться сексом – обязательно запоминающаяся прогулка. Он непременно хотел, чтобы она запомнилась – да, так оно и бывало… Когда мы в первый раз были близки, на мне были голубые трусики. Я и не думала, какие надеть – голубые, черные, белые… Эти простые, уже не новые голубые трусики, которые я стащила у Вероники, ему страшно понравились.
– Ты такая красивая в одних голубых трусиках…
– У меня есть и других цветов.
– Но без трусиков лучше.
– Ладно…
Я их сняла, и он приник ко мне губами и языком. Мне было мучительно сладостно, и я умоляла, чтобы он вошел в меня.
– Я хочу…
– Спокойно…
– Пожалуйста!
– Подожди немножко…
– Я хочу сейчас!
Мне казалось, что я умираю от наслаждения, и если бы он этого не сделал, настал бы мне конец. Он вошел в меня спокойно, целиком, до самого конца. Так разворачивалась наша эротическая симфония… Andante, allegro moderato, потом адский галоп…
Мне все время кажется, что я слишком много говорю.
Точно не припомню, когда мы увиделись впервые. Он говорит, что в Страстную пятницу в ресторане неподалеку от радио. Я работала ведущей на радио и каких только передач не вела: как оставаться красивой, мода, гороскопы, а еще в моих программах читались любовные истории, присланные слушателями. Они пользовались успехом, сюжет у них был цветистый, а девица, которая их читала без особого выражения, была какая-то странная, зато обладала очень чувственным голосом. Эта передача, которая называлась «Солнце в зените», была самой продолжительной и выходила в эфир с понедельника по пятницу от полудня до двух часов. Платили прилично.
Я предпочитала обедать после передачи, когда ничто не отвлекало и не беспокоило. Очень уютно было в полуфранцузском-полуитальянском ресторане рядом с радио, где подавали отличные салаты. Когда я приходила, он уже уходил. По крайней мере, пару раз мы встречались, когда я приступала к закуске, а он доедал десерт. То он сидел в одиночестве, то со стриженой брюнеткой, то с блондинкой, от которой несло духами, то с каким-то парнем с эспаньолкой.Я тоже бывала в различных компаниях – Лурдинья, Андре, Эужения, Висенте… Мне всегда безумно хотелось продолжить беседу, завязавшуюся в коридорах радио – только не в этот день. Он тоже сидел один, а вместо тарелки перед ним лежала большая раскрытая книга.
Я сижу за своим столом у окна, он поднимает глаза и просит счет у того же официанта, который принял у меня заказ, и снова смотрит в книгу. Какой красивый… Будь здесь Лурдинья – наверняка решила бы, что он бабник… Я-то знала, что это соблазнитель. Дон-Жуан. Он смотрел на женщин – они ему явно нравились, – но со мною он был не таким, потому что и я не такая, как они.
Тропической зной. Кондиционера в ресторане не было. Вентиляторы колыхали скатерти на двух столах, в том числе на том, где сидел он – и я увидела, что на нем бермуды. Какие коленки! Они мне безумно понравились… Мне и в голову не приходило, что от пары коленок может так подняться кровяное давление. Я решила переключиться на книгу. Попыталась разобрать заглавие, но тут он захлопнул книгу, не заложив страницы. Я увидела, что это «Божественная комедия». У меня дома была эта книга и даже, судя по обложке, то же издание. Мне принесли еду, а ему счет. Он заполняет чек, но не трогается с места. Я начинаю есть, а он не трогается с места. Мне хочется посмотреть на него, но я ограничиваюсь картиной на стене. Надо сказать, что изображала она склонившуюся над книгой Франческу, которую вот-вот одарит запретным поцелуем ее деверь Паоло… Всякий раз, когда я хоть на долю секунды задерживала взгляд на этой картине, мне вспоминались двое братьев, которых я любила. Николау и Никодемуса. Особенно Никодемуса. А он все сидит на месте.
В «Божественной комедии» Данте встречается с Франческой в аду.
Ясное дело! Он ищет повода познакомиться и наверняка заговорит о картине или о книге… Боковым зрением замечаю, что он смотрит на меня, и скольжу взглядом по стенам, по людям, по столам и стульям, по двери, по его коленкам и по нему самому. Отвожу взгляд, Боже мой! Он созерцал мой обед, словно картину. «Франческа да Римини» – копия с картины Уильяма Дайса – справа от меня. Жую, а он умоляюще глядит на меня… Я допила кока-колу и решила сделать встречный шаг – так ведь обычно поступают. Беру книгу, притворяюсь, что читаю, делаю бессмысленные пометки – а он сидит, как сидел. Набираюсь смелости и пристально смотрю на него. Он глядит на меня со смущенной улыбкой… Наконец поднимается. Я облегченно вздыхаю.
– Можно присесть?
– Можно, если объяснишь, почему ты на меня так смотрел…
– Хотелось познакомиться. Извини…
– Я думала, ты меня с кем-то спутал.
– Ни в коем случае. Тебя ни с кем не спутаешь.
Его коленки тоже не спутаешь. Я помолчала, он тоже.
– Я все время тебя тут вижу. Знаю, что ты работаешь на радио, и слушаю твои передачи за обедом. И все их слушают.
– Да знаю, у меня есть постоянные слушатели.
– Хорошая передача. Умная, с юмором… Я тоже сделаю заявку на любовную историю.
– Можешь вручить прямо мне.
– Нет, я как-нибудь по почте…
Какой формализм! Он встает и протягивает мне руку.
– Очень приятно с тобой познакомиться.
– Мне тоже.
Я в последний раз гляжу на его коленки. Он берет книгу и уходит.
«Божественная комедия». Раза три или четыре я ее искала, да так и не нашла. Я была уверена, что у меня дома есть эта книга. Сколько раз я ее листала, перечитывала отрывки из «Ада»… Встреча Данте с Франческой, которая осуждена за любовь… Николау и Никодемус. Я ощущала себя немножко Франческой, когда любила обоих братьев. «Когда-нибудь я все-все расскажу Дон-Жуану», – думала я, пока искала книгу. Да, я любила обоих. Изменила я Николау. Никодемус был как Паоло. У меня уже был Ромео, Джеймс Бонд, Че Гевара, Кунг-фу, Дон-Жуан… «Божественная комедия». Ее не было ни у матери, ни у братьев.Я подумала, не позвонить ли друзьям, которым давала книги, но решила, что это не дело. Кто брал книги, должен возвращать их без напоминания. Люди не ангелы, да и ангелы, наверное, не без слабостей… Я заметила несколько чужих книг на моих полках… Да ладно: пара коленок – это всего лишь пара коленок.
Дон-Жуан необыкновенно изящно вошел в мою жизнь. Осмотрительный молодой человек – не из тех, кто действует нахрапом. Он был безупречен с моими сослуживцами, обсуждал с ними передачи, задавал вопросы, чтобы произвести на меня впечатление, и больше ни разу не появился ни со стриженой брюнеткой, ни с надушенной блондинкой. Лурдинья изменила бы свое суждение о нем – выходило, что он не бабник, а очень интересный молодой человек… Я была очарована, особенно после того, как он поиграл на фортепьяно в ресторане. Музыка любви… Он разжег мое воображение, а потом исчез. Прошел месяц. Я спрашиваю официанта. «Он все разъезжает…» Вот, оказывается, почему его нет. «Он забыл книгу на фортепьяно». Официант словоохотлив. Есть за что зацепиться. Просто ли так он оставил книгу?.. Ясно! Я попросила знакомого официанта принести книгу. Конечно… Это моя книга! Книга моей матери!
Ноги у меня подкосились. Я села. На фронтисписе – пятиконечная звездочка, которой моя мать помечала все свои книги – ее экслибрис. Полистала страницы. На сто девятнадцатой – сиреневая закладка, на триста пятьдесят седьмой – визитная карточка его отца: Мигел Фонсека. Откуда у него моя книга? Какой подлец ему дал ее? Я взяла под руку официанта и сказала, что это очень ценная книга и что дома она будет сохраннее. Он согласился без разговоров. Постоянный слушатель!
Целый день я размышляла. Может быть, он шел за мной и проник ко мне в квартиру… Замки-то у нас ни к черту не годятся… Может, он вошел под видом разносчика пиццы, водопроводчика, электрика, что-нибудь в этом роде… Может, подсматривал за мной в щелку, дурачок. Подслушивал, как я говорю сама с собой, смотрел, как я сплю… А сплю я всегда голая… А может, он приходил на какой-нибудь праздник?.. Не может быть – я бы его заметила. Наверное, я кому-то дала эту книгу, а тот дал ему… Нет… Может, я где-то ее забыла, а кто-то нашел, продал букинисту, а он купил… Чего только я не передумала! Настолько мне это было любопытно, что я целые часы проводила в бдениях. Наконец, потребовала назад книги, которые давала сто лет назад – и ни у одного из моих друзей «Божественной комедии» не оказалось. Это могла быть только моя книга. Вернее, моей матери. Я стала ждать. Дон-Жуан вернется и раскроет тайну.
Он казался мне таким знакомым, таким похожим на кого-то… У него даже был вид какой-то знаменитости. И так хотелось опять увидеть его коленки…
Две ассистентки помогали мне подбирать любовные истории. Почти полтораста писем в день – и такие нелепые, что дальше некуда. В первую очередь ассистентки прочитывали те письма, которые отличались разборчивым почерком и непристойным содержанием, но я настаивала, чтобы они читали все подряд… То, что долгие годы я расшифровывала написанные в темноте записки матери, где она описывала свои сны, научило меня разбирать все, вплоть до врачебных рецептов, и поэтому иногда я выявляла перлы, пропущенные ассистентками.
Я созерцаю две кучи писем у меня на столе. Решаю, что начать надо с прочитанных. Нахожу несколько любопытных историй, потом еще две, которые привлекли мое внимание одинаковым почерком и одинаковым началом.
«Наверное, они знали друг друга в иной жизни, если таковая существовала. Вновь узнали они друг друга. Они условились, что он встретит ее в Страстную пятницу. Когда она вошла в этот небольшой ресторан, он понял, что получает наивысший дар в своей жизни – любимую…»
Среди выбранных писем мне попадается еще одно, уже третье, написанное тою же рукой и начинающееся точно так же. Ассистентки уже собирались выбросить его в мусор. Ясно, что эти три письма были написаны и присланы одним и тем же лицом. Первый абзац был одинаковым во всех трех, дальнейшее было различным.
Вкратце, дело было так:
В первом письме они влюбляются, женятся и всю жизнь проводят вместе в розовом домике.
Во втором варианте они просто смотрят друг на друга – и так проходит вся их жизнь. Только в старости они отдают себе отчет, что поезд ушел.
В третьем – они выходят из ресторана, проводят вместе бурную ночь и больше никогда не встречаются.
Написал их он. Дон-Жуан. Никакого сомнения.
Ассистентки отобрали третье, подумав, что первые два – это просто копии. Некоторые корреспонденты присылали одну и ту же историю по два-три раза. Я убедилась, что мои помощницы читали только начало писем. Только я смогла выбрать первый вариант.
Запыхавшись, я влетела в ресторан. За моим столиком сидел он. По-прежнему красивый. Я улыбнулась и села. Он подарил мне розу (ее лепестки я храню до сих пор). Мы поговорили о жизни. Он так и не раскрыл мне тайну книги. Сказал, что взял ее в отцовской библиотеке и не обратил ни малейшего внимания на звездочку на форзаце.
– Все рисуют звездочки, – пояснил он, – звездочки, сердечки, квадратики, цветочки.
Черт побери! Не могло это быть простым совпадением… Какое разочарование! Я ожидала героического повествования, тщательного описания стратегии, разработанной для того, чтобы добыть мою книгу… Ничего подобного! Потом я подумала, что он начнет разговор о картине из ресторана и о встрече Данте с Франческой в аду, описанной в «Божественной комедии»… Не было и этого. Может быть, он еще даже не дошел до этого круга ада, а может быть, не знал, что это за мужчина и женщина на картине. Это уж я такая дура, что пытаюсь объяснить и связать всевозможные факты… Я готова была прийти к выводу, что он забавляется со мной, что все продумано, что карты судьбы он тщательно изучил и перетасовал – картина, книга, молчание… Нет. Быть может, он знаком с Николау? И с Никодемусом? Мир-то тесен… Нет. Неважно, какая мне разница, мне просто хотелось видеть его, и он здесь… Так хотелось… Этой ночью мы не предавались любви, но, сев в машину, обнимались и целовались, как только могли.
Наутро Дон-Жуан звонит, просит книгу, и я подавилась пирожком, узнав, что он уже в подъезде моего дома.
– Заходи.
Я открыла дверь. Он ничего не заметил. Я задыхалась, слезы текли у меня по щекам. Тут он понял, что мне что-то не в то горло попало. Постучал мне по спине, поднял голову и руки, чтобы избавить меня от удушья. Вскоре я пришла в себя и выпила стакан воды.
– Прошло?
– Прошло.
– Теперь нормально?
– Нормально. Я уж думала, помру… Пирожком подавилась. Хочешь кусочек?
– Нет, спасибо.
– Извини, что так тебя принимаю…
– Мне не терпелось тебя увидеть.
– Хочешь соку, кофе?
– Хочу тебя.
Не сдержавшись, он стал торопливо целовать меня.
– Хочу тебя…
– Прямо сейчас?..
– Этому бесполезно противиться, иначе будет только хуже…
Он был совершенно прав. Из кухни – прямо в спальню. Он сбросил одежду, я тоже, оставшись в одних голубых трусиках. Как покраснел его вздыбившийся член! Как приятно сжимать его рукой!.. Он нежно вошел в меня, и мы оставались в той же позиции, пока не исчерпали всех своих возможностей. Обычно я начинаю спереди, глаза в глаза… Когда он в меня входил, лицо его было необыкновенным – рот приоткрыт, веки смежены… Ни в какой другой ситуации у него не было такого выражения лица. Я вздыхаю. Ему нравилось, когда я сверху, в позе наездницы. Анданте, аллегро модерато, адский галоп… Я обожала стоять на четвереньках, когда он кусал мне затылок. Мы почти всегда кончали в этой триумфальной и в то же время животной позиции, и его зубы вонзались мне в плоть! Я ощущала себя волчицей или львицей, или самкой тапира…
Но вскоре он сказал, что ему надо уехать за границу на пару месяцев. У его отца были дела в Майами, и он частенько наезжал туда. В последнее время ездил чуть ли не каждую неделю… Но звонил мне каждый день, где бы он ни был – вот как он меня любил. Я не собиралась перебираться в Майами, но побывать там хотелось, и я взяла отпуск на радио.
– Я взяла отпуск…
– Что, устала?
– Да нет, просто хочется съездить с тобой в Майами…
– Ты же говоришь, что тебе не нравится Майами…
– Зато мне нравишься ты…
– Но мне там будет не до тебя…
– Признайся, ты там будешь не один.
– Не совсем так…
– Ну, говори!
– У меня своя жизнь.
– Я тебе тоже не чужая.
Он ничего не ответил. Не счел нужным. Я поднялась, сказала, что схожу в туалет, и вышла из ресторана в боковые двери. И не обернулась. Остановила такси и поехала домой. Когда я вошла, телефон настойчиво звонил, но я включила автоответчик… Он – Дон-Жуан, а я – не идеальная женщина. Я уменьшила громкость, чтобы не слышать, что он говорит, взяла ключ от машины и решила затаиться у подруги, которая живет в пятидесяти километрах от города, пока он не уедет.
Отпуск мой был плохо воспринят на радио, и руководство закрыло мою передачу. Я решила, что оно и к лучшему. Воспользовавшись этим, я круто изменила жизнь: переселилась в западную часть города, осветлила волосы, купила новую кровать и записалась на курсы фотографии и эстрадного танца. В том ресторане я больше не появлялась. Я изнывала от любви. Не один месяц проплакала. Больно.
Дон-Жуан разыскал меня только года через три. Увидел мое имя в журнале, где я работала, и позвонил. Ясно, что я готова была бежать к нему навстречу. Но, сама не зная отчего, сдержала порыв, и сказала, что вышла замуж… До сих пор не могу объяснить своего поступка. Чего только со мной не приключалось! И мне изменяли, и сама я изменяла, и молча страдала, и причиняла обиды, то побеждала, то терпела поражение в любовных баталиях – но в случае с Дон-Жуаном я решила просто устраниться. Поняла, что ничего у нас не получится… А о «Божественной комедии», которая вернулась в мою библиотеку, я и теперь не все знаю.
