Текст книги "Зимняя королева"
Автор книги: Аманда Маккейб
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 13 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]
Вдруг потянуло запахом дыма, сосновых веток, мыла, и край гобелена отодвинулся. Розамунда затаила дыхание от страха, что это господин в маске пришел в ее убежище. Она уже встала на цыпочки в своих бархатных туфельках, готовая убежать. Но не лорд Мисрул проскользнул за ней под гобелен, а… Энтон! Она поняла это, когда мелькнула его высокая худощавая фигура, блеснули темные глаза и, портьера запахнулась. Они оказались закрытыми в собственном затененном мирке. Розамунда почувствовала, что она совсем не испугалась, и не порывалась бежать от него. Наоборот, она наконец-то облегченно вздохнула. Она больше не одна!
– Розамунда? – прошептал он. – Вам плохо?! Она качнулась к нему, влекомая его чистым ароматом, теплом, спокойной силой.
– Я не могла там дышать.
– Я тоже не люблю толчеи. Но тут мы в безопасности.
Его руки обвились вокруг нее, прижимая к себе, и она почувствовала себя в безопасности. Она уткнулась лицом в бархат его камзола на груди и закрыла глаза, Прислушиваясь к гулким ударам его сердца. Оно отзывалось эхом ее собственного сердца, связывая их воедино.
Ее руки скользнули на его талию, она обвила ее, чувствуя его гибкую силу. Она почувствовала, как он поцеловал ее в макушку, и подняла к нему лицо. Его губы коснулись ее брови, виска, щеки, оставляя капельки пламени. У нее перехватило дыхание, она задрожала от внезапного приступа слабости, желания новых поцелуев. Наконец, его губы коснулись ее губ коротким притягательным поцелуем, раз, другой. Потом снова, страстным поцелуем, от которого она застонала. В ответ на этот тихий, почти жалобный стон он, прижал ее плотнее, чтобы тела слились воедино. Каждый изгиб тел, каждый выступ подходил совершенно, будто они были созданы друг для друга. Она вытянулась на цыпочках, раскрывая губы. Его язык, подвижный и умелый, коснулся кончика ее языка, углубляя поцелуй, а он прижимал ее к себе все сильнее. Розамунда обняла его за шею, прижимая к себе, будто боялась, что он исчезнет. Но он ее не отпускал. Поцелуи их становились все горячее, наполненные первобытной страстью, о существовании которой в себе она и не подозревала. Все тело стало тяжелым, горячим, сосредоточенным только на совершенном моменте их поцелуя. Энтон прижал ее к стене, поднимая вверх наслоения юбок, и она обвила его бедра ногами в чулках с подвязками. Он всем телом прильнул к ней, его бархатные штаны терлись о ее обнаженные бедра выше подвязок. Трение было настолько приятным, что она застонала, прижимаясь к его открытому рту, желая усилить это ощущение до изумительного забвения. Его губы блуждали по ее подбородку, изгибам шеи, а она запрокинула голову, открываясь для него. Его язык пощекотал впадинку на ее шее, где прослушивается пульс, а потом раздвинул шелковую вуаль, чтобы целовать холмики ее грудей.
– О-о! – Розамунда приоткрыла от изумления рот и крепче прижала свои бедра к его, все сильнее стискивая его волосы, когда он покусывал ее чувствительную кожу. Его естество, отделенное от нее слоем бархата и кожи, было напряженным, твердым, как железо.
Розамунда открыла глаза и увидела, что над ее головой качается поцелуева ветвь. Она и впрямь окутала ее колдовскими чарами, отчего девушка поняла, что пойдет на все, чтобы почувствовать еще больше, его всего.
Она снова закрыла глаза и наклонила голову, чтобы целовать его взъерошенные волосы. Он уткнулся лбом в стену рядом с нею, изнуренно дыша ей в ухо. Медленно, медленно она сползла вниз, чтобы встать на пол, на твердую опору. Она попыталась отстраниться от него; она стояла так близко к нему, что не могла ни о чем думать, осознавая, что совершенно потеряла контроль над своими чувствами. Но его руки крепко держали ее за талию, не отпуская, пока успокаивалось их дыхание.
– Не надо, – хрипло проговорил он с сильным акцентом, – не уходи. Подожди.
Розамунда кивнула, снова склоняясь на его плечо. Тело его было напряжено и неподвижно, пока он старался взять себя в руки.
– Это все поцелуева ветвь, – прошептала она. Он усмехнулся:
– Может, ваши пуритане правы, пытаясь запретить их в залах замков.
Неистовые поцелуи, будто что-то высвободили внутри Розамунды, какого-то нахального бесенка, который был частью ее, чего она не осознавала.
– Тогда какое же это будет веселье?!
– Вы самая соблазнительная зимняя королева, леди Розамунда Рамси, – выдохнул он, быстро поцеловав ее в щеку. – Но вызовет ли завтра ветвь воспоминание об этом нашем безумии?
Этого Розамунда не знала, но надеялась; это действительно был момент безумия, но такой, от которого она наконец-то поняла поэтические сонеты. Страсть – непреодолимая сила, которая затмевает все чувства. Как же не хочется утратить ощущение его ласки!
– Мы все должны быть завтра с королевой в церкви и размышлять там о своих грехах, – сказала она.
– Боюсь, мне одного рождественского утра будет мало, – скривившись, произнес он.
– У вас было так много грехов?!
– О, моя зимняя фея, их несметно.
А теперь она добавила еще один и себе тоже. Она тихонько отодвинулась от него, вдруг холодная и отстраненная, расправила платье, поправила волосы. Что принесет завтрашний день? Об этом она не имела ни малейшего представления. Было, похоже, что лорд Мисрул действительно правил миром, который ей когда-то казался упорядоченным и уютным.
– Я должна вернуться к своим обязанностям, пока меня не хватились, – сказала она.
Он кивнул – легкое движение воздуха в темноте. Потом отогнул край гобелена, и Розамунда скользнула мимо него в свет и шум зала. Лорд Мисрул с его акробатами уже ушел, а танцы продолжались. Королева Елизавета сидела на своем возвышении, разговаривая с леди, стоявшей возле нее. Розамунда поморгала от резкой смены темноты и света; она только разглядела, что говорившая с королевой леди высокая и тоненькая, как камышинка, и одета в фиолетовый бархат и черный шелк, который шел к ее черным волосам, зачесанным назад с бледного овала лица. Эта дама смотрелась как черная ворона среди павлинов. Розамунда испугалась, узнав ее, – Сесилия Саттон, вдова старшего брата Ричарда! Ее редко видели в соседнем поместье с тех пор, как умер муж. Хотя раньше Розамунда была с ней в неплохих отношениях. А теперь Сесилия вдруг объявилась при дворе, все еще в трауре по мужу, который умер весной, оставив наследником Ричарда. Что она делает здесь сейчас?!
– Сесилия?! – громко пробормотала Розамунда.
– А, мистер Густавсен! – воскликнула королева Елизавета, подзывая Энтона. – Ваша кузина, мисс Саттон, как раз вовремя успела к нам, к самому Рождеству! Ей не терпится поздороваться с вами!
Розамунда бросила взгляд на Энтона. Сесилия – его кузина?! Та самая, которая оспаривает его поместье? Зубы у него были сжаты, а лицо – непроницаемо, когда он взглянул на королеву и Сесилию. Та тоже смотрела на него, поджав губы.
– Мой кузен Энтон, – медленно проговорила она, – наконец-то мы встретились. – Ее взгляд проплыл от него к Розамунде, и она улыбнулась. – Розамунда! Ты тоже здесь. Мне не верилось, что твои родители могли бы расстаться с тобой.
– Только чтобы служить королеве! – ответила Розамунда. – Как поживаете, Сесилия?
– Неплохо теперь, когда я прибыла, чтобы подать прошение о справедливости, – ответила та.
– Не будем сейчас говорить о таких серьезных вещах, как прошение. Не на Рождество же! – прервала ее королева Елизавета, обмахиваясь веером из перьев. – Поговорим позже, приватно, мистер Густавсен и мисс Саттон. А до того, я надеюсь, вы найдете время, чтобы обсудить все в цивилизованной манере. Между вами так много общего. Родственники не должны так ссориться.
Энтон поклонился:
– Как прикажете, ваше величество.
Но Розамунда расслышала напряженность в его вежливых словах. Что его связывало с Сесилией?
– Очень хорошо, – улыбнулась королева. – Идемте. Нам пора вернуться к вечеру, я думаю.
Опираясь на руку лорда Бергли, она сошла со своего возвышения; Розамунда и другие фрейлины подбежали, чтобы встать на свое место позади нее. Двери в зал снова распахнулись. Но вошел не лорд Мисрул – в дверях стоял лорд Лестер. Его черные вьющиеся волосы были спутаны, камзол зеленого атласа порван и вымазан в пыли, а в глазах метался гнев.
– Лорд Лестер, как быстро вы преобразились, – произнесла королева.
Он низко поклонился королеве; плечи его были напряжены, а кулак сжимался и разжимался, будто он просит оружия.
– Я не преображался, ваше величество. Я был в этом одеянии весь вечер, хотя и не по своей воле.
Светлые брови королевы нахмурились.
– Что это значит?! Разве не вы были лордом Мисрулом час назад?!
– Я должен был им быть по вашему приказу, ваше величество. Но какой-то хам закрыл меня в конюшне, которая, как я убедился, подготовлена к завтрашней охоте. Я с трудом оттуда вылез.
Королева сжала веер, румянец расплылся по ее щекам.
– Тогда кто же был в нашем зале?!
– Идемте, ваше величество, – настоятельно вмешался лорд Бергли, жестом показав гвардейцам, чтобы они плотно окружили королеву и быстро сопроводили ее из зала. – Мы должны проводить вас до вашего кабинета. Там вы будете в безопасности.
Лестер схватил с одного стола меч, помахал им в воздухе:
– Клянусь вам, ваше величество, мы найдем этого злодея!
– Нет, Робин! – выдохнула королева, потянувшись к нему рукой, когда ее повели из зала.
Розамунда с другими фрейлинами засеменила вслед за нею, похолодев от страха, вспомнив странного лорда Мисрула, и как больно он держал ее за руки. Даже королева казалась чрезмерно обеспокоенной, глядя назад, на Лестера, пришедшего в полное смятение, когда ее провожали через двери из зала.
Глава 6
Рождество, 25 декабря
Энтон смотрел на сад через окно гостиной выделенных для шведской королевской депутации апартаментов. Было еще очень рано. Никого в саду не было, кроме одной леди – Сесилии Саттон. Она медленно шла по дорожке, закутавшись в черный плащ: капюшон откинут, гладкие черные волосы обнажены, голова склонена, руки сложены, как в глубокой духовной медитации в этот день Рождества… А может, что вероятнее, она обдумывает свой следующий шаг в сражении за поместье Брайони.
Он никогда раньше не встречался с этой своей кузиной, дочерью брата матери, но ему казалось, что он знает ее. Они долго обменивались письмами с тех пор, как была оглашена воля их деда, оставившего имение Энтону. Письмами, наполненными взаимным раздражением, которое, как он понимал, нельзя умиротворить, пока они остаются чужими друг другу людьми.
Возможность поехать в Англию с матримониальной депутацией была наиболее благоприятной. У их короля Эрика не было шансов заполучить руку английской королевы после того, как провалилась такая же миссия сразу после коронации Елизаветы, о чем знали все, кроме него самого. Если даже очаровательный брат короля Эрика, герцог Джон, был не способен тогда уладить это дело, значит, не сможет никто. Но сама миссия как нельзя лучше подходила для личных хлопот Энтона – заявить свои права на поместье Брайони, устроить там свой дом и начать новую жизнь, в которой он мог бы искупить свои старые грехи. И, разумеется, встретиться с кузиной – все, что осталось от его семьи. Эта утраченная семья его презирала, как чужака, что он увидел прошлой ночью в глазах кузины, таких же темных глазах, как у него и у его матери. Нелегко будет наладить связи здесь, в Англии. Но он не мог вернуться в Швецию.
Энтон хмурился, наблюдая за Сесилией, прохаживающейся между кустов и фонтанов: ее черный плащ – вороновы крылья в холодном тумане. Он подумал о своем доме в Швеции, древнем холодном каменном замке на берегу замерзшего озера, замке одиноком и мощном, которым управлял еще более-холодный отец. У Рональда Густавсена был совершенно непредсказуемый нрав, без человеческих чувств и эмоций. К счастью для Энтона и его матери, отец годами не бывал дома, оставляя их на собственное усмотрение. Дни Энтона уходили на занятия с гувернерами, катание на коньках на озере и охоту в лесу, который раскинулся за замком. А по ночам мать рассказывала ему старые легенды ее родной Англии о рыцарях и их приключениях. В ее рассказах поместье Брайони представлялось волшебным колдовским местом в стране из такой далекой старины, как король Артур и его рыцари. Но мать утверждала, что оно реально и наступит день, когда он сам его увидит. Когда-нибудь оно и для него будет реальностью, а холодный замок останется только в памяти.
Когда он повзрослел, а мать умирала, она открыла ему тайны, которые еще больше настроили его вернуться в Англию и начать все сначала.
Брайони должностать его новым домом! И как бы ни было ему противно доставлять кому-то неприятности, леди Сесилия Саттон не остановит его. У нее есть вдовья часть наследства ее последнего мужа, а Брайони – все, что у него сейчас есть.
Энтон наблюдал, как его вновь обретенная кузина повернула ко дворцу, и вспомнил, как она выглядела прошлым вечером, когда разговаривала с королевой, – полная решимости, как, собственно, и он. Нелегким будет воссоединение семьи… И Розамунда знала Сесилию. Где они подружились? В совместных интрижках? Если да, то они не очень-то ладят. Розамунда явно удивилась появлению Сесилии при дворе, что не мешает им быть наперсницами. Значит, ему придется быть осторожным с Розамундой, не идти на поводу ее влюбленности, притягательного сверкания ее небесно-голубых глаз и собственной жажде ее целовать.
Целовать! Энтон нахмурился, вспоминая минувшую ночь, когда они обнимались в разгоряченной секретной темноте. Неожиданный всплеск желания застал его врасплох, но от этого он не был слабее. В действительности притяжение разгоралось между ними, как из искры разгорается огромное пламя, с той минуты, когда он увидел ее на пруду. Вкус ее мягких губ, ощущение ее тела, прижатого к его телу, запах розовых духов – все это было изумительно-опьяняющим. Он хотел от нее больше и больше, хотел всего, что она могла дать: ее тело, улыбку, смех, ее тайны.
Но Розамунда, естественно, захочет от него в ответ того же, а он дать ей этого не сможет. Она хорошо знала Сесилию Саттон и была преданной служанкой королевы Елизаветы! Его тайны были запрятаны глубоко и могли стоить ему всего, чего он хотел, поведи он себя неосторожно. Его многому научили ошибки матери, и он ставил доводы рассудка над побуждениями сердца. Он приехал сюда искать справедливости, вернуть поместье и начать новую жизнь. И он не отступится!
Но как же быть с Розамундой?! Избегать ее он не мог, было ведь нелепое пари с королевой! Двор слишком мал, все в нем слишком тесно связаны. Было еще, о чем поразмыслить: о человеке в маске, который занял место Лестера, а потом куда-то исчез. Зловещие козни, опасные тайные намерения, чем все это грозит? Королеву-то охраняют хорошо, а Розамунду?! Мерзавец танцевал с нею, и она, казалось, испугалась его. В сердце Энтона закипели гнев, жгучее желание защитить девушку от всего, что могло бы напугать ее.
Ему надо быть внимательным и осторожным! Он может защитить Розамунду от лорда Мисрула и понять, что она знала о делах Сесилии, при этом, не позволяя естеству взять верх над его рассудком.
– Я – не трепещущая трусиха, Сесил! – вскричала королева. – И не позволю введенным в заблуждение озорникам испортить мне Рождество!
Изумленная Розамунда видела, как королева ударила кулаком по туалетному столику так, что задребезжали венецианские бутылочки, и горшочки и перевернулась шкатулка с драгоценностями. Жемчужные ожерелья и рубиновые броши разлетелись по полу, и служанки поползли собирать их.
Уильям Сесил, лорд Бергли, оперся на свою трость с миной безмерного терпения и страдания.
Розамунда с изумлением смотрела на эту сцену: королева – в отороченной мехом спальной мантии, с полураспущенными волосами – и ее фрейлины, готовящие ее ко дню Рождества! По всей спальне разбросаны туфли, пролиты жемчужные белила, кругом перепуганные лица!
Розамунда боялась, что у нее такое же лицо. Анна говорила ей, что на королеву находят приступы раздражения, иногда даже ярости, раза два в день. Но они быстро проходят, и потом она спокойно занимается делами. Так что Розамунда выглядывала из-за подвернутого занавеса королевской постели, опираясь на полку с молитвенниками.
Она сомневалась, что сможет когда-нибудь стать таким сангвиником, как лорд Бергли. Конечно, он много раз был свидетелем таких бурь и понял, как заставить королеву вернуться к делам, – для ее же пользы. Сегодня он старался убедить ее сократить продуманный план рождественских праздников – ради ее безопасности – и оставаться в своих апартаментах, пока не поймают загадочного лорда Мисрула и не допросят его. Долго ждать не придется, зная, как взбешен лорд Лестер и его люди, которые рвали дворец на куски, отыскивая злодея. Но королева ничего из этого не услышит.
– Ваше величество, – произнес лорд Бергли, – никто не обвинит вас, если вы и окажетесь трепещущей трусихой. Просто неразумно ходить посреди толпы, когда налицо заговор.
– Ха, заговор! – фыркнула королева. – Какой это заговор! Просто праздничная проказа против Лестера, который определенно стоял так, что его можно было сбить ударом, двумя… как угодно.
– Не соглашусь, ваше величество, – проворчал Бергли. – Пока мы не можем знать, была ли это только выходка против Роберта Дадли, или действуют силы глубже. Сам факт, что какой-то злодей просочился на ваш праздник, очень тревожен. С этой Испанией, Францией, королевой Шотландии… их связями…
– Не говори мне о королеве шотландцев! – вспыхнула Елизавета. – Меня тошнит от одного ее имени. Мало того, что первая леди Леннокс постоянно умоляет меня разрешить ей отправить ее никчемного сына в Эдинбург. Или я не могу насладиться моим Рождеством без еевмешательства?!
– Боюсь, мы не сможем удержать ее от вмешательства, – отозвался Бергли. – Она – постоянная угроза, ваше величество, даже будучи за границей, где она и есть, но с поддержкой Франции. Ее амбиции давно хорошо известны.
– Если бы она сделала, как я говорю, и вышла замуж за лорда Дадли, ее амбиции укоротились бы, – пробормотала королева, хватая флакон с духами. Спальня наполнилась ароматом фиалок.
– Вы и в самом деле полагаете, что она так сделает? – спросил Бергли.
Елизавета пожала плечами:
– Нет. С Лестером, так оплошавшим с этой глупой выходкой, – нет.
– А если это не просто глупая выходка, ваше величество?
Королева вздохнула:
– Хорошо, добавьте стражи в церкви и коридорах. Но это все, на что я соглашусь.
– Вам лучше бы оставаться здесь, в ваших апартаментах.
– Нет! – Елизавета так яростно мотнула головой, что вылетели шпильки, только что вставленные в ее волосы. – Это Рождество, возможно, последнее для дорогой мисс Эшли, и я хочу доставить ей удовольствие, и без всяких неприятностей.
– Хорошо, ваше величество. – Бергли поклонился и ушел.
Леди стояли, недвижимы, пока королева снова не грохнула по туалетному столику, разметав драгоценности по полу.
– Что вы все стоите, разинув рот?! Нам пора быть в церкви. Достаньте золоченые рукава.
Наконец, ее облачили в прекрасное зеленое с золотым одеяние, а волосы убрали под золотую сеточку и ленту, украшенную драгоценностями; на плечи была накинута отороченная мехом мантия. Она протянула руку в перстнях за молитвенником, и Розамунда тут же подала его.
– Спасибо, леди Розамунда. Не пройдете ли со мной в церковь?
– Конечно, ваше величество, – ответила изумленная Розамунда. Предназначенное ей правилами место было в конце процессии – вместе с другими камеристками, но не могла же она возразить королеве. Она встала рядом с королевой, и они прошествовали из спальни через гостевой зал.
– Ты танцевала с этим неизвестным лордом Мисрулом прошлым вечером, не так ли?!
– Да, ваше величество. – Утром Розамунду подняли рано, чтобы об этом же мог ее спросить лорд Бергли. Добавить ей было нечего, и она боялась, как бы они не подумали, что она знает больше.
– Как полагаешь, кто он?!
– Не знаю, ваше величество. – То же она ответила лорду Бергли. Единственный ответ, который у нее имелся. – Он был в маске, а я при дворе недавно, мне трудно определить кого-то по тому, как он кривляется.
– Возможно, он и не придворный вовсе, – вздохнула королева. – Если увидишь что-нибудь еще, скажи мне сразу же.
– Непременно, ваше величество.
– Кстати, я уверена, ты знаешь вновь прибывшую ко двору миссис Сесилию Саттон.
– Ее семья живет недалеко от моей, ваше величество. Я ее знаю. Но немного.
– Она подала нам прошение, одно из дюжины, которым надо уделить внимание в эти праздники. Быть может, ты поговоришь с ней об этом и расскажешь мне о ее намерениях.
– Непременно, если ваше величество желает. – Она понятия не имела, какое прошение могла подать королеве Сесилия. Но если она поможет королеве, возможно, та в свою очередь поможет ей и Ричарду. Если этого она еще хочет…
У Розамунды не выходило из головы, как она минувшей ночью целовалась с Энтоном Густавсеном. Не только целовалась, а обвилась голыми ногами вокруг его бедер, чувствовала его губы на своей груди, чувствовала безрассудную готовность на все. Она хотела Энтона, хотела безумно, без всяких условий. Хотела его и сейчас.
Она не спала всю ночь, только притворялась, вслушиваясь в шепот других фрейлин. Но думать не могла ни о чем, только о нем, его поцелуях, его руках, ласкающих ее обнаженное тело. Думала обо всем, что она хотела, чтобы он сделал с нею, – об озорном, стыдном, восхитительном, о чем раньше она даже мечтать, не смела. От Ричарда она этого не хотела, что ее и тревожило. Она прибыла сюда, чтобы служить королеве, чтобы оправдаться перед своей семьей, а не для того, чтобы запутаться в больших неприятностях. Нет, она должна быть очень и очень осторожной. Щеки ее опять раскраснелись, и она проклинала свою бледную кожу. Она была самая настоящая изменница. Конечно, очень нехорошо так страстно думать о темноволосом шведе, о том, кого она только что встретила, если она поклялась перебороть своих родителей относительно Ричарда. Может, это романтические интриги двора настроили так ее мысли и чувства, повернули ее против самой себя, отвратили от планов на будущее с Ричардом. Конечно же, они! Надо поговорить с Сесилией, послушать, что нового дома.
Розамунда вошла в церковь, села на лавку за высокой спинкой королевского стула вместе с другими фрейлинами. Даже в церкви все шептались, обмениваясь слухами. Но при появлении королевы смолкли. Розамунда сложила руки на молитвеннике, лежащем на коленях, и сосредоточилась на росписи высоко над алтарем в восточной части собора. Но серый день приглушил кровавые и голубые сцены Распятия и Воскресения и не способствовал погружению в себя и отвлечению от земного. К тому же в шее и затылке закололо, будто кто-то пристально смотрел на нее. Она потерла шею, исподтишка посматривая через плечо: со своего места на галерее ей улыбался Энтон. Розамунда чуть не улыбнулась в ответ, но тут же твердо сжала губы и вернулась к своему молитвеннику. Она была так занята своими чувствами и мыслями об их поцелуях, о том, что это значит, что ей захотелось знать, что думает он. Был ли он так же взволнован тем, что произошло между ними? Или для него это – приятное времяпрепровождение, одно из многих? Она вспомнила всех леди, которые волочились за Энтоном, и испугалась, что превращается в одну из них.
Была еще причина держаться от него как можно дальше. Если бы она могла! Она снова стрельнула глазами на галерею, он все так же не спускал с нее глаз. Его черная бровь изогнулась дугой, как бы вопросительно. Но у нее не было ответа ни для него, ни для себя. Она снова повернулась и посмотрела на мистера Бакинриджа, одного из королевских священников, который сейчас взошел на кафедру.
– В этот благословенный день Рождества, – начал тот, – мы всегда должны размышлять о щедрых дарах Господних на грядущий год…
Дюжина сильных мужчин внесли в Грейтхолл рождественское полено для сочельника. Энтон с лордом Лэнгли нашли-таки подходящее, как подумала Розамунда, аплодируя им вместе с другими. Длинная и толстая, как потолочная балка, дубовая колода была украшена ветками и гирляндами, привязанными лентами. Ее положат в большой камин, где она будет гореть весь праздник до Двенадцатой ночи.
Розамунда смеялась, наблюдая, как колоду, показывая, проносят по всему залу. Она вспомнила Рождество в их замке: отец со своими людьми уходили, чтобы вернуться гордыми и принести самое большое, самое толстое рождественское полено из их леса. Мать, смеясь, протестовала, потому что оно было таким огромным, что даже не проходило через дверь, а все домашние пели, как светятся еще угольки от прошлогоднего Рождества.
Розамунду вдруг охватила холодная волна тоски по дому, печаль оттого, что она не, в своей семье, чтобы вместе радоваться празднику. Она почувствовала себя совсем одинокой посреди шумной толпы, плывущей по воле волн. Розамунда отошла ото всех, пока они возились с колодой, и потихоньку выскользнула в дверь, в коридор, где было чуть спокойнее. Здесь не было никого, кто мог бы видеть, как она побежала в ту галерею, которая выходит на реку. И никто не видел слез в ее глазах. Она их смахивала, торопясь по узкой лестнице. Глупо было плакать, чувствовать отсутствие того, чего в действительности не было. Когда-то ей казалось, что родители искренне заботятся о ней и ее счастье. Она завидовала их долгой совместной жизни, их довольству домом и представляла, что у нее будет так же. Нет, с Ричардом так же не будет.
Она остановилась у высокого окна, легла на узкий подоконник и посмотрела на реку. В галерее в этот день никого не было, все собрались в Грейтхолле. Длинная узкая галерея тянулась вдоль Темзы, и из нее открывался прекрасный вид на реку, на лодки и баржи, которые постоянно проплывали мимо. Но сейчас большая река замерзла, превратившись в серебряно-голубое полотно, искрящееся под слабым зимним солнцем. Посередине оставался только узенький ручеек с ледяной шугой. Но скоро и он замерзнет достаточно крепко, чтобы можно было ходить или ехать на коне, и, конечно же, достаточно крепко, чтобы кататься на коньках. Розамунде хотелось знать, на что это похоже, когда скользишь, будто по стеклу, вращаешься в холодном воздухе, а руки крепко держатся за руки Энтона. Она знала, что силы в его худощавом гибком теле достаточно, чтобы везти ее по льду. Он знает лед, но сможет ли он удержать ее от падений?
– Розамунда? – услышала она его голос, будто он вышел из ее видений. – Что-то случилось?! – тревожно спросил он.
Она обернулась и увидела его в конце галереи. Он был в прекрасном черном бархате с голубым отблеском, отороченном оловянно-серым атласом, на фоне которого выделялись его черные кудри.
– Нет. В зале очень жарко, и мне захотелось подышать свежим воздухом.
– Разумно. – Он медленно подошел к ней ближе. Его движения, сильные, грациозные, как у кота, напомнили ей о ее ледяных грезах. – Нам надо набраться дыхания для танцев.
Розамунда рассмеялась:
– Вам оно понадобится. Вольта потребует сил… Он улыбнулся, тоже облокотился на подоконник рядом с нею.
– Думаете, я не пригоден для него?
Она глубоко и прерывисто вздохнула, вспомнив силу его рук, когда он взял ее за талию и поднял так, что она смогла обвить ногами его бедра.
– Думаю, что у вас есть прекрасный шанс преуспеть.
– Только шанс? Невысоко вы оцениваете мою сноровку.
«Напротив, – подумала Розамунда, – сноровка-то как раз большого калибра!»
– Уверена, что к Двенадцатой ночи вы будете танцевать. Но когда мы сможем покататься на Темзе?
Он выглянул из окна, его черные глаза сузились, когда он внимательно посмотрел на реку:
– Скоро, думаю. Но я не хотел бы торопиться, чтобы не подвергаться опасности. Нельзя, потому что вы раньше не катались.
Слишком торопиться.Розамунда вспомнила, что говорил ей отец о Ричарде. Ты плохо его знаешь, чтобы понять свои собственные намерения. Он тебе не подходит, и он не единственный для тебя.
В глубине души она чувствовала, что Энтон не как Ричард, не поверхностный. Он как река подо льдом, у которой все течения скрыты, но сулят избавление и удивительную красоту, какой она еще не видела. Это-то и делало его очень опасным.
– Вы выглядите грустной, Розамунда, – произнес Энтон, возвращая свой пристальный взгляд на нее. – Нездоровится?
Она покачала головой:
– Нет, я не больна. Просто подумала о моей семье, о доме. На Рождество там весело.
– У вас первое Рождество вдали от них?
– Нет. Когда я была совсем маленькой, мои родители уезжали ко двору. Мой отец служил отцу королевы и ее брату. Но последние несколько лет мы всегда были вместе. Мой папа очень гордился своей рождественской колодой, а мама просила помочь ей украсить венками и гирляндами весь дом. – Розамунда замолчала, вновь охваченная тоской по дому. – Но этой ночью меня там не будет.
Энтон придвинулся к ней, коснувшись плечом ее плеча. Розамунда зажмурилась, боясь увидеть в его глазах понимание, сочувствие.
– Тяжело чувствовать себя оторванной от дома, где бы ни был ваш дом.
– Да, – согласилась она, – но, боюсь, ваш дом намного дальше, чем мой. Вы можете посчитать меня смешной, что я скучаю по дому, когда живу здесь, при дворе, окруженная своими соотечественниками и праздностью.
– А я по Швеции не тоскую. Если бы у меня была такая же семья, как у вас, тогда бы я по ней скучал.
– По такой семье, как у меня?!
– Ясно, что вы их любите, и они любят вас. Мне всегда хотелось узнать, как себя чувствуешь в таком доме, в месте, которому ты принадлежишь душой, а не просто имеешь в собственности; в таком месте, где есть любимые традиции, общие надежды, уютные дни. – Он улыбнулся ей.
Розамунда с изумлением посмотрела на него. Он так точно описал ее собственные тайные надежды, мечты, которые, как она чувствовала, неосуществимы в таком неопределенном мире, как их.
– Все это звучит на самом деле замечательно. Но думаю, это несбыточная мечта!
– Вот как? А я думал, что ваша Англия – земля мечты… и такая семья, как ваша.
– А как же ваша семья? Он сжал губы:
– Моя семья умерла. Но моя мама… она оставила мне рассказы о своей родине, о, как вы сказали, несбыточных мечтах.
Розамунду вдруг охватило любопытство. А какая у него была семья, какой дом, какое прошлое?! Откуда он взялся? И еще, какие у него мечты? Ей захотелось узнать о нем больше, все узнать.
– Какие истории рассказывала вам мама?
Но момент напряженной откровенности прошел, исчез, как исчезают редкие хлопья снега, упав на землю. Он беззаботно улыбнулся ей.
– Слишком много, чтобы об этом говорить сейчас, – сказал он. – Или у нас не по горло дел, когда я должен на Двенадцатую ночь танцевать вольта?
Розамунда почувствовала, что сейчас он больше не приоткроет своей души и лучше ей своей тоже не открывать.
