Текст книги "Двойная ошибка (СИ)"
Автор книги: Аля Морейно
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 13 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]
Глава 9
– Воронцов, ты почему ещё дома? Тебе разве на работу не надо? – Инга выплывает в гостиную, застёгивая пуговицы на пиджаке и собираясь уходить.
Отключаю телефон, на котором набирал номер, чтобы сделать звонок.
– Я сегодня позже поеду, у меня ещё есть дела дома.
Жена удивлённо вскидывает брови.
– В твоей жизни появилось что-то важнее работы?
– Можно и так сказать, – тут бы мне по сценарию загадочно улыбнуться. Но я напряжён, и она наверняка это ощущает. Шутки шутками, а пристроить куда-то накануне праздников двоих детей оказывается тем ещё квестом.
В кухне раздаются какие-то странные звуки, что-то падает. У Инги на лице отражается удивление, смешанное с испугом.
– Кто это там?
– Крысы, наверное, – говорю, как можно спокойнее, стараясь не рассмеяться, зная её ненависть к хвостатым.
– Лёня, это не смешно!
Я бы и сам хотел узнать, что там происходит. Понятно, что это хозяйничают дети – я им разрешил есть всё, что найдут. Но достаточно ли они взрослые, чтобы самостоятельно добыть себе еду в холодильнике и не накосячить? Не имею понятия.
Поднимаюсь и иду на кухню. Инга трусит за мной.
– Это табуретка упала, – оправдывается мальчик. – Мы немного крупы взяли, чтобы кашу сварить.
Серьёзно? Эти малявки даже кашу варить умеют? Ингу бы научили…
– Воронцов, кто это? – Инга наконец справляется с шоком.
– Как видишь, это – дети: мальчик и девочка. Имён я, правда, пока не запомнил.
– Чьи дети? – голос напуганный.
– Не бойся, не мои. Попросили присмотреть за ними некоторое время.
– Что? Тебя? Попросили присмотреть? За детьми?
Естественно, она не верит. Я и сам до сих пор не могу поверить, что это не какой-то дурацкий розыгрыш. С Морозова станется.
– Воронцов, ты мне лапшу-то на уши не вешай. Кому могла прийти в голову такая глупость? Что-то я не припомню в твоём окружении таких идиотов.
– Слушай, Инга. Раз ты ещё не ушла. Может, ты с ними останешься? У меня дел в офисе по горло. А ты всё-таки женщина, тебе тренироваться надо обращаться с детьми.
– Совсем сбрендил? У меня новый проект! И зачем это мне тренироваться?
– Разве не логично предполагать, что рано или поздно у нас с тобой появится ребёнок?
– Не говори ерунды. Не в ближайшие лет десять – точно. Вот через десять лет и потренируюсь. Короче, я уехала.
Она обувается и уже от самых дверей кричит:
– Когда их заберут? Я хотела с тобой сегодня пообедать.
– Да как бы они тут на все праздники.
– Что? Воронцов, ты белены объелся? Забыл, что мы вообще-то в отпуск собираемся?
О, Инга заводится. Можно, конечно, троллить её и дальше. Но я ведь твёрдо поставил себе цель наладить отношения с женой, а потому изрекаю:
– Не волнуйся, до отпуска я их куда-то пристрою. А насчёт обеда – идея мне нравится. Постараюсь освободиться, наберу ближе ко времени.
Мой ответ её, видимо, удовлетворяет, потому что слышу, как захлопывается дверь. Я, конечно, не надеялся, что Инга мне поможет с детьми. Разве что самую малость…
– Хотите кашу? – спрашивает меня мальчик, накладывая бесформенную массу в тарелку. – Я на вас тоже сварил.
– А давай, пожалуй.
Содержимое тарелки на вкус оказывается даже лучше, чем с виду. Давненько я не ел кашу на завтрак. Кажется, с тех пор, как съехал от бабули. Кстати о ней…
– Бабуль, как ты сегодня? Как настроение? Что-то заказать или привезти?
– Привезти надо… Себя привези! Совсем одичала я в четырёх стенах. А ты скоро уж забудешь, как я выгляжу.
– Бабуль, ну вот не надо, я был у тебя позавчера. Тут такое дело. Меня попросили присмотреть за детьми…
– Что?
– Да-да, ты не ослышалась, присмотреть за детьми. Они не маленькие уже. Вернее, не очень маленькие. Но я не представляю, что с ними делать. И я на днях в отпуск уезжаю, а детей заберут не раньше, чем после праздников. В общем, не могла бы ты взять их к себе?
– Лёня, ты серьёзно хочешь, чтобы всё это время я с ними сидела? А если я не справлюсь? Если буду плохо себя чувствовать и не смогу приготовить обед? Как ты их родителям это объяснишь?
– Кажется, дети вполне самостоятельные. Даже кашей меня только что накормили.
– И сколько им лет?
– Честно говоря, не знаю, сейчас спрошу, – прикрываю трубку рукой и иду в комнату, где временно разместились гости. – Сколько вам лет?
– Девять! – тут же бойко отвечает мальчик.
Надо бы запомнить наконец, как их зовут.
– Бабуль, им девять лет.
– Они что, близнецы?
– Говорят, что двойняшки. Мальчик и девочка. Ба, нормальные дети. И, кстати, они вроде как музыкой занимаются, так что тебе с ними нескучно будет. Соглашайся, пожалуйста. А то я уже всех обзвонил – и никто не берётся ни за какие деньги.
– Лёня, я не знаю. Хочу тебе помочь… но сомневаюсь. Ты уедешь, а что я с ними делать буду в случае чего?
– Разберёшься. Соседку присмотреть попросишь. Как её… Надежду Трофимовну. Спасай меня, иначе Инга с потрохами сожрёт. Видела бы ты её реакцию, когда она их утром увидела. Я игрушек им куплю, чтобы они не сильно скучали и тебя не донимали.
– Ладно, вези. Но учти, если я увижу, что не справляюсь, ты у меня их заберёшь!
– Хорошо-хорошо, бабуля. Скоро будем.
Снова иду в комнату к детям.
– Так, слушайте сюда. Нашёл я, кто за вами присмотрит. Это моя бабушка. Но учтите! Бабушка старенькая. Не шуметь, не капризничать, во всём ей помогать. И слушаться беспрекословно! Мы не знаем, когда мама выздоровеет, а я в ближайший месяц буду в разъездах. Будешь за старшего? – смотрю в упор на мальчика.
– Конечно! Я в нашей семье за главного, я же мужчина.
– Отлично. Собирайтесь быстрее. Бабушка нас уже ждёт. По дороге заедем в магазин и купим еды и игрушек. Подумайте, что бы вы хотели.
Пожелания у детей оказываются настолько скромными, что я всерьёз сомневаюсь, хватит ли им купленного на время моего отсутствия. По рассказам друзей знаю, что когда детям становится скучно, они начинают разносить квартиру. Я же обещал бабуле, что гости будут вести себя тихо.
Бабушка живёт в красивом старом доме с мраморной лестницей, высокими потолками и большими окнами, выходящими на парк. В своё время я предлагал им с дедом продать эту квартиру и купить современное жильё, но они не согласились. По их мнению, современные коробки – бездушные и неживые, а у этого дома душа и богатая история. Теперь, когда бабуля осталась одна, ни о каком переезде и речи быть не может – у неё тут куча подруг, которые скрашивают её одиночество, магазины и привычные маршруты для прогулок.
Она давно не работает в консерватории, но до карантина давала детям частные уроки. Они подпитывали её энергией и жаждой жизни. Теперь же без работы и живого общения она начала хандрить, что меня очень беспокоит. Может, дети Айлин немного растормошат её и вдохнут новые краски в её вынужденное одиночество?
На въезде во двор, образованный несколькими домами, стоящими буквой П, ворота и пост охраны. Знакомлю детей с дежурным и прошу внести их в гостевой список. Дом производит на них сильное впечатление. Девочка напугана, смотрит под ноги и жмётся к брату, а тот крутит головой по сторонам – разглядывает, будто оказался в музее.
Если не брать во внимание внешнее сходство, дети очень отличаются друг от друга. Вспоминаю, какой была их мама, когда увидел её впервые. Такая же испуганная стеснительная девочка. А брат – её полная противоположность: уверенный в себе высокомерный парень, всем своим видом демонстрировавший, что ему море по колено. Смотрю на этих детей, а вижу упорно Айлин и Батура. Я не знал их в таком возрасте, но не сомневаюсь, что они были похожи на этих двойняшек.
Бабуля у меня очень добрая, но в то же время умеет казаться строгой. Ученики её побаиваются и слушаются беспрекословно. Стоит нам оказаться в её квартире, как даже мальчик робеет под её сканирующим взглядом. Девочка прячется за него, вжимая голову в плечи.
– Малышня, знакомьтесь. Это – моя бабушка Галина Степановна. Вы поживёте у неё, пока ваша мама в больнице.
– Давайте-ка быстренько разувайтесь, раздевайтесь. Вещи сюда на вешалку, – командирским голосом выдаёт бабуля.
Не сомневаюсь, она намеренно нагоняет строгости, чтобы дети сразу не расслаблялись. Мальчик быстро ориентируется, стягивает куртку и помогает раздеться сестре.
– Идёмте за мной. Чемодан пока поставьте здесь.
Она ведёт их в ванную и следит, чтобы хорошенько вымыли руки, затем показывает детям их комнату. Пока они переодеваются в домашнюю одежду и раскладывают содержимое чемодана по полкам в шкафу, бабушка зовёт меня на кухню.
– Рассказывай.
– Что именно?
– Чьи это дети? Что случилось?
– Одной старой знакомой.
– А где она сама?
– В больнице с вирусом. У них больше никого нет.
– Настолько, что доверила детей такому охламону, как ты? Весьма опрометчиво с её стороны.
– Согласен, я тоже очень удивился.
– Она… нерусская? Или это они на отца похожи?
– На неё.
Бабушка ненадолго умолкает, словно подбирает слова.
– И всё же, кто эта женщина тебе?
Она смотрит пристально, будто заглядывает в самые потаённые уголки души, как умеет только она. Иногда мне кажется, что в одной из прошлых жизней бабуля была коброй.
– Кто она мне? Хотел бы я сам это узнать… Помнишь, когда-то давно меня избили, а моя девушка погибла при взрыве дома? Это она.
– Так она жива?
– Да… Не спрашивай, ничего не знаю. Всё сплошная загадка. Встретил её недавно совершенно случайно, когда ездил филиал проверять. Живёт себе, как ни в чём не бывало. Увиделись, толком не поговорили – она общаться со мной не захотела. Хотя, может, я и сам виноват – сдуру на эмоциях нехорошо так наехал на неё. А потом вдруг звонят её дети и просят о помощи. Я сначала даже подумал, что это какой-то развод, настолько неправдоподобно всё выглядело. Но факт – она в больнице, ни отца, ни родственников нет, я узнавал.
– И как ты?
– Ба, да я и сам не понимаю. Странно видеть её детей от чужого мужчины. И больно очень. В двух словах не расскажешь, а сейчас спешу.
– Ладно, беги уже, хватит на часы смотреть.
Когда собираюсь выходить, мальчик подходит ко мне и говорит:
– Вы обещали узнать, что с нашей мамой и почему она не берёт трубку… – и смотрит на меня своими пронзительными чёрными глазами, так напоминающими мне Лину.
Отвечаю ему, как взрослому, он ведь позиционирует себя старшим в семье.
– Обещал – значит, узнаю. Вчера только выяснил, в какой она больнице. Сейчас жду звонка – должны сказать, как она себя чувствует и какие нужны лекарства. Как только будет информация, позвоню тебе или бабушке.
Времени до отъезда остаётся мало, а дел, как обычно, много. Звонит Карина и ужасает меня информацией, что Айлин на кислородной поддержке, состояние тяжёлое. Девушка решает на месте финансовые вопросы и даёт мне номер телефона врача, чтобы я мог с ним поддерживать связь. По-хорошему, мне бы поехать туда и самому с глазу на глаз поговорить с медиками, навести шороху, выяснить, чем я реально могу помочь. Лина должна выздороветь!
Душа рвётся в клочья. Десять лет меня ничуть не вылечили, я всё так же схожу с ума по Айлин. Кажется, готов кинуть всё – семью, работу, только бы быть с ней рядом. Вынужден постоянно напоминать себе, что я не нужен ей, что когда-то она предала и бросила меня. Что у неё дети от другого мужчины, которого она, возможно, любила или даже любит сейчас.
Только где он? Как мне его найти, чтобы сообщить, что Лина и его дети нуждаются в помощи?
Глава 10
– Лёнечка, дети – просто клад! – давно не слышал такого вдохновения в бабулином голосе по телефону. – Даже не знаю, какими словами их хвалить и тебя благодарить. Талантища! Давно уже такие мне не попадались. Вот уж радость ты мне подкинул! Им нужно обязательно серьёзно заниматься музыкой. Как карантин ослабят, отведу их в консерваторию, чтобы послушали. А ты уж как-то объясни их матери, что такие таланты непременно нужно развивать.
– Ба, кажется, они занимаются, – не уверен, но что-то такое всплывает в памяти. – Их мама – певица, она сама в консерватории училась.
– Я вижу, что занимаются. Но, Лёнечка, занятия занятиям рознь! Ты поговори, пожалуйста, с их мамой…
– Пусть она сначала выйдет из больницы. Пока состояние у неё неважное.
– Даже так? Бедные детки… Но она же молодая, справится.
– Надеюсь. Так что давай так далеко не загадывать. Ты с ними нашла общий язык – я очень рад. Значит, пока они у тебя побудут. А там уж видно будет. Может, отца их удастся отыскать.
Бабуля настаивает, чтобы я перед отъездом купил от неё детям подарки под ёлку. Меня это напрягает, и так хлопот полно. Но разве ж я могу ей отказать? Бабушка и так здорово выручила меня, что взяла двойнят к себе и избавила от этой головной боли.
Выкраиваю время, чтобы заехать попрощаться со старушкой и завезти подарки.
– Лёня, садись чай пить, мы с детьми штрудель испекли.
Девочка, как обычно, прячется за брата, но глаза сияют – сразу видно, что тоже принимала участие и горда результатом.
– Раз с детьми пекли, то я просто обязан попробовать, – устраиваюсь на кухонном диванчике. – А вы мне расскажете, как вы с мамой жили?
– Хорошо жили. У нас мамочка знаете какая добрая? – мальчик сразу же отвечает.
– И красивая, – мечтательно добавляет сестра. – Самая красивая на свете.
– Напомните-ка мне, пожалуйста, как вас зовут.
Бабушка делает грозное выражение лица, разве что кулаком не грозит. Видимо, надо где-то записать, а то неудобно постоянно забывать и переспрашивать.
– Я – Арслан, а сестру зовут Эдже, – терпеливо отвечает мальчик.
– Ух, постараюсь запомнить. Что ж ваша мама вам такие необычные имена придумала? Или это папа постарался?
– Не знаю, я тогда был совсем маленький, – серьёзно отвечает Арслан.
– А папа ваш где сейчас?
– Тоже не знаю, – пожимает плечами. – Я его, кажется, никогда не видел.
– Давно он с вами не живёт?
– Скорее всего, давно. Когда мы у дяди Рафика жили, его уже с нами не было.
– А дядя Рафик – это кто?
– Это такой добрый дядя. Мы с мамой сначала с ним жили, он нам конфеты и разные подарки покупал. А потом он уехал. И тётю Фатиму с собой взял, и их детей. А нас оставил почему-то, и мама сильно плакала.
Сильно плакала… Любила его? Эта информация болезненно колет душу.
– Зато мы потом квартиру сняли, а там оказалось настоящее пианино, старинное! – подаёт голос Эдже. – Как у Галины Степановны.
– Мама ваша кем работает? – вмешивается бабуля.
– Мамочка – продавщица в магазине. А ещё она в ресторане поёт, её все там очень любят и постоянно просят спеть на бис. И я буду, как мамочка, певицей, – с улыбкой рассказывает девочка.
Разговор мало проясняет ситуацию. Если Рафик не был их отцом, то искать его смысла нет. А где же отец? И почему они расстались? Когда, в какой момент жизнь Лины свернула не в тот поворот?
Продавщица, певица в ресторане… Трудно поверить, что всё это о моей принцессе Айлин. Зачем она сделала это со своей жизнью? С нашей жизнью… Ведь всё могло быть иначе!
Уезжаю в отпуск с тяжёлым сердцем – состояние её не улучшается, врачи говорят, что организм слишком ослаблен. А за день до моего возвращения врач сообщает, что она в реанимации, подключена к аппарату искусственной вентиляции лёгких. Не хочется думать о плохом. Но неужели так всё и закончится?
Душа, отравленная ядом цинизма и эгоизма, способна улавливать только мою боль. Думаю о том, что если бы Лина выздоровела, у нас был бы шанс. Не знаю, на что… Не знаю, нужен ли он мне и тем более ей. Но… Я, как безнадёжно больной, нуждаюсь хотя бы в надежде.
Я за тысячу километров. Но даже если бы стоял под окнами больницы, ничем не мог бы ей помочь. И эта мысль сводит с ума. Привык управлять своей жизнью и добиваться поставленных целей. Ненавижу терять контроль. Презираю себя за бессилие.
Если Лина не справится, я умру вместе с ней. Как бы ни был зол, оскорблён, обижен… Не выдержу снова узнать, что вот она была, и её уже нет. Сколько бы лет ни прошло, я буду любить её. Сколько бы женщин я ни встретил, она всегда будет самой лучшей и самой желанной.
– Лёня, ты меня вообще слушаешь? – Инга стоит перед раскрытым шкафом и выбирает наряд для похода в ресторан.
Не хочу никуда идти. Ни в какой чёртов ресторан! Я не могу сейчас есть! Не могу смотреть на людей! Не могу улыбаться и делать вид, что всё хорошо! Хочу сидеть в комнате, не включая света, и выть от боли. Хочу метаться и крушить всё вокруг. Ненавижу себя! За то, что не могу Лине ничем помочь… И это выбивает почву из-под ног и сводит с ума.
– Лёня, почему ты не собираешься? Нас ждут Васильевы. Ляля уже прислала сообщение, что они на месте!
– Может, ты сходишь без меня? Что-то я себя неважно чувствую.
– Лёня! Ты совсем? Как это будет выглядеть? Мы в кои веки выбрались вместе в отпуск, а ты решил хандрить и портить мне настроение?
– Ладно, я сейчас соберусь, – только скандала не хватало.
Встаю, надеваю первую попавшуюся рубашку с какими-то брюками.
– Лёня, ты что издеваешься? – смотрю на неё непонимающим взглядом. – Что ты напялил?
– Рубашку и брюки. Что опять не так? Почему тебе всё время что-то не так? Сколько можно меня пилить?
– Успокойся и посмотри на себя в зеркало! Твоя рубашка совершенно не идёт к моему платью! Мы выглядим, как непонятно кто!
– Ну так надень платье, которое будет сочетаться с моей рубашкой!
– Нет, ты реально издеваешься! Ты намеренно меня злишь, чтобы я взбесилась и отказалась с тобой туда идти?
– Лучше бы ты отказалась меня туда с собой брать... – бурчу себе под нос, но идеальный слух жены, естественно, это улавливает.
– Лёня!
– Что? Я сказал, что неважно себя чувствую! Тебе на меня плевать? Окей, я пойду с тобой. Но только если ты немедленно прекратишь выносить мне мозги. Делай что хочешь со своим платьем, я переодеваться не буду.
– Ладно! Я опять иду на поводу у твоего эгоизма! Но когда-нибудь терпение у меня обязательно лопнет!
«Скорее бы…» – вслух не произношу, потому что знаю, что чревато скандалом. Мои намерения наладить в отпуске отношения с Ингой потерпели полный крах. Отчасти я в этом сам виноват. Потому что как только в моём мозгу появилось свободное место для мыслей не о работе, его тут же заняла Айлин. И все эти дни я извожу по телефону её лечащего врача, гоняю Карину ежедневно в больницу и рву себе душу воспоминаниями…
Лишь приземлившись в столице и набрав по привычке бабулин номер, вспоминаю о детях. Что им говорить о матери? Стоит ли их пугать? От бабушки знаю, что Эдже всё время плачет и спрашивает о Лине.
Добираюсь к ним лишь следующим вечером. Бабушка отсылает двойнят в другую комнату, чтобы мы с ней могли спокойно поговорить.
– Ба, пока всё без улучшений. И никак на это повлиять нельзя. Я им всё что угодно предлагал…
– Лёнечка, что же будет с детками? Хорошие такие, способные. Неужто их в детдом заберут?
– А что я могу сделать? Если Айлин не справится, то мы должны будем заявить в какие-то специальные органы, которые занимаются сиротами. Мне кажется, что даже сейчас их нахождение у нас незаконно.
– Ну что ты такое говоришь? Они же сами к тебе пришли. И пока она жива, пусть будут тут. Но всё равно ты должен выяснить, кто отец и есть ли какие-то родственники. Мало ли…
Понимаю, что дальше тянуть нельзя – придётся всерьёз заняться этим вопросом.
– Арслан, – зову мальчика, заглядывая в соседнюю комнату. – Скажи, у вас есть с собой какие-то документы? Свидетельства о рождении, например.
– Конечно. Мне тётя, которая за нами приехала, сказала взять на всякий случай.
– Отлично! Покажешь?
Почему я сразу не догадался? Там наверняка должно быть написано, где и когда они родились, кто отец.
Ребёнок протягивает мне две одинаковые бумаги. Делая шаг в коридор, пробегаю по верхней глазами. В графе «отец» стоит прочерк. Прочерк? Как такое может быть?
Внимательно изучаю документ. Дата рождения… Но это просто невозможно! Меньше восьми месяцев с того дня, как мы с Линой…
Меня бросает в холодный пот… Делаю несколько глубоких вдохов, чтобы наладить дыхание, но ничего не выходит.
Меньше восьми месяцев… Беременность длится обычно девять месяцев, но бывают недоношенные дети. Она могла сразу после меня с кем-то другим? Но нет, чушь, слишком маленький срок. Господи… А если это… мои дети? Но как? Нет, не может быть...
Приваливаюсь к стене. Может, в коридоре недостаточно света и я неправильно прочитал дату?
– Лёня, с тобой всё в порядке? – бабулин голос звучит где-то далеко, на фоне какофонии, разыгравшейся у меня в голове.
Отрываюсь от документов, смотрю на Арслана. В нём нет ничего от меня. Он похож на Лину, на её брата, да на кого угодно, только не на меня! Он не может быть моим сыном! Он. Не может. Быть. Моим! Не может!
Место рождения – какой-то райцентр соседней области. Как она туда попала? Не понимаю ничего. Ни-че-го! Боюсь своих мыслей и догадок…
– Лёня, да что там такое написано?
Встряхиваюсь и пытаюсь хоть немного восстановить самоконтроль. Возвращаюсь к бабушке.
– Ничего. В графе «отец» – прочерк. Место рождения – тмутаракань, я и название такое впервые слышу.
– Что ж тебя так напугало?
Бабуля, как всегда, видит меня насквозь. Иногда кажется, что мысли читает, от неё не спрячешься.
– Дата рождения. Очень странная дата… Очень. Понимаешь, есть вещи, которые просто невозможны. И вот это как раз такой случай.
Ночью не смыкаю глаз. Инге надоедает, что я кручусь и не даю ей спать, и она выгоняет меня в гостевую спальню.
Не знаю, что думать… Ни одно предположение не выглядит хоть сколько-нибудь логичным или хотя бы просто реальным.
Всё сходится на том, что Айлин должна была сообщить мне о беременности и детях. Ведь мы с ней планировали ребёнка! Я не давал ей повода усомниться в моих намерениях и отношении к ней. Почему не сообщила? Я потерял телефон, лежал в больнице. Но она знала мой адрес, и дома должны были быть мама, отчим или сестра. А даже если она не застала никого, то могла прийти в другой раз или оставить записку. Да просто передать через Лейлу или Тагира, что ищет меня! Ведь речь шла о детях и нашей жизни!
Рано утром мчусь за двойнятами и везу их в лабораторию. Я должен подтвердить или опровергнуть свои догадки!
Не отваживаюсь послать кого-то за результатом. Как только заветный конверт оказывается у меня в руках, вскрываю его, пропускаю цифры, в которых ничего не смыслю, и жадно вчитываюсь в заключение.
Нужно быть честным – ещё только увидев дату рождения детей, я уже понял, что они мои. Несколько дней уговаривал себя, что произошла какая-то чудовищная ошибка. И теперь, глядя в белый лист с чёрными бездушными буквами и числами, ощущаю, как мир окончательно разваливается на части.
Меня трясёт так сильно, что медсестра на ресепшене замечает это, подходит и протягивает стакан с какой-то резко пахнущей гадостью, которую время от времени принимает бабуля.
– Молодой человек, вам нехорошо? Вы присядьте, пожалуйста, – тянет меня в сторону мягкого дивана.
Послушно опускаюсь и обхватываю голову руками. Не понимаю, как это возможно. Как она могла поступить так со мной, с нами, с детьми? И, главное, зачем, почему?
Моим детям почти десять лет. Десять лет! А я даже не догадывался об их существовании! Ну как же так? За что Лина так поступила со мной?
Ничего не понимаю, кроме одного – теперь я знаю, почему она отправила детей именно ко мне. Возможно, даже сказала им, что я – отец, но они чего-то не поняли…
Спасибо хоть на этом…
Отчаяние и страх сменяются яростью и злобой.
Она отняла у меня не только себя, но и детей! Она не просто вырвала моё сердце и растоптала своими грязными ботинками, но и лишила меня детей… Она оставила сына и дочь без отца. Чёрт знает, как они жили эти годы! И всё почему? Только потому что я не той веры и национальности? Ведь другого объяснения нет и быть не может!
Злость вправляет мозги на место и собирает, словно магнитом, частицы, на которые разметала меня новость об отцовстве.
Я зол и спокоен. И знаю, что должен сейчас сделать.
Не помню, чтобы когда-нибудь задумывался о детях. Гипотетически допускал, что в отдалённой перспективе у меня будет ребёнок, просто потому, что так принято в обществе. И если бы меня спросили, хочу ли я завести детей прямо сейчас, я бы с ужасом отшатнулся: мне ещё тридцати нет – какие дети?
Я слишком молод для мыслей о продолжении рода, хочу ещё пожить для себя. Хочу развиваться, заниматься карьерой, мотаться по стране и миру. А ребёнок – это якорь и корни, которые накрепко привязывают к одному месту. Хочешь не хочешь, а думать приходится не о работе, а о том, как ночью укачать орущего младенца, почему у него сыпь или в очередной раз поднялась температура и что купить ему под ёлку.
Оглядываясь назад, понимаю, что предложение Айлин забеременеть в восемнадцать лет было ребячеством. Я не имел представления, ни что такое ребёнок, ни даже что такое ответственность. Тогда я думал только о том, как бы её не потерять, и готов был на всё ради того, чтобы быть с ней. Конечно, я бы Лину с детьми ни за что не оставил, ведь я любил её как одержимый. Не исключаю, что это сделало бы меня совершенно другим – возможно, более мягким и менее циничным. Какой была бы моя жизнь? Как сложилась бы карьера? Этого я уже никогда не узнаю.
Но Айлин сделала свой выбор не в мою пользу, и я даже не догадывался, что почти десять лет назад стал отцом. И что мне делать теперь с неожиданно свалившимся на меня выводком? Внутренности скручивает от раздирающих меня мыслей и чувств, не успеваю сортировать их, нумеровать и раскладывать по полочкам, как привык. Лютая ярость за предательство, подлость и потерянные десять лет граничит с щемящей нежностью и острым желанием всё переиграть и попытаться начать жизнь заново.
Как мне общаться со своими детьми? Как себя вести? Гибкий разум, привыкший подстраиваться под любые обстоятельства, постепенно свыкается с новой ролью. А душа застыла в недоумении и непонимании, она не успевает переварить новость, сгенерировать адекватные эмоции и подать правильный сигнал мозгу.
Состояние Айлин не улучшается, мне с трудом удаётся удерживать себя от паники и принимать взвешенные решения. После нескольких телефонных звонков наконец получаю номер хорошего семейного адвоката и уговариваю встретиться со мной прямо сегодня.
Времени до отъезда почти не остаётся, но мы успеваем заключить договор и подать иск на установление отцовства и внесение изменений в документы детей. Это в случае чего легализует пребывание двойнят у бабули на время моей командировки. Дальше загадывать бессмысленно – всё зависит от здоровья Лины. А ещё от того, что она мне скажет в своё оправдание и смогут ли её аргументы погасить мои злость и обиду.
Хотя мозг периодически порывается строить планы мести, каждый раз одёргиваю себя. Готов допустить, что тогда что-то произошло, из-за чего она не смогла выйти со мной на связь. Может, пряталась? Не зря же по городу ходили слухи о криминальных разборках, а дети родились в какой-то тмутаракани. Но за десять лет можно было много раз связаться со мной! Даже если она меня разлюбила, то могла хотя бы стребовать с меня алименты для детей. Ведь никто их не усыновил – значит, не было других претендентов на роль отца. Хотя… Может, она нуждается в деньгах только последние годы, а до того благополучно спускала наследство отца? Я же о её жизни с тех пор так ничего и не узнал… Ясно одно: выводы можно будет сделать, только поговорив с Линой.
Инге сообщать о детях до отъезда не вижу смысла. Реакцию её предугадать несложно – она будет очень недовольна. Даже представить боюсь, какой скандал меня ждёт впереди. Впрочем, одним больше, одним меньше – я уже привык. Хотя разве она вправе меня упрекать за события, произошедшие задолго до нашего знакомства?
Забросив, вопреки привычке, в долгий ящик дела, которые должен был сделать сегодня, еду к бабуле. Не имею понятия, как разговаривать с детьми. Как сказать, что я – их отец? Как объяснить, почему я ничего не знал об их существовании? А ведь они наверняка помнят мою реакцию на их звонок, да и тот конкурс с ноутбуком. Ох… Если бы Лина была рядом, она наверняка бы что-то придумала. Или, наоборот, отказалась бы детям обо мне сообщать…
– Арслан, Эдже, – фух, хоть не забыл их имена, – у меня к вам серьёзный разговор.
Две пары чёрных глаз смотрят внимательно. Ждут информацию о маме? Как же они похожи на Лину!
– Я расскажу вам одну историю. Мы с вашей мамой учились вместе в школе, дружили. Когда стали взрослыми, полюбили друг друга и собирались пожениться. А потом мы потерялись – я долго лежал в больнице, у вашей мамы взорвали дом, и ей пришлось уехать. Мы много лет искали друг друга и только недавно нашли. Это очень запутанная и грустная история.
По бабулиным щекам вовсю текут слёзы. Она видит меня насквозь и знает, что я сейчас скажу. А может, и раньше знала, с самого начала. Ведь было очевидно, что не просто так Лина ко мне детей послала, только я, дурак, не догадался…
– В общем… я только что узнал, что я – ваш папа, – звучит как-то жалко и больше похоже на оправдание.
Делаю паузу, не знаю, что ещё сказать. Дети молчат, но на их личиках отражается искреннее удивление. Арслан приходит в себя первым.
– Это вам мама сказала? Вы разговаривали с ней?
Конечно, их куда больше волнует мама, чем новость об отце. А на что я рассчитывал?
– Нет, к сожалению, она по-прежнему в больнице, и там не разрешают говорить по телефону. Помните, мы ездили сдавать анализ? Вот по нему врачи и определили, что вы – мои дети.
– Вы не можете быть нашим папой, – вступает в разговор Эдже. – У вас есть Инга, и она – не наша мама. Точно так же дядя Рафик не был нам папой, потому что у него была тётя Фатима.
Ох… Как в их детском восприятии всё вывернуто. Да и в реальности всё обстоит не лучше. Даже не представляю, как раскручивать этот клубок.
– Тем не менее, я – ваш папа, хотя это и кажется вам странным. Всё очень перепуталось. Честно говоря, я сам в шоке. Надеюсь, когда мама выздоровеет и приедет к вам, то мы с ней придумаем, как нам всем жить дальше.
Растираю ладонью лоб и глаза. Бессонная ночь даёт о себе знать. А ещё я чертовски боюсь вердикта маленьких прокуроров. Потому что не имею понятия, что буду делать, если они вынесут мне приговор: “не пригоден”. А я… хочу быть им нормальным отцом! Потому что они – мои дети! И как мне реабилитироваться и заслужить их расположение и любовь?
– Завтра я должен уехать в очень важную командировку, а вы по-прежнему останетесь с бабулей.
– А когда мама нас заберёт домой?
Это ещё один вопрос, на который у меня нет ответа… И я даже не уверен, что стоит детей отдавать Лине, ведь им нужно учиться тут, в столице. Да и возможностей у меня явно побольше, чем у их матери. А согласится ли она всё бросить и приехать сюда? И смогу ли я смириться с её нелюбовью, находясь к ней так близко?
Когда ухожу, дети по привычке жмутся друг к дружке и не пытаются подойти и обнять меня. Я для них чужой. Сможем ли мы в будущем что-то изменить? Зачем ты так поступила с нами всеми, Айлин?
