Текст книги "Нуб детектед"

Автор книги: Альтс Геймер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 21 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]

Альтс Геймер
ХРОНИКИ МИДГАРДА. НУБ ДЕТЕКТЕД

Нуб детектед (от англ. Newbie – новичок, букв, «новичок обнаружен») – стандартная жаргонная фраза оскорбительного характера, указывающая на то, что новичок не знает правил данного форума либо онлайн-игры и представляет собой или посмешище для опытных игроков, или легкую мишень.

ГЛАВА 1

Летопись Кезона. Возвращение

Горизонт стремительно наливался свинцом и темнел. Волны уже не просто перехлестывали через борт ненадежного суденышка, а норовили опрокинуть, перевернуть его. Язык горел от морской воды, горели раны, порезы, и даже кишки горели неистовым пламенем богини Весты. Кезон нерешительно подергал шерстяной пояс, служивший ему веревкой. Проверил узлы, развязал, затянул потуже. Центральные звенья плота держались крепко, остальные ходили ходуном. Он снял со своих плеч накидку, еще хранившую остатки пурпура. Помогая себе зубами, стал рвать ее на длинные полосы и обвязывать ими доски и бревна. Один раз его руку зажало под водой между звеньями. Кезон зарычал от боли. Сдирая кожу, вырвал из тисков кисть руки, мрачно посмотрел на раздавленную подушку пальца и выдранный с мясом ноготь. Попытался сглотнуть комок тягучей слюны. Пересохшее нутро ответило спазмом, сотрясшим в конвульсиях тело. Кезон упрямо, до крови, закусил губу и с пришедшей отрезвляющей болью опять принялся за работу. Из последней ленты он сделал петлю. Один конец накинул на самое толстое бревно, второй намотал вокруг неповрежденной руки. Обвязаться и прикрепить свое тело к плоту? Он решительно отмел эту мысль. В свирепой ярости надвигающегося шторма верх и низ плота будут меняться с каждой новой волной. Лишить себя подвижности – значит приговорить к мучительной гибели.

Он закончил крепить плот и в тоскливом безысходном ужасе обратил свой взор к небесам. Сколько уже несет его попутное течение? Сколько еще длинных, мучительных, наполненных отчаянием сотен стадий до спасительного Баркида? А впереди буря, неистовая буря. Кезон прижался щекой к холодному черному дереву, скользкому от морской воды, и с зубовным скрежетом замычал. Резкий порыв ветра унес его хриплый стон куда-то в безоглядную пустоту океана. И не верилось уже, что не более двух страж прошло со дня, когда он в белоснежной тоге с пурпурным омофором на могучих плечах стоял на носу флагманской либурны и со снисходительностью уверенного в мощи своего флота победителя взирал на приближающийся вражеский берег. Герой, объект почти мистического поклонения, пожираемый сотнями восторженных глаз. Теперь же он, полководец без армии, владыка без державы, почти полубог без фанатичных сторонников – всего лишь щепка на бескрайних морских просторах, одинокий скиталец, гонимый штормовым ветром судьбы. И, как горизонт, темно и непроглядно его будущее.

Кезон поднял тяжелую голову и сквозь мутную пелену надвигающегося безумия вновь поглядел ввысь. Оставалась надежда, что растворятся небеса, и на его грешную голову низвергнется дождь. Вода, спасительная пресная вода умягчит его раздираемое солью горло и даст новые силы бороться. И действительно, вскоре за первыми робкими каплями целые потоки холодного ливня хлынули на разбушевавшееся море. Прилипнув всем телом к плоту, обжав его ногами, не обращая внимания на свирепые барашки волн, Кезон запрокинул голову и пил, пил драгоценную влагу. Он оторвал клочок от своей тоги, подождал, пока тот намокнет, и выжал в рот тонкую струйку. Колики по-прежнему крутили внутренности тугими кольцами боли, но утоление жажды прояснило рассудок. А ветер все крепчал. Гребнистые предвестники бури еще круче нависали над ним и били Кезона своей упругой несокрушимой мощью. Несколько раз скорлупку плота переворачивало, но он, ломая ногти, отчаянно взбирался наверх, воюя за возможность дышать и не дожидаясь момента, когда следующая волна обрушит на него свою ярость. В темно-серых клубах сомкнувшихся над его головой туч ему грезились исполинские длани богов, грозившие и порицавшие.

– Владыка моря, Посейдон, за что ты караешь меня? – выкрикнул Кезон во тьму океана, но лишь новый резкий порыв ветра был ему ответом.

Штормовые валы бросали его лицом на бревна, но он больше не чувствовал вкуса крови на своих губах. Исчезли мужество и страх, безысходность и решимость, осталась лишь тупая звериная борьба со стихией. Исчез человек, осталось лишь захлебывающееся водой живое существо, жаждущее хотя бы еще на один глоток воздуха продлить свое земное существование.

Он встретил утро без сил и почти без сознания. Его измученное тело было распластано, на двух уцелевших от плота обломках мачт. Но солнце нагрело его посеревшую от холода кожу. Кезон разлепил глаза, поднял к солнцу запекшееся единым синяком лицо и улыбнулся разбитым ртом. Он увидел чайку, подругу всех мореходов, первой приносящую им пронзительным криком радостную новость о близости твердой земли. Собрав остатки воли, оседлал остатки плота и принялся разгребать руками бирюзовую воду, помогая течению, которое огибало остров с юга, совсем близко подходя к прибрежным рифам. Близость спасения вернула ему силы.

Через какое-то время ему уже стало казаться, что он различает облака над центральной, самой высокой вершиной Баркида, где приказал своим слугам воздвигнуть храм богини Ювенты. Кезон удвоил усилия, неистово заработал руками и ногами. Стайки разноцветных рыбок кружились вокруг его ладоней. Мимо проплыл спутанный грязно-зеленый клубок водорослей. Вдруг его лицо исказила гримаса боли, а из горла вырвался хриплый крик. Белоперая акула, коварная рифовая жительница, подстерегающая неосторожных рыбаков и ловцов жемчуга, ловко подкралась к нему сзади и как бритвой срезала кусок мяса со свисающей с бревна беззащитной стопы. Кезон выдернул из воды поврежденную ногу. Хищница сделала широкий круг, вновь готовясь к атаке. Ее поджарое тело распороло гладь моря в двух версусах [1]1
  Версус (лат.) – мера длины около 31 м. – Здесь и далее примеч. авт.


[Закрыть]от плота, когда Кезон в попытке спастись вытянул вдоль бревен руки и скорчился на поверхности. В локте от его лица в дерево вонзились острые зубы. Человек с размаху хватил кулаком ненавистную тварь по тупому рылу, на миг встретившись взглядом с ее выражающими только голод глянцевыми глазами. Акула нехотя отвалила в сторону и исчезла в глубине. Из одежды на нем оставалась лишь тонкая шелковая тога, плотную накидку он пустил на веревки. Кезон оторвал от тоги кусок ткани и торопливо принялся перематывать зияющую рану. Он страшился соскользнуть с останков плота в такую гибельную теперь синеву. В голове опять помутилось, человек со страхом чувствовал приближение беспамятства. Как нелепо погибнуть, когда спасение уже так близко. Перевязав ногу, вновь стал рвать свою одежду, стараясь, чтобы полосы ткани были как можно длиннее, а короткие – срастил между собой. Обмотав несколько раз веревку вокруг своего тела и бревен, Кезон прильнул к шершавому от испарившейся соли дереву, безучастно наблюдая, как из-под неуклюжей повязки скатываются в океан рубиновые капли. Сама жизнь сейчас вытекала из него, не оставляя шансов уцелеть. Как будут нужны ему эти силы, когда придется бороться с течением и преодолевать полосу рифов вплавь! Кезон закрыл глаза.

Они входили в бухту Нефритового рога широким вогнутым полумесяцем. Багряные паруса рдели на попутном ветру, предрекая жителям Запретного города боль и страдание. Стремительные монеры, легкие либурны, груженные десантом квинкверемы и даже несколько осадных левиафанов-эннер. Могучий, доселе непобедимый флот грозного Баркида явил ужасающую силу цветущему побережью, еще не ведающему своей судьбы, которая, казалось, уже предрешена. Кезон стоял впереди, на корвусе [2]2
  Корвус (лат.) – прочный переходной мостик на носу судна, который позволял пехотинцам быстро перебраться на вражеский корабль в случае сближения с ним на достаточное для абордажного боя расстояние.


[Закрыть]своей «Афины». Его взгляд настойчиво буравил берег, но не находил примет военных приготовлений, и черные совы на парусах взирали на Запретный город вместе с ним. Его окружали верные соратники. На палубе в боевом порядке замер первый манипул Парфянского легиона с золотой аквилой [3]3
  Аквила (лат.aquila – орел) – знак легиона в древнеримской армии в виде орла, сделанный из серебра или золота и размешенный на шесте, часто украшался металлическими кольцами.


[Закрыть]по центру в руках огромного темнокожего аклифера. Седой легат Август Фортунат с лицом, на котором проложили глубокие борозды годы и вражеские клинки, справа от Кезона сжимал рукоять своего гладиуса. [4]4
  Гладиус – обоюдоострый короткий римский меч для ближнего боя, преимущественно колющего типа.


[Закрыть]Ничто не предвещало грядущей беды. Лишь префект лагеря Сервий Коракс, нервно качая головой, промолвил сквозь свист ветра:

– Слишком тихо, правитель. Слишком тихо.

– Нас просто не ждали, Сервий, – удовлетворенно обронил Кезон.

– Они не могут быть настолько беспечными, государь. Я отказываюсь в это верить. Тут что-то не так. Остерегайся, повелитель.

И, как будто отвечая карканью этого умудренного жизнью ворона, сзади послышался отчаянный вопль:

– Брандеры на восемь часов!

Россыпь мелких, похожих на рыбацкие лодки пузатых суденышек вынырнула из-за рогов бухты и начала стремительно надвигаться на эскадру, словно подгоняемая самим богом смерти Оркусом.

Кезон переглянулся с префектом и, потратив лишь секунду на размышление, скомандовал:

– Поднять сигналы: «С противником не сближаться! Следовать за мной!» Удвоить счет гребцам!

Сзади дробно загрохотали «тамбуры милитаре», задавая новый ритм работы рабам на веслах. «Афина» дрогнула, убыстряя ход. Остальной флот следовал за своим флагманом.

Впереди море словно исторгло самое себя. От берега поднялась невиданная волна, а за волной со скрипом воздвиглась из пучины деревянная стена, усаженная острыми выступами, преграждая путь кораблям.

– Весла в воду! Анкера – за борт! – выкрикнул Кезон.

Скользнули вниз паруса, гребцы, разрывая жилы, уперлись в весла, но было уже поздно. Страшен оказался первый удар, перемалывающий носы и резные фигуры – символы и эмблемы кораблей, с такой любовью выточенные плотниками Баркида. И еще страшнее оказались камни и ядра, с воем вылетевшие из-за еще недавно безмятежных стен Запретного города. Сзади подошедшие брандеры уже оплетали черными змеями канатов баркидские корабли. В последние секунды в сапфировую воду с них срывались одна-две фигурки, и мелкие суденышки вмиг превращались в огнедышащие жерла вулканов. Корабли пылали и сгорали, по палубам метались обезумевшие люди, объятые пламенем, а надо всем этим летели смертельные, окованные железом зерна, запущенные из гигантских катапульт. Часть эскадры с трудом сумела оторваться от исполинской деревянной заградительной гребенки и, лавируя между факелами подожженных судов, попыталась уйти. Не удалось. В двух милях от берега их беспорядочный отступающий строй настигли кракены. Огромные поднявшиеся из океанских глубин осьминоги ломали липкими щупальцами борта, острыми клювами, словно тонкий папирус, пробивали деревянные днища.

Воины Баркида, увлекаемые тяжестью доспехов, шли ко дну, а тех, кто успевал избавиться от снаряжения и оружия, добивали с лодок длинными копьями подоспевшие защитники Запретного города. В кровавой каше, казалось, никому не было спасения. Два кракена почти пополам разорвали тело «Афины». Хлынувший на палубу бурлящий поток воды увлек Кезона в морскую пучину. Он даже не сопротивлялся. Кезон искал смерти, звал ее, поскольку не в силах был безвольно наблюдать расправу над своим победоносным войском. Но по какой-то чудовищной иронии богини судьбы Децимы он выжил. Под перекрестьем рухнувших мачт, под прикрытием тела копьеносца-гастата Кезону была уготована участь до самого конца зреть избиение своей армии и уничтожение флота.

Его оглушила упавшая сверху рея, и свет на миг померк в глазах. Не осознавая своих действий, в лазоревой толще воды Кезон освободился от доспехов и выплыл к поверхности. Вокруг погибавших кораблей уже сновали узкие лодки – навии – с вооруженными воинами. С лодок метали дротики, длинные копья быстро находили свои цели – беззащитные тела баркидцев. Как быстро они появились! Как слаженно и безжалостно действовали! Он в очередной раз нырнул, и уже безжизненное тело копьеносца над ним снова пробило вражеское копье, как бы свидетельствуя о финале трагедии. Потом все стихло. Море лениво перекидывалось останками кораблей и трупами воинов. Волны на просвет отливали кармином. Кезон оседлал несколько деревянных осколков, связал их кусками парусины и веревками из ткани омофора, после чего начал свой безнадежный путь домой.

Рана на стопе под запекшейся бурой коркой повязки перестала кровоточить. Его слух различил вдали приближающий шум прибоя и вместе с ним – надежду. Кезон выпрямился на плоту и до боли стиснул зубы. Он вдруг понял, что его разум, охваченный отчаянием, все это время спал, находился в заторможенном состоянии, очевидно, таким образом не давая хозяину сойти с ума. Иначе как он пропустил очевидное? Как, будучи проницательным политиком, признанным гением стратегии, он не смог различить то, что лежало на поверхности его молниеносного поражения. ЭТО БЫЛО ПРЕДАТЕЛЬСТВО! Как иначе они, защитники, смогли бы так подготовиться к вторжению? Как рассчитали все: и время, и силы, и средства – для того, чтобы сокрушить блистательный Баркид? Сколько времени потратили для возведения этого губительного подводного мола?

У Кезона всегда было много врагов и завистников, но этот враг– особый, затаившийся в своем коварстве где-то очень близко к нему, – дал Кезону сейчас самое главное. Он дал волю и силы, чтобы выжить. Потому что отныне его жизнь вновь обретала утраченный смысл. Кезон вгляделся в приближающуюся полосу бурунов и приготовился к борьбе.

ГЛАВА 2

Андрей Винокуров. Сплошные неприятности

Я вел машину по стиральной доске пошехонской дороги и мудрствовал о Фрейде, Юнге и основном мотиваторе, примеривая по привычке высокоумные помыслы к своей жизни, как и полагается законченному эгоисту. Такой характеристикой окружающие награждали меня практически единогласно, и она периодически полностью или частично соответствовала действительности. Я думал в контексте этого самого долбаного мотиватора, почему мы хотим одного, целенаправленно этого добиваемся, а потом оказывается, что нужно совсем другое. И это еще в двадцати процентах случаев, когда человек вменяемо подходит к данному вопросу. Потому что еще в шестидесяти процентах он хочет одного, стремится к другому, получает третье, а себе представляет, что с ним произошло четвертое. В оставшихся двадцати процентах случаев люди вообще не задумываются над подобными вопросами, а просто плывут по течению. М-дя, если взглянуть на человека снизу – покажется, что мозг у него глубоко в заднице. Спросите любого полноценного взрослого мужчину о его отношении к семье и браку. Если вы достаточно втерлись к нему в доверие, то у вас появится шанс услышать искренний ответ. Каждый хочет считать себя в этом отношении альфой (имеется в виду градация самцов Дэвида Л. Меха), более того, в самопроекции он, может, так и выглядит, но каждый одновременно считает себя и жертвой определенных обязательств и обстоятельств. Каждый будет уверенно излагать свою позицию и время от времени тревожно стрелять в вас глазами, потому что точно знает, что лжет. А как же со мной? Как у меня получилось оказаться в этом потоке или стаде слабых умом и духом, будучи максимально подкованным в подоплеке данного вопроса? Когда я сам умудрился оказаться очередной жертвой домостроя? Работа – дом – дача. Треугольник с неизбежным ежегодным пунктиром в сторону какого-нибудь курорта. Остается уныло ощущать, что на остаток твоей жизни карты уже сданы, и хочешь не хочешь, а играть свою партию ты обязан. Бросить и потребовать пересдачи? Бывают и такие ослы. В природе, по счастью, встречаются редко, но в обществе человеков – сколько угодно. Хотя обычно проблема решается по-другому: «Завтра или послезавтра я что-нибудь придумаю». Вот-вот. Завтра-послезавтра – это два слова, которые лишают нас будущего, потому что дают мнимую, усыпляющую надежду на изменения. А потом приходит такое завтра, где по физиологическим причинам не остается места основному мотиватору. Звонок мобильного отвлек от досужего философствования. Меня, признаться, часто преследуют умные мысли, но я всегда оказываюсь быстрее.

– Да, слушаю.

– Привет, Андрей. – В трубке раздался голос моего заместителя. – Говорить можешь?

– Салют, угу. В смысле – да, могу.

Зам начал рассказывать о художествах нашего юриста. Лечебно-профилактический центр, принадлежавший нам, где лечили умеренно, а деньги драли всерьез, подписывал договор с кондитерской фабрикой о предоставлении медицинских услуг, в том числе медосмотров. Подписывал тяжело, потому что юристы имелись с обеих сторон, а это такая социальная прокладка, которая, честно отрабатывая свою зарплату, все время создает проблемы. Иногда мне казалось, что, если бы хозяева в таких случаях могли встретиться за рюмкой коньяка и договориться, что обоих юристов надо тихонько придушить шнурками от ботинок, подобные «головняки» с кучей согласований решались бы вмиг.

– Хм. – Я подвел итог всему, вылитому в потоке негодования моим партнером. – Он у нас, конечно, ослоид, но в одном ему отказать нельзя – ослоид беспристрастный и старательный. Суди сам, своими изменениями в протоколе разногласий он последовательно отымел обе стороны примерно в равных пропорциях.

Мы обменялись еще парой комментариев, я пообещал, что по приезде, завтра, решу вопрос, и отключился. Яркое зимнее солнце слепило немилосердно, и я опустил защитный козырек. Появился знак «Новая слободка». Я решил проскочить, слегка снизив скорость. Ямины ущербной дороги жизнеутверждающе стимулировали длинноходную пружинную подвеску моей машины. На выезде из деревни замерла «ауди» с мигающим поворотником. Еще притормозив, убедившись, что выезжающая машина стоит и не дергается, я вновь нажал на газ. И тут «ауди», словно очнувшись от забытья, тронулась с места и по-коровьему выехала на дорогу прямо передо мной. Утопив педаль тормоза в пол, я понял, что все равно не успеваю. Сейчас въеду в зад этому дебилу. Выкрутив руль в попытке обойти по встречной достойного представителя отряда приматов, который не почесался и не сделал ровным счетом ничего для того, чтобы как-то облегчить мою участь, не соскочил на обочину, например, не прибавил скорость, я выскочил в лоб летящей навстречу «мазде-тройке». Мелькнули гримаса и раскрытый рот водителя, я вновь крутанул руль, теперь уже вправо, чтобы избежать лобового столкновения, но вновь не успел и получил удар по касательной в заднее крыло. Меня крутануло по дороге на триста шестьдесят градусов, машина, вращаясь, почти погасила скорость, но погасила недостаточно и все-таки завалилась на бок в кювет. Разборки с подушкой безопасности, отстегивание и извлечение моего до смерти перепуганного тела из салона лежавшего на боку, как подбитый носорог, джипа заняли две-три минуты. Рядом с машиной уже стоял второй участник ДТП.

Первые его фразы стоит опустить по морально-этическим соображениям, потому что они полностью состояли из ненормативной лексики. Не ко мне обращенной, несмотря на наше столкновение, так как он в подробностях видел все его предпосылки.

– Регистратор есть? – наконец отдышавшись и разрядившись, выдохнул он. Я с сожалением отрицательно покачал головой.

– Номер этого упыря запомнил? – тоже с сожалением поинтересовался мой собрат по несчастью.

Вопрос был уместен. Мой пока незнакомый друг на «ауди», видя, что произошло за его спиной, вдруг проявил чудеса резвости и испарился за ближайшим поворотом.

– Нет. Но это ничего. Деревня небольшая – отыщем как миленького.

Мы дошли до «мазды», стоявшей на обочине. Удар, как я уже обмолвился, пришелся по касательной, и у машины оказался смят почти весь левый бок. Хорошо смят, основательно. Поговорив о страховке, судебных и иных перспективах разрешения проблемы, я предоставил своему спутнику вызывать полицию, а сам набрал на телефоне хорошо знакомый номер из того разряда, который набирается, если случилась беда. В нашей стране уже сформировалась неопределенная социальная группа людей, о которых принято говорить кратко, но многозначительно: «работник из органов в отставке». Люди там встречаются разные, но, как правило, если являются теми, за кого себя выдают, – уважаемые и способные решить любой вопрос. Просто они раньше делали это в интересах государства, а теперь – в своих. Евгений был как раз из этого разряда «решайл». Участие в двух чеченских кампаниях, вращение в двух сферах нашей жизни (и в «красной», и в «черной») снискало ему определенную известность в узких кругах. А жесткие методы достижения целей добавили веса к его имени. И знакомство с Женей Махониным, для некоторых – Махором, наверняка стоило бы мне кучи денег, не будь мы друзьями со школьной скамьи. А так – обходились взаимозачетом. Он мне – посильную помощь, я ему – лечение больной печенки, озонирование крови и периодические обследования в центре для него и его приятелей.

– Салют, Жень, удобно?

– Удобно – это когда холодильник находится в сортире. И функционально, и красиво. – «Забутафорил» Женька по своему обыкновению.

– Не нарушил звонком ничего романтического?

– Ага. Душа хочет романтики, пятая точка – авантюр. Побеждает то, что ближе к земле. Ладно, что стряслось?

– Попал в аварию. Лежу на боку сразу после «Новой слободки».

– Епрст. Сам-то цел? Жертвы есть вообще? Или психованные?

– Погремушку встряхнуло слегка, но в целом порядок. Жертв нет, все спокойны, как катафалки.

– Ты или тебя?

– Формально я, но есть один чудила, который мне помог. Он, кстати, свалил мгновенно по тихой грусти, не дожидаясь комплиментов. Хотя останься он на месте, возможно, жертвы появились бы.

– Пристегнут хоть был?

– Да, к счастью.

– Значит, так не узнал, почему переднее стекло называют лобовым? Счас приеду, не дрейфь. Ментов вызвал?

– Угу.

– Ладно, тяни время. Знаешь, что главное, если оказался в яме?

– Просвети.

– Немедленно перестать копать. Кури, не затягиваясь, короче, я буду через час.

После того как Женька повесил трубку, я сразу набрал номер Елены. Супруга не взяла мобильник. Что-то часто в последнее время она стала существовать отдельно от телефона. Несмотря на увлечение ландшафтным дизайном, жена большую часть времени проводила дома, распределяя свой досуг между шопингом, соцсетями и посиделками с подругами. Несколько однообразно, на мой взгляд, но не богатый внутренний мир или интеллектуальный багаж этой стройной брюнетки заставил меня обратить на нее внимание три года назад, на свадьбе одного из партнеров. Я позвонил Арине, четырнадцатилетней дочери жены от первого брака, которую она произвела на свет в восемнадцатилетнем возрасте. Тот же результат. Это какой-то заговор против главы семейства. Недаром говорят, что, если человек счастлив более одного дня, значит, от него что-то скрывают. Обидно как-то. Стоишь около помятой, как консервная банка, машины, можно сказать – чудом избежав смерти, а дома никто и ухом не ведет. Нет, конечно, я несправедлив к приемной дочери. Арину воспитывали в основном бабушка с дедушкой, и она выросла очень самостоятельным и решительным ребенком. Отношения у нас сложились достаточно приятельские, ровные, без скрытой взаимной неприязни, как это часто бывает. Девочка уже несколько лет наблюдала безуспешные попытки своей мамы наконец-то устроить свою личную жизнь, пока я не объявился на горизонте. Я показался кандидатом не хуже прочих, да и потом проявил себя достойным образом: не ограничивал личную свободу, признавал, так сказать, ее право на суверенитет и самоопределение. Этого оказалось достаточно, и меня приняли с симпатией и даже долей детского кокетства. Мы вместе отлично проводили время, в последний месяц даже оказались одержимы идеей фикс – купить металлодетектор и заняться кладоискательством и поиском исторических реликвий. Не из-за жажды наживы, а ради здорового активного отдыха, длинных пеших прогулок по полям и лесам с сумкой для пикников и всего такого. Признаться, я задумал это, как нечто, нас объединяющее, так сказать – некий элемент тимбилдинга, и семья с энтузиазмом меня поддержала. Чего еще желать? Я достал пачку сигарет и закурил. Подошел мой товарищ по несчастью, со словом «бросаю» стрельнул одну и также закурил, рассматривая покореженный бок моего джипа.