Текст книги "Мой легкий способ"

Автор книги: Аллен Карр

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 18 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

Лучшие дни моей жизни?

Воодушевление от того, что меня пригласили в среднюю школу, быстро улетучилось, когда однажды, хвастаясь этой новостью перед мальчишками, я узнал, что половина из них тоже собирается в ту же школу. Выяснилось, что мы все были частью новой экспериментальной социальной программы, согласно которой каждый ребенок вне зависимости от его социального положения имел равные возможности получить образование. Однако в школах еще гнездилось множество старых предрассудков, и, более того, система распределения учащихся по классам на основе их умственных способностей еще больше усиливала школьные проблемы. Благодаря этой системе формировался класс «А», который состоял целиком из мальчиков, происходивших из наиболее привилегированных семей в округе. Был и класс «В», где училась только дворовая шпана. Где-то посередине располагался класс «Б», где учился я, а также мальчишки, которые, с одной стороны, соображали чуть лучше остальных, даже учившихся в так называемом «привилегированном классе», а с другой – слишком туго соображали для того, чтобы быть зачисленными в класс «А».

В том, что я не был «гением», были свои плюсы. Одна из неприятностей перехода в новую школу заключается в том, что там не увидишь своих прежних друзей, но мне очень повезло, ведь некоторые из них перешли в новую школу вместе со мной. Я довольно быстро начал общаться и с другими учениками из этой школы, можно сказать, влился в их коллектив, хотя вовсе не старался забыть своих старых приятелей или завести новых.

В первый день, когда мы пришли в новую школу, нам прочитали целую лекцию о том, какое это замечательное заведение и как нам повезло, что мы сюда попали. Но никто не объяснил нам, почему мы все-таки здесь оказались. Конечно, мы прекрасно понимали, что главной задачей учебы в школе является приобретение знаний. Но нам было непонятно, каким образом изучение творчества Шекспира и алгебра могут пригодиться в будущем. Я еще не встречал человека, который сумел бы в своей жизни найти им применение. Несомненно, алгебра развивает интеллект. Я думал, почему бы в школе не ввести предметы, которые пригодились бы нам в будущем, после окончания школы, и вдобавок развивали бы наши умственные способности? Я, как попугай, заучивал в школе законы Бойля и Ома, не имея ни малейшего представления, как их можно применить на практике. Пять лет спустя, после окончания школы, я так и не мог поменять предохранитель в лампе или смонтировать трехконтактный разъем. Поэтому у нас всех сложилось общее мнение, что мы оказались там по той же причине, что и в воскресной школе, – чтобы не безобразничали и не проказничали, пока, наконец, не вырастем и не пойдем работать.

Задачей учителей в школе было вкладывать в наши головы знания, а задачей тех, с кем я учился в одном классе, было не позволять учителям засорять нам голову этой ерундой. И за это мы сражались гораздо дружнее и сплоченнее любого профсоюза, рьяно защищающего свои права на митингах и демонстрациях. Мы часто прогуливали занятия или играли в разные игры, такие, как, например, морской бой. Но даже в этом мы не могли превзойти (или «переплюнуть») парней из класса «В». Другое дело – класс «А» – сборище, как я полагал, болванов, идиотов и зубрил, которые не только не противились учебе, но даже, кажется, получали от этого удовольствие. Учитывая эти различия между нами, не удивительно, что ученик оставался в том же потоке, в который его зачислили изначально. Можно было, конечно, перейти в другую группу по результатам ежегодного экзамена, целью которого была проверка накопленных нами за год знаний. Но противостоять системе распределения учеников по их умственным способностям было невозможно. К счастью или несчастью, но мне каким-то чудом удалось перейти из класса «Б» в класс «А», не прилагая для этого каких-то сверхусилий. Очень много учащихся из классов «А» и «Б» на четвертом году обучения ушли из школы. Не знаю, то ли их исключили, то ли они хотели самостоятельно готовиться к выпускным экзаменам на аттестат зрелости, но в итоге в трех классах количество учеников стало неравным. И по настоянию директора меня перевели в класс «А».

Оглядываясь назад, могу сказать, что это событие было самым важным и значимым в моей школьной жизни. В классе «Б» я очень гордился тем, что меня все считали сорвиголовой. Я даже успел предстать перед судом для несовершеннолетних за кражу шариковых подшипников с армейского склада и мысленно уже был готов к тому, что меня выгонят из школы и я стану малолетним преступником. Я ненавидел класс «А» и яростно протестовал против того, чтобы меня туда переводили. В одночасье я лишился всех друзей и попал к своим врагам.

Единственное, что меня радовало в этой школе, – постоянное внимание к спортивному развитию учащихся. И хотя для своего возраста я был слишком маленького роста и мало весил, тем не менее я стал чемпионом по боксу. И не потому, что я обожал спорт, напротив, я его ненавидел. Но мне нравилось ощущение, что я в чем-то сильнее других. Нас учили, что самец любого вида – это изначально агрессивное существо с врожденным инстинктом борьбы. Искусство самообороны является способом перевести эту агрессию в нужное русло, сформировать характер и определить, кто в итоге будет иметь успех у противоположного пола. Для меня главным движущим фактором было инстинктивное желание обратить на себя внимание представительниц слабого пола. Но ради этого я вовсе не собирался драться с другими самцами за право быть первым и удостоиться внимания самки. У меня не было ни малейшего желания как-то вредить своим соперникам, и меня пугала мысль, что они могли бы причинить мне вред. Кроме того, для меня было весьма значимым соперничество между домами, где жили мальчишки.

Думаю, что в любой государственной школе львиная доля школьных наград и хвалебных отзывов достается какому-то одному дому. В клубе регби Тома Брауна это был Скул Хауз, и мальчики из других домов, наверное, спрашивали себя, достойны ли они учиться в той же школе, что и чемпионы. В средней школе Вэндсворта таким избранным домом был Кромвель. Среди других домов отличались Гиббон, Пит и мой, Морли.

Лучшие ученики, которые поступали в школу, были из Кромвеля. Именно он дал путевку в жизнь всем жителям Вэндсворта, кто, идя по стопам своих родителей, тоже стремился сделать себе имя. В Кромвеле всегда было больше мальчиков, чем в любом другом доме, и поскольку очки присуждались за одно только участие представителя дома в соревновании, то Кромвель всегда выигрывал по очкам. Естественно, что на соревнованиях мальчики из других домов болели за кого угодно, но только не за дом Кромвеля.

Одно из пяти событий в моей жизни, которые я не могу вспоминать без презрения к самому себе, случилось во время финала соревнований по боксу между домами. Мне тогда предстояло сразиться с одним из моих близких друзей, мальчиком по имени Джимми Коппак, который был как раз из Кромвеля. Джимми плохо боксировал и еще до соревнований не раз говорил мне, что для него наша дружба гораздо важнее победы на ринге. Я же отвечал ему, что любая дружба временно отходит на второй план, как только звучит первый удар гонга. Но в душе я хотел выиграть, нанеся ему серию несильных ударов и обеспечив себе легкую победу по очкам. К началу второго раунда матч был больше похож на бой с тенью, чем на настоящий боксерский поединок.

В перерыве между раундами я вернулся в угол ринга с чувством морального превосходства, и тренер обрушился на меня с гневной тирадой: «Что с тобой происходит? Пока ты валяешь дурака, Джимми набирает очки!»

И он не шутил. Счет по очкам между домами Морли и Кромвеля сравнялся. Мне и в голову не могло прийти, что пока я разбрасывался ударами, ни один из них не попал в цель. Отбиваясь от Джимми, я совсем не наносил своих. А Джимми как раз наоборот: меньше отбивался, а больше наносил ударов. К началу третьего раунда страх в глазах Джимми исчез. Он понял, что я вовсе не собирался стереть его в порошок. Раньше я и не думал об этом, но при мысли, что Кромвель выиграет кубок и мы будем разгромлены, у меня рассеялись все сомнения насчет того, как драться с Джимми. И я начал бить по-настоящему.

Для своего веса Джимми был высоковат и несколько неуклюж. К финальному раунду он уже порядком выдохся. Я ударил его что было сил. До сих пор помню, как от моего удара у него изо рта вырвался плевок и пролетел над рингом. Но еще сильнее запечатлелся у меня в памяти его взгляд, который как бы говорил: «Придурок, зачем же так сильно бить?»

Морли выиграли кубок. Если бы победа досталась Кромвелю, на меня в течение нескольких дней, а может, и недель сыпались бы упреки. Но даже сейчас, 55 лет спустя, мне ужасно стыдно, как я тогда себя вел.

Помимо бокса, я еще хорошо играл в крикет и регби, даже был капитаном школьных молодежных команд по регби и крикету и играл за графство Суррей против молодежной команды из Кента в обоих видах спорта. Другие мальчики из класса «А» тоже занимались спортом, в частности Джимми Нельсон, который очень сильно на меня повлиял. Мы оба происходили из семей со средним достатком, и у нас было похожее воспитание. Он жил в полутора километрах от нас. Но на этом наше сходство с Джимми заканчивалось. У нас были совершенно противоположные взгляды на жизнь.

На некоторых важных перекрестках нашей жизни выбор пути бывает ограничен, тогда как на других у нас масса возможностей. Джимми не был похож ни на одного из моих друзей по двору. По отношению к другим мальчикам он никогда не старался как-то выделиться и не выставлял себя на первый план. Если у Джимми был апельсин, он всегда был готов поделиться им с другом. Для меня такая щедрость была удивительна. Благодаря Джимми я впервые смог ощутить превосходство разума над физической агрессией. Как-то раз мы с Джимми столкнулись с хулиганом. Джимми сразу извинился перед этим парнем за то, что нечаянно задел его. Было видно, что тот весьма удивился, ведь меньше всего он ожидал услышать извинения. Джимми не трусил, он продолжал спокойно разговаривать, и его не смущали ни ухмылки других парней, ни внушительная внешность хулигана. Пока Джимми стоял перед ним, улыбаясь и спрашивая его: «В чем дело, приятель?» – я мысленно перебирал в голове варианты возможного отступления – ударить его первым и убежать или же убежать сразу. Но ни тот, ни другой вариант не пригодился. Поговорив, парень отошел в сторону, и мы пошли дальше.

Такой подход кардинально отличался от того, чему меня учила мать, когда мне было еще лет восемь. Я как-то пожаловался ей, что один из местных парней ко мне пристает. Тогда она за шкирку подвела меня к нему и заставила при ней дать ему сдачи. Разумеется, поведение Джимми было совсем другим и произвело на меня сильное впечатление.

Я уже говорил о том, что единственной задачей учеников из классов «Б» и «В» было не допустить, чтобы знания засоряли им мозги. Попав в класс «А», я заметил, что методика преподавания некоторых учителей была как раз и рассчитана на то, чтобы пробить эту стену нежелания учиться и свести на нет даже намеренные попытки оставаться невеждой. Известный среди учеников под шутливым прозвищем Эшер-убийца или Эшер-громила, мистер Эшер помог мне получить хорошую оценку по французскому языку и постепенно развил у меня навыки устной речи. Внешне он походил на дружественную версию баллистической ракеты серии «Тополь», за исключением того, что был всего полтора метра ростом и примерно таким же в объеме. Каждому новому классу он объяснял, что за 30 лет подготовки им учеников к сдаче выпускных экзаменов на аттестат зрелости никто из них не получал «зачет». Это означало, что ни один из них не получал и «незачет» – ученик получал либо зачетный балл, либо обычную оценку. В год, когда я у него учился, в классе из 22 человек пятеро получили зачетные баллы и 17 – оценки.

Но его уроки французского были сущим кошмаром. Он просил ученика прочитать какой-либо вопрос из его книги, а другой ученик, который сидел за ним, должен был ответить по-французски. Если ученик делал малейшую ошибку в произношении или неправильно читал слово, мистер Эшер раздувался, словно жаба, которая вот-вот лопнет, начинал брызгать слюной, и лицо его от негодования приобретало багровый оттенок. В таком состоянии он не просто подходил к нерадивому ученику, а медленно, раскачиваясь из стороны в сторону, словно паук, наступал на свою жертву. Напрасно мы надеялись, что когда-нибудь его хватит удар и он не придет на урок. Его отменное здоровье заставляло нас изобретать новые и новые уловки, чтобы избежать его гнева. Однажды мы решили высчитать заранее, каким будет вопрос и последующий ответ на него. Этот трюк удавался нам довольно долго, поскольку никто не затягивал с ответом и Эшер просил читать следующий вопрос. Чтобы обезопасить себя на случай прокола, мы придумали записывать предполагаемый ответ на бумажку и передавать ее тому, кто сидел впереди, чтобы тем самым помочь ему, если его неожиданно спросят. Однако умный хищник всегда на шаг впереди своей жертвы, и мистер Эшер постоянно разгадывал все наши уловки, на которые только был способен детский ум. Когда мы начали передавать бумажки с ответами, он менял последовательность вопросов.

Я до смерти боялся Эшера. Я старался на уроках не поднимать головы, не смотреть ему в глаза и, конечно же, выполнять все его задания. Но один мальчик из класса по имени Тотэм не испытывал перед ним ни малейшего страха и оставался абсолютно невозмутим, даже когда учитель с пеной у рта буквально трясся от негодования на нерадивость какого-либо ученика. Остальные никогда не осмеливались последовать примеру Тотэма, который спокойно сидел на стуле и ухмылялся, глядя на разбушевавшегося преподавателя. Очевидно, мистер Эшер опасался, что его авторитет может быть подорван подобными усмешками, и Тотэма в итоге перевели в класс «Б». Перед уходом Тотэм научил меня паре трюков, как не стушеваться перед этим «спесивым индюком», но я побоялся пустить их в ход, решив, что мне еще надо дорасти до уровня Тотэма.

Годы учебы в школе были для меня скорее скучными и не приносили радости. Мне гораздо больше нравилось оставаться в стороне от школьной жизни и хотелось, чтобы меня никто не трогал и не пытался в нее вовлечь. Таким было мое отношение к школе до последнего года, когда, движимый желанием получить в будущем хорошо оплачиваемую работу, я сидел за учебниками и зубрил математику, французский, историю, английскую грамматику и литературу, входившие в экзамен на получение аттестата зрелости.

Перед сдачей всех этих экзаменов к нам в школу приходили читать лекции бухгалтеры, адвокаты, биржевые брокеры и другие представители распространенных профессий. Я до сих пор не могу поверить, каким наивным и простодушным был в те годы. Я искренне думал, что всем этим людям было небезразлично наше будущее и они пришли, чтобы дать нам честный и непредвзятый совет. Однако реальность была такова, что они пришли к нам, чтобы завлечь лучших учеников в свой бизнес, заманить прелестями той или иной профессии. Со своей стороны учителя хотели проверить, насколько хорошо мы усвоили принципы, которые нам закладывали в школе. Главной их целью было, чтобы после окончания школы мы приобрели достойные профессии. Нас хотели учить на адвокатов, служащих банков, врачей и бухгалтеров, а не на водопроводчиков, электриков или каменщиков. И никто никогда не говорил нам, что мы могли бы найти для себя гораздо лучшую работу или же построить свою карьеру совсем иначе, помимо предлагаемых нам профессий.

Помню, как перед нами выступал один служащий банка. Но все, о чем он нам говорил, не было до конца правдой. Он с воодушевлением расписывал нам перспективы службы в банке, уверял, что, работая в банке, мы будем получать 1000 фунтов в год. Нас всех поразили эти цифры, ведь по тем временам это была очень приличная сумма. Банковское дело, говорил он, как никакая другая профессия важно и полезно для человека, поскольку, работая в банковской сфере, он сможет понять, как устроены другие профессии. Он с радостью был готов ответить на любые наши вопросы. И тогда один из учеников спросил, каковы его шансы стать, к примеру, начальником спортивной площадки. И он говорил совершенно серьезно. Этот парень обожал спорт и хотел связать свою жизнь с ним. Но его реплика из зала была встречена лишь усмешками учителей и гоготом одноклассников. Служащий банка не нашелся, что ему ответить. Естественно, что послание, обращенное ко всем ученикам и высшей миссии школьного образования, на деле было адресовано не всем желающим учиться.

Школьным учителям, если можно так выразиться, нашим защитникам и ангелам-хранителям, поодиночке мы были не интересны, и, вероятно, им тоже было трудно воспринимать нас как самостоятельных личностей. Мистер Обри был классическим примером худшего из школьных преподавателей: это был напыщенный фанфарон, всегда готовый найти повод, чтобы нас унизить. Мне повезло, мы нечасто с ним пересекались в школе, но пару встреч я хорошо запомнил. Первый случай произошел на площадке для регби, где мистер Обри твердо вознамерился продемонстрировать всем, что он когда-то был призером международного чемпионата в Уэльсе. С моей стороны было наивным полагать, что я, с моим худощавым телосложением и весом чуть больше 30 килограммов, мог бы повалить на землю такого борова, который весил, наверное, целую тонну. Но я не сдавался и отважился на захват противника. Навалившись на него всем телом, я изо всех сил пытался обхватить руками его бедра. Я очень сильно вцепился в него, и мне казалось, что под натиском моей храбрости и упорства он обязательно споткнется и упадет на землю. Но вместо этого он стряхнул меня, как муху, оттолкнул в сторону остальных игроков и стремительно бросился к линии, как будто должен был выиграть три заветных очка на проходе к воротам в матче на национальном стадионе Уэльса в Кардифф Армз Парке.

Позже я сумел отплатить ему. И помог мне в этом снегопад. Перед зданием школы располагались два игровых поля, и каждый преподаватель, который входил в ворота, должен был пройти мимо ребят, специально карауливших здесь учителей, чтобы атаковать их снежками. Все учителя уже привыкли к этой своего рода традиции и старались как можно быстрее преодолеть опасный участок пути. Все, но только не мистер Обри. Он стоял у входа в школу, гордо распрямив спину, и выкрикивал, обращаясь к собравшейся толпе: «Первый, кто осмелится бросить в меня снежком, весьма об этом пожалеет!»

Эта угроза была серьезной. В то время учителям разрешалось применять телесные наказания к ученикам. Такие наказания считались сами собой разумеющимися и входили в обязанности учителей. Это были звенья в порочной цепи под названием «дисциплина и порядок». А если бы родители узнали, что учитель в школе побил вас палкой, то, вероятнее всего, дома вам еще добавили бы для профилактики.

На 11–12-летних детей мистер Обри производил очень сильное впечатление: высоко поднятая голова, выдающаяся вперед челюсть, уверенный взгляд. Но при всей этой напыщенности выглядел он как-то нелепо. Все еще переживая эпизод игры в регби, я вдруг осмелел и швырнул снежок прямо ему в лицо. Он даже не попытался увернуться. Как бы то ни было, проклятие было снято, и чары его неприступности рассеялись. В течение 10 секунд он продолжал стоять как вкопанный, после чего опустил голову и бросился наутек. Вот так развязка! Я ожидал за это какой-нибудь кровавой расплаты, но она так и не наступила, может, потому, что он просто не знал, кто первым кинул в него снежком. Правда, позже получилось так, что он, даже сам того не подозревая, все же сполна отомстил за нанесенную ему обиду.

День расплаты наступил через три года или чуть больше, когда меня послали к нему посоветоваться о выборе будущей профессии. Сама по себе эта затея выглядела как-то глупо, поскольку он никогда и не учил меня и уж тем более понятия не имел, что я был за человек, чем я увлекался и что меня интересовало в жизни. По окончании нашего короткого разговора он сказал: «Карр, у тебя хорошо идет математика. Я бы порекомендовал тебе стать бухгалтером».

Я в то время понятия не имел, чем занимается бухгалтер, что это за профессия такая, и даже сейчас, спустя много лет, я абсолютно уверен, что и у мистера Обри не было ни малейшего представления об этой профессии. Наше общее незнание и стало причиной того, что я начал заниматься тем, что впоследствии просто возненавидел.

Четыре зачета по баллам и две отличные оценки, которые я получил на выпускных экзаменах в конце года, позволили мне поступить на бухгалтерские курсы. Об университете и речи не было, даже если бы я и захотел там учиться. Мои родители сказали, что мистер Беньон, заведующий интернатом при школе, полагал, что для учебы в университете у меня «недостаточно мозгов». Правда обнаружилась гораздо позже, много лет спустя. Оказывается, как сказала мне мать, я был зачислен в вуз, но у нас не было денег, чтобы оплатить учебу. Ей тогда казалось, что она поступила правильно.

Мы с Джимми Нельсоном считали, что университетская скамья была лишь для тех парней, которые боялись покинуть школу и столкнуться с реальной жизнью. Мы же не хотели ждать, нам не терпелось поскорее окунуться в эту жизнь.