Текст книги "Осколки тяжести"

Автор книги: Алла Конова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 10 страниц)

Открытым радушным движением Дос Дин протянул Павлу обе руки:

– Здравствуй, здравствуй, дорогой. Сто пятьдесят лет я мечтал об этой встрече. И, наконец, осуществилась и эта моя самая давнишняя и большая мечта.

Они шли рядом, шли быстро – в темпе Доса Дина.

Павел с благоговением всматривался в его лицо. Дос Дин походил на патриарха: густоволосый, седой, со свежей кожей.

Они сидели в креслах на широкой веранде. Цветники спускались к морю. Был час отлива. И обнажились самые далекие скалы. Там, в мелких лужицах, среди морских водорослей и гальки остались дафнии, медузы – тысячи живых существ. И они такие же, какими были шестьсот лет тому назад. Какое там – шестьсот! Сотни тысяч, миллионы! А человек... Шестьсот лет его преобразили...

Дос Дин отлично помнил, что было сто пятьдесят, сто шестьдесят и даже сто семьдесят лет тому назад... В его словах задушевность и сочувствие:

– В молодости я завидовал вам, первым выходцам в Космос, вашему безумно смелому поколению. – Дос Дин положил мягкую, нежную ладонь на руку Павла. Он стоял теперь рядом, и в его глазах прежнее сияние покоя. – Я говорю: в молодости, потому что сейчас утратил способность завидовать. В моем возрасте наступает какое-то умиротворение: все прожитое кажется хорошим и никуда уже не тянет, никуда не рвешься. А в молодости, когда бродят чувства, я завидовал вам. Вы – олицетворение юности. А самое главное, вы выбросили, как хлам. всякие нелепые мысли о тщетности жизни. Нет, не "суету сует" провозгласили вы, а радость существующего.

Голос Доса Дина звучал ровно, спокойно, на низких бархатистых интонациях:

– Не надо себе туманить голову блаженной старостью. Пусть она не придет к вам такой, как приходит к нам. Видите, я жестоко откровенен – не придет! Но есть еще и подвиг. Я всю жизнь мечтал о подвиге. Но мне не дано было его совершить ..

– А разве ваша термодинамика – не подвиг?

– Нет! Не подвиг! Это естественный результат моей жизни. В какой-то мере он меня удовлетворяет. Но я жду, все время жду, вот-вот придет он, молодой и сильный, и создаст нечто большее, это неизбежно. И мне интересно, какое место в этой новой науке займет термодинамика отрицательных величин.

И, улыбнувшись, добавил:

– Вы обязательно будете стоять у колыбели этой науки Не надо иронически кривить губы. Это не утешение, а вера в ваши возможности.

Павел, подняв голову, смотрел в лицо Доса Дина. И убедился: патриарх современной науки верит в него.

– Но я говорил о подвиге. Я долго мечтав совершить то, что сделали вы... Или что повторит Эвг Гью. Вы еще не знаете его. Это начальник четвертой звездной экспедиции. Люди вашего века отмечены особой судьбой. На их долю выпало счастье перрыми вырвать у природы могучие тайны атомного ядра. А вашими согражданами, Павел Зарецкий, совершен великий подвиг человечества – они спасли Землю от безумия атомной войны, от полного уничтожения жизни термоядерным огнем. – Дос Дин остановился, стараясь точнее выразить то, что думает. – В каждом подвиге бесконечно велика любовь к людям. У вас за плечами большой путь. А отдаете ли вы себе отчет в том, что вам предстоит? Нет! Не просто найти место в этом мире! Надо почувствовать, что он ваш воздух, а прошлое – далеко. Вашу судьбу повторит Эвг Гью. И все, кто устремится туда... – Дос Дин протянул руку, указывая в яркую ширь неба. – Горечь утрат всегда будет на их пути. И все-таки они рвутся судьбе навстречу! Перед вами сложная жизнь: разочарования, поиск, трепет вдохновения... и опять страдания... Если бы я мог завидовать, как в юности, я позавидовал бы вам?

После встречи с Досом Дином Павла удивляло, что он думал не о новой термодинамике, которую прежде всего стремился познать, а о величии Человека.

Глухо урчит море. Павла неодолимо тянет этот бескрайний простор. Близкая гроза насытила воздух. Молнии царапали сумрак над набравшими силу волнами. Прибой шумел угрожающе.

Впервые Павел осознал трагедию давно ушедших поколений: смерть в расцвете жизни, когда человек еще стремится вперед, а немощь его толкает под уклон.

Павел поднялся на скалу у самого моря, черного, предштормового, и стоял в тумане холодных и соленых брызг.

В его время люди умирали, когда верилось: главный день твоей жизни еще впереди...

Хлынул дождь, холодный, но по-весеннему освещающий. Вода была кругом: и в воздухе и под ногами, к морю мчались пенистые ручьи.

Дома Павел переоделся. Долго стоял у окна. Над морем стороной проходили молнии. А свежесть осталась. Свежесть да тяжелые капли на ожившей листве.

На письменном столе раскрытая книга, которую перевела для него Леа. Ее написал очень пожилой человек.

"Сто пятьдесят лет жизни. Этот день отмечается особенно торжественно. С этого дня я начинаю свои записи.

Хорошо помню, когда праздновали мое пятидесятилетие. Расцвет молодости, И произносили тосты за то, чтобы я вывел розы на Марсе. Это совершилось. А на Земле разросся мой любимый богуяр. Итог столетия – богуяр на Земле.

А люди шли все дальше и дальше. Осваивался Ганимед. И однажды я поймал себя на том, что не хочу лететь на Ганимед. И меня не трогает, что там распустится не мной посаженный первый цветок Что это? Начало конца?.. А Земля с каждым днем становится все краше и краше.

Когда годы ПОДХОДЯТ к первой сотне, уже знаешь: твой самый счастливый день наступит только на Земле. И уже не тянет в чужие миры...

И вот сто пятьдесят.

Грустно? Нет. Но понимаешь – твой самый главный день уже прошел, потому что все, что было, полно содержания!"

Павел читал отдельные отрывки

"Все вспоминаешь, вспоминаешь и вспоминаешь. Что радостнее всего? Детство? Юность? Мужество? Все! И пыльный Марс и ясная Земля..."

"Все больше и больше сливаешься с природой. Такая близость к природе бывает голько в детства лет в десять Когда каждую гравинку и каждую букашку воспринимаешь, как кусочек собственного "я". Трогаю прохладные лепестки богуяра – и это тоже я..."

Перед бурей всегда душно. В детстве эта духота не мешала спать. Но услышать ночную грозу – такая радость! И Леа умоляла маму разбудить ее, когда грянет гром. А сейчас... Где-то очень далеко мелькают молнии, грохота не слышно. Hо она не спиг... Вырваться бы в этот насыщенный смятением воздух и слушать его неверную тишину! Глухая, гулкая тишина... Отец не спит... И Павел, наверно, тоже: Судьба будет необычайной.. А почему? Почему она связывает свое будущее с Павлом?..

Леа потихоньку подкралась к двери. Так и есть. Отец на балконе.

"Что тебя тревожит, милый, родной папа? Когда. дети вырастают, каждый из них идет своей дорогой, каждый подчиняется велению собственного сердца. Меня уже не удержать".

Гроза придавила Землю, а разряда нет... Но там, в Крыму, наверно, хлещет сильнейший ливень... И кусты, и деревья расправляются в его влаге... В эту ночь Павел, конечно, не спит. О чем он думает в первую весеннюю грозу?

Теперь Леа сама искала встреч с Павлом. Искала и боялась их.

А он не шел. Или ему стыдно за мальчишеские выходки, за нечаянное ухаживание, за шутку, которая может стать очень жестокой?

И Павел часто думал о Лее. Однажды он даже поймал себя на том. что вслух разговаривает с ней...

Вычислительные машины обрабатывали результаты наблюдений экипажа космоплана "Вперед!". Павел каждый день получал сводки. И опять встало то, что тревожило его всю жизнь. Теория единого поля. До сих пор ее никто не создал. А сколько было сделано попыток, начиная с великого Эйнштейна! И были удачные попыгки.

Леа с отцом навестила Павла. Сначала пытались поймать его по телевидению. Но он молчал. Он никому не хотел отвечать. И дверь его дома оказалась закрытой.

Они долго звонили и вошли, так и не получив ответа.

Павел писал.

Павлий Зорь, взглянув на листы, торжественно произнес:

– Уравнение Ли Лонга.

Тогда Павел оглянулся и, слегка покраснев, поднялся из-за стола. Павлий Зорь, кивнув на груду бумаг, повторил:

– Вывод уравнения Ли Лонга.

– Какого Ли Лонга? – не понял Павел.

Краска на его лице сменилась бледностью. И он заметил, как Леа осторожно дергает отца за рукав. И опять вспыхнул, с неприязнью подумал:

"Вот она, жалость... Готовы правду скрыть от меня!"

– Был такой ученый. Он жил двести лет тому назад. Пытался создать теорию единого поля. И долго, лет пятьдесят, наверно, его мысли казались самыми разумными... – И увидел страшно изменившееся лицо Павла.

– Я не знаю никакого Ли Лонга.,. А это... это... – Павел придавил ладонью разбросанные листы. – Это мое... – И сразу же овладел собой. – Наивный же я человек! – Даже улыбнулся. – Железная логика! И никуда от нее не убежишь! Со ступеньки на ступеньку поднималось человеческое познание. Вы уже где-то бесконечно далеко, а я все еще бреду, спотыкаюсь по пройденным ступенькам.

Павлий Зорь был прежде всего ученым. Он умел ценить чужую мысль. Гипотезы Ли Лонга – блестящие, тонкие. И сейчас Главного Астронома Мира поразило необыкновенное проникновение Зарецкого в стихии природы, будто Павел как реальные образы видел и поля и частицы и мог предвосхищать будущее. В этом человеке была действительно неукротимая сила, самозабвенное погружение в науку. Это воздух его и питание, без которых немыслима жизнь.

Прав Дос Дин: стоять Зарецкому у колыбели новой науки.

– Вы не с того начали. Никому не обойти эти ступеньки. Надо пролететь сквозь них. Дайте задание памятным машинам: теория единого поля. И они в течение месяца расскажут вам обо всем, что было сделано за эти столетия. Только последнего не трогайте: термодинамику Доса Дина и механику Эльвиры Клеиз. Это надо прочувствовать, как чувствуют музыку. Буря мыслей! Испейте ее до конца! А потом... Идите в обсерватории, в лаборатории физиков! Пусть все звезды работают на вас.

И задумался...

За плечами этого человека парсеками проложенная дорога. На коже его не прах древности, а дыхание Космоса, вечный порыв вперед...

"Управление Звездных Полетов просит товарища Павла Зарецкого посетить Главного конструктора 23 августа в 10-00 по среднеевропейскому времени".

Это сообщение сразу же вспыхнуло на экране телевизора, когда Павел вошел в свою комнату.

Разволновался. Зачем вызывают? Он действительно нужен или это снисхождение, чтобы успокоить его?

Дал задание киберам привести в порядок костюм и обувь. В день свидания долго одевался перед зеркалом... Отправился в путь за два часа до назначенного срока. Медленно плыл над морем. Выключил автоматическое управление, взял руль в руки. Приятно ощущать свою слитность с машиной, ее чуткость и покорность.

Внизу уже вырисовывалось здание Звездных Полетов, серо-голубое, широкое и просторное, с множежеством колонн.

По широкой лестнице Павел поднялся в вестибюль. Прохлада, сумрак и тишина. Людей нет.

Очень мелодичный женский голос произнес:

– Добрый день, Павел Николаевич Зарецкий!

Павел вздрогнул и невольно оглянулся.

– Это я, кибер. Главный конструктор ждет вас. Пройдите по центральной лестнице на второй этаж, вторая комната.

Павел медленно поднялся, сдерживая стремительность своих движений.

На мгновенье остановился перед дверью и решительно толкнул ее.

В противоположном конце удлиненного кабинета на фоне светлых штор увидел силуэт человека. Мужчина сразу же пошел навстречу Павлу. Он оказался гораздо выше и плотнее Зарецкого, очень смуглый, с узким разрезом глаз и черными жесткими волосами.

– Я решил побеспокоить вас... Мы готовим четвертую звездную экспедицию. – Они сели друг против друга в мягкие кресла. – Оборудование этой экспедиции в принципе мало отличается от оборудования предыдущих Я не говорю о вашей Мы дважды достигали системы альфы Центавры Сейчас наш путь пойдет по трассе, проложенной вами...

Горячая краска не только зажгла лицо Павла, но и захватила шею и грудь.

– Корабль – усовершенствованная фотонная ракета Но вы сами понимаете, фотонная ракета – это громоздкая штука...

Главный конструктор говорил так, как будто вслух вспоминал или мечтал.

– Сколько мы помучались! И, наконец, надо доставить эту самую ракету на Плутон. Ее не запустишь с Луны. Она там все уничтожит. Вот ее и тянут к Плутону грузовые планетопланы. А вы... Вы прибыли на удивительном корабле-легком, послушном и безвредном для окружающих... Нам известен "закон" соответствия Доса Дина, и мы понимаем, что те существа, которые помогали вам вернуться, использовали именно этот закон. Но как они это делают?

Павел и сам думал об этом. Как долго, упорно и много думал! Разгадку он чувствовал в единстве, прежде всего в единстве материи. Сколько веков человечество чувствует неоспоримость этого? Превращение света в вещество и вешества в свет... Нейтрино и гравитоны... Павлоны тоже составляют одно целое. При определенных условиях одно превращается в другое.

И не раз единство поля выливалось в строгие формулы и законы, но всегда приходило что-то новое.

И все рушилось...

Павлу захотелось закричать:

– Да! Да! Оно есть, это единство... Но оно все время будет новым...

Здесь, в кабинете Главного конструктора, он наконец-то осознал: нет, он не экспонат древности. Не одно прошлое ценят в нем люди.

А когда вышел, захотелось видеть Лею.

Они вместе бродили по огромному парку. День яркий, с затуманенным от зноя небом, но густая тень от пышной листвы лежит на аллеях. Лея и Павел, перебираясь с камня на камень, пытались перейти пороги небольшой речушки. Крепко взявшись за руки, они стояли среди рвущегося потока, освещенные жарким солнцем. Их глаза встретились, и они рассмеялись. Шумела, бурлила вода. Павел, бережно поддерживая Лею, помог ей выбраться на берег, на желтый и влажный песок. Лея улыбалась. Все было хорошо: и эта сочность лета, и жара, и прохладная глубина пенящихся потоков.

Потом они попали на стадион. И Павел вдруг вспомнил, что прежде хорошо прыгал в высоту.

Начал прыгать. Рейка поднималась все выше и выше. Сильный толчок ногами, и Павел опять над перекладиной. Он был весь бронзовый от загара, лицо пылало возбуждением. А в теле вновь обретенная радость движений.

Рейка слетела.

– Первая попытка, – сказала Леа, устанавливая ее на место.

– Вторая попытка.

И тоже неудачно.

– Третий раз...

И опять перекладина летит в песок.

– Все, – сказала Леа, – не можете.

– Нет! Я еще буду прыгать! – Павел забрал из ее рук планку, установил.

– Уже все! Таков обычай...

– Нет, буду!..

Павел разбежался, сильно оттолкнулся, его тело пронеслось над самой рейкой, слегка задев ее.

– Ну, что? Моя взяла! – засмеялся он, поднимаясь с земли,

К ЗВЕЗДАМ

Они стояли рядом: тот, что пришел на Землю из далекого прошлого, и тот, кто завтра уйдет в незнаемое, чтобы вернуться назад через столетия. В подвижной фигуре командира четвертой звездной экспедиции, в его легких движениях была радостная уверенность, что жить на свете хорошо... В его улыбке, немного застенчивой и слегка задорной – та же воля к победе, что вела когда-то первых космонавтов.

А глаза голубые, очень внимательные и добрые. Говорил он тихо, слегка картавя:

– Я не мог не повидать вас. И не потому, что должен повторить вашу судьбу. Просто хочется взять частичку вашей силы.

Они весь день провели вместе. Павел говорил, все говорил о том, что считал очень важным, что обязательно должен учесть Эвг Гью. Он старался все отдать, без остатка, вспоминая малейшую из мелочей.

И, оказывается, он рассказывал о своих друзьях... Описывать прошлую технику, научные предположения-не имело смысла. Одни люди остались, не поглощенные временем.

– Пусть у вас будут такие спутники, какие были у меня!

Шло заседание Ученого Совета Мира. Обсуждалась готовность четвертой звездной экспедиции.

Павлий Зорь, Сурен Маргулян и Павел Зарецкий занимали места для особо приглашенных.

Павел украдкой посматривал на Сурена. Конструктор планетоплана "Вперед!" был по-прежнему грузен. Но в осанке что-то изменилось, как будто появилась прежняя галантность. И в глазах – жадный огонек познания.

– Уймищу книг набрал, – шепнул он Павлу. – Но ничего пока не понимаю. Ну и бестолковые стали мы с тобой!

За их спиной амфитеатром к прозрачному, сейчас светло-голубому потолку подымались ряды кресел. Зал переполнен: на Совет Мира может прийти каждый.

И Павел опять, как и в ту необыкновенную ночь в Адеонисе, не мог не любоваться людьми. Он не знал, сколько кому лет, но, наверно, особенно юных здесь не было. Хотя все казались молодыми, свежими, с нежной чистой кожей, с густыми, у большинства вьющимися волосами, На лицах оживление, напряженный интерес.

Впереди, там, где слегка суживаются стены, – открытое возвышение. За массивным красным столом двадцать четыре человека: пятнадцать мужчин и девять женщин – Верховные Руководители Совета. Это уже очень пожилые люди самых разнообразных профессий.

Сурен и Павел знали только одного из них, Главного конструктора. Он стоял сейчас за светлой трибуной.

– Время регулярных звездных полетов настало. Они таят в себе еще много опасностей. Но мы готовы к этому. На Джолии нас ждет разум – бесценное сокровище Космоса. Трудно переоценить значение связи с разумом Анлореса. Это и энергия будущего, и звездные полеты на легких и удобных кораблях, и проникновение в такие тайны мироздания, о которых невозможно даже предполагать. "Камни" – их уже почти разгаданные живые машины – много нам сказали нового.

Пожилой ученый, чем-то, наверное смеющимися глазами, напоминающий Сашу Черненко, сделал сообщение о природе этих "камней".

– Это необычные для Земли сочетания элементов, это необычное для нас проявление жизни. Потому что – вне всякого сомнения – это живые образования.

Он остановился, чтобы подчеркнуть последнее:

– Я не оговорился: именно живые образования. У нас нет таких разновидностей жизни. Этим организмам свойствен обмен веществ. Это что-то среднее между кибернетическими устройствами и живыми генераторами определенных излучений.

Павлу показалось, что слова ученого – это только подтверждение его собственных предложений.

– Солнечный свет способствует возникновению в них особой радиации павлонов. Трудно сказать, какую роль в их жизни играет эта, пока почти не изученная нами, стихия. Но, несомненно, большую. Эти лучи "видят" на расстоянии, измеряемом сотнями световых лет, и распространяются со сверхсветовой скоростью.

Докладчик сделал небольшую передышку.

– Питание "камней" – горные породы, содержащие самые ничтожные количества двуокиси или окиси германия. Кажется весьма вероятным, что концентрация этих соединений в литосфере Джолии по крайней мере в тысячу раз большая, чем у нас. Организм "камней" разлагает двуокись германия, выделяя в атмосферу кислород. Так они создают воздух для "мудрых теней"...

Павел встретил взгляд Сурена и понял, что его друг вспоминает, как и он, горячие споры в салоне космоплана, мальчишеский голос Саши и уверенность Нины Орловой.

– Разум "приручил" эти живые образования, используя их в своих целях. Они как угодно долго (во всяком случае по сравнению с продолжительностью нашей жизнью) могут находиться в состоянии анабиоза. Им не страшны ни высокие температуры, ни огромные переохлаждения. Попав в биосферу, они оживают. Каким образом в этом организме происходят ядерные превращения – пока неизвестно. Но они происходят. Под влиянием жестких излучений образуются атомы германия, обладающие повышенной реакционной способностью На примере этих самых "камней" мы убедились, что в этом новом их свойстве заложена возможность германиевой жизни.

И, наконец, он заговорил о том, что представляло наибольший интерес для всех присутствующих:

– А разумные существа этого мира? Тоже германиевые? Об этом расскажет людям экспедиция Эвга Гью. Пока существуют две точки зрения: германий и углерод. В пользу последнего говорит завезенный на Джолию вирус, который принес гибель Нине Орловой. Он может существовать только в мире углерода. На почти мертвой Джолии он не мог возникнуть, он принесен извне. Углерод – особый элемент, он один с его неисчерпаемым многообразием соединений может дать высокоразвитую жизнь...

Затем присутствующим представили командира четвертой звездной экспедиции.

Полет к Джолии! И сейчас, среди бесконечных парков Земли, среди ее упоительного воздуха, стало нестерпимо жаль, что для него это уже пройденное, а для кого-то начало пути, молодость.

Опять май на Земле. Бледно-голубым цветом распустился богуяр, и вечерами низко над морем висела огромная луна. И люди пели.

Павлу передали просьбу Леи включить в десять вечера воздушный телевизор.

Он удобно устроился среди зарослей богуяра. Смоляной запах приносил свежесть.

Павел включил передачу. Изображение возникло в воздухе, создавая впечатление, что события разворачиваются здесь, рядом.

Открылась снежная даль, проселочная дорога – узкая колея на снегу. Девушка в стеганке, платке и тяжелых сапогах идет по ней. А где-то далеко, у самого горизонта, там, куда стремится девушка, едва уловимая паутина высоковольтных передач. Тупой ковш экскаватора грызет мерзлую землю. Девушка идет проселочной дорогой.

"Неужели в дни моей юности были такие заснеженные дороги?" – невольно спросил себя Павел.

Потом он увидел барак. Сплошные нары, и железная печурка у входа. А из узенького окошка видно, как на плотине строится здание самой гидростанции. И опять, насколько хватает глаз, все бегут и бегут по сопкам столбы высокого напряжения.

Девушки в бараке шьют, читают, думают над чертежной доской.

Нет... Это не его юность... Это скорее юность отцов. И его мать была такой, и Нина Александровна...

Почему же он раньше, в той, другой жизни, не замечал их?

Люди проходят мимо него. Одни стихии остаются. Он горько усмехнулся: и остаются ли!

А она, Леа, появившись на свет через сотни лет, все прочувствовала. Он думал о ней с удивлением и даже со страхом. И вдруг покраснел. Покраснел, поняв, почему на долю ее героини – нежной и верном Тани выпала неразделенная любовь...

Он не заметил Гали рядом с собой... Он едва не потерял Лею... А может быть, уже потерял?

Исчезла Таня, остались только растревоженные мысли. А как встретиться теперь с Леей? Он хотел этого и боялся. Казалось, что-то изменилось в их отношениях.

Вечер наполнился густой южной темнотою. Выступили звезды. И далекий Анлорес.

Павел поднялся и в полной тишине среди огромных богуяров пошел к морю. Вставала луна. А море, шуршащее, живое, растворилось в темноте.

Вспомнился последний рассвет над Джолией, се прощальный привет. И Павел впервые спокойно подумал о том, что другие теперь будут прокладывать звездные пути.

В мыслях не осталось и следа горечи: те люди, что пришли после, были сильнее его. Так пусть же им принадлежат звездные трассы!

А может быть, в этом разумном спокойствии звучало влияние Леи?

Между ними легли столетия, но он понимает каждый трепет ее мысли, каждый вздох ее чувства. Она любит друзей его юности и те далекие годы, озаренные великой борьбой за сегодняшних людей.

"Спасибо тебе, Леа, за это. На Земле стало бы холодно без твоих песен", – может быть, немного торжественно думал Павел Зарецкий.

Бесшумно подлетел он к дому Диких Гор. Вокруг ни единого огонька. Павел укрепил лодку у поручней балкона, перелез через перила.

"Я с ума схожу! Как вор среди ночи врываюсь..." Но он не мог уже остановиться. Только бы проникнуть к ней. И сказать что-то светлое...

Но в этот мрмент увидел застывший в дверях силуэт девушки. Белое платье Леи чуть различимо в темноте. Очень тихо позвал:

– Леа...

Она оглянулась и, кажется, испугалась.

– Вы?! Павел! Вы!?

Она так долго ждала его...

Далеко в горах раздался долгий нарастающий гул. Где-то оборвалась снежная глыба.

Когда шум утих, Павел сказал:

– Леа, дорогая моя, простите...

Но стоящая перед ним тоненькая девушка казалась такой беспомощной и такой близкой, что он поправился:

– Прости... Я не мог не прийти сегодня. Даже среди ночи.

Она чуть заметно кивнула головой. Он заговорил громче:

– Я долгие годы жил бок о бок с Ниной Орловой... С Сашей... Суреном... Но никогда не задумывался об их прошлом... Ее сын погиб во время очень смелого эксперимента по получению тетоцида... вот этого самого тетоцида, из которого созданы светящиеся стены ваших домов... Ему, кажется, было чуть побольше двадцати лет... И погиб он, спасая товарищей... А Нина Александровна много лет работала в болотистых джунглях, среди страшной нищеты...

Леа ближе подошла к нему, осторожно заглянула в лицо.

– Спасибо вам, что вы тогда были такими! Спасибо вам за ваше человеколюбие!

Над острыми вершинами гор показался спутник К-22 – стартовая площадка для полетов на Венеру и Меркурий. Он быстро плыл по небу – самая яркая звезда. Они следили за ним, пока он не исчез в черных тенях хребтов.

Павел взял руку Леи, прижался к ней лицом.

Космос перечеркнул столетия!

Приближался рассвет. Они в воздушной лодке двинулись к морю. Это было непривычно и радостно: идти в рассвет вдвоем.

Настало утро, земное, майское...

Огромные деревья, и влага на их листьях... Дорога шла к морю, к желтому песку на берегу, к камням, черным, блестящим, всегда в пене воли.

Синяя безбрежность перед ними.

Пройдены столетия. Космос, Земля разных эпох. И Павел, как, наверно, когда-то первобытный человек, почувствовал: до чего же хорошо жить! И Леа – самое удивительное существо во всей Вселенной!

Он осторожно обнял ее за плечи. Она не отшатнулась.

И вдруг он рассмеялся.

– Ты что? – шепнула она.

– Я неисправим... Ты не сердишься? Даже сейчас я подумал о том, как мало еще люди знают... Какие еще новые стихии поднимутся на службу разуму!

Солнце в этот ранний час было красным, как Анлорес. Оно только наполовину выползло из морской пучины. И волны порозовели, и небо. И в розовом сиянии рассвета одни цветы богуяра с тонкими лепестками отливали той же слабой синевой, что и глаза Леи.

ОСКОЛКИ ТЯЖЕСТИ

Фантастическая повесть

ИРИНА И СЕРГЕЙ

На дачу к Северцеву съезжались друзья. Дочь профессора Ирина выходила замуж.

Константин Петрович Северцев был еще молод. Сорок три года – совсем немного для профессора. Он стоял, слегка поворачиваясь перед зеркалом, невысокий и юношески стройный. Его быстрые пальцы старательно расправляли галстук. Руки профессора все умели делать. Он был не только известным ученым, блестящим экспериментатором, по и музыкантом и спортсменом. У Константина Петровича смуглое лицо скорее татарского, чем русского, типа и узкие глаза с искорками юмора.

Близкий вечер ясно ощущался по удлинившимся теням деревьев, но особен тишине воздуха, в которой звуки, медленно замирая, гаснут. И в песне, знакомой с детства, "Ах ты, степь моя, степь широкая..." слышится особое раздолье.

"Как чисто, – подумал профессор, – как будто не радио, а кто-то рядом поет".

Он вышел из спальни.

В столовой говорила жена.

– Сюда, сюда фрукты. А шампанское пока на лед, на лед...

Слегка приоткрыв дверь, профессор заглянул в комнату.

Просторная, сверкающая чистотой столовая еще полна света. Три окна слева и три окна справа.

"Степь широкая, степь раздоль..." – звуки радио усилились, но вдруг песня умолкла, стало очень тихо.

Константин Петрович подоплел к приемнику, повернул одну ручку, вторую, переключил на другой диапазон волн. По результат один – шипенье и легкое потрескивание.

"Что случилось? – с досадой подумал Константин Петрович. И невольно прислушался. В поселке тишина. Даже громкоговоритель соседей на этот раз умолк. – "Это почему же? Прекращение радиосвязи?"

И резко поднял голову. Слева сквозь высокие и узкие окна прорывалось багровое солнце. Его сияющие контуры терялись в мареве зноя.

В этот год солнечная активность была повышенной. На поверхности Солнца много пятен, часты возмущения. Возможно, произошла вспышка, а это значит, во много раз увеличилось количество заряженпых частиц, пронизывающих атмосферу Земли. Вот почему прекратилась радиосвязь. Константин Петре вич подумал о том, что на Землю принесено еще обилие космических лучей несолнечного происхождения. Они потоками летят к Земле, пока не разгаданные, потому что неизвестно, где они возникли и почему несут с собой такую колоссальную энергию.

Профессор легко взбежал на второй этаж, где находился его кабинет, но, проходя мимо комнаты дочери, заглянул к ней.

Ирина гладила прозрачное белое платье. На ней пестрый узенький халатик. И сама она очень тоненькая. Личико нежное, розовое, с трогательными детскими очертаниями щек.

Константин Петрович издали улыбнулся ей, поприветствовал и исчез в своем кабинете. Общая дверь соединяла комнату Ирины с кабинетом профессора.

Вскоре Ирина услышала громкий разговор Константина Петровича по телефону, а потом его пгаги в коридорчике и на лестнице.

Девушка некоторое время стояла неподвижно. Детство уходило безвозвратно вместе с шутками отца, и этим домом, и садом... Ирина подавила невольный вздох, осторожно надела платье. Расправила пышную юбку, подняла руки, чтобы поправить прическу. И... закружилась голова... Легкая тошнота под ложечкой.

Зеркало рядом с окном. Ирина слегка повернула голову.

Солнце, уже совсем склоненное к закату, красноватым светом било ей в глаза. Из окна был виден их сад, невысокая ограда, другие дачи, а за ними речушка с берегами, поросшими ивой, за речушкой поле, а потом, у самою солнца, чернеющий лес. И Ирине показалось, что это уже когда-то было, что она уже стояла вот так перед окном своей комнаты, и так же ей солнце слепило глаза, и такая же игра света и тени на деревьях. Ирина отвернулась к зеркалу. Ее лицо покрылось синеватой бледностью.

И еще показалось... Нет, не показалось! А она явственно увидела, как возле ее открытого окна повис шар диаметром с чанное блюдце, мутно-голубой шар, в котором проскальзывали желтые тона и легкие вспышки искр. Ирина, чтобы не упасть, ухватилась за стул.

Шар как бы в раздумье еще немного продержался в воздухе, а потом медленно поплыл над садом.

Ирина отошла в тень, оглянулась на дверь. На пороге Сергей, он протянул к ней руки, сильные и загорелые. Ирина почти упала в его объятия.

– Что я... видела сейчас...

Она двинулась к окну. Сад оставался прежним, тени деревьев слились с темнотою травы, воздух густой, ни один листочек не шелохнется.

Сергей прижался щекой к ее щеке.

– Что тебя испугало?

– Н-не знаю... Наверно, показалось.

У Сергея вдруг все поплыло перед глазами. Его охватило чувство нереальности окружающего, как будто утрачена ориентация во времени. И то, что сейчас перед ним, – эта небольшая комната, косые лучи солнца, бесконечно родная Ирина в белом платье – все уже виделось ему когда-то... Ирина попыталась улыбнуться, превратить все в шутку...

– Ты почему пришел? Перед свадьбой встречаться нельзя. Так не принято.

Отгоняя непонятное, он приглушенно рассмеялся.

– Неужели мы будем делать только то, что принято?

– Ну, хотя бы сегодня...