Текст книги "Осколки тяжести"

Автор книги: Алла Конова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 10 страниц)

Конова Алла
Осколки тяжести

ПРОЛОГ

Это был первый полет к Юпитеру. Предполагалось в течение пяти месяцев, вращаясь по круговой орбите вокруг планеты, изучить ее атмосферу и природу Красного пятна на поверхности, а если хватит времени, попытаться разгадать и причину таинственного радиоизлучения, периодически вспыхивающего с непонятной силой.

Экспедиция состояла из четырех человек.

Начальник – молодой профессор Киевского университета, двадцатичетырехлетний Павел Зарецкий. Несмотря на молодость, он уже принимал учасгие в трех космических полетах На его счету крупнейшие исследования по теории электромагнитного поля.

Он среднего роста, худощав, белокур. С незнкомыми людьми очень застенчив. В лаборатории, во время экспериментов, он деспот и не терпит необоснованных возражений. И если кто-нибудь все-таки осмеливается спорить, его худые, несколько запавшие щеки покрываются горячей краской, и говорит он тогда медленно, как бы слегка заикаясь:

– Н-не-додумано. Д-а-йте д-д-умать до к-онца.

У него одна страсть – небо, звезды, электромагнитные поля, пронизывающие Вселенную. Спорт? Нет, спорту никогда не принадлежало его сердце.. Это только средство для достижения единственной цели – проникновения в Космос. Спорт – это здоровье и воспитание воли. Вот почему Зарецкий регулярно, по три часа в день, тренирует свои мускулы.

Таков начальник первой экспедиции к Юпитеру.

Новой конструкции космоплан "Вперед!" понесет их. Впервые используется совсем недавно полученное ядерное топливо – пиозин. Космический корабль полетит с небывалой скоростью пять тысяч километров в секунду.

Павел Николаевич Зарецкий у себя дома на загородной даче под Киевом.

Вечереет... Косые тени бегут от молоденьких вишенок. Но город еще залит солнцем, он весь на кручах: парки, сады, строгие дворцы да шпили древних соборов

Лес охватывает дачу. В Голосиевской роше прохлада, там цепко "срослись дубки. За домом выход в поле: колышется зеленая пшеница, вязы вдали у самой деревни, запруда с белыми гусями, где плещутся в воде босоногие ребятишки.

Каждое деревцо в этом саду и каждый цветочек на клумбах выращены руками юного профессора. Цветы" после Космоса – его вторая страсть.

Уходит солнце, темнеет город, и вместе с сумерками запахи захватывают воздух. Павел особенно любит ночные цветы. Цветы – их дыхание – и звездное киевское небо.

Последний вечер, когда он вместе с женой. Завтра путь в далекую Сибирь. И где-то там, среди отрогов Саян, лагерь космонавтов и стартовая площадка ракетопланов.

Галочка хлопочет у стола. На ней серебристо-серое платье и на плечах такая же накидка, почти скрывающая располневшую фигуру. Галочка скоро станет матерью, и в ее круглых глазах светятся и тревога и затаенное изумление.

Павел не делится с ней ни своими планами, ни мыслями и, наверно, был бы очень удивлен, если бы его спросили:

– А что думает об этом ваша жена?

Ему иногда кажется, что Галя не четыре гола тому назад вошла в его жизнь, а они всегда были вместе, настолько ее присутствие привычно, незаметно, но и необходимо. Галя окончила мединститут. Врач-эпидемиолог. Она мечтала работать в исследовательской лаборатории. Уничтожение последних, самых стойких инфекций – скарлатины, кори. Но Павел – редкий талант, и она должна жить для него, для его творчества. И оставила все ради Павла.

А сейчас ей кажется, что его тяготит вечер вдвоем.

Павел сидит рядом, чувствует ее тепло, ее немного робкую улыбку. Но мысли далеко.

Несколько дней – и они оторвутся от Луны. Космос... мятежные стихии Юпитера...

– Все хорошо будет, Галочка! – как-то механически, почти не вдумываясь в свои слова, говорит Павел.

Она молчит, только губы ее кривятся, как у обиженного ребенка.

– Береги его!

Это Павел говорит о будущем сыне. Он не сомневается, что будет сын. А жена мечтает о дочери.

– Себя береги, Галочка, не надо волноваться. Ничего с нами не случится. Все предусмотрено.

Она знает, что все предусмотрено. Трижды ее муж устремлялся в Космос и всегда благополучно возвращался. Есть, конечно, тревога. Но он уверен, значит, уверена и она.

Галя улыбается. Ни слезинки не осталось в глазах, и как будто нет обиды.

– Обязательно будет хорошо, Павел!

А Павла вдруг охватывает что-то бесшабашно веселое, какая-то всепоглощающая радость. Он живет! Он еще будет жить! И там, у Юпитера, тоже будет жить!

А воздух, удивительный воздух с запахами ночных фиалок! Деревья смыкаются над ними, живые и тоже пахучие.

2

В этот вечер Саша Черненко как всегда вел машиину, очень мало считаясь с правилами уличного движения. И пока он добирался к общежитию студентов-физиков, его трижды останавливала автоинспекция. Нудном официальным голосом требовали документы и еще что-то говорили, бесконечно долго.

Наконец серо-голубая "Стрела" въехала во двор. Аллея, обсаженная акациями, ведет к громадному корпусу общежития, редкие скамейки вдоль нее Деревья цветут, и их сладковатый запах дурманит голову.

Саша не сразу увидел девушку. Лена сидела в самом темном уголке, далеко от дома и от фонарей.

Тихонько подкрался. В руке девушки – пучок листьев акации, она обрывает лепестки и что-то сосредоточенно шепчет. Саша прислушался.

– Придет! Не придет! Придет! Не придет!

Наклонился к ее уху.

– Уже пришел!

Она вскочила, стряхнув с платья листочки, и рассмеялась Смеялась она всегда хорошо, от всего сердца. Блестели крепкие зубы, вздрагивали рассыпанные по плечам очень светлые кудри.

– Ну, что, пришел?

– Пришел. А почему так поздно?

– Был у шефа. Последний наказ. А потом еще милиционеры задерживали. Куда поедем? – спросил он. – Последний нынешний денечек! Завтра я – уж не я, а сама дисциплина!

– На Днепр. Только не на твоей машине. Неужели в такой вечер тебе хочется быть одному? Без людей?

– Я хочу – с тобой...

– Нет! Мы поедем в троллейбусе. Чтобы было шумно и многолюдно.

Они толкались в переполненном троллейбусе. И везде люди говорили о предстоящем полете к Юпитеру. Лена счастливыми глазами смотрела на Сашу. А он смущался, хотя его – астронома экспедиции – никто не узнавал, никто даже и не подозревал, что он имеет какое-то отношение к полету.

Их зажали в центре троллейбуса. Рядом с Леной – бледный молодой человек в очках, очень интеллигентный с виду. Он не переставая говорит и едва держится, потому что прижимает к себе большую пачку книг.

– Что вы... Полет к Юпитеру – это вам не экспедиция на Венеру или Марс. Это самая загадочная планета. И если говорить о новых стихиях, о новых полях, то их следует искать именно у Юпитера. Не случайно же начальником экспедиции отправляется Зарецкий – крупнейший теоретик поля...

Машину качнуло, и книги посыпались из его рук, Леночка и Саша любезно подняли их.

– Благодарю вас... Благодарю... Юпитер окружен очень мощным слоем радиации. Этот пояс в сто триллионов раз интенсивнее, чем такой же пояс у Земли. Его толщина более девятисот тысяч километров. И приблизиться к планете нельзя. Можно, конечно, совершить посадку на один из его спутников... Ну, скажем, на Каллисто... На Ганимед нельзя, он в зоне радиации... А что в этом поясе? Может быть, новые, неизвестные на Земле стихии?

Они вышли на Крещатике... Шумел вокруг город, сверкал витринами.

Поднялись на Владимирскую горку. Долго смотрели на Днепр По мосту непрерывным потоком двигались люди. Плескались огнями речные пароходы и баржи.

– Хочу на тот берег, – шепнула Лена.

...Под ними была темная глубина воды, только поверхность переливалась скупыми отраженными огнями.

На другом берегу – тишина. И Леночка вдруг притихла, погрустнела. И Саша молчал. Совсем рядом он чувствовал нежную щеку, покрытую, как у ребенка, легким пушком, хотелось притронуться к ней губами... Он по-настоящему никогда еще не целовал девушку. Ему стыдно в этом признаться. Но это так.

Лена запела. Она хорошо поет, так же, как и смеется. Пусть поет, пусть смеется...

– Когда ты вернешься, я уже буду студенткой четвертого курса, – серьезно говорит она.

А он думает: "Когда я вернусь – будет наша свадьба".

А утро – уже не ночь, она давно ушла, – утро все расширяется и расширяется. Свежесть сплошным потоком охватывав их. Леночка кажется очень бледной, но пытается улыбаться. А он опять думает:

"Когда вернусь – будет наша свадьба".

И одним только взглядом спрашивает: "Ведь так?!"

3

Сурен Маргулян на восемь лет старше Павла Зарецкого. Он известный конструктор планетопланов. И корабль, который понесет их к Юпитеру,– его самое любимое детище.

В руках Сурена-огромный букет белых роз. Их особенно любит Вера. Он всегда немного гордится своей женой, довольно популярной киноактрисой.

Надо еще купить подарки детям: трехлетней Милочке понравится плюшевый мишка. И вдруг среди игрушек Сурен видит модель своего космоплана.

На борту четкими буквами написано: "Вперед!". Изящная игрушка, и до смешного похожа на настоящий. Точно такой стоит сейчас на Луне и ждет их.

А те люди, которые последними посмотрят им в глаза, сейчас готовят космоплан к полету.

Сынишка будет paд: он собирает ракеты всех систем. А такой еще нет у него.

Сурен вертит в руках маленькую игрушку...

Посетители магазина узнали Маргуляна. Он чувствует их скрытое внимание.

Это приятно щекочет самолюбие. Он просит упаковать игрушки. Потом берет свертки и не спеша, с независимым видом направляется к выходу...

Вечером серьезно "обсуждает" с сыном перспективы развития ракетной техники. А Милочке показывает, как ходит индюк...

И совсем уже поздно, перед тем, как лечь спать, дольше обычного стоит над кроватками детей.

Они вдвоем с женой.

– Будь осторожен, – наставляет она, – не лезь первый туда, где опасность. Я же знаю тебя: ты всегда первым лезешь...

– Слушаю! – шутливо перебивает он. Обнимает ее полные плечи.

– Давай лучше отдыхать.

И уже лежа в постели, засыпая, она все-таки шепчет:

– Я на сцене только отчаянная. А в жизни... За тебя боюсь одного... Понимаешь? Только за тебя...

Квартира Нины Александровны в центре города. Бульвар Шевченко. Второй этаж Окно распахнуто в ночь Комната отделана в светлых тонах. И все в ней кажется каким-то радостным, почти воздушным: и тончайшие занавески, и даже изящные кресла. Один письменный стол тяжелый. Она открыла тумбу. Четыре ящика – и во всех аккуратно сложены общие тетради. В них то, что еще недодумано: научные наблюдения, записки из Африки. Семь лет в Анголе – это тоже что-то значит...

В открытое окно вливается море голосов и шелест листьев.

Нина Александровна долго сидит над чистой тетрадью. Обложка нежно-зеленая, цвета весенней травы. В обложку вставлены фотографии сына. Володя – двухлетний мальчик, темноглазый, как мама, полненький и улыбающийся. А на второй – за семь дней до гибели. Волосы откинуты со лба, еще мальчишеские губы твердо сжаты.

А ведь многие думают, что гибель сына гонит ее в Космос.

Каштанами пахнет Киев – это запах родины, запах детства и юности. Жизнь была нелегкой, она бросала ее на север и на юг, но этот запах остался, как остается дыхание надежд и молодости.

Поет ночной Киев. Внизу, в темноте бульвара, будущее, мечты и чья-то первая любовь...

Нина Александровна пишет:

"Скоро я буду бесконечно далеко. А на Земле осталось... эта пахучая темнота, этот невнятный шум голосов... И ты, Володя... Потому что Земля и ты – единое целое... Думая о Земле, я буду видеть тебя. Мне страшно вспоминать твои последние минуты. Бинты на груди. Без кровинки лицо.

– Прости, мама, но эта жертва была необходима, иначе погибли бы многие... А я один... – Тебе тяжело было говорить. – А тетоцит будет, мама. Из него построят светящиеся города будущего.

Я растила тебя таким... Тебе едва исполнилось двадцать два года...

Скоро я покину Землю. Это тоже нужно людям. Если бы это было бессмысленно – я не полетела бы".

В мае распускается багульник. Кусты его кажутся обнаженными, и густо-сиреневый налившийся бутон как будто светится среди грязно-бурой прошлогодней листвы. Далеко вверху, в еще мутной мгле неба, теряются вершины огромных деревьев

Павел на рассвете прибыл в лагерь космонавтов. И его захватил этот лес, еще суровый, еще оголенный, но уже разбуженный, с едва приметной зеленью молодой травы И сосны стоят распушившиеся, шумные, полные новой жизни. Еще холодно Ночная свежесть вместе с легким туманом рассеивается в воздухе. И совсем скоро можно будет уловить запах оживающих почек смородины и дыхание живицы на недавнем срезе сосны.

Домики лагеря, небольшие, похожие на русские теремочки, разбросаны в тайге. И ведут к ним не асфальтированные дорожки, а лесные тропки, путающиеся среди кустарников и буйно разросшегося молодняка Павел был глубоко благодарен неизвестным людям, которые заботливо сохранили для него этот первобытный лес.

Лагерь еще спал. Никто не ждал Павла так рано. И он решил проехать на космодром.

С Тангуньского перевала открылся вид та космодром: широкая равнина между хребтами сопок. Вдали скалистые отроги гор, мутные в синей дымке. Павел напрягал зрение, стараясь различить на сером полигоне светло-голубые очертания ракет. Их много, они далеко разбросаны друг от друга.

Начался спуск.

Здесь Павла уже ждали. Техники ракетной авиации в темно-синих кителях с золотистыми нашивками стояли по обе стороны дороги. Один из них, совсем еще молодой, звонким голосом шутливо отрапортовал:

– Товарищ начальник первой экспедиции к Юпитеру! Ракета "Родина" к полету на Луну готова!

Когда Павел вернулся в лагерь, его спутники были уже там.

Он нашел их у стремительного и чистейшего ручья. Вода, бурливая, вся в пене, набрасывалась на глыбы черных камней. Саша возвышался на блестящем валуне в самом центре водоворота и что-то декламировал, стараясь переговорить шум воды. Хорошо! Сашу Черненко Павел знает. Он работает в астрономической обсерватории при Киевском университете. Саша всегда неудержимо весел, в нем есть что-то мальчишеское, шальное. Это впечатление усиливают его маленький рост и быстрота движений.

Нина Александровна и Маргулян стояли на песчаной отмели. Сурен поднял над головой руку, приветствуя Павла. Лицо у Нины Александровны сосредоточенное и даже грустное. Павел немного робеет перед этой мало ему знакомой, суровой и умной женщиной. Он сжимает руку Маргуляна, но вместо приветствия восклицает:

– Смотрите! Уже распустился!..

Нина Александровна наклоняется к единственному пока раскрывшемуся кусту багульника. Теперь Павел смотрит на нее. В красивой линии ее выпуклого лба, в овале щек, в тугих косах что-то вечное, что ведет начало от Ярославны.

Когда-то Нина Орлова была одной из лучших гимнасток страны. И сейчас, несмотря на свои сорок два года, она еще молода, совсем молода.

Только... только седина небольшая на висках. И Павлу подумалось: и раньше была эта седина, и она ее подкрашивала... или... или появилась недавно.

– Нас ждут, – напоминает Павел.

Он имеет в виду медиков. Эксперименты начинаются на Земле.

– Н-да, – глубоко вздыхает Саша, только сейчас выбравшийся из ручья. – Теперь все – запутают в проводах. И думать надо осторожно, а то в виде синусоидальной кривой обозначатся все грехи...

Нина Александровна улыбается:

– И много их у вас, Саша?

– Есть! Всегда грешен!

...Вечером они аолго не расходятся, стоят в темноте среди деревьев Одна за другой отрываются ракеты, унося на вечную спутницу Земли последнее снаряжение. Павел провожает глазами каждую из них. Нина Александоовна кажется очень грустной. Сурен и Саша негромко разговаривают:

– Сто лет тому назад, – замечает Саша, – было труднее попасть из Москвы в Иркутск. В Сибирь на лошадях! Смешно!

– А двадцать лет тому назад, – продолжает Сурен, – Гагарина ждали страшные перегрузки. Теперь их не будет. Немножко научились бороться с ускорением... Мы легко, как в самолете, оторвемся от Земли. Правда, потом будет тяжелее... – Сурен задумывается. Он говорит с легким акцентом и всегда медленно, как бы подбирая слова. – Набрать пять тысяч километров в секунду без перегрузок трудно, хотя стабилизаторы любое равномерно-ускоренное движение превращают в привычное ощущение земного тяготения."

Яркий след очередной ракеты прочертил небо... Он гаснет, растворяясь среди звезд.

Тишина. Живицей пахнет свежая хвоя.

Девушка в белом неслышно приходит из темноты:

– Спокойной ночи, дорогие товарищи! Пора!

ГОЛОС ВЕЧНОСТИ

ПАВЛИЙ ЗОРЬ И ЕГО ДОЧЬ

1

Среди множества звезд в темном небе мерцал чуть заметный Анлорес. С именем этой звезды связана самая трагическая, а может быть, и самая прекрасная легенаа древности.

"Легенда? Легенда не оставляет послe себя строгих цифр, научных наблюдений и новых законов. А это – целая эпоха в науке", – так думал Павлий Зорь, главный руководитель астрономических работ мира, ученик гениального Доса Дина – того, который вплотную подошел к миру отрицательных энергий.

"Но это и легенда... Потому что люди ее остались навсегда сказочно-живыми. Пылинки жизни, брошенные в Космос, несущиеся неведомо куда..."

Павлий Зорь сидел в Паласе Наблюдений на берегу южного моря.

Среди пышной, сейчас темной, зелени светились дворцы из нинолина. Их прозрачные стены пропускали почти все лучи. И было видно, как там склонялись над аппаратами люди.

Но Павлий Зорь на мгновенье окунулся в кромешную тьму Космоса. А ракета летит, летит в неизвестное почти со скоростью света. Четверо в кабине. Им незачем обманывать себя. В реакторе уже не пиозин, а новое, во сто крат более мощное топливо. И они этим топливом не владеют. Ракета будет носить их в пространствах Вселенной много дней, много лет, пока не иссякнут все запасы, и тогда они постепенно, один за другим уйдут из жизни. А пока...

Какая трагедия разыгралась у Юпитера? Вот уже шестьсот лет Земля пытается проникнуть в эту тайну. В какой-то мере это удалось Досу Дину. Удалось благодаря очень точным информациям, регулярно поступающим от астронавтов планетоттлана "Вперед!" Это невероятно! Но несомненно! Информация поступала! Она начала поступать через сто пятьдесят лет после того, как радиостанции мира вынуждены были сообщить: "Первая экспедиция к Юпитеру кончилась трагически. Космоплана "Вперед!" больше не существует. Вечная слава героям, павшим в борьбе за расцвет человеческого Разума!"

Гибель корабля не была зафиксирована приборами. Вдруг, на девяносто третий день работы экспедиции. когда к Земле уже шли многочисленные сообщения: все хорошо, наблюдения ведутся согласно плану, самочувствие прекрасное – связь оборвалась...

И напрасно долгие месяцы посылала Земля к Юпитеру позывные. Астронавты молчали.

Только через сто пятьдесят лет после катастрофы ученые обратили внимание на правильной последовательности сигналы, исходящие от протонного слоя радиации Земли. Расшифровали их очень быстро. Говорил космоплан "Вперед!" Они мчались к центру Галактики со скоростью, близкой к скорости света. Как удалось им послать информацию? Какие силы, какие, еще неведомые людям, взаимодействия они используют для этого – и сейчас остается загадкой. Но доказанным было то, что сообщения эти неслись с непостижимой быстротой, в десять тысяч раз превышающей скорость света.

Двести пятьдесят лет Земля регулярно улавливала их сигналы О таких наблюдениях даже и мечтать не могли земные физики и астрономы И вдруг... видимо, очень важное непривычно длинное сообщение... Его не смогли расшифровать: на этот раз слишком большими оказались помехи Космоса.

Это произошло двести лет тому назад, на подступах к системе Анлореса. Космический корабль "Вперед!" умолк вторично.

Павлий Зорь задумался. Он был еще молод, только пятьдесят лет. Но лицо худое, с резкими складками у губ и на лбу, а глаза усталые и очень добрые.

Павлию Зорю всегда становилось страшно, когда он пытался себе представить эту обреченность в Космосе. А может быть, и сейчас они. четверо, замерли перед окулярами ракетных телескопов И каждый день в журнале отмечается их путь, излучение Космоса, положение звезд. И они думают, постоянно думают о Земле. Павлий Зорь, не раз покидавший Землю, знал: те четверо всегда думают о ней.

За спиной Павлия Зоря раздался ровный голос:

– Простите, Павлий Зорь, но приходится вас беспокоить. Произошло необычное... – Вошедший был явно взволнован. – Рааиар-12 обнаружил сигналы правильной последовательности, исходящие от протонного слоя. Вот такие.

Павлий Зорь взял в руки мерцающий экран. Потом слегка прикрыл веки. Успокоился и медленно оглянулся. Полукругом к морю подступал светящийся город обсерваторий. Изящные очертания дворцов среди сплошного сада. А с юга шумело море. И в воздухе пахло его солью...

Павлий Зорь вместе с дежурным прошел к Радиару-12. Все ученые Паласа Наблюдений собрались здесь. Они расступились, подпустив к аппарату главного астронома Павлий Зорь ссутулился перед бледно-голубым люминесцирующим экраном. Но экран, настроенный на длину волны сигналов, молчал. Он молчал большую часть ночи. И люди, пришедшие через шестьсот лет после тех, кто первым вырвался к звездам, с мучительным напряжением ожидали появления легких вспышек.

Только перед рассветом экран "заговорил". Все сдвинулись вокруг него плотной толпой.

– Это они, – глухо сказал Павлий Зорь, вставая из-за прибора, – вне всякого сомнения – они.

Информацию расшифровали моментально. Передавалось одно и то же сообщение:

"Движемся к Солнечной системе. Обрели управление кораблем. Через шесть месяцев вашего времени прибудем в район Плутона".

И Палас Наблюдений забурлил!

Люди устремились друг к другу, заполнив и широкие коридоры и зал заседаний.

В эту ночь больше никто не работал, никто не мог вести постоянных наблюдений.

Известный астрофизик с седенькой вздрагивающей бородой поднялся на кафедру и, протягивая руки вперед, что-то пытался сказать сквозь слезы, но получилось одно бормотание:

– Сотни... сотни... лет... тайну сверхсветовой скорости... энергия грядущих поколений...

А в дверях тоненькая девушка (глаза у нее темные, почти без зрачков) нараспев декламировала:

– Анлорес, Анлорес – далекая звезда.

Кто-то кричал:

– Разгадка загадки десятков парсеков!

– На Плутон! Все на Плутон!

Павлий Зорь попадал из одних объятий в другие...

И наконец кое-как вырвался и вышел. И очень долго стоял на огромной террасе, опоясывающей дворец науки. Внизу совсем близко шумело море, невидимое и темное.

"Скоро утро", – подумал Павлий Зорь и отметил чуть-чуть порозовевшую полоску неба и на ней острые вершины скал. И вдруг его охватило бурное чувство радости:

– А ведь это все правда! Правда! Они заговорили!

2

Леа поднялась после ночного отдыха. Утро. Очень раннее утро.

Она жила в розово-желтом доме из тетоцида, который слегка светился в лучах солнца. Вокруг заросли вечнозеленого богуяра. Его вывели совсем недавно, но уже успели полюбить за большее тенистые ветви и крепкий смолистый запах. Весной богуяр распускался бледно-голубыми нежными цветами, чем-то напоминающими древние нарциссы.

Здесь воздух был прозрачен, а по утрам звенел от обилия солнца, здесь были пенистые потоки, и черные скалы, и сосны, и ели, и богуяр. На вершинах совсемсовсем близко сверкал вечный снег. Леа любила эту свежую суровость.

Но в такую рань ее неодолимо влекло море. Опуститься в соленую глубину его волн, напоить свое тело его силой.

Леа на воздушной лодке плыла над спящей Землей. Это утреннее общение с природой ей было необходимо, как глоток горячей воды в сильнейший мороз.

Прогулка заняла не больше часа. Леа укрепляла лодку у поручней своего балкона, когда увидела отца Павлий Зорь бежал к ней, сощурясь от солнца и улыбался.

– Они заговорили, Леа! Заговорили!!!

Она стояла перед ним на фоне сверкающих вершин, нежно-розовая в лучах поднимающегося горного солнца. Леа одета в свободно падающее мягкими складками белое платье. Слегка приподняв острый подбородок, она смотрит отцу прямо в глаза.

– Радиар-12 поймал сигналы протонного слоя – голос космоплана "Вперед!"

Радость, но не изумление, мелькнула на ее лице.

– Я всегда говорила тебе, папа, что это когда-нибудь случится... Только боялась, что нас тогда уже не будет на свете.

Двадцатитрехлетняя Леа скоро должна была окончить Высшую Школу Астронавтики. Но сейчас когда остались лишь месяцы до выпуска, она вдруг поняла: ее увлечение астронавтикой только дань времени.

Каждый ребенок чуть ли не с колыбели мечтает том, как он помчится в неведомое.

Отец самозабвенно любил небо. Это в какой-то мере передалось и Лее. Ей хотелось быть такой, как отец.

Но теперь Леа убедилась: мир звезд-это не ее призвание, это ей интересно, но это не то необходимое, неотделимое от человека, без чего жизнь теряет всякий смысл.

Когда она изучала историю полета космоплана "Вперед!", она видела не звездную трассу, не потоки частиц, а четырех людей. И у каждого был свой облик, свои надежды и сомнения и свое особенное большое сердце.

В последние месяцы она все читала и перечитывала древние книги. Луна, Венера, Марс-это все с детства привычное. А Леа впервые открывала их, как открывали те, давно ушедшие люди.

Леа вышла на балкон, площадку с низенькими перилами, нависшую над пропастью.

Отсюда открывался простор гор, аромат их дыхания, отсюда видны стремительные потоки, и здесь слышен вечный шум деревьев. Здесь хорошо думалось.

Но сегодня Леа не могла сосредоточиться. Слова отца о пойманном сигнале из бесконечности тревожили ее. Неужели она увидит живыми, настоящими тех, о ком ей в детстве отец рассказывал сказки, кого по существу создало ее воображение?

Был ноябрь. И здесь, на большой высоте, среди гор стало прохладно.

Леа вернулась в комнату, взяла плед, большой, мягкий, но почти невесомый, на нем причудливым узором сплетались блеклые золотисто-зеленые и кремовые полосы, привычным движением накинула его на себя. Стало тепло и уютно.

Мгла прикрыла горы. Начался оплошной снегопад.

Леа даже себе стеснялась признаться, что ее неодолимо тянет писать.

В поисках сильных характеров Леа обращалась к прошлому, к эпохе первых астронавтов Она знала – именно в те давние времена родилась великая Человечность.

Леа, полузакрыв глаза, смотрела в серую даль гор, вдруг слившихся с небом. Здесь часто так бывает: утро-лучезарно-светлое, почти летнее, а день пасмурный, зимний. Зоркий взгляд Леи отметил множество лыжников на горных тропах. Сегодня праздник Первого Снегопада, а его особенно любила молодежь.

– Нина Александровна Орлова, Павел Зарецкий Сурен Маргулян, Саила Черненко, – выговаривала Леа их трудные имена.

Она долго мысленно вслушивалась в эти созвучия, как бы стараясь прочесть в них источник сил тех людей.

Снегопад придвигался все ближе и ближе, огромные хлопья опускались в безветренном воздухе. снег усыпал светлые кудри Леи, ее плечи. Но под легким покрывалом было тепло. Говорят, русские любили зиму, суровую, долгую зиму.

На экранах воздушных телевизоров пламенело густо-красными огнями имена Павла Зарецкого и его спутников. И смотрели лица с древних портретов Павел чуть сощурился, устремившись вперед; радостно, от всего сердца, смеялся Саша Черненко, oн приветствовал неведомое, как приветствуют жизнь как радуются каждому восходу дня; Сурен Маргулян был спокоен и даже важен, чуть высокомерный и уверенный в себе, и, наконец, прекрасная, как первая любовь, Нина Орлова со своей немеркнущей молодостью, с печалью раздумья в темных глазах.

КОСМОПЛАН ВОЗВРАЩАЕТСЯ НА ЗЕМЛЮ

В последнее время Павлий Зорь редко покидал Землю.

На Земле по-прежнему оставались основные научные центры главнейшее руководство разумной жизнью

На Марсе и на Венере была сосредоточена ядерная энергетика, химия, тяжелая промышленностьвсе то, что требовало создания громоздких сооружений, что могло отравить атмосферу вредными испарениями. Земля слишком хороша для жизни, и ее просторы заполнялись садами, парками и лесами. В недрах Марса и Венеры вполне достаточно сырья. Работали на этих планетах автоматы. Их обслуживало мало людей. Три месяца жизни отдавал каждый мужчина работе на одной из этих планет.

Павлий Зорь готовился к поездке на Плутон. Перед отлетом он заскочил в Дом Диких Гор и нашел Лею на балконе. Она смотрела возаушный телевизор, и когда Павлий Зорь вошел, над вершинами уже весенних затуманенных гор плыло огромное изображение Павла Зарецкого.

А вверху взъерошенные ветрами небо и рвущиеся к Земле лучи солнца.

Леа хотела очень многое сказать отцу.

Но он заметно волновался. Это, действительно, не так-то просто – встречать людей, живших шестьсот лет тому назад

И Леа ничего не успела сказать. Лодка отца скрылась в тучах, серо-синих и низких, напитанных апрельскими испарениями.

Чувство нереальности окружающего охватывало каждого, кто попадал на Плутон. Создавалось впечатление вечного сна. Этому способствовало сочетание ледяного пейзажа планеты с резко измененным ритмом движений. Здесь по-иному ощущались мускульные усилия.

В зеленой мгле выступали желтоватые скалы, сложенные из снежно-белых пород. Были и голубоватые моря, моря жидкого азота. Они колыхались тяжелой и густой волной, и над всем давлело черное небо. Но звезды мерцают, мерцают в довольно плотной атмосфере водорода и гелия. Рядом – не одного светила. А солнце кажется слишком маленьким.

Сейчас Плутон не только последняя ступень Солнечной системы, откуда с наименьшей затратой энергии могут отлетать звездные корабли. На его поверхности благодаря колоссальному переохлаждению и сжатию – озера жидкого азота и кислорода, а в атмосфере девяносто процентов водорода – неистощимый источник для получения пиозина. Плутон стал колоссальной лабораторией, самой грандиозной, которую когда-либо создавали люди. Здесь в гигантских масштабах проводилась проверка гипотезы Доса Дина о "соответствии миров". Гипотеза подсказывала возможность покорения отрицательнои энергий.

В холодной мгле неба терялись очертания эллиптических энерготронов Дина.

Тяга молодежи на Плутон очень велика. Освоение планеты это главнейшая задача современной культуры.

Десять кораблей прибыли встречать астронавтов.

Космопланы стояли у огромного ярко освещенного изнутри здания Наблюдений. Там укрылись прибывшие. Стены из тиовита защищают от самых сильных излучений. И только сквозь узенькие смотровые окна можно наблюдать за подходом кораблей.

Древний космоплан приближался к планете темюй, плохо видимой громадой. Его сопровождали вылетевшие навстречу два маленьких планетоплана – два неярких огонька.

Космоплан приземлялся долго и тяжело, потом замер, неуклюже ткнувшись в метановые торосы. Целое облако легкой пыли повисло в воздухе. Пыль медленно оседала.

И наконец из серого сумрака выступило густое, темное облако.

И люди на какое-то мгновенье растерялись. Это был не он! Это был не тот космоплан "Вперед!", который шесть столетий тому назад покинул Землю.