Текст книги "Семь корон зверя"

Автор книги: Алла Дымовская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 38 страниц) [доступный отрывок для чтения: 14 страниц]

– Знаешь, без наших занятий стало как-то скучно, – то ли призналась, то ли вздохнула Рита.

– Но мне нечему больше тебя учить, – просто сказал Миша, ничего более не добавляя и не комментируя.

– Тогда почему я бездельничаю? Жизнь вокруг кипит, все заняты, ты в разъездах и шепчешься по углам с другими братьями, а я? Мне не доверяют? – капризно пожаловалась Ритка, по-детски перекладывая свои мелкие беды с больной головы на здоровую, не замечая в упор несправедливости и смехотворности своей ревности.

– Мне казалось, что и твоя жизнь бьет ключом, особенно личная, – ответил Миша, и вежливость в его словах была неотличима от ехидства. – Разве не так?

– Но мне бы хотелось быть полезной, – смутилась Ритка, уело метко брошенное, потому не в бровь, а в глаз. – Могла бы и тебе помогать – все же ты меня учил.

– Насколько я понимаю, это значит что-то вроде «спасибо», – как тихое эхо прозвучал голос Миши. – Но разве ты знаешь, чем я занимаюсь? Прежде чем помогать, надо для начала представлять себе, в чем именно!

– Так расскажи мне, и я представлю, – робко попросила Рита. – И вдруг да пригожусь?

– Тебе может не понравиться род моих занятий, а назад уже не будет пути. – Миша вопросительно и чуть тревожно посмотрел на девушку, словно авансом искал ее одобрения. – Так как, мне молчать или говорить?

– Звучит зловеще. Но я не испугалась. – Ее легковесная сторона взяла верх, и Рита не желала быть серьезной – как знать, вдруг Миша интригует и нагнетает, только бы заинтересовать и привлечь внимание, набивает цену, недалекий и влюбленный. – Выкладывай свои тайны, пока я не соскучилась и не ушла.

– Видишь ли, всем надо как-то зарабатывать на жизнь, но не у всех есть наши, к примеру, твои и мои, возможности, при этом нет и наших ограничений, ты меня понимаешь? – превращать важность момента в балаган даже на потеху понравившейся девушке Миша никак не собирался и был сух и строг.

– Конечно, понимаю – я же не клиническая идиотка. – И Ритка тут же блеснула гениальной по банальности догадкой: – И уж деньги в общину идут точно не от продажи собачьих консервов. Дела-то у вас завариваются покруче?

– Можно и так сказать. Бизнес пусть и семейный, но высокодоходный и по сегодняшним временам не вопиюще необычный. Так вот...

И Миша поведал, не слишком напирая на детали, основы прибыльного предприятия, особенно обозначая тот очевидный факт, что так, что эдак, убивая ради жизненно необходимого «сока» или просто на заказ, вамп одинаково добывает свои законные средства к существованию. Такова судьба обычного человека – быть источником их безбедного существования, и убийство есть убийство, разница не велика: умертвить корову ради мяса на обед или из-за шкуры на одежду. Но быть исполнителем и носителем воли общины, даже когда хозяин думает и решает за всех, – тяжелая ответственность, и будет ли она по плечу?

Нет смысла отрицать пробежавшие внезапно, колющие мурашки морозного страха, была и легкая оторопь, но был и интерес, нездоровый и освобождавший внутри нечто томящееся и дикое, словно руки зачесались от зуда любопытства и нетерпения опробовать саму себя. Отчего-то на ум пришла Никита и, совершенно не к месту, мускулистый Арнольд в роли злобного Терминатора. Но Рита уже узнала про себя что хотела и нарушила затяжное молчание: да, интересно, да, она рискнет и попытает на новом горизонте удачи.

Так в боевом отряде, как Миша и обещал, появилась девушка. Хозяин, словно одобряя незатейливый Ритин выбор, что ни вечер позволял ей появляться в своей спальне, дарил лаской и вниманием. Но не выспрашивал и не пытался влезть в душу, а только излучал уверенность и тепло, потоки нужные и освежающие и на этот раз предназначавшиеся лишь для нее одной. Рита была на седьмом небе счастья.

Дело, как и положено в прилично поставленном заведении, шло своим чередом. Не имея возможности выхода на самый верх, Миша, представив готовый проект «Последней вечеринки заблудшего милиционера», запросил помощи у хозяина. Яну Владиславовичу пришлось явить себя на свет, то есть проехать на пассажирском сиденье иностранного авто, указывая Мише лишь нужное направление. Оставив помощника сторожить у руля, хозяин посетил ресторацию известного форелевого царства, но вовсе не в качестве любителя рыбы. Миша мог только догадываться о возможных визави своего шефа, но выяснять подробности не считал нужным и на хозяина обиды за вторые роли не держал. Каждый должен заниматься своим делом: богу – богово, кесарю же – кесарево, – это было его жизненным девизом.

Результат вояжа сказался на следующий же день. Связной посыльный дал знать, что сами знаете кто, а в миру полковник Кривонос информацию принял к сведению и доставку груза на место по возможности обеспечит в нужной упаковке и в именинный замов вечер. Мише оставалось соответствующе организовать приемку и отправку по не имеющему земных координат адресу. Упорный и дотошный, он взялся за работу.

Настал и Ритин черед проявить и опробовать полезные свои возможности. Хотя задача ее на первый раз была малоответственна и проста. О личном риске речь и не шла, слишком невероятным представлялся телесный ущерб. Но чистота и виртуозность исполнения не допускали темных, порочащих качество, пятен. Выкатив из гаража разъездную «Волгу», репетировали возможные варианты диалога и поведения, появления и привлечения и незаметного ухода. Рита была старательна и послушна, хлопоты с ней доставляли Мише удовольствие. Блеск милых глаз, вне сомнений предназначался не ему, но Миша отгонял жужжавшую мухой ревность, верил хозяину и довольствовался наставнической дружеской близостью. Тем временем на часах их стараний шел обратный отсчет. И вот «день Х» наконец вступил в свои права.

В то утро никто в доме не суетился и не заражался нервозностью, кроме самой Риты. Завтрак прошел своим чередом, мирно и традиционно вкусно, ничто даже намеком не предвещало беды. Откушав, Рита хвостиком потянулась вслед за Мишей из-за стола. Не за чем, а только по привычке последних дней и чтобы занять себя и унять дрожь ожидания. Чужая уравновешенность была для нее лучшим лекарством.

– Миш, слышишь, Ирена обещалась меня причесать и с одежкой помочь, перед тем как нам ехать-то, хорошо, да? – Рита семенила по двору чуть сзади Миши, обращаясь будто вдогонку.

– Смотрите не перестарайтесь, – мягко и со смешинкой ответствовал Миша, но не обернулся и на Риту не посмотрел.

– А почему ты не захотел в команду Ирену? Вы с ней, я слыхала, в ссоре? Я никому не скажу, честное слово! – Обещание, данное мадам, Рита помнила, но не обладала ловкостью просительницы, оттого и начало вышло неуклюжим.

– Я никогда не ссорюсь. – Миша сказал спокойно, как говорят правду без сомнений, только с легким зловещим оттенком, предполагавшим иные решения возникающих неприятностей отношений. – Мадам же в ее теперешнем настроении не может быть полезной в деле, а только навредит.

– Ирена? Да что ты, Миш? Она же наша, своя! – Рита изумилась и задрала изо всех сил бровки на самый лоб, причем очень натурально.

– Я не имел в виду умышленных действий, но невольно мадам вполне может осложнить нам работу. – И оглянулся наконец и пояснил: – Если выставлять себя и свой успех, желание отличиться и стать выше других, то с таким багажом можно пустить ко дну любую лодку, тем более что мадам поплывет в ней не одна. Нам такая компания не нужна, особенно сегодня. Мы идем на тщательно спланированное задание, за что, между прочим, заплатят деньги, нужные для всех. Мы идем работать, понимаешь меня, р-а-б-о-т-а-т-ь, а не на Олимпийских играх соревноваться.

Дальше шли в молчании. Рита с вопросами больше не приставала, задумалась. Миссия примирения оказалась куда сложнее, и ей самой требовалось время осмыслить, кто прав и кто плывет против течения. Выходило по всему, что Миша говорит дело, но и мадам было жаль. Проводив следом своего вновь обретенного наставника до гаража, Рита отстала. Покрутилась немного по безлюдному двору и, не найдя другой компании, отправилась к себе.

Тяжелые мысли не терзали Риту, хотя она не могла не отдавать отчета, в чем именно предстоит ей участвовать нынешним вечером. Колыхался лишь легким маревом страх, сродни тому, который испытывает всякий начинающий актер перед первым в своей жизни профессиональным выходом на сцену. Совесть не посещала ее и не туманила горизонт, новая роль диктовала свои условия и не терпела сентиментальности. Рита напросилась добровольцем и путь свой представляла столбовой дорогой полезности и благодарности в отношении новой семьи.

Когда одиночество стало давить со стен, решила спуститься вниз, к хозяину, который в последние дни был очень нежен с ней и ни разу не хлопнул перед Ритой дверью. Ее ожидали и на сей раз. Обычный сценарий посещения тоже ничуть не изменился. Сначала была постель, позже хозяин задержал ее руку и усадил девушку рядом с собой для традиционной задушевной беседы.

– Сегодня, я знаю, твой дебют. Ты довольна выбором? – Хозяин не любил длинных речей и предложений, но Рита, ей казалось, понимала его с полуслова. Все же какие удивительные у него глаза, будто светящиеся темнотой, смотришь и не можешь увидеть дна, не в силах оторваться. И говорят с ней так, как невозможно выразить обычным земным языком, и словно читают все ее мысли, храня собственные в тайне за семью печатями.

– Я отчего-то боюсь, – призналась ему, не могла не доверить тревогу, – хотя не представляю даже, чего теперь могу испугаться.

– Не думаю, чтобы ты тряслась за свою жизнь – это было бы для вампа смешно. – Опять он понимал и облекал в слова суть ее страхов, загадочное, сверхъестественное существо. – Не бойся, ты храбрая и злая, когда в том есть нужда, ты не опозоришься. Тем более что будешь не одна. Всегда помни об этом!

– Хорошо, я буду помнить, – сказала и успокоила страхи, повторила снова, убаюканная звуком своего голоса, – я буду помнить.

Хозяин не пожелал ей удачи на прощание, но это было бы лишним, неуместным. Подобным пожеланием напутствуют только слабых, а Рита отныне собиралась держать причитающуюся ей по праву удачу в собственных руках. И ее, Риту Астахову, слабой никто не назовет. Она уже не раз видела кровь и смерть и не спасовала. Устоит и сегодня. Просто ей предстоит иного сорта охота, но ничего необычного. Однако мадам Ирены на всякий случай она до вечера старательно избегала.

Около шести часов вечера, плотно отужинав, команда собралась у стоящей перед домом машины. Брали на работу, как повелось, обычную отечественную «Волгу», но попробуй догони – движку несуразного шедевра русского автомобилестроения позавидовал бы и Шумахер. Не суетились: Стас с ленцой докуривал «сотку», Макс с Сашком, неведомо зачем, проверяли миниатюрные и безукоризненно исправные передатчики. Миша велел взять технику скорее из перестраховки, потому как, по сути, настоящий вамп в ней не очень-то нуждался – любой из них, здесь присутствующий, прекрасно слышал малейший шорох на многие десятки метров вокруг.

Сборы вышли недолгими. Оружия не брали никакого, да и зачем? По силе и скорости каждый был равен смертоносной торпеде, убивал голыми руками. Тем более стрелять было никак нельзя. Дескать, напали обкурившиеся из молодежной ватаги, пусть шпану и трясут долго, пока не отпадет надобность, может, кого и упекут для понта. И ни малейшего намека на заказуху: проломили по пьяни череп – и конец. Ищи-свищи ветра в поле. В семь часов тронулись с Божьей помощью. Ребята все в защитного цвета, свободных тонких куртках, Рита при параде, как и полагалось по сценарию. Накрасилась и оделась самостоятельно, без помощи мадам, и тем гордилась. Миша осмотрел придирчиво и остался доволен. Получилось очень мило – образ славной девчонки, приличной и хорошо одетой, чуть мальчишеский и задорный. Такую не отгонишь с пренебрежением, как обычную путану.

Машину бросили по приезде на проселке, в кустах. Далее на место шли пешком. По одному, в скрадывающих фигуры предвечерних сумерках. Хорошо, что дом, снятый незадачливым и семейным подполковником, находился с края, у дороги, последним в ряду частных садов и огородов. Тихо рассосались по близлежащим, еще шумным палисадникам и, никем не замечаемые, затаились. Рита на время ожидания притулилась подле Миши – ее выход приходился на момент приезда авто с клиентом. Но неудачи случились и спланировали себя еще до их прибытия в точку рандеву, непоправимо и нелепо в последние секунды офицерского разъезда.

Майор Гора Крапивин от природы не отличался особым умственным богатством, но с успехом заменял недостачу пройдошливой хитростью и благочинным лизанием седалищ вышестоящему начальству. Имея сомнительные достижения по роду своей основной службы, был непревзойден на поприще доносительства и умело замаскированного стукачества – навыка, освоенного еще со времен активной комсомольско-райкомовской юности. Важных и масштабных осведомительских интриг ему, само собой, не доверяли, но и говнистость милицейского радетеля не находила желающих быть испытанной на себе. Оттого Гору обхаживали и даже, упаси Бог, «за глаза» не трогали. Откликаясь на гордое и звучное имя, в бумагах майор имел совсем иное прозвище – Горсовет Иванович Крапивин. Столь срамным по нынешним временам обзывательством наградили Гору темные его родители-выдвиженцы, не погасившие своевременно в груди зарницы коммунистического завтра. Пресловутому же Сочинскому горсовету особенно был благодарен Крапивин-папаша, заимевший в нем, после тяжких добывательских трудов, пост заместителя его председателя. Пребывая на этой конечной вершине своей мученической карьеры, он и облагодетельствовал младшенького сыночка.

Гора за всю свою продолжительную трудовую жизнь не пропустил ни одной служебной неофициальной посиделки, куда был зван обычно с завидным для порядочных людей постоянством. Фуршет по случаю именин второго зама по ОБЭП Ложкина не явился исключением. Держа недремлющее око настежь, а чуткий нос по ветру, Гора улавливал и предвидел конъюнктурные климатические колебания еще до того, как им предстояло проявить себя публике. Нюхательный его аппарат именно в этот роковой вечер торжества принял необычный сигнал: в районе первого неугодного зама наблюдалось существенное потепление. Гладких и сажен был одесную от именинника, и сами знаете кто привечал и подливал, каялся в недоработках взаимопонимания и обещался исправиться, жить дружно и предлагал выпить на брудершафт. Майор Гора не стал избегать случая и рассыпался перед вошедшим в неожиданную милость Гладких мелким подхалимством, в уме уже привычно перебирая возможные выгоды и новые плацдармы для исправительных доносов. Был он, к несчастью, дурак настолько, насколько и подлец, и, что хуже всего, инициативный.

При заключительном, с объятиями, прощании на суровом цементном крыльце районного управления сами знаете кто сделал широкий начальственный жест в сторону выжидающей и готовой рвануть по первому зову милицейской с мигалкой «девятки»: бери, подполковник Гладких, пользуйся. До дому домчит с ветерком, а кто старое помянет, тому и глаз вон. Сам же сами знаете кто барином сел в недавно выбитый в фондах новенький «БМВ» и, не дожидаясь общего разъезда, укатил первым. Если б он знал! Если бы мог предвидеть, что мудаковатый и пустодеятельный майор Крапивин решит пьяной своей головой ковать железо, пока оно горячо! И ни больше ни меньше, а напросится в попутчики в благодарственную «девятку», подобострастно намереваясь проводить «успешного» Гладких до самого его родного двора и, конечно, не закрывая словоразборный кран ни на минуту. Жалобно сетовавший на очевидную нетрезвость и последующую невозможность нахождения за рулем собственного передвижного средства «ВАЗ-2110», майор Гора был сочувственно усажен подобревшим Гладких рядом на заднее сиденье, и машина тронулась, ведомая молоденьким, только что из рядов Вооруженных сил, младшим и зеленым сержантом Маминым Петрушей. Пьяный или трезвый, Гора, находясь на службе и при форме, никогда и ни за что не расставался с табельным своим другом «тульским токарем», не клал его в сейф и не бесчестил изъятием обоймы. Ни разу так и не употребленный в дело вороной его спутник придавал Горе значимости в собственных глазах, вызывая из подворотен сознания малолетнего пацана, горделиво хвастающего уличным приятелям отцовским трофейным «вальтером». «ТТ» и нынешним праздничным вечером спокойненько дремал в майорской кобуре.

Около десяти часов наблюдающий Макс подал условный радиознак, означавший появление на дороге, ведущей в Короткий переулок, транспорта с клиентом. Сидящие в засаде подобрались – три часа, проведенные в полной неподвижности и молчании, расслабили и убаюкали. Заняли по расписанию свои позиции. Миша коротко сжал Ритину руку у запястья: пора на выход. В переулке было относительно тихо и абсолютно темно. Мертвецкий свет, пробивающийся от домашних голубых экранов сквозь деревья и кусты, немногим способствовал улучшению видимости, иного же освещения улочка, в целях всеобщей экономии электричества, попросту не имела. Южная теплая чернота прерывалась местами одними лишь яркими блестками звезд. Рита выбралась на дорогу несколько дальше подполковничьего дома и, дождавшись появления двух осторожно ползущих, ощупывающих фар, не торопясь двинулась навстречу.

«Девятка», прошелестев гравием, остановилась. Гладких, усталый и умиротворенный, с трудом вытолкнул свое полное тело в предупредительно распахнутую выскочившим раньше водителем Петрушей дверь. Протянул деревяшкой ладонь на прощание, поблагодарив сержанта без слов одним кивком. Крапивин, разморившийся не столько от водки, сколько от собственного красноречия, мирно и безмятежно дремал на заднем сиденье. Гладких и не собирался его будить. Петруша уже сделал первый шаг к возвращению за служебную баранку, а подполковник – к родимой калитке, как из-за разлапистого куста жасмина вышла молоденькая девушка.

– Мужчины, подождите! – окликнула взволнованно девчушка, тоненькая и приличная папина дочка, и, разглядев мигалку на крыше и надпись по сине-белому борту, обрадованная, заверещала: – Ой, милиция! Как хорошо, что я именно вас встретила. А то иду, иду, все улицы одинаковые, названий не видно, я совсем заблудилась. Меня тетя дома ждет, волнуется, наверное, я ж не местная – из Москвы. Вообще-то мне на Пионерскую надо.

Гладких, благодушный и оттого готовый помочь безобидной и бойкой неместной особе, повернул назад. Молоденький сержант тоже подошел, куда резвее начальника и с корыстным юношеским энтузиазмом. Развернувшись спиной к забору, они стали объяснять, как опознать и преодолеть нужные два поворота до искомого места. Петруша, присмотревшись, отважился намекнуть на позволение просто подвезти девушку домой. Но разрешающего ответа дождаться не успел. Порыв ветра, обрушившийся стремительно то ли с забора, то ли прямо с неба, принял осязаемую форму и с жуткой силой врезался в стриженый сержантский затылок. Петруша рухнул как подкошенный, не успев осознать, что именно с ним произошло. Такой же порыв, но с другой стороны, раскроил череп подполковника.

Рита попятилась назад, к стоящей с ближним светом «девятке», чтобы не мешать Мише и Сашку довершить должным образом начатое дело. Умирающего, хрипящего Гладких стали планомерно и быстро добивать, пиная ногами, имитируя хулиганское и случайное нападение. Пару раз отвесили по ребрам и беспамятному Петруше – для достоверности. Убивать сержанта не было нужды. Операция проходила в почти полной тишине, не прерываемой уже и всхлипами. Убедившись в кончине подполковника, Сашок принялся обыскивать карманы новопреставленного на предмет обнаружения бумажника. Ксивы трогать не стал – не по сценарию. Но склонился над лежащим ничком телом – отстегнуть часы. Миша проделал то же с сержантом Петрушей. Как вдруг задняя дверь милицейского «зубила» медленно открылась и из железного чрева послышалась возня, перемежающаяся чертыханиями, после чего в проеме показались обутая в казенный ботинок нога и рука, сжимающая, вне всяких сомнений, самый банальный пистолет. Свалившийся после остановки на бок и оттого невидимый снаружи, пьяный майор Гора, на всеобщую беду, очнулся. Но, хмельной, недооценил ситуацию, погнался за дешевой геройской славой, намереваясь разогнать борзую шпану одним видом сверкающей стали и для личного удовольствия выстрелить в воздух вслед улепетывающим без оглядки нарушителям. Арестовать сразу двоих хулиганов при одних наручниках бравый майор ни за что бы не рискнул.

Оказавшись ближе всех к нелепой фигуре Крапивина, орущего: «Вот я вас, бляди! Стой, стрелять буду!», Рита не растерялась. Вмиг поняла, что нужно как можно скорее заткнуть неизвестную и неожиданную милицейскую личность, обездвижить и после уже думать, что с незаявленным в программе клоуном делать дальше. Скользнув вбок, обтекая распахнутую дверцу машины, которой на всякий случай прикрывался осторожный Гора, Рита подхватила для верности с земли приличный осколок булыжника. Но могущественный инстинкт самосохранения добавил майору прозорливости и расторопности. Его откормленный, лелеемый организм явственно ощутил, что сейчас его заботливо питаемой сытости навсегда будет положен конец. И, возмутившись неизбежности, майор молниеносно направил дуло в голову стремительно приближающегося ангела смерти в девичьем облике и с непреклонным приговаривающим взглядом.

Рассеянный свет автомобильных фар придавал движущимся фигурам бестелесную расплывчатость теней, некую зловещую незаконченность и нереальность. И потому пистолет, уставившийся черной пустотой прямо в Ритин лоб, не испугал и не произвел должного впечатления. Девушка была абсолютно уверена, что в роковой момент, конечно же, успеет уклониться от огненно-свинцового плевка, к тому же так ли велик будет урон, даже порази пуля цель? Но Миша, в мгновение ока оценивший ситуацию, посчитал иначе. Перелетев тигриным прыжком наискосок через крышу «девятки», он сбил Риту с ног, но какой-то жалкой доли секунды, похищенной у Миши впавшей в панику майорской рукой, не хватило для расправы над не вовремя встрявшим Горой. Крапивин успел все же спустить курок. Удар в грудь был настолько силен, что Миша не смог устоять и, потеряв равновесие, рухнул на оглушенную внезапностью падения Риту. Майор же, не будь дурак, что есть мочи бросился бежать прочь, стреляя на ходу в воздух и вопя изо всех сил: «Помогите! Милиция!», чем перебудил и привел в недоумение всю округу. Стас, сидевший в засаде для подстраховки с дальней стороны дома, метнулся ему наперерез. Напав на майора сбоку, первым делом перехватил запястье и резко вывернул хрустнувшую кость. Гора взвыл от страшной боли и, конечно, выронил спасительное оружие. Следующий удар по основанию черепа прекратил его страдальческую руладу, и майор мешком стал оседать на пыльную дорогу. Из расколотой головы его вовсю безудержно струилась кровь. Стас намеревался бросить околевать ретивого мента и поспешить к своим, но инстинкт охотника, свалившего добычу, взял верх. Поверженный милицейский майор явно уже отдавал концы, так что поступок Стаса не мог иметь последствий. В сладком припадке предстоящего утоления скорый охотник припал губами к ране: вмиг нащупали живительную струю и впились в плоть его «комарики».

У машины Сашок и опомнившаяся наконец Рита хлопотали над лежавшим навзничь Мишей. Рана его была не опасна для вампа, но сильно кровоточила. Потому Сашок, во избежание лишних следов, прижимал как можно крепче к Мишиной груди снятую с себя куртку, все больше пропитывающуюся красным, Рита поддерживала пострадавшему голову. На незапланированный шум явился Макс, подбежал и насытившийся Стас-охотник. Следовало торопиться – из близлежащих палисадников доносились встревоженные голоса, из дома вот-вот могла появиться и обеспокоенная жена Гладких. Где-то рядом уже хлопнула калитка. Братья, подхватив Мишу на руки, не стали задерживаться и, перемахнув через забор, огородами поспешили к оставленной в зарослях «Волге». Дело было завершено, хоть и с помарками.

Когда подъехали к родным воротам, Миша мог уже выйти из автомобиля без посторонней помощи. Кровь больше не текла из пробитой груди, к утру должна была выйти и пуля. Но хозяин, словно учуявший неладное и оттого встретивший их, против обыкновения, на веранде, велел проводить раненого наверх, куда и поднялся следом получить отчет об операции. Тата и мадам Ирена, в глубине души возрадовавшаяся неприятности, приключившейся с непобедимым «архангелом», бросились за мазями и бинтами. Другие обитатели дома тоже отправились по насущным делам. В холле остались только Рита и невозмутимо утонувший в диванных подушках флегматичный Фома. Рита, подумав и не придя ни к какому решению, села рядом с ним. С одной стороны, ей следовало идти и хотя бы приличия ради помогать ухаживать за братом-вампом, схватившим пулю, предназначавшуюся отнюдь не ему. Но с другой стороны, Мишина трогательная и не такая уж остро необходимая самоотверженность приводила девушку в некоторое смущение. Рита не осталась равнодушной, но и не определилась в своем отношении к происшедшему, а потому пребывала пока в бездеятельном замешательстве.

– Макс сказал мне мимоходом, что Мишка напоролся на свинцовое удовольствие из-за тебя. Это правда? – донесся до Ритиного слуха приглушенный, ленивый голос, исходящий словно из глубин дивана.

– Господи, Фома, ну и напугал же ты меня! Я и забыла, что ты тут сидишь, – отозвалась вырванная из раздумий Рита. – Один идиот целил мне в лоб из тэтэшника, так Мишка меня прикрыл. Спасибо, конечно, но я бы и сама справилась.

– Это ты зря. Пуля в голову – это серьезно, – строго заметил ей Фома.

– Отчего же? Или мозги не восстанавливаются? – беззлобно и устало усмехнулась Рита.

– Головной мозг очень даже успешно регенерирует, если ты это имела в виду. Но вот в каком виде он восстановится – это большой вопрос! – Фома был серьезен и не думал шутить. – Может, ты будешь опять наша Ритка, а может, новорожденный беспамятный младенец, ходящий под себя. Как, нравится такая перспектива? И даже не вспомнишь, кто такой Миша. А спрашивается, оно ему надо?

– Выходит, Мишка меня все-таки спас, пусть и не от смерти... – Ритка вдруг примолкла, ненадолго призадумавшись. – Тогда я тем более довольна.

– Интересно, чем, если не секрет? – полюбопытствовал у нее Фома.

– Какой там секрет!.. – Рита непроизвольно потянула Фому за рукав, словно боясь, что тот уйдет и не дослушает. – Понимаешь, я ведь не знала, не была уверена до конца, что мне нужно работать именно с Мишей, что я поступаю хорошо. Но оказалось, что я сделала правильный выбор!

– Что, что ты сделала? – Фома мелко, визгливо засмеялся. – Она сделала выбор! Забудь это слово раз и навсегда, деточка! С тех пор как ты переступила этот порог, ты утратила право что-либо выбирать. Ты не в силах теперь распоряжаться не только своей жизнью, но и собственной смертью. Да– да, ты даже умереть по своему желанию не сможешь, а говоришь о каком-то дурацком выборе! Хочешь ты или нет, но у тебя есть только одна дорога, с которой невозможно свернуть, и что-либо изменить не в твоей власти. Так что иди-ка ты лучше отдыхать и не морочь себя и меня глупостями!

* * *

Приведенный в чувство сострадательными местными аборигенами, соседями подполковника Гладких, сержант Мамин смог принять в конце концов сидячее положение, держась, однако, обеими руками за нестерпимо болевшую ушибленную голову. «Сотрясение мозга, как пить дать!» – подумалось Петруше, но все могло обернуться куда хуже. Непроизвольно он перевел взгляд на лежавшего невдалеке, уже остывающего подполковника, над которым голосила поддерживаемая под руки набежавшими бабами жена, рядом жался и ее малолетний сынишка. Где-то почти рядом взвыли милицейские сирены – жители переулка времени зря не теряли, и оперативный наряд был в пути.

Откуда-то из дальней темноты до сержанта донеслись возбужденные крики: «Ребята, глядите, да тут еще один и вроде тоже холодный!» Петруша, плюнув на свою безбожно раскалывающуюся и кружащуюся голову, бросился на голоса, вспомнив, что в машине с ними ехал и неизвестно куда подевавшийся майор Крапивин. Растолкав сгрудившихся мужиков, Петруша плюхнулся рядом с телом на колени, одновременно осветив его выхваченной из кармана зажигалкой. Сомнений не было: в кровавой черной жиже, смешанной с придорожной грязью, лежал Гора Иванович. Ни на что особо не рассчитывая, сержант прижал пальцами шейную артерию майора, заранее печально вздохнув. Но под пальцами неожиданно екнуло, потом еще и еще. И, ополоумевший от радостного шока, Петруша закричал что было сил: «Жив! Жив, он жив! „Скорую“ сюда скорее, „скорую“!»