Текст книги "Одиночество инспектора Уэста. Сатанинский микроб. Покушение на леди"

Автор книги: Алистер Маклин

Соавторы: Джон Кризи,Эван (Ивэн) Хантер
сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 34 страниц)

– Вам крышка, Кэвел, – прохрипел он, задыхаясь. – Слишком много вы на себя берете. Нападение без причины... – Он вздрогнул и умолк, увидев приближающуюся к лицу рукоять «хэкати». Инстинктивно он закрыл лицо обеими руками, но тут же застонал от боли, получив удар под ложечку. На этот раз он лежал бездыханным дольше прежнего, а когда наконец, шатаясь, поднялся на ноги, то выглядел довольно неважно. – Его глаза по-прежнему светились яростью, но теперь в них был еще и страх. Подняв «хэкати», я сделал два шага к нему. Макдональд машинально отступил на столько же назад и, наткнувшись на кушетку, тяжело плюхнулся на нее. Лицо его выражало гнев, возмущение и боязнь получить еще удар. Мы оба злились. Я – за свой поступок, он – потому, что вынужден был подчиниться мне. Макдональд не хотел говорить, но оба мы знали, что он заговорит.

– Где вы были, когда убили Бакстера и Кландона? – спросил я, все еще держа наготове «хэкати».

– Узнайте у Харденджера, – вяло ответил он. – Дома. С тремя друзьями играл в бридж. Почти до полуночи.

– С друзьями?

– Старый сослуживец, местный доктор и викарий. Этого вам достаточно, Кэвел? – Вероятно, он приходил в себя.

– Никто лучше докторов не разбирается в смертях. Раньше и священники лишались сана за это. – Я поглядел на серый набивной ковер: если кто уронит бриллиантовую галстучную булавку в такой ворс, то придется вызывать ищейку. Потом произнес спокойно:

– Гляньте на рисунок этого ковра, доктор.

Пятьсот фунтов зарплаты не дают возможности покупать такие ковры.

– Вы приехали меня оскорблять, Кэвел? – К нему возвращалось самообладание, а я хотел только, чтобы он не вел себя глупо и не схлопотал еще.

– Тяжелые шелковые портьеры, – продолжал я, – стильная мебель, прекрасная хрустальная люстра, большой дом. Спорю, что весь он богато обставлен. Откуда у вас деньги, доктор? Играете в пульку? Шулер?

Он с минуту глядел на меня так, будто собирался послать к черту, я даже приподнял «хэкати» ровно настолько, чтобы заставить его отказаться от своего намерения.

– Я холостяк, иждивенцев не имею. Могу потрафить своим вкусам, задыхаясь от гнева, сказал он.

– Счастливец. Где были прошлой ночью между девятью и одиннадцатью часами?

– Дома, – нахмурившись, сказал он.

– Уверены?

– Конечно, уверен. – Он, по-видимому, решил, что лучше всего и безопасней изобразить скрытое негодование.

– Свидетели есть?

– Я был один.

– Всю ночь?

– Всю ночь. Моя домработница приходит утром в восемь.

– Это может плохо для вас обернуться, отсутствие свидетелей.

– На что вы намекаете? – озадаченно спросил он.

– Скоро узнаете. Вы не водите машину, доктор, не так ли?

– Как ни странно, вожу.

– Но в Мортон ездите в военном автобусе?

– Да, я предпочитаю... Это вас не касается.

– Верно. А какую машину вы водите?

– Спортивный автомобиль.

– Какой марки?

– "Бентлик-континенталь".

– "Континенталь". Спортивный автомобиль, – я буравил его взглядом, но он уставился в ковер – возможно, все же обронил бриллиантовую булавку – Ваш вкус к машинам такой же, как и к коврам.

– Это старая машина. Подержанная.

– Когда купили?

– Какое это имеет значение? Под что вы подкапываетесь, Кэвел? – резко спросил он.

– Когда купили?

– Два месяца назад. Или три. – Он вновь уставился в ковер.

– Говорите, машина старая? Сколько ей лет?

– Четыре года.

– Четыре года! Такой «континенталь» не продают по цене консервной банки. Он стоит пять тысяч фунтов. Откуда у вас появилось пять тысяч фунтов три месяца назад?

– Наличными я заплатил всего тысячу, а остальные буду отдавать три года. Так многие покупают, вы это знаете.

– Расширенная кредитная система после долгих уговоров. Это для таких, как вы. Для меня и мне подобных это считается дорогой покупкой. Давайте-ка поглядим на ваше дорогостоящее соглашение. – Он показал мне договор.

Беглого взгляда было достаточно, чтобы убедиться в правдивости его слов. Какое у вас жалованье, доктор Макдональд? – спросил я.

– Немногим больше двух тысяч в год. Правительство не очень щедро.

Он перестал возмущаться и злиться. Интересно, почему?

– Итак, после уплаты налогов и вычета прожиточного минимума у вас не останется и тысячи в конце года, а в три года вам не набрать трех тысяч. И все же, согласно соглашению, вы должны в три года выплатить четыре с половиной тысячи плюс проценты. Как вы думаете решить эту математическую шараду?

– У меня имеются два страховых полиса, по которым я получу в будущем году. Сейчас их вам покажу.

– Не беспокойтесь. Скажите лучше, доктор, чем вы так расстроены?

– Я не расстроен.

– Не врите.

– Ладно, вру. Да, я взволнован, нервничаю. Ваши вопросы подействуют любому на нервы. Возможно, он и прав.

– И почему это вас так волнует, доктор? – спросил я.

– Почему? Еще спрашивает! – Он со злобой взглянул на меня и снова уткнулся в ковер, снова принялся за поиски бриллиантовой булавки. – Мне не нравится тон ваших вопросов. Мне не нравится, куда вы клоните. И никому бы не понравилось.

– А куда это я клоню?

– Не знаю. – Он помотал головой, не поднимая глаз. – Вы хотите доказать, что я живу не по средствам. Не знаю. Не знаю, куда вы клоните.

– Глаза у вас нынче красные, доктор, и, простите, от вас несет виски так, будто вы всю ночь пили. Провели ночь за бутылкой? Нет, положительно вам пошла на пользу пара ударов в солнечное сплетение. Любопытно, а вы у нас всегда считались умеренно пьющим. Вы были один всю ночь, а умеренно пьющие не пьют в одиночестве. Именно поэтому они и умеренные. Вы одиноко пили ночью, и пили много, доктор. Любопытно, почему? Волновались? Ожидали появления Кэвела с его назойливыми вопросами?

– Перед сном я обычно немного выпиваю, – сказал он, оправдываясь и по-прежнему разглядывая ковер. Теперь он пытался скрыть выражение лица. И представьте, не стал от этого алкоголиком. Много ли – один стаканчик?

– Или два, – поддакнул я, – но когда стаканчик превращается в целую бутылку виски, то это уже не стаканчик. – Я огляделся и спросил:

– Где ваша кухня?

– Что вы...

– Черт возьми, не тяните.

– Пройдите прямо.

Я вышел из комнаты и очутился в безупречно сияющем сталью и никелем чудовище, которое предназначалось для операционной, но в последний момент почему-то превратилось в кухню. Это тоже требовало денег. В сияющей раковине нашлось убедительное доказательство, что доктор Макдональд не ограничился перед сном стаканчиком. Почти пустая бутылка виски с валяющейся рядом отвинченной металлической пробкой. Грязная пепельница, полная смятых окурков сигарет. Услышав за спиною шаги, я оглянулся. У порога стоял Макдональд.

– Ладно, – устало сказал он. – Да, я пил. Пил несколько часов подряд.

Я не привык к подобному, Кэвел. Я не полицейский. И не военный. Два страшных убийства. – Его передернуло: если он играл, то играл отлично. Бакстер многие годы был моим лучшим другом. Почему его убили? Остановится ли убийца на этом? Знаю, что может натворить этот дьявольский микроб. О боже! У меня есть все причины волноваться. Даже слишком много причин.

– Это так, у вас была причина, – согласился я, – и даже сейчас имеется. Впрочем, я уже напал на след преступника. Возможно, вы будете его следующей жертвой. Об этом стоит задуматься.

– Ради бога, убирайтесь и оставьте меня в покое, бессердечный сатана, – простонал он.

– Ухожу моментально. Держите двери на замке, доктор.

– Вы еще пожалеете, Кэвел. – Едва я сообщил о своем намерении уйти, он снова расхрабрился. – Посмотрим, будете ли вы таким наглым, когда вас вызовут в суд и обвинят в насилии.

– Не болтайте глупости, – коротко бросил я, – никогда вас и пальцем не трогал. Никаких следов нет, значит, вы на меня наговариваете. Но и тут я вас опережу.

Я вышел из дома. Увидел очертания гаража, где должен находиться «бентлик», но меня он ни в коей мере не интересовал. Если люди хотят иметь симпатичную, неброскую и обычную машину для воровских или тайных дел, то никогда не будут брать в кредит «бентлик-континенталь». Я остановился у телефона-автомата и под предлогом уточнения адреса Грегори сделал два коротких звонка – Уйбриджу, который, я знал, не мог помочь мне, и Кливдену, который и дал нужный адрес. Оба они весьма нервно восприняли мои звонки на заре, но успокоились, когда я объяснил, что мне срочно нужен адрес, поскольку расследование достигло критической стадии и может задержаться еще на день. Оба старались расспросить о ходе поисков, но ничего не добились, ведь мне действительно ничего не было известно.

В 7.15 утра я нажимал звонок двери в дом доктора Грегори, точнее дом, где жил доктор Грегори. Пансион высшего класса, который содержала вдова с двумя дочерьми. У подъезда стоял морской синевы «фиат-2100» автомобиль Грегори. Было еще совсем темно, холодно и сыро. Я очень устал, и нога так сильно болела, что я с трудом соображал, что же надо делать.

Дверь открылась, вышла полная седая женщина. Это была сама хозяйка, миссис Уитхорн. По слухам, хозяйка беспечная, довольно свободных правил вольготного пансиона. Желающих поселиться в этом пансионе было много: хозяйка славилась своими кулинарными способностями.

– Кого это принесло так рано? – добродушно-ворчливо спросила она. Надеюсь, не полицию.

– Именно ее, миссис Уитхорн. Моя фамилия Кэвел. Мне хотелось бы видеть доктора Грегори.

– Бедный доктор Грегори! Он уже достаточно общался с вашими людьми.

Ну, заходите-ка лучше, а я пойду посмотрю, встал ли он.

– Укажите его комнату, я сам отыщу, если не возражаете, миссис Уитхорн. – Она на минуту замешкалась и потом неохотно объяснила, куда идти.

Пять ярдов по большому холлу, затем в боковой проход и – я оказался у двери с табличкой, на которой написано его имя. Грегори уже был на ногах, но, должно быть, только что встал. На нем был поношенный коричневый халат, наброшенный поверх пижамы. Он еще не успел побриться.

– Кэвел? – сказал он без особой радости. Встречающие на рассвете полицию редко бывают дружелюбно настроены. Но, в отличие от Макдональда, он был по крайней мере любезен. – Входите-ка. Садитесь. Вид у вас очень усталый.

Я чувствовал себя именно так. Сел на предложенный стул и огляделся. У Грегори не было такого пристрастия к мебели, как у Макдональда, но ведь он жил в пансионе. Комната, где мы находились, служила кабинетом, а спальня, наверное, была за дверью дальней стены. Потертый, но все же приличный ковер, пара кресел, тяжелый дубовый стол с плетеным креслом, пишущая машинка и одна стена, полностью занятая книгами, – вот и все, что здесь было. В каминном очаге виднелись остатки вчерашнего огня – белый пепел от сгоревших березовых поленьев. В довольно холодной комнате воздух был спертым. Грегори еще не соблазнился скверной привычкой англичан открывать окна при любой погоде. В воздухе чувствовался какой-то странный запах, слабый, трудноуловимый.

– Чем могу быть полезен, Кэвел? – спросил Грегори.

– Обычные вопросы, доктор Грегори, – спокойно сказал я. – Знаю, время весьма неподходящее, но сейчас дорога каждая минута.

– Вы совсем не спали? – проницательно спросил он.

– Еще нет. Я был занят... визитами. Боюсь, эти визиты не прибавят мне популярности. Я только что от доктора Макдональда. Кажется, он не очень обрадовался, что его вытащили из постели.

– Макдональду это наверняка не понравилось, – деликатно сказал Грегори. – Он довольно несдержанный человек.

– Вы с ним в хороших отношениях? Друзья?

– Скорее коллеги. Я ценю его работу. Но почему вы об этом спрашиваете, Кэвел?

– Неизлечимое любопытство. Скажите, доктор, у вас имеется алиби на прошлую ночь?

– Конечно, – озадаченно ответил он. – Я все рассказал мистеру Харденджеру. С восьми и почти до полуночи я был на дне рождения дочери миссис Уитхорн...

– Простите, – перебил я его, – речь идет о позавчерашней ночи, не прошедшей.

– Ага, – с беспокойством поглядел он на меня, – что, были... были еще убийства?..

– Больше не было, – успокоил я его. – Итак, доктор?

– За позапрошлую ночь? – слегка улыбнувшись и пожав плечами, переспросил он. – Алиби? Если бы я знал, что мне нужно будет представить алиби, я бы незамедлительно представил. Какое время вас интересует, мистер Кэвел?

– Скажем, между девятью тридцатью и десятью тридцатью вечера.

– Увы, не могу. Кажется, у меня нет алиби. Я сидел в своей комнате и работал над книгой. Можете назвать это трудовой терапией после всего случившегося. – Он помедлил и затем, будто извиняясь, произнес:

– Впрочем, не весь вечер. После обеда, примерно с восьми до одиннадцати. В некотором роде я отлично поработал: целых три страницы. – Он улыбнулся несколько иначе. – Для такой книги, какую я пишу, мистер Кэвел, большое достижение и страница в час.

– А какого рода эта книга?

– По неорганической химии. – Он покачал головой и задумчиво добавил:

– Люди не будут толпиться у книжных прилавков, чтобы купить ее. Круг читателей моей книги, ввиду ее специфичности, ограничен.

– Эта книга? – кивнул я в сторону стопки листов.

– Да. Я начал писать ее в Турине, не помню уж сколько лет назад. Если желаете, взгляните, мистер Кэвел. Но, боюсь, она вам ничего не скажет.

Помимо того, что она написана по узкой теме, она еще на итальянском. Когда пишу, то предпочитаю итальянский язык.

Я не сказал ему, что могу читать по-итальянски так же хорошо, как он говорит по-английски. Вместо этого я спросил:

– Вы ее сразу печатаете на машинке?

– Ну да. Мой почерк, как у многих ученых, почти невозможно разобрать.

Одну минуточку!.. – Он задумчиво потер ладонью острый, с синеватым отливом подбородок. – Машинка. Должно быть, ее слышали.

– Именно потому я и спросил. Думаете, ее слышно?

– Не уверен. Я специально выбрал эту комнату, чтобы никому не докучать стуком машинки. Надо мной и сбоку нет спальных комнат. Подождите.

Да, да, кажется, я слышал включенный телевизор за соседней дверью. – Потом повторил с сомнением:

– Вроде бы слышал. За дверью находится, как ее гордо называет миссис Уитхорн, телевизорная комната, впрочем, не часто посещаемая миссис Уитхорн с дочерьми, не часто. Но, уверен, что-то я слышал. Гм, почти уверен. Давайте спросим.

Мы прошли на кухню, где миссис Уитхорн и одна из ее дочерей готовили завтрак. Аромат жареного бекона еще сильнее дал мне почувствовать собственную усталость. Показалось, что и нога заныла сильней.

В минуту мы выяснили, что в тот вечер шел часовой фильм о сборе винограда. Миссис Уитхорн и дочери просмотрели его до конца. Фильм начался ровно в десять. Когда они проходили мимо двери доктора Грегори и когда смотрели программу, слышали звук пишущей машинки. Правда, приглушенный, но достаточно явственный. Миссис Уитхорн тут же заметила, что доктор Грегори плохо поступает, мало уделяя времени отдыху, но она понимает, что доктор Грегори наверстывал время, которое провел на дне рождения ее дочери единственное развлечение за многие недели труда. Доктор Грегори не пытался скрыть, что доволен.

– Очень благодарен почтенному фильму, показанному в тот вечер, а также вам, миссис Уитхорн. – Затем улыбнулся мне:

– Ваши сомнения рассеялись, мистер Кэвел?

– У меня их и не было, доктор, но работа полицейского состоит в проверке самых мелких фактов.

Доктор Грегори проводил меня до парадной двери. Было еще темно, холодно и очень сыро, однако уже можно было разглядеть, как на гудронированном шоссе плясал дождь. Я подумал, как лучше ответить ему о ходе расследования, и Грегори действительно спросил об этом:

– Я не прошу вас раскрывать профессиональные тайны, мистер Кэвел, но, гм... полагаете, вам удастся поймать этого дьявола? Есть ли какие успехи?

– За последние полсуток их оказалось больше, чем требуется.

Расследование вывело меня на верный след. Я бы сказал, вывело вплотную... если не учитывать, что я вновь наткнулся на глухую стену.

– Через стену можно перелезть, мистер Кэвел.

– Конечно. Я перелезу через нее, – и, помолчав, добавил:

– Не знаю, следовало ли мне говорить об этом, но, уверен, вы никому не расскажете.

Он стал горячо заверять, что будет нем, как могила, и мы расстались.

Проехав с полмили, я остановился, зашел в телефон-автомат и позвонил в Лондон.

– Не спали, Кэвел? – вместо приветствия спросил Шеф.

– Нет, сэр.

– Что поделаешь, я тоже в таком положении. Кажется, нажил себе врагов, вытаскивая из постели людей среди ночи.

– Не меньше меня, сэр.

– Пожалуй. Есть какие-нибудь результаты?

– Ничего особенного. А у вас, сэр?

– Чессингем. Нет никаких данных, что он владел гражданскими водительскими правами. Возможно, имеются в другом месте, не в Англии, хотя и маловероятно. Что касается его армейского послужного списка, то он, оказывается, был в королевском армейском батальоне по обслуживанию.

– Вот как. Тогда есть шансы обнаружить, что он имел права. Вы обнаружили, сэр?

– Мне удалось только установить факт службы Чессингема в армии, сухо сказал Шеф. – Он действительно служил. Аппарат военного министерства необычайно медленно работает ночью, но оживляется днем. К полудню мы что-нибудь из них выудим. Зато мы получили некоторые довольно любопытные цифры, касающиеся Чессингема, их нам предоставил полчаса назад управляющий банком.

Он продиктовал мне цифры и повесил трубку. Я устало залез в машину и поехал к дому Чессингема. Через четверть часа я был там. В полумраке наступавшего рассвета куб дома с его нижним подвальным помещением выглядел неприятнее и мрачнее прежнего. Но мои впечатления сейчас не имели никакого значения. Я взлетел по истертым ступеням и позвонил. Открыла Стелла Чессингем. Она была чисто и привлекательно одета, цветастый халатик ей очень шел, волосы гладко зачесаны, но лицо бледное, а серые глаза усталые.

Когда я сказал, что хочу видеть ее брата, она не проявила восторга.

– Входите, – нехотя сказала она. – Мама еще в постели. Эрик завтракает.

Снова дразнящий запах бекона и яичницы. Снова я почувствовал слабость. Чессингем взволнованно поднялся и нервно поздоровался:

– Доброе утро, мистер Кэвел.

Отвечать тем же мне не хотелось. Я равнодушно поглядел на него, как смотрят только полицейские и официанты, и сказал:

– Мне придется задать вам еще несколько вопросов, Чессингем. Я провел бессонную ночь и не настроен разоблачать ваши увертки. Отвечайте откровенно. Этой ночью мы узнали некоторые любопытные подробности, выводящие на вас. – Я взглянул на его сестру:

– Мисс Чессингем, не хочется вас расстраивать без надобности. Лучше бы я побеседовал с вашим братом наедине.

Она посмотрела на меня, широко раскрыв глаза, и собиралась было уйти, но голос брата остановил ее:

– Останься здесь, Стелла. Мне нечего скрывать. Сестра все обо мне знает, мистер Кэвел.

– На вашем месте я не проявлял бы столько уверенности, – холодно произнес я и сурово поглядел на него. – Если хотите остаться, мисс Чессингем, то оставайтесь. Но помните, я просил вас удалиться.

Оба они были бледны и чрезвычайно напуганы. Учитывая мою способность запугивать людей, меня бы в любой момент взяли в центральную европейскую секретную полицию, в Интерпол. Я приступил к допросу.

– Что вы делали в прошлый вечер, Чессингем? Скажем, около десяти часов?

– Вчера вечером? – заморгал он. – Почему я должен был считать каждый свой шаг вчера вечером?

– Вопросы задаю я. Пожалуйста, отвечайте.

– Я... я был дома. Со Стеллой и матерью.

– Весь вечер?

– Конечно.

– Отнюдь не «конечно». Кто может подтвердить, что вы находились дома?

– Только Стелла и мать.

– Только мисс Чессингем. В десять часов ваша мать обычно уже в постели.

– Да, в постели. Я забыл.

– Не удивлен. Вы забыли мне сказать, что служили в королевском армейском батальоне обслуживания.

– В батальоне?.. – Он опустился за стол, конечно, не для того, чтобы продолжать завтрак. Едва заметное движение руки подсказало мне, что он сжал ладони. – Да, это правда. Но как вы узнали?

– Птичка начирикала мне на ушко. Та же птичка сказала, что вы водили армейский грузовик. – Мне ничего не оставалось, как слегка слукавить. Что делать, время было не на моей стороне. – А вы говорили, что не водите.

– Да, я не могу. – Он бросил взгляд на сестру и снова посмотрел на меня. – Это ошибка. Кто-то ошибся.

– Вот видите, Чессингем, а вы отказываетесь. А если к вечеру вам будут представлены четыре свидетеля, которые под присягой подтвердят, что видели вас за рулем?

– Возможно, один-два раза я и пробовал. Я... я не помню. У меня нет прав.

– Надоело! – сказал я с отвращением. – Вы ведете себя по-дурацки. А вы не кретин, Чессингем. Перестаньте увиливать и корчить из себя дурачка.

Вы можете водить машину. Признайтесь. Мисс Чессингем, ведь ваш брат может водить, не правда ли?

– Оставьте Стеллу в покое! – выкрикнул побледневший Чессингем. – Вы правы, черт вас возьми! Я могу водить... кое-как.

– Думаете, поступили очень разумно, оставив «бедфорд» у своего дома два дня назад? Предполагали, что полиции никогда и в голову не придет подозревать кого-то в столь очевидном?

– Никогда и близко не был у этой машины! – закричал он. – Клянусь.

Клянусь, что не был у этой машины! Я испугался, когда вы вчера пришли к нам, и решил сделать все, чтобы доказать свою невиновность.

– Невиновность? – засмеялся я смехом полицейского. – Снимки Юпитера, по вашему утверждению, вы сами делали. Как вы их сняли? Смастерили приспособление для автоматического фотографирования, когда вы здесь отсутствуете, а находитесь в Мортоне?

– Ради бога! О чем вы говорите?! – обезумел он. – Приспособление?

Какое, к черту, приспособление?! Да переверните вверх дном весь дом и найдите...

– Не будьте столь наивным, – перебил я. – Вы могли припрятать его в лесу, где-нибудь за полсотни миль от дома.

– Мистер Кэвел! – Возмущенная Стелла встала передо мной со сжатыми кулачками. – Вы совершаете чудовищную ошибку. Эрик ничего не имеет общего с... ни с чем. С этим убийством. Ничего, говорю я вам! Я знаю.

– Вы были с ним после десяти тридцати в тот вечер? В его обсерватории? Если не были, милая леди, вы ничего не знаете.

– Я знаю Эрика! Знаю, что он совершенно не способен на...

– Личные аттестации меня не интересуют, – перебил я. – Если вы столько знаете, то, может быть, объясните, как ваш брат положил за последние четыре месяца тысячу фунтов в банк? Пятьсот фунтов третьего июля и столько же третьего октября. Сможете объяснить?

Они испуганно переглянулись, не скрывая этого. Чессингему удалось заговорить не сразу, а когда он заговорил, голос был хриплым и дрожащим.

– Это клевета! Кто-то хочет меня оклеветать.

– Не кричите и объясните вразумительно, – устало сказал я. – Откуда эти деньги, Чессингем? Прежде чем ответить, он помолчал с минуту.

– От дяди Джорджа, – жалким шепотом произнес он, уставившись в потолок.

– Очень любезно с его стороны, – мрачно сказал я. – Кто же он такой?

– Мамин брат, – все еще шепотом пояснил он. – Проклятье нашей семьи.

Он утверждал, что совершенно невиновен в преступлениях, которые ему приписали, но факты были так убедительны, что ему пришлось бежать из Англии.

Я пристально поглядел на него. Такой двусмысленный разговор не очень-то был мне по душе, особенно после бессонной ночи в восемь часов утра.

– О чем вы говорите? Какие преступления?

– Не знаю, – отчаянно сказал он. – Мы никогда не видели его... он два раза звонил в Мортон. Мама никогда о нем не упоминала, мы до недавнего времени даже не подозревали о его существовании.

– Вы об этом тоже знали? – спросил я Стеллу.

– Конечно, знала.

– А ваша мать?

– Разумеется, – ответил Чессингем, – ведь я говорил, что она никогда не упоминала о нем и его существовании. Во всяком случае, в чем бы его ни обвиняли, это неприятно. Он сказал, если мама узнает, от кого деньги, то назовет их грязными и откажется от них. Мы... и Стелла... хотим послать ее за границу лечиться. Эти деньги помогут.

– Да, они вам помогут взобраться на виселицу в Олд-Бейли, – грубо сказал я. – Где родилась ваша мать?

– В Альфингеме, – ответила Стелла, так как Чессингем был не в состоянии отвечать.

– А как ее девичья фамилия?

– Джей Барклай.

– Где у вас телефон? Хочу позвонить. Она сказала где, я вышел из холла и соединился с Шефом. Через четверть часа я вернулся. Оба сидели в тех же позах.

– Господи, да вы прекрасная пара, – восхищенно воскликнул я, конечно, вам и в голову не приходило обратиться в Сомерсет. Что бы получилось? Вы знали, что потеряли бы время. Дядя Джордж никогда не существовал. У вашей матери никогда не было брата. И для вас это не новость. Ну-с, Чессингем, у вас было время придумать более подходящее объяснение. Не уверен, что вы придумаете что-либо более оригинальное о давшем вам тысячу фунтов человеке. – Он и не придумывал. Он безнадежно уставился на меня, затем поглядел на сестру и себе под ноги. Я сказал ободряюще:

– Ну, не надо торопиться. У вас будет несколько недель придумать историю получше. Однако хотелось бы повидать вашу маму.

– Оставьте ее в покое, черт вас возьми. – Чессингем так стремительно вскочил, что опрокинул стул, на котором сидел. – Моя мать больная старая женщина. Оставьте ее в покое, слышите, Кэвел?!

– Пожалуйста, пойдите и скажите вашей маме, что через минуту я поднимусь к ней, – обратился я к Стелле.

Чессингем рванулся ко мне, но его сестра встала между нами.

– Не надо, Эрик. Пожалуйста, успокойся. – Она посмотрела на меня, будто пригвоздила взглядом к стене, и сказала горько:

– Разве ты не видишь, что мистер Кэвел – человек, который все делает по-своему?

В этом она была права. Беседа с миссис Чессингем заняла не более десяти минут, не самых приятных в моей жизни. Когда я спустился вниз, они ждали меня в холле. С наполненными слезами глазами Стелла подошла ко мне, бледная и испуганная.

– Вы совершаете чудовищную ошибку, мистер Кэвел, чудовищную ошибку.

Эрик мой брат. Я знаю его, я знаю его. Клянусь, он абсолютно ни в чем не виновен.

– У него будет возможность доказать это. – Иной раз я ненавидел себя, и сейчас настало именно такое время. – Чессингем, благоразумнее для вас было бы собрать чемодан. Запастись, по крайней мере, дня на два.

– Вы забираете меня? – отрешенно и безнадежно спросил он.

– У меня нет ни ордера, ни права на это. Кто-нибудь другой придет, не беспокойтесь. И не глупите. Даже мышь не пробежит сквозь кордон вокруг этого дома.

– К-к-кордон? – захлопал он глазами. – Хотите сказать, что полиция вокруг...

– Думаете, мы хотим, чтобы вы улетели из страны первым же рейсом? спросил я. – Как ваш старый дорогой дядя Джордж?

Это под занавес были самые подходящие слова. И я оставил их размышлять над ними.

Хартнелл был очередным и последним, кого я хотел посетить перед завтраком в это утро. На полпути к нему я зашел в телефон-автомат и позвонил в «Вогоннер». Вскоре к телефону подошла Мэри. Спросила, как я себя чувствую, я ответил, что великолепно. Она обозвала меня лгуном. После этого я сказал, что вернусь в отель к девяти, и попросил приготовить завтрак, а к нему пригласить, если возможно, Харденджера. Закончив разговор, я вышел из будки. Машина моя стояла невдалеке, и я поспешил к ней, так как все еще шел холодный дождь. Но, полуоткрыв дверцу машины, я замер и уставился на некую направляющуюся в мою сторону личность.

Совсем забыв, что спешу, я разглядывал среднего возраста человека, хорошо одетого, в плаще и фетровой шляпе, который вел себя довольно нелепо. Он шел в ста ярдах от меня по полной воды придорожной канаве, размахивая широко раскинутыми руками, и гнал перед собой ногой ржавую консервную банку. С каждым ударом из-под его ноги разлетались веером брызги воды.

Некоторое время я наблюдал это представление, пока не почувствовал, что барабанящий по спине дождь проник за шиворот и ноги промокли. Даже если это сбежавший из бедлама сумасшедший, не стоило смотреть на него дольше. Не отрывая взгляда от этого привидения, я скоренько уселся в машину, но, захлопывая за собой дверцу, тотчас почувствовал, что задачей этого типа, гоняющего банку под дождем, вовсе не было показывать уровень ненормальности в деревенском Уилтшире. Он просто отвлек мое внимание от заднего сиденья машины, где кто-то спрятался, скорчившись на полу.

Я услышал шорох, хотел повернуться, но было поздно: дубинка уже опускалась. Моя левая нога еще не уперлась в педаль. Кроме того, неизвестный спрятался с левой, точнее – с моей слепой стороны. Дубинка опустилась на мой затылок пониже левого уха, сильно и точно. Я мгновенно потерял сознание, так что не почувствовал даже боли.

Нельзя сказать, что я очнулся. Слово «очнулся» означает короткий и быстрый промежуток времени перехода от бессознательного к сознательному состоянию, но со мной было не так. В первое мгновение я ощутил, что лежу на чем-то твердом и мокром, потом это ощущение исчезло.

Сколько времени я был без сознания, даже не мог представить.

Постепенно сознание возвращалось все чаще и чаще, хотя от этого я лучше себя не чувствовал, ибо не только ощущал резкую тупую боль в голове, шее и правой стороне груди – будто тисками сдавило, но и не мог вообще шевельнуть телом. С трудом открыл я здоровый глаз, скосил его и увидел слабый свет из зарешеченного окна высоко в стене, почти под потолком. Я находился в каком-то подвале, сыром, полузатопленном, примерно как в доме Чессингема, лежал на недоделанном цементном полу среди мелких луж. Руки крепко связаны за спиной. Кисти онемели от тугих веревок – кто-то на славу потрудился, когда приволок меня и бросил здесь. Я попытался привстать, но не мог двинуться. Тогда, извиваясь, попытался сесть, и это после долгих усилий удалось. В глазах закрутились огненные круги. Немного придя в себя, огляделся. Ноги связаны. Рядом стояли высокие, доходящие до окна винные чаны – веревка протянулась от щиколоток к какой-то ржавой скобе. Чаны тянулись вдоль всей стены. Шнур руками развязать было невозможно. Даже горилла не могла бы перегрызть этот пластиковый линь.

Потихоньку, стараясь не делать резких движений, ибо у меня от них туманилось в голове, стал осматривать подвал. Окно, закрытая дверь, винные чаны. И я среди них. Впрочем, могло быть и хуже. По крайней мере, никто не залил подвал водой, чтобы утопить меня, никто не пустил удушающий газ, не было змей и зловещих черных тарантулов. Только пустой подвал – и я в нем.

И все же положение довольно скверное. Я подтянулся к винным чанам и попытался зацепиться ногой за шнур, которым был к ним привязан, но это только добавило мне боли, уже и так чрезмерной. Затем я попытался освободить руки, заранее зная бесполезность этой затеи. Мелькнула мысль, что я долго буду здесь умирать от голода и жажды.

Спокойно, сказал я себе. Обдумай все без спешки, Кэвел. И я принялся обдумывать, но так ничего путного и не придумал, кроме подтверждения безвыходности моего положения. Плачевно.