Текст книги "Одиночество инспектора Уэста. Сатанинский микроб. Покушение на леди"

Автор книги: Алистер Маклин

Соавторы: Джон Кризи,Эван (Ивэн) Хантер
сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 34 страниц)

– Опрошу Тариэла, Ханберри, Кливдена и Уйбриджа, чтобы установить, говорили ли они кому-либо о денежных затруднениях Хартнелла. Затем приступлю к Грегори, Макдональду, Хартнеллу, Чессингему и четырем техникам, естественно, к каждому в отдельности, изучу их знакомства. Были ли они когда друг у друга дома? Последнее можно узнать мимоходом. Затем по их домам пойдет группа специалистов проверять отпечатки пальцев. Вам не понадобится доставать ордера на арест. Если Икс будет утверждать, что он никогда не был дома у Игрека, а вы по отпечаткам знаете, что он лжет, тогда кое-кто даст нам любопытное объяснение.

– Включая дома генерала Кливдена и полковника Уйбриджа? – серьезно спросил Харденджер.

– Наплевать, сейчас не до щепетильности. Не время учитывать чье-то уязвленное самолюбие.

– Это очень и очень дальний прицел, – сказал Харденджер. – Во всяком случае, тщательно прячущие связи между собой преступники никогда не будут открыто встречаться в своих домах.

– А можете ли вы игнорировать этот дальний прицел?

– Вероятно, не можем, – сказал Харденджер и повторил:

– Вероятно, нет.

Ровно двадцать минут спустя после их отъезда я вышел через окно на веранду, прошел через двор, сел в машину и помчался в Лондон.

В половине третьего утра меня провели в библиотеку Шефа в его квартире на Ист-энд. Шеф был в красном стеганом халате. Он поздоровался и указал на стул. Я его не разбудил, а халат ничего не значил: Шеф постоянно ходил так дома.

Шести футов ростом, соответствующей комплекции семидесятилетний старик выглядел бодро – осанка спортивная, да и глаза моложавые. Они-то и скрадывали его возраст. Густые седые волосы и такие же седые, аккуратно подстриженные усы, карие глаза и самая светлая голова, которую я когда-либо встречал.

– Итак, Кэвел, – деловито-резко, но совсем не по-военному сказал он, – хорошенькую кашу вы заварили.

– Да, сэр. – Для меня он был единственным в мире, кто заслуживал обращения «сэр».

– Один из моих лучших сотрудников Нейл Кландон мертв. Другой, тоже из лучших, Истон Дерри, значится без вести пропавшим, но, по всей видимости, тоже мертв. Выдающийся ученый доктор Бакстер тоже мертв. Чья вина, Кэвел?

– Моя. – Я взглянул на графин с виски. – Я мог бы выпить, сэр?

– Не часто ты не можешь этого сделать, – язвительно сказал он и затем, немного смягчившись, спросил:

– Нога-то пока действует?

– Немного шевелится. Прошу прощения за столь поздний час, сэр. Но необходимость заставляет. Хотите, чтобы я рассказал эту историю?

– Точно, кратко и сначала.

– Харденджер появился в девять утра. Послал инспектора Мартина проверять мою лояльность, переодев его бог знает в кого. Полагаю, вы об этом знали. Могли бы предупредить меня.

– Пытался, но опоздал, – нетерпеливо сказал он. – Сообщение о смерти Кландона пришло к генералу Кливдену и Харденджеру раньше, чем ко мне. Я звонил вам, но ни домашний, ни в конторе телефоны не отвечали.

– Харденджер отключил телефоны, – пояснил я. – По крайней мере, я прошел испытание. Харденджер удовлетворен. Просил меня приехать в Мортон.

Сказал, что вы неохотно согласились. Выходит, немного нужно, чтобы создать у Харденджера убеждение в собственном величии.

– Да, так и есть. Но советую не недооценивать Харденджера. Выдающийся полицейский. Он вас ни в чем не подозревает? Уверены?

– Что все подстроено? Что вы перевели меня из специального бюро в Мортон и затем снова оттуда? Гарантирую, у него нет подозрений.

– Хорошо. А теперь рассказывайте. Попусту слов я не тратил. Главное, что надо знать, общаясь с Шефом, – никогда не говорить лишних слов. Через десять минут он знал самое необходимое. И это он уже никогда не забудет.

– Почти точное изложение докладов Харденджера, полученных мной по официальной линии, – заметил он.

– Почти, – сказал я.

– Хороший полицейский концентрирует внимание на самом существенном.

Ваши выводы, Кэвел?

– Что с расследованием, которое я просил провести в Кенте, сэр?

– Безрезультатно.

Я еще выпил виски. Мне это было необходимо.

– Харденджер подозревает доктора Бакстера и считает, что за это надо ухватиться, – сказал я. – Вы об этом знаете. Он просил начать расследование. Подозревает, что доктор Бакстер, возможно с соучастником, проник в Мортон. Бакстера убивает его соучастник или кто-то иной, что можно объяснить какими-то обстоятельствами или предварительным планом.

Харденджер не имеет представления, что именно доктор Бакстер первый сообщил Истону Дерри об исчезновении из Мортона малого количества вирусов, самых редких, и просил разобраться. И конечно, не знает, что именно Бакстер освободил меня от Мортона с тем, чтобы я мог заняться расследованием в Лондоне под видом частного детектива. Харденджер дважды ошибся: доктор Бакстер не проникал в Мортон той ночью, потому что просто не выезжал из него. Убийца работает не один, у него серьезная организация.

Он похитил детей Брисонов и Чиперфильдов, хозяев фермы. Дети находятся не там, где утверждают родители: не с бабушкой в Кенте. У Брисонов и Чиперфильдов не было выбора: или сотрудничество, или смерть детей. Они стали сотрудничать. Они приносили ящики с животными в лабораторию номер один в полдень накануне убийства. Они старые работники, и охране в голову не пришло проверить содержимое. Среди этих ящиков было два со спрятанными в них людьми. Один из них загримирован под доктора Бакстера – другой под кого-то неизвестного. В тот полдень привезли восемь ящиков. Следуя своему обычному правилу не тревожить работников лаборатории, Брисон и Чиперфильд поставили их у двери, чтобы потом по мере надобности внести внутрь. Это убедительно доказывает, что им сообщил сведения кто-то из работающих в лаборатории. Пока ящики стояли, один из спрятавшихся, загримированный под неизвестного, тихонько прокрался в раздевалку, примыкающую к лаборатории, и спрятался в шкафу. Другой же, загримированный под доктора Бакстера, был внесен вместе с ящиками в помещение для животных, где для прячущегося найдется дюжина мест.

Расследования показали, что ученые и техники в тот вечер уходили, как обычно, поодиночке. Один из сотрудников, воспользовавшись тем, что в раздевалке никого нет, проник туда, поменялся местом с укрывшимся здесь преступником и отдал ему жетон. Преступник проходит через проходную, отдает жетон и подделывает подпись. Вечер, темно, многие выходят гарантия полной безопасности.

Неизвестный же возвращается в лабораторию, когда уже все ушли, и направляет пистолет на Бакстера. Вероятнее даже, что это уже сделал переодетый Бакстером преступник. Но это несущественно. Бакстер всегда выходил последним, он включал и настраивал код системы охраны. Вот почему его убили. Вскоре самозванец уходит и вручает у ворот на проходной жетон Бакстера. Неизвестный, конечно, не может положить вирусы в карман, убить Бакстера и исчезнуть. Ему приходится пройти мимо часового у ворот и отметиться. Но он не может отметиться дважды. Он знает: чтобы не попасться, нужно выходить после последнего обхода, одиннадцатичасового.

Итак, он дожидается одиннадцати, берет вирусы, наносит рукояткой пистолета удар Бакстеру по голове и уходит, вылив вирусный токсин на беспамятного человека. Ему пришлось убить Бакстера, ибо тот был знаком с ним. Он не знал, что Кландон каждую ночь наблюдал в бинокль за коридором блока "Е", но, возможно, подозревал об этом. Подобные люди не полагаются на волю случая. Он наверняка предполагал ту единственную возможность, которая может сорвать его план.

Здесь появляются отравленные леденцы. Когда Кландон подошел к некоему, закрывшему дверь, тот, вероятно, завел разговор и предложил собеседнику леденцы. Очевидно, он хорошо знал Кландона, как и тот его.

– Остроумно, если не больше, – задумчиво погладил Шеф усы. – В целом вы правы. Кажется, правы. Но что-то не ладится с этим ядом. Что-то здесь не так. Кландон следил за крадущим вирусы. Он наверняка подозревал этого Некто. Не могу представить берущего леденцы Кландона. Кроме того, наверняка Некто имел бесшумное оружие. Почему не оно? Почему яд?

– Не знаю, сэр. – Я хотел добавить, что меня там не было.

– Как вы напали на это первым?

– Собака помогла, сэр. У нее была рана от колючей проволоки на загривке. Должна была остаться кровь и на самой проволоке. Она действительно нашлась на внутреннем ограждении. Никто не проникал в Мортон ночью, кто-то убежал из Мортона. Всего за час я убедился в этом.

– А почему до этого не додумался Харденджер?

– Он не подозревал о моих поисках. Я знал, что Бакстер вне подозрений. Часовой на проходной показал, что у Бакстера, когда он уходил, было закрыто лицо носовым платком и говорил он глухо, якобы из-за простуды. Этого для меня было достаточно. Кроме того, люди Харденджера занимались осмотром колючей проволоки и провели целый час у внешней ограды, а только потом приступили к осмотру внутренней проволоки.

– И ничего не обнаружили?

– Нечего было искать. Я затер следы крови.

– Чертовски неблагородно, Кэвел.

– Да, сэр. – Его реакция была хорошим предзнаменованием. – Затем я посетил Брисона и Чиперфильда. Это пара прямых надежных характеров.

Начинают пить в пять тридцать вечера и проливают виски мимо стакана, наливая в него. Миссис Брисон дымит табаком, как заводская труба, а до этого никогда в жизни не курила. Обстановка плохо скрываемого отчаяния, но все прозрачно.

– Кто на подозрении?

– Генерал Кливден и полковник Уйбридж. Первый был во время убийства в Лондоне. Хотя он появлялся всего два-три раза с тех пор, как стал работать в Мортоне, но имеет доступ к секретным папкам и, возможно, знает о денежных затруднениях Хартнелла. Странно также, что такой храбрый солдат не вызвался войти в лабораторию первым вместо меня. Это его долг, а не мой, он ведь управляет Мортоном.

– Слова «храбрый» и «солдат» не обязательно синонимы, – сухо заметил Шеф. – Запомните, он доктор, а не воин.

– Да, это так. Я все же вспоминаю иных докторов, награжденных парой медалей за храбрость. Но это так, между прочим. То же относится к Уйбриджу. Плюс его постоянное обитание в Мортоне. У него вообще нет алиби.

Грегори подозрителен, потому что слишком настойчиво возражал, когда открывали дверь лаборатории. Однако настойчивость, сама по себе столь очевидная, может снять подозрение, так же как и тот факт, что шкаф с украденными культурами был открыт ключом, а у доктора Грегори, как полагали, был единственный ключ. Что мы на самом деле знаем о Грегори?

– Очень многое. Каждый его шаг со дня рождения. Он не британский подданный, и это заставило нас с двойной строгостью проверять его. Это с нашей стороны. Но перед приездом в Англию он занимался чрезвычайно секретной работой в Турине для итальянского правительства. Можете себе представить, как его там проверяли. Он совершенно вне подозрений.

– И это должно заставить меня отказаться попусту тратить на него время. Однако здесь имеется одна-единственная загвоздочка: расследование показывает, что каждый из них вне подозрений. В любом случае имеются трое подозреваемых. Думаю, у Харденджера тоже возникла мысль о ком-то из них.

– Вы ему это внушили? Так?

– Не нравится мне игра, сэр. Не нравится, потому что Харденджер очень открытый человек, и нет желания работать у него за спиной. Не хочется намеренно путать и обманывать его. Харденджер очень проницателен, и, чтобы не вызывать его подозрения, приходится тратить столько же времени на маскировку, сколько на расследование.

– Не думайте, что мне это нравится, – со вздохом сказал Шеф, – но что поделаешь! Мы столкнулись с умным и решительным противником, чье главное оружие – таинственность, хитрость и...

– И сила.

– Ну хорошо. Таинственность, хитрость и сила. Мы должны победить противника на том поле, какое он сам выбрал. Необходимо использовать наилучшие средства. Не знаю другого, кто решился бы поучать вас в таких вещах. Таинственность. Хитрость. Сила.

– Пока я не перехитрил никого.

– Не перехитрили, – согласился Шеф. – С другой стороны, я не прав, утверждая, что вы заварили кашу. Инициатива постоянно в руках преступников. Ну, какая разница, что вы полезнее самостоятельной работой, а Харденджер полезен всей организацией полицейской службы. Организация требует вести расследование в официальных рамках, разбрасываться, лишает инициативы, не сохраняет секретности – эти факторы уменьшают шансы на конечный успех. Тем не менее организация эта необходима и вам. Она делает всю черновую работу, ведет обычное следствие, которое вы сами не могли бы проделать. Кроме того, она отвлекает внимание и подозрение от вас, поскольку Харденджер непреднамеренно сбивает с толку преступников, стремящихся узнать о ходе расследования. Это уже хорошо. Вот и все, что я от него хочу.

– Если он узнает об этом, сэр, то ему вряд ли понравится.

– Если узнает, Кэвел. А там уж моя забота. Кто еще на подозрении?

– Четверо техников. Но их всех видели вместе, и если предположить, что убийца проник в лабораторию между шестью и семью часами вечера, то они вне подозрений. Это касается пока только убийства. Харденджер сейчас проверяет их действия буквально по минутам. Один из них мог быть приманкой, как и тысячи других. Приманке не обязательно иметь дело с лабораторией номер один. Хартнелл тоже кажется вне подозрений. Его алиби настолько наивно, что кажется гениальным. Но все же у меня чувство, что с ним творится нечто странное. Зайду к нему еще раз.

Затем Чессингем. Здесь – большой вопросительный знак. Для ассистента ведущего химика его зарплата не фонтан. А он содержит большой дом, имеет служанку и держит дома сестру, которая смотрит за его матерью. Служанка появилась два месяца назад. Его мать, между прочим, в очень плохом состоянии. Доктор утверждает, что перемена климата могла бы ей добавить несколько лет жизни, а она утверждает, что не хочет никакой перемены.

Очевидно, не хочет затруднять сына, который, она знает, не может для нее ничего сделать. Возможно, Чессингем хотел получить деньги, чтобы отправить мать лечиться. Я даже уверен в этом. Семья у них очень дружная. Не хотелось бы, чтобы ими занимался Харденджер. Нужно узнать счет Чессингема в банке, неотрывно следить за его перепиской, проверить у местных властей, получал ли он водительские права, проверить в армейском соединении, где он служил, водил ли он когда-либо грузовик, и, наконец, проверить, числится ли он в списках местных ростовщиков. Он, конечно, закабален не Тариэлом и Ханберри, крупными акулами, но в радиусе двадцати миль от его дома существует и дюжина других. А Чессингем никогда не уходит далеко от дома.

Возможно, он берет деньги взаймы у какой-нибудь лондонской конторы почтой.

– И это все, что вы хотите? – спросил Шеф с нескрываемой иронией.

– Считаю все это существенным, сэр.

– В самом деле? А как оцениваете отличное алиби, представленное им: фотографии прохождения Юпитера? Может ли это с точностью до секунды указать на его присутствие дома? Верите вы этому?

– Верю только, что эти снимки точно скажут, когда они сделаны. Но не обязательно Чессингем был дома в момент фотографирования. Он не только прекрасный ученый, но и необычайно умный парень с золотыми руками. Он сделал сам себе автоматический фотоаппарат, радио и телевизор. Он построил рефлекторный телескоп, даже сам шлифовал линзы. Для него не составило бы труда сделать механизм автоматической съемки в определенных интервалах.

Мог и кто-то другой делать снимки вместо него, если он отлучался.

Чессингем слишком умная птица, чтобы сразу сказать о снимках и обеспечить ими себе алиби. Он притворился в разговоре со мной, что не сразу вспомнил о них. Он решил, что слишком подозрительно выглядит, что снимки уже просушены и обрезаны.

– Вы, наверное, не поверите самому святому Петру, Кэвел. Не так ли?

– Возможно, и поверил бы, представь апостол совершенно независимых свидетелей, подтверждающих имеющееся у него алиби. Дать кому-нибудь преимущество находиться вне подозрений такая роскошь, какую не могу позволить себе. Вы знаете это, сэр. И у Чессингема не будет этого маленького преимущества, так же как и у Хартнелла.

– Гм. – Он внимательно вгляделся в меня из-под густых бровей и вдруг отрывисто спросил:

– Истон Дерри исчез, потому что слишком близко был к огню. Интересно, много ли вы скрываете от меня, Кэвел?

– Почему вы об этом спрашиваете, сэр?

– Бог его знает. С моей стороны наивно об этом спрашивать. Даже если бы вы все сказали. – Он налил себе виски и, не отхлебнув, поставил стакан.

– Что за всем этим кроется, мой мальчик?

– Шантаж. В том или ином виде. Наш приятель с дьявольским микробом и ботулинусным вирусом в кармане имеет самое прекрасное оружие для шантажа, какое только видел мир. Возможно, ему нужны деньги, крупная сумма денег.

Если правительство хочет получить эти культуры обратно, то придется раскошелиться и заплатить непомерно крупную сумму. И еще дополнительный шантаж: если правительство не согласится на его условия, он продаст культуры какой-либо другой стране. Надеюсь, что это так. Опасаюсь лишь одного – что мы имеем дело не с преступником, а с сумасшедшим. Не возражайте, что безумный не смог бы все это организовать, иные из них гениальны. Если это безумец, то наверняка обуреваемый благородной идеей, что человечество должно уничтожить войну или война уничтожит человечество.

В этом случае опасность будет, как понимаете, наименьшей: Англия вынуждена будет уничтожить Мортон или я уничтожу Англию. Нечто в этом духе. Может прийти по почте письмо в одну из больших национальных ежедневных газет с сообщением, что он владеет культурами и какие дальнейшие шаги предпримет.

Шеф взял стакан виски и внимательнейшим образом стал разглядывать содержимое, будто предсказатель, ищущий ответ в магическом кристалле.

– Что заставляет вас так думать? Я говорю о письме.

– Ему придется так поступить, сэр. Давление – сущность шантажа. Наш приятель с опасными культурами бактерий нуждается в гласности. Напуганное население окажет такое страшное давление на правительство, что тому останется только подчиниться или сразу подать в отставку. Ведь есть чего ужасаться, это понятно всякому сведущему.

– Где вы находились между девятью сорока пятью и десятью часами сегодня вечером? – резко спросил он.

– Где был я... – Так же пристально я глядел на него, как он только что, затем тихо сказал:

– В отеле «Вогоннер» в Альфингеме. Разговаривал с Мэри, Харденджером и констеблем в штатском по фамилии Джонсон.

– Я впадаю в старческий маразм, – раздраженно покачал головой Шеф и, достав лист бумаги с полки над камином, протянул его мне:

– Лучше прочти это, Пьер.

Обращение по имени означало, что дела оборачиваются скверно. И в самом деле, все складывалось очень и очень скверно. Хуже некуда. В Агентство Рейтер пришло послание, отпечатанное на машинке заглавными буквами:

"Человечество должно уничтожить войну, или война уничтожит человечество, – так начиналось послание. – Сейчас в моей власти уничтожить самую опасную форму войны, которую когда-либо знал или узнает мир, бактериологическую войну. У меня в распоряжении восемь ампул токсина ботулинуса, которые я взял сутки назад в Мортонском исследовательском центре близ Альфингема, Уилтшир. Сожалею, что были убиты двое, но не очень печалюсь: что значат две жизни, когда на карту поставлена судьба всего человечества? Умело использованное содержимое только одной из этих ампул может полностью уничтожить жизнь в Англии. Я буду бороться с огнем – огнем, уничтожу зло силой зла.

Мортон должен прекратить свое существование. Оплот Антихриста должен быть уничтожен, чтобы не осталось камня на камне. Я призываю прекратить отныне все эксперименты в Мортоне, а здания, в которых идет эта злая работа, взорвать динамитом и разровнять бульдозером. Вы передадите по утренней программе радио Би-би-си подтверждение и согласие завтра в девять часов.

Если меня не послушают, вынужден буду предпринять эффективные шаги, о которых не смею даже думать. Но я пойду и на это. Это воля Единственного, который велик и желает навсегда покончить с войной на земле, и я являюсь исполнителем его воли. Человечество должно быть спасено человечеством". Я дважды перечел послание и положил лист. Значит, Макдональд. Никто за пределами Мортона не знал, что было украдено восемь ампул.

– Ну и как? – спросил Шеф.

– Безумец, – сказал я. – Абсолютно тронутый. Обратите внимание на изысканный стиль текста.

– О боже, Кэвел! – Лицо Шефа посуровело, а серые глаза стали злыми. При таком сообщении вы только делаете... слабую...

– Что вы хотите от меня, сэр? Чтобы я надел саван и посыпал голову пеплом? Конечно, это ужасно, но этого и следовало ожидать. Или чего-то в этом роде. Если когда и нужно задуматься, а не впадать в эмоции, то именно сейчас.

– Ты прав, – вздохнул он. – Конечно, прав. И чертовски точен оказался в своих предположениях!

– Послание доставили по телефону из Альфингема? Между девятью сорока пятью и десятью ноль-ноль вечера?

– Извини, но я готов подозревать самого себя. Послание пришло в Рейтер, в Лондон. Очень медленно продиктовано. В Рейтере сочли это шуткой, но на всякий случай дали знать в Альфингем. Новость о краже и убийстве еще не опубликована официально – типично армейская глупость. Половина Уилтшира уже несколько часов знает об убийстве. Знают и на Флит-стрит. На запросы Рейтер они отказались дать комментарий, но именно это и убедило Рейтер, что в воздухе пахнет жареным. Около двух часов, веришь или нет, они ходили вокруг да около, спорили, нужно ли печатать об этом в газетах. Запрещение пришло сверху. Они известили Скотланд-ярд, оттуда сообщили мне. Уже за полночь. У меня оригинал сообщения. Думаешь, это безумец?

– Возможно, у него и недостает пары винтиков, но мозги варят прекрасно. Он уверен, что гласность посеет ужас и окажет нужное воздействие, а чтобы потом еще более ужаснуть, делает вид, будто не знает, что в трех ампулах находится дьявольский микроб. Если общественность узнает, что он в действительности обладает дьявольским микробом и может по ошибке использовать его, то устроит истерику и даст ему все, что угодно, лишь бы он возвратил ампулы.

– А вдруг он на самом деле не знает, что обладает дьявольским микробом? – Никогда раньше я не видел Шефа таким нерешительным, мрачным и взволнованным. – У нас нет уверенности, что ему все известно, – сказал он.

– А я уверен. Ему все известно. Кто бы он ни был, а знает. Вы хотите скрыть письмо от печати?

– Мы выиграем время. Как ты говорил, ему нужна гласность.

– А само преступление? Проникновение, убийство.

– Об этом к утру будет в каждой газете, газетчики уже на улицах.

Местные уилтширские корреспонденты пронюхали обо всем еще рано утром. В итоге мы не могли ничего сделать, остановить новость уже никак нельзя.

– Весьма любопытно будет понаблюдать за реакцией населения. – Я допил виски, встал. – Должен ехать, сэр.

– Чем будешь заниматься?

– Скажу вам, сэр. Должен бы начать с Брисона и Чиперфильда, но это отнимет много времени зря. Они не заговорят. Слишком боятся за жизнь своих детей. Кроме того, уверен, они и не видели человека, который их заставил пронести людей в ящиках, да и этих они не видели. Начну опять с работающих в лаборатории номер один. Сделаю пару телефонных звонков Кливдену и Уйбриджу. Смутно намекну, посмотрим, как они прореагируют. Затем пойду к Чессингему, Хартнеллу, Макдональду, Грегори и техникам. Ничего умного, ничего оригинального. Буду брать на испуг, сделаю вид, что многое знаю.

Нужно найти хотя бы малую зацепку у любого из них. Затем такого я затащу в подвал, разберу на части и добьюсь признания.

– А если ты ошибаешься? – Шеф в задумчивости уставился в пространство.

– Тогда снова соберу. Если сумею, – спокойно ответил я.

– Мы никогда не пользовались такими методами, Кэвел.

– Но мы никогда и не имели дело с лунатиком, который может нас стереть в порошок.

– Так, так, – покивал он головой. – Кто станет первым объектом твоего внимания?

– Мистер Макдональд. Не считаете ли вы странным, сэр, что из всех основных действующих лиц лишь один Макдональд не бросил на себя ни единой тени подозрения? Это очень любопытно. Возможно, он забыл о себе, когда наводил подозрения на других? Наш мир необычайно грязен, и я немедленно настораживаюсь, когда вижу человека чище свежевыпавшего снега. Шеф молча посмотрел на меня, затем глянул на часы.

– Когда возвратишься, поспи пару часов.

– Высплюсь, когда верну дьявольский микроб на место.

– Трудно долго продержаться без сна, Кэвел, – сухо сказал он.

– Я все быстро закончу. Обещаю. Через тридцать шесть часов дьявольский микроб будет в Мортоне.

– Через тридцать шесть часов... – Он долго и многозначительно молчал.

– Если бы это сказал кто-то другой, я рассмеялся бы ему в лицо. Но тебя я слишком хорошо знаю. И все же... тридцать шесть часов! – Он покачал седой головой. Воспитанный в старых традициях, он был слишком вежливым, чтобы обозвать меня дураком или хвастуном. – Дьявольский микроб, говоришь... А как же... а как же с убийцей?

– Важно вернуть эту страшную культуру бактерий. Это главное. А убийство сейчас дело второе: кто убил – сам или другому поручил, – пусть теперь остерегается.

– Я больше за тебя опасаюсь. Будь предельно осторожен, Кэвел, не мне тебя учить, но учти: преступник умнее и опаснее тебя. – Он протянул руку и коснулся моего рукава чуть ниже левого плеча. – Полагаю, ты не расстаешься с «хэкати» и ночью. Я ведь не давал тебе разрешения на ношение оружия.

– Я им только беру на испуг, сэр.

– Доводить людей до сердечных приступов не значит пугать. Не задерживаю тебя, мой мальчик. Как Мэри?

– Хорошо, сэр. Передает вам привет.

– Из Альфингема, конечно. – Он на минуту забыл, что я был единственным подчиненным, который не съеживается под его суровым взглядом.

– Не одобряю, что ты вмешиваешь в эту историю моего единственного ребенка.

– Мне нужно на кого-то опереться. Кроме Мэри, не на кого. Вы знаете свою дочь так же хорошо, как и я. Она не любит нашу профессию, но чем больше не любит, тем больше труда стоит держать ее в неведении. Она считает, что мне нельзя оставаться одному. Словом, последние сутки она обретается в Альфингеме.

Шеф пристально поглядел, тяжело кивнул и повел меня к выходу.

Макдональд – большой, грузный человек, в возрасте далеко за сорок, с хорошей гладкой кожей лица и наигранно твердым взглядом, какой часто встречается среди определенного слоя праздных землевладельцев, большую часть времени проводящих на открытом воздухе, в седле, охотясь на лисиц.

У него были рыжеватые волосы, рыжие брови, рыжие усы, а полное гладкое лицо, покрытое красноватым загаром, указывало на его пристрастие к вкусной еде, хорошему винному погребу, ежедневному бритью и на пошаливающее сердце. Несмотря на высокомерие, на гусарство, Макдональд был довольно привлекательным субъектом, но в тот момент он выглядел не лучшим образом. Да и кто выглядел бы хорошо, протирая заспанные глаза при встрече непрошеного гостя в шесть шестнадцать утра.

– Приветствую. – Возможно, я выбрал не то слово.

– Какого черта! С чего это вы приходите сюда и барабаните в дверь в кромешной тьме? – возмутился Макдональд, еще плотнее запахнул халат и поежился, вглядываясь в рассветные сумерки, чтобы убедиться, что это действительно я. – Кэвел! Что это, черт возьми, значит?!

– Прошу прощения, Макдональд. – Я терпеливо и вежливо пытался наладить разговор. – Конечно, время неподходящее, но нам серьезно надо поговорить.

– Нет на свете ничего столь важного, черт возьми, из-за чего стоит в такое время вытаскивать человека из постели, – зло сказал он. – Все, что мне известно, я уже сообщил полиции. Если есть еще вопросы, то можете увидеть меня в Мортоне. Простите, Кэвел. До свидания. Или доброе утро. Он сделал шаг назад и хотел хлопнуть дверью перед моим носом.

Терпение мое лопнуло. Я сунул пятку правой ноги в дверь раньше, чем был повернут ключ, и резким толчком д0 распахнул ее. Удар по больной ноге дверью был довольно ощутим, но это ничто по сравнению с болью, которая досталась от двери Макдональду. Он схватился за локоть и заплясал танец дервиша с подходящими к данному случаю проклятиями. Выкрики были впечатляющи. Я вошел в дверь, но прошел еще десяток секунд, пока он осознал, что я стою рядом.

– Убирайтесь, – зарычал он с искаженным от боли лицом. – Вон из моего дома сейчас же!.. Вы... – Он хотел ударить меня в пах, но я пресек его попытку.

– Двое убиты, Макдональд. На свободе безумец, имеющий возможность увеличить эту цифру до двух миллионов. У вас есть шанс не попасть в их число. Мне немедленно нужно получить от вас кое-какие разъяснения.

– Ему нужно! Да кто ты такой?! – Его толстые губы изобразили полуусмешку, полугримасу. – Все знаю, Кэвел. Изгнан из Мортона за то, что не мог держать язык за зубами и держать пасть закрытой. Обыкновенный частный детектив, рассчитывающий поживиться на крупном деле, вместо того чтобы заниматься маленькими грязными бракоразводными делишками. Бог знает, как вы пробрались сюда, но я позабочусь, чтобы вас вышибли отсюда с треском. Кто вам дал право допрашивать меня? Вы не полицейский. Где ваши документы? Покажите! – Все это он произносил с презрительной издевкой.

Я не мог ему предъявить никаких документов, но зато вытащил «хэкати», считая, что этого будет достаточно для прекращения показного шума и угроз.

Но получилось иначе. Зря я думал, что этого будет более чем достаточно доктору Макдональду.

– Боже! – засмеялся он отвратительным, отнюдь не похожим на звон серебряных колокольчиков смехом. – Размахивать пистолетом! В шесть утра! А дальше что? Дешевый приемчик. У меня есть номер вашего телефона, Кэвел, клянусь господом! Один звонок старшему инспектору Харденджеру поставит вас на место, мистер дешевый мелкий детектив.

Он и после работы старался, очевидно, соблюдать точность: возможно, я и был дешевым, но все же на пару дюймов выше него и несколько тяжелее.

Телефон стоял на столике рядом. Он сделал два шага к нему, а я один к Макдональду, направив пистолет чуть пониже груди. Когда он прыгнул на меня с большим складным ножом, я успел отскочить, и он тут же рухнул на пол.

Удар был жестокий, мне это даже самому не понравилось, но мысль о безумце с дьявольским микробом не нравилась мне еще больше. Нужно было беречь каждую секунду. Позже, когда все кончится, я принесу извинения Макдональду. Но не сейчас. Он катался по полу, обхватив руками живот, скуля от боли и пытаясь глотнуть широко раскрытым ртом воздух. Через минуту он сделал попытку встать на ноги, все еще держась за солнечное сплетение и задыхаясь. Лицо его посерело, а глаза налились кровью. Злость на него прошла.