Текст книги "Не зови меня больше в Рим"

Автор книги: Алисия Хименес Бартлетт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 24 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

Глава 5

После этой поездки отдохнуть мне не удалось. Прямо из аэропорта, усталая как черт, я направилась в комиссариат и там сразу же кинулась к кофейному автомату. Когда я уже собиралась сунуть в щель монету и привести машину в действие, появился мой помощник.

– Вы что, решили отравиться? Пошли-ка лучше в “Золотой кувшин”, я вас приглашаю, там и выпьете чего-нибудь, что не так опасно для здоровья.

– Я еще не была дома и даже в кабинет к себе не заглянула.

– Ну и что с того? Здесь у нас, пока вы отсутствовали, все было спокойно. Кроме того, обмениваться информацией в “Золотом кувшине” куда как веселей.

Это он точно заметил. Суматоха, царившая в этом заведении, заказы, которые звонкими голосами выпевали официанты, шум кофейной машины и электрической кофемолки, звон составляемых в стопки тарелок и непосредственное поведение клиентов, расслабившихся и говоривших в полный голос, – все это делало из “Золотого кувшина” если и не самое веселое, то уж точно самое хаотичное место в округе. Но как раз этот хаос и помог мне прийти в себя – даже без кофеина, хотя я все-таки заглотнула двойной эспрессо. Надо, конечно, иметь в виду еще и ту вулканическую энергию, которую излучают бары в нашей стране.

Я рассказала Гарсону свои впечатления от поездки в Ронду и поделилась мнением, что, на мой взгляд, Джульетта Лопес в основном говорила правду – и на суде, и во время беседы со мной.

– Возможно, она утаила какие-то детали, а другие чуть исказила, но очевидно одно: этот итальянец существовал. Наши коллеги, да и сам судья сваляли дурака, не поверив словам девушки.

– Почему вы так в этом уверены?

– Потому что я видела, какой ужас вызывает у Джульетты одно только упоминание об итальянце, она сразу впадает в панику.

– Хорошо, допустим, раз он итальянец, значит, из Италии, а что еще?

– Понятия не имею, все очень мутно. Как-то плохо верится, что Киньонес специально искал некоего итальянца, чтобы тот подменил его при ограблении квартиры Сигуана.

– Можно предположить, что у Киньонеса было намечено на тот же день другое важное дело, скажем, преступление, обещавшее более солидный куш, а дата и время совпадали с датой и временем свидания Джульетты и Сигуана. Он побоялся, что старик в следующий раз не пригласит девушку к себе домой, то есть они упустят шанс общипать богатую птичку. А так как роль Джульетты всегда сводилась лишь к тому, чтобы наблюдать за спящим красавцем, пришлось воспользоваться помощью коллеги, который, естественно, получил бы часть добычи. Лучше что-то, чем ничего.

– Итальянского коллеги?

– А что тут такого? Уверяю вас, далеко не все итальянцы, которые прогуливаются по Барселоне, приехали сюда полюбоваться на творения Гауди. Преступный мир тоже затронут глобализацией. И, чтобы убедиться в этом, нет нужды лезть за данными в архив.

– Разумеется, кто же спорит, но тут есть еще одна деталь. В беседе с Джульеттой я сказала, что, возможно, итальянец, едва войдя в квартиру, сразу направился к Сигуану и убил его, и она не стала этого отрицать.

– То есть подтвердила?

– Нет, повторила мое “возможно”, но еще раз говорю: она была страшно напугана.

– Вряд ли этому стоит придавать большое значение: такая реакция вполне объяснима. Поставьте себя на ее место: она живет себе спокойненько – новый дружок, свой домик, делают всякие там кресла, и тут появляетесь вы с радостным известием, что давнее дело вновь открыто. Понятно, на нее нападет страх и она на всякий случай подтверждает все, что показывала пять лет назад. Вот только… И это свидетельствует о том, что она не такая уж дура, она подкидывает вам свое “возможно”, чтобы вы убрались восвояси хоть с какой-нибудь добычей в клюве и оставили ее в покое.

– Нет, не могу с вами согласиться. Девушка не показалась мне до такой степени хитрой, мало того, я даже по-настоящему пожалела ее.

– Все, больше ни слова! Как обычно, вы дали волю тайным порывам своего сердца, вашего нежного и отзывчивого сердца, которое готово сострадать кому угодно, дай только малейший повод. Почему бы вам не основать неправительственную организацию для карманников всего мира – “Преступники без границ” или что-нибудь вроде того? Я думаю, в нее запишется много добровольцев, но вы там будете себя чувствовать как рыба в воде.

– Очень остроумно!

– Петра, да поймите вы, бога ради, эта девица – еще та пташка, она занималась проституцией, и сутенер у нее был, и все такое, как положено. Но ей этого было мало, она обворовывала беззащитных старичков, для чего прежде их усыпляла. Я, например, в жизни бы такой не посочувствовал.

– Что ж, значит, вы не верите в цель нашей работы. Мы с вами – часть системы, и наша роль – поставить человека перед судьей, а тот, руководствуясь законом, объявляет, виновен этот человек или нет. Если виновен, его отправляют в тюрьму, чтобы он там исправился. Иногда такое случается, понимаете?

– Ага, и они вот так сразу становятся такими хорошими-хорошими.

– А вы полагаете, что люди непременно рождаются хорошими или плохими?

– Только давайте без философских дискуссий! Тут вы меня всегда обставите как нечего делать. Оставим в стороне человеческий аспект, лучше изложите мне теорию, которую вы состряпали на основе тех данных, которые получили в Ронде, потому что или я вас плохо знаю, или вы уже состряпали новую теорию.

Я сглотнула, чтобы успокоиться. Больше всего в этот миг мне хотелось треснуть Гарсона по макушке барным табуретом, но, справившись с этим порывом, я начала излагать:

– Кому-то по неизвестным нам причинам понадобилось ликвидировать Сигуана. Месть, невозвращенный долг… Пока тут ничего нельзя сказать наверняка. Этот кто-то ищет киллера – а ведь высокий и сильный итальянец, который убивает без лишних вопросов, как только проверит личность жертвы, очень уж похож на киллера. Этот киллер, следуя полученным инструкциям, выходит на Киньонеса, узнав, что тот в паре с молоденькой проституткой орудует в квартирах стариков. И предлагает Киньонесу заменить его в определенный вечер. Обещает хорошо заплатить – очень хорошо, куда больше того, что парочке могла бы принести самая удачная кража. Кроме того, сутенеру помогут на какое-то время скрыться в Марбелье и переждать там, пока шум уляжется. Вполне возможно, киллер не сообщает ему о своем намерении ухлопать фабриканта, чтобы не напугать Киньонеса. Он говорит, что хочет отколотить его, проучить, припугнуть… ну, не знаю, что еще. Если так, то Джульетта Лопес подцепила Сигуана не случайно, она намеренно охотилась именно за ним, прознав про его вкусы и особого рода склонности. Если события развивались именно таким образом, тогда понятно, почему вскоре в Марбелье убили и самого Абелардо Киньонеса – чтобы замести следы. Тот же человек, который его использовал, постарался заткнуть ему рот навсегда. Все было продумано до мелочей.

Гарсон довольно долго молчал, допил свой кофе, потом с тревогой посмотрел на меня:

– Петра, сделайте мне такое одолжение, не рассказывайте ничего этого комиссару. В качестве теории все выстроено безупречно, но ведь нет ни одного доказательства, которое бы эту теорию хоть в малой степени подкрепляло. Если и существовал некий итальянец, а это пока вопрос спорный, то легче предположить, что он был всего-навсего приятелем Киньонеса, которого тот попросил заменить его, поскольку сам должен был быть где-то в ином месте. Вот и все, очень просто.

– Да разве тут есть логика? Чтобы грабитель перепоручил спланированное им преступление приятелю? Как же! Кроме того, Киньонес поначалу утаил от своей подружки, что работу выполнит за него кто-то другой. Могло, конечно, быть, что он старался держать ее в неведении, чтобы оградить от серьезной опасности.

– Послушайте, Петра, вы, конечно, прекрасно знаете, что такое логика, зато совсем плохо разбираетесь в жизни. Это для вас новость? А теперь я предлагаю вернуться в комиссариат. Коронас еще утром спрашивал про вас, хотел, чтобы вы отчитались по поездке в Ронду.

– Вот черт! Гарсон, почему же вы до сих пор не сказали об этом?

– С каких это пор начальник должен получать информацию о деле раньше подчиненного? Разве это было бы логично?

Комиссар выслушал мой отчет без особого интереса и все время откровенно поглядывал на экран компьютера. Я же последовала мудрому совету Гарсона: никогда не спеши одолеть новую ступеньку, не встав обеими ногами на предыдущую. Нет доказательств – нет теорий, поэтому я очень быстро закруглила рассказ о событиях в Ронде. Единственное, на что я отважилась, это поделиться своим убеждением: Джульетта Лопес не соврала про итальянца, но Коронас, как я могла понять, не придал этому факту никакого значения.

– Очень хорошо, Петра, очень хорошо. Мы делаем то, что должны делать: проверяем все шаг за шагом. Вы уже написали отчет?

– Пока не успела.

– Ну так напишите, и поскорее, судья ведь может в любой момент его запросить. Помяните мое слово, этот судья еще устроит нам веселую жизнь. И не забудьте представить мне список ваших расходов, я должен его подписать.

Он уже больше не смотрел на меня, если, конечно, его глаза когда-нибудь по-настоящему задерживались на моем лице. Комиссар Коронас снова бросил взгляд в мою сторону, только когда понял, что я и не думаю уходить.

– Что-то еще, инспектор?

– Вы ведь считаете, что мы понапрасну тратим время и за всем этим ничего не стоит, правда?

Он поднял брови, придав лицу выражение философского скептицизма, какое, вероятно, не сходило с лица Шопенгауэра.

– Ну что я могу вам на это ответить, дорогая Петра? Любой комиссар – это человек, которого раздирает на части тысяча и одна обязанность: надо строго соблюдать закон, быть дипломатом, по справедливости оценивать подчиненных, уважать вышестоящих, быть осторожным с прессой и предупредительным с судьями. Когда я работал в вашей должности в убойном отделе, меня вечно мучили сомнения, я задавал себе кучу вопросов в связи с теми делами, которые расследовал. А теперь, на этом вот месте, я предпочитаю отмахнуться от любых умозрительных построений, которые заставили бы меня слишком много размышлять. Понимаете?

– Отлично понимаю.

– И тем не менее вы считаете, что в данном случае есть что расследовать, так?

– Да, и с каждым новым шагом все больше в этом убеждаюсь.

– В таком случае выбросьте из головы все, что я вам только что сказал, и будьте уверены: если вы дадите мне доказательства того, что в руках у нас дело, которое в свое время совсем не было расследовано или было расследовано плохо, я буду всеми силами помогать вам ловить убийцу. Обещаю.

Наверное, он ожидал, что я взвою от радости, оценив его альтруистическую позицию, но я просто попрощалась и вышла из кабинета, чувствуя себя как никогда одинокой. У меня сложилось впечатление, что истина вообще никого не волнует, и, будь я хоть чуточку умнее, тоже бы от нее отмахнулась. Но иногда догадки рождаются у нас в голове с такой настырностью и такие отчетливые, что мы уже не можем не делать на них ставку, не можем их игнорировать, хотя вера в интуицию и противоречит здравому смыслу, тому самому здравому смыслу, который так ценится всеми вокруг.

Я через силу принялась составлять отчет – и он, после того как я обрубила все субъективное, превратился в бессмысленного и кровоточащего уродца. В конце концов я смирилась с тем, что должна выполнять свой долг, но тут появился Гарсон.

– Ну как прошел разговор с шефом?

– Он пообещал, что, если я буду вести себя хорошо, он даст мне карамельку, хотя и совсем маленькую, – нельзя забывать, что бюджет-то нам урезали.

– Если с этой карамелькой обойтись по-умному, она сможет подсластить многие горькие переживания; главное – сосать медленно.

Я искоса глянула на него:

– А как у вас прошла встреча с Росарио Сигуан?

Он сел и потер руки, словно собираясь воткнуть вилку в аппетитное блюдо.

– Для начала должен признать, что голова у вас работает что надо. Помните, вы мне рассказали вроде как между прочим про трех дочек короля Лира? И попали в точку! Младшая просто обожала отца.

– Кто бы сомневался! Ну и как она отнеслась к возобновлению этого дела?

– А никак. Ни малейшего интереса к следствию. Говорит: лучше не трогать прошлое, чтобы меньше страдать.

– А про мачеху?

– Отзывается о ней не лучше, чем старшая сестра. Она не осуждает отца за новый брак, но к Пиньейро никакой симпатии не испытывает. И характеризует ее так же, как и Нурия: слишком молодая для отца женщина – разумеется, она вышла за него по расчету. На ее взгляд, та просто порхала по жизни: магазины, теннисный клуб, парикмахерская…

– Многие богатые женщины при мужьях, поглощенных работой, ведут себя точно так же. Кроме того, не вижу во всем этом особой злонамеренности.

– Мачеха – она и есть мачеха! Про это ваш Шекспир ничего не написал?

– Еще как написал! А скажите, что представляет из себя Росарио Сигуан?

– Совсем не похожа на старшую сестру. Невзрачная, робкая, и голосок какой-то детский. В лицо никогда не глядит, во время разговора смотрит только в пол, а пальцы все время крепко сцеплены. Сперва мне показалось, что она сильно напугана, но быстро выяснилось, что это просто робость. Она клянется, будто знать ничего не знала про отцовские дела, но утверждает, что он был человеком бескорыстным и честным. Кстати, она добавила-таки кое-что, чего мы не знали: он занимался благотворительностью.

– С ума сойти можно! Одного только не пойму: как такого типа до сих пор не причислили к лику святых. А вы спросили про склонность ее батюшки к юным девам?

– Нет, не решился. Она выглядит такой хрупкой, такой ранимой!

– Не важно, для первого знакомства этого вполне достаточно. Остается дочка номер два. Как ее зовут?

– Элиса. Но хочу напомнить: она живет в Нью-Йорке, так что, если нам взбредет в голову с ней побеседовать, придется лететь в Соединенные Штаты. Как думаете, бюджет нашего комиссариата это позволит?

– А вы поинтересуйтесь у комиссара, что-то я давненько не слыхала его смеха.

– Ага, и наверняка отправит туда вас одну.

– Да, первым классом. Кстати, спросите его, какие методы нам дозволено тут использовать: телефон, видеодопрос… А я пока допишу отчет.

Гарсон вернулся через полчаса. Официальное распоряжение предписывало нам связаться с Элисой Сигуан посредством интернета. Комиссар решился проигнорировать криминологические правила, согласно которым допрос полагается вести всегда только лицом к лицу, чтобы постоянно анализировать любые детали в настроении допрашиваемого. А так как здесь речь не шла о подозреваемой или о том, что ее показания могли бы стать основополагающими, то чата будет вполне достаточно. Гарсон вызвался все подготовить.

Дело несколько застопорилось из-за разницы во времени, но в конце концов Элиса согласилась на такую электронную беседу, которую ей предстояло вести из своего врачебного кабинета. Гарсон от всей души наслаждался всеми этими техническими приготовлениями, и когда мы наконец сели за переписку в чате, он прокомментировал достоинства этой системы, выдвинув свою, как обычно довольно причудливую, точку зрения:

– Такие вот виртуальные допросы, они имеют много преимуществ, инспектор. Например, нам не придется притворяться, скрывать свои чувства. А если мы с вами вдруг захотим обменяться мнениями по ходу дела – обменивайся сколько душе угодно! И полная свобода действий! Захочется – можем перекусить, а если в это время передают по телевизору важный футбольный матч, ставим телевизор рядом с компьютером – и поглядывай туда одним глазком.

– Ну, понесло!.. На мой взгляд, мы должны сосредоточиться на этом разговоре, и вряд ли у нас выйдет что-нибудь путное, если вы будете тут же рядом болтать про футбол или жевать бутерброды.

– Ох и зануда же вы, Петра. Ладно, пора!

Разговор начался с обмена непременными вежливыми фразами. Затем последовали рутинные вопросы, которые в письменном виде выглядели еще более абсурдно. Сидевший рядом со мной Гарсон старательно тянул шею в сторону экрана. Я задала первый вопрос, представляющий для нас интерес:

Как вы полагаете, есть ли основания для возобновления дела об убийстве вашего отца?

Не имею понятия.

Вы считаете убедительной версию, согласно которой убийцей вашего отца был Абелардо Киньонес? Вы полагаете, что убийство Киньонеса в Марбелье совершил какой-то другой преступник и оно никак не связано с убийством сеньора Сигуана?

Я уже сказала, что не имею понятия. Так в свое время объяснила развитие событий полиция, и я этому объяснению поверила. Иначе говоря, у меня не было оснований строить иные догадки.

– Послушайте, Петра, эта девушка не выглядит слишком уж разговорчивой, во всяком случае, при такой форме общения.

Я сделала вид, что пропустила мимо ушей замечания моего помощника, потому что и сама подумала о том же. Я начинала нервничать, хотя старалась этого не показывать. Я написала:

Каким человеком был ваш отец? Не можете ли вы в общих чертах описать его характер, его образ жизни?

Прошло не меньше пяти минут, прежде чем на экране появился ответ. Гарсон ерзал на стуле, из-за чего моя нервозность только усиливалась. Я чертыхнулась по поводу того, что в комиссариате запрещено курить, с сигаретой ждать было бы куда легче. Кроме всего прочего, мой помощник совершенно некстати решил порассуждать:

– Сдается мне, что она просто издевается над нами.

Я взорвалась:

– Будьте так любезны, заткните свою глотку!

И в этот момент на экране появился довольно длинный текст:

Инспектор Деликадо, я вижу, что лучше мне быть с вами откровенной, потому что в противном случае мы будем бесконечно крутиться вокруг тем, никакого отношения к делу не имеющих. Простите, что я вот так сразу беру быка за рога, но, прожив много лет в Америке, я стала такой же практичной, как все американцы. Есть два вопроса, на которые я могу вам ответить и ответы на которые весьма иллюстративны. Почему я стала психиатром? Это первый вопрос. Второй: почему я уехала жить в США? Я стала психиатром, потому что моя семья всегда была отмечена патологией, и я уехала из Барселоны, потому что хотела оказаться как можно дальше от своей семьи. Если это поможет вашему расследованию, я могу обрисовать ситуацию подробнее.

– Вот это да! – негромко воскликнул Гарсон, разом забыв о том, что я просила его помолчать.

Любые детали будут мне очень интересны, поэтому прошу вас объяснить все как можно четче и подробнее.

Нам снова пришлось ждать, на сей раз с неподдельным нетерпением. Гарсон, словно играя роль запоздалого эха моих собственных мыслей, пробормотал:

– Вот дьявол! И закурить-то нельзя!

Я ответила слабым рычанием, и он, не услышав от меня повторного приказа заткнуться, заметно оживился:

– Кажется, дело принимает любопытный оборот, да?

– А почему бы вам не отправиться покурить на улицу?

– Все, больше ни слова! Я просто подумал, что если заговорю, это поможет снизить нервное напряжение, но, видно, ошибся.

– Значит, делайте обратное – и попадете в точку.

Он механически выпрямил спину и изобразил на лице каменную неприступность, что выглядело крайне неестественно. Я с отчаянием глянула на него краешком глаза – теперь он являл собой некую смесь Бастера Китона и телеграфного столба. И я мысленно поклялась никогда больше не проводить такого рода допросов в присутствии Гарсона. Но тут боги услышали мои мольбы, и на экране вновь выплыл текст:

Отец всегда был человеком властным и деспотичным. До семьи ему дела не было, единственное, что имело для него значение, – это работа, его распрекрасная фабрика. Мою мать, женщину тихую и покорную, он держал в черном теле. Относился к ней так, как относятся, вернее сказать, относились в давние времена к прислуге. Думаю, он женился на ней только потому, что было положено жениться, а также чтобы иметь от нее детей, которые унаследуют фабрику. К несчастью для матери, она не смогла родить ему сына, и презрение отца к ней стало еще заметнее. В общем и целом, мнение его о женщинах было убогим и таким, какие давно вышли из обычая. Он часто пользовался услугами проституток, по возможности молодых. Не знаю, что вам сказали по этому поводу мои сестры, но я могу вас заверить: пока до меня еще доходили о нем какие-то известия, он своих привычек не менял. Моя старшая сестра чем-то похожа на отца, она мечтала бы работать на семейном предприятии, но он ей этого не позволял, потому что никому не доверял, никому, кроме Рафаэля Сьерры, который был при нем все равно что верным псом. Нурию интересуют только деньги, вряд ли она кого-нибудь любит, включая сюда и мужа. На Росарио, младшую в нашей семье, тяжелее всего подействовала такая обстановка. Она росла в невыносимых условиях, без глотка свежего воздуха, вокруг царили напряжение и ненависть. И она не сумела поставить заслон против гибельного воздействия семейной атмосферы. Она всего боится, всегда грустна, чувствует за собой какую-то вину. Мне кажется, именно поэтому она выбрала для себя сферу профессиональной деятельности, связанную с социальной помощью, – чтобы искупить вину, которой на самом деле на ней нет. Как вы понимаете, я взбунтовалась против отца. Я стала изучать психиатрию, желая понять, что происходит вокруг меня, и после окончания университета уехала в Соединенные Штаты. Я только что написала, что за Росарио нет никакой вины, на самом деле все мы, все три сестры, виноваты в том, что так и не защитили должным образом нашу мать, которая умерла в горькой печали и психологически совершенно раздавленная. Надеюсь, что все эти подробности вам помогут. Что бы еще вам хотелось знать?

Я торопливо настукала:

Что вы можете сказать про вторую жену вашего отца? Какого вы о ней мнения?

На сей раз ждать пришлось недолго.

Она меня ни в малейшей степени не интересует. Знаю только, что сестры ее ненавидят и всегда вели себя с ней довольно грубо. Они считают, что она вышла за нашего отца по расчету, и я готова с ними согласиться. Но какой бы ни была супруга отца, в самом ее грехе уже заложено было и наказание – она за свой грех получила сполна. Хотя должна сказать, что отец не так уж и плохо вел себя с ней, если не считать того, что он ей постоянно изменял, но таким он был всю жизнь. Если вы спросите, с чего это Росалия Пиньейро стала добиваться повторного расследования, я отвечу: понятия не имею, но, возможно, по прошествии времени ей захотелось подпортить жизнь моим сестрам и таким образом отомстить им. Вряд ли обида ее сама собой рассосалась. С точки зрения психиатрии доказано, инспектор, что все мы много чего делаем, чтобы компенсировать страдания, перенесенные в прошлом, и таким же образом мы стремимся стереть из памяти совершенные нами ошибки. На беду, новые наши поступки обычно тоже являются ошибками. Ошибки на ошибках – такова жизнь большинства людей. Для меня единственный выход из этой цепочки – анализ глубин нашего прошлого, чтобы без страха ему противостоять, не закрывая глаз на правду. Именно так я старалась вести себя всегда, и получилось неплохо.

Я отправила на принтер текст нашей беседы. Потом глянула на своего помощника, который продолжал изображать из себя соляной столп.

– Ну и что вы обо всем этом думаете, Фермин?

– Мне уже можно говорить?

– Можно, и даже можно прекратить валять дурака.

– Тогда я скажу, что все это кажется мне весьма любопытным, даже очень любопытным, но, если честно, не понимаю, чем эта история может помочь расследованию.

– Правда всегда помогает. Скажем, теперь у нас есть вполне заслуживающее доверия описание того, каким был Сигуан в действительности. Наконец хоть кто-то рискнул произнести вслух, что этот добропорядочный отец семейства всегда питал слабость к юными шлюхам. То, что с ним произошло, не было случайностью, я не сомневаюсь: его убили намеренно.

– А для меня пока это еще не так очевидно. И я пока не уверен, есть ли тут материал для нового дела.

– Да какая разница! Мы будем вести расследование, пока кто-нибудь не велит нам остановиться. И сейчас мы нанесем повторный визит человеку, мнение которого сильно отличается от оценок Элисы.

– Опять поедем к Сьерре? Но ведь вы и так прекрасно знаете, что он скажет о своем замечательном патроне!

– А я и не собираюсь слушать истории о безупречном характере его обожаемого шефа, мне надо узнать, всегда ли были безупречными отношения Сигуана с итальянскими клиентами.

Поскольку Гарсон уже прекратил забастовку, он, пока мы двигались в сторону Борна, дал волю своим восторгам и распинался о достоинствах виртуальной беседы, которая состоялась у нас только что:

– Это прямо роман настоящий, Петра! Эта средняя дочка – раз! – и буквально одним мазком изобразила их семейную жизнь.

– Психоаналитическим мазком, следовало бы сказать.

– Как на ваш взгляд, она нам правду написала?

– Думаю, это весьма правдоподобный портрет множества семей, которые принадлежат к определенному поколению. И в основе своей ее рассказ, пожалуй, достоверен, хотя, не исключено, что Элиса излишне драматизировала ситуацию.

– Судя по всему, да, ведь если бы все мы были способны проанализировать жизнь наших семей с точки зрения психологии, мы бы пришли к самым неожиданным выводам.

– К катастрофическим выводам, Фермин, от которых нам осталось бы только безутешно рыдать.

– Ну, вы, как обычно, рубите сплеча, Петра! Должны же существовать и счастливые семьи!

– Напрасно вы так думаете, любая семья – это по определению змеиное гнездо. Вот я вам сейчас расскажу притчу. Вообразите себе корабль – он плывет в открытом море, и ни у кого, понятное дело, нет ни малейшей возможности покинуть этот корабль. Вообразите себе, что тех людей, что плывут вместе с вами, вы должны любить вопреки всему, хотя видите все их немалые недостатки и даже их враждебность к вам лично. Вообразите себе, что вы хорошо знаете: ваши собственные недостатки в большинстве своем обусловлены недостатками других путешественников. И если эти путешественники отвратительны и вы это сознаете, уже одним этим вы виноваты и постоянно будете чувствовать свою вину. Так вот, этот корабль – семья, а путешественники – естественно, все члены одной семьи.

Гарсон задумался, должно быть, он представлял себя в открытом море вместе с родителями, братьями и сестрами, все они – в матросских костюмчиках. Потом он не выдержал:

– Да ну вас с вашей притчей! У меня, например, расчудесная семья. Сын живет в Соединенных Штатах, и я с ним не знаю никаких забот; с Беатрис я совершенно счастлив, она чудесная женщина, просто необыкновенная.

– И вам абсолютно все в ней нравится? – спросила я не без злого умысла, просто ради удовольствия немного его смутить.

– Нет, этого, разумеется, сказать нельзя! Всегда найдутся какие-то мелочи… Скажем, мне не нравится, что она вечно следит за тем, что я ем; потом-то, конечно, до меня доходит: она хочет мне только добра. А иногда она изводит меня этой своей культурой: выставки там всякие, опера в “Лисео”, время от времени театр, подсовывает мне книги…

– Но во всем этом нет ничего плохого.

– Нет, конечно же нет, но мне в голову иногда забредает такая мысль: а вдруг вся эта культурная дрессировка связана с тем, что она стыдится меня?

– Ну вот, сами видите: стоит копнуть чуть поглубже, как дорога к счастью в совместной жизни обязательно покажется слишком извилистой.

– Но надо терпеть и идти на уступки – в этом азбука супружества.

– Разумеется, а что мы скажем о такой вещи, как пределы терпения?

– Черт, инспектор, вы меня лучше не пугайте. Неужто у вас пошли нелады с Маркосом?

– Я с вами полностью согласна: умение идти на уступки – совершенно необходимо, но в конце концов это превращается в обязанность, которую ты сам на себя накладываешь ради сохранения союза, что уже обременительно. Кроме того, с мужем или женой ты тоже плывешь на одном корабле. Единственное отличие от плавания с родителями заключается в том, что на сей раз ты все-таки имеешь возможность покинуть корабль.

– Только не говорите, что снова собираетесь разводиться.

– Да нет, просто я решила немного над вами подшутить.

– Так знайте: я в этих шутках не нахожу ни капли остроумия. Честно.

Я от души рассмеялась. Мне страшно нравилось играть в такие игры с моим помощником; он был настолько простодушен и благонамерен, что облапошить его не составляло труда.

– Кстати, Фермин, куда это мы заехали? Катим уже полчаса, не меньше, – и все никак не доберемся до места.

– Дьявол! Пропустили нужный поворот, и давно. Вы сами виноваты, это все из-за ваших дурацких историй про корабль, про семью, про супружество, из-за всей этой зряшной болтовни. А теперь я даже и сообразить не могу, куда нас занесло.

Я опять расхохоталась. Никто не заставлял меня так искренне смеяться, как Гарсон. Он это знал и очень этому радовался, хотя хмурил брови, притворяясь рассерженным, и изображал из себя мученика, готового отдать Богу душу.

Безбашенная девица из магазина “Нерея” тотчас нас узнала, но вместо того чтобы подойти к нам и как минимум поздороваться, она с испуганным видом помчалась в задние комнаты, словно увидела пару налетчиков с обрезами под мышкой. Мгновение спустя Рафаэль Сьерра, все такой же неторопливый и покладистый, пригласил нас к себе в кабинет.

– Случилось что-нибудь новое? – спросил он.

Как правило, люди не желают понять, что задавать такие вопросы полицейским в ходе расследования – не только неуместно, но даже, можно сказать, противозаконно.

– Мы уже знаем, что бухгалтерские отчеты после ликвидации фабрики остались в полном порядке, но есть еще кое-что, о чем нам хотелось бы поговорить: речь об итальянских клиентах. Незадолго до гибели Сигуана возобновились поставки вашей продукции в Италию, и, судя по всему, это произошло благодаря расширению деловых связей с этой страной.

На лице его отразилось недоумение, и он посмотрел на меня настороженно:

– Неужели случилось что-то такое, что заставляет вас заняться и этим, инспектор?

Его настойчивое стремление не столько предоставлять информацию полиции, сколько требовать ее от нас, начало истощать запасы моего терпения, на самом деле и без того скудные.

– Сеньор Сьерра, мы не имеем права отвечать на какие-либо вопросы, касающиеся нашей работы. Предполагается, что отвечать на вопросы должны вы.

Он повел себя так, словно совершенный промах привел его в ужас. Протянул ко мне обе руки и при этом страшно покраснел:

– Простите, бога ради! Это я по привычке. Готов ответить на все ваши вопросы. Понимаете, вы застали меня врасплох, прошло уже столько времени… Итак, как мне представляется, в наших коммерческих отношениях с итальянскими клиентами за долгие годы могли возникнуть определенные шероховатости, без этого ведь никогда не обходится: претензии из-за нарушения сроков поставки, неудачная печать на некоторых тканях… Да что угодно! И все это в порядке вещей.