Текст книги "Адептка Эмили"
Автор книги: Алиса Жданова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 16 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]
Глава 12
Оказалось, репетиции начинаются достаточно обыденно: мы просто, сев в кружок, читали сценарий по ролям – и в этот день, и в несколько последующих. Профессор достаточно быстро успел раздобыть где-то еще несколько нарушителей, и наша труппа обросла монахом Лоренцо, родителями Джульетты, другом Ромео, его отцом и слугами. К концу недели, когда у нас уже было достаточно актеров, профессор Ферро распорядился начинать репетиции с декорациями.
Декорации, которые все это время выпиливали и рисовали рабочие с другими провинившимися адептами, выглядели как-то несерьезно. Вместо балкона Джульетты была какая-то невразумительная платформа на колесиках с приделанной сбоку стремянкой – преподаватель решил включить сцену, где Джульетта слезает с балкона прямо по плющу, чтобы поговорить с Ромео с глазу на глаз. Якобы это покажет силу ее любви. Плющом мою стремянку обмотали, облезлым и сшитым из зеленых лоскутков, но красивее и правдоподобнее она от этого не стала.
Зал, в котором проходил бал и где Ромео и Джульетта познакомились, тоже был представлен скорее схематично: лишь раскрашенный задник и стол перед ним. Конечно, я понимала, что театр – это место, где часть происходящего должно дорисовать воображение зрителя. Но мне казалось, что таким неопытным актерам, как мы, нужны декорации повнушительнее, чтобы вжиться в роли. И чтобы они отвлекали зрителей от нашей плохой игры. А игра была действительно неправдоподобной, и самым слабым местом являлись мы с «Ромео».
Когда мы просто читали сценарий по ролям, все еще шло более-менее: у Хэйвуда обнаружился хорошо поставленный, выразительный голос, и он проникновенно декламировал свои куски. Однако, когда дело дошло до настоящих репетиций, все оказалось гораздо сложнее.
По сценарию Ромео должен был влюбленно смотреть на Джульетту, а Хэйвуд награждал меня откровенно неприязненным взглядом. Ромео должен был взять ее за руку и сравнить с луной, а сосед просто наотрез отказался меня трогать. И при словах: «Вот так я умираю с поцелуем», – он чмокал воздух в метре от меня. Никто, конечно, не ожидал от актеров, тем более парней, настоящих поцелуев. Но Хэйвуду следовало хотя бы придвинуться ко мне поближе, чтобы из зала все выглядело капельку правдоподобней!
Из-за всего этого мое настроение портилось от репетиции к репетиции – я не привыкла к такому явному презрению и пренебрежению. Раньше, когда я была в компании мужчин, они окружали меня вниманием и вели себя как галантные рыцари. Однако, стоило мне стать одной из них, как всю галантность смыло, словно пену прибоем.
Хэйвуд вел себя на грани грубости. Томас, который с самого первого дня отрыл свой костюм кормилицы и начал репетировать в нем, частенько норовил закинуть на меня руки и провопить что-то в ухо, а потом унестись дальше. Обещанные мешки, набитые сеном, кстати, в его костюме присутствовали, и когда Томас особо рьяно носился по театру, они подпрыгивали и били его по лицу, что его дико веселило.
И лишь Генри вел себя по-прежнему предупредительно, насколько это было возможно в нашей ситуации. Он то отгонял от меня Томаса, то придерживал шатающийся «плющ», то есть мою лестницу, когда я по ней спускалась. А однажды он подошел к профессору и начал что-то серьезно ему втолковывать. Я как раз репетировала сцену с Хэйвудом, и все внимание профессора было обращено на нас.
– скороговоркой произнесла я, отодвигаясь от «Ромео» подальше и пытаясь одновременно расслышать, что там Генри говорит профессору.
Хэйвуд, проследив за моим взглядом, словно бы заледенел еще больше и сквозь зубы выдавил:
– Слушай, Хэйвуд, ты можешь не смотреть на меня с таким зверским выражением? – потеряв терпение, шепотом спросила я. – Настоящая Джульетта сбежала бы от тебя куда подальше!
– Приведи сюда кого-то, хоть отдаленно похожего на настоящую Джульетту, а не на пучеглазого таракана, и я буду убедителен как никогда, – пожал плечами Хэйвуд.
– Сам ты таракан! – Мои ладони тут же непроизвольно сжались в кулаки, и я вперила в Хэйвуда пылающий негодованием взгляд. Грубиян!
– Нет, нет, и не просите! Видите, какая у них химия, вокруг все словно дымится! – донесся до меня громкий голос профессора. – Ролями я вам поменяться не разрешу!
Раздраженно засунув сценарий под мышку, я отошла от Хэйвуда. Пусть сам с собой репетирует, если я напоминаю ему таракана. Значит, Генри пытался поменяться ролями? Наверное, он хотел играть Ромео вместо этого деревянного чурбана. Как вообще можно было назначить Хэйвуда на роль влюбленного? Вряд ли такой замороженный сухарь, как он, способен понять, что это за чувство. Если честно, я тоже не знаю, но я хотя бы пытаюсь правдоподобно что-то изобразить!
– Не вышло поменяться, – со вздохом признался Генри, садясь на кусок декорации в виде обтянутого тканью куба рядом со мной. Такие непонятные элементы стояли по всем подсобкам театра, и мы приспособили их вместо стульев. – Профессору слишком нравится, как я всех убиваю, пока меня не убивает твой Ромео.
– Он не мой, – с отвращением отозвалась я. Генри только понимающе хмыкнул – он видел мои мытарства с партнером по сцене. И, если в начале репетиций в его глазах часто можно было заметить беспокойство, то в последние дни оно улеглось. Наверное, по реакции Хэйвуда он понял, что тот не подозревает, что я девушка.
– Ну и ладно, – вздохнув, я слабо улыбнулась. – Как-нибудь протяну до своего дня рождения. Не всем же дано быть талантливыми актерами, – я сказала это громко, потому что Хэйвуд проходил мимо, и он демонстративно фыркнул.
– Труппа, минуточку внимания! – прогремел сзади голос преподавателя, и мы обернулись к нему. – Пора вам вживаться в образы! Завтра все репетируем в костюмах!
Ой… Я подняла растерянный взгляд на Генри. Репетиции в костюмах настали быстрее, чем я думала. Как мне – девушке, изображающей парня, который изображает девушку, изобразить завтра просто парня в платье, изображающего девушку?
Однако до завтра меня ждало еще одно испытание, потому что вечером разразился гром.
Тучи начали собираться еще в обед – пока еще бледно-серые, несерьезные. Бросив на них обеспокоенный взгляд, я понадеялась, что к вечеру они рассеются. Однако, когда мы вынырнули из темного зала театра без всяких окон, я сразу поняла, что будет гроза, потому что на улице заметно потемнело, и все небо затянуло плотной серой хмарью. Из-за этого в столовой даже зажгли больше, чем обыкновенно, светильников. Обычно во время ужина в окна еще падали косые закатные лучи, но сегодня они преждевременно сменились сумерками.
– Что-то с погодой намудрили опять, – уверенно констатировал Томас за ужином. – Просто так подобные тучи не появляются.
Мы лишь согласно кивнули. Попытки взять непредсказуемую эггерионскую погоду под контроль при помощи магии велись с незапамятных времен. Это по большей степени удавалось, но иногда природа, словно взбунтовавшись, брала свое и разражалась ужасающими штормами с ливнями, смывающими дома, и ветрами, вырывающими деревья. Вот и сейчас над городом повисли тучи, конусами тянущиеся к местам с самой плотной магической аурой. То есть ко дворцу, больнице для душевнобольных магов, магической тюрьме и нашей академии магии. Вытянутые конусы походили на пальцы, которые указывали небесам, куда же точно обрушить свой гнев через пару часов. Я почувствовала, как у меня вспотели ладони, и спешно отвернулась от окна. Может, все же пронесет, и стихия пройдет стороной?
– Моя комната на втором этаже, третья справа, – шепнул мне на ухо Генри. Он знал о том, как сильно я не люблю гром. Вернее, нет: он знал, что я панически, до ужаса боюсь грома. В пансионе у меня всегда была упаковка снотворных пилюль на случай непогоды. Если я спала, то и бояться, соответственно, не могла. Однако сюда я их почему-то не захватила, и сейчас надвигающаяся непогода заранее вселяла в меня беспокойство.
– Я постараюсь уснуть, – неуверенно отозвалась я. Все же бежать ночью к Генри как-то не совсем удобно. Вдруг преподаватели поймают меня в коридоре и спросят, куда я направляюсь? К тому же браслет просто не позволит мне зайти к нему – бродить в ночное время по чужим комнатам в академии запрещалось. Так что мы сможем разве что посидеть вдвоем на полу в коридоре.
Хэйвуд, который вяло ковырялся вилкой в своем рагу, бросил на нас мрачный взгляд, но ничего не спросил. Вчера я случайно узнала от Бримсона, что он тайком записался на дополнительные занятия по фехтованию и начал их посещать в атмосфере строжайшей секретности. Вспомнив об этом, я с гордостью посмотрела на Генри: своим примером он вдохновил даже такого замороженного типа, как Хэйвуд! Пусть тренируется – будет меньше времени проводить в комнате и нервировать меня своим присутствием.
За последние пару недель у нас с Хэйвудом установился своеобразный нейтралитет, заключающийся в том, что мы практически не разговаривали. Наше общение ограничивалось тем, что утром мы обменивались приветствиями, на репетициях – репликами, и все. Меня это абсолютно устраивало: мне было с кем поговорить и без него. А вот Хэйвуд, похоже, считал, что если я не разговариваю с ним, то должна хранить обет молчания. Каждый раз, завидев меня болтающей с Томасом или Генри, он буквально менялся в лице. Почему-то Генри бесил его больше Томаса. Так и сейчас. Едва я наклонилась к Генри шепнуть, чтобы он оставил дверь приоткрытой – на всякий случай, чтобы я могла позвать его от двери, раз не смогу зайти, – как Хэйвуд тут же отложил вилку и встал.
– Уже поздно, – произнес он в пространство, но вместо того чтобы уйти, почему-то замер у своего места, выжидающе глядя на меня. Я растерянно уставилась на него в ответ.
– И? – вопросительно отозвался Генри, откидываясь на стуле с таким видом, словно собирался провести в этой уютной столовой еще как минимум несколько часов. – На что ты намекаешь?
– Я намекаю на то, – Хэйвуд непримиримо сложил руки на груди, – что кое-кто постоянно возвращается в комнату поздно и топает, когда я уже сплю.
– Когда это было? – не выдержала я такого поклепа. Я всегда была в комнате до того, как Хэйвуд укладывался спать, и уж точно не топала, как он говорит!
Хэйвуд, видимо, не смог припомнить конкретный случай, потому что неопределенно взмахнул рукой и повторил:
– Постоянно!
– Ладно, Хэйвуд, мы сами разберемся, когда Эмилю возвращаться в комнату, – вдруг улыбнувшись, сказал Генри. Мне подумалось, что он пришел к какому-то выводу, который его развеселил. – По правилам адепты должны быть в комнатах в десять, а где он находится до этого времени – не твои заботы.
– Да, – поддакнула я, после чего Хэйвуд, фыркнув в своей привычной манере, развернулся и ушел. Однако, хоть я и согласилась с Генри, что-то в его словах показалось мне неправильным. И, уже когда мы шли по коридору, я поняла, что: может, это не «мы» разберемся, во сколько мне возвращаться в комнату, а «я»? Как-то Генри слишком рьяно меня опекает в последнее время…
– Куда теперь? По комнатам? – спросил Генри, и я со вздохом покачала головой:
– Нет, если я вернусь слишком рано, этот комнатный тиран еще решит, что может мне указывать. Придется бродить где-то до десяти.
– Тогда пойдем в библиотеку, – Генри пожал плечами. – Сделаем уроки или сыграем в шашки. Найдем, как убить пару часов.
В общем, в свою комнату я зашла ровно за минуту до того, как в коридоре прозвенел мелодичный сигнал к отбою. По стеклу уже скатывались первые капли дождя, а Хэйвуд, смерив меня обвиняющим взглядом, развернулся в кровати и демонстративно выключил свет. Я тут же почувствовала себя мужем, который вернулся слишком поздно, да еще и пьяный, чем вызвал недовольство жены. Ладно, наверно, лучше мне действительно поскорее лечь спать.
Быстро переодевшись в пижаму, я забралась под одеяло и, закрыв глаза, постаралась отрешиться от бушующего за окном ветра. Надеюсь, у меня получится заснуть. И, как ни странно, я действительно быстро провалилась в сон – но только чтобы проснуться от ужасающих ударов грома несколько часов спустя.
Глава 13
В первый момент я даже не поняла, что меня разбудило, – я просто, встрепенувшись, распахнула глаза. Однако уже через пару секунд, когда комнату осветила вспышка молнии, за которой последовал такой грохот, словно кто-то катал по небу исполинские каменные шары, я поняла, что гроза разыгралась.
В первый миг я заледенела, вцепившись в одеяло до боли в пальцах. Нужно спать дальше. Просто уснуть. Это же просто гром, просто звук, и он снаружи здания. Внутрь ни молнии, ни гром пробраться не смогут.
Однако уже со следующим ударом, когда мое сердце чуть не остановилось, я поняла, что самовнушение не удается, и со всхлипом скатилась с кровати. Мне нужно убраться отсюда… Тут слишком много окон, через которые видно эту клятую грозу.
Чуть ли не на четвереньках добравшись до двери, я открыла ее и буквально вывалилась в коридор. Вдруг смутно показалось, что меня окликнули, но, занятая тем, чтобы встать прямо, я даже не оглянулась. Коридор длинный, и на четвереньках я буду ползти по нему целую вечность.
Тут за окном снова сверкнуло, и я стремглав понеслась вперед к лестнице. Окна! В коридоре повсюду были окна, и ужасающий грохот с легкостью проникал внутрь. После того как взрыв домашней лаборатории унес жизни моих родителей, я не могла переносить грозу – гром напоминал мне о грохоте взрыва и сотрясшем дом ударе. Боязнь молний, извечных спутниц грома, добавилась позже. Так что сейчас мое сердце стучало, как сумасшедшее, и я неслась вперед, пытаясь не потерять сознание от ужаса.
Тут, к счастью, коридор внезапно кончился, и я очутилась на лестнице, где было темно, хоть глаз выколи. Можно было бы зажечь заклинание-светлячок, но от ужаса я совершенно забыла, что являюсь магом. Так что мне оставалось только брести на ощупь, пока наконец я не одолела лестничный пролет и не оказалась в коридоре второго этажа. Коридоре, по которому мне навстречу шла высокая фигура, которую вдруг резко осветили молнии за окном.
– Генри! – Выдохнув от облегчения, я бросилась к нему и свалилась бы на пол, если бы он не подхватил меня.
– Эмили, – руки Генри сжались на моей спине, а его голос был взволнован. – Все нормально, я с тобой. Пойдем.
Он уже было собрался увлечь меня к своей комнате, но тут я замотала головой.
– Там окна, да и браслет не пустит, – пояснила я сквозь рыдания. Стоило добраться до Генри и почувствовать себя в безопасности, как слезы полились из моих глаз чуть ли не интенсивнее, чем ливень из туч за окном.
– Понятно, – задумчиво отозвался Генри и, вдруг подхватив меня на руки, все же шагнул к своей комнате – но только чтобы, толкнув дверь, шепнуть отрывистое заклинание и подхватить метнувшееся к нему покрывало.
Стихия Генри – воздух, и ему доступна левитация. Друг на секунду опустил меня на пол, и плечи укутало мягкое покрывало. Снова подхватив меня, Генри зашагал куда-то по коридору. Куда, я не могла сказать, потому что спрятала лицо у него на груди, чтобы не видеть молний. Как назло, я совсем недавно прочитала в каком-то журнале о молниях, которые могут залетать в дома и носиться там гигантскими смертоносными шарами, пока в кого-нибудь не врежутся. «Вдруг такая штука сейчас крадется за нами по коридору, а мы не знаем?» – подумала я, холодея, и открыла глаза.
Было темно, и от бледного, повисшего над нашими головами облачка исходило легкое свечение. «Молния!» – поняла я и, дернувшись, наконец-то вспомнила, что Генри, как воздушник, использует вместо светлячков такие вот сияющие аномалии.
– Уже почти пришли, – успокаивающе произнес он и ногой толкнул какую-то дверь. Мы оказались в знакомом помещении – большом, но без единого окна, заставленном обитыми красным бархатом креслами. Театр!
Дверь захлопнулась за нами, отрезав все звуки бури, словно ножом, и мы остались в тишине и почти полной темноте. Выдохнув, я щелкнула трясущимися пальцами, наконец-то догадавшись сделать несколько светлячков, и они зависли над нами теплыми искорками. Теперь, наверное, нужно бы слезть и пойти своими ногами – но едва мне стоило дернуться, как Генри лишь крепче прижал меня к себе.
– Куда без тапочек, – пояснил он, закатывая глаза, и я смущенно повела голыми пятками.
А я-то думаю, почему ногам так холодно… Еще бы, бродить по холодным мраморным полам босиком! Тут Генри определился, куда он хочет сесть, и опустился в одно из кресел в зрительном зале. Подумав, что друг решил пересадить меня на отдельное место, я вцепилась в него, как клещ, – отчасти потому, что сейчас мне было ужасно стыдно смотреть ему в глаза.
Генри уже видел мою истерику по поводу грозы, но последний раз это было лет шесть назад. Я повзрослела, и теперь мне стоило бы забыть про детские страхи. Только вместо этого я понеслась к нему среди ночи, забыв о приличной одежде и тапочках, и сейчас прижималась к его груди в одной пижаме и с залитым слезами лицом. Позорище…
«Хотя Генри тоже в пижаме, а не в полной форме адепта академии магии, так что ничего страшного», – попыталась я успокоить себя, но ничего не вышло.
– Вот так и посидим, – голос Генри разорвал тишину, прозвучав неожиданно хрипло. Я было посмотрела на пол – проверить, не забыл ли и он надеть тапочки, – но тут его ладони легли мне на спину, снова притиснув к груди. – Гроза скоро закончится.
– Извини, – неловко пробормотала я его пижамному карману. Тот мерно вздымался на его груди вместе с остальной пижамой. Мне было жутко неудобно за свое поведение. Сейчас я не смогла бы посмотреть Генри в лицо, даже если бы меня заставляли. Подумать только, я вытащила его из комнаты среди ночи, а теперь сижу у него на коленях!
Мадам Фоббс пришла бы в ужас от подобного зрелища. Я прямо-таки услышала ее голос, строго говорящий, что мы с Генри уже не маленькие дети и должны помнить о приличиях. «Однако, – тут я раздраженно повела плечом, и Генри заботливо поправил сползшее покрывало, – никто никогда не понимал, что мы друг для друга – как семья». У меня, например, и вовсе никого нет, кроме него.
– Чего ты так раздраженно сопишь? – внезапно спросил Генри.
– Да… вот, – немного помедлив, отозвалась я. – Вспомнились наши репетиции в этом театре. Ты не находишь, что вся эта история о Ромео и Джульетте жутко неправдоподобна?
– Мисс Бишоп! – в притворном ужасе воскликнул Генри. – Вы что, ставите под сомнение гений нашего признанного классика, автора пьесы?
– Куда мне, бедному сардинскому студенту, понять вашего великого классика, – ответила я с деланым вздохом, но все же продолжила: – Нет, ну смотри! Джульетта влюбилась в Ромео с первого взгляда. Она ведь с ним даже толком не познакомилась! Как это вообще возможно?
– Вот что бывает, когда держишь человека в изоляции от общества. Джульетта, наверное, всю жизнь просидела дома взаперти. А Ромео оказался чуть ли не первым мужчиной, с которым она познакомилась и который не являлся ее родственником, – отозвался Генри, на что я возмутилась:
– Ну и что! Я тоже росла в пансионе взаперти, но я же не влюбляюсь в первых встречных?
– А как же Хэйвуд, таинственный и надменный, который сторожит у дверей с часами в руке и отмечает, во сколько ты возвращаешься в комнату? – голос Генри был шутливым, но мне послышалось в нем какое-то скрытое напряжение, и поэтому возмутилась я вдвойне громче – для пущей правдоподобности:
– Ты шутишь? Вот уж на кого я не польщусь, даже если он останется последним человеком на планете!
– Ладно, ладно.
Генри тут же пошел на попятную, и мне показалось, что он как-то расслабился. Наверное, Хэйвуд в роли предмета моей влюбленности его не радовал. Впрочем, меня сосед в этой роли тоже не устраивал, поэтому я перевела разговор на другую тему, и мы еще какое-то время болтали, пока у меня не стали слипаться глаза.
Встрепенувшись через какое-то время, я поняла, что уснула. Генри тоже задремал в неудобной позе, и его руки, разжавшись, расслабленно лежали на моей талии. Однако, стоило мне пошевелиться, как он вздрогнул и открыл глаза.
– А? – сонно вопросил он. – Эмили?
– Наверное, гроза уже закончилась, – шепнула я и кое-как слезла с него. Ноги затекли от неудобной позы. Видимо, у Генри тоже, потому что он сначала вытянул их и лишь через пару минут встал. К этому времени я уже успела добраться до выхода.
– Генри, – озабоченно спросила я, обернувшись, – а ты закрывал дверь?
– Вроде да, – неуверенно ответил он, подходя ко мне. – А что?
Я лишь кивнула на вход – дверь была полуоткрыта. Либо мы забыли ее захлопнуть, что маловероятно, – я ведь помню, как резко «отрезало» звуки, когда мы оказались в театре. Либо кто-то заходил сюда, а мы не заметили.
Неужели за нами шпионили?
За окном разгорался рассвет. Дождь все еще шел – стекал крупными прозрачными каплями по оконному стеклу, напротив которого мы с Генри остановились. Бледные рассеянные лучи, падая на хрустальные брызги, придавали им какое-то волшебное сияние. Мир после пронесшейся грозы выглядел обновленным и чистым, словно гнев неба, прогремев, смыл все его прегрешения и унес всю скопившуюся грязь.
– До завтрака еще несколько часов, – вырвал меня из раздумий голос Генри, – постарайся поспать.
– А? Да, – обернувшись, я посмотрела на Генри.
У него был весьма встрепанный вид, к которому я не привыкла. Как настоящий денди, Генри всегда чрезвычайно щепетильно относился к своей внешности. Если в его одежде и обнаруживалась небрежность, то будьте уверены – это была тщательно продуманная, модная небрежность. Например, такая, как незастегнутые пуговицы пальто, распахнутые полы которого демонстрировали тщательно подобранные жилет и брюки. В общем, то, что к Генри липли всякие Китти и Мэри, было вполне закономерно.
Его заспанный вид и взлохмаченная, словно он запустил туда пятерню, шевелюра отчего-то чрезвычайно меня умилили.
– Почему ты улыбаешься? – подозрительно спросил друг, потирая покрасневшие глаза и сцеживая зевок в ладонь.
– Просто так. – Я подавила новую улыбку и серьезно произнесла: – Спасибо, Генри. Все, я пошла спать.
И вручив ему покрывало, которое по-прежнему было у меня на плечах, я развернулась и зашагала к своей комнате. Интересно, кто же все-таки подглядывал за нами в театре? Тихонько отворив дверь, я сначала заглянула в комнату и лишь потом, убедившись, что сосед спит, неслышно скользнула внутрь.
Может, это Хэйвуд? Увидел, что я куда-то пошла, и проследил? Но зачем ему это…
Я думала над этими вопросами до тех пор, пока не улеглась в кровать, и на грани сна меня внезапно пронзила мысль:
«В театре мы с Генри говорили, не стесняясь. Он даже назвал меня по имени – Эмили… Вдруг Хэйвуд подслушал наш разговор? Вдруг он уже знает, что я девушка? Он же расскажет всем, и меня выгонят! Хотя, может, он посочувствует даме в беде и промолчит… Или нет?»
Мне все же удалось уснуть, хотя и не сразу. Но, едва открыв глаза, я вспомнила о своих подозрениях и бросила настороженный взгляд на Хэйвуда. Однако тот ответил таким возмущенным взором, словно я подорвала его веру в человечество. Мне тут же стало спокойнее. Нет, знай он, что я девушка, то не смотрел бы на меня так. Воспитание бы не позволило. Ни один мужчина из приличного общества не позволит себе негалантного отношения к женщине. По крайней мере, так говорила нам мадам Фоббс, не забывая добавить, чтобы мы на всякий случай держались от мужчин подальше и всегда помнили о правилах приличия.
– Доброе утро, – повеселев, произнесла я и, подхватив в охапку свою одежду, направилась в ванную.
– Доброе, – через зубы выдавил Хэйвуд с таким нескрываемым отвращением, что я даже остановилась. Вроде бы сегодня в его голосе еще больше неприязни, чем обычно. Бросив на него внимательный взгляд, я помялась на пороге ванной – спросить его о причинах или нет? Но, решив, что не стоит портить такое хорошее утро ссорой, развернулась и молча хлопнула дверью.
Чуть больше месяца. Мне осталось продержаться чуть больше месяца. Нужно купить календарь и зачеркивать дни.
Однако за завтраком я внезапно обнаружила, что не я одна удостоилась негодования Хэйвуда. Моего друга сосед сегодня тоже решил ненавидеть. Вот Генри передал мне масленку – и глаза Хэйвуда загорелись мрачным огнем, когда он проследил, как фарфоровая плошка перекочевала из его рук в мои. Вот я налила Генри чаю из белого пузатого чайника на столе – и Хэйвуд, вдруг схватив свою сумку, раздраженно задвинул стул и покинул столовую так быстро, словно у нас за столом был эпицентр распространения заразной инфекции.
– Чего это он? – удивленно спросила я Генри.
Зато Томас отсутствия Хэйвуда даже не заметил. Уставившись в одну точку, он беззвучно шептал реплики кормилицы из пьесы. Он был единственным из нас, кому игра в постановке доставляла нескрываемое удовольствие.
– У меня два предположения, – задумчиво отозвался Генри, глядя вслед Хэйвуду. – Одно из них тебе очень не понравится, а второе и вовсе не предназначено для твоих ушей. Поэтому лучше я придержу эти догадки при себе. Если будет происходить что-то странное – сразу говори мне, хорошо?
Я неуверенно кивнула. То, что не предназначено для моих, то есть женских ушей… Интересно, что же это за жуткая догадка?
Долго думать над этим у меня не получилось, потому что сразу после завтрака начались занятия. Сначала преподаватели решили нагрузить нас новым материалом, а затем, как-то слишком быстро, настало время репетиции. Репетиции в костюмах, во время которой я должна буду надеть платье. И в нем мне придется показаться не только непонятно что подозревающему Хэйвуду, но и всем остальным адептам, участвующим в постановке…
«Надеюсь, платье окажется уродливым и плохо сшитым. Может, если я буду похожа на пугало, никто не заподозрит во мне девушку?» – с колотящимся сердцем подумала я, открывая выданную мне коробку.
