Текст книги "Ты меня бесишь (СИ)"

Автор книги: Алиса Евстигнеева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 9 страниц)

Глава 9. Почти Рыбка

Мы познакомились в университете, курсе на третьем. Даже не знаю, откуда на нашу голову свалилось это счастье по имени Евич Макар, но жизнь нашего потока он встряхнул знатно. Кто-то поговаривал, что Макар восстановился после отчисления, кто-то, что он перевёлся из другого города, а кто-то строил теорию заговора, согласно которой ректор соседнего ВУЗа собственноручно сослал его к нам, не выдержав… всех выходок, на которые был горазд Евич. Был даже вариант с беременностью то ли дочки очень важного лица, то ли достопочтимой преподавательницы в годах, а может быть и ещё кого. Сам объект всеобщих пересудов никак не комментировал все эти слухи, загадочно улыбаясь и изредка подогревая каждый из них, вворачивая какое-нибудь новенькое замечание, двойственное и неоднозначное. То есть, понимайте как хотите.

Мы невзлюбили друг друга с пол-оборота… А может быть, не мы, а только я. Слишком уж разными мы были. Про таких как я говорили: «красавица, спортсменка, комсомолка». Последнее успешно заменялось должностью старосты и профорга. Не то чтобы я прям кичилась этим, но это было частью моей неспокойной натуры – быть везде. Лекции, семинары, практика, собрания, мероприятия. Всё должно было быть чётко, вовремя и по правилам. Я сама так жила и от других ждала того же. Нужно ли говорить, что Евич был последним, кто мог вписаться в эту концепцию? Раздолбай, лоботряс, лентяй, балагур… Да кто угодно. Только не добропорядочный студент одного из престижнейших ВУЗов страны. Этим он и покорял людей: своей неформатностью и неформальностью. Этакий возмутитель спокойствия.

Он был не дурак, совсем не дурак, но предпочитал пользоваться своими мозгами только в самых отчаянных моментах, что просто убивало меня. Что давалось Сонечке потом и кровью, часами работы и зубрёжки, Макар брал с одного раза, стоило ему улыбнуться в нужном месте и пустить в дело хотя бы толику своей харизмы.

Мы провоевали почти весь год. Я как староста сдавала его направо и налево (хотя обычно старалась стоять за своих одногруппников горой), педантично отмечая в журнале каждый его прогул и косяк.

А он звал меня заучкой и ботанидзе, через раз комментируя то меня, то мою внешность, что почти всегда вызывало приступ неконтролируемого хохота у всех присутствующих.

Детские игры, знаю. Но сколько раз я приходила домой зарёванная, после очередной его подколки. Но от слёз легче не становилось. У моих родителей была чёткая позиция, что их дочь должна быть лучше всех.

– Софья Стычника, не может себе позволить рыдать из-за кого-то плебея, – морщился отец, наблюдая мои страдания. А мама стояла в стороне и с привычным неодобрением поджимала губы.

Поэтому на следующий день наша война всегда начиналась вновь.

Всё изменилось в последний день лета, перед самым началом четвертого курса. Стояла ужасная жара, и мы всей группой отправились за город провожать каникулы.

Гуляли на берегу местной реки. Ребята пили, шумели, купались. А я сидела на краю деревянной пристани, обняв колени. Веселиться так, как они я не умела, но где-то внутри себя, мне нравилось ощущать себя частью большой компании.

Кто-то из пацанов будучи прилично пьяным, решил подшутить надо мной, столкнув меня в воду. И, наверное, это было бы смешно, если бы я умела плавать. Но я не умела, и, захлебываясь речной водой, от которой жгло лёгкие, я пошла ко дну. Спас меня Макар. Нырнул, вытащил, помог доплыть до берега. А потом ещё наорал на неслучившегося шутника и разогнал всю толпу, собравшуюся вокруг. Меня бил озноб, несмотря на жару и палящее солнце. Он вернулся быстро, с пледом в руках и бутылкой чего-то алкогольного.

– Пей, – велел он, буквально всучив мне бутылку в руки, пока сам заворачивал меня в плед.

Категорично замотала головой, и без того напуганная случившимся.

– Пей, кому сказал, – приказал Евич, и я неожиданно для нас обоих послушалась, сделав неуверенный глоток из горлышка бутылки.

Дело было в испуге. Или же в слишком крепком для меня алкоголе. Но я разревелась, уткнувшись в его грудь, и он не оттолкнул, даже наоборот, прижал к себе, и всё время, что я пускала слезы, бормотал мне какие-то успокаивающие слова.

– Ну что, Сонька, не вышла из тебя рыбка? – в конце пошутил он, когда я уже немного пришла в себя.

– Не говори так, – всхлипнув последний раз, попросила я его.

– Да? А почему?

– Это унизительно, – сказала, и тут же испугалась. Не хотелось давать в руки врага ещё один инструмент против своей репутации. Мне и так было стыдно, от того, что вот так при всех выяснилось, что я не умею плавать.

– Да ладно тебе, – хмыкнул Евич. – Со всеми бывает.

Я замотала головой.

– Только не со мной. Если родители узнают, они меня убьют.

Даже не знаю, откуда во мне взялась эта излишняя откровенность, обычно несвойственная мне.

– Тебе сколько лет? – напрягся Макар, продолжая обнимать меня через плед.

– Девятнадцать, но это не имеет значения. Ты просто не знаешь моих родителей, – прозвучало обречённо.

Комментировать это он никак не стал, лишь какое-то время задумчиво смотрел на воду. А потом, слегка встрепенувшись, заглянул мне в лицо.

– Сонь, а хочешь, я тебя поцелую?

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍Он предлагал просто так, чтобы отвлечь, разозлить, взбодрить, а я каким-то неведомым для себя образом выдохнула: «Да». Макар замер. А я вдруг испугалась, что он сейчас пойдёт на попятную. Но нет. Он улыбнулся, неожиданно смущенно. Провел подушечкой большого пальца по моей губе и… поцеловал.

Глава 10. Девочка из бывшего общества

Мы не то чтобы прятали наши отношения, мы просто их не афишировали. По крайней мере, именно этими словами я успокаивала Евича и себя, когда он начинал злиться из-за того, что не может прилюдно проявлять свои чувства. А мне это в принципе было дико, чтобы вот так, при всех обниматься или держаться за руки, а уж тем более целоваться или вести себя как-то ещё более откровенно. В моей семье так было не принято. Оба родителя достаточно сдержанны на проявление чувств, если не говорить, что холодны. Поэтому… поэтому на людях мы практически не общались, делая вид, что между нами шаткий мир. Нет, я, конечно, перестала выдавать его перед преподавателями, даже всеми силами старалась прикрывать его оплошности, ибо косячить Макар продолжал всё с тем же размахом. А он всячески обходил меня стороной, однажды просто поставив условие, что либо тотальный игнор, либо он перестаёт скрываться и при всех заявляет, что я – его девушка.

Мой выбор был очевиден. Если честно вариант с игнором вполне подходил мне, и в университете так никто про нас и не узнал. Мои родители водили тесную дружбу с нашим деканом, и я была более чем уверена, что Андрей Викторович не упустил бы возможности сдать нас моему семейству. А родители уж ни за что в жизни не одобрили бы такого мезальянса.

Макар скрипел зубами, но терпел. Правда, до сих пор не знаю, почему. Что он тогда на речном берегу успел разглядеть во мне, раз продолжал до последнего держаться за наши отношения. Мы были разные. Как небо и земля. Как лёд и пламень. Как вода и камень. Но, так или иначе, нам было хорошо вместе.

Имея крайне мало свободного времени, мы старались проводить каждую свободную минуту вместе. У меня были мои стопятьсот дел и недремлющий контроль со стороны родителей, у него… попытки выжить на мизерную стипендию и постоянные подработки, которые позволяли еле сводить концы с концами. Никто об это не знал. Да и я бы, наверное, не узнала, если бы ему не пришлось как-то объяснять мне причины своих постоянных отлучек.

Он жил почти на самой окраине города, снимая комнату у вредной старушенции по имени Раиса Фёдоровна. Комната была маленькая и обшарпанная, правда, на удивление чистая и прибранная, но в то время она казалась мне самым лучшим местом на земле, потому что только здесь мы могли быть вдвоём. Действительно вдвоём.

Я, наверное, в жизни не врала столько, сколько в тот период, постоянно ища причины своих отлучек. То я уезжала со студсоветом за город, то задерживалась допоздна на консультации, то оставалась ночевать у одногруппницы, выполняя общий проект. Перебрав все возможные варианты, я начинала сначала. Но родители отчего-то верили, видимо, привыкшие к моему безропотному подчинению и кристальной честности.

А в это время мы с Макаром были вместе, гуляя длинными и холодными осенними вечерами по скверам и паркам. Я прятала свой озябший нос в расстёгнутом вороте его куртки, а он целовал меня в висок. Зимой мы засели у него на квартире, часами валяясь в обнимку на его тесном продавленном диване и разговаривали, много и обо всём – о жизни, планах, мечтах. Только рядом с ним я впервые задумалась о том, что совершенно не представляю, чего хочу от жизни. У меня были планы родителей, но не было собственных желаний, что наиболее болезненно ощущалось рядом с пышущим идеями и энергией Евичем. Макар пытался разбудить во мне бунтарский дух и тягу к протесту, но получалось так себе. Моей трусливой натуре с головой хватало всей авантюры с нашими отношениями. И без того каждый раз приезжала домой, дрожа как осиновый лист.

Весной мне неожиданно предложили поучаствовать в международном конкурсе, главным призом которого была годовая стажировка в Лондоне. И я вдруг поняла: хочу. Действительно хочу. И не потому что этого от меня ждали родители, хотя им и понравилась сама идея, нет. Это был прекрасный способ доказать себе, что я чего-то стою.

Единственным кто напрягся, неожиданно оказался Макар. Нет, он не отговаривал, не запрещал, да и вообще, никак не высказывал своего мнения. Но я чувствовала, он против.

– Тебе не нравится? – однажды отважилась я на вопрос.

– Рыбка, моё мнение здесь, вообще, не играет значения, – качнул он головой.

– Почему же? Мне важно…

– Это всё равно ничего не изменит. Ты хочешь поехать, значит, ты поедешь. Ты же такая.

– Ты не хочешь, чтобы я поехала?

Он замялся, будто бы подбирая правильные слова.

– Скажем так, я не хочу, чтобы ты уезжала… Год это много.

От его слов стало невыносимо грустно, об этом я как-то не подумала.

– Мы что-нибудь придумаем, – пообещала я. Наверное, мне уже тогда казалось, что то, что происходит между нами – это навсегда. И я тешила себя наивными надеждами, что я наберусь сил и уверенности и смогу отстоять своё право быть с Макаром перед родителями.

Но это были слишком тревожные мысли, и пока я предпочла отдать все свои силы на подготовку к конкурсу.

Успешно пройдя первые два этапа, я уже морально настраивалась к тому, что ещё один рывок, и всё… стажировка моя. В этот период мы с Макаром заметно отдалились друг от друга, поскольку свободного времени не оставалось совсем.

А потом случилось то, чего никто не ожидал. Мой отец с инфарктом попал в больницу. Первые несколько суток пронеслись для меня как в тумане. Мы с мамой сидели в больничных коридорах, зарёванные и растерянные. И самым пугающим для меня было то, что я впервые видела хоть какие-то эмоции на всегда безупречном лице своей матери. И какие эмоции это были!

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍Отчаянье и страх наваливались на меня волнами, но надо было держаться, ради отца, ради матери. Стоит ли говорить, что мне резко стало не до конкурса и не до Евича, как и всего остального? Впрочем, к Макару мне как раз хотелось безумно, просто прижаться к нему и поверить его обещаниям, что всё будет хорошо.

Через неделю отцу стало лучше, его перевели из реанимации. Я металась между домом, больницей, фирмой отца и редкими набегами на учёбу. От моих посещений офиса было мало толку, я всё ещё была зеленой девчонкой, наивной и напуганной, но папа часто повторял, что любое дело нуждается в неусыпном контроле. Вот я и ездила… контролировать. Фирма работала как большой и отлаженный механизм, не особо нуждаясь в моем участии, но папин зам Олег Иванович снисходительно улыбался, позволяя задавать мне вопросы и совать свой нос туда, куда мне казалось важным. Подразумевалось, что однажды во главе фирмы стану я, о чём я никогда особо и не задумывалась, но напуганная папиной болезнью, считала, что должна всенепременно вникнуть во всё происходящее.

В один из вечеров к нам домой приехал Макар. Знакомый, лохматый, обаятельный и наглый. Я сначала повисла на нём, цепляясь за его плечи и разревелась. Он был таким родным, знакомым и словно из какой-то другой жизни. Я даже испугаться не успела, а что подумает мама, потому что в тот момент мне было всё равно. Стояла, прижавшись к такому знакомому Евичу, а он шептал какие-то глупости.

А потом, как и ожидалось, появилась мама, смерившая нас недовольным взглядом, но ничего говорить не стала, пригласив непрошенного гостя в дом.

Как и следовало ожидать, он ей не понравился. Безродный студент-лоботряс, про свои заработки он ей так и не сказал, видимо не желал делать акцент, на своей постоянной нужде. Она поила его чаем из семейного сервиза и натянуто улыбалась, я же сидела рядом, натянутая как струна. Один лишь Макар продолжая улыбаться в свои тридцать два зуба, как всегда уверенный в том, что его обаяние способно растопить даже самое чёрствое сердце. Но нет, моя мама как всегда осталась верна себе.

– Софья, ты же понимаешь, что это несерьёзно, – заявила мне родительница, стоило Евичу покинуть наш дом.

– Он замечательный и очень талантливый, – впервые в жизни воспротивилась я её мнению.

– Он тебе неровня!

– Не говори так! – вспыхнула я, не на шутку задетая поверхностью её суждений.

– А как ещё я должна говорить? Да он же тобой пользуется. Нашими деньгами, связями… положением.

– То есть это единственное за что со мной можно хотеть общаться?!

Мама сделала глубокий вдох, видимо, понимая, что этим путём меня не переубедить.

– И что… Ты готова бросить нас в такой тяжёлый период?

– Почему бросить? – искренне не поняла я.

– Потому что его наличие в твоей жизни ставит под угрозу… всю твою ответственность и обязанности перед семьёй.

Сжалась. Мама всегда знала на что давить. Я же всегда была послушной девочкой, для которой ответственность была не просто звуком, а основополагающей чертой личности.

– Не утрируй, – как-то слабо попросила я, уже догадываясь, что дальше лишь давление на меня усилится.

И хоть на этом наш разговор был окончен, я знала, что тема ещё получит своё развитие.

«Зачем? Зачем ты приехал?» – писала я ему сообщение, напуганная тем, что родители смогут меня дожать.

«Увидеть тебя хотел».

«Увидел?!» – негодовала со слезами на глазах.

Он долго молчал. И я почти уснула, вымотанная событиями дня, когда на экране полыхнуло ещё одно сообщение:

«Видимо и правда, зря это всё было…».

Сердце болезненно ухнуло в груди. Пальцы сами собой то набирали, то стирали ответ. А в голове стоял лишь один вопрос. Что же ты имел в виду под «это всё»…?!

Следующие несколько недель мы не общались. Папа очень медленно восстанавливался, но уже выглядел значительно лучше. И мама не удержалась чтобы не подключить его к процессу «вразумления» единственной дочери.

– Софья, ты меня разочаровала, – заключил отец, лёжа на больничной койке. Я сглотнула образовавшийся в горле ком и посильнее сжала кулаки, зная, что спорить с ним сейчас нельзя.

– Прости, – побелевшими губами прошептала я, глядя куда-то себе под ноги.

– Я разочарован, – для закрепления эффекта повторил он. После чего сделал глубокий вздох. Они с мамой вообще были мастера на вот такие театрально-эпические вздохи, после которых было в пору пойти и утопиться. – Но я надеюсь, что такого больше не повторится. Ты же умная, девочка.

И да, я была умной девочкой, поэтому просто понадеялась, что пока папа в больнице, я смогу что-то придумать. И с Макаром найдём способ быть в жизни. Но… не случилось. Он всё ещё злился, а как первой сделать шаг навстречу я не знала. Да и родители, вдруг отыскали мне целую кучу дел на фирме, что я даже на учёбе перестала появляться. С деканом всё было решено.

Папу отпустили домой в мае, а в июне мне пришло приглашение в Лондон. Сказать, что я обалдела, не сказать ничего. Я ведь так и не написала финальное эссе, для третьего этапа. На ум почти сразу пришёл Макар.

Подловить я его смогла только возле университета, у ребят была сессия, а я безвылазно торчала в офисе.

Долго рассматривали друг друга, не зная, что можно сказать. Всё внутри меня изнывало от потребности прикоснуться к нему, но он держался обособленно, и сомнения в моей голове заговорили о том, что ему это больше не надо.

– Это ты, да, написал эссе за меня?

Неоднозначно пожал плечами.

– Но… зачем?

Я же знала, что он не хотел, чтобы я уезжала.

Макар противно хмыкнул, почти точно так же, как делал это раньше, когда мы с ним ещё воевали.

– Знаешь ли… люблю иметь у себя в должниках одиноких девочек из высшего общества.

В принципе на этом наш разговор был окончен, впрочем, как и любое другое общение. Наши отношения исчезли так же быстро, как и зародились.

В конце августа, я уехала в Лондон. Родители уцепились за эту возможность изолировать меня от неподобающего «жениха», и не стали противиться моему отъезду, хотя уже и успели распланировать моё будущее здесь.

Когда я вернулась из Лондона, Макар уже выпустился из универа, и всякий его след был утерян.

Глава 11. Круг замкнулся

Ехали в тишине. Макар лишь изредка говорил направление, отдавая краткие указания. Воспоминания роем кружились в моей голове, вызывая целый спектр чувств от вины и неловкости до обиды и злости. Но я старалась отпустить себя, устав анализировать происходящее. Просто… Просто отвезу его, высажу и… всё. У меня будет целая ночь, чтобы разобраться со всем этим, а на утро выйти на работу не разбитой Сонечкой, а строгой и собранной Софьей Евгеньевной. Я ведь умела, я ведь могла, я ведь была такая… Неужели, всего лишь один неудачный день способен выбить меня из колеи? День – нет, а вот Макар…

Так ладно, об этом мы тоже не думаем. Тогда о чём?

И словно прочитав мои мысли, Евич решил разбавить наше молчание, в очередной раз мотнув головой:

– На следующем светофоре направо.

Я нахмурилась.

– А разве мы… не ездим кругами?

Он невозмутимо пожал плечами.

– Я же тебе говорю, что точного адреса не знаю. Но вот направления и ориентиры я запомнил очень хорошо, – на этих словах он растянул губы в хищной улыбке, из-за которой мои щёки тут же залились краской. – Не бойся, Рыбка, уже скоро.

Он играл. Опять играл… Я чувствовала это, но никак не могла поймать его за хвост. Ну не спорить же мне с ним на тему, что я его не боюсь… Или боюсь? Вернее не его, а тех чувств, которые он до сих пор вызывал во мне. Бред.

– И ещё раз направо, – хмыкнул он, указывая на поворот впереди, и прежде, чем я успела высказать очередное своё подозрение, сам задал мне вопрос. – Почему ты работаешь здесь?

Чуть сильнее сжала руль.

– Ты же сам сказал, что тебе наша контора нравится, – попыталась отшутиться, притворяясь, что не понимаю, о чём он говорит.

На пару секунд мне показалось, что он примет мой ответ, а потом поднял на меня свои глаза, непривычно серьёзные. Мне даже сглотнуть захотелось, стоило поймать его взгляд в зеркале заднего вида, благо, что за рулём.

– Почему ты не пошла работать в фирму отца?

Вопрос прозвучал как приговор, по крайней мере, для меня.

– Не сложилось, – выбрала я наиболее обтекаемую формулировку.

– Неужели? Наш папочка решил-таки дать тебе свободу выбора? – не удержался он от злого выпада.

– Нет, – плотно сжав зубы, процедила я. Отчего-то стало обидно, что он до сих пор видит и считает меня такой.

– Тогда как?

Я смолчала. После его последнего комментария желания разговаривать просто не осталось, и я окончательно ушла в себя.

– Опять направо, – буркнул он, и мы, наконец-то, вырулили обратно к нашему офисному центру, от которого отъехали каких-то минут сорок назад.

– На парковке, – уже привычно-весёлым тоном попросил Макар. Или всё же указал?

Нервно вырулила с дороги, при этом, чуть не «поцеловавшись» с дорожным разграничителем. Я начинала закипать, вдруг забыв обо всех своих обидах, очень резко возникла потребность убивать. Жажда крови, что б её! Выдержки хватило ровно на то, чтобы относительно аккуратно припарковать машину на своём месте и… ВЗРЫВ!

– Да, ты охренел?! – взвилась я, окончательно теряя самообладание. – И ты будешь утверждать, что ты не издеваешься надо мной?! Мне кажется, что сегодняшний день покрыл весь мой «долг» перед тобой… Да ты…. Ты меня бесишь!

Я ещё что-то долго кричала, бурно размахивая руками и борясь, с рвущимися наружу слезами. В какой-то момент Макар просто вышел из машины негромко хлопнув дверцей, и я… просто потеряла дар речи, поражённая насколько он… не уважает меня, раз позволяет себе просто так уйти.

Откинула голову назад, позволяя досаде и боли растекаться по щекам в виде горячих слёз. Как же я устала!

Дальше случилось то, чего я меньше всего ожидала – дверь с моей стороны распахнулась. Меня обдало прохладным уличным воздухом, но я всё равно не поворачивалась, боясь увидеть Евича. А потом его руки скользнули по мне. Одна легла на мою зарёванную щёку, а другая на колено, вызывая целый столп ощущений, и заставляя меня обернуться на своего хозяина.

Макар сидел на корточках передо мной и с непроницаемым лицом разглядывал меня, ожидая неизвестно чего.

Я жалобно шмыгнула носом. В голове зародилось совершенно нелепое желание потереться щекой об его руку, как кошка.

– Чего ты от меня хочешь? – обессиленно пролепетала я, сдаваясь на милость победителя.

– Ответа. Просто ответа на вопрос. Почему ты не работаешь в фирме отца?

Вымученно усмехнулась. Попыталась отвернуться, но он не дал, большим пальцем руки погладив мою скулу.

– Ну же, Соня, просто скажи это.

– Не захотела! – вдруг найдя в себе силы воскликнула я. – Не захотела.

– И он отпустил?

Горло сжалось от спазма, стоило лишь вспомнить, каким боем мне далась свобода от родителей.

– Я сама ушла… Решила, что хочу жить своей жизнью!

Прикрыла глаза, больше не в состоянии выносить его выразительный взгляд. Макар убрал свои руки, а я выдохнула… то ли от облегчения, то ли наоборот… от разочарования. И вздрогнула всем телом, когда мужские губы коснулись моего виска, а потом скользнули чуть ниже, пройдясь по краю уха, слегка коснувшись мочки, и шепнул:

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍– А это правильный ответ… Рыб-ка.

Он отстранился, а я продолжала сидеть с закрытыми глазами, чувствуя, как плавлюсь словно патока, растекаясь по креслу лишь от одного этого шёпота, пришедшего ко мне из самых потаённых снов.

Но всему приходит конец. И когда я сумела открыть глаза, Макара уже не было. И лишь одна открытая дверь моей Ауди говорила о том, что всё это мне не приснилось.