Текст книги "Тайный агент Григорий Свешников (СИ)"

Автор книги: Алиса Джемм

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 3 страниц)

========== Часть 1 ==========

Надёжа и опора государства, царь Андриан с утра пребывал в тяжких думах и сердечной скорби.

В их столице объявился неуловимый насильник, множественный убийца и вор в одном лице. Незримой тенью он проникал в любые места, куда только желал: хоть в крестьянские светёлки, хоть в боярские палаты. Выбирал себе в жертвы юных дев или юношей, без разницы ему было, лишь бы тело молодое да красивое, лишь бы лицом приятны. Не брезговал душегуб и добро из домов выносить, это ему ещё и к лучшему было.

Чаще других гибли дети зажиточных горожан.

И не мог понять никто, как эта нечисть внутрь домов попадает, туда, где и вершит потом своё чёрное дело. Не взломаны замки, не избиты бедные, изнасилованные жертвы, как будто сами впустили, да сами с ним и легли.

И задушены потом спокойно, без побоища, со счастливыми выраженьями на лицах.

Стали горожане своих детей усиленно стеречь, но нет-нет да и упускали кого из виду.

Вот и опять погибла вчера девушка, рыбацкая дочка, Луша. Работала она при дворе прачкой, знакома была всем. Весёлой была да пригожей. А тут замуж собралась. И государыня Степанида отдала ей платье со своего плеча, только малое ей уже, но богатое, серебряной нитью по подолу расшитое, и бусики янтарные, как подарок к свадьбе, чтобы в них к алтарю идти.

Только вот не нашли при опозоренной и шёлковой нитью задушенной девушке ни платья того, ни янтаря. Так и лежала в горнице родительской, когда те с ярмарки вернулись. Улыбалась, как живая, да холодная уже была.

Особо тяжелы были государевы думы потому, что и сам он имел троих детей. Старший сын, царевич Олег, был отцовой гордостью: сильный не по годам, широкий в плечах, быстрый и смелый, умный да лицом приятный. Совершеннолетие уж год как справил, будет теперь царю помощник до времени, а потом и на трон сядет.

Средней была дочь Андрианова – царевна Анна. Родительская любимица, радость их сердешная.

Анна была на выданье, только что вошла во взрослый возраст и ждала теперь, когда выберут отец с матерью ей партию подходящую и отдадут своё дитятко в чужие руки.

А вот младший сын Андриана и Степаниды, семнадцати годов от роду, не удался.

Слишком красивым родился мальчуган, повитуха ещё при родах говорила, что хлебнут они с мальцом горюшка.

Был он светлокож, как девушка, костью тонок, улыбкой светел, глазами голубыми ярок. Так мог в душу глянуть, что, казалось, до печёнок достаёт. Да старался всё больше пышными ресницами своими очи прятать, очень уж мальчик не любил людям в глаза смотреть. Занавесит своё лицо длинными золотистыми волосами, сядет на скамью и глядит на цветок какой-нибудь диковинный или букашку мелкую. Да всё молчит, молчит. Ни парень из него не вышел, ни девкою уродился. Одним словом – юродивый. И не дал же Бог ума родителям – сына Милославом наречь.

Так в народе его Милославой и прозвали, но чтоб царь-батюшка не услыхал. Да как такое скроешь-то? Сочувствовали люди Андриану, что с младшим сыном ему не повезло, и хоть и был парень безобидным, а всё ж не такой, как все.

Как уберечь своих детей, а заодно и других, от ирода: об этом и были царские мысли в то утро.

Вызвал Андриан к себе своего первого советника Николая Агапова и отдал ему указ:

– Собери-ка, Николай, на завтра совет полным составом. А так же начальников жандармерии и сыскной полиции позови. Будем решать, что нам делать с Тенью.

– Ох, царь-батюшка, ты уже услыхал, как в народе маньяка-то прозвали, так, что ли?

– Выходит, что так. Государь должен знать, о чём его народ болтает и чем дышит. Собери, значит, людей. Уяснил?

– Уяснил, всё исполню, мой государь. Пойду, если позволишь, – поклонился царю Агапов.

– Иди, Коля, иди, – махнул Андриан рукой и тяжко вздохнул.

***

В одной из спальных комнат Доступного Дома было сейчас довольно душно. Да только оконца открывать во время встреч девушкам не дозволялось, чтобы не смущать проходящих мимо граждан без надобности.

Пара раскрасневшихся девок лежала по две стороны от одного мужчины, неровно и глубоко дыша. Груди у обеих были обнажены и скоромно зацелованы во многих местах. Закинув свои длинные, стройные ноги на бёдра мужчине, они шептали ему в уши, ласково улыбаясь:

– Эх, Григорий Палыч, Григорий Палыч, совсем ты нас позабыл, позабросил. Чего так давно не захаживал-то, любый наш? Никто всем нашим девкам так не мил, как ты.

– Да стар я уже становлюсь, сердечки мои сладкие, чтобы часто к вам в гости заглядывать, – отвечал им мужчина. – Мне-то уж на днях тридцать годочков стукнуло. С горя так пил, что чуть не помер.

Девушки захихикали, целуя своего полюбовника везде, куда губами достали:

– Врёшь ты всё, Григорий Палыч! Какой же ты старый? У нас отродясь таких мужиков, как ты, не было. Вишь, даже одной девки тебе мало! Было б три свободных, и трёх бы окучил во все места!

– Ох, сладкие, пора вставать мне уже. Время-то вышло, а бóльших денег у меня нет, зайки мои.

Девицы приуныли, но нехотя подниматься начали.

– Да мы б и за так с тобой, Гриша, только позови!

– Спасибо за предложение, киски, я буду помнить.

Одевшись, мужчина прихватил со стола початую бутыль с вином и вышел из нумера.

Пройдя по узкому коридору и протиснувшись в неприметную дверь, Григорий оказался в трактире, который работал при Доме, и где всяк пришедший мог себе подходящую девку выбрать. Мужчина сел за свободный стол в тёмном углу и отпил глоток из принесённой с собой бутылки.

Через некоторое время к нему подсел человек в тёмном плаще, скрывающем от чужих глаз богатые одежды. Оглядел Григория: взлохмаченные со сна волосы, нос прямой, не крестьянский, а породистый, даже слишком, глаза пьяной дымкой подёрнуты, но сверкают в них шалые искры, так и хочется всмотреться повнимательнее, одежда простая, но чистая на широких, в косую сажень, плечах, руки гладкие, без земли под ногтями, как бывает у рабочего люда. Губы… Красивые губы, однако.

– Ну здравствуй, Гриша. Давно я не видал тебя. Ты и не изменился совсем. Даже волос не растерял за эти годы.

– Да что ж их терять-то? Я по чужим подушкам не сплю, так, токмо в гости иногда захаживаю. А ты что же, Коленька, по делу меня искал, или как?

Прибывший мужчина оказался тем самым первым государевым советником. Под распахнувшимся плащом был надет расшитый камзол, на ногах – туфли с золотом, волосы были красиво уложены в высокую, модную при дворе прическу. Одним словом – красавец мужчина, и лицом, и телом, только помельче Григория, да в плечах поскромнее.

– По делу, Гришенька, по делу. Без него я б тебя тревожить не стал.

– А что так? Или не скучал?

– Да как не скучать-то? Ты ж знаешь, Свешников, что давным-давно сгорел я в твоём огне. Да уж больно, Гриша, ты был охоч до сладенького. И всё-то тебе разностей подавай, однообразия никак не терпел. Не в моём характере это было вынести, Гриша. Всё сердце ты мне выжег. Это хорошо даже, что ты из советников ушёл.

Свешников хмыкнул, сощурив глаза. А ведь, слава Богу, не догадался никто, почему он ушёл-то. Даже Николя. Все думали, спился Григорий Палыч. Да и почти правы были. Почти спился. И сейчас пьёт. Только никаким пойлом душу горящую не залить. Эх…

– Где ты сейчас, Григорий? Говорили, в сыскную полицию подался? Али врут люди?

– Ну почему же, не врут. Только в тайную сыскную. Не в штате я, Коля. Работаю так, чтобы не узнал никто.

– Навроде ищейки?

– Ну, вроде того.

– Ну, значит, я по адресу пришёл. Знаешь ведь, что в городе творится?

– Знаю.

– Поможешь?

– Ну, чем смогу. Если разведаю что, сообщу.

– Да не пей пока много, Гриша. Дети царские в опасности, понимаешь ведь? И наследник. Случись что, анархия может начаться. Нельзя этого допустить, Гриша. Постарайся уж.

– Утомил ты меня, Николенька, пойдём выйдем, табачку вдруг захотелось.

Свешников встал и через ту же потайную дверцу, что и пришёл сам, повёл Агапова на задний двор. Да не довёл.

В узком коридоре вдруг остановился да прижал советника к стене, впился в его губы, зацеловал, засосал крепко, заласкал языком до дрожи в коленях, до судорог, до искр в глазах, а как стал тот почти падать с ног, заскользил рукой по телу, под камзол нырнул.

Николай задрожал, задышал всей грудью. Прямо в рот Григорию раздался его глухой стон. Без сил терпеть развернулся он к Свешникову задом, оголился и прогнулся в спине.

– Скорее уж! Мочи моей нет!

Григорий взял его быстро, едва слюной смочив, застонали только оба надрывно, содрогаясь от удовольствия.

Потом уж, вытершись, оделись молча и вышли-таки на двор прикурить.

Не курящий Агапов вынул изо рта Григория самокрутку, затянулся, закашлялся и проговорил хрипло:

– Провались ты в преисподнюю, Гриша! Там тебе место!

Отдав курево, потёр ладонью распухшие, зацелованные Свешниковым до крови, губы.

– Ну, не надо, Коленька, так-то меня паскудить! Портки-то я, небось, с тебя не снимал. Сам, вроде, скинул.

– Да в том и блядство, Гриша, что нет от тебя спасения, – сплюнул на землю Агапов. – Только бежать!

«Угу, – думал в это время Свешников. – Или бежать, или если я сам вовремя сбегу. Другого не дано!»

========== Часть 2 ==========

Ждать Милославу осталось совсем недолго. Чуть меньше года. И когда наступит его совершеннолетие, он будет волен в своих поступках. Ни его отец, ни его мать не смогут ему запретить сделать то, что он задумал.

А решил он давно и для себя абсолютно твёрдо уйти в монастырь.

Жить ему в миру не было никакого смысла.

Призвания для себя он не видел. Политике не обучен. К управлению государством не пригоден. Это всем известно. Да и есть Олег, брат его старший. Вот он – настоящий царевич. По всем статьям вышел.

А что до него самого, то никаких иллюзий Милослав о своём положении не питал.

Даже сестрица Аннушка в шутошных битвах влёгкую его побеждала. А сам он не терпел никакого насилия, сильно переживал, если приходилось людям больно делать даже понарошку, а при виде крови вообще мог без чувств упасть. Однажды матушку Степаниду сильно напугал. Когда та палец иглой уколола, да алой каплей своё вышивание перепачкала, он, это увидев, на пол упал, да белый сделался, как ему потом няньки рассказывали. Это было давно, да никак с тех пор не изменилось.

И к интригам придворным Милослав был неспособен, потому как врать не умел. Краснел сразу, как девушка, и любая мысль его была на лице написана. Потому и в политики или в послы не подходил.

Не годился он, короче, к государевой службе.

А кроме того, ощущал царевич Милослав в последнее время смутные тоску и томление. Понимал, что время ему пришло девками увлечься. Уж как царевич Олег-то в его годы ими увлекался – даже Милославу, отроку тогда ещё, слышать доводилось.

Но вот не мила была ни одна, не волновалось ничто в груди у царевича, не бýхало сердце, не кипела кровь по молодым венам, не подгибались колени от невыносимого желания.

А ведь он его знал, испытывал уже, то желание. Да только было оно такое тайное, такое стыдное и запретное, что, просыпаясь в ночи от страстных судорог, скручивающих все его юное тело, а потом взрывающих до стона и зубовного скрежета, Милослав рыдал, пряча от стыда лицо в пуховые подушки. Но ничего не мог с собой поделать: только одно имя повторял. Только о нём думы его были и чаяния, коим не сбыться никогда.

Одним словом, юродивый.

Поэтому, всё ж таки, в монастырь.

Как начали в их городе происходить страшные дела, которые совершал маньяк и убийца, именуемый в народе Тенью, стала одолевать Милослава одна мысль. Думал он её и днём, и ночью и надумал таки. Раз нет от него никакого проку, то и страдать особо никто не станет, если у него ничего не получится, а так он сможет много душ невинных уберечь, если толк выйдет. Да только надо было сначала помощью заручиться, а это было очень сложно. Кто ж станет в таком деле царскому сыну потворствовать, а ну как случится что!

Однако дело было сделать надо, и Милослав продолжал искать, кто бы ему помог.

***

Проснувшись наутро после очередной пьянки, Свешников с трудом поднялся с постели и, подойдя к умывальнику, долго всматривался в своё отражение в зеркале

– А ведь смотри, не смотри, Гриша, моложе и краше ты от этого не станешь. Н-да-а…

Потерев ладонью щетину на лице, повертел головой вправо и влево, рассматривая своё лицо со всех сторон, и тяжко вздохнул.

За минувшую неделю были убиты и ограблены два человека.

Красавица Алевтина, уже не первой свежести девушка, да поговаривали люди, и не девушка уже вовсе. Вторым был сын царского писаря. С сыном-то писаря понятно: молод, хорош собой, богато одет и оченно любил пальцы свои каменьями украшать, батюшкой при дворе заработанными. Разбалован был донельзя. Вот и остался и без колец, и без чести, но, однако, с улыбкой на устах.

С Алевтиной же странное дело было: из семьи работяг, нечего было с неё взять. Выбивалась эта смерть из общей картины.

Чувствовал Григорий, что надо ему всё-таки двор посетить, чтобы хотя бы с писарем, убитым горем из-за смерти единственного сына, пообщаться. Авось узнает что-нибудь. А как поговоришь, когда ты вроде как и не при должности? Придётся к царю гостем идти. Может быть, случай и представится.

Показываться во дворце не хотелось, щемило что-то внутри неясной тревогой, но выхода не было. Надо значит надо.

Приведя себя в порядок, соскребя с лица трёхдневную щетину и надев нарядный камзол, тёмные штаны, белую рубаху с открытым воротом да туфли с металлическими пряжками, Григорий взглянул в зеркало. Свои волосы уже были изрядной длины. Не каждый франт мог похвастать такими кудрями. Что есть, то есть. Тут и парик не требовался. Стянув их в хвост шёлковой лентой, Свешников вышел из дома и поймал проезжающий мимо экипаж.

– Ко двору! – приказал он кучеру и тот пришпорил лошадей.

***

Царь принял Свешникова сразу же. Тут уж Николя Агапов подсуетился или былые заслуги сыграли свою роль, но аудиенция Григорию была обеспечена немедля.

Шагая по коридорам дворца в сопровождении Агапова, Григорий исподлобья посматривал вокруг в смутной надежде: авось удастся увидеть хоть издали… Не случилось.

Обсудив с государем положение дел с Тенью, дав пару дельных советов по безопасности наследников, Свешников испросил разрешения поговорить с писарем, но узнал, что тот освобождён пока от дел по причине похорон убиенного сына.

Пока длилась беседа, Андриан, не находя себе места, ходил из угла в угол кабинета и в итоге вышел на задний двор через открытое настежь французское окно.

Садовники при дворце служили знатные, поэтому вокруг были разбиты поистине царские цветники, поражающие воображение буйством красок и волшебных запахов.

И да, о Господи, да, самый необыкновенный цветок также находился здесь.

Ноздри Свешникова затрепетали от с трудом сдерживаемых эмоций, которые, прорывая плотину воли и здравого смысла, устремились вырваться наружу.

Он сидел у фонтана, склонив голову со светлыми кудрями почти до самой воды, и водил по сверкающий от солнца глади тонкими своими пальцами, разгоняя вокруг волнующие его отражение круги.

Сердце Свешникова сделало кульбит и рухнуло к ногам, которые, подгибаясь, перестали вдруг слушаться.

«Господи, дай мне сил не опозориться!» – взмолился Свешников, чего не делал уже очень давно, перестав верить в доброе отношение к нему отца небесного, сыгравшего с ним такую жестокую шутку.

Государь, отвлекшись от тяжких дум, обернулся к отставшему от него бывшему советнику, а теперь тайному агенту сыскной полиции, и дал ему своё благословение:

– Наш тебе карт-бланш, Григорий Палыч, во всех делах. С твоим начальством будет договорено, что у тебя особая задача. Найди Тень, Гриша! Найди, чего бы это ни стоило. Мне, как царю и как беспокойному отцу, это очень важно!

– Я сделаю всё возможное, государь! – поклонился Андриану Свешников, и тот, кивнув, покинул его.

Маячивший неподалёку Агапов, шурша гравием садовой дорожки, неспешно приблизился к Григорию и пошёл с ним рядом вдоль ароматных розовых кустов.

– Ну вот ты и официально при деле, Гриша. Не подведи уж. Я ручался за тебя перед советом и государем лично.

Свешников, слушая Николя, вновь невзначай поднял глаза к фонтану и вдруг неожиданно попал прямиком в омут завораживающих голубых глаз, смотрящих на него не отрываясь.

Мигнув, чтобы рассеялся морок от этого прожигающего насквозь взгляда, Григорий через силу начал прислушиваться к тому, что говорил ему Агапов. Но тот, тоже бывши не лыком шит, эту перестрелку глазами заметил и негодующе зашипел на собеседника:

– Ты челюсть-то подбери, сердешный! Совсем, старый пёс, нюх потерял! То ж Милослав, меньшой царский сын! Ещё и блаженный в придачу! Так что подумай сотню раз, прежде чем дурное в твою блядскую голову придёт!

Григорий хмыкнул на эту гневную отповедь и отвернулся от фонтана, размышляя о том, что ни к чему это совсем. Уж сильнее его наказать, чем он сам себя изнутри выгрыз, никто не сможет.

– Пойдём, Николя, совесть моя ходячая, выпьем. А то пересохло всё внутри, – улыбнулся он своему давнему любовнику. – А может, и ещё что придумаем, чтобы время скоротать.

– Эх, Гриша, Гриша! Бросал бы ты пить! И не о том твои мысли, совсем не о том. А ведь серьёзное дело тебе доверено! – произнёс Агапов, ускоряясь, однако, и быстро покидая сад, ведя за собой задумчиво притихшего Свешникова.

***

После посещения царского дворца сделал Григорий для себя несколько важных, не имеющих между собой никакой связи, выводов.

Во-первых, его по-прежнему волновало положение дел при дворе и безопасность оного вообще и самого государя в частности. Свою сущность пьянством не зальешь, как ни старайся.

Во-вторых, Николя, шалава высокородная, как и раньше, наплевав на семью и двух детей, мал мала меньше, при первом же удобном случае снова под него лёг. И не помешала ему ни совесть его прозрачная, ни пафос наносной.

И в-третьих, спустя полтора года, как он из советников ушёл и запил, заглушая мучающую его память, ничего в его сердце не изменилось. Один короткий взгляд – и перевернулось всё нутро, ожгло огнём душу и заполыхало внутри негасимым костром.

Он повзрослел, его милый мальчик. Стал ещё краше и нежнее, чем Григорий его помнил. Волосы его чудные там, у фонтана, сплетаясь с солнечными лучами, сияли так ярко, что глазам больно было смотреть, покрасневшие от внезапной встречи щёки алели, как маков цвет.

Один взгляд! Только один, а так разрывается всё внутри, так больно, что мочи нет.

За что ему это? Наказание за невоздержанность и беспутность в связях? Да если б знать, что ему, Григорию Свешникову, доведётся испытать такое, он бежал бы из дворца и вообще из страны намного раньше. За тридевять земель бежал бы, чтобы не встретить его никогда.

А теперь уж поздно. Он здесь, нежная его погибель, значит и ему, Григорию, в этом краю век коротать. Только б знать, что он существует где-то рядом. Дышит, шевелит своими волшебными ресницами, говорит устами своими сладкими.

Господи, дай же сил вынести!

***

Обнаружив царского писаря с горя пьющим в трактире после похорон своего сына, Григорий, одетый в простую, не привлекающую ничьего внимания одежду, подсел за его столик и, незаметно подливая тому в кружку хмельной напиток, внимательно стал слушать его пьяный говор, иногда подбрасывая тему для рассказа.

И выяснил, что была у сына зазноба в рабочем посёлке. Больно красивая девка, но порченая уже да деньгами развращённая. И постольку, поскольку родители эту связь не одобряли, встречался юноша с ней тайно и даже подарил ей пару драгоценных колец, за что и поссорился со своим родителем. Писарь кричал на сына почём зря и грозился наследства лишить. Теперь вот плакал и раскаивался в своих злых словах, да поздно уж. Вылетели – не воротишь. И сына не воротишь, это факт.

Возникла у Григория мысль, а не была ли той самой порченой девкою вторая жертва маньяка на этой неделе, Алевтина.

Отправившись после изрядных возлияний в посёлок, где жила семья девушки, Свешников, посидев в тамошней забегаловке и поболтав с доступными девками, тиская тех за мягкие места, узнал, что была Алевтина той ещё шмарой, на которой пробы негде было ставить. И в последнее время хвасталась своим товаркам, что выгодного ухажёра приобрела, показывая им спрятанные в чулке дорогие перстни. А прятала, чтоб родители не нашли да не прознали, чем дочка в свободное от работы время занимается.

Вот всё и совпало.

Было что и у Алевтины украсть. Значит, всё ж таки главным для Тени была нажива, а не только похоть. Бедных жертв у маньяка пока ещё ни одной не было.

«Как он их искал, таких разных? Где узнавал про богатое имущество? Вопросы, вопросы…» – думал Свешников, обнимая ластящуюся к нему пышногрудую красотку, а та тем временем продолжала болтать, не умолкая:

– Бедная Алевтина! Такая счастливая в тот день была, на свидание собиралась, пошла на реку искупаться и сгинула ни за что! Страшно-то как! Жуть!

В нетрезвых мыслях Григория вдруг щёлкнуло и сошлось! Вот оно! Общее-то! Река!

Писарь в пьяном бреду все про реку бубнил. Каждое утро, мол, сын повадился на реку мыться ходить, такой чистюля стал, не описать просто, как с девкой этой непотребной связался. Там, на реке, его в последний раз живым и видели.

Теперь узнать надобно у родни остальных жертв, не ходили ли те на реку, и если да, то как часто и с кем.

Хоть слабая ниточка, а и то хлеб.

И, расслабившись, Григорий всецело отдался горячим женским объятиям.

========== Часть 3 ==========

Когда Милослав увидел появившегося в саду Свешникова, внутри царевича внезапно что-то дёрнулось, и сердце маленькой заполошной птицей забилось о грудную клетку, будто пытаясь вырваться на свободу.

Это он. Он! Он пришёл! Как же долго случилось ждать! Как невыносимо больно! Не надеясь ни на что, не имея повода спросить о нём, узнать хоть что-то, где он, что он?

Григорий! Григорий Палыч!

Юноша во все глаза смотрел в тот день на идущего рядом с его отцом по садовой дорожке высокого, красивого, тёмноволосого мужчину, страшась даже взгляд отвести. Стараясь заметить каждую мелочь в облике, запомнить, впрок наглядеться.

Мужчина поднял глаза, и их взгляды встретились. Это было как молния, Боже! Прошила вдоль всего тела, и моментально вскипевшая кровь рванула Милославу в голову и ниже, гораздо ниже. Да так, что резко стало тесно в штанах. Он, не шевелясь и стараясь даже не моргать, проводил мужчину глазами и только потом посмел выдохнуть.

«Он так красив! – подумалось царевичу. – Стройный, сильный, смелый, умный! Самый лучший, самый прекрасный. Боль моя. Мечта моя!»

От невозможности стерпеть последствия этой неожиданной встречи, Милослав сжал колени и склонился к воде, дабы остудить хотя бы лицо. И когда умывание немного привело его в чувство, в голову внезапно пришло озарение.

«Это ведь именно тот человек, который мне и нужен! А если даже он побоится мне помочь, то тогда уж никто не отважится. Гнева государева опасаются все, но это же Свешников! Он даже службу при дворе не побоялся бросить по своей прихоти. Только бы он меня выслушал, только бы понял, как это важно!»

***

– Да, Гриша, как ты ни старался, а совладать с собой не смог!

Свешников вертелся в постели всю ночь до самого утра, и спасительный сон не шёл к нему. Не помог расслабиться ни жаркий секс с доступными девками, ни изрядная доза спиртного.

Пришлось встать ни свет ни заря, потому что бессмысленно пялиться в потолок сил уже не было.

Свешников оделся сам, не стал дёргать камердинера. Да и не инвалид, чай, справился.

Пройдя в кабинет и сев за стол, написал несколько писем. Начальству своему, извещая о деле. Агапову, чтобы денег из казны выписал. И главное – в Адмиралтейство. С просьбой срочно прислать ему с посыльным оптическую трубу. Запечатав записки, положил на поднос у двери, дабы слуга с утра пораньше снёс их на почту, и вдруг увидел небольшое письмецо на гербовой бумаге. С царской на нём печатью.

Григорий удивился. Вроде был давеча у царя, али не обо всём поговорили?

Наверное, доставили поздно, а слуге настрого было приказано хозяина ночью не беспокоить. Тот местом дорожил и ослушаться не посмел.

Надорвав нетерпеливо листок и развернув его у окна, чтобы было светлее, Григорий вгляделся в аккуратный, округлый почерк:

«Покорнейше прошу простить меня, Григорий Палыч, что тревожу Ваш сон так поздно, но безотлагательное дело заставляет меня обратиться к Вам с просьбой. Не откажите встретиться со мной завтра в одиннадцать вечера в трактире «Грозный Гусь», и я постараюсь всё Вам объяснить. М.».

В голове у Свешникова зашумело. То ли вчерашний хмель играл с ним злую шутку, то ли малыш Милослав собственноручно прислал ему письмо с просьбой о встрече.

«Нельзя! Нельзя! Нельзя! – колоколами било в мозгу. – Я не смогу! Просто не смогу!

Но, а вдруг он в беде? Ведь помощи просит. У кого? У меня? Малыш! Что ж ты делаешь, а? Сам в руки мои идёшь! Под покровом ночи, в злачное место. О, Боже! Ночью? Нежный, как девушка, светловолосый царевич? Силы небесные! Хоть бы он уберёгся по пути, а уж там я его никому в обиду не дам!»

***

Свешников всегда был очень любвеобилен. Пока служил при дворе, каждая особь женского пола, да, поговаривали, и не только женского, почитала за честь попасть к красавцу-советнику в постель. И знатные дамы, и девушки попроще. А уж служанок он вообще пачками по ночам принимал, они при его виде без чувств падали, а он их подымал да к себе в апартаменты нёс. Спасать, значица.

Милославу тогда пятнадцать было, юноша взрослеть только начинал. И не хуже девушки, увидев первый раз Свешникова, дыхания лишился. Прокрался в то крыло, где жил царёв советник, да, обмирая, под дверью его полночи и проторчал. Благо Свешников всю прислугу на ночь разгонял, чтобы не отвлекали, поэтому юношу никто не увидел. И пропал с той ночи молодой царевич. Душу свою невинную отпустил навсегда навстречу мужчине и обратно уже забирать её не хотел.

Встречал Григория Палыча в коридорах, проходу не давал, в саду подстерегал, в окна за ним смотрел, голубых глаз не отрывая. Ещё больше про него шептаться стали, что блаженный. Да только не заметил Свешников, как попал в сети этих голубых глаз. Понимал умом, где он, а где царевич, и какая пропасть между ними. Положение, условности и главное – возраст. Мальчик ведь совсем, ребёнок! Даже дышать в его сторону нельзя, не то что… Избегал его, да только глаз оторвать не мог, стоило мальчику приблизиться на расстояние вытянутой руки. Канатами адскими тянуло их друг к другу, не убежать.

И однажды ранним утром, проснувшись в своей спальне, Григорий почувствовал на лице нежную ласку. Открыв глаза, увидел сидевшего рядом Милослава. Его взгляд, обычно такой рассеянный и затуманенный, да под длинною чёлкою спрятанный, когда тот находился в людных местах, сейчас блуждал по лицу мужчины, а в зрачках его горело пламя негасимое.

– Зачем ты здесь, царевич? Зачем тебе неприятности на твою юную голову, а? И мне с тобою заодно, – попытался отшутиться Свешников, да только голос дрогнул, подвёл.

– Я не могу без Вас, Григорий Палыч! Простите меня, но не могу!

Своими тонкими, на удивление крепкими пальцами прошёлся ещё раз по лицу Григория, забрался под затылок, запутался в волосах и неожиданно вытащил из-под них чёрную шёлковую ленту, которой Свешников стягивал на ночь волосы.

Григорий молчал, наслаждаясь секундами нежданной ласки, собираясь с силами, чтобы всё прекратить, а юноша, пылая лицом, вдруг наклонился к нему и, щекотнув светлыми своими волосами его подбородок, прижался губами к его губам.

Одно мгновение, и Милослав оказался уже у двери.

– Простите меня, – повторил ещё раз и скрылся.

На следующий день советник государя Григорий Павлович Свешников подал в отставку и, съехав из дворца в меблированные комнаты на окраине столицы, заплатив за два года вперёд из имеющихся у него накоплений, принялся безбожно пить.

***

В «Грозном гусе» Свешников был уже за час до назначенного Милославом времени. Заняв столик в углу, он потребовал себе вина и принялся ждать, сидя как на иголках и пытаясь рассмотреть каждого входящего в заведение, при этом искусав всю нижнюю губу от волнения за юного царевича, который в сгустившихся сумерках должен был добраться в этот не очень безопасный район.

Спустя полчаса от одиннадцати сердце Григория билось уже где-то в районе горла, перехватывая дыхание. Что-то случилось. Милослава не было. Из последних сил мужчина сдерживался, стараясь не броситься на поиски и давая себе ещё немного времени, и тут колокольцы над входной дверью дзынькнули, впуская внутрь невысокого посетителя в длинном тёмном плаще с покрытой капюшоном головой. Человек осмотрелся по сторонам и уверенно скользнул в самый тёмный угол, туда, где сидел Свешников.

Хрупкая фигурка оказалась напротив мужчины, присев на краешек огромного дубового стула и сняла капюшон. Светлые локоны рассыпались по плечам, и царевич негромко произнёс:

– Доброй ночи, Григорий Палыч.

– Ой ли, царевич? Разве ж она добрая, когда юным мальчикам в такое смутное время в одиночку приходится по улицам бродить?

– Так вот об этом и речь будет, Григорий Палыч. О том, что времена нынче слишком смутные, – Милослав замолчал, ожидая, что ответит собеседник, а сам, склонив голову, принялся беззастенчиво его рассматривать.

Григорий долго молчал под взглядом пытливых голубых глаз, потом не выдержал:

– Не могу понять, царевич, то ли подменили тебя, то ли народ не о тебе речь ведёт, когда о блаженной меньшой дочке государя Милославе сплетничает. Где ты дел скромного тихого юношу, который на людей-то и глаз поднять не смеет?

– Не волнуйтесь, Григорий Палыч. С ним всё в порядке. Только очень уж он боялся с вами встретиться, пришлось немного успокоительных капель у няньки Авдотьи отлить.

– Отлить? Да ведь это капли, их капают.

– Вот именно. Чуть не попался я, вот рука и дрогнула. Переборщил малость с лекарством-то.

Глаза Милослава действительно подозрительно блестели. Свешникову стало весело.

– Да ты пьян, маленький царевич!

Щёки юноши покрылись нежным румянцем, но глаз он не отвёл.

– Мне всё же надо просить вас об одном важном деле, – наконец начал он о том, для чего пришёл. – Понимаете, Григорий Палыч, мне пришла в голову мысль, как можно поймать Тень, да только сам я с этим не справлюсь, а помощи мне в этом никто оказать не посмеет.

Свешников враз стал серьёзным, а Милослав продолжил:

– Раз никто не может поймать этого изверга, его надо выманить.

Холодок проскользнул Григорию промеж рёбер, а глаза сами по себе сощурились.

– И?

– И я могу это сделать, – просто произнёс царевич.

– Что? Что ты можешь, маленький засранец? – Свешников взвился, враз забыв о всякой вежливости по отношению к сыну государя. – Да ты точно не в своём уме! Тебе что, жить надоело, ты смерти не боишься? И ты представляешь, что будет, если узнают, что я тебе в этом помогал?