Текст книги "Рози и тамариск"
Автор книги: Алиса Дорн
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 8 страниц)
Глава 5
– Удивительно, что при таком количестве общих знакомых мы до сих пор не были представлены друг другу, – заметил Грей, ведя свою партнершу в танце. – И, должен сказать, какая жалость…
Леди Эвелин не выдержала и фыркнула.
– Даже не начинайте, – предупредила она. – Я знаю, что вы делаете.
– Знаете? Вы так в этом уверены?
Возможно, кто-то более впечатлительный и затрепетал бы под его взглядом, но не она. Для этого у леди Эвелин была слишком хорошая подготовка в виде общества ее отца.
– Думаю, да, – подтвердила она. – Пытаетесь польстить мне, чтобы вызвать у меня симпатию? Бесполезно. Не вы первый, и не вы последний.
– И зачем бы мне это делать?
– Вы бастард короля Владислауса. Его старший и любимый сын и, если то, что говорят о вашем слабохарактерном и слабоумном брате правда, более подходящий кандидат на ольтенайский престол. Но король боится признать вас своим наследником, потому что это приведет к неминуемой ссоре с церковью, давшей благословление на его брак с Ее Величеством Сивиллой. В принципе, он был бы готов поменять порядок наследования ради вас, он был бы даже рад этому (будем откровенны, ваш брат все-таки непригоден для престола, как бы не желала этого Сивилла), однако ему нужен определенный стимул…
– Продолжайте, – с искренним интересом попросил Грей.
– Например, если бы вы женились на девушке из подходящего рода, и ее семья встала на вашу сторону… Такая поддержка могла бы сослужить вам хорошую службу. Мы, конечно, не говорим о королевских домах, они не станут иметь дело с ублюдком. Но вот имя Хоторнов, которое вы бы получили, женившись на Роуз (да-да, я помню еще, как вы были с ней помолвлены), сделало бы вас дальним родственником императора, как бы тому не нравилось это номинальное родство. Впрочем, насколько я припоминаю, вы бросили Роуз ради леди Тенеррей, которая может похвастаться не только именем, но и деньгами. Удачная партия, кстати, где она?
– Боюсь, наша помолвка распалась.
– Какая печаль! – притворно ужаснулась леди Эвелин. – Неужели все из-за слухов?
– Каких слухов?
– Ну как же. О смерти мисс Лакруа, конечно. А еще Хэрриет Лайонелл, я помню, какие взгляды вы бросали на нее в прошлом сезоне. Бедняжки. Две женщины, о которых свет знал или, по крайней мере, подозревал, что они были вашими любовницами, и обе мертвы. Неудивительно, что ваша невеста поспешила вернуться на Королевский остров. Вы ведь потому решили переключить свое внимание на меня? Виновны вы в их смертях или вас подставляют, но после этой истории приличные люди уже не свяжут себя с вами. А вот дочка захудалого провинциального барона может и потерять голову от вашего внимания…
– Вы себя недооцениваете.
– Разве? Я никто. Но почему-то вы все еще терпите мою болтовню.
Ей удалось вызвать у своего собеседника улыбку.
– Возможно, это весьма занятная болтовня.
– Вы не отрицаете моих слов, – заметила леди Эвелин. – Неужели действительно решили за мной приударить?
Если нарочито простецкая лексика и смутила ее партнера, он это ничем не показал.
– Почему вас это удивляет? Вы завидная невеста. Возможно, не столь именитая, но ваших денег хватит на то, чтобы скупить всю империю, и еще на половину Арнуаля останется. А деньги в наше время ценятся больше, чем старинные буллы.
– Это деньги моей семьи, – перебила его леди Эвелин. – Не мои. А моя семья совершенно аполитична. Дело принципа, знаете ли.
– Вы могли бы на них повлиять. К тому же, вы самая младшая из наследников. При определенном стечении обстоятельств все капиталы могут достаться вам…
На мгновение лицо леди Эвелин окаменело.
– Шучу, – улыбнулся Александр.
– Я не знаю, что и где вы слышали, – твердо заявила леди Эвелин, – но я люблю свою семью, и угрожать ей – не лучшая тактика, чтобы расположить меня к себе. А теперь проводите меня обратно, я расхотела танцевать.
– Я учту это, – пообещал Грей, сильнее притягивая ее к себе. – Но, думаю, нам не помешает еще один танец. Начнем сначала. Думаю, мне следовало быть с самого начала с вами откровенным, не тратя времени на вежливость. В конце концов, ваш характер в обществе отлично известен, – уколол он ее. – Меня действительно интересуют деньги и знакомства вашей семьи. Но еще больше мне нужна жена, способная встать со мной на одну ступеньку…
– Не заинтересована, – отрезала леди Эвелин.
– Я мог бы подарить вам корону. Страну. Целый мир.
– Нет.
Мистер Грей задумчиво на нее посмотрел.
– Большинство женщин могли бы об этом только мечтать. Могу я узнать, почему?
– Потому что она мне не нужна. И потому что целый мир – не тот дар, который я могла бы вернуть.
– Подарки вовсе не обязательно возвращать.
– Обязательно, – возразила леди Эвелин. – Если желаешь стоять, как вы выразились, на одной ступеньке. Не трудитесь, мистер Грей, все ваши обещания на меня не подействуют.
– Но почему же? Даже без мира и короны, уверен, я мог бы сделать вам довольно привлекательное предложение….
– И, возможно, я бы его приняла. Раньше. Но не теперь. Увы, мое сердце отдано другому.
Грей фыркнул.
– Как будто сердечные привязанности когда-то мешали хорошей сделке. И кто же этот счастливчик? Надеюсь, не этот врач в смокинге с чужого плеча, с которым вы пришли?
Взглянув направо, где Альтманн танцевал с леди Мерц, леди Эвелин почувствовала желание вступиться в его защиту.
– А почему бы, собственно, и нет?
– Он Змей. Он воспитан армией. Он скучен – не говоря уже о том, что беден. Он не пара вам.
– Это вы так считаете. Возможно, я наоборот желаю скуки.
– Не желаете, – убежденно сказал Грей. – Вы согласились платить Фрейбургу, чтобы вырваться из своей семьи (да-да, я об этом знаю!). Вы желаете свободы. А скука – худшая из клеток, – заметив внимательный взгляд леди, он довольно улыбнулся. – Так как, быть может, я смогу убедить вас поменять мнение касательно моей кандидатуры?
– Самое забавное, что могли бы, – неожиданно согласилась леди Эвелин. – Если бы вы и я были другими людьми… Но здесь и сейчас вы зря теряете время. Вам нужна корона Ольтеная, а я сделана не из того материала, из которого рождаются королевы.
– Мне кажется иначе, – возразил ей Грей. – Вы хладнокровны и рассудительны, на мой взгляд, сочетание самое подходящее. Жаль, на самом деле. Вам бы пошла корона. Словно Тихе [5]5
в зависимости от культуры, богиня судьбы (то есть еще одно имя Вирд и Лос в этом мире) либо удачи как случайного стечения обстоятельств
[Закрыть], увенчанная крепостными стенами… – процитировал он.
– И вы опять мне угрожаете.
– Всего лишь выражаю надежду на то, что вы передумаете, – улыбка на лице Грея выглядела одновременно доброжелательной и опасной. – Однако, музыка стихает. Пойдемте.
* * *
Я обнаружил леди Эвелин у окна, неспешно затягивавшуюся сигаретой. В алькове в стороне от толпы казалось, будто вся суета осталась где-то вдалеке. Я присоединился к ней и закурил, наблюдая, как по стеклу медленно стекают капли дождя.
– Вы в порядке? Вы довольно долго танцевали с Греем, – наконец нарушил я молчание. – Что-нибудь узнали?
На губах леди Эвелин появилась загадочная улыбка.
– Кажется, мне только что сделали предложение, – задумчиво протянула она, – от которого нельзя отказаться.
Я был вынужден признать, что ничего не понял.
– Вас можно поздравить?
Ее смех заглушили первые ноты новой песни. Оркестр, взявший пятиминутный перерыв, вернулся и объявил следующий танец.
– Астор, – узнала его леди Эвелин. – Потанцуйте со мной, доктор. Заодно и поговорим. Тем более, зная Поппи, она сейчас примчится в поисках вас…
Повинуясь, я проводил леди Эвелин на середину зала.
– А вы великолепно танцуете, – признала она через некоторое время. – Впрочем, вы сегодня вообще открылись с новой стороны.
– Разве? – рассеянно переспросил я, надеясь, что разговор не пойдет по этой дорожке. Увы, моим надеждам было не суждено сбыться. Было похоже, что, между Эйзенхартом и леди Эвелин, судьба забросила меня на допрос в инквизиции.
– Да. Вот, например, губернатор Стонингем…
– Я просто останавливался у него, когда был в Агонге.
– Но вас не было в Агонге в декабре. Вы были здесь, в Гетценбурге.
Это было так. На некоторое время я сосредоточился на танце, не желая вдаваться в объяснения.
– Филипп и я знаем друг друга еще со школы. Мы состоим в переписке, хотя правильнее было бы сказать, что переписываюсь я с леди Эдит, сам Фил возьмет в руки перо только по крайней необходимости.
– А джизехские раскопки? Вы действительно там присутствовали?
– Помните истории о проклятии гробниц? Даниэлю понадобился тогда специалист по ядам, а я был поблизости и подходил по квалификации, – это походило на правду. Змеи, даже не обладавшие моим Даром, все равно чувствовали яды лучше среднестатистического человека. – Как видите, все просто.
Мне не удалось убедить ее.
– Просто? Да вы полны загадок! Взять хотя бы этот танец!
– А что с ним не так?
– Где вы научились его танцевать?
– Вы не поверите, но у меня была бурная молодость, – пошутил я.
– В это-то я как раз поверю. Что? – перехватила она мой взгляд. – У таких тихонь как вы обычно как раз так и бывает. Но вот незадача: Риччес с оркестром впервые исполнили этот танец в девяносто четвертом. Ваша молодость так затянулась? А, учитывая, что офицерам не положен отпуск, я теряюсь в догадках, где вы разучили его…
Тут она меня поймала.
– У вас какие-то странные представления о войне. По-вашему, мы там только и делаем, что сидим в окопа и воюем?
– А что, нет? Вместо этого вы ходите на танцы и изучаете древние языки?
– Всякое бывает, – уклончиво ответил я.
Мне не понравилось, каким взглядом смерила меня леди Эвелин в ответ. Еще больше мне не понравилось, какое задумчивое выражение приобрело ее лицо, пока она рассматривала меня. Я знал, что она видит во мне сейчас: надменные черты лица, не скрытый за очками взгляд змеиных глаз – холодный, властный и опасный…
– Почему вы прячетесь? – наконец спросила она.
– Простите?
– За цветными стеклами и этими твидовыми костюмами… Вы так стараетесь выглядеть стереотипным провинциальным доктором, скучным и правильным, что вам это почти удается. Но на самом деле это фасад, верно? Вы носите вечерний костюм словно родились в нем, танцуете как арнуалец и гораздо умнее, чем пытаетесь казаться. Так почему?
Я не нашелся, что ответить. За пять шагов танца леди Эвелин подобралась ко мне даже ближе, чем Эйзенхарт за более чем полгода знакомства. И это было… страшно.
– Мне не нравится это слово. "Правильный", – заметил я.
– А какое, по-вашему, лучше?
– Нормальный.
Леди Эвелин лукаво улыбнулась:
– Что означает, что с вами что-то ненормально. А вы еще таинственнее, чем я думала, доктор! Но я понимаю, – и что-то в ее мимике подсказывало, что она действительно понимала, что я хотел сказать в тот момент. – И, если вас утешит, – добавила она, – мне всегда казалось, что норма, если она существует, – это спектр, а не координаты на карте.
Как ни странно, это (а еще то молчаливое взаимопонимание, которое иногда возникает между совершенно разными и малознакомыми людьми) и в самом деле послужило небольшим утешением.
– Но довольно обо мне, – сменил я тему. – лучше расскажите о вас. Что вам удалось узнать от мистера Грея?
Леди Эвелин поморщилась, вспоминая своего предыдущего партнера по танцам.
– Он связан и с актрисой, и с Хэрриет Лайонелл. И его невеста, видимо, опасалась, как бы ей не оказаться следующей в списке жертв, раз порвала с ним. Однако я не уверена в версии детектива Эйзенхарта… О, Духи! – вздрогнула она. – Помяни Ворона, и он здесь…
Я обернулся. Танец как раз закончился, и мистер Грей занял место в нашем алькове в ожидании, когда вернется леди Эвелин.
– Отвезите меня домой, – попросила та, затормозив на полпути к нише. – Или проводите меня в гардеробную и возвращайтесь сюда, я пойму.
– Я отвезу вас.
Вечер уже подходил к концу, и мы узнали все, что могли. Мне еще предстояло заехать к Эйзенхарту, отчитаться, обменять новый и безумно дорогой смокинг на свой поношенный костюм и проверить его самочувствие, прежде чем вернуться к себе, поэтому я решил покинуть клуб вместе с леди Эвелин. К тому же, я знал, как связаться с той, с кем не успевал попрощаться.
А утро началось с газеты и неожиданного упоминания вашего покорного слуги на странице светской хроники…
Глава 6
– Цвет вам к лицу, – заметил Эйзенхарт, усаживаясь рядом с ней на скамейку.
Он увидел ее издалека: после вчерашнего скандала (по мнению "Гетценбургских новостей", сам Виктор вообще не считал произошедшее достойным упоминания) леди Эвелин окончательно рассталась с черными одеждами, чему Эйзенхарт был только рад. Пальто глубокого аметистового оттенка гораздо лучше подходило к цветущему саду вокруг – и не побуждало его вновь впасть в траур по своей недолгой оставшейся жизни. В ожидании его леди Эвелин склонилась над книгой и так увлеклась, что даже не заметила, как он сел рядом, пока Эйзенхарт не решил поздороваться.
К чести леди Эвелин, следовало отметить что она, пропустив появление детектива, ничем не показала своего испуга. Вместо этого она медленно закрыла книгу и повернулась к нему, отмечая, но никак не комментируя его уставший вид, не по сезону теплое кашне и одолженную у Роберта трость.
– А я была уверена, вы опять пришлете вместо себя доктора, – насмешливо изогнула она бровь, глядя на собеседника.
Эйзенхарт издал страдальческий вздох. За это утро он успел услышать достаточно упреков от кузена, не поленившегося позвонить, чтобы убедиться, что Эйзенхарт просмотрел свежую прессу. Не хватало получить еще одну порцию нотаций. Признавая, однако, что он их заслужил, Эйзенхарт попытался попросить прощения:
– Док уже прочитал мне лекцию о том, что я неправильно вел себя с вами. И о том, что я должен извиниться. Простите. Я могу привести множество оправданий, однако скажу одно: я был уверен, что вы предпочтете его компанию моей.
– Почему же?
– Вы меня поцеловали.
Леди Эвелин улыбнулась:
– Я чувствую, что здесь есть какая-то логика, но не нахожу ее, – пояснила она. – Допустим. Я вас поцеловала. И что?
– И после этого вы исчезли.
Леди Эвелин пожала плечами.
– А вы ожидали, что я позвоню и приглашу вас выпить? – судя по выражению лица, да, именно на это Эйзенхарт и рассчитывал. – Я сделала свой ход. Вы свой – нет. Не в моем воспитании досаждать человеку, которому я безразлична. К тому же, – добавила она, – приставать к вам в таком состоянии было бы совершенно бесчеловечно. Вам и так сейчас хватает проблем, не так ли?
– Простите?
Она закатала рукав, показывая метку на запястье.
– Безумно больно, не правда ли? – светским тоном поинтересовалась она. – А с некоторых пор еще и очень холодно.
Эйзенхарт достаточно хорошо изучил укус у себя на руке за эти недели, чтобы сразу признать его точную копию. Только на ее запястье след оставили не зубы, а нечто иное. Чернота, потянувшаяся к его пальцам, стоило только Эйзенхарту дотронуться до кожи, была такой же, как метка Ворона, которую он попросил поставить ей в таборе. Тогда они потеряли подозреваемого, и без помощи с той стороны у него не было шансов найти Быка вовремя…
– Пех[6]6
от нем. Pech – неудача. Старое суеверие, до сих пор упоминается на севере Империи. Нелюбимый брат Судьбы, запутывающий ее пряжу и тем самым приносящий людям несчастья и неудачи. В некоторых местах также считается прозвищем Ворона
[Закрыть] меня забери! – Эйзенхарт отдернул руку. – Она должна была исчезнуть!
Леди Эвелин только хмыкнула.
– Как видите, не исчезла.
– Как так получилось?
– Разве не вы говорили мне, что Ворон не играет по правилам? А еще что он вас любит и бережет? Полагаю, иногда его любовь принимает странную форму…
Например, разделенной на двоих боли. И того, что невинный человек был вынужден расплачиваться за его ошибки. Впервые в жизни Эйзенхарт понял, почему Ворона боятся. Не потому, что он был предвестником несчастья. А потому что никто не мог предугадать, что придет в голову несносной Птице в следующий момент.
– Но при чем здесь я? – почти жалобно спросил он. – Это ведь был дар миссис Сары, как он мог связать вас со мной? Скорее уж тогда с ней…
– Ради Духов! Возьмите наконец ответственность за то, кто вы есть! Неужели вы думаете, что если бы вы не нарушили ход событий, я когда-нибудь оказалась бы в Вороньем таборе? Думаете, это миссис Саре Ворон одолжение делал? Как бы не так! Вы решили изменить мою судьбу, вам была нужна его помощь, вы поставили эту проклятую метку, миссис Сара была всего лишь вашим прокси. Так примите же наконец ваш собственный дар – и его последствия!
Оказалось, что леди Эвелин умеет сердиться. За те немногие встречи, Эйзенхарт успел удивиться ее самообладанию: леди могла возмущаться, могла бояться его, но делала это… словно вполсилы. Понарошку. Не всерьез. Слишком спокойными были ее глаза в те моменты, просчитывающими ситуацию и отходные пути. Даже сегодня, в начале разговора, она не теряла контроля. Поэтому к тому, что его будут отчитывать с таким пылом, Эйзенхарт оказался не готов. А еще – так, словно он сам не понимал своего счастья…
Счастья притягивать к себе неприятности и умереть молодым, видимо.
Никаких других "даров" своего бездушного состояния Эйзенхарт назвать не мог. Судьба, по его мнению, была концепцией абстрактной, и как другие люди могли утверждать, что он может ее изменить, Эйзенхарт не понимал. Любой мог ее изменить! Свернуть направо, а не налево, выбрать кофе вместо чая, послать все и уехать в Новый свет, в конце концов! Как, обладая свободой выбора, кто-то (кроме Воронов, имевших свои, сложные отношения с Судьбой) мог утверждать, что это – судьба, а вон то – нет? Однако, то, с каким жаром леди Эвелин утверждала обратное, заставляло его поверить, что, быть может, ему говорили правду. И она действительно существовала, Лос, Вирд или как там ее еще называли…
– Мне очень жаль. Я не думал…
– Не думали, – холодно подтвердила леди Эвелин. – Вы вообще ни о чем не думали, когда привезли меня в вороний табор.
– Неправда! Я… – Эйзенхарт осекся, вспомнив, что побудило его взять леди Гринберг с собой к Воронам. – Думал не о ваших чувствах. И не о вашей репутации. Вы правы. Вернее, думал, но как-то не так, видимо. Мне жаль, – в его голосе звучало искреннее раскаяние.
– Если жалеете, то лучше исправьте сделанное, – посоветовала она, успокаиваясь после вспышки.
Виктор спрятал лицо в ладонях и покачал головой.
– Вы знаете о моей ситуации. Я… могу не успеть.
– Успеете, – на его плечо легла затянутая в перчатку рука. – Я верю, что успеете. В конце концов, Ворон не стал бы тратить на вас силы, если бы считал, что у вас нет шансов.
Утешение пришло так неожиданно, что Эйзенхарт даже сначала не понял, что это было.
– Он может ошибаться, – глухо возразил он.
– Нет. Разве вы когда-нибудь слышали, чтобы Ворон проигрывал? Так что у вас еще будет время и спасти деву от проклятия, – она усмехнулась уголками рта, – и разгадать это дело. Между прочим, зачем вы меня сюда пригласили? Думаю, с походом в книжный магазин вы бы справились и сами.
– Чтобы извиниться, – под недоверчивым взглядом Эйзенхарт продолжил, – и спросить вас о вчерашнем вечере. Док хороший человек, но мыслит исключительно стереотипами. Поэтому хотелось бы знать, как вам понравился мистер Грей.
– О, он очарователен, – увидев вытянувшееся лицо детектива, леди Эвелин добавила: – Для психопата, разумеется.
– Вот как?
– Да. Но он не убийца, которого вы ищете. Его и раньше не слишком жаловали, а после смертей леди Лайонелл и мисс Лакруа на него и вовсе косятся как на прокаженного. Даже общество способно понять, что что-то здесь нечисто. Поэтому он не убийца. Самоубийства (мы уже можем называть их убийствами или это еще не доказано?) расстроили его матримониальные планы с леди Тенеррей и лишили многих перспектив. Так что это не он. Is fecit cui prodest.
– Предлагаете искать, кому это выгодно? Думаете, Грея подставляют?
– Или мстят ему.
– Ладно, – согласился Эйзенхарт. – Полагаю, врагов у Грея немало, и подозреваемых мы в таком случае найдем. Тогда второй вопрос. Вы знаете, что такое язык цветов?
– Теперь да, – хмыкнула леди Эвелин. – Язык для тайного выражения чувств, в котором цветам придается определенное значение. Он возник пару десятилетий назад, пришел к нам с востока, хотя, как считают ученые, некоторые из действующих в империи значений могли образоваться от простонародных частушек определенного характера, где названия цветов использовались в качестве эвфемизма для подлежащих цензуре слов, – в качестве примера она с чувством продекламировала одну из частушек.
Эйзенхарт потер покрасневшие щеки.
– А вы любите шокировать окружающих.
– Я нахожу в этом определенное удовольствие, – согласилась леди Эвелин. – Хотя и предпочитаю, чтобы это происходило на моих условиях.
Вообще Эйзенхарт умел читать между строк. И иногда даже этим умением пользовался.
– Дайте догадаюсь, вы про статью в газете?
– И про нее тоже. Нет, мне понравилось, особенно про "привлекательного и таинственного незнакомца" – как подобное описание воспринял доктор, кстати? Однако, боюсь, мой отец это мнение не разделяет.
На минуту оба замолчали, представив себе, на что был способен лорд Гринберг – не в гневе, нет, он никогда не сердился. Однако недовольство его было от этого не менее разрушительным…
– Ладно, вернемся к нашим… цветам, – решительно тряхнула головой леди Эвелин. – Не скажете, откуда такой интерес к ботанике?
– В день, когда умерла леди Лайонелл, мне прислали траурный букет. Потом, когда из окна выпала Коринн Лакруа, я опять получил нарциссы. Одна моя… один мой осведомитель, – быстро исправился Эйзенхарт; леди Эвелин тактично сделала вид, что ничего не слышала, – упомянул, что они означают лживую любовь или как-то так…
– И вы решили, что в этом есть какой-то смысл.
– Во всем в этой жизни есть какой-то смысл, – уверенно заявил Эйзенхарт.
– Только если у вас парейдолия. Вы не думали, что это просто совпадение? И что кто-то просто решил над вами подшутить?
– Сначала, – признался Виктор. – Однако между Хэрриет Лайонелл и Коринн Лакруа обнаружилась связь. Возможно, здесь она тоже есть.
Леди Эвелин внимательно посмотрела на него и пожала плечами, отказываясь от дальнейших попыток его переубедить.
– Как пожелаете. Итак, в империю язык цветов попал еще лет двадцать назад. Уже третью весну, однако, он снова в моде, благодаря модным журналам.
– Которые вы, судя по тону, не читаете, – прокомментировал Эйзенхарт.
– Достаточно того, что их читает моя модистка, – равнодушно бросила леди Эвелин.
– А вы, позвольте, сейчас догадаюсь, предпочитаете "Популярную механику".
– Или Terra Incognita, – подтвердила она.
– Ну да, потому что бредовые теории о существовании доисторического народа в горной части Золотого Ханства куда интеллектуальнее женских изданий.
Весь его сарказм, однако, пропал втуне, когда Эйзенхарт понял, что только что, пересказав содержание последнего номера, и сам признался в чтении "Терры". А еще под насмешливым взглядом леди Эвелин он понял, что его промах не остался незамеченным.
– На самом деле, вы не правы, – проговорила та. – Мое презрение относилось не к женским журналам, в них нет ничего плохого, а к самому языку цветов. На редкость бесполезная идея, на мой взгляд. Вот, скажите, какой толк мне знать, что, например, – она обернулась вокруг и обратила внимание на пышный куст рододендрона, чьи белые бутоны приготовились распуститься, – азалия означает… минутку… – раскрыв книгу на букве "а", леди Эвелин с недоуменным выражением лица прочла: – "умеренность" и "страсть" одновременно. Право, и какой в этом смысл? Я поняла бы если бы она означала "сегодня в девять у меня"… Поэтому я и не верю, что кто-то специально посылает вам сообщения через цветы, детектив.
– А это мы сейчас посмотрим. Позволите?
Эйзенарт встал и предложил ей руку. За то время, что они провели на скамейке, в ботанический сад подтянулись многочисленные посетители, и теперь они неспешно фланировали по посыпанным шуршащим гравием дорожкам мимо нянь с колясками, бонн и гувернанток с детьми постарше, хихикающих пар, выбравшихся из-под опеки дуэний, а также немолодых дам в старомодных платьях, поддерживаемых под руку компаньонками.
– Первый букет, – Эйзенхарт попытался перекричать детскую ссору из-за ярко раскрашенного мяча, – был из коротких ирисов.
Леди Эвелин сверилась с книгой.
– "Вера", "мудрость", "я ценю нашу дружбу", "у меня есть для вас сообщение"…
– Вот! – обрадовался детектив. – Подходит.
Леди Эвелин недоверчиво изогнула бровь, но ничего не сказала.
– Еще там были такие фиолетовые…как шары…
– Только не говорите, что мы здесь из-за вашего ботанического кретинизма.
– Не буду, – легко согласился Эйзенхарт. – Зато я могу их опознать, если увижу.
Поиски нужного растения привели их на одну из пустых боковых дорожек. Слева от них располагался бассейн с табличкой, гласящей, что летом здесь будут цвести лотосы. Сейчас же он был заполнен прошлогодней полусгнившей листвой, отчего желающих насладиться видом (и особенно запахом) вокруг было мало.
– Allium acuminatum, – внимательно прочитал Эйзенхарт. – Вам это о чем-то говорит?
Леди Эвелин закатила глаза.
– Ради Духов, детектив! Это же лук. Как вы его могли не узнать?
– Лук? – переспросил он.
– Да. Вроде того, который используют почти во всех блюдах? Не обращайте внимания, – не найдя понимания, она махнула рукой. – Сомневаюсь, что он есть в этой книжке…
Как ни странно, лук в справочник по языку цветов попал. И даже с весьма конкретным значением.
– "Вы ошибаетесь", – процитировала леди Эвелин, кивая проходившей мимо знакомой. – В смысле, не вы… то есть, вы, но… К Пеху все! Я от вас заразилась, или здесь действительно появляется какой-то смысл?
– Сейчас проверим. Как только найдем последний ингредиент.
Они обошли сад дважды. Прошли по каждой тропинке, осмотрели все растения, однако Эйзенхарт утверждал, что не видит нужного. К началу второго часа леди Эвелин заявила, что, как бы ей не нравилась прогулка в обществе детектива Эйзенхарта, она отказывается повторять маршрут, и взмолилась о пощаде.
– Может быть, вы сможете описать, что вам нужно? Только получше, чем в прошлый раз.
– У меня есть другая идея, – обрадовался Эйзенхарт, пытаясь найти что-то в карманах. – Я нашел у Шона рисунок…
– И вы молчали?!
– Возможно, мне тоже была приятна ваша компания, – галантно предположил детектив.
Леди Эвелин встретила его взглядом исподлобья.
– Скажите уж честно, что вы про него забыли. Давайте сюда, – она развернула сложенный вчетверо листок и пробежалась по нему глазами.
– А это черновик протокола допроса, который вам необязательно читать… Да-да, спасибо… С другой стороны…
– Шон – это ваш сержант верно? – спросила леди, разглядывая выполненный с фотографической точностью рисунок. – У него талант.
– К сожалению, да, – подтвердил Эйзенхарт не без гордости. – Так как, узнаете, что это?
Она неуверенно покачала головой.
– Я могу ошибаться… скорее всего, я ошибаюсь. Но… вы когда-нибудь были на море, детектив?
– Я редко выбираюсь за город, – отрицательно покачал он головой. – Все никак не нахожу время на отпуск.
– Мне это напоминает один кустарник, который растет на дюнах. Тамариск.
– Могу я?.. – Эйзенхарт указал на книгу.
– Пожалуйста. Она же теперь ваша.
Перелистывая страницы, он быстро дошел до нужной. Напротив названия стояло всего одно слово, произведшее эффект взорвавшейся бомбы.
– "Преступление".
Небольшое кафе у входа в ботанический сад размещалась большей частью на улице, однако леди Эведин была уже рада возможности хотя бы погреть руки о чашку с горячим кофе. Они пришли минут десять назад, и за все это время Эйзенхарт не сказал ни слова. Вместо этого он сидел, вперив взор в словарь языка цветов, будто в надежде, что книга таит в себе ответы на все его вопросы.
– Итак, что мы имеем, – резюмировал он. – "У меня есть для вас послание: вы ошибаетесь. Это преступление". Не слишком похоже на совпадение.
– Нет, – вынуждена была признать она.
– Вопрос только в том, о каком преступлении идет речь.
– О смерти Хэрриет? – предположила леди Эвелин. – Вы получили это сообщение в день, когда она отравилась.
– Спасибо, но мы уже догадались, что это преступление. Можно было не тратить силы.
– Только после смерти Лакруа, – возразила леди Эвелин. – До того вы считали ее смерть самоубийством.
Признавая свой промах, Эйзенхарт насупился и замолчал.
– Кстати, о Лакруа, – хватило его, впрочем, ненадолго. – Что насчет второго букета? "Ненастоящая любовь"? Причем здесь это?
– Это просто. Если вспомнить мистера Грея, – выражение лица леди Эвелин подсказывало, что лучше этого не делать, – то можно предположить, что отправитель пытался сказать, что на самом деле мисс Лакруа его не любила.
– А она его любила?
– Не знаю, – пожала плечами леди. – В любом случае, она честно любила его подарки и деньги.
Эйзенхарт допил кофе одним глотком и мрачно уставился в дно чашки.
– Все равно ничего не сходится.
Следовало признать, что версия с языком цветов, казавшаяся еще сегодня утром весьма привлекательной (за неимением других) привела в тупик. Либо неизвестный отправитель букетов любил сообщать очевидное, либо… либо после проработки всех связанных с личностью и деятельностью мистера Александра Грея ниточек Эйзенхарту предстояло путешествие в полицейский архив. Где его и так не любили – за излишнее, по мнению архивариусов, трудолюбие.
Леди Эвелин посмотрела на стоявшие у входа в сад солнечные часы и сверила их показания со своими.
– Уже два! – удивленно воскликнула она. – Ладно, детектив, было приятно, но мне пора.
– Мне тоже, – кисло подтвердил Эйзенхарт. – Спасибо за помощь. И за книгу.
Напоминание о времени еще больше ухудшило его настроение: он сообразил, что сегодня четверг, и перед посещением архива ему предстоит нанести визит в еще одно место: родительский дом, где леди Эйзенхарт ждала сына к обязательному семейному обеду.
* * *
Я заглянул в библиотеку всего на минуту, чтобы забрать некоторые из книг, которые я оставлял на хранение в доме четы Эйзенхартов. Свернул, чтобы по боковой лестнице быстрее вернуться в гостиную, но в итоге только задержался у группового портрета, висевшего в галерее второго этажа.
Их было три сестры. Младшая, яркая и смешливая Свиристель, вышла замуж за такого же яркого гвардейского капитана из Вейда. Он был красив, остроумен и подавал большие надежды – пока не дезертировал из армии, бросив семью. Его жена умерла вскоре поле предательства супруга, а сына Эйзенхарты нашли только много лет спустя в подростковой банде.
Старшая, сладкоголосая Канарейка, выбрала себе в мужья человека гораздо старше себя, властного и деспотичного. В детстве я часто спрашивал себя, что она могла найти в отце. Он был немолод, когда решил жениться. Он мог дать ей деньги, положение, стабильность. Но стоило ли все это его характера? Или она, подобно многим влюбленным женщинам, считала, что сможет его изменить? Лишь много позже я понял, что отец давал ей нечто гораздо более ценное: свою любовь, какой бы извращенной она не была.
