Текст книги "Салам тебе, Далгат! (сборник)"

Автор книги: Алиса Ганиева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 14 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

4

Начался переполох. Раскрасневшийся Хабиб, тяжело дыша, тряс то Наиду, то Бику за плечи и вопрошал:

– Она сопротивлялась? Она отбивалась?

Тем временем молодой человек в очках и другой, возбужденный, с дрожащим веком (Наиде сказали – Саидин жених), сели в «десятку» и куда-то укатили. Посреди двора стояла Баху в своем бархатном платье и что-то тихо причитала про позор и про покойного Хасана. Саният спряталась в доме, откуда доносились женские крики:

– Валлах-биллах, мой сын чужие туалеты чистить не будет!

Эльмира прислушивалась, нервно теребя выбившуюся из-под траурной косынки прядь.

– Это мама жениха с ума сходит.

Подошел Наидин отец, неловко вытаскивая из кармана сигаретную пачку:

– Сейчас с дядей Муху и с дядей Хабибом поедете.

– Куда?

– Рассказывать, как все было.

– Я все равно не поеду, – заныла Эльмира, когда он отошел к мужчинам совещаться. – Я ничего не видела.

В толпе оказался мулла, читавший Коран над усопшим, и заговорил что-то, размахивая руками. За воротами послышались гудки. Наиду взяли под руку и повели к машине.

– Всех возьмите! – закричал Муху.

– Эльмира не идет, – пожаловалась Бика.

– Идет, идет! – раздался голос Манарши.

Манарша вела Эльмиру, а та все повторяла, что ничего не видела и что лучше пусть поедет Чамастак.

– Место есть здесь, залезай! – скомандовал Муху.

Хабиб уже сопел на переднем сиденье, поминутно вытирая пот смятым носовым платком и беспорядочно нажимая кнопки телефона. Наида заметила, как часто пульсирует на его толстой шее синяя жилка.

Мотор завелся, кто-то ударил ладонью по багажнику, как бы прощаясь, и машина медленно тронулась вниз по склону. Наида откинула голову и смотрела на плывущие мимо постройки, на кладбищенскую ограду, за которой клонились серые могильные камни с цветной арабской вязью или с выведенными на аварском именами без дат.

За поворотом показалась блестящая чешуя пенящейся и грохочущей реки.

– Помнишь, да, Эльмира, как мы пошли туда, к водопаду, купаться, а потом в нас дети камнями стали кидать, – шептала Бика, указывая на отделявшийся от реки и заворачивающий за гору узкий ручеек.

Навстречу автомобилю, сгибаясь под огромными стогами сена, двигались Абасиляй и Каримиляй со сморщенными старческими лицами, одетые в пыльные рабочие рубахи поверх шаровар. Муху нажал на тормоз и вышел к ним вместе с Хабибом. Сквозь шум реки и налетевший откуда-то ветер Наида почти не разбирала их слов. Поправляя под подбородком веревки чохто, женщины указывали руками на дорогу, повторяющую изгибы реки и теряющуюся между горами.

Муху и Хабиб сели на место и двинулись дальше. Наида слышала, как мелкие камушки ударяют о дно автомобиля. Сладко пахло бензином – видно, в багажнике везли канистры с запасным топливом. Она прижалась лбом к вибрирующему стеклу и попыталась не думать о подступающей тошноте. Мимо плыли горные склоны с земледельческими террасами, а вровень с колесами шипела, не отставая от них, река.

Наида стала проваливаться в странную, нездоровую полудрему. Она слышала, как шушукаются девушки и как Бика описывает злополучную «Ладу Приору» («такой даг-тюнинг, же есть»), как Хабиб говорит про обычное послушание Саиды и про то, что она никогда не возвращалась домой поздно вечером, но к этим звукам примешивались новые – непонятно откуда берущиеся обрывки мелодий. Сначала будто бы глухо тренькал пандур, затем голосила зурна и бухал бубен. Наиде показалось, что она поднялась в воздух и движется по террасам вверх, к вершине горы.

Она неслась все скорее и скорее, не касаясь ногами земли. Горянки, выдиравшие сорняки на клочках злаковых посевов, копошились далеко внизу. Наиду стало крутить и закидывать в самые невообразимо дальние точки. Ее бросало то в неглубокие пещеры, где сверху сочилась родниковая вода, то в густые тляратинские леса, где таились от охотников дагестанские туры, пугливые олени, бородатые козлы, улары, тетерева и куропатки, то на безлюдные перевалы, крошащиеся сланцем, а то сжимало в темной карадахской теснине – гигантской щели, проточенной буйной речкой в громадной доломитовой скале, где высоко гнездятся дикие пчелы.

Наида изо всех сил пыталась прийти в себя, но не могла: ее трясло и качало. Забрасывало в пышные субальпийские луга ледяного Богосса со щавелем, чемерицей, голубикой, ромашкой, клевером, где паслись нескончаемые стада. В ущелья с заброшенными и переселенными селениями. На голые склоны, поднимающиеся над темной речушкой Бец-ор, где бегали кони и жили бедные хуторские затворники, к которым зимой спускались из дальних лесов поживиться скотиной голодные медведи и волки.

Ее метало над полями сотен полузабытых браней с захватчиками со всех концов света. Кружило над «холмом, где убили Ивана», над осыпающимися сигнальными башнями, которые когда-то от вершины к вершине, от поста к посту передавали весть о близкой угрозе. Над огромным камнем, где по преданию зарыт оружейный клад Шамиля. Над гробницей христианской отшельницы Тамары, где колышутся на ветру привязанные к деревьям светлые тряпки и откуда далеко внизу виднеются село Бацада, чьи жители варят из березовых смол черную жвачку, и серая трасса, и крошечные автомобили. И снова заныла зурна, затренькал пандур…

– Звонят! – крикнул Хабиб так, что Наида очнулась и приподняла гудящую голову. – Что «а»? Зурна! Я тебя найду, я тебя выстегну! Я тебе час даю! Мы этого, валлах, не оставим! А? Где вы, говори? Саиде трубку давай! Алло!

Хабиб нехорошо выругался, с силой выговаривая горловые звуки.

– Что тама? – спросил Муху, выруливая на маленький каменный мостик с торчащим у дороги кафе «Санта-Барбара».

–  ХIайван! Скрытый номер…

– Зачем украли, не сказал? – спросил Муху.

– Чтобы тухум мой опозорить! Еще зачем?! Уй, шайтан…

Хабиб захрипел, открывая окно и бессильно обмахивая себя платком.

– Всё, хампец ему, я сейчас Закиру звоню, он эту собаку найдет!

Наиду все больше подташнивало. Она взглянула на удаляющиеся вершины снежного хребта Нукатля, где рождалась большая река, и снова прикрыла глаза. Голос Хабиба стал удаляться. Она вновь почувствовала перепад давления и, словно на лифте, взлетела на пик неприступной Седло-горы, опоясанной скальными стенами. Гора возвышалась над поймой Аварской Койсу на полтора километра. Вокруг ее многоярусных отвесов вились от самых подножных селений грунтово-скальные дорожки и конные тропы. Небо расчистилось, и Наида сверху ясно видела голое Хунзахское плато с низвергающимися с него водопадами и реку Тобот, сбрасывающуюся с плато в Цолотлинский каньон, а зимой застывающую в виде огромной полой колонны.

Наида посмотрела вверх, и ей подумалось, отчего это в разреженном воздухе посреди бела дня мерцают звезды? Послышался чей-то шепот. Кто-то невидимый крался к ней сквозь шевелящуюся луговую траву. У Наиды закружилась голова. Она легла на спину, на холодный зеленый покров и спросила:

– Кто здесь?

Шепот звучал совсем близко.

– Шайтаны? – испугалась Наида. – Или буда́лал? Что-то я слышала про этих будалал… Одеяло из снега, постель изо льда, штаны из коры, платье из листьев, те, которые не едят и не пьют, те, у кого нет мужского и женского, счастливые будалальцы…

Она чувствовала дыхание странных существ, сомкнувших ее в невидимое кольцо.

–  Яса ́ нде! [65] – скомандовал низкий голос.

–  Ясанде! – повторили звонкие голоса.

Чьи-то руки трясли Наиду за плечи, а рты выкрикивали один и тот же приказ. Раздались звуки лезгинки. Наида не на шутку испугалась, но, подгоняемая невидимками, начала танцевать. Встала на цыпочки, расправила плечи, засеменила ногами по мягкой земле, медленно закрутила кистями.

Барабаны били все чаще и чаще, крики раздавались все громче и громче, Наида плясала и кружилась все скорее и скорее. В конце концов, не выдержав пытки, она рухнула и поддалась накатившей дурноте.

Телефон Хабиба надрывался лезгинкой. Он нажал на прием и заорал в трубку:

–  Я , Шапи?

– Ее тошнит! – взвизгнула Бика. – Ты чего, Наида?

– Откройте ей дверь, – оглянулся Муху, останавливая машину на повороте. – Бедная, не надо было ее брать.

– Чуть мне юбку не заляпала, – возмутилась Бика.

Наида вывалилась из автомобиля и, согнувшись, подбежала к обочине серпантина. Ее рвало.

После нескольких приступов тошноты полегчало. Она постояла немножко на полусогнутых ногах, глядя на далекую Седло-гору. Солнце уже было в зените и жарило. Наида почувствовала, как она вспотела, и сняла верхнюю кофточку.

– Лучше стало? Ехали быстрей! – махнул из машины Хабиб.

Она вернулась и села на место.

– Мама, хоть бы там Саида нашлась, – шептала Бика. Эльмира молчала, отвернувшись к окну. Хабиб вытирал шею платком. Райцентр был уже в сотне метров.

5

Вскоре машина притормозила на круглом и пыльном майдане, и вся компания вылезла наружу. Ярче всего среди майданных построек выделялся кирпичный забор с огромными решетчатыми воротами и сияющим железным орлом на каждой створе. За воротами краснел трехэтажный дом со стилизованной башней и бойницами. Дальше возвышалось здание администрации с вывешенным на стену плакатом. «Видя, как они защищают свою землю и Россию, я еще сильнее полюбил Дагестан и дагестанцев. В. Путин». Далее пестрели магазинчики, лавочки и палисадники. Около искусно обложенного камнями источника, за которым пирамидой поднимались дома и выглядывал кончик минарета, росла густая плакучая ива, а под ивой располагался годекан.

Хабиб и Муху прямо направились к годекану, еще издали протягивая руки и громко приветствуя сидевших там мужчин:

– Ассаламу алайкум!

Послышались хлопки рукопожатий и взаимное «ваалайкум ассалам». Муху рассказал сидящим, что они в райцентре проездом из села в город и хотели бы заодно повидать родственников. Хабиб добавил, что здесь, должно быть, уже были их молодые знакомые на серебристой «ладе» с затемненными стеклами. На это гостям ответили, что автомобилей проезжало много, потому что послезавтра выборы и только что прошла встреча с Абдуллаевым и с действующим главой Ахмедовым (тут пожилой, в аккуратно заплатанной рубашке, махнул в сторону решетчатых ворот). И что Абдуллаев привез своего брата-чабана и чудесного козленка с белой надписью «Аллах» на черном боку, которого позволяли гладить и кормить всем желающим. И что Уллубий тоже не отстает каждый день выводит своих борцов на состязания, обещая, что будет развивать спорт и помогать школам.

На майдане уже собиралась толпа молодых людей и подростков. В центре расстелили большой, ярко-зеленый резиновый мат. Из здания администрации усатые люди во взмокших от пота белых рубашках тянули какие-то провода, ставили микрофоны, тяжелые черные аудиоколонки и скамейки. Принялись настраивать звук. Хабиб заметно нервничал, но изо всех сил старался казаться веселым.

Вокруг источника, разглядывая прибывших толпились школьницы с ведрами и кувшинами.

– Они хоть и взяли нас с собой, но в милицию стопудово не пойдут, – говорила Бика, наполняя подставленные ладони родниковой водой. – Дядя Хабиб ни за что не признается, что у него такой позор случился. А Саида могла бы хотя бы нам позвонить. У меня в универе, когда девчонку украли, она сразу сказала, где она. Нормальный маслиат [66] сделали.

На майдане тем временем людей становилось все больше. Спустились разряженные женщины в богато расшитых парчовых платках. Показался сам Уллубий, невысокий, лысеющий, с густыми бровями, и городские чиновники, не знающие, куда деть руки, и все время складывающие их на животе. Мужчины, сидевшие на годекане, растворились в жужжащей толпе. Наида заметила, как Муху и Хабиб, немного покружив и порасспрашивав сельчан, тоже втерлись в толпу и пробрались поближе к Уллубию. Тот после короткого аварского вступления, воздел кулак и заговорил на русском:

– Вот тут сегодня уважаемый кандидат Абдуллаев выступал здесь. От души говорил, про яхI-намус [67] говорил. Вах, думаю, сейчас пойду сниму кандидатуру, буду за него голосовать. Но потом мне знакомые люди сказали: « Я [68] , Уллубий! Этот человек, бывает же, про Всевышнего без конца говорит, а у самого кроме кулаков ничего нету». И я подумал: «Я, алхамдуллиля, мусульманин, но я в эти игрушки с надписями на животных не играю. Это харам [69] ».

Толпа зашевелилась.

– Я много лет сам борьбой занимался, сейчас для спорта деньги даю и, если уважаемый Абдуллаев со мной на ринг выйдет, я его смогу на трехбаллку кинуть!

Уллубий посмеялся, как бы показывая, что это шутка. Чиновники тоже заулыбались и зашептались.

– Но, – нахмурился Уллубий, – в районе много проблем, и нужно их решать. Отдельные деструктивные силы пытаются расшатать обстановку. Нынешний глава администрации, уважаемый Ахмедов, много ресурсов имеет, у него брат, бывает же, в Москве в Госдуме сидит. Почему я этого брата ни разу не слышал? Почему наши проблемы не решает, только свои решает?

Толпа загудела.

– Я особо обидеть никого не хочу, но, кроме меня, в районе дороги не строил никто. Я, честное слово, на выборы идти не хотел, но со мной президент на банкете одном говорил. Уллубий грит, ты, это, в родной район иди, ты там нужен. Так и сказал мне. Целых двадцать минут говорили мы с ним. Вот свидетели есть. После этого как не идти было?

Кто-то зааплодировал.

– Несколько человек подходили ко мне, не буду говорить кто, спрашивали, мол, кое-кто за голоса по пять штук платит, а ты, мол, сколько нам заплатишь? Ба! Такие вещи меня спрашивали! Я грю, у меня есть яхI-намус, я такой базар не делаю. Я вместо этого вам, когда меня выберете, работу дам. А то сейчас, бывает же, нет работы.

Уллубий откашлялся.

– Еще. Почему не проводится работа с молодежью? А то поступают сведения, что отдельные молодые люди отказываются от обеденной молитвы после пятничной и уходят домой, носят укороченные брюки.

– Кто сказал? Где видели? – раздались голоса из толпы.

– Вы это сами знаете, я тут нового ничего не говорю, – продолжал Уллубий. – Я против того, чтобы их запирали в милиции за то, что они ушли с молитвы, это неправильно! Но надо позвать алимов, пригласить сюда шейха и поговорить с ними! Я готов всем этим заняться. Вот, кстати, здесь присутствует уважаемый алим Шах-Абас, он хочет сказать несколько слов.

Шах-Абас, одетый в каракулевую шапку, в рубашку без воротника и тяжелый пиджак, вышел к микрофону и медленно заговорил на родном. Молодой бородач в тюбетейке зачем-то взялся переводить. Видимо, среди собравшихся чиновников были не только аварцы.

– Я Уллубия знал еще с распада Союза… Тогда много людей приходило ко мне… мол, сколько мы будем терпеть это государство… Мол, надо встать на газават и очистить себя от коррупции, от обманов… Я их тогда, шукру Аллах [70] , не поддержал… Уллубий тут много про наши проблемы говорил, но не все сказал. Мы живем в Ахирзаман [71] . Поэтому столько вокруг проповедников, каждый говорит: «Меня слушай». Не надо их слушать! У них свои цели на уме, корыстные цели. Вы делайте так, как учат книги, как учат устазы, и держитесь их бараката. Спрашивайте устаза, даже когда идете в туалет. Но не возгордитесь. Только одними книгами ничего не добьешься. Лицемерам тарикат пользы не принесет. Ведь не может быть моря без краев и живота без спины. Так не может быть молитвы без убеждения. Ведь скотина пестра снаружи, а человек – изнутри. Вот ваххабиты говорят, что тарикатисты – идолопоклонники и сначала обращаются к устазам, а потом к Аллаху. Это неправда. Во время дуа мы сначала просим у Аллаха, потом у устаза, а потом снова у Аллаха… А цепочка устазов ведет к Пророку, салалаху аллайхи вассалам… Уллубий приходил ко мне, и я видел, что он не лицемер, а настоящий, любящий сын своего народа. Я не буду просить вас голосовать за него, это не мое дело, но я в него верю, как в настоящего мусульманина.

Толпа бурно зааплодировала, а бородач проводил Шах-Абаса до скамейки.

В толпе послышался женский крик:

–  Еччай, еччай! [72]

К микрофону прорывалась женщина лет сорока, в длинном платке, сползшем на плечи и обнажившем на ее затылке тяжелый узел волос.

– У меня вопрос к товарищу Уллубию Газиеву. Как он будет решать вопрос с нашими детьми, которых милиционеры пытают в Махачкале?

– Кого пытают? – спросил Уллубий, отводя руку чем-то возмущающегося помощника. – Как вас зовут?

– Заза Махмудова меня зовут. Вот моего племянника арестовали, вывихнули ему ногу, синяки поставили, адвокатов к нему не пускали. Говорят, он начальника ОВД убил. Спросите любого в селе, все моего племянника знают. Все вам скажут, что Алишка никогда этого сделать не мог. Он слесарь простой! Да, Алишка работал у разных людей, но он за их грехи не отвечает.

– Вы обращались в прокуратору?

– К кому только не обращалась я, в Махачкале на митинг выходила. Я и вон стоит Ризван Магомедович, наш бухгалтер, он тоже со мной ходил. Отовсюду меня прогоняли, – кричала женщина яростно. – Вот смотрите, что сделали!

Она показала забинтованный палец.

– Палец сломали мне!

В толпе послышались голоса:

– Заза, сабур гьабуй! [73]

– Борьбу давай! – заорал кто-то дурным голосом.

– Я знаю, что у вас много вопросов, я все постараюсь решить, – увещевал Уллубий расшумевшуюся площадь. – А сейчас давайте пригласим сюда наших чемпионов.

Пока он утихомиривал раззадоренную женщину, на мат вышли босые крепкие борцы в трико, один в красном, другой – в синем.

Показался судья.

– Ай саул, начинается! – закричал худощавый юноша. – Тажудин этого очкошника порвет. Пацан сказал – пацан сделал.

Борцы принялись разминаться, потом подошли друг к другу, пожали руки и встали в оборонительные позиции.

Хабиб и Муху попытались продвинуться к Уллубию и чиновникам, но толпа их оттеснила. Каждый вставал на цыпочки, пытаясь лучше разглядеть спортсменов.

Внезапно к микрофону протиснулся высокий рыжий человек с картонным ящиком в руках и закричал:

– Один момент!

Толпа разочарованно взвыла.

– Подождите, подождите, срочное дело! – продолжал рыжий. – Вот тут присутствуют представители из города, пусть они тоже видят.

Он оглянулся назад и махнул кому-то рукой. Двое мужчин в спортивках вели обритого налысо старшеклассника. Тот сопротивлялся и отворачивал лицо.

– Вот мы поймали парня. Вы знаете, что мы в его коробке нашли?

Он указал на картонный ящик.

– Борьбу давай! – раздался тот же дурной голос.

– Борьбы не будет. Распоряжение главы администрации Ахмедова, – сказал рыжий.

Толпа заревела.

– Ахмедова долой! – закричали несколько голосов.

– Уллубий Газиев тут соревнования проводит, а сам подготовил фальшивые бюллетени. Вот, в этом ящике. Кто не верит, посмотрите!

– Какие еще бюллетени? – взорвался Уллубий. – Отвечаю, я ничего не знаю! Это не мой человек!

Он ткнул в испуганного старшеклассника.

– Не мой человек. Это провокация, не верьте! – замахал он руками во все стороны.

– Дай, да, посмотреть! Дай посмотреть! – послышалось из толпы.

Ящик оказался на полу, и оттуда посыпались бюллетени.

– Вот, галочка стоит напротив Газиева! – ошарашенно захрипел один из сельчан, хватая разбросанные листы. – Всюду стоит! Гьале, гьале! [74]

Снова возникла Заза Махмудова и завопила:

– Произвол!

– Борьбу давай! – вопила молодежь.

– Не будет борьбы, пока Газиев не снимет кандидатуру, – заявил рыжий.

Толстые чиновники нагнулись за бюллетенями и тоже стали рассматривать их с интересом. К растерянному Уллубию подскочил соратник и объявил в микрофон:

–  Хириял гьалмагъзаби! [75] Это подлая провокация Ахмедова. Этого мальчика… а где он? Убежал уже! Этого мальчика мы вообще не знаем! Этот Ахмедов сам сделал эти бюллетени и халам-балам здесь устроил, лишь бы народу праздник не дать! Но мы назло ему устроим праздник! Попробуй только он помешай!

– Да! – закричали в толпе.

Бюллетени полетели в воздух. Кто-то подбежал к решетчатым воротам Ахмедова и стал закидывать их сквозь прутья:

– Ма, забирай назад свои бумажки!

Показалась милиция. Людей начали отгонять от ворот. Борцы тем временем принялись бороться. Синий перекинул красного через себя, а красный схватил синего за ноги.

Хабиб и Муху выкарабкались из толпы и вернулись к источнику. Девушки стояли на том же месте, опершись на камни, обложенные вокруг родника, и подавленно молчали. Рядом маячили, оглядывая их с вызовом, сельские ребята.

– Пойдем в машину, – произнес Муху, – поговорить надо.

В салоне автомобиля Муху зачем-то выхватил из бардачка стопку музыкальных дисков и уткнулся в них носом. Хабиб был совершенно красен. Он засопел и вдруг стал кричать:

– Я говорил этой Саният, чтобы она дочь нормально воспитывала! Она всегда ее баловала. «Оставь, да, Хабиб, пускай пойдет, с подружками погуляет…» Постоянно на концерты, в кафе, глаза накрасит и идет. За сессии я платил! И вот что стало! Увижу ее, своими руками возьму и вот так задушу.

Хабиб крепко сцепил дрожащие руки.

– Если я сегодня ее не верну, пойду вон на ту гору и сброшусь. Пусть потом все говорят, что Хабиб из-за дочки– къахIбы [76] с ума сошел. Наверняка, этот сопливый кумык ее украл. Кто еще мог вот так, как шакал, на букIон приползти и такой бардак сделать. Я так просто не оставлю это!

– Какой кумык? – спросил Муху, не отрываясь от дисков.

– Да приходил один, чIанду [77] нес какую-то, что Саиду замуж за себя хочет. Я его даже слушать не стал, ва! Еще не хватало, чтобы я единственную дочь за какого-то кумыка отдал!

– Не кумык ее украл, а даргинец, – вдруг сдавленно сказала Эльмира.

Все посмотрели на нее с удивлением. Эльмира сидела, вжавшись в заднее сиденье и растирая красные глаза.

– Откуда знаешь? – рявкнул Хабиб.

Эльмира внезапно зарыдала.

– Тише, тише! – Муху тронул его за плечо и сказал Эльмире: – Не бойся, говори, что знаешь.

Эльмира всхлипнула и, не глядя ни на кого, произнесла в нос:

– Это даргинец левашинский, Исмаил. Он ее в парке увидел, когда мы с ней гуляли, потом в университете не оставлял, цветы дарил. Нравится он ей.

Хабиб пунцово вспыхнул и захрипел:

– Кто нравится? Ты что несешь, ясай [78] ! Я твоему отцу-матери все расскажу! Из-за тебя Саида сейчас неизвестно где. Номер его знаешь? Номер говори его!

Хабиб закашлялся.

– Как можно было так! – развел руками Муху. – Ты почему молчала?

Эльмира затряслась от рыданий:

– Саида за Расула не хотела, она за Исмаила хотела.

–  Вай, дир ракI! [79] – воскликнул Хабиб и выбежал, хлопнув дверью.

Муху посмотрел, как Хабиб, неловко переваливаясь, идет к роднику умываться, и тоже вышел, грозно оглянувшись на девушек.

– Ну, ты даешь, – выдохнула Бика. – Саида знала все-таки, что за ней приедут?

– Н-не знала, – всхлипнула Эльмира. – Исмаил ей говорил, что украдет. Она хотела, но отца боялась. И мне говорила, что его любит, но лучше уж за Расула выйдет, раз он ей такие подарки надарил и платье уже куплено.

– Она так про платье рассказывала! Я думаю, ей не хотелось, чтобы ее крали, – вставила Наида.

– Откуда ты знаешь, что не хотелось? – истерично взвизгнула Эльмира – Очень даже хотелось. Они вообще встречались, в кафе вместе ходили. Все равно бы Расул узнал и слово бы забрал. Так что я все по справедливости сделала.

– Какой ужас, – залепетала Бика. – Эльмира, зачем ты призналась хоть? Теперь тебя убьют.

– А я тут при чем?

– Как при чем? Ты этому Исмаилу помогала, ты нам предложила через магазин возвращаться.

– Да, точно, – вспомнила Наида, – это ведь Эльмира предложила…

В окно автомобиля заглянул Муху.

– Номер этого героя давай сюда, – приказал он Эльмире.

Та достала телефон и, всхлипывая, продиктовала одиннадцать цифр. Голова Муху исчезла. Через лобовое стекло было видно, что турнир на майдане продолжается и борец в красном трико, кажется, побеждает.

Уллубий и чиновники куда-то исчезли. Милиционеры, которые начали было разгонять толпу, тоже втянулись и пристально следили за поединком.

Хабиб и Муху вернулись в салон.

– Едем в Леваши. Они никях пока не сделали, – сказал Хабиб железным тоном. – Если мы до заката успеем ее забрать, она чиста. Если нет – придется оставлять этому даргинцу. – Он плюнул в спущенное окно.

Потом нахмурился и добавил:

– Да все равно заберу. Лучше пусть до конца старой девой остается, чем вот так замуж выходить, как хIайван!

– К Уллубию заходить не будем? – спросил Муху.

– Как я ему в глаза посмотрю? – с болью произнес Хабиб. – Я после того, что случилось, месяц из дома не выйду!

Муху хмыкнул и завел мотор.

– Ле! – заглянул к нему проходящий сельчанин, сидевший на годекане, и спросил, мол, почему они так быстро уезжают и почему не зайдут к нему на хинкал подкрепиться. Муху и Хабиб сейчас же заулыбались и объяснили, что им срочно понадобилось уехать раньше времени. Сельчанин долго уговаривал их все-таки задержаться и зайти к нему, но в конце концов сдался и отпустил с напутствиями.