Текст книги "Женщина-зима"
Автор книги: Алина Знаменская
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 20 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]
– Катя, зайдите ко мне через минуту, – на ходу бросил он.
Она испуганно взмахнула ресницами.
Поговорив с офис-менеджером, он вернулся в кабинет. Возле двери его уже поджидала Катя, нервно теребя блокнот. Пальцы ее дрожали.
Он подождал, когда она усядется, и участливо спросил:
– У вас что-то случилось?
Новый испуганный взмах ресниц и новый поток слез. Добров отдыхал взглядом на ее живом лице. Он думал о том, до чего странно устроен мир: горе делает человека настоящим, заставляет забыть о навязанной роли, стать естественным.
– Вы поплачьте, Катя, не стесняйтесь, – подбодрил он. – Вас кто-то обидел?
Она отчаянно потрясла головой.
– Знаете, Катя, сегодня в офисе ваше заплаканное лицо показалось мне единственно живым. Мы, все остальные, выглядим бездушными куклами, – вздохнул он.
Она с еще большим трагизмом покрутила головой:
– Не говорите так, Борис Сергеевич! Вы не знаете, какая я! Не знаете, что я сделала! И поэтому жалеете меня!
– Что вы могли такого натворить? – снисходительно поинтересовался он, хотя в его планы не входило заставлять ее исповедаться. Ему просто было необходимо увидеть перед собой настоящее, неофисное лицо. Ему было не по себе, и он позавидовал женской способности выплакаться.
– Вот и могла! – Девушка подняла на него опухшее от слез лицо. – Это я рассказала Краснову о доходах фирмы!
Добров молча посмотрел на нее. Ни один мускул не дрогнул на его лице. Он довольно долго молчал. Затем спросил:
– Зачем?
Она вновь разразилась слезами. Добров пододвинул Кате салфетки.
– Зачем? А я знаю – зачем? Мы встречались с ним. Ну, нас познакомили. И мы…
– Он ваш любовник?
Катя кивнула:
– Был. Да, Краснов был моим любовником. А потом у нас на фирме появился Дима…
– С Димой вы… тоже? – поразился Добров, чем вызвал у девушки новый поток слез.
– Нет! Конечно же – нет! Дима порядочный, у него семья… Но ведь именно в таких почему-то влюбляются дуры, подобные мне!
– Из-за любви к Диме вы дали отставку Краснову? – догадался Борис, подвигая Кате пепельницу. – Курите.
– Спасибо. Да, конечно, я не могла больше встречаться с Красновым. Сказала, что люблю другого. Он как-то узнал, что этот другой – Дима. Краснов был в бешенстве. А потом решил, как насолить. Вы не сомневайтесь, я бы все равно к вам пришла…
Борис ничего не говорил, а только смотрел на нее и думал о Димке.
– Понимаете, Борис Сергеевич, Дима ведь ничего не знает, не догадывается ни о чем. Я думала, как я признаюсь, как расскажу вам обо всем? Ведь тогда и Дима узнает… И я все эти дни как на иголках. А сегодня нервы не выдержали… Вы извините меня… Если бы вы Диму уволили, то я…
И она снова залилась слезами. И откуда в ней столько слез?
– Никого увольнять не будем, – задумчиво проговорил Добров и добавил: – Спасибо вам, Катя.
– За что? – поразилась она сквозь слезы.
Добров подошел и дотронулся пальцем до ее зареванного носа:
– За то, что вы сегодня так много плакали.
Когда Катя ушла, Добров понял, что ему просто необходимо взять отпуск. И он сделает это прямо сегодня.
Глава 9
Любава стояла перед Красным домом и смотрела на окна. Дом как дом. Типовая двухэтажка. Только первый этаж слева занимает хозяйственный магазин, а над магазином в подъезде одна-единственная квартира. Если верить заполошной тете Стеше, именно эта квартира Любаве и нужна. Только ноги почему-то как ватные. Не идут. Тем не менее, преодолевая внутренний протест, Любава вошла в подъезд и остановилась перед единственной дверью на лестничной площадке. Прислушалась – тихо. Позвонила. Ни звука за дверью. Позвонила еще раз. После этого из глубины квартиры до нее донеслись отчетливые звуки. Кто-то неторопливо шел к двери. Когда дверь открылась, Любава увидела типичного амбала в коже, бритого и со жвачкой во рту. Он полусонными глазами взирал на нежданную гостью.
– Ошиблись квартирой? – подсказал он в ответ на ее молчание. Любава отчаянно завертела головой:
– Нет, мне сюда. Думаю, что сюда.
– Вам кого, женщина? – лениво поинтересовался амбал, оглядев через ее плечо лестничную клетку.
– Вашего хозяина.
Он снова уставился на нее. Стал неторопливо изучать ее с ног до головы, с трудом ворочая извилинами мозга. Пока он ее рассматривал, Любава успела прийти в себя и успокоиться.
– А чё надо-то вам, женщина? – Амбал наконец изверг из себя подходящий вопрос.
– У меня дело. По бизнесу.
Амбал не сводил с нее глаз, туго соображая. Он открыл было рот, но в это время внизу хлопнула дверь, и несколько человек вошли в подъезд и стали подниматься по лестнице. Здесь амбал отреагировал мгновенно – он втолкнул Любаву в квартиру, своей широченной фигурой наглухо закрыв амбразуру дверного проема. Она стукнулась локтем о дверной косяк, но не успела даже потереть локоть, поскольку была обхвачена сзади двумя ручищами, одна из которых обездвижила ее руки, другая зажала рот. Ее втолкнули в маленькую комнатушку рядом с кухней. Любава слышала, как в коридор зашли несколько человек, как негромко заговорили. Затем вошедшие переместились в комнату, слышно стало хуже. Дверь приоткрылась, в комнатушку заглянула круглая голова амбала и коротко изрекла:
– Отбой!
Ручищи, державшие Любаву, ослабили хватку. Она вывернулась и увидела рядом с собой второго амбала, как зеркальное отражение повторяющего первого.
– Меры предосторожности, – пояснил второй амбал, указывая на кресло.
Любава послушно села. Рука болела, рот горел, но она молчала, рассматривая своего тюремщика. Теперь она разглядела, что это не брат-близнец первого. Если у первого почти не было видно бровей, то у этого брови топорщились густые и губы выпячивались, придавая физиономии слегка обиженное выражение. Он сел напротив Любавы и не спускал с нее глаз.
– Хозяин приехал? – догадалась Любава, показывая глазами в сторону двери. Бровастый никак не отреагировал на вопрос. Любаве стало неуютно под его тупым взглядом. Она поерзала в кресле, обхватила руками колени. Огляделась. Комната как комната. Кресла, стол с компьютером, шкаф. Ставку бандитов она представляла себе как-то иначе. Замаскировались…
Она внутренне подбадривала себя, убеждая в том, что «двум смертям не бывать» или «чему быть, того не миновать». Но ее не покидал неприятно леденящий душу холодок. Наконец дверь распахнулась, и показалась предыдущая бритая голова.
– Айда, – позвал он Любаву. Она поднялась и последовала за бритоголовым.
В большой комнате сидели несколько мужчин в кожаных пиджаках. Любава никого из них не знала и поэтому не могла решить, к кому же ей обратиться. На диване сидели два молодых парня, лет по двадцати пяти. Один темненький, вроде как нерусский, второй – с крашеными «перьями» в прическе. Мужчина постарше подпирал стену, выжидательно взирая на гостью. Здесь же, в кресле, сидел плюгавенький такой мужичонка, лысенький, в очках. Он был постарше остальных, но выглядел менее солидно. Поэтому Любава обратилась к тому, кто стоял:
– Помогите мне, пожалуйста… Безвыходное положение совсем…
Она чуть не сказала: «Товарищи бандиты». Вовремя прикусила язык. Тот, что стоял, начал допытываться, почему она пришла именно сюда, кто ее навел на эту квартиру. Любава беззастенчиво выдала бабу Стешу, рассказав заодно про курей и «маркоманов». Двое молодых на диване при этом переглянулись, изобразив на лице подобие ухмылки. Любава поняла, что развеселила их. И уже бодрее начала излагать суть своего дела. Она говорила долго, ее ни разу не перебили. Только Стоявший несколько раз переглянулся с Лысеньким. Любава догадалась, что решать будут они, а от двух молодых ничего не зависит.
– Значит, вы хотите, чтобы мы вашего Пухова… припугнули? – сделал вывод Стоявший, когда она замолчала.
Любава плечами пожала:
– Вам виднее, ребята. Я только хочу, чтобы он мне мое оборудование отдал, больше ничего. Я новое помещение нашла под пекарню, школа мне свои старые мастерские в аренду отдает.
– Все это хорошо… как вас по имени-отчеству?
– Любовь Петровна.
– Все это хорошо, Любовь Петровна… Только нам-то в этом какой резон? – подал голос Лысенький, и Любава задумалась. Действительно… – Вы, наверное, думаете, нам удовольствие доставляет всех пугать и наказывать? Напротив, Любовь Петровна, мы очень мирные люди. Разбираться в таких делах должны органы правопорядка… Или – суд. Вы нам никто, и ваш Пухов нам никто… А завтра он бизнес свой откроет и станет делиться с нами… Может такое случиться? – спокойно, как воспитательница в детском саду, вопрошал Лысенький.
– Может, – согласился с ним Стоявший.
– Я вам заплачу… – залепетала Любава. – Сейчас я, конечно, в долгах, но потом…
Двое молодых ее уже не слушали, тихонько и лениво переговариваясь о своем. Стоявший зевнул, не потрудившись свой зевок прикрыть рукой. Любава все не могла поверить, что бандиты готовы отказать ей. Как же так?
Она достала тетрадь с бухгалтерией и протянула ее Лысенькому.
– У меня все записано. Может, вы думаете, я обманываю? Я ничего ему не должна, ни копейки. Я так на вас надеялась… Я ведь хлеб для детдома, школы и детсада покупала все эти дни… Вся в долгах теперь…
В эту минуту в коридоре послышался шум, голоса. Лысенький вопросительно глянул на Стоявшего.
– Гусаки приехали, – пояснил тот.
В комнату один за другим вошли несколько здоровенных парней, среди которых Любава сразу узнала знакомого, завидовского, Павла Гуськова.
– Товар привезли, – с порога похвастался Павел, но его оборвал взглядом Стоявший. Повел глазами в сторону Любавы.
Тот обернулся, присвистнул удивленно:
– О! Какие люди! Любовь Петровна! Сестрице вашей от меня нижайший поклон и от Игорька тоже. Как вы живы-здоровы?
– Твоя знакомая? – уточнил Стоявший. Молодые парни поднялись и вышли. В коридоре хлопали дверью, входили, выходили. Любава поняла, что вот сейчас, сию минуту, решится исход ее дела. И от нее уже ничего не зависит.
– Да это же лекарши нашей, Полины Петровны, сестра родная! – воскликнул Павел.
– Это которая тогда… – подал голос Лысенький и вытянул шею в сторону Любавы. Маленькие глазки его под очками окрасились признаками живого интереса.
– Ну да! Полина Петровна вам тогда пульку-то вынула… А недавно Игорька моего подлечила. Пырнул один хмырь под ребро, царство ему небесное…
– Много болтаешь, Гусь, – одернул его Стоявший.
– Давайте-ка сюда вашу тетрадь, – почти ласково обратился к ней Лысенький.
Павел и Стоявший сгруппировались вокруг Лысенького, о чем-то негромко разговаривая.
Затем Павел повернулся, пошел прочь из комнаты и напоследок напомнил:
– Привет Полине-то. Мы, Гуськовы, добра не забываем.
Любава мало что поняла из его слов, но почувствовала, что ситуация волшебным образом изменилась. И Стоявший, и Лысенький смотрели на нее уже по-другому. Ее проводили до двери, спросили номер телефона. Стоявший сказал ей у порога:
– Вам позвонят.
И она, в каком-то заторможенном состоянии, спустилась вниз.
Добров позвонил в дверь и поймал себя на мысли, что по характеру шагов бывшей жены пытается определить ее настроение. Сейчас шаги раздавались невеселые. У Галины вообще редко бывали веселые шаги, но все же бывали.
Он постарался настроить себя позитивно, даже изобразить на лице подобие улыбки, когда зашевелился ключ в замке. Выставил вперед коробку с тортом. Галина открыла, пару секунд взирала на него неприязненно, затем отступила, давая ему пройти.
– Ну и зачем ты это приволок? – начала она, принимая коробку с тортом и уходя на кухню. – Знаешь же, что я мучного не ем, а у Ростика на шоколад аллергия.
– Разве торт шоколадный? – удивился Добров, снимая куртку и пристраивая ее на вешалку, рядом с многочисленными плащами и пальто Галины.
– Что, ослеп? Шоколадной крошкой посыпано!
– Теще отвезешь, – отмахнулся Добров. – Где Ростик?
Он старался говорить как можно беспечнее, как будто предыдущего инцидента не было. Но Галину заводил сам факт его приезда, Добров действовал на нее, как красная тряпка на быка. Был сигналом к наступлению. Она беспокойно заходила мимо него туда-сюда.
– Его нет.
– То есть как – нет? – ушам своим не поверил Добров. Он закипел без подготовки, враз, как по сигналу стартовой ракеты. – Опять тот же номер? Где мой сын? Я хочу его видеть!
– Скажите пожалуйста! Он хочет! А чего я хочу, тебя когда-нибудь интересовало? Чего ребенок хочет? «Я хочу»! – передразнила она, переставляя местами стулья. – Ты дальше собственного носа никогда не видел! Всегда был эгоистом! Самовлюбленным, самоуверенным эгоистом!
– Мой сын живет дома, с матерью, или нет? – не отвечая на обвинения, спросил Добров. – Куда ты его дела?
– Продала, – усмехнулась Галина, усаживаясь в кресло.
– Я хотел уладить дело мирным путем. Вижу, что зря, – изо всех сил сдерживая себя, сказал Борис. – Я буду подавать в суд. Хочу, чтобы ты это знала.
– Испугал, – отозвалась жена, выравнивая пилочкой ногти. – Все законы на моей стороне.
– Я своего добьюсь, – проговорил Борис тоном, который любого бы убедил в том, что он не шутит.
Галина и бровью не повела.
– Добьешься, Боренька, но только побегать тебе придется…
– Ты об этом мечтаешь?
– Говорила я, что наш развод тебе боком вылезет? Говорила, что жизнь тебе испорчу? А ты мне, помнишь, что на это сказал? Руки, мол, коротки. И в другой город уехал, думал, я тебя там не достану. А мне и доставать не пришлось. Сам прибежал. И еще прибежишь…
Добров не успел ответить, раздался звонок. Опережая жену, Добров двинулся в коридор, открыл входную дверь и увидел свою тещу.
– Боря! – обрадовалась та. – Как хорошо, что ты здесь! А уж Ростик заспрашивался: «Что мой папа не едет ко мне?» А я говорю, дела у него, детонька, приедет в воскресенье.
Добров знал, что у него за спиной Галина делает отчаянные знаки своей матери, но та не видит против света. Пользуясь моментом, он уточнил:
– Вы его не привезли?
– Как же я его привезу? – удивилась теща. – Из больницы кто ж мне его отпустит? Я навестила, гостинцы отвезла. Ему теперь апельсины-то нельзя, мандарины тоже…
– Как – в больнице? – Добров обернулся на жену. Та, поджав губы, испепеляла взглядом свою мать.
– А ты разве не знаешь, Боря? Галя, ты что ж…
Теща переводила взгляд с одного на другого.
– Не успела сказать, – буркнула жена, отворачиваясь.
– В какой больнице? – срывая куртку с вешалки, прорычал Добров.
– Так в детской. Палата двадцать пятая, – заученно ответила теща, все еще не сообразив, в чем ее оплошность.
– Никто тебя не пустит на ночь глядя! – мстительно бросила жена ему в спину.
Добров захлопнул дверь.
В больнице вопреки предсказаниям Галины никто не стал чинить препятствий для встречи отца и сына. Когда Ростик показался в конце коридора, у Бориса сердце оборвалось: сын выглядел тоненьким, бледным растением, которому не хватало солнца. В середине коридора Ростик как-то воровато оглянулся и потом побежал, отчаянно мотая головой на тонкой шее. Вероятно, бегать ему не разрешали. Добров подхватил сына, поднял на руки, закружил, как делал обычно.
– Папка… – выдохнул Ростик и добавил виновато: – А я вот болею…
– Что у тебя болит?
Мальчик пожал плечами. Подумал и сказал:
– Я задыхаюсь.
– Задыхаешься? Как это – задыхаешься? – испугался Добров и почувствовал, что вискам становится горячо.
– Я сначала болел бронхитом, а потом стал задыхаться, – пояснил Ростик, вспоминая слова взрослых. – Нам уколы колют, дают витамины и еще делают прогревания. Здесь скучно…
– Я недавно тоже болел, – признался Добров, прижимая к себе стриженую голову сына. – Только я не в больнице лежал, а в деревне.
– А что такое деревня?
– Это такое место, где дома маленькие, в один этаж. И рядом с людьми живут разные животные…
– Собаки?
– Собаки, лошади, коровы… Я видел, как родился теленок. Его назвали Мартином.
– Я тоже хочу в деревню, – решил Ростик.
– Мы обязательно с тобой поедем туда, – пообещал Добров. – Ты только выздоравливай, ладно?
Проводив сына, Добров зашел к врачу, чтобы услышать приговор: астма.
– В такой экологической ситуации, как у нас, с астмой очень трудно бороться. Выхлопные газы, бензин, заводы… Сами понимаете. Все может вызвать удушье. С астмой нужно научиться дружить…
Врач что-то еще пытался втолковать Доброву о лекарственных препаратах, об ингаляторах, о чем-то еще, но мозг Доброва зациклился на самом факте: у ребенка ТАКОЕ заболевание!
Перемаявшись ночь в гостинице, Борис утром отправился в суд. Он решил отсудить себе право видеться с сыном.
Репетиция пьесы проходила в зрительном зале. На сцене выгородили примерную декорацию, поставили скамейки и стулья. Первыми подошли женщины, с них и начали. Диалог Варвары и Кабанихи исполнялся очень органично. Клавдия Семеновна старалась, а Ольга от природы была артистична.
Полина хвалила их, а сама гадала: придет ли Ирма? Прошла ровно неделя с того памятного разговора у «термитника». Не выходил этот разговор из головы, нет-нет и вспомнит его Полина. Вот зашел Крошка, кузнец, прозванный так за свой богатырский рост и крепкое телосложение, словно бы в насмешку. Сел на первом ряду, сиденье под ним так и застонало. Полина пригласила его на роль Дикого из-за фактуры. Крошка никогда прежде не играл на сцене и, конечно, волновался. Достал листок со словами из-за пазухи, углубился в них. Генка Капустин балагурил, угощал артистов семечками, травил анекдоты. Пришел Ваня Антипов, зоотехник, в новой куртке. Приплясывающей походкой обошел артистов, поздоровался со всеми, уселся возле Полины. Она похвалила его новую куртку, поинтересовалась, где он ее купил и за сколько. Это обязательно, иначе с Ваней нельзя, он большой ребенок. В Завидове, сколько Полина помнит, к его имени всегда приставляли второе – Модный. Своей одеждой, манерой Ваня старался выделиться из общей картины жителей села. Ваня после слов Полины расцвел, расстегнул замок куртки, зааплодировал Клавдии Семеновне. Отыграв сцену, Ольга спустилась в зал.
– Ванечка наш все наряжается! Куры на птичнике небось с ума сходят! – поддела она, протягивая руку Капустину. Тот насыпал Ольге семечек, что-то шепнул на ухо, она как бы нехотя засмеялась.
Полина пригласила на сцену Андрея Крошку. А сама все поглядывала на дверь – не покажется ли Ирма? Народ подходил, но Ирмы не было. Пришел Володька Никитин. Ольга подскочила, помахала ему рукой, отодвинулась от Генки, освобождая место для опоздавшего. Володька присоединился к молодежи на первом ряду. Полина окинула взглядом собравшихся. Молодцы, почти все собрались. Все, да не все. Неужели не придет? Снова обернулась на случайный скрип входной двери.
Крошке туго давалась сценическая наука. Крупный и неповоротливый, он, конечно, немного походил на купца, но был ужасно зажат, краснел и терял голос. Клавдия Семеновна и так и сяк пристраивалась к нему, а Полина делала вид, что все идет как надо. Подошел Володька, подсел, взял текст пьесы.
– А «Катерина» где? – немного лениво поинтересовался он.
– Опаздывает, – оптимистично заверила Полина. – Но ты не переживай, Володя, у тебя там большая сцена с Варварой и Кудряшом. Перечитай пока.
Володька стал листать пьесу и снова, как бы между делом, поинтересовался:
– Может, болеет?
– Ирма-то? – встряла вдруг Ольга, которая сидела от них довольно далеко. – Вчера здоровехонька в магазин приходила. Но ведь у богатых свои причуды. Хочу – приду. Хочу – подведу всех…
Полина удивилась, что Ольга, сидевшая от них не близко, услышала разговор.
Она собралась возразить что-то, но тут скрипнула дверь, и показалась Ирма. На ее норковой шапочке блестел снег.
– Прошу прощения за опоздание…
Володька встал, уступая ей место рядом с Полиной. Ирма в знак благодарности, а заодно и здороваясь, пожала ему руку. Затем наклонилась к Полине, шепотом излагая заготовленное оправдание, а в это время Ольга приблизилась к ним, подхватила Володьку под руку и потащила на сцену.
– Володя, идем. Отрепетируем наш отрывок, пока опоздавшие сцену не заняли. Я самая первая пришла, а ухожу всегда последняя. Будто у меня дел дома нет!
– Какие у тебя дела, Оля! – возразила Клавдия Семеновна. – Молодая, незамужняя. Самое время в клуб-то бегать.
– А личную жизнь когда налаживать? – окидывая Володьку откровенным взглядом, спросила Ольга.
– Вот ты ее тут, в клубе, и налаживай! – живо отозвался Ваня Модный, остальные одобрительно загудели.
– Придется, – не спуская глаз с партнера, притворно вздохнула Ольга.
Они начали диалог, к ним присоединился Ваня Модный, игравший Кудряша. Молодежь веселилась, Полина чувствовала, что в коллективе забродил тот особый дух флирта, который появляется почти всегда, как только собирается вместе большая компания молодых людей, занятых общим делом. Флирт в любительском театре на пользу, особенно когда пьеса ставится про любовь. Полина не заметила, как полтора часа репетиции пронеслись. Артисты, отыгравшие свой эпизод, уходили по домам. Когда Ирма вышла на сцену, зал был почти пустой. Остались Ольга да Генка Капустин. Лузгали семечки, наблюдая репетицию. Шла сцена первого свидания Бориса и Катерины. Текст пробуксовывал. Володька, только что отлично подыгрывавший Ольге, вдруг потерял все свои краски, уткнулся в текст. Ирма выглядела напряженной, куда делись ее прежняя раскованность и азарт? Полина ничего не могла понять.
– Ирма! Все в порядке? – уточнила Полина. Она с беспокойством приглядывалась к своей главной героине. Та пожала плечами. Володька стал прокашливаться, будто это проблемы с голосом мешали ему общаться с партнершей.
Сзади Ольга хихикала на шутки Капустина. Полина обернулась и попросила:
– Ребята, вы бы сходили в библиотеку… Нужно найти второй экземпляр пьесы.
Ольга поднялась, лениво потягиваясь, выгибаясь всем телом.
– Ну, если мы мешаем… – протянула она, – тогда, конечно…
Генка поднялся вслед за ней. Ольга обхватила Генку за шею и запела на весь зал:
Меня милый не целует,
Говорит: потом, потом…
Прихожу, а он на печке…
Дождавшись, когда Ольга с Генкой уйдут, Полина взглянула на часы и извинилась:
– Ирма, Володя… Мне нужно бежать, корову доить. Вы бы порепетировали одни, если время терпит?
– У меня – терпит! – живо откликнулся Володька.
– Ну а я опоздала, поэтому мне не отвертеться, – улыбнулась Ирма.
– Вот и славно! – обрадовалась Полина. – Пока вам никто не мешает, с текстом освоитесь.
Она подхватила свое пальто, заторопилась к выходу.
Володька взглянул на Ирму и нерешительно предложил:
– Начнем?
– Пожалуй…
Она опустила глаза в текст.
– «Это вы, Катерина Петровна?»
Володька взглянул на Ирму, улыбкой стараясь разогнать неловкость. Ирма не смотрела на него. Она по-прежнему продолжала созерцать носки своих сапожек. Володька проговорил громко:
– «Уж как мне благодарить вас, не знаю».
Ирма молчала. Ей и по тексту полагалось молчать. Только сердце отчего-то упало и поплыло вниз, когда Володька произнес строго по Островскому:
– «Кабы вы знали, Катерина Петровна, как я люблю вас!»
Володька смотрел на Ирму и ждал, когда она поднимет голову, заговорит.
Ирма подняла брови, вздохнула и сказала:
– Что-то нет у меня сегодня настроения, извини, Володь. Да и, наверное, зря мне Полина Петровна эту роль оставила. Отвыкла я…
– Смотри, что я принес, – перебил ее Володька и достал из-за пазухи кипу фотографий, положил перед ней на стуле.
– Ой! Это я? – Ирма глазам своим не поверила. – Когда это? В восьмом? А это где?
– На уборке картошки! – оживился Володька – Помнишь?
– Как не помнить? А это Эрик! Узнаешь?
– Ну. Вы же с братом похожи. А вот Генка Капустин…
– Смешной какой… А это Клавдия Семеновна?
– Она, только молодая…
Они смотрели фотографии, склонившись над стулом, касаясь друг друга головами. Ирма словно вернулась туда, в то время. Они смеялись, вспоминая детство, школу, работу на току и уборку урожая. Это было даже удивительно, что в обычное деревенское детство вместилось столько разных событий. И смотреть на себя, прежнюю, видеть незнакомые фотографии своей юности было слишком удивительно и притягательно, чтобы отказаться от этого.
– Откуда столько фотографий?! – поразилась Ирма, когда Володька достал новые снимки.
– Я ведь тебя любил, – сказал вдруг Володька буднично, не как текст пьесы.
Ирма не успела отвести взгляд. Она смотрела на Володьку широко распахнутыми, в темных ресницах, глазами. А он смотрел на нее. Это была как игра в гляделки – кто кого переглядит.
– Я смотрю, у вас отлично получается! – громко прозвучал от двери зычный голос Ольги. – Зря Полина Петровна волновалась…
Ирма собрала фотографии и отдала их Володьке:
– Пора.
– Клуб-то скоро закроют. Айдате! – добавил Генка Капустин и потянул Ольгу за собой в фойе.
Ирма набросила шубу, застегнулась, не глядя на своего партнера по сцене. Только пылающие щеки выдавали ее внутреннее состояние.
На улицу вышли вчетвером. Ирма сразу попрощалась и торопливо пошла в сторону своего дома. Невольное движение Володьки – желание кинуться вслед – заметила и пресекла Ольга:
– Володя! Провожать замужних женщин нельзя… Разве ты не знаешь?
Володька не нашелся с ответом, неловко взмахнул рукой. Но Ольга резво подцепила его под руку и заглянула в глаза.
– Но у нас в Завидове, слава Богу, еще и незамужние остались… Провожайте меня, мальчики!
По улице двинулись втроем. Долго еще раздавался в общей тишине звонкий, немного вызывающий Ольгин смех.
