Текст книги "Изнанка судьбы"

Автор книги: Алина Лис

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 28 страниц) [доступный отрывок для чтения: 11 страниц]

– Ты маленькая еще. Подрастешь – поймешь.

Я старше Саймона на год, но такое чувство, что он все время об этом забывает. Это потому, что он наследник.

– Надо идти, – сказала я. И не тронулась с места.

– Надо, – он вздохнул.

А потом мы сели на бревнышко. Отдохнуть. Ненадолго.

* * *

Отметину я нашла, когда переодевалась.

Шрам цвета спекшейся крови, чуть выпуклый на ощупь. Он рассекал грудь напротив сердца ровной чертой. Вторая черта, покороче, шла наискось. Перекошенный крест.

– И вот к чему это опять, а? – возмущенно спросила я в пространство.

Никто не ответил.

Глава 6. Суд

Элисон

Все было напрасно, потому что мы проиграли тяжбу.

Бывший священник, которого приволок дядя Грегори, поклялся в суде, что был лишен сана, когда проводил свадебный обряд над моими родителями. И мать разом из почтенной вдовы превратилась в стареющую содержанку, а мы все – в горстку бастардов.

Как будто этого было мало, дядя – великий мастер пачкать все, к чему притрагивается, – изящно намекнул в своей речи, что я – вообще не дочь своего отца. Мол, и внешне непохожа, и разум мой блуждает в тумане, а у Майтлтонов всегда было отменное душевное здоровье, да и мало ли с кем могла крутить шашни актриска из разеннского бродячего театра до того, как ей посчастливилось подцепить стареющего аристократа?

Он давно распускает мерзкие слухи. Я не знаю, как противостоять им, поэтому пытаюсь делать вид, что выше подобных гадостей. Дядя – искусник мешать правду с ложью и делать скользкие намеки. Я и правда пошла в мать. Но насчет «отменного душевного здоровья» Майтлтонов ему стоило бы помолчать. Как раз мой недуг убеждает меня, что я дочь своего отца, верней любого сходства. Грешно говорить так про своего родителя, но последние годы жизни папенька представлял собой жалкое зрелище. Трусливый, издерганный, нервный старик.

Он был уверен, что все вокруг, особенно близкие люди, желают его смерти. Требовал, чтобы мы пробовали еду вперед него. Ходил по стеночке, постоянно оглядываясь. И не дай боги кому случалось приблизиться к нему сзади так, чтобы он не услышал. Полдня скандалил.

Мы скрывали, как могли. Боялись, что пойдут слухи и дядя Грегори попробует оформить опеку. К тому же оставалась надежда, что папа все же напишет завещание, а слухи о душевном нездоровье давали дяде возможность оспорить волю отца в суде. Но папа был убежден: стоит ему поставить подпись, как дни его будут сочтены безвозвратно. Я бы обиделась на него за такую подозрительность, но слишком хорошо знаю, каково это – быть во власти видений и кошмаров.

Папиной паранойей дядя тоже воспользовался в своей речи.

– Кончина моего брата была внезапным и тяжелым ударом. Он был еще молод и полон сил, пятьдесят семь – не возраст для мужчины. Тем более что Майтлтоны всегда отличались долголетием. Бедный Генри как будто чувствовал приближение смерти. Когда мы виделись последний раз, он был подавлен, словно знал о скорой гибели, – тут дядя сделал театральную паузу. – Он боялся за свою жизнь. До сих пор виню себя, что не придал тогда особого значения этим опасениям.

Последние слова он произнес, не отрывая взгляда от моей матери. Чтобы уже всем в зале стало ясно, кого на самом деле винит дядя Грегори.

Все сидели и слушали, словно так и надо. Я знаю, что в таких ситуациях надо бы молчать, но все равно не выдержала, вскочила:

– Что за грязные намеки, дядя?! Или приведите доказательства, или прекратите порочить наше имя!

В итоге меня выставили из зала.

Уходя, я затылком чувствовала внимательный, нехороший взгляд Блудсворда.

* * *

Прочее было позже. Несчастная и как-то сразу постаревшая мать в объятиях растерянного Саймона. Испуганные сестры. Преувеличенно вежливый поклон Блудсворда и тихий шепот: «Мое предложение все еще в силе, Элисон». Безобразная сцена с дядей.

– Я вас презираю.

– Элисон, не надо!

– Отстань, Фанни. Я все ему выскажу!

– Какой пыл, какой темперамент. И какое прискорбное незнание правил приличия. Кто занимался вашим воспитанием, кукушонок Элисон? Вас ведь не просто так все детство держали в Роузхиллс, подальше от остальной семьи?

У него какое-то сверхъестественное чутье, куда уколоть в нужный момент. А может, дело в том, что я – одна сплошная мишень для чужих стрел.

От негодования я не сразу нашла нужные слова. Сначала запнулась и долго молчала, как будто он прав.

– Мое детство вас не касается. И не отменяет того факта, что вы трус, который не рискует повторить обвинение в суде, чтобы не пришлось отвечать.

Он не обиделся, даже наоборот, как будто обрадовался:

– Нет, я не трус. Я разумный человек, у которого нет доказательств. Только немного фактов и много неудобных вопросов. Я двадцать лет ждал этого момента. С того дня, как бедный Генри привез из поездки на воды актриску в тягости и представил своей женой. И почему никто не умеет считать, кукушонок Элисон? Вы вправду верите, что родились недоношенной? И, конечно, совершенно случайно не похожей на вашего отца. Как удобно.

Иногда думаю: сколь велика заслуга дяди в том, что папа стал таким, каким стал? Как долго этот человек расточал яд своих речей, отравляя доверие в нашей семье? И сколь велика вина папы, что он слушал брата там, где должен был приказать ему замолчать?

* * *

Я вернулась в свою комнату. Уже не свою. Конечно, мы направим апелляцию королю. Будем бороться. Но чем все кончится, ясно даже мне.

– Терри.

Молчание. Кольцо осталось в Рондомионе, у башни мага. Так и не успела забрать до суда. Маменька запретила из-за побега выходить даже из комнаты.

– Терри, как ты мне сейчас нужен!

Терранса рядом не было, и я пошла к Саймону.

Брат сидел на кровати. Сгорбленный, растерянный, как-то резко повзрослевший. У него такие нескладные длинные руки с крупными ладонями. И рыжее золото волос, совсем как у меня. Как когда-то были у мамы.

– Саймон, ты ведь не веришь, что бред, который наговорил дядя, – правда?

Он поднял голову:

– Конечно нет, Элисон. Он тебя нарочно злит.

– Спасибо, – я села рядом, обняла его, уткнулась в плечо. – И что теперь с нами будет?

– Не знаю. Наверное, мне надо найти работу. Поеду в Рондомион. Может, получится устроиться на военную или государственную службу. Хорошо, что ты вытащила меня от ши, сестренка. Не знаю, как бы вы тут без меня.

– Ох… – я так растрогалась, что заплакала. У меня глаза на мокром месте, плачу от любой ерунды. Обняла братика, прижалась к нему крепко-крепко. Какой же он все-таки худющий! Одни кости! – Саймон, поклянись! Если тебе покажется, что я, мама или сестры тебя пилим или ноем… скажи мне об этом немедленно. И я тогда… ух, что я тогда устрою!

Он тихонько засмеялся, а потом сказал с тоской:

– Если бы папа оставил завещание…

И тут на меня накатило…

– Последняя подпись – вот здесь, граф. Вы уверены, что не хотите оформить бумаги по стандартной процедуре?

– Нет. Спрячьте его! Видят боги, я люблю своих детей. Даже Элисон, хотя, кажется, Грегори прав и она – кукушонок. Не знаю, за что они меня так ненавидят. Я был хорошим отцом, Томас. Я не заслужил этого!

– Конечно, граф.

– И я останусь хорошим отцом. Выполню свой долг перед семьей. Спрячьте его, Томас! Хорошо спрячьте и не доставайте, пока не услышите о моей смерти!

– Хорошо, граф.

– Куда? Куда вы его кладете? Разве это надежный тайник?

– Это шкатулка-головоломка. Ее невозможно открыть, если не знать ключа. В ней я храню самые ценные бумаги.

– Ее слишком легко украсть!

– Не волнуйтесь, шкатулка хранится в тайнике в моем кабинете. О его существовании и тем более расположении не знает никто, кроме меня. И теперь вас.

– Я не доверяю вам, Томас. Никому нельзя доверять. Видят боги, у меня просто нет выбора. Поклянитесь, что выполните наш уговор!

– Клянусь.

– Я часто был скверным человеком, Бакерсон, и конец мой близок. Но я не уйду, не наведя порядок в делах. Страшись: если ты солгал, мой дух будет преследовать тебя, пока не утащит в ад.

Мои приступы падучей совсем непохожи на обычные. И не только потому, что сопровождаются галлюцинациями.

Пока мое тело безжизненно лежит или корчится в судороге, а губы шепчут бессвязный бред, душа полностью отдана во власть фантомов.

Они правдивы и жестоки. Никогда не бывают бессмысленны, хоть зачастую отвратительны и сложны для толкований. Я не знаю, благодать это или кара. Возможно, любой дар в чем-то проклятье.

В этот раз видение было на удивление четким и ясным. Не оставляющим места сомнениям или иным толкованиям.

– Саймон, – первым, что я увидела, открыв глаза, было встревоженное лицо брата, – можно мне с тобой в Рондомион?

Франческа

– …Еще я хочу обратиться к истории клана Детей Темных Вод. А именно к легенде о Рори Отступнике. Надеюсь, всем здесь присутствующим известно, благодаря чему Рори получил свое прозвище?

Я прерываюсь, чтобы сделать глоток и обвести взглядом лица присутствующих. Случайный взор на эти высокомерные гримасы способен уничтожить даже тень надежды на благополучный исход слушанья. Кажется, единственное чувство, которое вызывает в фэйри моя речь, – скука. Кажется, они все уже решили, заранее и окончательно…

Но стоит присмотреться…

Князь Дунадда – невысокий, сухопарый, с белой косой до пояса – слишком уж старательно зевает во время всей моей речи. Напоказ, почти не прикрыв ладонью рот.

Княгиня Фальсингофа – грузная великанша с грубоватыми чертами лица, живой пример того, как лгут людские сказки, утверждающие, что все фэйри изящны и хороши собой, – только изображает сонную дремоту. Ее истинный интерес к моим словам выдает резко вздрогнувшее ухо.

Тан клана Звездных стрелков – внешне почти мальчишка с темной шапкой кудрей и тревожными темными глазами – выглядит полностью поглощенным изучением древесных прожилок на столешнице. Но временами он, забывшись, стискивает кулаки.

Лицо княгини Исы непроницаемо – фарфоровая кукла и та более выразительна. И все же мне чудится в царственном изгибе ее губ одобрительная усмешка.

Князья, княгини, таны кланов и главы династий. Почти два десятка самых уважаемых правителей. И каждый прячет под равнодушной маской… что?

Возмущение. Ярость. Интерес.

На их глазах я оскверняю святая святых фэйри. Лезу, неумытая человечка, в тысячелетнюю историю родов фэйри.

Историю, пусть далеко не такую кровавую и страшную, как у человеческих племен, но и не безоблачную. И святотатство мое усугубляется тем, что фэйри не склонны врать себе или своим потомкам о делах давно минувших дней. К услугам желающего нырнуть в воды времени будут не только героические баллады менестрелей, но и правдивые отзывы участников, аналитика потомков и даже свидетельства доживших очевидцев.

Сами фэйри подчас не представляют, как много странностей прячется в их истории. В этом отношении они похожи на людей: предпочитают героические баллады скучным хроникам.

А я не зря правдами и неправдами добилась у княгини доступа в хранилище и потом месяцами глотала архивную пыль.

Помню, как княгиня Иса приподняла в притворном удивлении тонкие брови, когда я пришла к ней с просьбой собрать правителей для слушанья дела Ламберта.

– Хочешь растоптать нашу гордость, девочка? Уничтожить все, во что мы верим?

– Истинную гордость невозможно растоптать подобным образом, – возразила я. – Неужели единственное, во что верят фэйри, – свое превосходство над людьми и полукровками?

Когда она рассмеялась и согласилась созвать Малый совет, я почти не удивилась.

Княгиня любит испытывать чужие души. Или «испытывать» не совсем справедливое слово?

Вернее будет «пытать».

Эта женщина – аристократичная, блистательная, выдержанная в каждом жесте и взгляде – была и есть для меня загадка. Бывшая любовница моего мужа, мой добрый гений и мое проклятье. Каждый раз, когда вижу ее беседующей с Элвином, мне хочется, наплевав на приличия и гордость, подкрасться и подслушать. И, должно быть, она догадывается о моих чувствах, потому что не устает меня дразнить. Моему мужчине всегда достается чуть более ласковая, чем всем прочим, призывная улыбка, а иногда и прикосновения…

В такие минуты я представляю, как превращаюсь в кошку, чтобы расцарапать ее совершенное личико.

Хорошо, что Элвин тоже понимает цену нежным взглядам княгини и держится с ней подчеркнуто холодно и вежливо.

– Не ведись, – как-то сказал он, когда мы возвращались с приема, на котором княгиня весь вечер не отпускала его от себя. – Иса развлекается, не играй в ее игры.

Он прав.

Я знаю, что многим обязана княгине. Даже жизнью. Это знание добавляет в мою смесь ненависти и восхищения странную нотку. Я дорого дала бы, чтобы выплатить свой долг, но Иса не спешит требовать его обратно.

Должно быть, княгине нравится, что я зависима от нее.

И сейчас, когда я всматриваюсь в лица фэйри, мне снова чудится тень одобрительной усмешки на лице изысканной правительницы Рондомиона. «Давай, девочка. Удиви меня», – словно говорит мне Иса. И я отвечаю ей прямым и дерзким взглядом.

Удивлю, Ваше Высочество. Вы хотели развлечения? Вы его получите.

В огромном зале сумрачно и пусто. Тяжелые портьеры скрадывают и без того скудный свет зимнего солнца. Блики свечей играют на полированной столешнице – настолько огромной, что на ней можно было бы станцевать вальс.

Традиция. Совет фэйри заседает при свечах.

Стол слишком велик для жалких трех десятков сиятельных фэйри. За ним с легкостью уместилось бы и несколько сотен. Но стол – тоже традиция. Все присутствующие равны друг перед другом. Место судьи во главе – лишь признание его авторитета, дань уважения…

Я бросаю короткий взгляд в его сторону. Князь Церы бесстрастен. Худой, жилистый, с орлиным носом, лысым черепом и подрагивающей кожаной пленкой, прикрывающей третий глаз на лбу, он сегодня воплощенное правосудие.

Идет пятый день Малого совета.

Нет, напускное безразличие князей и танов не обманет меня. В зале повисло грозовое напряжение, предчувствие беды, ожидание первого рокочущего удара.

Ленивые, внешне равнодушные взгляды перебегают с меня на Ламберта, который сидит рядом. И снова возвращаются к фэйри во главе стола.

Марций Севрус.

Хранитель Закона. Самый авторитетный судья в мире волшебного народа. Его решение не посмеют оспорить, каким бы оно ни было.

Но я не поэтому сделала все возможное и невозможное, чтобы призвать известного своей нелюбовью к людям и полукровкам князя судьей на наш процесс.

Не только поэтому…

– Так вот, Рори Отступник, – продолжаю я, и регент Хансинора Стормур фрой Трудгельмир стискивает зубы в безмолвной ярости. По его лицу видно, что, в отличие от прочих присутствующих, брат княгини Исы помнит историю клана Детей Темных Вод. – Рори так сильно ненавидел своего отца, что объявил своим истинным отцом по крови и духу второго мужа своей матери – Джека Эверфорда. Баронета Эверфорда, – я делаю ударение на последних словах, чтобы подчеркнуть: приемный отец был человеком. – Рори смешал с ним кровь и отрекся от крови и клана отца почти за двести лет до того, как стал таном Детей Темных Вод. Это не помешало ему…

– Невозможно сравнивать! – не выдерживает Стормур. – Рори родился чистокровным фэйри с Предназначением правителя!

Я ждала подобного. Даже надеялась, что один из присутствующих захочет оспорить мои слова.

– Узы крови сильнее уз родства, – цитирую я один из параграфов, и хранитель закона одобрительно опускает тяжелые веки. – После смешивания крови с баронетом Эверфордом Рори стал монгрелом.

Еще один сложный, спорный случай в тысячелетней истории отношений человеческого и волшебного народов. Один из десятка, которые я рассмотрела раньше, подводя несокрушимое основание под необходимость признать Ламберта таном.

Невкусно, но правителям придется проглотить это.

Регент откидывается на спинку кресла, чтобы наградить меня взглядом, полным тяжелой ненависти.

Мне и раньше приходилось сталкиваться с уродливым высокомерием фэйри по отношению к «смертным», но никогда я не ощущала его так болезненно и ярко. Каждой жилочкой, даже кожей. Словно мы с Ламбертом разбудили дракона, дремавшего в душе почти каждого сиятельного фэйри.

Единогласное решение, что уже вынесли правители в своих мыслях, гласит: грязным людишкам и их отродьям нечего делать у кормила власти. Они не могут отвечать за фэйри. И сколько бы обратных примеров я ни приводила, как ни убеждала в компетентности и знаниях Ламберта, как ни уважали его сородичи, правители не станут слушать.

К счастью, у нас есть еще Марций Севрус.

– Князь Церы? – изумился Ламберт, когда я предложила ему свой план. – Но почему? Он презирает полукровок ничуть не меньше, чем людей.

– Он служит закону.

– Все судьи служат закону.

– Не так. Закон – его смысл жизни.

Мы поймали его, надменного князя Церы. Поймали в ловушку, столкнули в его душе две веры. Две правды. Веру в превосходство фэйри над людьми. И веру в абсолют закона.

Я знаю, что возьмет вверх.

Закон – бог князя Марция, его суть и стержень. Он не сможет судить неправедно, а значит, дело лишь за моим мастерством юриста.

И прочие правители, наблюдая, как я медленно, но уверенно возвожу башню из несокрушимых доводов и аргументов, осознают это всё лучше.

Оттого они и полны бессильного гнева.

– Почему мы ее слушаем? – пронзительным и сварливым голосом спрашивает Стормур. – Кто она вообще такая?! Рабыня, человечка в ошейнике…

Я киваю, скромно опустив глаза. К этому вопросу я тоже была готова.

– Я – Голос лорда-Стража…

– Подстилка, – подсказывает он.

– Голос, – поправляю я, словно не заметив оскорбления. – Здесь и сейчас я лишь тень лорда Элвина, который пожелал оказать помощь и покровительство Ламберту леан Фианнамайлу в ответ на последующую дружбу фэйри Гэльских холмов.

Мой голос негромок и спокоен, ни тени возмущения или ликования на лице. Я профессиональна и бесстрастна.

Рука Ламберта под столом сжимает мою руку в жесте безмолвной поддержки, и я возвращаю ему рукопожатие.

Мы победим!

Почти победили…

Элисон

Как оказалось, наша гостиница находилась всего в одном квартале от дома Томаса Бакерсона. Так что я не стала терять время – сразу пошла наносить визит стряпчему, с утра. Я бы еще вечером к нему побежала, но было поздно. Неприлично.

Он оказался точно таким же, как в моей галлюцинации. Высоким, полноватым, с приятным лицом и залысинами. Я так обрадовалась этому подтверждению правдивости своих видений, что заранее почувствовала к Бакерсону расположение. Вроде и знаю, что делаю все правильно, но так трудно доверять себе, если все вокруг считают тебя полоумной.

Он выслушал мои сбивчивые вопросы и удивленно поднял брови:

– Откуда у вас такая информация, мисс Майтлтон?

– Ну-у-у… от отца!

Я до последнего надеялась, что он просто не слышал о смерти папы. Конечно, все слышали, наша тяжба с дядей – главный скандал последних трех месяцев. Но вдруг до Бакерсона слухи не дошли. И поэтому он с нами не связался.

– Вы уверены в этом? Он оставлял какие-то записи? Говорил прилюдно о завещании?

– Нет.

Показалось, на лице стряпчего мелькнуло облегчение.

– Простите, мисс Майтлтон. Должно быть, вы не так поняли вашего родителя. Мы действительно были знакомы с графом, но он никогда не предлагал мне выступить душеприказчиком. – Он помолчал, потом добавил: – Я очень сочувствую горю, постигшему вашу семью.

Земля под ногами зашаталась. Мой самый страшный страх – оказаться безумицей во власти бреда. В тщетной надежде я вглядывалась в честное лицо Бакерсона, ища на нем подтверждение своей правоты. И не находила. Он сидел рядом, весь сочувствие и вежливый интерес, за которым прячется скука.

– Но как же так… не может быть! Я точно знаю… Он говорил. Про шкатулку-головоломку. Которую вы спрятали в тайник. Вот в этом кабинете!

Шкатулку я особенно хорошо разглядела. Из темного дерева, инкрустация белым камнем и вся расписана странными символами, как на моем кольце с Терри. Встречу – ни с чем не спутаю.

Стряпчий развел руками:

– Шкатулки, головоломки, тайники… Леди, я вас уверяю – обычные дела о наследстве совершенно лишены подобной романтики. – Он подался вперед и перешел на доверительный шепот: – Простите, мисс Элисон. Вы ведь старшая среди детей графа? Это не у вас ли иногда бывают припадки?

– Вы так вежливо спрашиваете, не безумна ли я? Нет, не безумна! – Я не вполне была уверена в своем ответе, но прозвучал он вроде бы твердо. – Похоже, я действительно не так поняла своего отца. Извините, что отняла время.

– О, вы нисколько не помешали. Поверьте, я был бы счастлив помочь вашей семье.

Я соблюла приличия. Попрощалась, выслушала заверения приязни и уважения, выразила ответные. Маменька могла бы мной гордиться.

* * *

Силы оставили меня на улице, прямо у дома Бакерсона. Я сделала несколько шагов вдоль ограды и поняла, что все, не могу больше. Еще немного – и сяду прямо на мостовую, как нищенка.

Я столько сил приложила, чтобы попасть сюда. Обманула мать, сестер. Поскандалила, как никогда в жизни. Я вообще плохо умею ругаться и продавливать свое мнение. А тут ничего: припекло, и смогла.

И все зря.

Стыдно будет взглянуть в глаза Саймону. Ему я сказала правду. После того как мы вернулись от ши, отношение брата ко мне сильно поменялось. У нас появилась маленькая тайна на двоих. И рядом не было Терри, а мне так хотелось хоть кому-то рассказать про завещание.

Брат мне не поверил. Ничего не сказал, но было видно: не верит. Просто решил, что проще взять меня с собой, чем спорить. И как теперь я скажу ему, что он был прав? Как я вообще могу доверять себе? Если это видение было бредом, не бред ли Терри? Моя встреча с колдуном? Путешествие к ши?

– Не могу так, – прошептала я и уткнулась носом в раскидистый дуб, подпиравший ограду с внешней стороны. Дерево было шершавым на ощупь и пахло сырой корой.

Так мы и стояли, в обнимку. Видел бы меня кто из знакомых – не избежать слухов. Полоумная Элисон Майтлтон опять чудачит. С деревом обнимается и разговаривает.

– Может, мне и вправду выйти замуж за Блудсворда? Может, он меня любит, а тот разговор пригрезился?

А может, это все – бред, и я давно в Батлеме, лежу, привязанная к кровати?

– Мэри! Мэри! – сначала я даже не поняла, что голос Бакерсона доносится из-за ограды. – О, Мэри! Вот ты где!

– Я сметала снег с дорожек. Вы что-то хотели, господин?

– Да. Мэри, если будут приходить и расспрашивать про шкатулку – ну, ту самую, которая пропала, – то ты ничего не слышала, не знаешь и подобной вещи у нас никогда не было! Поняла?

– Что же мне, и стражникам лгать, если спросят?

– Эти бездельники давно забыли про нее, Мэри, – голос стряпчего дрожал от вполне искреннего негодования. – Они никогда не найдут взломщика. Кучка дураков, дармоедов и пьяниц! А мне надо спасать репутацию!

Я медленно отпустила дерево. Кулаки сами собой сжались. В душе закипала ярость. Хорошая такая, настоящая.

– Подлец, ах какой подлец, – возмущение было настолько сильным, что я продолжила вслух, словно рядом был Терри. – И еще улыбался, говорил, что хочет помочь! Негодяй!

Арбалетной стрелой я взлетела обратно по ступеням крыльца и замолотила в дверь.

Открыл сам хозяин.

– Мисс Майтлтон? Вы что-то забыли?

– Вы… вы… – гнев душил меня. Даже слова подбирались с трудом. – Это подло, Бакерсон! Помните, что сказал мой отец? Он вас с того света достанет! Вам не будет покоя за то, что предали его доверие!

– Мисс Майтлтон, я не понимаю…

– Вы солгали насчет шкатулки! – наконец выпалила я. – Я все слышала! Вы хотите утаить завещание? А что будет с нами, вас не волнует, да? Как можно быть таким бесчувственным себялюбцем?!

Он помрачнел:

– Похоже, у вас один из этих приступов, мисс Майтлтон. Не стойте на улице, войдите. Позвольте, я кликну извозчика. Он отвезет вас к родным.

– Зачем вы солгали? И зачем велели лгать прислуге?

– Спокойно, спокойно, дорогая мисс Майтлтон. Все хорошо, вы в безопасности, не нервничайте!

Он словно знал, как я гневаюсь, когда со мной начинают разговаривать таким вот успокаивающим, покровительственным тоном. Как с полоумной или маленьким ребенком. Мне в такие минуты просто страшно хочется начать визжать: «Прекратите, я не чокнутая!» Но я сдержалась. Вошла в дом, чтобы и правда не стоять на пороге, как истеричка.

– Послушайте, мистер Бакерсон, я сейчас на улице слышала ваш разговор с прислугой по имени Мэри. Вы велели ей не упоминать о шкатулке, если будут расспросы. И это сразу после того, как вы здесь убеждали меня, что впервые слышите о ней. Объяснитесь, если не хотите, чтобы я обвинила вас в укрывательстве отцовского завещания!

– Я не понимаю, о чем вы говорите, мисс Майтлтон. Никакого разговора не было, как и завещания. Уверен, суд не найдет никаких доказательств. – И проникновенно так, сочувственно: – Мне жаль, что у вас такое сильное расстройство. У меня было дело об оформлении опекунства над умалишенными, пришлось посетить Батлем. Страшная это вещь – душевный недуг.

Так я ничего от него и не добилась.