Текст книги "Девушка с холста"

Автор книги: Алина Егорова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 10 страниц)

В классе шестнадцать девочек и шестнадцать мальчиков. Было бы удивительно, если бы Наташу досталось поздравлять кому-нибудь другому, нежели Зябе. Надломанная гвоздика и Барби без туфли, под общий хохот сунутые ей, были брошены на парту. (Гвоздику Зябе подменили ребята, а кукла пострадала в бурных обсуждениях перед вручением.)

Пылая алой краской от стыда и обиды, девушка бежала по школьному коридору. Она пролетела мимо пожилой гардеробщицы, на вечно хмуром лице которой сегодня играла приветливая улыбка – ее тоже не забыли и преподнесли букетик гиацинтов.

Наташино пальто так и осталось одиноко висеть на вешалке, когда довольные одноклассники покидали школу после праздничного концерта. Некоторые отделились от товарищей и шли парами, кто-то услышал долгожданное признание и сиял от счастья, кому-то было просто хорошо в окружении друзей – в этот вечер каждый получил немного радости. Только Наташе пришлось глотать горькие слезы в пустой квартире. Сколько раз они текли по ее щекам, но ей казалось, что тяжелее, чем сейчас, никогда еще не было.

В душе темнота, не хотелось никого видеть, но и при желании не нашелся бы человек, который смог быть рядом. Ни друзей, ни родственников – никого. Мама, и та почему-то долго не возвращалась с работы. «Наверное, отмечает», – подумала Наташа и заплакала еще отчаянней.

После того вечера Тамара Васильевна часто стала задерживаться на работе. Наташе, в общем, было все равно – дома мать или нет, но глодало любопытство: отчего она, отродясь не красившаяся и всю жизнь проходившая в невзрачной бежевой кофте, стала вдруг принаряжаться.

Ответом на вопрос стал воскресный гость, появившийся однажды на их ободранной кухне. Гость сидел за столом, накрытым новой клеенкой, и пил чай с сушками. Он очень смущался, несмотря на солидный возраст, робел, словно школьник. Тамара Васильевна смущалась еще больше: она то пододвигала гостю тарелку с сушками, то спохватывалась, что в сахарнице недостаточно песка, и тут же бросалась ее наполнить до краев, теребила бумажную салфетку и ни на миг не прекращала суетиться.

– Вот, Наташенька, познакомься, это Вячеслав Игнатьевич, – представила она визитера вошедшей Наташе.

– Очень приятно, – торопливо произнес мужчина, – весьма рад видеть.

Девушка молча скользнула взглядом по плотной фигуре гостя, затем перевела взгляд на выходную шаль на плечах матери, оценила до блеска вычищенную кухню и, не сказав ни слова, удалилась. Наташа сделала правильные выводы: вскоре у них с мамой состоялся Разговор. Тамара Васильевна долго не решалась сказать о главном, то о погоде заговорит, то вспомнит, что нет туфель на лето. Наташа терпеливо ждала. Она уже знала: они переезжают к Вячеславу Игнатьевичу.

Вячеслав Игнатьевич Грибакин, в прошлом биолог, в мире науки имел немалый вес. Он давно находился на пенсии, но по-прежнему интересовался литературой, касающейся его профессии, как новыми изданиями, так и старыми. Вячеслав Игнатьевич дома собрал огромное количество книг, но тем не менее он часто посещал библиотеки. Его супруга умерла, когда он был еще во вполне активном возрасте. Хорошая зарплата ученого и кооперативная квартира привлекали к его персоне женские взгляды, но он предпочел более удобное для себя одиночество. И лишь недавно, когда годы стали отчетливо стучаться болью в печени, спине и в желудке, Грибакин всерьез задумался о сиделке. Она должна была быть внимательной, доброй, аккуратной и немногословной. Тамара Щербанова идеально подходила на эту роль, поэтому Вячеслав Игнатьевич, недолго раздумывая, предложил ей стать хозяйкой в своем доме. Свадьба прошла буднично и практично – без предварительных ухаживаний и ненужных признаний: георгины, белая сорочка, вечерний чай в кругу семьи: Грибакин, Тамара Васильевна и Наташа.

Наташа к новоиспеченному отчиму, который скорее годился ей в деды, чем в отцы, относилась безразлично: главным для нее было, что тот не пил. Со временем девушке выбор матери нравился все больше, она оценила уют новой квартиры, где в ее распоряжении оказалась со вкусом обставленная комната. Питались они теперь вкусно, одевались пристойно. Единственным недостатком новой жизни был Грибакин со своими привычками и распорядком. Впрочем, Наташе требования Вячеслава Инатьевича особо не досаждали, поскольку они касались в основном ее матери. Тамара Васильевна и не думала роптать – она заранее знала, на что шла, когда принимала предложение Грибакина. Все остались довольны: Вячеслав Игнатьевич получил заботу и уход, Тамара Васильевна содержание, Наташа то, чего ей всегда не хватало – нормальную домашнюю обстановку. Пусть семья без взаимной любви, но зато с достатком, и в ней царил мир.

Теперь Наташа училась в другой школе и внешне ничем не отличалась от сверстников. Только нарядов у нее было больше, чем у других. Это Тамара Васильевна пыталась наверстать упущенное, баловала дочь, заваливая разными одежками. Она щедро тратила на Наташу все, что выдавал Грибакин. Надо отдать должное Вячеславу Игнатьевичу, на падчерицу он не скупился, но Тамара Васильевна все равно выкраивала из хозяйственных денег сумму, чтобы купить Наташе лишнюю тряпочку. Сама старое донашивала, а дочери подарки покупала. Поскольку привычка экономить у женщины засела накрепко, то и приобретала она вещи подешевле, но в большом количестве. Наташа купалась в ярких китайских кофточках, бусах, заколках, ежедневно меняла наряды, форся перед одноклассницами. Она сама обожала ходить по вещевым рынкам просто так, без всякой цели. Могла купить десятую пару совершенно ненужных туфель только потому, что ей хотелось что-нибудь купить.

Наташа ненавидела бедность. В основе этой ненависти лежал панический страх вернуться к прежнему уровню жизни. Поэтому и приобретала вещи ворохом: нужно, не нужно – главное, набрать всего побольше, чтобы были про запас. Она боялась дружить с малообеспеченными, ей казалось, что даже общение с ними приведет к нищете. Часто ей снился один и тот же сон: к ней подходит бродяга и протягивает руку за милостыней. Рука, большая и грязная, вцепляется в нее и крепко тянет. Наташа пытается вырваться, но не хватает сил. Потом земля под ее ногами расступается, и образуется пропасть, на дне которой не чернота, как обычно бывает, а свалка мусора. Бродяга разжимает руку, и Наташа летит вниз, на помойку.

Бедные внушали девушке какой-то непонятный страх, который быстро перерос в отвращение. Она старалась выбросить из памяти все то, что было раньше, а когда вспоминала, всегда плакала. Наташа придумала для себя другое, правильное прошлое, за которое не стыдно. Тот кошмар, в котором еще совсем недавно она жила, был вовсе не с ней, Наташей Щербановой. Она всегда жила в большой квартире Вячеслава Игнатьевича, никогда не существовало отца-алкоголика, не было Шныря и его подвала – раньше не было ничего. Сейчас Наташа искренне не понимала, как это может не хватать на продукты или на одежду, смотрела на неимущих с презрением, будто бы и в самом деле никогда не знала нужды.

Идея поступления Наташи в институт полностью принадлежала Грибакину. Тамара Васильевна не хотела отпускать дочь – очень беспокоилась, мало ли что с ней случится. Наташа к учебе относилась весьма прохладно, но соблазнилась столичной жизнью. Вячеслав Игнатьевич хорошо понимал, его падчерица хоть и не глупа, но со своими чудовищными пробелами школьной программы ни в один вуз не поступит. На помощь пришла контрактная основа, которая помогает получить образование каждому, кто заплатит.

– Забавная история, – задумчиво произнес Атаманов, выслушав доклад Кострова.

– Получается, первая модница и сноб, не терпящая малообеспеченных, в прошлом бродяжка? – изумился Носов. – Она, наоборот, должна была, как никто другой, понимать Клиновскую, а не презирать ее за бедность.

Михаил приехал из Тихвина накануне ночным поездом. Накануне – сильно сказано, так как поезд, ожидаемый в Петербурге к двум часам ночи, сильно опаздывал, поэтому прибыл на Московский вокзал ближе к утру. Несмотря на недосып и усталость, Костров на службу пришел вовремя, и после совещания у Михалыча он полтора часа выступал в роли кота Баюна, вещающего сказки и легенды.

– Такое часто бывает. Люди, поднявшиеся с самого дна, после с особой ненавистью и брезгливостью относятся к нищете, – пояснил Андрей. – У них формируется комплекс. Видят в бедных свое прошлое, малоимущие для них как напоминание о тяжелых временах. А для Щербановой это не просто трудное детство, а еще и унижения, боль, холод, голод, поступки, в которых теперь стыдно признаться.

– Бедная девочка, – заключил жалостливый Шубин.

– Вот и ответ на вопрос: зачем Щербановой в последнее время срочно понадобились деньги и на что она их тратила, – сделал вывод Атаманов. – Ай да Шнырь, ай да сволочь!

* * *

– Ты ничего рассказать не хочешь? – с ходу взял в оборот Пасечникова Юрасов.

– Вы о чем? Я вашим все уже по десятому разу говорил.

– А сейчас в одиннадцатый расскажешь, только теперь без дураков. Вы с Щербановой в Тихвине были знакомы?! Отвечай! – заорал Антон.

– Ну были, – равнодушно сказал Шнырь.

– Ты учил ее воровать, заставлял заниматься проституцией, сутенер хренов!

– Что-то ты гонишь, начальник.

– А теперь взялся шантажировать Щербанову прошлым, да? Что молчишь?! За что ты ее убил?! Говори! Быстро!

Судя по лицу Пасечникова, угрозы Юрасова на него впечатления не произвели. Шнырь по-прежнему лениво выковыривал грязь из-под ногтей. Он не сомневался: ничего серьезного против него у милиции нет.

Сергей все же счел благоразумным пойти на диалог. Он делал это не ради памяти о Наташе и не из-за угрызений совести, которой у него никогда не было, а только для собственного благополучия. Убийство – дело серьезное. Ментам надо на кого-то его повесить, и есть все основания, что этим кем-то окажется именно он, Серега Пасечников.

– Я тебе вот что скажу. Но это без протокола. – Шнырь впервые посмотрел в глаза Антону. – Около Дранки… То есть около Наташи все время топтался один крендель. Думаю, что это он ее того.

– Ты о ком, о Смехове?

– Димона я знаю, он нормальный пацан – пиво вместе пили. Я про другого. Тот не из общаги. За Наташкой ходил, выслеживал будто бы. Он толком следить не умеет – кепку на брови надвинул, очки нацепил, думает, зашифровался, Штирлиц.

– Та-а-ак, – протянул Юрасов, – а с этого места подробней. Как он выглядел? Фоторобот составить сможешь?

– Нет, командир, – начал отбояриваться Шнырь, – мы так не договаривались.

Но Юрасов уже вцепился в него железной хваткой, из которой вырваться еще никому не удавалось.

– Красавец, – прокомментировал Андрей, когда ему принесли фоторобот парня, выслеживавшего Наталью. – А вдруг твой Шнырь наврал? Придумал эту историю, чтобы отвести от себя подозрения.

– Если наврал, я его в порошок сотру, – пообещал Антон.

В кабинет Атаманова, где беседовали они с Юрасовым, постучали. Затем на пороге возникли Костров с Носовым. Вскоре подтянулся Шубин.

– Не наш клиент. Я его раньше не встречал.

– Я тоже, – кивнул Атаманов. – Проверим по картотеке.

– Думаю, надо еще раз по знакомым Щербановой пройтись, может, кто и узнает этого Кренделя.

– Правильно, Миха, – согласился Андрей. – Чего тогда тут стоишь?

– «Кто меня за язык тянул? – подумал Костров. – Дел и без того хватает». – И, обращаясь к Саше Носову, сказал:

– Я в общагу поеду, а институт тогда за тобой.

* * *

Миша появился в общежитских дверях в самое неподходящее для цели его визита время – когда прилежные студенты еще на занятиях, а остальные либо еще не проснулись, либо разбрелись по делам. В пустом вестибюле близорукая старушка вахтерша что-то вязала под бубнящее радио, не поднимая глаз на вошедшего Кострова. И только когда Миша попытался пройти через турникет, на него обратили внимание.

– Чего ломишься? Не видишь, закрыто?! Пропуск показывай!

Вахтерша долго разглядывала Мишино удостоверение, недоверчиво смотрела на Кострова, бормоча: «Знаю я таких».

– К кому идешь? – спросила она, записывая в большую толстую тетрадь данные посетителя.

– К Дмитрию Смехову, – быстро ответил оперативник.

– Его нет. – Немигающий взгляд в упор.

– Тогда к Таракиной.

– Таракина еще не приходила.

– С комендантом поговорить можно?

– У Нелли Владимировны сейчас перерыв.

Миша толкнул стальную лопасть турникета, но она осталась неподвижной – бабуля дожидалась ответа. Тогда он задрал ногу и перешагнул ограждение. Сопровождаемый недовольным ворчанием, Костров нырнул в темноту коридора в надежде найти кабинет коменданта. Дверь с соответствующей надписью располагалась в самом дальнем углу, на ней висело расписание. Миша взглянул на часы: обед давно закончился, однако дверь была заперта. Костров решил зайти сюда позже и, чтобы не терять времени, отправился к студентам.

Он тщетно стучал в дверь комнаты четыреста девять: вахтерша не соврала – Смехова дома не оказалось. Таракиной тоже не было. Миша задумался: кому еще можно предъявить для опознания фоторобот? Вроде бы любому – каждый из жильцов общежития мог его видеть. Он огляделся: в коридоре никого. Миша заглянул на кухню – и там ни души. Порадовало наличие большой кастрюли на плите, из которой вытекала желтоватая жидкость. Вскоре появился ее хозяин с ложкой и пакетом приправ. Он торопливо убавил огонь и стал помешивать блюдо.

Задавать ему вопросы у Миши не возникло никакого желания.

«По-русски, наверное, двух слов связать не может», – подумал оперативник, глядя на темнокожего кулинара.

– Ты грибы забыль, – прозвучало над ухом.

На кухне возник еще один представитель африканского континента. Он протянул стряпающему пол-литровую банку с маринадами. К удивлению Кострова, молодые люди говорили между собой на вполне сносном русском языке.

– Можно минуту вашего внимания, – обратился он к иностранным студентам. – Видели ли вы когда-нибудь этого человека?

Ребята молча изучали физиономию на фотороботе.

– Нет, ми не знаем. Европейский люди очен похож друг на друг.

«Действительно, – думал Костров, направляясь к выходу, – одни близнецы вокруг!»

Спустя двадцать минут Миша вновь оказался перед дверью коменданта. На этот раз из помещения доносились голоса.

– Куда ты прешься? Не видишь, я с людьми разговариваю? – набросилась на вошедшего Кострова неимоверных размеров дама в летах.

В комнате находились еще трое: молодые люди с дорожными сумками. Они стояли в ряд у стены.

Костров предъявил удостоверение.

– Пошли вон! – Теперь это относилось к парням.

– Нелли Владимировна, – робко попросил один из них, – вы нас сегодня примете? Мы только с поезда, нам ночевать негде.

– У меня рабочий день до шести, в четыре я ухожу, – заявила мадам.

– Меня интересует этот человек, – сказал Костров, когда за студентами закрылась дверь. – Он вам знаком?

– Нет, – женщина едва скользнула взглядом по предъявленному ей фотопортрету. – Такой у меня не жил.

– Может быть, вы его видели около общежития, – допытывался Костров.

Нелли Владимировна посмотрела на оперативника безразличными глазами:

– Нет.

* * *

Носову повезло больше. Из расписания следовало, что группе, в которой училась Щербанова, в настоящее время читалась лекция по менеджменту. Взлетел по старой, с причудливыми перилами центральной лестнице на третий этаж, где находилась нужная аудитория.

До последней, третьей пары досидели самые стойкие. Желательно было поговорить с наиболее близкими подругами Натальи – Майей Кузиной и Диной Ефимович. Но ни Майи, ни Дины в институте не оказалось. Кузина, как сказали Носову, сегодня ушла сразу после семинара, который был первой парой, а Ефимович в этом семестре еще не видели. Из присутствующих ребят Кренделя никто не узнал. Студенты добросовестно всматривались в широкое лицо предполагаемого преступника, передавали друг другу лист с фотороботом и пожимали плечами. Саша ничего другого не ожидал, он скорее бы удивился положительному результату: Крендель, вероятнее всего, крутился около общежития, раз его там видел Пасечников, а из общежитских ребят никого не оказалось. Он попрощался с группой и побрел к выходу по длинному коридору. Клиновская училась на другом факультете, Саша даже знал, что у нее сейчас лекция по философии, так как запасся ее расписанием. Застать Снежану в институте в столь «поздний» час и на «необязательной» для нее лекции – такая нелепая мысль ему и в голову прийти не могла.

Он дошел до центральной лестницы и остановился в раздумьях: куда теперь отправиться и где можно найти Клиновскую? Саша смотрел вниз на площадку третьего этажа, прислонившись к перилам. Что-то знакомое мелькнуло в пролете. Светлые волосы, распущенные по плечам, на фоне зеленого свитера. Хрупкая фигурка Снежаны появилась как призрак и тут же растворилась в пространстве. Носов видел ее со спины, но не узнать не мог. Он узнал бы ее всегда: по походке, движениям, жестам и еще по многим признакам, которые невозможно описать, их распознают лишь близкие люди и влюбленные.

Лейтенант поспешил за своим видением, не веря в удачу. Еще бы немножко, и они бы не встретились: Снежана собиралась ускользнуть на кафедру стандартизации сдавать зачет.

– Привет, красавица! – крикнул он девушке вдогонку и тут же смутился.

– Привет! – обернулась она. Снежана узнала голос оперативника.

Носов даже перестал дышать, когда Клиновская рассматривала фоторобот.

– Это он.

– Кто?

– Тот парень, который за мной гнался в парадном на Народной улице.

– Кто?! – повторил вопрос Саша, только уже изумленно. – Ты ничего не путаешь?

– Точно он.

– Ты же его видела всего несколько секунд, может, ошибаешься?

– Бывают мгновения, которые запоминаются надолго, – философски заметила она, – я не сомневаюсь, именно этого человека я встретила около сорок пятой квартиры.

– Хорошо, – Носов пытался переварить неожиданную информацию. – Ты его больше не встречала?

– Нет, – покачала головой девушка. – Этого парня я видела только раз.

Их беседу прервал звонок. Клиновская вопросительно посмотрела на Сашу:

– Если у тебя все, я пойду.

– Да, конечно. Знания – это святое.

* * *

В этот раз беседа с подозреваемым Юрием Рузанцевым предстояла совсем короткой. Носов собирался предъявить художнику портрет Кренделя. Оперативник не рассчитывал на благоразумие Юрия – скорее всего, тот опять будет упрямо молчать. Но у Саши тлела надежда найти хоть какую-то зацепку, и упускать малый шанс было не в его правилах.

– Вы издеваетесь? – чуть не закричал Рузанцев. – Не знаком ли мне этот человек?! Это мой брат! – Юрий сердито засопел, исподлобья глядя на Носова. – Что за идиотские шутки?! Откуда у вас этот фоторобот?

Саша был удивлен не менее задержанного. Он быстро соображал, какой поворот приняло дело на этот раз. Мыслить последовательно удавалось с трудом.

– Какой брат? – Носов задал вопрос, как ему показалось, наиболее логичный.

– У меня брат один. Артем. Артем Рузанцев.

– И где он сейчас?

– В Одессе, – сказал художник и осекся. – Послушайте, вы что, собираетесь втравить в эту историю моего Темку?! Вообще, что все это значит?!

Успокаивать Рузанцева было бессмысленно. Он, казалось, уже плюнувший на свою судьбу, за брата встал горой. Носов не узнавал в этом штормящем человеке-океане привычного флегматика. Рузанцев объявил о намерении написать жалобы куда только можно и потребовал адвоката.

«Его бы активность в помощь следствию. Сколько крика, топота, размахивания руками, а по делу так ничего и не прозвучало», – думал Саша, покидая следственный изолятор.

* * *

– Разрешите? – спросил Саша, заходя к Атаманову. Майор со скучным видом склонился над бумагами и что-то писал:

– Валяй, – ответил Андрей без всякой надежды услышать что-либо дельное, и он не ошибся.

– Я только что разговаривал с Рузанцевым…

– Погоди ты со своим Рузанцевым, Малкина его дело не интересует. По Щербановой что-нибудь есть?

– Так я ж по Щербановой. Я был у Рузанцева, – опять начал Носов, – и он мне вот что сказал…

Александр на одном дыхании выдал всю информацию, что добыл за последнее время.

– Значит, наш Крендель – брат задержанного художника, – задумчиво произнес Андрей. – Интересный расклад получается.

– Я еще не все рассказал, – продолжил Саша, – Клиновская Кренделя опознала. Это его она видела около квартиры Зимовец.

Последняя фраза Носова произвела впечатление – Андрей даже оторвался от своей писанины.

– У нас есть человек, ходивший следом за Щербановой. Он же – брат Юрия Рузанцева, Артем…

– Не факт, – перебил его Андрей, – этот рисовальщик мог наврать.

– Мог, – согласился Саша. – У нас есть некий фигурант, которого сначала видит Клиновская выходящим из квартиры Зимовец, ориентировочно в момент убийства. Он же следит за Натальей Щербановой.

– Которая является соседкой Клиновской, – добавил майор. – Мир тесен, – он развел руками.

– И что в итоге мы имеем? – спросил сам себя Саша, но Атаманов ему ответил:

– Мы имеем труп, по которому завтра придется отчитываться перед полковником Малкиным.

Взгляд Андрея не предвещал ничего хорошего. Саша понимал, что весь полковничий гнев за нерезультативную работу обрушится на Атаманова как на старшего в группе.

– Хорошо, отправлю запрос в Одессу на Артема Рузанцева, – ровным голосом произнес Андрей. – Допустим, мы его найдем. Как это поможет приблизить раскрытие убийства студентки? У нас какие-нибудь доказательства против этого ходока есть? Показания Шныря, и только. Мало ли зачем тот выслеживал Щербанову, да и выслеживал ли вообще? Скажет, хотел познакомиться, но не решался подойти. Или еще что-нибудь наплетет. Возможно, студентку задушил наш Крендель, тогда становится очевидным, зачем он ее выслеживал. Но непонятен мотив убийства.

– Даже если убийца не он, то, возможно, он окажется ценным свидетелем. Раз он ходил за Натальей, мог видеть что-то, что будет интересно следствию.

– Мысль правильная, – похвалил Атаманов. – Наконец-то стал думать в нужном направлении.

* * *

Одесситы отреагировали оперативно, и уже через день на столе Атаманова лежало факсимильное сообщение с портретом Артема Рузанцева – младшего брата задержанного художника.

– Похожи, – отметил про себя Андрей.

Он снял трубку и пригласил к себе Носова.

– Полюбуйся, – майор протянул Саше полученную корреспонденцию.

– Ну вот, живописец не наврал.

– А ты раньше времени не радуйся, может, ничего это не прояснит – опять окажемся в тупике.

– Андреич, мы на правильном пути, вот увидишь.

– У меня вот какие мысли, – задумчиво произнес майор. – Клиновская для нас важный свидетель. Рядом с ней произошло два убийства, и она опознала Артема Рузанцева. Мы пока не знаем, насколько он причастен к обоим преступлениям и причастен ли вообще. Но есть большая вероятность, что преступник намеревается устранить Снежану.

Саша ошарашенно смотрел на Атаманова.

– Как это намеревается устранить? – только и смог произнести он.

– А вот так. Нашел Клиновскую, уж не знаю, каким образом он это сделал, и готовит убийство. Или уже его совершил.

– Этого не может быть! – У Саши от волнения пересохло в горле. Он с ужасом подумал, что это очень даже может быть. – Андрей Денисович, мы обязаны ее защитить, обязаны! – почти закричал он.

– Ты до сих пор здесь? – спокойно сказал Атаманов. – Кто девушку будет охранять?

* * *

В институт Снежана не пришла. Носов являлся к началу всех пар, но Клиновскую так и не застал. Заручившись обещанием старосты группы, что тот непременно передаст девушке просьбу позвонить в отдел, как только та появится, Саша вернулся восвояси.

В общежитии Снежана не ночевала уже третьи сутки, в институте тоже не появлялась.

«Странная ситуация, – думал Носов, – столько времени девушка отсутствует, и никто не знает, куда она подевалась. Хоть бы сообщила кому о своих планах. В общежитии друзей у нее нет – понятно, посторонним знать о передвижениях незачем, так ведь и никому из сокурсников ничего не сказала. Исчезла по-английски. Ну и где теперь ее искать, спрашивается?»

– А если… – У Саши похолодело внутри. – Если ее уже нет в живых?

Саша не хотел в это верить, но логика ему подсказывала, что такой исход событий вполне вероятен.

За время дежурства в институте оперативник успел перезнакомиться со многими сокурсниками Клиновской. Ребята характеризовали девушку, как «кошку, что бродит сама по себе». Судя по тем же отзывам, у нее есть близкая подруга. Только кто она, подруга эта, и где ее искать?

«А может, не все так плохо, – стал успокаивать себя Саша, – может, живет сейчас у своей подруги, а в институт не ходит потому, что заболела или устроила себе каникулы. Да мало ли по какой причине может отсутствовать студентка на лекциях». Так или иначе, следовало найти Снежану, чтобы обезопасить ее.

* * *

Письменный стол, заваленный папками, под столом – мусорная корзина, в которую со стабильной периодичностью летели смятые листы. За столом, подперев рукой подбородок, сидел Миша Костров. Вторая рука оперативника листала орфографический словарь русского языка.

– Ни черта не найти! – с досадой произнес он и захлопнул книгу.

Еще с утра все разбежались кто куда, и Миша в одиночестве остался воевать с отчетами. Он уже второй час пытался привести бумаги в порядок. Писанину он очень не любил, а еще в школе несложившиеся отношения с грамматикой делали эту работу совсем невыносимой.

На пороге появился Юрасов. Он вихрем пролетел через всю комнату и плюхнулся на банкетку.

– Ребята из тридцать пятого около вокзала облаву на торгашей устроили, – начал он с ходу. – Как обычно, для острастки поймали нескольких, остальные разбежались. Привезли в отделение, составили протокол, стали вещи перетряхивать, и в сумке у одной тетки, знаешь, что обнаружили?

– Неужели динамит? – язвительно произнес Миша.

– У нее нашли абонемент в бассейн на имя Щербановой Н.А.

Пойманной продавщицей оказалась девушка лет семнадцати. Худощавая, с сожженными химической завивкой и перекисью водорода топорщащимися во все стороны волосами, она походила на воробья. Одетая в легкую курточку из тех, что продают ее товарки, девушка дрожала то ли от страха, то ли от холода и кутала руки в рукава.

– А ну, вены покажи! – прикрикнул на нее Антон и закатал ей рукав.

– Вены чистые, – резюмировал он, – я уж подумал, наркоманка. Что тогда руки прячешь?

Девушка молчала, от окрика оперативника она съежилась еще больше.

– Тоха, что ты, в самом деле, совсем девчонку запугал, – заступился за нее Костров. – Тебя как зовут?

Обращаясь к задержанной, он постарался придать своему голосу как можно больше миролюбия.

– Света, – пролепетала та.

– Что же ты, Света, занимаешься несанкционированной торговлей, да еще угораздило тебя развернуть свою лавочку на пути следования кортежа высокопоставленных гостей? – укоризненно произнес Михаил.

– Я… Я в первый раз, мне соседка предложила заработать. Это ее товар. Мне с ней не рассчитаться, если он пропадет.

Костров покосился на большую пластиковую сумку с барахлом, которая одиноко стояла в углу. По закону вещи подлежали конфискации.

– Ты понимаешь, что нарушила закон? Тебе о своей судьбе беспокоиться надо, а не о тряпках, – продолжал стращать Юрасов.

На глазах бедной девушки стали наворачиваться слезы.

– Вот что, голубушка, дела твои плохи, но есть возможность помочь себе самой. Для этого ты должна правдиво отвечать на вопросы, а дальше решим, что с тобой делать.

Светлана в ответ кивнула. Весь ее вид выражал готовность сотрудничать: она подняла голову и внимательно стала слушать оперативников.

– Света, – сказал Костров, – нас интересует, откуда у тебя эта вещь?

Он положил перед ней абонемент в бассейн.

– Ромка принес, мой брат, – выпалила девушка.

– Молодец, – похвалил Антон, – когда принес?

– На позапрошлой неделе, в четверг.

– Теперь скажи, где можно найти твоего Ромку?

– Он грузчиком работает на Правобережном рынке. Четыре часа с утра и четыре вечером. Сейчас должен быть дома, до шестнадцати у него перерыв.

* * *

Света не соврала, ее брат действительно оказался дома. Он уже пообедал и устроился отдыхать перед телевизором. Домочадцы в это время обычно в квартире не появлялись, и Роман наслаждался одиночеством.

Гостей он отнюдь не ждал, поэтому, когда позвонили в дверь, с большой неохотой покинул диван и побрел открывать.

Особо не удивившись визиту представителей закона, Рома пригласил их пройти.

Костров с Юрасовым топтались в узкой хрущевской прихожей, но проходить в глубь квартиры не собирались.

– Чем могу быть полезен? – На лице молодого человека появилась гримаса, изображающая улыбку.

– Где вы это взяли? – прямо спросил Миша.

Роман отлично помнил, откуда у него абонемент на имя Щербановой, и сразу ответил:

– Купил.

– И где? В кассе спорткомплекса?

– Нет, с рук взял. Один знакомый предложил за двести рублей. Цена бросовая, вот я и решил сестре подарок сделать.

– Имя, адрес знакомого.

– Где живет, не знаю, фамилию тоже не спрашивал. Он на рынке около ларьков часто трется, его все Ларчиком кличут.

– Собирайся, – скомандовал Юрасов.

– Куда?

– Ларчика пойдем искать.

* * *

У Иллариона Веденского настроение скверным было с утра. Он еще вчера промотал остатки срубленного по легкой куша и теперь усиленно думал, где раздобыть на дозу.

Ему повезло на Василича – хозяина трех продуктовых ларьков. Сегодня его дворник не вышел на работу, и около торговых точек образовались горки отходов.

– Вот он! – показал рукой Рома в сторону худого молодца в потертых джинсах и сильно поношенной куртке.

Лохматый парень со впалыми щеками стоял у палатки и грузил на телегу картонные коробки.

– Ларчик! – окликнул его Юрасов. – Иди сюда, дело есть.

Илларион оглянулся: звавший был ему незнаком, но все же решил подойти.

«Типичный нарик», – определил Миша и вслух произнес:

– Что, брат, халтуру ищешь? Пойдем потолкуем.

В тот же момент Антон надел на руки изумленному Ларчику наручники.

* * *

– Рассказывай, герой, о своих подвигах, – вполне миролюбиво начал Юрасов.

Илларион, похоже, до сих пор не осознал, где он находится. В ответ он испуганно заморгал бесцветными глазами.

– Ну, что молчим? – начал раззадориваться Антон. – Будем сознаваться или ты собрался время тянуть? Учти, мы нервные, наше терпение может скоро закончиться.

– В чем сознаваться? – выдавил из себя нарик.

– Вот только давай без этого: не знаю, не помню, я не при делах. Грохнул тетку в подъезде и карточку у нее забрал. – Антон перешел на крик.

Он бросил на стол перед Ларчиком абонемент в бассейн.

– Это откуда у тебя?

– Я не хотел, я не убивал! Это все Иржик!

К Веденскому вдруг вернулась память. Он затрясся и закрыл ладонями лицо.

Оперативники переглянулись. Определенно, сегодня их день. Юрасов упомянул убийство Щербановой для того, чтобы припугнуть задержанного. На такую удачу сыщики не рассчитывали.