Текст книги "Рассказы"

Автор книги: Альфред Хейдок

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 9 страниц)

Саша возвращался из длительной и утомительной командировки. Гудение двигателей убаюкивало его, но он не заснул. Очень хотелось скорее добраться до дому, шагнуть в свою комнату и увидеть знакомые вещи: свой письменный стол, портреты, мольберт с натянутым полотном, приготовленным для Матери Мира, как он назовет свою картину, полочку на стене с расположенными на ней предметами народного творчества – берестовым туеском, темным глиняным кувшином и набором деревянных ложек хохломской росписи. Милые вещицы – они напоминали ему о детстве в деревенском домике, где он слушал голоса ветров.

Лететь предстояло часа полтора. По установившейся привычке старался по возможности дольше не смотреть на часы: так приятно увидеть, что лететь уже осталось самую малость, а если часто на них поглядывать, то покажется, что время застряло на одном месте…

В иллюминаторе показались ночные огни его города. Саша прикинул в уме, что, пока самолет приземлится, пока он доберется из аэропорта домой, магазины уже будут закрыты, столовые тоже, но в холодильнике должен быть кусок сыра. Он вскипятит чай, а кусочек хлеба займет у соседей.

Шасси самолета коснулись взлетной полосы. Самолет подрулил к аэропорту. Так как Саша у самой двери, то он и двинулся первым к выходу. Рюкзак он нашел на том же месте, где оставил. Автобуса не было. Пришлось долго ждать. Он добрался до дома гораздо позднее, чем ожидал: соседи уже все спали. Он забыл про кусок сыра, про чай, ему хотелось только спать. И спал он в ту ночь крепко и долго. Потом с огромным аппетитом завтракал. Решив разгрузить рюкзак, он развязал его и сразу отпрянул – оттуда на него глядели чужие, незнакомые ему вещи: рюкзак был подменен. А ведь в нем были письма, адресованные в пространство его возлюбленной…

Саша ничего не успел предпринять по розыску своего рюкзака, так как весь день был занят в институте, отчитывался в бухгалтерии и т. п. Вечером, когда он вернулся домой, у дверей позвонили. Впустив посетителя, Саша вспомнил, что видел его среди пассажиров в самолете. Старик был взволнован и без всяких объяснений двинулся в комнату. Там он увидел лежащий на полу раскрытый рюкзак и радостно воскликнул.

– А, вот он! – и, обернувшись к Саше, добавил: – А вы, сударь, подменили мой вещевой мешок. Ваш лежит у меня, но за ним приходите сами, так как я инвалид Отечественной войны, имею ранения и награды. Хорошо, что мы нашли ваш адрес.

– А как вам это удалось?

– Я бы не нашел. Это все Стрекоза, – так я называю свою племянницу Лену. Она разбирала ваш вещевой мешок и там нашла ваш адрес. Вот я и пришел.

Оказалось, что старик живет на дальнем конце города. Саша вызвал такси и поехал с ним сам. Комната старого воина была увешена фотографиями однополчан и каких-то немолодых женщин, а поодаль, на столике, в рамочке, стояла фотография красивой девушки. Сперва он не поверил своим глазам, но сомнений не было – это была его Солнечная Радость. Дрогнувшим голосом спросил.

– Это кто?

– А это и есть Стрекоза, – ответил старик, – она у матери живет, навещает меня изредка, порядок наводит.

Под предлогом, что хочет послать Стрекозе коробку шоколада в награду за оказанную услугу Саша выпытал у старика ее адрес и имя. Крайне взволнованный, он помчался домой, и тут его ожидал еще один сюрприз: в рюкзаке, где он первым делом отыскал свои письма, он нашел приложенный к ним листок, на котором было написано:

«Я бесконечно благодарна тому, кто написал эти письма. Я их прочла в надежде отыскать адрес, чтобы возвратить рюкзак, простите меня. Они открыли мне, что есть еще на свете романтики, мечтатели, способные на сильные возвышенные чувства… Я так разочаровалась в жизни, у меня создалось впечатление, что у всех окружающих меня мужчин под внешней благовидностью скрываются «мышиные жеребчики» Федора Достоевского. Ваши письма доказали, что это не ток, они вернули мне то, что я потеряла, – веру в человека. Сердечное вам за это спасибо! Я начинаю по-другому смотреть на мир. От всей души желаю вам, чтобы та, к которой обращены ваши чистые и трогательные мечты, явилась. Нет надобности подписывать мое имя».

Шестое письмо Александра Николаева.

«Леночка, дорогая!

Ты пожелала, чтобы мне явилась та, к которой обращены мои мечты, которую в муках призываю. И это свершилось – она явилась. Она – это ты, моя любимая! Никаких сомнений в этом! Я тебя узнал на той фотографии, что стоит на столе у твоего дяди. Тысячу раз благодарен Провидению за случившееся с нашими рюкзаками. Поэтому мы должны встретиться с тобой, как можно скорее. Я так счастлив! Назначь свидание или я приеду к тебе.

Твой бесконечно обрадованный, любящий Саша (надеюсь, ты не будешь меня называть Николаев)».

В институте в обеденный перерыв, когда Саша доедал последний бутерброд, его вызвали к телефону. Молодой женский голос с приятным тембром произнес:

– А-а, это вы, Николаев! Значит – Саша! Я – Лена. Получила ваше письмо. Была ошеломлена. Не ошибка ли это с вашей стороны? Конечно, выяснить это может только свидание. Приходите сегодня в 7 часов вечера к фонтану на площади. Но как я вас узнаю?

– Я прихвачу газету и буду время от времени обмахиваться.

– Договорились.

И на другом конце провода решительно положили трубку.

– Ну, решительная девка! – пронеслось в голове Саши.

Он с нетерпением ждал вечера, точно высчитал время: сколько минут проведет у парикмахера, сколько потратит на легкий ужин дома, сколько на дорогу… Порадовался, что вчера принесли из химчистки его лучший костюм…

По дороге к месту свидания почти не видел окружающего, вернее, не замечал. Мысли его были впереди, там, у фонтана. Волновался и ругал себя за то, что волнуется. Смешно – мужчине 25 лет и до сих пор ни одного романа с женщиной. Пуританин, чистоплюй – назвали бы его «плазмодии».

Несмотря на точный расчет, он все же прибыл на условленное место значительно раньше.

– Хорошо, Лена увидит, как я внимателен к ней, – решил он и сел на скамейку.

Он всматривался во всех издали приближающихся женщин, стараясь отгадать, которая из них будет Лена. Но в потоке прохожих не было никого похожего на его Солнечную Радость, шли какие-то старушки с хозяйственными сумками, озабоченно спешащие мужчины с портфелями и без них, длинноволосый юноша сопровождал девушку, коротко подстриженную, в брючках – их одеяния так мало отличались друг от друга, что на расстоянии нескольких шагов юношу принимали за девушку, и наоборот. Шел пьяница, прилагающий огромные усилия, чтобы держаться ровно и следовать по прямой линии. Какие-то парни с нездоровым цветом лица – наркоманы… Но вот вдали показалась стройная фигура одиноко идущей девушки. Возможно – она. Фигура отделилась от потока прохожих на тротуаре и направилась к фонтану. Саша так и впился в нее глазами. Голубые брючки обтягивают немного полноватую линию бедер. Белая кофточка с алыми оторочками покрывает стан и довольно высокий бюст. В руках держит зонт таким образом, что не видно ее лица. Встать ли? Пойти ли ей навстречу? Наверное, от меня лицо закрывает, хочет первая посмотреть, что я собой представляю.

Фигура, между тем, уже прошла мимо сидящего на скамейке Саши и, по-прежнему закрываясь зонтом, стала прохаживаться вокруг фонтана. Саша спохватился, что он для опознания должен обмахиваться газетой, и обнаружил, что именно этот пункт свидания был забыт им – газеты у него не было. В этот момент девушка опустила зонт, и Саша увидел крашенную перекисью блондинку, в которой не было ничего похожего на Солнечную Радость.

– Не скажете ли который час? – произнесла девушка и устремила взор, который Саша затруднился бы описать, но значение которого понял – перед ним стоял «уличный ангел». Он сухо объявил время, девушка надула губки и неторопливо зашагала к тротуару… Стали появляться другие любители посидеть около фонтана. Пришел пожилой мужчина с овчаркой на поводке, две старушки с вязаньем, пара молодых супругов, толкающих перед собой детскую коляску с первенцем – и никого похожего на ту, которую он ждал. Саша продежурил у фонтана лишних полчаса и пошел домой, недоумевающий и раздосадованный.

На другой день перед уходом с работы его опять вызвали к телефону. Нежный женский голос ворковал в трубке.

– Это вы, Саша? Я очень виновата перед вами, что не пришла к фонтану. Уж вы простите меня! – в голосе девушки Саша прочел столько искреннего раскаяния, что сразу размяк.

– Всякое бывает. Понимаю и прощаю.

– Я знала, что вы простите, вы добрый, даже не спросили, какая была причина. Но если скажу причину – вы не рассердитесь?

– Даю слово, что нет.

– Я побоялась прийти – вдруг вы окажетесь не таким, как я представляла рыцаря мечты! Последовало бы тяжелое объяснение. Я наблюдала за вами в бинокль из окна квартиры напротив. Там живет моя подруга.

Саша ошарашенно молчал, а потом с чуть заметным раздражением спросил:

– Ну и как вы нашли меня? Разочаровал я вас?

– Нет. Но вы уже сердитесь на меня, не надо. Я искуплю свою вину – увидите! Приглашаю вас на новое свидание. Вы бывали в селе Демичево?

– Бывал не раз.

– Там живет моя тетка. Ее домик первый на косогоре у въезда в село. Село внизу, а домик на косогоре один – ошибиться нельзя. Приезжайте туда в пятницу после работы. Я вас встречу, и мы прогостим у тетки до понедельника. Идет?

– Идет! – ответил Саша и хотел еще добавить, что надеется, что на этот раз его не подведут, но голос на другом конце провода перебил его:

– Не сомневайтесь! Все будет на высшем уровне.

Вера в приметы подвергается всеобщему осмеянию. Смеются даже те, кто в глубине души верит в них, так как такое осмеяние принято считать хорошим тоном. А разве уж так нелепа и невежественна эта вера? Если в основе всего сущего лежит некое единство, из которого все произошло, то все те многообразные части, которые произошли из этого единства, должны питать друг к другу некое благорасположение, склонность к взаимопомощи в зависимости от способностей, которые у одних могут быть больше, а у других меньше. И почему бы последним не стремиться предупреждать о будущем своих менее способных братьев.

Хорошо, что Саша не был в числе верующих в приметы, последние испортили бы ему настроение в пятницу вечером, когда он, опять взволнованный предстоящей встречей с Солнечной Радостью, готовился к поездке в Демичево.

А приметы, если можно таковыми считать мелкие неудачи, прямо-таки сыпались…

При выходе из дома перед самыми его ногами прошмыгнула черная кошка. Саша вспомнил об этой примете, предвещавшей неудачу, но тут же отогнал ее как нелепость. Рейсовый автобус в Демичево пришел на стоянку, где ожидал Саша, переполненный горожанами, спешащими на свои огороды и дачи, – нечего было и пытаться в него попасть. Притом рейс был последним в тот вечер.

– Эх, надо было садиться на автовокзале, а не на остановке! – мудро помыслил он и бросился в автопарк, заказывать такси, но там все машины оказались в разгоне. Расстроенный, размышляя о том, что предпринять и какие силы стараются помешать его встрече, – он стоял у въезда в автопарк, когда его окликнули и перед ним остановилась машина.

– Николаев, куда собрался? Если по дороге, подвезу! – за рулем сидел и, улыбаясь, смотрел на Сашу один папаша из «клуба плазмодиевых». Машина была полна его ребятишками, но одно место еще оставалось.

– Мне в Демичево, – сказал обрадованный Саша.

– Жаль, – покрутил головой папаша. – Я еду в Акутиху к теще, это в пяти верстах, не доезжая Демичева. Жена уже там. Хочешь подвезу?

Саша подсел к нему, невольно подумав, как мудра поговорка: «Для милого дружка – семь верст не околица».

Когда папаша высадил Сашу в Акутихе, с запада надвигалась туча. Поднялся ветер. Саша храбро зашагал вперед. Дождь настиг его в сосновом бору. Закачались, зашумели верхушки сосен, и на лицо упали первые тяжелые капли налетевшего шквала. Напрасно Саша искал укрытия под деревьями, редкая хвоя сосен мало защищала от дождя, перешедшего в ливень. С дороги донесся шум проезжающего грузовика. Саша выскочил на дорогу с поднятой рукой, и шофер без лишних вопросов распахнул перед ним дверцу кабины, оказалось, что водитель сам из Демичева возвращается домой.

– А вы в Демичево к кому? – обратился шофер к Саше. Тот оказался в довольно глупом положении: он не знал ни имени, ни фамилии тетки своей возлюбленной и пытался отделаться от вопроса описанием одинокого домика при спуске с горы в село.

– А, знаю! – воскликнул шофер. – Это Свистуниха! Это ее дом. Стало быть, вы едете к ней. Вчера к ней из города приехала племянница, – при этом шофер как-то особенно пристально посмотрел на Сашу и замолчал.

Быстро налетевший дождь так же быстро перестал. Снова засияло вечернее солнце, заблистали капли на деревьях. Светло и как-то празднично стало на омытой земле и на душе Саши. Машина остановилась у калитки палисадника, за которым, сверкая в лучах заходящего солнца, стоял уютный домик. С крыльца, по ступенькам сбежала девушка и быстрыми шагами направилась к калитке… да, он сразу узнал ее. Солнечная Радость шла ему навстречу.

До тех пор пока Саша не увидел быстро приближающуюся к нему девушку дорожные злоключения, дожди, разговоры с шоферами, настолько отвлекали его мысли от предстоящей встречи, что он не успел толком подумать, как себя вести. И теперь, когда живое воплощение его грез находилось всего в нескольких шагах, он мучительно ломал голову – следует ли ему просто броситься навстречу и молча заключить в объятия, что было проще всего… Но она ведь еще не сказала своего решающего, последнего слова… Так лучше снять шляпу, изящно поклониться и произнести какое-то приветствие…

К счастью, девушка облегчила его положение, мгновенно засыпав его ласковыми восклицаниями:

– Бедный! Попал под дождь! Ждала вас раньше. Что, не было транспорта?.. Шли пешком, и плащ у вас весь мокрый – скорее в комнату.

Теплая, ласковая рука взяла его за руку и повела в дом, как давно знакомого, старого, желанного друга. Эти же ласковые руки сняли с него мокрый плащ и шляпу и затем подвели к накрытому белой скатертью столу с холодным ужином. В двух глиняных кувшинчиках, меж веточек пихты, расположенных по краям, красовались красные и белые цветы.

Среди тарелочек с маслом, сыром, грибочками поблескивал никелированный кофейник и приковывал взор совершенно черный молочный кувшин. Скованность Саши исчезла. В легком, шутливом тоне стал рассказывать, какие затруднения ему пришлось преодолеть по дороге сюда, рассказал о кошке, перебежавшей дорогу. Елена подкладывала ему вкусные пирожки и подливала кофе. Оба они смеялись, но в то же время Саша осознавал, что оба они говорят не о том, о чем хотелось говорить, и играют какую-то навязанную самим себе роль. Надо же было сказать ей о самом главном – о том, что он нашел в ней свою грезу, что он счастлив и ждет ее согласия разделить с ним ту волшебную смесь радостей и печалей, падений и взлетов, надежд и разочарований и вечного зова вперед – в неизвестную даль, имя которой – ЖИЗНЬ.

Но невысказанными остались слова. Был момент, когда, он, приняв от Елены чашку кофе, перехватил ее руку и поцеловал ладонь. Она ничего не сказала, тихо улыбнулась, потрепала этой ладонью по его щеке, провела по волосам.

Взявшись за руки, они вышли в палисадник перед домом. Ночь уже развернула звездный покров, стала укутывать поля и леса, и дальние холмы, и протекающую под горой речку в нежную дымку синих сумерек. Благоухала клумба белоцветного табака и ночных фиалок. Если чувства имеют цвет и запах, то так может благоухать лишь нежная зарождающаяся страсть. Другое дело – жасмин. Кусты его по обе стороны калитки, усыпанные белыми цветами, источали зов, полный томления.

Черный шелк, туго облегающий бедра Елены, сильнее оттенял белизну открытых рук, шеи и лица, обрамленного волнами пышных темно-каштановых волос. И о красной горячей крови, полной огня жизни, говорила алая роза на поясе Елены.

Под горой в деревне заиграла гармонь и тут же замолкла. Прогудел в небе самолет, и опять тишина – тишина до звона в ушах. Какую-то наполненность стал ощущать Саша, как-будто неведомая сила вливалась в него.

Они глянули друг на друга и поняли, как хороши и красивы они в этот миг; как прекрасно звездное небо, земля и цветы, аромат, и то невыразимое чувство, охватившее их обоих, как и то, что этот миг необратим, никогда не повторится. Стоя, они обнялись. Затем он поднял ее на руки и бережно понес в дом. Он нес ее, как нес бы драгоценный сосуд с волшебным напитком, и неся отпил…

Она показалась ему легкой, как облачко, тяжести которого не чувствует весенний ветер… Потом звездное небо как бы потемнело в его глазах – он видел только лицо Елены, томное и покорное. На миг он остановился, как пьяница перед тем, как залпом выпить огненную влагу, – ему хотелось полнее осознать, прочувствовать миг, когда держишь в руках пойманную синюю птицу, голубую мечту. Да, он любил ее страстно, исступленно. Это она, которой он писал письма, смутно догадываясь о ее существовании…

Тихий ангел отделился от стены домика, где он стоял незамеченным и, закрыв за Сашей дверь, стал у нее на страже.

Внизу, в деревне под горой, опять заиграла гармонь, и два голоса, мужской и женский, запели:

 
«Сердце к сердцу любовь влечет,
А Волга знает, куда течет…»
 

Волга, конечно, – река жизни. Плавно и величественно катит она свои бездонные воды из неописуемого начала в неописуемую Беспредельность. Она синяя, как сине отраженное в ней небо, – она без конца и края… Нет силы, способной остановить ее, ибо она сама есть сила сил, порожденная осью Мира – Любовью. Сладки ее воды, но могут быть и горькими и обжигать уста пьющего.

Крепко спал Саша. Ласковое прикосновение разбудило его – кто-то нежно ворошил его волосы. Он поймал эту руку и стал целовать пальцы Елены. Аромат только что сваренного кофе приятно щекотал ноздри. Надо было вставать. Елена в цветастом пеньюаре, который удивительно гармонировал с волнами ее каштановых волос, подкладывала ему бутерброды и маленькие пирожки с груздями. Елена выглядела прелестно, казалось, проведенная с ним ночь сделала ее еще краше, женственнее. Хотя разговор за завтраком сопровождался легким смехом и ласковыми прикосновениями, Саша не мог не заметить в ней некоторой озабоченности. Она то и дело поглядывала на часы. Иногда внезапно замолкала и вопрошающе смотрела на Сашу.

Но Саша попросту не хотел придавать этому значения – он был счастлив. Только, когда до него донесся резкий сигнал, каким обычно шоферы такси извещают о своем прибытии, он удивленно поднял брови и уставился на Елену.

– Это такси, – сказала Елена, – я заказала его к сегодняшнему утру. Я пойду и скажу, чтобы таксист подождал, и все тебе объясню, – при этих словах Саша заметил, что лицо ее стало каким-то каменно-спокойным.

– Нам предстоит очень серьезный разговор, – сказала она, вернувшись. Мне очень жаль, что я должна причинить тебе боль, но это неизбежно так лучше.

Смутная тревога как рябь, набежавшая на зеркальную поверхность озера, всколыхнула безмятежность Сашиного счастья.

– Уж не собираешься ли ты делать мне какое – то страшное признание? – спросил он с невеселым смехом. – Оно, может, окажется нестоящим выеденного яйца, вроде того, что ты в седьмом классе целовалась с мальчишками.

– Хуже, – ответила она с тем же каменным спокойствием. – Я та, кого принято называть падшей женщиной.

Она хотела продолжать, но Саша перебил ее, страстно заговорив.

– Леночка, дорогая! Ты найдешь во мне полное понимание! Ты, надо полагать, стала жертвой старого опытного сластолюбца. Он прельстился твоею юной красотой. Ведь ты была красивым распускающимся цветком! А он – старый сатир! Может быть, не обошлось и без моментов спаивания вином и последующего насилия.

– Сашенька, не старайся делать из меня Настасью Филипповну из «Идиота» Федора Достоевского. Все было гораздо хуже и проще. Я родилась с повышенной чувственностью. Жуткое любопытство влекло меня к мужчинам. Я сама предложила себя пожилому человеку – мужчине, который с радостью ухватился за мое предложение. Я получила боль и никакой радости. Но лед был сломан, и потом пошло… Ты был счастлив со мной эту ночь. Ты осыпал меня поцелуями и истратил на меня весь запас ласковых имен. Признался, что я дала тебе блаженство, которого ты никогда не испытывал. Так знай – это были плоды моего большого опыта в любовных делах.

Она замолкла. Как холодное дыхание в лицо из темного погреба, открытого в жаркий день, слова Елены всколыхнули его сознание, и он сразу понял, что уже произошел взрыв и разрушена мечта, и, что самое ужасное, – это необратимо. Наступило молчание. На экране его сознания замелькали клочья разорванной мечты. Они кружились, падали и снова взлетали в вихре охвативших его чувств. Да, это была боль, сильная, непроходящая. Чем ее лечить? Оттолкнуть эту женщину? Но он ее любил – останется страшная пустота. Не вынесет он этой пустоты… А, может быть, броситься на нее, зажать в объятиях, зацеловать, истощить лаской и тем как бы закричать всем тем, кто владел ею раньше: она моя, целиком и без остатка, и никому больше ее не отдам… Смотрите, жалейте, что упустили, – она лучше, чем вы думали, подлые самцы! У нее есть душа, которая тоскует по истинной любви. Своим признанием она осудила свое падение и тем поднялась над миллионами других, без зазрения совести продолжающих блуд…

Вновь зазвучавший голос Елены оборвал вихрь его мыслей.

– Я еще не успела рассказать тебе одной детали: в своих письмах к неизвестной, любимой тобою женщине, ты, жалуясь на окружающую грязь нравов, описываешь, как сослуживцы приглашали тебя на оргию, рекомендуя тебе некую Наездницу, как самую опытную. Так вот, эта Наездница – я.

Пока она говорила, странная перемена произошла в душе Саши. Там все горело, сгорая дотла. Из бездны прошлого вставали образы, отдельные сцены, они сгорали на пламени той любви, которой был переполнен.

Елена замолкла, по-прежнему храня спокойное выражение лица. Но что может быть громче молчания, когда сердце напряжено до предела?

Саша закрыл глаза. Вместо одной ему представились две Елены. Одна пышногрудая, с сильно выпуклыми округлыми формами и глазами опьяненной вакханки, другая – воздушная, изящная, со светящимся лицом, с каким слушают «Неоконченную» симфонию Шуберта и «Травиату» Верди. Испытал ли он отвращение к одной из них? Он мог поклясться, что нет! Та, вторая, лучезарная зародилась и выросла из первой. Как бы ни был прекрасен цветок, корни его покоятся в грязной смеси земли и воды, без них не было бы цветка… Не отвращение, а боль, щемящая, тянущая, ненасытная боль, постоянно подталкивающая его утвердить свое право владения телом Елены – право, безвозвратно нарушенное в самом начале… Может быть, это была жалость, побочная сестра любви…

Он не мог ее объяснить, но чувствовал, что она всегда будет присутствовать, может быть, даже как острая приправа… Ох, как было бы хорошо, если бы он мог драться за нее. Наносить удары по челюстям «плазмодиевых». И тут же понял, что это ни к чему, что «плазмодии» только рабы грозной силы, которая губит и толкает в бездну, если ее не укротить, а покоренная, она возносит на недосягаемые высоты.

Голос Елены, по-прежнему спокойный, оборвал вихрь его мятущихся мыслей.

– Вот тут, – она протянула ему конверт, я описала без утайки свои похождения. Прочти и решай, выдержит ли твой идеал такую тяжесть.

Молча, повертев конверт в руках, Саша вынул зажигалку и щелкнул ею. Угол конверта загорелся неохотно, но потом пламя уверенно поползло вверх.

– Значит… сжигаешь… Это великодушно, – медленно произнесла Елена.

– Да, сжигаю твое прошлое, – так же медленно, почти торжественно ответил Саша.

– Нет, – сказала она, – прошлого невозможно сжечь. Ты сжигаешь только мои признания. Прошлое живет в настоящем: оно живет в своих последствиях. Я опустошена. Из тех, кто меня обнимал, я никого не любила. Я могу только играть в любовь – это приятно, тем более что ты мне нравишься. Я свеча погасшая… Твои письма к неизвестной растрогали меня… Но я не хочу обманывать тебя. Ложь все равно обнаружилась бы впоследствии. Поэтому я заказала такси к этому часу. После такой жгучей приправы, какую я добавила к твоей любви, ты вправе встать и уехать, и никто не будет в обиде.

Но Саша не хотел сдаваться, он надеялся отыскать в поведении Елены какую-нибудь брешь – деталь, которая могла бы служить оправданием для нее.

– Ты меня лучше поймешь, если я тебе расскажу вот что. В ранней юности меня поразил один эпизод из романа Райдера Хагарда. Индейская принцесса влюбляется в пленного англичанина и, когда жрецы приговаривают этого пленника к смерти через заклание его в качестве жертвы богу Солнца и кладут пленника на каменный алтарь, чтобы нанести удар жертвенным ножом, принцесса ложится на жертвенный камень, чтобы разделить смерть с любимым, хотя последний даже не знал, что принцесса его полюбила. И вот с тех пор, как я прочитал это произведение английского классика, я возмечтал о такой любви. Я видел ублажающих друг друга супругов, имеющих интрижки на стороне. Я видел, как жирная, вскормленная на богатстве и роскоши любовь исчезала, как дым на ветру, при первом дуновении неблагополучия. А вернее было бы сказать, что ее там никогда не было. А мне нужна она – настоящая. Такая, чтобы, взявшись за руки, расхохотаться в лицо несчастью, чтоб беды и нападки нас не разъединяли, но еще теснее сбивали в одно, чтоб любовь нам давала силу, радость, а не отнимала!

– Можешь не договаривать, – тихо перебила его Елена. – Все ясно. Но зачем тебе свеча, которая не горит? Машина ждет…

– Не так просто, Леночка! – страстно воскликнул Саша и схватил руку Елены. – Если бы я меньше любил тебя – все было бы очень просто! Ты мне нужна вся, целиком, без остатка – с телом и душой. И если ты мне можешь дать только тело, я встану и уйду. Одного только тела мне недостаточно. И проще простого тут было бы встать и уйти от тебя навсегда. Может, поблагодарить тебя за приятно проведенную ночь. Но я долгие годы мечтал о тебе… Еще не зная тебя, писал тебе письма. И когда нашел тебя изъязвленную – прости меня за это слово, – это не умалило моей любви к тебе: к ней прибавилась боль, и от этого она стала еще сильнее…

Но меня страшит другое: если мы соединимся – во что превратится жизнь в будущем? Вообрази – я буду идеальным мужем, старающимся угадать все твои желания, нежным, ласковым. Но при отсутствии любви с твоей стороны со временем мои ласки покажутся тебе пресными, однообразными, и тебе захочется перемены, встряски… Придет сперва трусливая, а потом уже наглая измена. Мне будет для домашнего удобства отведена роль постельного товарища или грелки, которую в осеннюю ночь кладут под одеяло к холодным ногам. Я на это не пойду. Не хочу загубить свою мечту о любви и поэтому уйду от тебя, оставив себе право вернуться, когда ты, всеми покинутая, одинокая, может быть, больная и одряхлевшая, больше, чем когда-либо будешь нуждаться в помощи и утешении. Когда это будет – не знаю. Но я приду! А теперь – прощай! – И он порывисто встал. Саша отыскал свой плащ и шляпу, нагнулся к Елене, поцеловал ей руку и еще раз тихо произнес: «Прощай».

– Прощай, – так же тихо сказала ему Елена.

Саша вышел, раздался шум отъезжающей машины.

Елена вздрогнула, хотела, было, сделать какое-то движение, но осталась сидеть в каменном спокойствии.

В комнате замелькали черные крылья бабочки грусти, безмолвной свидетельницы расставаний.

Когда жизнь хлещет тебя по обеим щекам, когда мечты твои рушатся, не ищи утешения в бутылке вина, как ищут слабаки. Утешение найдешь в труде – труд твой спаситель. Твори! Так учил когда-то Сашу много повидавший на своем веку старый товарищ. И Саша, возвратившись домой, с головой ушел в труд. Подогнал запущенную работу в институте, делал покупки, вел свое холостяцкое хозяйство, рылся в книгах у букинистов, а по вечерам писал свою задуманную картину. Последнее больше всего помогало ему избавляться от воспоминаний о пережитом в домике у Елены. Но иногда занесенная с кистью рука останавливалась, повисала в воздухе, в эти мгновения суровый горный кряж, который он писал, заволакивало туманом, в котором вырисовывались обнаженные руки, грудь Елены, ее смеющийся полураскрытый рот… Он стряхивал с себя наваждение, снова принимался писать, мурлыкал песенку. А в общем было трудно…

Но было нечто, что поддерживало его, вера в силу любви искренней, сильной и самоотверженной. Любви, с которой за любимым идут в ссылку и на каторгу. Он верил, что такая любовь, как пламя, охватившее дом, зажжет любое сердце, если оно не разложилось совсем. День за днем, как огненные цветы, напитанные сердечным чувством, его мысли будут лететь к той, которая на миг раздвинула завесу и показала ему, какой чудесной могла бы быть их жизнь, а потом предложила или уйти, или довольствоваться тепленьким сожительством…

А между тем наступила осень. Зарядили холодные, долго моросящие дожди. Последние астры на клумбах убило морозом. С улиц и парков, с зеленых лужаек жизнь переместилась в отапливаемые квартиры.

В один из таких вечеров, поужинав, Саша и принялся было за кисть, как раздался дверной звонок.

Он открыл дверь – в коридоре стояла темная фигура, с плаща стекала вода. Фигура шагнула в комнату и откинула капюшон – Елена. Бледное, спокойное ее лицо с горящими глазами похудело, но, казалось, стало еще красивее. Саша молча, бережно снял с нее плащ и усадил в кресло. На ней было то же черное шелковое платье, что в ту памятную ночь в домике. Отсутствовала только роза у пояса.

– Саша, – тихо заговорила она, – я пришла сказать тебе, что… нет, так нельзя начинать, – ты не поймешь… Со мной произошло что-то странное. Не смотри на меня так удивленно, не бойся – я не сошла с ума. В конце концов, все это так просто, даже естественно. Но лучше начну с самого начала. Когда ты уехал в то памятное утро, вскоре пришла моя тетя, та самая, которая предоставила мне свой дом на одни сутки для встречи с женихом. Я ей сказала, что ты мой жених, иначе она нас не пустила бы на порог. Когда тетя увидела меня одну, спросила, где же жених? Я сказала, что мы поссорились, и ты уехал. Тетушка начала упрекать меня. Оказывается, она подкараулила твой приезд, и ты ей очень понравился. «Дура, – говорит, – упустила такого парня!» Следующим автобусом я вернулась в город. Перед тем, как выйти из домика, увидела на столе твою зажигалку и прихватила ее. Когда я, вернувшись в свою городскую квартиру, приняла ванну, сварила себе кофе и расположилась на отдых, я не почувствовала прежнего уюта. Все вещи были на своих местах, по-прежнему умиленно глядели на меня с полочки стеклянными глазами мохнатые собачки, которые мне всегда нравились, но чего-то не хватало. На душе росла смутная тревога. Она переросла в сознание, что где-то допущена ошибка. Так и не разобравшись, в чем суть моего состояния, легла спать и спала крепко. Но утром, встав с постели, я ясно сознавала – мне не хватало тебя…