Текст книги "Волшебник Линна: Романы"

Автор книги: Альфред Элтон Ван Вогт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 36 (всего у книги 37 страниц)

26

Кэкстон глянул на имя в книге регистраций города Кисслинга: Магольсон. Дэниель Магольсон. Через некоторое время он оторвал взгляд от страницы и подумал о том, как неоригинальны люди. Магольсон, вероятно, пользовался этим именем во всех периодах времени, куда он отправлялся, по-видимому, полагаясь на то, что за ним никто не последует, или никто его никогда не выследит.

Да и кто мог следовать за ним? Остальные обитатели Дворца Бессмертия! Да, конечно. Но они были малочисленны. И Обладатели, очевидно, полагали, что использование одного имени упрощает дело: это, несомненно, предотвращало путаницу. Если вы всегда были Дэниелем Магольсоном, тогда вы никогда не начнете вдруг удивляться, кто вы теперь. Где бы это «теперь» не произошло.

Что беспокоило Кэкстона, так это то, что это походило на конец следа. Как он это представлял себе, какой-то Обладатель времени вел какое-то дело в Кисслинге. Находясь там, он продал Квик-Фото кинопроектор, который – довольно давно – и положил начало этому сумасшедшему поиску. А затем вышел из этого дела и сделал вид, что перебрался – куда? На Западное побережье: так было установлено по его предыдущим запросам.

Даже тогда, вспомнил Кэкстон, этот шаг казался неясным. Выйдя на улицу города, Кэкстон вспомнил также и то, что он уже слышал имя этого человека во время того запроса; только тогда это казалось неважным, и имя выскользнуло из его головы; было столько имен, столько людей, которых он встречал в свою бытность торговым агентом. В его воспоминаниях это походило на одно большое размытое пятно из «никого».

Тем не менее, потому что он был упрям и отказывался делать предложения, он отправился на почту и спросил о пересылочном адресе Магольсона. Человек, подошедший к стойке, отошел куда-то от окошечка и, наконец, подошел с карточкой.

– Да, – сказал он, – мы храним их некоторое время.

– Он объяснил. – Просто в таких небольших местах мы более услужливы.

Этот лысый человек был никем для Кэкстона, и он когда-нибудь умрет без выбора жить вечно; несомненно, даже без мысли об этом. Но когда Кэкстон протянул руку, что бы взять карточку, тот одернул руку и сказал:

– Простите, я не могу вам это показать. Не положено. Что я могу сделать, так это принять письмо, которое вы напишите и переслать его. Захочет ли мистер Магольсон ответить вам – это его дело, – он виновато улыбнулся.

– Минуточку, – сказал Кэкстон, – не уходите.

Он зашел за стойку, вытащил бумажник, вытащил стодолларовую банкноту, которую он спрятал в руке таким образом, чтобы было видно ее достоинство. Затем снова подошел к окошку и показал ему банкноту.

Припухшие глаза немного расширились. Потом человек тихо сказал:

– Где я могу встретиться с вами после четырех – после работы?

– В Кисслинг-Отеле, – ответил Кэкстон.

Его ладонь накрыла банкноту. Если какая-то часть этой сцены и была замечена другими служащими, или человеком, который встал сзади Кэкстона, все равно увидеть деньги было невозможно.

Кэкстон повернулся возбужденный, но со сдерживаемым возбуждением. Было всего лишь несколько минут после полудня: ждать надо было долго.

Приложенные сто долларов к цене за адрес ничего не значили. После того, как он убедил Блейка и Ренфрю высадить его в своем родном городе, он сходил в банк, где у него оставалась небольшая сумма денег, и выписал контрчек. Затем он пошел туда, где хранил свое имущество, взял ключ от сейфа. Пошел в другой банк – где под вымышленным именем хранился сейф – и какое облегчение, когда в уединении кабины он поднял крышку и увидел сто тысяч долларов, которые дал ему Ренфрю перед тем, как они отправились на Альфа Центавра.

Какое облегчение, да, и какая оценка его собственных стремлений. Деньги, разумеется, предназначались Ренфрю для раздачи кредиторам и наследникам Питера Кэкстона. Но он, имея свой план, со страстной решимостью думал, что он вернется. И, слава Богу, он вернулся.

Вспоминая о том моменте, сидя в Кисслинг-Отеле, глядя из большого окна на эту серую улицу двадцатого века, Кэкстон ждал почтового служащего и думал: «Ну ладно, значит это было несчастье, это одиночное солнце вдруг низвергло меня обратно туда, откуда я начал… это точно».

Ну конечно же, то, что деньги были здесь, ждали его, как он и представлял, конечно это был знак того, что все происшедшее было не напрасно.

Ощущение приближающейся победы становилось сильнее, и когда, примерно в восемь минут пятого, в отель зашел служащий, они вышли и, пройдя в переулок, обменяли деньги на небольшую белую карточку с адресом.

– Я сделал копию, – сказал клерк. – Вы не скажете ему, где вы ее взяли?

– Нет, конечно нет.

Через плечо, уже поворачиваясь, Кэкстон добавил:

– Я прекрасно понимаю.

Он уже взглянул на адрес. Лейксайд, а вовсе не Западное побережье. Ловко.

Было уже темно, когда вскоре после девяти он прибыл в небольшой аэропорт Кисслинга. Расплатившись с таксистом, он вначале почти и не заметил человека, прошедшего мимо машины и шедшего за ним, почти рядом.

Слишком рядом, Кэкстон повернулся.

Как только он повернулся, рука в перчатке крепко схватила его за левое плечо. Перед Кэкстоном проплыло лицо Камила Бастмана, и ему послышалось, как Бастман говорил:

– Извините, Питер, но вы очень опасный для меня человек…

27

Был 2026 год н. э., и хотя проектор в Тигенор-Колледже, с компьютерным управлением, чувствовал своим электронным чутьем, что что-то было не так, он продолжал работать.

Точно также фильмо-распределительная машина, действующая в ближайшем крупном городе, тоже знала про ошибку. Но это нарушение было не из тех, что приводили в действие механизм, принимающий решения. Во всяком случае не вначале. Не во времени.

Из Тигенора по обычным электронным каналам прошла команда. Команда исходила от человека. Сначала был отмечен номер фильма, затем номер школы, куда он предназначался. Обычно, когда фильм находился на своем месте в фильмотеке, больше никакого человеческого участия не требовалось. Однако, если фильм и все его копии были на руках, в проекторной Тигенора вспыхивал красный свет и тогда уже, если потенциальный клиент желал, он мог заказать взамен что-то другое.

На этот раз копия была на месте. На сенсорную пластинку контейнера и на ряд учетных пластин нанесли номер школы. Пластины проходили через аппарат, который собирал информацию, и в результате деньги собирались вовремя. Фильм со своей копией мгновенно поступал в трубу.

В начале скорость продвижения была невелика. Время от времени спереди и сзади щелкали другие контейнеры, и необходима была авторегулировка скорости для предотвращения столкновения. Номер предназначения этого фильма был 9–7-43–6–2 зона 9, Главная Труба 7, Пригород 4 3, Распределение 6, Школа 2.

Обходной путь в зоне 9 автоматически открылся, когда контейнер привел в действие механизм. Через мгновение фильм был в главном почтовом канале под номером 7. По каналу бесконечной вереницей шли небольшие пакеты, каждый в электронно управляемом контейнере.

Вереница никогда не останавливалась, лишь замедляла и ускоряла свой ход, когда в трубу попадали новые контейнеры, а старые уносились по своим маршрутам.

43–6–2. Щелчок – и фильм прибыл на место. Автоматические устройства мягко установили его в проектор и, в установленное время – в данном случае примерно через час – видящее устройство – глаз проектора открылся и осмотрел аудиторию. Несколько студентов все еще были в проходах. Дал предупредительный сигнал, подождал полминуты, затем запер двери аудитории и снова открыл «глаз». На этот раз в проходе оставался лишь один студент.

Проектор дал последний звонок. Следующим предупреждением явится световспышка в кабинете директора вместе с телеизображением аудитории, которое четко покажет нарушителя дисциплины. Последнее действие оказалось ненужным. Молодой человек, некто по имени Камил Бастман закончил дурачиться и завалился в кресло. Сеанс начался.

Электронные устройства проектора были не в силах понять, что юный Бастман был – сам того не зная – Обладателем, который мог, меняя время, влиять на – один или больше – окружающие предметы. Действие – как открыл Джонс – всегда было случайным, беспорядочным, но оно обычно приводило к одному. В данном случае на экране шел нужный фильм, но фильм, который потом был уложен в контейнер и возвращен в фильмотеку, оказался одним вышедшим из употребления творением под названием «Волшебство продуктов», предоставленным Тигенор-Колледжу Фильмотекой Арлея в 1979 году.

Вся последующая «работа», совершаемая в 1979 году Клоденом Джонсом и Селани, действовавшими из трейлера на Пиффер-Роуд и Обладателем Дэниелем Магольсоном, продавшим специальный кинопроектор в Квик-Фото (которое, в свою очередь, продало его Тигенору) была рассчитана на то, чтобы воспользоваться этим случайным, но неизбежным влиянием на время, которое происходило так близко от временного поворота – всего лишь в двух годах от 1977. У них была надежда на то, что созданная таким образом неустойчивость (если ее правильно использовать) даст им возможность определить место временного охвата, когда он, повернув, снова двинется вперед.

С другой стороны, вмешательство Бастмана в их усилия основывалось на подозрении, что то, что они делали, было как-то направлено на него. Никакие заверения со стороны Обладателей не могли убрать это ужасное подозрение.

По чистой случайности ни один из контейнеров, в который поочередно попадал фильм 197 9 года, не выходил по вызову, пока не стало поздно. Когда он попал на другой проектор, Кэкстон разобрал проектор 1979 года и последовательный процесс связи времени был нарушен.

Бастман привел Кэкстона, связанного по рукам и ногам, в 14 ноября 9812 года н. э. – последний день времени. Оставалось еще двенадцать минут и несколько секунд известной Вселенной. Было 7:59 вечера, а конец должен приходиться на 8:11.

Все это Бастман объяснил своему пленнику ровным голосом, и закончил:

– Через двенадцать минут, Питер, вы перейдете за край.

Кэкстон тупо уставился на своего пленителя. Давно придя в сознание, Кэкстон погрузился в состояние безнадежности. Поэтому он просто спросил, не резко, без всякого настоящего интереса:

– А почему вы считаете меня опасным?

– В ваших клетках собрана вся эта энергия времени, вот почему.

Кэкстону пришла в голову мысль, что если это было истинной причиной, то почему Бастман просто не убил его? Для чего готовить такую странную долю. Так как такая возможность неверия приходила старику в голову, он задал этот вопрос вслух.

Бастман был удивлен.

–  Явижу, что вы не представляете своего положения, Питер. В ваших клетках собрано больше энергии времени, чем у любого когда-либо жившего человека. Никто не знает, что может произойти с окружающим, если вас неожиданно застрелить. Ну, и конечно, если Обладатели заполучат вас со всей вашей энергией, у них, очевидно, возникнет желание развить ваши необычные способности. Но если даже и нет, рано или поздно вы создадите исключительное волнение во времени – а это то, что я, имея свои цели, не могу позволить. Вот такая картина. Поверьте, я больше не знаю мест, куда можно было бы поместить эту энергию времени, кроме как за край.

Он внезапно замолчал.

– Это как старая проблема с радиоактивными веществами, прежде чем люди научились выбрасывать их к Солнцу. Я выпускаю вас в единственный известный мне эквивалент Солнца.

Взглянув в эти суровые глаза и не увидев в них пощады, Кэкстон задрожал. И затем сказал дрожащим голосов:

– Тогда, в семнадцатом веке, Клоден Джонс, кажется, не думал, что у меня есть какая-то особая способность.

– Это потому, что те вероятности, в которые вас помещали во Дворце, вас не принимали. Так что вам некуда было идти. Но сейчас у вас в два раза больше энергии.

– Но почему не помочь мне? Может быть, мы смогли бы действовать вместе? Вы же видели, до этого я хотел.

– Простите, Питер. При таком партнере я вскоре стал бы играть второстепенную роль. Я не могу доверять параноику.

Два параноика посмотрели друг на друга, а затем Бастман взглянул на свои часы.

– Еще пять минут, – сказал он. – Установка времени на конец мира была разработана Клоденом на основе сравнения из Дворца. Я не хочу полагаться на него до секунды, хотя он очень силен в таких вещах. Но я не хочу рисковать. Я ухожу прямо сейчас.

Он поспешно снял хронометр с руки и положил его на пол возле Кэкстона.

– Вот. Это даст вам кое-чем заняться.

С такой же поспешностью он направился к открытой двери в десяти футах от них и вышел.

Через мгновенье он ворвался обратно. Он был бледен.

– Ради Бога, что вы со мной сделали? Я больше не могу проходить сквозь время. Я потерял свою способность Обладателя.

В руках у него был ключ. Опустившись на колени рядом с Кэкстоном, дрожащими руками отомкнул что-то в цепях, связывавших Кэкстона. Поспешно поднявшись, он оттащил цепь. Быстро попятившись в центр комнаты, он стоял и бормотал:

– Весь этот путь сюда с вами… Я находился с вами слишком долго… О, боже, мы оба обречены.

Его ужас вдруг сделал угрозу более реальной. Кэкстон встал на ватные ноги. Однако через мгновение он был уже сильнее. Лицо Бастмана, только что такое твердое и решительное, вдруг обмякло, приобретя какое-то одутловатое выражение, и это как-то укрепило его. У него появилась блуждающая мысль: «Может эти важные и властные критерии менеджера по торговле вовсе не такие властные и крепкие».

Мысль остановилась. Потому что Бастман был возле, сжимая его руку.

– Питер, послушайте, – простонал он, – после того, как я взял вас с крыши отеля, я решил использовать вас двумя способами. Первый – позаботиться о Джонсе. Второй – я отделил вашу вероятность и переправил ее во Дворец, где у меня есть водородная бомба. Я собирался использовать ваши знания, что бы вы помогли мне взорвать Дворец Бессмертия и всех этих ублюдков.

Он сглотнул, затем бросился говорить дальше:

– Послушайте, есть один способ взять меня туда – так же, как Джонс мог проводить этот трейлер, я смог бы провести вас сюда. Но вы должны сделать это очень быстро.

Кэкстон сказал:

– Я связан… там?

Одного взгляда на это убитое горем, виноватое лицо было достаточно, чтобы понять, что его мрачная догадка была верна. Он пробормотал:

– Вы собирались отправиться отсюда туда, где находится эта бомба и силой заставить меня взорвать ее?

Через мгновение эти слова показались ему недостаточными. Казалось, изо всей силы, он ударил Бастмана в лицо. Сотрясение от удара пронеслось по руке до плеча, он стрелой бросился на Бастмана. Они оба рухнули. Дыхание Кэкстона сбилось и он, лежа сверху на своем противнике, судорожно глотал воздух. Его посетила удивительная мысль: «Черт побери. Пити Кэкстон в конце концов оказался славным парнем, надо же!»

Они упали рядом с часами Бастмана. И в тот же момент, когда у Кэкстона возникло это славное представление о самом себе, он мельком заметил циферблат хронометра. Время было 8:11 плюс – когда он глянул – тридцать одна секунда…

28

Кэкстону снился сон. Какой-то голос сказал:

– Хорошо, настройте…

И в следующий миг…

Он входил в аэропорт Кисслинга. Мимолетное воспоминание промелькнуло как раз в тот момент, когда он толкнул турникет.

Он непроизвольно остановился. Или, вернее, он попробовал остановиться. Дверь вытолкнула его из ночной улицы в яркое помещение. Мимо прошло несколько людей. Это было узкое место, и Кэкстон был уже за стойкой и сдавал свою сумку, прежде чем снова обрел способность вспоминать.

Воспоминание на этот раз показалось немного смутнее.

– Вам придется поторопиться, сэр, – дошел до него голос служащего. – Самолет отправляется через четыре минуты. Так что лучше просто пронести свою сумку.

И вот он бежит по коридору, выбегает, пересекает бетонную полоску. По эскалатору, в машину, последний пассажир задыхается от бега.

«Куда ушло время? Я думал, у меня масса времени».

Дверь за ним с шумом закрылась. Краткий разговор со стюардессой.

С каждой секундой все происходящее с ним, казалось, уходило все дальше, однако, словно это было что-то далекое, в его прошлом.

Вскоре, после десяти, на следующее утро, Кэкстон свернул к воротам по адресу в Лейксайде, где жил Дэниель Магольсон. Проходя к двери, он увидел, что это был элегантный особняк на большом участке земли. У дверей он остановился. Какое-то время Питер Кэкстон стоял, полный своих мыслей и целей, напрягшийся, готовый к сопротивлению, человек, не имеющий как личность почти ничего, но никогда не прекращавший попытки пробиться туда, где он хотел быть.

Нарушитель спокойствия, непреклонный любовник, творец в своей специальности, разрушитель в большинстве других ситуаций. Где бы он ни был, везде возникала некоторая суматоха и беспорядок, причиной которых, если проследить, оказывался он сам.

Но он был жив и имел свое право на свои семьдесят (нормальная продолжительность человеческой жизни по Библии) или больше, если сможет. Он был очарователен с женщинами, и некоторые его любили, принимая его эгоистичность за твердость характера.

Дверь открывалась.

29

Через минуту человек, стоявший в проеме двери, сказал:

– Да, я – Дэн Магольсон.

Странно, но у Кэкстона не было мгновенной реакции. Он заметил, что Магольсон был высок, имеет дружелюбные манеры и легок в общении. Обладатель выглядел на тридцать лет.

Кэкстон открыл рот, чтобы произнести заготовленную фразу: «Магольсон, я шел за вами тысячу триста лет…» Он так и не сказал ее, потому что Магольсон заговорил первым.

– Проходите, Питер, – сказал он. – Но уж простите меня, если я не позволю вам подойти слишком близко.

Обладатель улыбнулся.

– Согласитесь, вся эта энергия времени должна быть не менее чем в четырех, лучше в шести футах от Обладателя.

Эти слова, с их мгновенным пониманием опасности, которую он представлял, вызвали в Кэкстоне внезапный страх, что в этот двенадцатый час он все еще мог проиграть. Он обдумывал, слегка подавшись вперед, словно собираясь шагнуть, однако не осмеливаясь ничего сказать или шевельнуться.

Магольсон продолжал:

– Мы вас уже ждем. Ваши друзья здесь.

Это дошло сквозь всю его настороженность.

– Мои друзья? – отозвался Кэкстон. А затем снова застыл. В его напряженном состоянии это означало… пустоту. Он не мог представить друзей. Он был одинок. Не было никого, кого бы он называл другом.

Магольсон отступил на шаг и знаком пригласил войти. Кэкстон автоматически вошел в прихожую, повинуясь жесту хозяина, двинулся почти робко ко входу в большую комнату. И здесь он, отшатнувшись, остановился.

Он стоял. Смотрел. Попытался заговорить, но не было слов. Наконец Ренфрю и Блейк, должно быть, поняли, что шок был слишком велик, и поспешно кинулись к нему в тревоге, и оба говорили что-то вроде «Питер, не волнуйтесь, не торопитесь. Спокойно. Тише едешь, дальше будешь».

Первая дельная, ясная мысль, которая пришла к Кэкстону, была та, что он был в положении преступника-дилетанта, пойманного за руку на месте преступления. Перед его глазами пронесся калейдоскоп всех его тайных действий и лжи, которые он ввел в свои отношения с этими людьми.

И сильнее прежнего была реакция: слишком много… Он был респектабельным банкиром из небольшого городка, пойманным за преступление, и это было слишком…

Кэкстон стоял, слезы подступили к глазам и покатились по щекам. Затем, запинаясь, добрался до кушетки, смутно осознавая, что Блейк и Ренфрю помогали ему. Но их помощь не имела значения. Слезы текли беспрепятственно.

Слишком много. Пятьсот лет до Центавры в каталептическом состоянии, потом свыше восьмисот лет из семнадцатого века, снова в 2476 год н. э. в замороженном состоянии. И вот сейчас это внезапное разоблачение… Господи, сколько может вынести человек?

Где-то здесь пришел стыд. И поскольку слезы все таки останавливаются, а мышечные спазмы можно все-таки контролировать, наступил момент, когда он вытащил свой носовой платок, высморкался и вытер лицо. Теперь, когда он посмотрел вокруг, он мог увидеть, что остальные трое сидели и смотрели на него без осуждения.

Блейк помотал головой, когда встретился глазами с Кэкстоном, и сказал:

– Мы с тобой, приятель.

Голубые-голубые глаза Ренфрю были слегка затуманены.

– Я полагаю, здесь двое расчувствовавшихся, мой дорогой друг, – сказал он.

Магольсон, все еще казавшийся нейтральным, наклонился вперед и сказал:

– Я рассказывал мистеру Блейку и мистеру Ренфрю о ваших последних мучениях.

Кэкстон ждал. Он сразу же предположил, что это замечание относилось к его путешествию во времени из 1653 года н. э. и он уже собирался сказать что-нибудь, признающее это знание за само собой разумеющееся, когда его осенила обнадеживающая мысль: «Может, они не знают!»

И, если они не знали, он конечно же не собирался рассказывать им.

Блейк поднялся, подошел к нему и стоял, улыбаясь ему и упрекающе качая головой.

– Если исповедь полезна для души, Питер, вы никогда не узнаете этой пользы.

Он продолжал:

– Послушайте, друг мой, мы знаем основные факты.

Пораженный Кэкстон слушал, а Блейк продолжал со своим кратким отчетом о первом опыте Кэкстона с Дворцом Бессмертия, а потом об эпизоде из семнадцатого века и его последствиях. Затем он описал, как Ренфрю и он приземлились в одном из имений Ренфрю, на борт к ним поднялся какой-то Обладатель и убедил их не сообщать миру о возвращении путешественников во времени.

Он объяснил им тогда, что механические сенсоры засекли присутствие корабля из другого времени.

– Они не смогли, – добавил Блейк, – добраться до нас прежде, чем мы высадили вас, но им удалось преградить нам путь.

И, конечно, как только Ренфрю и он поняли, что даже спасательная шлюпка была достаточно велика, чтобы создать другой мир вероятности, в такой опасной близости к 1977 году, вот…

Здесь Блейк внезапно замолчал, а затем закончил:

– Питер, я должен сказать вам это. То, как вы предстали передо мной в отеле там, в 2476 году после всего того, что вы прошли, было шедевром обмана. Но вы можете прекратить все это, помните, что основная часть Обладателей – это добросердечные люди; так что здесь решение для всех нас.

Он повернулся к единственному Обладателю в комнате.

– Скажите ему, мистер Магольсон.

Магольсон медленно поднялся. Он опять улыбался.

– Да, Питер, вы выиграли. Позвольте мне так квалифицировать это: столько, сколько вы можете выиграть, что, мы надеемся и верим что сможем удовлетворить вас.

Он стремительно сделал ряд утверждений, прояснивших его слова: для Блейка и Ренфрю принятие во Дворец Бессмертия. Они оба, казалось, были того типа люди (хотя сами и не Обладатели), которые вполне подходили к требованиям, предъявляемым к новым членам.

– В конце концов в нашей работе, – сказал Магольсон, – мы бы нашли их и все равно внесли бы их в список. Так что мы были очень рады, что они прошли испытание, и теперь мы можем отплатить им за их сотрудничество. Теперь вы, Питер…

Оказалось для Кэкстона не могло быть всеобщего принятия «… по только что приведенным причинам».

Но ему будет разрешен периодический допуск, так чтобы он мог обращать назад свой возраст и сохранять себя вечно.

Магольсон продолжал:

– Вам понадобятся какие-то доказательства того, что все это честно.

Он обвел рукой в сторону большой комнаты.

– Что вы думаете об этом доме? – спросил он.

Кэкстон не оглянулся, не шелохнулся. Что должно было произойти, он не имел ни малейшего понятия. Но он уже начал оправляться от удара и припоминать свою цель поиска этого дома. Все, что здесь происходит – что он надеялся выполнить – было абсолютно важно.

– Похоже на состоятельного человека, – сказал он ровным голосом.

– Это вход в этой эре во Дворец Бессмертия, – был ответ, – и здесь вы будете жить следующие несколько лет, пока войдете в курс дела.

Опять улыбка, но худое лицо высокого человека было странным образом напряжено.

– Как вы думаете? – спросил человек. Он закончил почти что извиняющимся голосом. – Это самое лучшее, что остальные Обладатели позволят мне для вас сделать, Питер.

Кэкстон увидел, что все трое озабоченно наблюдали за ним. Поразительно, что… «Значит, Ренфрю и Блейку было сказано, что я считаюсь одним из двадцати процентов мужчин этой половины века, являющихся параноиками». – подумал он. Он моментально почувствовал себя униженным от мысли, что они знают. Это придало ему силы сказать то, что он должен был.

– Я собственно не совсем понимаю это ограничение, – сказал он. Затем пояснил. – В одно из просветлений я посмотрел весь этот комплекс с вероятностями, и мой вопрос – почему вам не слить меня со взрослой версией четырнадцатилетнего Кэкстона, которую, сказал Прайс, вы, Обладатели, найдете и отделите?

– Это еще не сделано.

Он мог бы удовлетвориться таким ответом. Если это правда, ему нечего боятся. Однако он понимал, что его порывало сказать им о всем своем замысле по существу. И сразу же узнать, могли ли они остановить его.

Если могли, тогда ему лучше принять то, что они предлагали.

Вслух он упрямо сказал:

– Я не пойму, какая разница.

Магольсон сказал:

– Мы соединим вас, как только Клоден Джонс откроет способ прохождения в период до 1977 года. Не забывайте, что вам было четырнадцать – когда? До 1977, так?

– Все равно, – настаивал Кэкстон, – то, что с Питером Кэкстоном был контакт в каком-то будущем мы с вами можем и не знать. Но начиная со времени, предшествовавшему его четырнадцатилетию, он существует в своей собственной вероятности. Значит он где-то есть. Не так ли?

Магольсон улыбнулся своей мягкой улыбкой.

– Верно. Но, – он покачал головой, – это значит только, что где-то в будущем какой-то Обладатель знает, в каком мире вероятности находится Питер Кэкстон, и где это. Однако, – продолжал он, – здесь и сейчас не знает никто.

– Мы согласны, – сказал Магольсон, – что, весьма возможно, существуют все ваши потенциальные вероятности. Но мы не можем связаться с ними для вас.

И все равно это был недостаток понимания.

– Послушайте, – вяло сказал Кэкстон, – все это уже должно произойти. В какой-то вселенной бесконечных вероятностей они уже слились. Почему же этот полностью слившийся Питер Кэкстон где-то там, – он неопределенно махнул рукой на север, – не вернется сюда и не уберет мою паранойю?

Улыбка Магольсона вдруг стала мрачной.

– Да, – сказал он, – почему вы этого не сделали?

Он не ждал, пока Кэкстон ответит, и серьезно продолжал.

– Ваш вопрос – это одна причина того, почему Клоден Джонс так упорствует в своих экспериментах. Он задал этот же самый вопрос.

– Это все, что вы можете сказать? – спросил Кэкстон.

– Я не могу придумать лучшего, – был ответ.

Кэкстон больше ничего не говорил. Ему приходилось надеяться, что этот неучаствующий экспериментатор, Джонс, и добросердечные Обладатели действительно не смогли проанализировать то, что параноику казалось таким очевидным.

Он увидел, что Магольсон отвернулся от него к Ренфрю и Блейку.

– Хорошо, джентльмены, – сказал он. Они поднялись. Магольсон через плечо глянул на Кэкстона.

– Я беру их во Дворец, – объяснил он. – Они вернутся через несколько дней. И с этого момента будут регулярно отправляться туда и возвращаться снова.

Из кармана он достал ключи и положил их на столик возле дверей.

– Это от входных дверей и от апартаментов западного крыла, – он показал жестом, – которые мы передали вам.

Кэкстон подошел к столу и взял ключи. Он уже подумал, что вход в это здание – это одно из тех предварительных условий подготовки, которые он должен полностью иметь под своим управлением. Затем он поднялся с ними троими на второй этаж в комнату, где одна стена была странно туманной. Сквозь туман была видна гигантская лестница. Он пожал руки своим друзьям и Магольсону и, глядя им вслед, когда они проходили сквозь туман вверх по лестнице, подумал: «Значит, они не знают о том, что случилось после 1653 года. Они не знают про Бастмана и меня там, в 9812».

Лениво, почти не соображая, он смотрел, как они трое прошли к огромным дверям Дворца Бессмертия, открыли одну из них и прошли внутрь. Когда они скрылись из вида, и когда за ними закрылась дверь, Кэкстон отвернулся и подумал: «Вот победа, которую они мне желают».

Он осмотрел дом – внутри здесь все было так же красиво, как и снаружи. Западное крыло было прекрасной отдельной квартирой; наконец, он сделал себе ленч и сел на кухне в углу с книгой из 2863 года.

Английский язык, на котором она была напечатана, был точно таким же, как американский двадцатого века. Значит он должен быть из мира вероятности, в котором тот был сохранен. Это был роман, изображавший людей в сексуально свободном обществе, где каждая женщина спала с каждым мужчиной, который желал ее при условии, что она могла включить его в свое расписание. И если нет – если у нее просто не было времени – мужчина все прекрасно понимал и сильно не огорчался, потому что его расписание было так же очень плотным. Во всем остальном люди делали все то же самое, что всегда делал Кэкстон. Они ели, они работали, они учились, они спали, они играли в игры.

«Это – победа. Это то, что будет у меня. Это то, за что я сражался».

Победа, то есть, если он принял бы их предложение.

Это было хоть что-то, он ведь любил читать, всегда любил. И потому прочитал этот роман до конца. А затем он прочитал второй, сюжет которого заключался в том, что одна прекрасная девушка была поражена недугом, о чем никто, включая ее саму, не знал. Она стала отказывать всем своим возлюбленным и вскоре ушла в уединение, чтобы поразмышлять о жизни и ее истинном значении. В конце недуг был обнаружен. Медицинская наука бросилась на помощь, и вскоре она снова была со своими приятелями, улыбалась сквозь слезы сожаления по поводу всех волнений, причиной которых она была, и снова вела нормальный образ жизни.

Кэкстон предположил, что описанное было лишь одной вероятностью и, что другие вероятности двадцать девятого века показали бы и другие взаимоотношения людей.

Но сколько же основных поворотов могло быть?

Был уже первый час ночи, когда у него возникло это безрезультатное соображение, и он отложил вторую книгу. Но, раздевшись, он тем не менее вновь подтвердил себе: «О'кей. Значит все это может быть просто повтором. Но все же лучше быть живым и делать одно и то же, чем быть мертвым и ничего не делать».

Он лег в постель. Затем поставил странного вида, но узнаваемый будильник, чтобы встать в половине четвертого утра.

Это было решение.

Это было отклонение от маленького решения, сделанного Обладателями.

Потом он лежал, вполне очнувшись ото сна и думал: «Несколько смешно, если сейчас я не смогу уснуть…»

Он проснулся от звука будильника, похожего на звон маленьких колокольчиков.

Часы показывали 3:42 утра. Хорошее время для начала… «Пусть, – подумал он, – это и будет моментом». Следующие слова он произнес вслух: