Текст книги "Дочь императора"

Автор книги: Альфред де Бре

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 18 страниц)

– Мне сказал Освальд, тот солдат, который привел меня сюда, и который не хотел, чтобы убили его бывшего начальника. Пока вы здесь осыпали меня упреками, он нес приказ моим людям спасти, во что бы ни стало, вашего мужа.

– Простите, Флориан, простите, благородный, великодушный друг, – вскричала Маргарита, схватив рыцаря за руку, – я потеряла голову… Простите ли вы мне когда-нибудь мои низкие подозрения?

– Я прощаю вам, – коротко ответил Флориан.

– Вы отворачиваетесь от меня, вы все еще сердитесь на меня, – сказала Маргарита.

– Нет, – отвечал он, обращаясь к ней и вытирая слезу, повисшую на его реснице. – Нет, клянусь вам, но я хотел скрыть от вас свою слабость, которая заставляет меня краснеть.

– Презираемый друзьями, лишенный доверия, когда даже те, которым я служу с опасностью для жизни, и те злословят меня, принужденный бороться с ослеплением одних, с дикими страстями других, без сна, не зная отдыха ни телу, ни душе, вот как я провел эти пять месяцев. Однако с того дня, как я оставил вас после смерти моей матери, у меня не вырвалось ни одной жалобы, на избранную мной самим долю; я заранее предвидел ее и примирился со всеми ее невзгодами… Но теперь… здесь… когда и вы сказали, что презираете… ненавидите меня.

– Флориан! – прервала Маргарита умоляющим голосом.

– Слушайте, Маргарита, вероятно сегодня мы видимся в последний раз. Я не хочу умереть, не высказав вам, как велика была моя любовь, которую даже божественный голос свободы не мог заглушить в моем сердце. Если бы не сегодняшние происшествия, вы не поняли бы меня, как не понимает народ, для которого я всем пожертвовал! Я не хотел, чтобы воспоминание обо мне омрачило ваше счастье, которому я сам содействовал.

– О! Ваши слова терзают мое сердце! – вскричала молодая женщина, пораженная такой добротой и преданностью. – У ваших ног я хочу…

– Встаньте, Маргарита, встаньте, – сказал он, не допуская графиню преклонить перед ним колени. – Я дурно делаю, что жалуюсь… мне следовало бы подумать, что вы так огорчены, но у каждого бывают минуты слабости.

В эту минуту вопли и пронзительные крики, сопровождаемые звоном оружия и пальбой пушек, возвестили, что крестьяне проникли в замок. Измена некоторых солдат помогла им овладеть Вейнсбергом.

– О, Боже мой, Боже! – вскричала Маргарита, – Что будет с храбрыми защитниками замка? А муж мой! Лишь бы эта ужасная колдунья или презренный Иеклейн не воспользовались приступом и не…

Она вдруг остановилась, услышав шум шагов нескольких бегущих вооруженных людей.

Дверь стремительно отворилась, и вошел граф Гельфенштейн.

– Людвиг!

– Маргарита!

Они бросились друг другу в объятия.

– Маргарита, моя возлюбленная, моя дорогая жена, – говорил граф.

– Людвиг! Как я счастлива, что вижу тебя.

– Бедная моя подруга, как ты должна была страдать! Флориан Гейерсберг! – вскричал он, увидев молодого рыцаря, и бросился к нему, протягивая ему руки.

– Опять обязан я вам жизнью и счастьем видеть Маргариту! О, чем могу я доказать вам мою благодарность?

– А я, пока он спасал тебя, – проговорила графиня, – я, безумная и неблагодарная, осыпала его упреками, обидными подозрениями!

– За что же? – спросил граф.

– Так, пустяки, недоразумение… – сказал Флориан. – Теперь вы опять вместе, прощайте.

– Куда вы идете? – воскликнула Маргарита.

– Я иду принять начальство над моими ландскнехтами и остановить резню.

– Несчастный, я ведь забыл… – вскричал граф, – ступайте… Но вы без лат, без шлема, – прибавил он, посмотрев на него. – Разве можно безоружному бросаться в самый пыл сражения?

– Что за беда!

– Возьмите, по крайней мере, меч, – сказал граф, подавая ему свой.

– А вы?

– Он мне не нужен. Я дал честное слово вашим товарищам не сражаться против них. Прощай, Маргарита.

Он сделал несколько шагов и покачнулся. Ему нужно было прислониться к стене, чтобы не упасть.

– Боже! – вскричала Маргарита, подбегая к нему. – Ты ранен?

– Это ничего. Я пришел сюда с Черной Шайкой и меня сочли за неприятеля. Один стрелок ранил меня в плечо; рана не опасна, но потеря крови… быстрота ходьбы… ничего…

Он попробовал идти, но упал в кресло.

– О! – вскричал он с отчаянием. – Неужели мне нельзя будет умереть заодно с товарищами по оружию?

– Людвиг, не оставляй меня, – молила Маргарита, обнимая его. – Что ты можешь сделать в таком положении? Подумай, что ты один у меня в целом мире.

– Она права, – прервал Флориан. – Ваше место подле нее.

– Нет, нет, мое место на пролете и… моя честь…

– Вы не можете быть полезны вашим друзьям, и ваше присутствие только усилит ярость Сары и Иеклейна… Вы погибните и в то же время погубите Маргариту… Охраняйте ее.

Он поспешно вышел.

Когда Флориан ушел, графиня поспешила осмотреть рану мужа.

Рана была опаснее, чем предполагал граф.

Слабость Гельфенштейна имела свою хорошую сторону – она принудила его остаться с женой. Людвиг приходил в отчаяние от своего бессилия.

– О! – вскричал он, – как ужасно подумать, что в эту минуту, может быть, убивают храбрых дворян, моих друзей, моих братьев по оружию, и я не могу ни защитить их, ни умереть с ними.

– Флориан обещал спасти их, – возразила Маргарита, стараясь успокоить его.

– Лишь бы он сам не сделался жертвой своей великодушной преданности! А ты, моя возлюбленная, если бы Флориан не возвратился, если бы… О! Сердце мое содрогается, когда подумаю, каким ужасным опасностям ты подвергаешься.

– Ах! Что за дело до опасностей теперь, когда ты со мной, подле меня… Сейчас… когда я была одна… все меня пугало… Теперь, когда мы вместе, когда моя рука сжимает твою… мне кажется, я ничего не боюсь.

– О, мой ангел, простишь ли ты меня, что я своей любовью встревожил твое существование, такое покойное и счастливое?

– Тебя простить, Людвиг! Тебе, твоей любви я обязана самыми лучшими минутами жизни! Опасность, которую я делю с тобой, я предпочитаю самой блестящей участи с другим. Если бы ты знал, сколько силы и храбрости является у женщины, когда она чувствует себя любимой.

– О! Как я люблю тебя! – прошептал он, любуясь молодой женщиной, лицо которой горело благородным воодушевлением.

Граф беспокойно прислушивался к шуму шагов, раздававшихся в коридоре. Одни бежали от неприятеля, другие отстаивали каждый шаг. Маргарита поспешила собрать свои драгоценности и кое-что из самых необходимых вещей, чтобы бежать с мужем.

– Неприятель овладел замком, – вскричал Гельфенштейн. – Он не встречает уже сопротивления: все погибло!

Несколько человек старались отворить дверь комнаты, где находились граф и графиня; но Флориан имел предосторожность унести ключ с собой, чтобы крестьяне не ворвались к ним и чтобы граф не ушел на верную смерть. Несмотря на все усилия, дверь не отворялась. Кто-то, упрямее других или более сведущий, сильно потрясал дверь и некоторое время силился отворить ее; но потом шум утих, и неизвестный быстро удалился.

Через четверть часа опять кто-то остановился у дверей. Попробовав несколько ключей, он подобрал наконец один, и дверь отворилась.

– О! Если бы это был Флориан, – сказала графиня. Вместо Гейерсберга на пороге появилась Сара. Она заперла за собой дверь и положила ключ в карман.

Зловещее выражение торжества блистало в ее глазах.

– Опять эта фурия! – вскричал граф, заслоняя собой жену.

– Наконец-то! – прошипела Сара. – Наконец! Опять ты в моей власти, и на этот раз, клянусь тебе, сам ад не освободит тебя от казни, которую я приготовила тебе.

– Не приближайся, злодейка! – сказал ей граф. – Иначе, клянусь, мой кинжал отплатит тебе за твою дерзкую смелость.

– Мой друг, не раздражай ее, – шептала графиня. – Старайся выиграть время, чтобы Флориан мог поспеть.

– Э! Да вы спокойнее, чем я думала, – заметила Сара. – Вы думали о вашем друге Флориане? Неправда ли? Безумцы!.. Если он придет, то поздно. Пока он собирает своих ландскнехтов, чтобы спасти вас и ваших друзей от руки Иеклейна, я приготовила вам мщение. Под вашим покоем находятся две большие комнаты, где сложено сено и дрова… В эти связки хвороста и соломы я бросила несколько горящих головней. Потом плотно заперла двери и бросила ключ в ров… Понимаете ли вы теперь, что вас ждет?

Маргарита побежала к двери налево. Увидев, что дверь заперта и ключа от нее нет, она с отчаянием посмотрела на небо и возвратилась к графу.

– Заперта! – вскричал граф. – Может быть Флориан…

– Нет, государь мой, – отвечала Зильда, – это по моему приказанию заперты обе двери… Теперь они не отворятся ни для Флориана, ни для вас. Мы здесь в Могиле и не выйдем из нее, пока эти толстые стены не разрушаться в пылающем горниле, которое горит и клокочет под моими ногами.

Дым с искрами начинал уже проходить сквозь Половицы.

– Пресвятая Дева! Сжалься над нами, – вскричала графиня.

– Маргарита! Бедное дитя! – в отчаянии шептал граф.

– Вот уже дым и искры, – сказала Сара… – Скоро будет и пламя… О! Это будет прекрасное зрелище! Великолепный костер, вполне достойный благородного графа Гельфенштейна и августейшей дочери нашего императора!

– Низкое создание! – произнес Людвиг.

– Как вы находите мое мщение, ваше сиятельство? – спросила колдунья. – Вы нам обеим клялись быть верным до гроба, никогда не покидать нас… Благодаря мне вы сдержите обе ваши клятвы… Мы все трое погибнем вместе. Наши тела будут обвиты одним огненным саваном. Мы умрем вместе и наш прах будет покоится под одними развалинами! Завтра, может быть, найдут под тлеющими останками вашего замка несколько почерневших и обгоревших костей… Но скажите мне, благородная дама, как вы думаете; сумеет ли самый опытный герольд императорского двора отличить кости графини Гельфенштейн от костей колдуньи Зильды?

– О! Ужасно! – шептала графиня, закрывая лицо руками.

– Видите ли, – продолжала Зильда, – меч и огонь умеют сравнивать самый горделивый замок с самой убогой хижиной… Они, как смерть, умеют все равнять… Со всеми вашими титулами, со всем вашим могуществом будет тоже, что с этим дымом… Едва потухнет огонь и остынет пепел, все исчезнет.

Настала минута гробового молчания.

– Послушайте! – вскричала Маргарита. – Кажется, я слышу…

Они стали прислушиваться, но все было тихо.

– Ничего!.. – уныло произнесла она. – Я ошиблась, это шум пламени… Людвиг, нам нужно покориться воле Божией.

– Покориться! – произнес граф. – О! Если бы я был один! Но ты, Маргарита, такая молодая, прекрасная, любимая, и видеть, как ты погибнешь такой ужасной смертью… и не быть в состоянии спасти тебя? О, если бы прежде, чем умереть, я мог хоть задушить своими руками этого демона, который издевается над нами в минуту смерти!..

Он хотел броситься на Сару, но силы изменили ему.

– Ах, предоставь это презренное создание Божьему правосудию, – сказала графиня, удерживая его. – Несмотря на ее торжествующие речи, она еще несчастнее нас.

– Я! – вскричала Зильда. – А! Вы еще, кажется, насмехаетесь!

– Бог избавляет нас от несчастья пережить друг друга, и дозволяет нам соединить наш последний вздох, – говорила Маргарита… – Мы умрем друг подле друга, рука об руку, с молитвой и прощаньем на устах, с надеждой соединиться в лучшем мире… Эта же бедная безумица напрасно старается упиться своим мщением: радости в нем она не нашла…

Маргарита была так прекрасна в эту минуту, что граф, забыв ожидающую их гибель, любовался ею.

– Приди в мои объятия, моя прекрасная и храбрая Маргарита, – сказал он, привлекая ее на свою грудь. – Храбрость и гордость твоих предков блистают в твоих глазах. О! Ты права! Пускай приходит смерть, мы не боимся ее.

Увидев их в объятиях друг друга, Сара поднесла руки ко лбу с неописанным выражением бешенства и отчаяния.

– О! Неужели я буду смотреть на них, как они станут умирать, оскорбляя меня своей любовью и своими нежными речами! – вскричала она. – О! За все перенесенные страдания, за все мои муки, неужели мне не будет дано хоть одного часа мщения, о котором я мечтала. Если бы я видела, что они терзаются, мое сердце, все мое существо, трепетало бы, как от наслаждения любви! О! Какой ад в моей голове!.. Мои мысли путаются, теряются; я схожу с ума! О! Как я страдаю! – продолжала она, прижимая руки к сердцу, как будто хотела удержать его неровное биение. – Пощади! Боже! Пощади, хотя на одну минуту сохрани мой разум… чтобы я могла, по крайней мере, довершить мою месть, за которую так дорого заплатила! О! Моя голова! Моя бедная голова! Мой лоб горит, голова моя трещит… Огонь! Ненависть! Мщение! Людвиг! О! Боже мой! Боже мой! Этот ключ!..

Она смотрела на ключ, как будто спрашивая, зачем он нужен.

– Этот ключ! Чего я хотела? А, это ключ от этой комнаты, – сказала она, придя в себя.

Она побежала в глубину комнаты, чтобы бросить его в огонь, но мгновенно остановилась, пронзительно вскрикнула, закрыла лицо руками и бросилась назад, на лице ее выражалось безумие, глаза блуждали.

– О! Этот крик оледенил мое сердце! – прошептала графиня, прижимаясь к мужу.

– Несчастная сошла с ума, – тихо сказал граф.

– О, как мне хорошо от огня, – шептала Зильда, возвращаясь с ключом в руках… – Мне холодно… Иди, Тереза… бедная сестра… твои ноги изранены… ты дрожишь под твоими оледеневшими лохмотьями… О да! Мы очень несчастны! Боже мой! Неужели ты не сжалишься над этими бедными сиротами?

– Людвиг, – сказала графиня на ухо мужу, – этим ключом можно отворить дверь… Может быть лаской ты уговорил бы ее отдать его. Это наша единственная, последняя надежда!

– О! Какая мука! – прошептал граф. – Зильда, – сказал он, возвышая голос.

– Зильда! – вскричала колдунья, останавливаясь и озираясь блуждающим взором… – Зильда! – повторяла она, как будто припоминая. – Погодите… Ах! Да… она умерла, бедная Зильда… Она так любила этого прекрасного дворянина! О! Давно! Все эти слова любви я слушала так равнодушно!.. А когда оставалась одна, я повторяла их в моем сердце!.. Я была так счастлива тогда!.. Я заставляла молчать тебя, а самой хотелось заставить тебя говорить слова любви!

– Сегодня вечером ты будешь одна, Зильда, не правда ли? – сказал граф, подходя к ней и стараясь овладеть ключом. – Да… этот… Ты ведь знаешь, что это от садовой калитки?

– Марианни спрашивал его у меня, – таинственно отвечала она. – Я сказала ему, что потеряла… я хорошо сделала, не правда ли? Итак, ты придешь сегодня вечером?.. Он в Штутгарте… Вся ночь принадлежит нам… Ночь упоения и страсти… О! Посмотри еще на меня… Твой взгляд сжигает меня… Твои поцелуи заставляют трепетать меня с головы до ног… И когда твои губы прикасаются к моим, мне кажется, что они высасывают мою кровь, мою жизнь, мою душу и мысль.

– Людвиг, видишь, как уже поднялось пламя! – сказала Маргарита. – Нам осталась одна минута.

– Да, Зильда, да, – говорил граф, обращаясь к колдунье, – я приду вечером, вся ночь будет твоя… Но мне нужен этот ключ… ты мне не отдала еще его…

– Вот возьми, – сказала она, подавая ему ключ. В ту минуту, как Маргарита хотела его взять, колдунья быстро отняла свою руку.

– Кто эта женщина? – вскричала она. – Я хочу, чтобы она ушла! Я ревнива, ты знаешь, как я ревнива, особенно ко всем этим благородным дамам, которых ты встречаешь по вечерам на балах, на праздниках, куда я бедное создание, не могу следовать за тобой!.. Боже мой, сколько слез я проливала по целым ночам, дожидаясь твоего возвращения. И когда ты приходил, я поспешно вытирала глаза, старалась быть веселой, улыбаться, чтобы казаться тебе такой же любезной, как те дамы, от которых ты возвращался.

В эту минуту несколько вооруженных людей подошли и остановились у дверей.

– Помогите! Помогите! – закричала Маргарита. – Мы горим… мы заперты… сломайте дверь… Слышите, ради Бога, спешите!

Дверь задрожала под ударами топоров и дубин.

– Слышишь ты этот шум? – начала опять Сара, с минуту стоявшая неподвижно. – Это Марианни. Он знает все… он хочет убить тебя… О! нет, нет… я не хочу!.. Лучше убей меня… а этот кинжал… О! тогда горе вам…

Она размахнулась рукой, как будто ударяя. Дикое торжество изобразилось на ее лице, и в ту же минуту перешло в выражение страха и ужаса.

– О! – вскричала несчастная женщина, отступая от графа, которого принимала за Марианни. – Кровь… кровь! Там… везде… а это пламя… это адское пламя… Оно жжет меня… эти искры… О, это глаза демонов, которые указывают мне на трупы моих жертв… Один – это мой отец… Он проклинает меня… Другой… О! Боже мой… а там… там… эта окровавленная голова… этот кинжал!.. он протягивает руки, чтобы схватить меня… Нет… нет… я боюсь теперь, я боюсь его теперь, я боюсь всех этих окровавленных привидений, обвитых пламенными саванами… О, я боюсь, я боюсь вечности!

Граф, видя, что она чуть было не попала в пламя которое уже прорывалось в глубину комнаты, сделал движение, чтобы схватить ее и вырвать у нее ключ, но она быстро откинулась назад и выскользнула у него из рук.

Обгорелый пол провалился под ногами колдуньи.

Она тщетно старалась схватиться за что-нибудь. Все обрушилось вместе с ней. Несчастная испустила пронзительный крик и погрузилась в пучину огня и дыма.

Граф едва успел отскочить. Еще шаг, и он погиб бы.

Дым сделался так густ, что граф и Маргарита задыхались; но дверь уступила усилиям отворявших.

Толпа воинов бросилась в комнату. Почти все они были из шайки Иеклейна.

Они хотели умертвить графа и его жену, но один из них узнал несчастных владетелей Вейнсберга.

– Не убивайте их! – вскричал он. – Это Гельфенштейн и графиня Маргарита. Мы получили тысячу флоринов, обещанных Иеклейном, за поимку их.

– Я вам дам в сто раз больше, если вы нас спасете, – сказал граф, защищая своим телом Маргариту. – Назначьте сами выкуп…

– Нет, нет, – закричало несколько голосов, – не нужно выкупа… Да и где ты возьмешь деньги?

– Здесь.

– Разве ты думаешь, что нам нужно твое позволение, чтобы взять все, что есть в твоих сундуках?

– Ну отвезите меня в Лусбург.

– Чтобы ты убежал?

– Пустите меня уехать с женой, и я клянусь…

– Да, как же! А когда вы будете в безопасном месте, то сделаете, как граф Монфень, который решил, что слово, данное рабам, не обязательно для дворянина.

– Так отпустите графиню… я останусь заложником, пока вы не получите выкупа…

Некоторые колебались: но большинство отвечало насмешками и оскорблениями на предложение графа.

– Эти сладкие речи ни к чему не ведут, – вскричал Франц Ибель, слуга Иеклейна, вбежавший впопыхах. – Известно, что Иеклейн сам изрубил бы в куски того, кто осмелился бы его ослушаться! Друзья, Иеклейн на мельнице, – продолжал он, обращаясь к крестьянам, – ведите к нему пленников… Я побегу предупредить его… Видишь, граф, видишь, – прибавил негодяй, толкнув раза три ногой графа, которому связывали руки, – ты теперь видишь, что башмаки умеют также бить, как и сапоги.

Этот намек на преимущество дворян носить сапоги и ботинки возбудили смех крестьян.

Довольный своей остротой, Франц ушел, наказав одному из товарищей смотреть за пленниками.

Графа и графиню повели из замка пешком до самой мельницы, где находился Иеклейн с некоторыми приятелями.

– Что-то Флориан? – спрашивали друг друга граф и графиня. – Ранен он или убит?

С рыцарем исчезала их последняя надежда.

Подойдя к лугу, окружавшему мельницу, она увидела страшное зрелище: человек двести или триста из шайки Иеклейна составляли живую ограду вокруг луга. Все они были вооружены копьями и пиками и держали их так, что всякий, кто вздумал бы пройти, был атакован со всех сторон.

Несколько далее сотня дворян и солдат из гарнизона Вейнсберга, связанные и окруженные крестьянами, ожидали казни.

По знаку Иеклейна, председательствовавшего на этом празднике, пленников стали брать и толкать в ряды солдат.

Поражаемые с обоих сторон пиками и копьями врагов, несчастные пленники падали на землю, орошая ее своей кровью. Счастливы были те, которым позволяли спокойно умирать; других поднимали на пиках, бросали в воздух и снова принимали на копья.

Увидав графа и Маргариту, Иеклейн радостно закричал.

– Наконец-то, – сказал он, – наконец-то! Ведь вы пожаловали как раз к самому балу. Говорят, графиня, ваш благородный супруг, был один из лучших танцоров при дворе. Ну мы ему доставим случай блеснуть своими талантами. Как жаль, что у нас нет музыки, чтобы открыть бал…

– Право, Иеклейн, – сказал один крестьянин, выходя из рядов, – я готов сыграть на моей скрипке что-нибудь приличное случаю, если только ты дашь мне, чем хорошенько промочить горло.

– На! – вскричал Иеклейн, бросил ему несколько флоринов. – Теперь потанцуйте, благородный граф Гельфенштейн!

Видя погибель и зная, что напрасно было бы ожидать от Иеклейна пощады, граф и графиня молчали.

Только Маргарита, державшая Людвига за руку, крепко обняла его.

– Разлучите их! – вскричал Иеклейн. – Казнь графини еще не наступила… Я постараюсь утешить ее во вдовстве… и сегодня же вечером… Смотрите, граф, это ведь свадебный бал; хорошенько поскачите в честь новобрачных.

– Негодяй! – вскричал Гельфенштейн. – Ты будешь жестоко наказан!

Иеклейн отвечал проклятиями.

– Ну, ступай, танцуй, – кричал он, – танцуй! А вы, благородная графиня, пожалуйте ко мне, отсюда лучше виден бал!

Музыкант по имени Мельхиор Нонненмахер настроил свою скрипку и заиграл какой-то танец. Крестьяне расступились и впустили его в середину и тотчас сомкнулись, чтобы принять графа, который в нескольких шагах следовал за ними.

Гельфенштейн, простившись с женой, которую уводили, направлялся к страшному ряду копий, как вдруг несколько человек, едва переводя дух, подоспели к нему и окружили его.

– Это мои пленники, – закричал Иеклейн, бросаясь к пришедшим и узнав в них ландскнехтов Флориана и воинов Георга Мецлера.

– Они наши общие, – отвечал Мецлер, подбегая. – К чему эти бесполезные убийства? Ты позоришь наше дело и топишь его в крови.

– Я делаю, что хочу, – ответил разъяренный Иеклейн. – По какому праву ты командуешь мной? – Ты имеешь такую же власть здесь, как и я… Командуй своими людьми, а меня оставь. Не тронь моих пленников, иначе, ей Богу…

– Опусти оружие, Иеклейн! – раздался громкий голос, заставивший бекингенского трактирщика вздрогнуть. – Если ты с Мецлером равен, то я, по крайней мере, имею право командовать… Опусти оружие, говорю тебе.

Видя, что возможность мщения ускользает, Иеклейн, как дикий зверь бросился на солдат, окружавших Гельфенштейна, и благодаря своей силе очутился подле графа. Но прежде, чем он успел нанести ему удар, Флориан Гейер схватил его за руку.

Однако все до того боялись баснословной силы и жестокости Иеклейна, что большая часть крестьян отступили от противников. Один Мецлер подошел помочь Флориану, но последний просил его присмотреть за пленниками.

Иеклейн в бешенстве обнажил свой длинный меч и приказал своим людям окружить себя.

Некоторые из них прибежали: во главе их был Франц Ибель и Массенбах, фанатичный проповедник, всюду сопровождавший шайку Иеклейна.

Ландскнехты Флориана и большая часть солдат Мецлера окружили Флориана.

Последний всеми силами старался отклонить кровопролитие, но Иеклейн не хотел ничего слушать. Массенбах с обнаженной головой стоял посреди крестьян и возбуждал их сильными метафорами и библейскими текстами: бить сынов Ваала и изменников, которые их защищают.

Видя, что граф и графиня уходят с Георгом Мецлером, Иеклейн вне себя от ярости нанес такой удар Флориану в голову, что неминуемо рассек бы ее пополам, если бы не крепость шлема. Однако удар был так силен, что Флориан покачнулся. Иеклейн хотел повторить удар, но Кернер бросился между ними, а Зарнен остановил Франца, который с ножом в руке изменнически подкрадывался к Флориану.

– Стойте, – громовым голосом закричал Флориан… – Ни за что, хотя бы мне погибнуть, я не допущу, чтобы братья убивали друг друга… Это моя частная ссора с Иеклейном, и другим нечего мешаться в нее!

– Он прав! – сказал Иеклейн. – Все назад!

Друзья Флориана отступили, крестьяне Иеклейна последовали их примеру.

Зарнен был едва по плечо Францу Ибелю, но вдвое сильнее его, и не допускал его помогать Иеклейну. Хладнокровие рыцаря, его умение владеть оружие, давало ему перевес над силой Иеклейна. Оружие последнего было слишком длинно и тяжело, и им было труднее владеть, чем мечом рыцаря; тем не менее удары градом сыпались на Флориана, но тот ловко отражал или избегал их, тогда как его удары все попадали в трактирщика, который ничего не видел от ярости и только рубил с плеча. Шлем Рорбаха был скоро разбит. Последний удар обнажил голову Иеклейна, который повалился, как бык под дубиной мясника.

– Хозяин! Хозяин! – закричал Франц, бросаясь к трактирщику.

– Стой здесь, поганая красная рожа, – сказал Зарнен, подставляя Ибелю ногу. Тот упал.

Они схватились и боролись, лежа на земле. Зарнен, слегка раненный Ибелем, заколол его кинжалом. Флориан, опустив меч, дал Иеклейну подняться.

– Иеклейн, – сказал он трактирщику, все еще отуманенному сильным ударом и мрачно вытиравшему кровь, которая текла по его лицу. – Я не хочу твой смерти. Хотя ты много повредил святому делу свободы, но я не могу забыть, что ты мужественно сражался за нее и можешь оказать ей еще много услуг… Забудем все, что случилось в последние дни. Многочисленная армия поднимается на нас, как показывают пленники. Нам нужно соединить наши силы, чтобы встретить армию Трузехса. Я не скажу вам, что мы будем друзьями, Иеклейн, но соединимся для блага наших братьев… Ты согласен?

Иеклейн бросил на него суровый взгляд и ничего не ответил.

Отерев свой меч, он вложил его в ножны и молча удалился.

Флориан пошел к Мецлеру, который с другими начальниками собрал военный совет.

Большинство было возмущено убийствами, совершенными без их ведома.

Кроме отвращения, которое внушало им бесполезное кровопролитие, они понимали, что эти злодеяния вредят их партии. Действительно, мелкое дворянство и горожане, сочувствовавшие восстанию, изменили взгляды на него после злодеяний, совершенных шайками Иеклейна и других, ему подобных.

Те, которые сначала хотели присоединиться к их партии, теперь отказывались от них, как от злодеев и грабителей. Таким образом, Венделин Гиплер, Георг Мецлер, самые искусные и умеренные начальники, решились без выкупа отослать пленников, которые избежали смерти.

Ничего прибавлять, что Флориан разделял их намерение.

В числе этих пленников находился сенешаль граф Георг Мансбург, личный враг Гейера. Впрочем, ему не пришлось воспользоваться великодушием Флориана, потому что через несколько дней он умер от ран.

Когда военный совет разошелся, Флориан отправился к графу и графине Гельфенштейн, которых он оставил в городском доме под защитой своих ландскнехтов.

Зная непостоянство толпы и опасаясь какого-нибудь возмущения, он уговорил своих друзей как можно скорее ехать в Штутгарт. Рана графа не позволяла ему ничего делать, и Флориан принял на себя все путевые хлопоты.

Когда Гельфенштейн с Маргаритой готовы были отправиться в путь под прикрытием ландскнехтов, Флориан пришел проститься с ними.

Людвиг и Маргарита тщетно упрашивали его ехать с ними или, по крайней мере, покинуть крестьянское войско.

– Поверьте мне, Флориан, – говорил ему граф, – ваше дело проиграно. Крестьяне не могут достигнуть никакого прочного результата, а горожане и мелкое дворянство теперь против них. Трузехс, усмиривший возмущение Зикингена, идет, говорят, со значительными войсками.

– Знаю все это, но теперь менее чем когда-либо могу покинуть этих бедняков, избравших меня своим начальником. Мой долг спасти их или погибнуть с ними.

– При первом случае, – возразила Маргарита, – они предадут вас неприятелю, чтобы купить себе прощение… или убьют вас за вашу твердость и милосердие.

– Это доказывает, что вы их не знаете.

– Жертва собственных благородных мечтаний, вы все принесли им в жертву, почести, богатство, привязанность… Все злодеяния, совершаемые крестьянами без вашего ведома, падают на вас. Имя вашего отца, ваше собственное сделается предметом ненависти во всей Германии.

– Что мне до этого! – отвечал он. – Разве я живу?.. Я теперь просто живое колесо в той могущественной машине, которая воздвигает свет среди тьмы, свободу среди рабства, равенство среди угнетения. Настоящее, может быть, изменит нам, но нам принадлежит будущее. Свобода, граф, что морской прилив. Глядя, как волны разбиваются у берегов и убегают назад, можно подумать, что они потеряли землю, которой только что овладели. И пока одна волна, стеная, исчезает на мокром песке, среди лона морского возникает другая, более сильная, и море нечувствительно, медленно, постепенно овладевает берегами и ни что в мире не остановит его.

Пока он говорил, его прекрасное лицо оживлялось убеждением и благородным восторгом.

Граф и Маргарита поняли, что никакие человеческие доводы не могут победить такое глубокое верование и столь полную преданность.

Они протянули Флориану руки, он горячо обнял их.

– Да хранит вас Бог, – прошептал он. – Граф Людвиг, будьте милосердны к крестьянам, которые попадут в ваши руки. Прощай, Маргарита, прощай, моя возлюбленная сестра. Да пошлет тебе Бог ту долю счастья, которая назначалась мне, и от которой я отказываюсь без сожаления. Прощайте, друзья мои, прощайте.

Когда граф с женой скрылись из глаз, Флориан поднял глаза к небу.

– Боже мой, – говорил он, – теперь я один, без семьи, без друзей. Я вырвал от моего сердца последние земные привязанности, чтобы посвятить себя вполне служению Твоим святым заповедям; дай мне силу и мужество довести дело мое до конца.

Теперь мы в нескольких словах можем докончить наш рассказ.

Граф и графиня Гельфенштейн уехали в Штутгарт. Они рассчитывали ехать в Аугсбург, но рана графа не позволяла предпринять даже такое небольшое путешествие. Оправившись, граф немедленно поехал к армии швабского союза. Несмотря на свою многочисленность, крестьяне не могли противиться этой армии. Между ними возникли раздоры.

Непреклонный, когда дело шло об убеждениях или о военной дисциплине, но враг всяких жестокостей и личного мщения, Флориан не мог бороться со всевозможными препятствиями, окружавшими его. Гец Берлихинген, знаменитый рыцарь с железной рукой, но впрочем, вопреки Гете, скорее кондотьер, чем политический деятель, наследовал рыцарю Гейерсбергу в предводительствовании крестьянской армией.

В сражении при Боблингене, где Георг Трузехс фон Вальдбург разбил крестьян, потерявших до десяти тысяч человек, Иеклейн Рорбах был взят в плен с Мельхиором Нонненмахером, музыкантом, сопровождавшим Гельфенштейна, когда его вели на казнь.

Их привязали к дереву, обложили дровами и сожгли на медленном огне.

Крестьянская армия была потом еще несколько раз разбита под Вюрцбургом и при замке Кенихсгофен.

Что касается Флориана, то у него был особый отряд, который долго сопротивлялся, благодаря храбрости его верных ландскнехтов. Наконец и на него напало войско швабского союза.