Текст книги "Дочь императора"

Автор книги: Альфред де Бре

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 18 страниц)

VI

К несчастью и здесь, как в большинстве народных восстаний, знамя свободы, едва успев развиться, встретило несогласие между воинами. Иеклейн Рорбах и Черная Колдунья отказались повиноваться власти Флориана.

Они составили две вооруженные шайки, которые, действуя то в соединении, то порознь, сильно повредили делу конфедерации грабежами и жестокостями.

Мы видели, как проводник императора, Лоренц Зельбиц, вывел Максимилиана на большую дорогу.

Прибыв в соседний город, Максимилиан немедленно принял все меры, чтобы набрать отряд вооруженных людей и пойти на помощь дочери.

Но в несколько часов в мелком городишке нельзя было собрать столько войска, чтобы выступить против таких многочисленных сил, какие были сосредоточены на прогалине Скалы Бедствий.

Притом Максимилиану нужно было по разным причинам соблюдать инкогнито, что еще более затрудняло его положение. Он еще не успел собрать и половины нужных ему людей, как вдруг увидел на улице четырех ландскнехтов и четырех хорошо вооруженных людей, сопровождающих молодого человека и молодую девушку. Максимилиан узнал Маргариту и графа Людвига. Он поспешил им навстречу. Император выразил чрезвычайную благосклонность графу, который по скромности немного отстранился, и еще раз поблагодарил его за преданность.

Ему пришло в голову увести с собой дочь, но должен был отказаться от этого намерения. Различные семейные обстоятельства не позволяли ему держать при дворе побочную дочь. Кроме того, он торопился в Аугсбург.

Молодая девушка выразила, впрочем, желание возвратиться к матери Флориана.

– Госпожа Гейерсберг была для меня матерью, – сказала она императору, – я не могу ее покинуть в минуту, когда она одинока и несчастна.

– Ты права, дитя мое, – сказал Максимилиан, – возвратись к ней и постарайся утешить ее в отсутствие сына. Мне жаль ее, тем больше, что я слишком хорошо предвижу участь Флориана. А что касается вас, граф, – присовокупил Максимилиан, делая Людвигу знак приблизиться, – вы проводите меня в Аугсбург. Я велю заняться пересмотром вашего дела, и мы постараемся вознаградить вас за все ваши страдания.

Максимилиан был, вероятно, рад воспользоваться случаем, чтобы ближе познакомиться с женихом Маргариты. Молодая девушка вероятно поняла его намерение, потому что она сильно покраснела; но краска разыгралась еще сильнее, когда при расставании император, взглянув на молодых людей и заметив, что они молча прощаются, сказал им резко, но добродушно:

– Ну же, поцелуйтесь на прощание и отправимся скорей.

Граф Гельфенштейн поспешил исполнить приказание. Он обнял молодую девушку и так долго держал ее в своих объятьях, что Максимилиан не удержался от нетерпеливого движения.

– Пора в путь, граф, – сказал он, затем, обратившись к Маргарите, нежно поцеловал ее.

– Да хранит тебя Бог, дитя мое, – прибавил он. – Выполни добросовестно свой долг в отношении твоей приемной матери. Затем ты приедешь ко мне, и я доставлю тебе положение, достойное тебя и твоей матери. До свидания, милая дочь моя.

VII

Прибыв в Гейерсберг, Маргарита застала мать Флориана в жалком состоянии здоровья и духа.

Бедная женщина никогда не пользовалась хорошим здоровьем, но энергия до сих пор поддерживала ее.

Теперь же, когда ей недоставало сына и когда она увидела, что все ее надежды относительно Флориана рухнули, у нее не хватило сил бороться с болезнью и горем.

Однако она почувствовала минутную радость при возвращении Маргариты, необъяснимое отсутствие которой чрезвычайно беспокоило ее.

– Наконец-то ты здесь, моя бедная Маргарита! – воскликнула она. – Что такое случилось с тобой?

Маргарита опустилась перед ней на колени и рассказала всю правду. Так как ей, конечно, нужно было говорить о графе и сознаться, что давно знает его, то исповедь была продолжительна и тягостна.

Госпожа Гейерсберг выслушала ее с удивлением и грустью. Хотя Флориан сам добровольно отказался от руки Маргариты, но бедная мать не могла себе представить, как можно было предпочесть ее возлюбленного сына кому бы то ни было другому. Однако она не сделала Маргарите ни малейшего упрека.

Спустя несколько дней в замок прибыло десять вооруженных людей. Они были присланы императором, который впрочем знал, что гарнизон замка Гейерсберга был достаточно силен, чтобы не бояться неожиданного нападения; притом нападения нельзя было ожидать, потому что начальником неприятельской армии был Флориан. Эти воины должны были состоять при Маргарите и сопровождать ее всякий раз, когда ей нужно будет выехать.

Не мешает заметить, что по обычаю того времени, при каждом воине было два стрелка, два оруженосца, паж и слуга. Так что посланное императором подкрепление было значительнее, чем можно было подумать. Посылая этих воинов, Максимилиан, вероятно, не предполагал, что им придется защищать замок не только против взбунтовавшихся крестьян, но и против герцога Вюртембергского.

Мы уже сказали, что Иеклейн Рорбах, захватив Маргариту и Марианну на тропинке болот Большого Волка, отослал свою двоюродную сестру в Бекинген под конвоем двух своих людей.

Положение бедной Марианны было тем ужаснее, что девушки ушли из дому без ведома госпожи Гейерсберг, и Марианна не знала, как держать себя с ней. В довершение несчастий она застала дядю своего очень больным.

Кризис приближался.

В подобных случаях иногда бывает, что кризис как будто бы возбуждает отупевшие умственные способности стариков. Призванный врач объявил, что такое пробуждение умственных способностей больного часто предвещает приближение смерти. Он присовокупил, что старик Рорбах может еще жить в таком положении несколько недель.

После ухода врача из гостиницы, Марианна, подав дяде всю возможную помощь, решилась отправиться в Гейерсберг.

Прибыв туда, она узнала, что Маргарита только что приехала. Хотя госпожа Гейерсберг была отчасти сердита на молодую девушку за то, что она сопровождала Маргариту в ее неосторожной поездке, но природная доброта заставила ее вскоре забыть вину своей любимицы.

Молодые девушки имели столько передать друг другу, что проговорили бы до следующего дня, если бы мысль о дяде не заставила Марианну поспешить с возвращением в «Золотое Солнце».

Измученная усталостью и ощущениями предшествующей ночи, она села на лошадь и помчалась в Бекинген.

Марианна застала старика Рорбаха почти в таком же положении, как оставила. Но с этого дня в нравственном состоянии его произошла большая перемена. В потухших глазах его заблистал луч рассудка. Вскоре по взгляду можно было видеть, что он понимает совершающееся вокруг него. Понемногу язык его до того развязался, что он мог выговаривать слова, хотя беспорядочно, но достаточно ясно, чтобы выразить свою мысль людям, привыкшим к нему.

Марианна замечала уже в продолжении двух или трех дней, что он как будто чего-то ищет.

– Что вам нужно, дядя? – спрашивала она. Но он или не понимал ее, или не хотел отвечать.

Он смотрел на нее с досадой и молчал. Наконец он выдал тайну своих мыслей.

– Сын мой? – сказал он.

Старику не смели сказать правду. Она была бы для него тем тяжелее, что он очень почитал дворянство и вообще чрезвычайно боялся всяких катастроф, которые могли бы повредить его благосостоянию.

Марианна сказала ему, что Иеклейн уехал путешествовать. Ей пришлось выдумывать разные причины, чтобы объяснить продолжительное отсутствие Иеклейна, которое начало удивлять старика, хотя он вообще привык к отлучкам сына.

Наконец он узнал страшную истину.

Однажды несколько дворян, недавно проезжавших мимо одного замка, ограбленного и сожженного Иеклейном, остановились в «Золотом Солнце». Они были страшно возмущены и озлоблены, и один из них, давнишний постоянный посетитель Рорбаха, был так неосторожен или жесток, что стал упрекать старого трактирщика в грабежах и убийствах, совершаемых Иеклейном.

В это время Марианна на минуту отлучилась из комнаты. Вдруг она услышала ужасный крик.

Она бросилась к дяде.

Несчастный старик поднялся с кресла и тотчас во всю длину растянулся на полу. Поспешивший на помощь врач объявил, что нет возможности спасти больного. Тогда Марианна написала Иеклейну, уведомляя его о состоянии старика и умоляя приехать проститься с отцом.

Когда посланник с большим трудом отыскал Иеклейна, последний был в упоении победы.

Значительный отряд войск швабского союза был недавно наголову разбит и рассеян тремя шайками евангелической конфедерации под предводительством Флориана Гейерсберга. Во главе своей знаменитой Черной Шайки, состоявшей из крестьян и старых солдат, Флориан мужественно преследовал неприятеля, который старался оправиться от поражений. Георг Мецлер быстро двинулся со своей шайкой против другого отряда швабского союза. Между тем, Иеклейн, сопровождаемый своим товарищем Массенбахом, пылким проповедником, которого прозвали Огненным Языком, грабил соседний замок.

В подобных случаях он всегда давал своим товарищам пирушки, и веселье уже начиналось, когда Иеклейн получил известие, что отец его при смерти, и что ему следует спешить, если хочет застать его в живых.

Как бы ни был Иеклейн порочен, но это не мешало ему питать нежную любовь к отцу. Увлеченный пылкими страстями, он, конечно поступками не выказывал этой любви, но тем не менее глубоко чувствовал ее. Он передал начальство своему товарищу и немедленно отправился в Бекинген, не заботясь об опасностях, которым подвергал себя.

Спустя несколько часов Иеклейн остановил лошадь у подъезда гостиницы. Ноги ее тряслись, и она была вся в мыле. Забыв все сделанное им, Марианна выбежала навстречу жениху.

Она повела его к старому трактирщику, о котором Иеклейн беспокоился всю дорогу, боясь не застать его в живых.

При виде этого бедного старика, который простирал к нему дрожащие руки, Иеклейн почувствовал, что сердце его забилось. Терзаемый упреками совести, он бросился к ногам отца. Глаза его были полны слез.

Вдруг из конюшни поспешно прибежал мальчик.

– Что случилось? – спросила Марианна, заметив его растерянный вид.

– Я слышал топот лошадей… вооруженные воины приближаются… Некоторые из них покрыты кровью, как будто только что вышли из сражения. Я узнал знамя Якова фон Бернгаузена, того самого, который в прошлом году убил кулаком маленького пажа…

– Тише! – прервал его Иеклейн, прислушиваясь, чтобы расслышать конский топот. Он торопливо поцеловал отца и бросился к дверям.

Но было уже поздно.

Он понял, что безрассудно противиться такому многочисленному неприятелю.

Пока он искал взорами средства бежать, в голове его вдруг блеснула мысль.

– Постарайтесь задержать их на несколько минут, – сказал он Марианне. – Прощай, отец.

Он поспешно поцеловал старика и молодую девушку, и бросился к лестнице в ту самую минуту, когда дверь с крыльца с шумом распахнулась.

VIII

В залу вошли несколько вооруженных воинов. Большинство были знатные дворяне Швабии и Франконии.

Отец Рорбах знал почти всех. Их окровавленное оружие и платье ясно показывали, что они недавно принимали живое участие в битве.

Старик едва стоял на ногах, однако пытался подняться и встал поддерживаемый племянницей, которая дрожала не меньше его самого.

Рыцари не удостоили ответом приветствия, которые он бормотал!

При виде этого больного старика и плачущей девушки, некоторые давнишние посетители гостиницы почувствовали сострадание. На минуту ими овладело колебание.

– Бедняк! Он не виноват в преступлениях своего сына, – пробормотал один из них.

– Перестань! – вскрикнул Вайблингенский фохт, племянник которого был только что убит на его глазах товарищем Иеклейна, – если бы этот старый дурак иначе воспитал своего сына, Иеклейн был бы, может быть, не так дерзок и не восставал бы против тех, кто стоит выше него.

Двое или трое самых яростных людей стали бить мечами и секирами посуду и мебель.

– Постойте, постойте! – вскрикнули другие дворяне, которые желали спасти Рорбаха. – Мы умираем с голода и с холода. Если мы все разобьем и сожжем, то на чем же будем ужинать?

– Это правда! – сказал Филипп Нейгаузен, прекращая избиение посуды, которую начал было уже швырять в окно.

Большинство присутствующих не пили и не ели уже по крайней мере в течение двенадцати часов. Поэтому даже самые разъяренные не замедлили согласиться принять участие в общей трапезе. Грабеж ограничился пока погребом, кладовой и чуланами.

Трудно представить себе изумление и отчаяние, в которое привело старика разграбление гостиницы.

Он прыгал на своем кресле, поочередно обращаясь то к одному, то к другому знакомому дворянину, плакал, как ребенок, и жалобно вскрикивал при каждой разбиваемой вещи.

Сперва, казалось, он намерен был выразить свое отчаяние только слезами и жалобами; но понемногу голова его разгорячалась, он стал проклинать разрушителей его добра, скопленного им в продолжение стольких лет.

Марианна и преданная служанка напрасно старались успокоить его и заставить замолчать.

– Иеклейн! Сын мой, Иеклейн! Приди ко мне на помощь! – кричал трактирщик.

– Да, да, зови, зови сыночка! – проворчал один дворянин. – Этот разбойник верно теперь грабит какой-нибудь замок или монастырь.

– Нет, нет, – отвечал старик, отбиваясь от Марианны, старавшейся заставить его молчать, – он здесь… Ко мне, Иеклейн… ко мне!

– Здесь? – воскликнуло несколько человек, подбегая к старику.

Его настойчивость и очевидное беспокойство Марианны, навели барона Вайблингена на догадку.

Для того, чтобы лучше выяснить ее, он притворился сочувствующим старику и хитро сказал ему.

– О! Бедный Рорбах! Если бы ваш сын был глуп, он защитил бы ваше имущество, потому что ведь он храбрый малый.

– Да, да, – пробормотал старик. – Он здесь…

– Где?

– Молчите, дядя, – шепнула ему Марианна на ухо. – Вы губите вашего сына.

– Прочь, красавица, – воскликнул граф, грубо отстраняя молодую девушку, которую другой рыцарь схватил за руку, чтобы она не могла предупредить Иеклейна, если он дома.

Лишившись последней опоры, и измученный вынесенными ощущениями и борьбой против Марианны, совершенно не сознавая опасности, которой подвергал сына, несчастный старик пробормотал несколько слов, которые окончательно навели преследователей на след Иеклейна.

– Он в тайнике, – пробормотал старик несколько раз.

Оставалось узнать, где находится этот тайник.

Напрасно обыскали они дом, начиная с погреба и кончая чердаком, Иеклейна нигде не было.

В отчаянии рыцари швабского союза и вельможи возвратились к мысли поджечь гостиницу.

– Иеклейн наверно здесь, – сказал один из них. – Ему нельзя будет скрыться от нас. Он или выйдет, и тогда мы его повесим без дальнейших рассуждений, или сгорит в своем тайнике, как лисица в норе.

Когда первые струи пламени поднялись над гостиницей, Рорбах приподнялся на руках своей племянницы.

– Мой дом! Мой сын! – вскричал он, с отчаянием всплеснув руками.

Он повалился, как безжизненная масса. Он был мертв.

Сострадательные знакомые перенесли его в соседний дом.

Чтобы остановить Иеклейна, если бы он попытался выйти из своего убежища, избегая пламени, дом окружили цепью. Враги молодого трактирщика с копьями и мечами с нетерпением ждали минуты, когда пламя заставит его выйти.

Бедная Марианна, сидя у трупа отца Рорбаха в доме, соседнем с гостиницей, тревожно спрашивала себя, что сталось с ее двоюродным братом.

Наконец, не имея сил противиться терзавшему ее беспокойству, она вышла на улицу и подошла к гостинице, крыша которой только что обрушилась при рукоплесканиях толпы.

Более четверти часа стояла она устремив глаза на дом, когда вдруг подле нее один вооруженный сказал, обращаясь к толпе рыцарей:

– Иеклейна или не было в гостинице, или же он теперь окончательно изжарился. Во всяком случае нам больше здесь делать нечего. Но, друзья мои, стоит ли преследовать особенно горячо какого-нибудь жалкого трактирщика; нам надо наказать начальника этого гнусного общества: пойдем подожжем замок Флориана Гейерсберга.

Почти все согласились с мнением фохта.

Они решились отправиться, как только отдохнут их усталые лошади.

Пожар между тем продолжался. И вот наконец остались только одни главные стены гостиницы «Золотого Солнца», среди которых пылающее горнило подымало к небу струи пламени, смешанного с облаками дыма, и искры взвивались в воздух.

Иеклейн, как верно выразился барон Вайблинген, или нашел средство бежать, или давно уже сгорел.

Наконец Марианна покинула свое место и воротилась к дяде.

Сидя при покойнике, она все думала об опасности, угрожающей ее благодетельнице, госпоже Гейерсберг.

Ни за какие деньги в мире не решилась бы она, кажется, покинуть теперь тело дяди, отца того Иеклейна, которого она еще любила, несмотря на все его преступления. Но для спасения баронессы Гейерсберг и Маргариты великодушная девушка решилась оставить святую обязанность охранять тело умершего.

Она попросила соседку заменить ее у гроба дяди, набросила на плечи и на голову плащ и вышла из Дому.

Она передала своему посланнику Иоганну записку, в которой уведомляла Флориана о грозе, собиравшейся разразиться над его замком, и умоляла молодого человека известить ее о судьбе Иеклейна; она писала ему, что немедленно отправляется в Гейерсберг, чтобы предупредить жителей замка. Затем она села на лошадь, которую успели вывести из горевшей уже конюшни и отправилась в замок Гейерсберг. Добрый иноходец доставил молодую девушку в замок за несколько часов до прибытия рыцарей.

IX

Госпожа Гейерсберг, уже несколько дней опасно больная, лежала в постели. Тем не менее Марианну немедленно провели к ней.

Узнав о пожаре «Золотого Солнца», и об угрозах швабских союзников, госпожа Гейерсберг с горестью подняла глаза к небу, но объявила решительно, что ни за что не покинет замок, который, несмотря на отказ Флориана, все-таки считала собственностью сына.

Она вполне понимала опасность, грозящую замку, и долго уговаривала Маргариту переехать в один из соседних городов.

Маргарита не согласилась.

– Нет, я не могу покинуть вас в минуту опасности. Вас, которая ухаживала за мной в детстве, и которую я считаю второй матерью, – решительно отвечала молодая девушка. – Не возобновляйте этого разговора, если не хотите огорчить меня; иначе я подумаю, что вы обо мне очень жалкого мнения.

Госпожа Гейерсберг поняла, что всякое возражение было бы лишним. С жаром поцеловав молодую девушку, она согласилась принять ее преданность.

Хозяйка замка хотела непременно встать с постели. Ее с трудом уговорили сесть в большое кресло, в маленькой зале, перед спальней.

Она послала за дворецким и за воинами. В числе ландскнехтов, пришедших с Флорианом из Турции, был один старый конюший по имени Герман. Он показал себя таким способным, услужливым и решительным, что госпожа Гейерсберг, зная его преданность Флориану, поручила ему защищать замок.

Не теряя времени, он занялся своей новой обязанностью, и через несколько минут все служители были уже на ногах.

Марианна прибыла в Гейерсберг около шести часов утра. В одиннадцать часов они увидали авангард швабского союза, состоявший из нескольких всадников из отряда братьев Бернгаузенов и высланных вперед на разведку.

Их было человек около полутораста. Этого было недостаточно для нападения на замок, защищаемый хорошим гарнизоном, но неприятелю было известно, что укрепления замка ветхи, что гарнизон его слаб, и что баронесса живет в совершенном уединении.

Поэтому они не ожидали встретить сопротивления и были поражены, увидев приготовления к их встрече.

– Мы, кажется, слишком громко говорили о нашем намерении, – с досадой сказал барон Вайблинген.

– Требовать сдачи! – закричал один молодой человек. – Если они откажутся, пойдем немедля на приступ.

По этому поводу начались рассуждения. Наконец решено было послать к баронессе Гейерсберг нескольких рыцарей с предложением оставить замок. Ей дозволялось увести с собой все, что пожелает, и даже предлагался конвой, чтобы проводить ее, куда ей будет угодно.

Подъемный мост был спущен. Четверо парламентеров прошли во внутренний двор, а оттуда в приемную баронессы.

Благородная вдова сидела в большом кресле из Резного дуба, на ручках которого покоились ее белые, как воск руки. Темное платье поразительно оттеняло бледность ее лица. Согнутый стан и впалые щеки ясно свидетельствовали о быстром развитии снедавшей ее болезни. Но она сохранила всю свою энергию.

За ней, облокотившись на спинку кресла, стояла Марианна. Она решила ни на минуту не покидать свою воспитательницу.

При входе посланных, госпожа Гейерсберг выпрямила в кресле свой высокий стан и поклонилась им с холодным достоинством, не предвещающим большого успеха цели их прибытия.

Изложение дела принял на себя вайблингенский фохт. Его обязанность была очень щекотлива, так как дело состояло в том, чтобы пригласить госпожу Гейерсберг немедленно сдать свой родовой замок врагам сына; но справедливость требует сознаться, что фохт выполнил ее очень ловко, и почтительно.

– Господин Вайблинген, – сказала госпожа Гейерсберг, когда он кончил свою речь, – узнаете ли вы этот портрет?

Она указала на большую картину, изображавшую высокого, рыцаря с благородным и гордым лицом.

– Узнаю, – отвечал фохт, – это портрет вашего супруга, благородного Арнольда Гейерсберга; царство ему небесное.

– Вы были с ним товарищами по оружию, – продолжала госпожа Гейерсберг. – А вы, владетель Бернгаузена, узнаете ли вы вот этот портрет? Точно такой должен находиться в главной зале вашего замка.

– Ваша правда, у меня есть этот портрет.

– Этот портрет отца моего мужа, Конрада Гейерсберга, который спас жизнь вашему отцу и вашему дяде под стенами Варны. А вот это, – она указала на третий портрет, – это Филипп Гейерсберг, дядя моего мужа. Он получил четырнадцать ран в сражении при Танненберге. Как вы думаете, если бы им предложили то, что вы предлагаете теперь мне?

– Арнольд, Филипп и Конрад Гейерсберги всегда были честными рыцарями, верными своей религии, государю и братьям по оружию, – возразил Вальтер. – Если бы ваш сын Флориан шел по их следам, то нам бы не пришлось исполнять тяжкую обязанность, которая привела нас сюда.

– По-моему, нет такого ни человеческого, ни божеского закона, который предписывал бы жене изменять мужу, матери покидать сына. Глава семейства – господин в своих владениях: мать, жена, дочь должны подавать пример повиновения ему.

Вайблинген попытался уладить дело, объяснить, что он и его товарищи требуют замка только для того, чтобы воспользоваться им, как стратегическим пунктом против восстания.

– Господа депутаты швабского союза, – сказала вдова, осматривая их поочередно каждого и обращаясь к их чести, – я знаю вас всех четверых, знаю за людей честных. Клянетесь ли вы мне, что не имеете иных видов на наш замок, кроме того, о чем говорит фохт Вайблингенский.

Депутаты опустили головы и с минуту молчали.

– Баронесса, – начал фохт, – щадя вас за ваши добродетели и за ваш благородный характер, мы хотели как можно долее скрыть от вас грустную истину; но при всем участии к вам, мы не можем дать ложной клятвы.

– Итак, Гейерсберг решено разрушить? – спросила вдова с волнением.

Барон молча поклонился.

Госпожа Гейерсберг предвидела этот ответ; но тем не менее он горестно поразил ее, поток слез как будто хлынул от сердца ее к глазам. Однако она превозмогла себя, и только судорожное движение бровей и век несколько изменило ей.

– Благодарю вас за откровенность, господа, – сказала она, – я отвечу вам также откровенно. К какой бы партии ни примкнул мой сын, не мне, женщине судить об этом, не матери осуждать его. Замок принадлежит Флориану, и я сдам его только ему. Вот мой ответ, господа.

Бедная женщина упала в кресло, истощенная усилием, но с сознанием, что исполнила свой долг. Фохт обратился к Маргарите:

– Нам известно, графиня, какое участие принимает его величество император Максимилиан в вашей особе. Назначьте сами, кому сопровождать вас отсюда.

– Благодарю вас, фохт, – отвечала Маргарита не совсем твердым голосом, – я не могу принять вашего предложения. Госпожа Гейерсберг с детства была для меня любящей матерью, а Флориан преданным братом; он еще недавно спас меня от большой опасности. Каково бы ни было мнение моего отца о настоящей войне, но он слишком добр и благороден, чтобы вменить мне в вину благодарность к людям, которым я всем обязана. Поэтому я остаюсь с моей второй матерью, хотя бы нам обеим предстояло быть погребенными под развалинами этого замка, где прошло мое детство.

Четверо депутатов с удивлением переглянулись; они не ожидали встретить такую решительность и смелость в молодой девушке.

Видя, что им не убедить этих женщин, депутаты, крайне недовольные неуспехом своего поручения, решились возвратиться к своим товарищам.

В некотором отдалении от замка немедленно устроили укрепленный лагерь и разослали во все стороны гонцов, приглашая окрестных владетелей и горожан, враждебных восстанию, соединиться с осаждающими.

Защитники замка со своей стороны деятельно готовились к обороне.

Вскоре по уходе депутатов швабского союза госпожа Гейерсберг почувствовала припадок болезни, что легко можно было предвидеть, но страдания ее были так сильны, особенно для изнуренного организма несчастной вдовы, что была минута, когда думали, что она не переживет их. Однако Матильда скоро оправилась и, несмотря на свои душевные мучения, приобрела прежнее присутствие духа. Но пока она была так близка к смерти, Маргарита поспешила отправить второго гонца к Флориану; было впрочем сомнительно, чтобы удалось обмануть бдительность осаждающих и выполнить поручение.