Текст книги "Стрелка на школьном дворе (СИ)"

Автор книги: Альфия Камалова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 3 страниц)

«Стрелка» на школьном дворе.

Повесть

Прыг-скок! – с кочки на кочку, с бугорка на бугорок, и вот, наконец, этот грязный район новостроек кончился. Впереди виднелась филармония, а там и до школы рукой подать. Алинка выбралась на асфальт, поскребла подошву сапог о бордюр и двинулась к перекрестку дорог до угла Пушкина, где должна была встретиться с подружкой. Но Таньки не было.

– Не дождалась или опаздывает? – Алина постояла немного и пошла в школу одна. День сиял так приветливо, что маленькая досада не омрачила ее безмятежного настроения. Сощурив глаза, Алинка запрокинула голову вверх. В синем океане неба величаво проплывал белоснежный облачный корабль, надув перламутровые паруса. Взгляд ее с удовольствием задержался на встречной рябинке, на ее красивой листве, опаленной осенним багрянцем, и на гроздьях пылающих ягод. Под ногами оживленно чирикая, проворно скакали драчливые воробьи, клюя рассыпанные кем-то семечки. Грязная часть дороги осталась позади, и Алинка пошла по мокрому после дождя асфальту, усыпанному золотыми и пунцовыми сердечками опавших листьев. В ритм шагов выпевались стишки:

Фиалки трехцветные – Анютины Глазки -

На клумбе весело расцвели...

Алинке не терпелось посмотреть на свои любимые виолы, которые распустились возле филармонии. Их там был целый выводок! Вчера они так забавно таращились на нее с газона! И все разноцветные, и у всех мордашки разные! Там были ярко-желтые с черными стрелками ресниц, – веселые, как солнечные зайчики. А густо– фиолетовые – как дамы в масках, загадочно поглядывали своим желтым зрачком... А красные с черной бабочкой в центре так радостно вспыхивали в зелени травы…

– Чудеса! – думала Алинка, разглядывая их. – Какой небесный художник их так разрисовал?! Обмакнул кисточку в черную краску и так аккуратно разложил пятнышки, тоненько навел полоски... А у этих фиолетовых – венчики по краям светлеют: у одних лепестков кончики голубые, а у других – белые... А желтые зрачки, как живые, и смотрят, как будто хотят засмеяться...

К Алининой подошве пристал кусок грязи с травой, она тряхнула ногой – ошметок упал впереди, и она заметила, что к нему прилепились блеклые, раздавленные, уже подсохшие цветки виол. Таких на асфальте валялось много. Алина тупо смотрела на газон. Он зеленел сам по себе – равнодушно и скучно. Алина медленно повела взглядом вокруг: возле филармонии цвели и другие клумбы, но их пестрая скученность и безликость почему-то так не привораживала ее, как наивная прелесть фиалок.

– Привет! Ждешь что ли кого? Ты не знаешь, какой у нас первый урок: физика или матика? – перед ней стояла одноклассница, рослая, по-вампирски дико раскрашенная Ксюха Карпачева: черные ногти, синие ресницы, розовые тени до самых бровей и серебристые губы в жирной черной окантовке. Казавшаяся маленькой и худенькой рядом с ней, Алина подняла на нее глаза и замерла с открытым ртом, не понимая вопроса: в пространство ее взгляда попала школьная лестница, на ступенях которой она увидела свою подружку Таньку вместе с их общим недругом Каринкой Каргаполовой.

– Но ведь договорились же с Каргой не дружить! Вечно она ссорит нас! – пронеслось в голове.

– Во, тормоз! Выквадратила свои зенки, коза! Дай дорогу! – грубо толкнула ее Ксюха плечом, да так сильно, что Алина, потеряв равновесие, чуть не упала на газон.

В кабинете математики, шумно переговариваясь, раскладывался к уроку 7Б класс. Еще с порога, выхватив взглядом Таньку, Алина направилась к ней, улыбаясь во весь рот. Но подруга с каменным лицом отвернула от нее свой вздернутый веснушчатый нос. Вопрос, готовый сорваться с губ, замер на полпути, и Алина молча наблюдала, как Таня демонстративно выкладывала свои учебники на парту Кагармановой.

– Все ясно, – с грустью подумала Алина. – Опять эта Карга между нами встряла. Ну и ладно! Одна буду сидеть. Зато никто мешать не будет, – успокоившись, решила она.

В голове уже в размеренном ритме складывались кое-какие строчки, и Алинка поспешила записать их.

Фиалки трехцветные Анютины Глазки

На клумбе весело расцвели.

Сверкали радостно их лепесточки

Все в каплях утренней росы.

Сияли восторженно яркими красками,

Ласкали их солнечные лучи.

Потухли глазки с зарей закатной.

Поникли увядшие стебельки.

Но что же случилось? Их нежные венчики

Ничей уже больше не радуют взгляд.

Зачем же сорвали, зачем растоптали их?

Без жизни они на асфальте лежат.

Вот такие получились стишки. На каком– то клочке бумаги Алина выводила уже последние строчки, когда услышала взрыв смеха в классе.

– Очнись, спящая красавица! – обращалась к ней математичка. – Повторяю вопрос: в каком виде предстанет данное выражение, если сумму кубов развернуть?

Не дождавшись ответа, учительница с осуждением покачала головой:

– Даянова, о чем ты думаешь? Чем ты вообще занимаешься на уроке? В гимназическом классе надо учиться, а не отсиживать на уроках. Ты это знаешь? Я тебе, Даянова, обещаю: Если. Завтра. Ты. Не напишешь УНОвскую контрольную, тебя в этом классе больше не будет. Не понимаю, почему до сих пор тебя не перевели в норма – класс?

Норма-класс! Эта угроза, как дамоклов меч, постоянно висит над Алининой головой. В школе – гимназии, где училась Алина, классы разделялись по уровням развития, как бы по ступеням: на верху были сильные – гимназические, вслед за ними шли нормальные, и в самом низу был класс '' З.П.Р. '', где вытягивали заторможенных... или нет, педагогически запущенных детей – как правильно, Алинка точно не знала. 7Б считался ''элитным'' классом, гордостью школы, туда отбирали тестированием самых умных детей со всего города. Алина самой умной не была и училась в обычном классе. А в гимназический гуманитарный она попала случайно. Ее бывшая учительница литературы уверяла всех, что в Алине Даяновой она разглядела литературный дар. Она-то и уговорила посмотреть ее девочку. В качестве испытания ее несколько раз брали на уроки литературы и русского языка в 7Б, а потом и насовсем оставили здесь.

Учительница Инна Игоревна, несмотря на молодость – ей было 28 лет, была достаточно известной в городе. О ней писали в газете, показывали по телевизору, и класс ее – класс вундеркиндов – тоже показывали. Она ездила на разные педагогические совещания и делилась своим новаторским опытом. Система обучения у нее была особенная, экспериментальная. Эту методику разрабатывала группа ученых где-то в центре, а она испытывала на практике. Когда класс показывали по ящику, все удивлялись и восхищались тем, что учащиеся сидят группами, а не традиционными рядами, и, почти как в клубе знатоков '' Что? Где? Когда?'', дают собственные версии к поставленным вопросам. Это потому, что урок у Инны Игоревны строился как самостоятельный поиск решений. Сама она ничего детям не объясняла и готовых знаний не давала, потому что по этой системе ей, как учителю, отводилась направляющая и контролирующая роль. Знания гимназисты добывали в библиотеках из учебников и словаре. Инна Игоревна была не замужем и очень много времени проводила с детьми: ходила с ними в походы, устраивала дискотеки и чаепития. Она прекрасно ладила с ребятами, никогда не жаловалась на них родителям, не вызывала их в школу и вообще терпеть не могла родительских собраний. Все возникшие проблемы она предпочитала разрешать внутри класса и только с классом. Учителя – коллеги, которые выступали по телеку, говорили, что работать с умными детьми – подростками гораздо труднее, чем со средними: в них много апломба, высокомерия и зазнайства. А Инна Игоревна для них – признанный авторитет: она великолепно чувствует особенности подростковой психологии и умеет управлять ими. В ее классе – очень сплоченный коллектив, на редкость дружные ребята. В других классах – какие-то разрозненные группировки, а в этом – все, как один: всегда вместе – и в плохом и в хорошем. А сама Инна Игоревна своим тихим протяжным голосом застенчиво сказала в телевизоре, что главный секрет ее успеха в том, что она использует давно забытое старое средство: силу коллективного мнения.

После алгебры на переменке к Алине подсела Карина Каргаполова (Грубая, обидная кличка « Карга» довольно цепко прилепилась к ней, хотя и не вязалась с ее внешностью. Родители одевали ее, как куколку. И по этой самой причине высокая, тоненькая Карина с ее гладким, красивым личиком, с капризно – недовольной гримаской гораздо больше напоминала хорошо упакованную куклу Барби, чем какую-то хмурую серую птицу или еще хуже – старую старуху). С явным сочувствием в голосе Карина произнесла:

– Попадет тебе от Инны за пару, да? Честно говоря, я не понимаю, почему у тебя с матикой кранты. Ладно, у Колесниковой башка тупая, но ты же умная девчонка!

– Не тупая она вовсе! – мрачно произнесла Алина и отвернулась, потому что

правила этой игры она знала наизусть и давно уже запарилась объяснять, почему такая добрая и хорошая Даянова дружит с такой врединой и злюкой Колесниковой. Во время перехода в другой кабинет мимо нее проскочила Танька и, слегка

притормозив, повернула к ней насмешливое лицо:

– Значит, у Колесниковой башка тупая? А ты со своей умненькой, светлой головкой двойки получаешь?

Конца уроков Алина дожидалась со страхом: хочешь – не хочешь, а отвечать за хвост по алгебре перед ''классной'' придется. Алинка дрожала перед ней, как и все, хотя Инна ее всячески поддерживала. Вот и сегодня – зря Алинка вся перетряслась – нагоняя – то вовсе и не было никакого. Все уже разошлись, когда Алинка, старательно подчистив свои вирши в коридоре на подоконнике, решилась войти. В кабинете литературы никого не было, кроме двух гимназисток, склонившихся над партой и молодой учительницы, проверяющей тетрадки за столом. Невысокую и хрупкую, как подросток, Инна Игоревну посторонний человек не отличил бы с первого взгляда от ученицы. Не зная, как начать, Алина робко протянула ей листок со стихом.

– А может это дар? '' – задумчиво глядя в пространство, произнесла учительница своим чистым хрустальным голосом. (''А вы певица, да?'' – наивно спросила ее Алина, когда впервые услышала, как она говорит. Ей казалось, что с таким голосом непременно надо петь что – нибудь возвышенное: арии, романсы…). Инна Игоревна в характерной для нее манере нараспев отметила в стихотворении нелады с ритмом и рифмой, и несмотря на это, она все равно попросила Алину красиво все переписать и принести ей.

– А еще у тебя есть что – нибудь? Принеси, ладно? А помнишь, у тебя сказка

была про Ромашку и Камень у дороги? Эту тоже принеси. Наиболее интересные твои творческие вещи, ну, не только твои, других ребят тоже, я буду в отдельную папочку складывать.

Они молча посидели, наблюдая, как отличница Зухра Акилова низким хрипловатым голосом вдалбливает Таньке Колесниковой особенности использования времен в английском языке, нетерпеливо вперяя в нее узкие лезвия своих черных башкирских глаз.

– Уж который раз ты с ней сидишь, шоколадку с нее стребуй, что ли, – посоветовала она Акимовой. – Мозги – это тоже ведь капитал. У кого – то они есть, а у кого – то их нет. А халявщики всегда найдутся, – добавила она чуть иронично и снова переключилась на Алину:

– Завтра у вас контрольная от УНО по алгебре. Как ты себя чувствуешь? Беда мне с вами! Подведешь ты меня под монастырь! Ну что мне прикажешь делать с тобой, девочка моя? – не говорила, а выпевала своим мелодичным голосом Инна Игоревна.

– Дома как следует проработай тему, примеры порешай. И никуда не улетай! Все время сиди тут! – Она постучала кулаком по черепной коробке. – Дружи с головой, ясно?

На контрольной по алгебре Алина, конечно, завязла основательно, но от неминуемой двойки ее защитила заботливая классная. Она зашла проведать класс, не спеша прошлась между рядами, молча постояла возле особо ненадежных, и вот на Алинину парту лег исписанный листок – черновик отличницы Акиловой с решением контрольной работы. Алина была спасена.

Последующие два дня, во вторник и среду, Карина Каргаполова заходила за Алиной, чтобы вместе идти в школу и по пути упорно уговаривала ее дружить только вдвоем и не принимать в компанию эту выскочку и задаваку Колесникову. Алинка сначала отмалчивалась, а потом просто-напросто стала хитрить. Выслушав по телефону: "Жди меня. Счас за тобой зайду'', Алинка, не дожидаясь ее, торопилась ускакать пораньше, чтобы встретиться на перекрестке с Танькой. Если же не успевала вовремя смотаться, уговаривала маму сказать: ''Она уже ушла''. Мама недовольно ворчала:

– Сама врешь и меня заставляешь. Вот уж не думала, что моя дочь – такая врушка и трусишка. Не хочешь, чтобы она за тобой заходила, так ей и скажи.

– Ага! Нарываться на нее! – нервничала Алина. – Ты не знаешь, какая она подлая! Карга в квадрате!

C Танькой они давно уже раскусили, что за штучка эта Карина Каргаполова! Сначала они приняли ее в свою компанию, а потом стали замечать, что когда Каринка поблизости, они постоянно ссорятся между собой. Тогда они стали избегать ее, но Карга ничего не замечала и была настойчивой.

– Прикинь, Алин! У Каргаполовой вчера такой облом с нами вышел, – презрительно говорила Танька. – А она хоть бы хны! Гордости ни на грош! Сегодня подходит вся такая: тю-тю-тю да сю-сю-сю. Она же возле крутых все ошивается, вот с ними и дружила бы! – ехидничала она.

– А может Ксюха ее обижает? Она же вон какая грубая: танком на всех прет и гусеницами давит. Она, наверно, Каринку за шестерку держит. А Каринка хочет, чтобы все было на равных. Вот она и решила...ну, как бы сменить компанию и выбрала нас с тобой, чтобы не быть шестеркой, понимаешь, – рассуждала Алинка.

– Ты с дубу рухнула? Карга – не шестерка. Шестерка там Ирочка. У Ирочки родители богатые, они ей постоянно карманные дают. Ты замечала, как Ирочка Карпачеву сникерсами подкармливает? Ха – ха! – она презрительно хохотнула, вскинув голову, как лошадка, от резкого движения ее рыжеватый хвостик взметнулся и смешно закачался, как маятник. – Прикинь, неспроста! Такая жмотина! Идешь с ней после школы, так она всю дорогу карамельки лопает. Разворачивает и – в рот, разворачивает – и в рот! Фиг поделится! – '' У меня, – говорит, – и так мало''.

– А может, Тань, ты права? Карга – не шестерка. Хотя иногда мне, кажется, что шестерка. Вроде и замашки у нее временами лидерские. Только с Ксюхой тягаться ей все равно не под силу – крутизны маловато. И потом у Карпачевой есть крыша. Может, поэтому она и крутится возле Ксюхи да Ирочки? Все пацаны за них, только и ждут боевого клича, чтобы кинуться в бой.

– Еще бы! Их же Стропила мацает, – усмехнулась Танька.

– И не только Стропила. Где Стропила, там и Гиена...

Танька злорадно хмыкнула:

– Вот Карга, небось, психует, что обломилась ...

– Да... Даже жалко ее... По – дурацки все получается... Послать бы ее куда подальше – да неудобно как – то... А сама беспонятливая какая-то...

– Нашла кого жалеть! Сама виновата, что никто с ней не контачит! Пусть вон с шестеркой этой водится – с Ирочкой.

– Это ж не ее шестерка, а Ксюхина, – возразила ей Алина. – Она, между прочим, еще и стукачка. Помнишь, Ирочка одно время все с нами да с нами, будто бы ей Ксюхина компания надоела, а сама потом все ей доносила, что мы про них говорим.

– Прикинь, Алин, – задумалась Танька. – С Ксюхой дружить – не иначе как в подметках ходить. А мы с тобой сами по себе: ничьи не шестаки и никого не подкоблучиваем. Вникаешь? Может, потому она и примазывается к нам?

– Ну и дружила бы тогда по-хорошему, а то, как бомба замедленного действия, подрывает нашу дружбу.

На следующий день в кабинете географии произошла очень непонятная история. Невероятно, но у Карпачевой «крыша», похоже, давала течь! Сначала все шло как обычно, все занимались своими делами, и Алинка с Танькой весело болтали, обсуждая, как они вчера с дворовыми пацанами в футбол гоняли. И вдруг – резкий вскрик. В дверном проеме четко вырисовывались мощные Ксюхины ноги под супер-мини, мини – предел. Лица не видно: спрятанное в ладонях рук, оно еще и завешивалось длинными прядями волос, упавшими от наклона головы. Возле нее с презрительной усмешкой на спокойном жестком лице стоял Стропила, самый рослый и самый сильный мальчик в классе. Похоже, он ударил ее.

– Ты что опух?! Кабан бритый! Страус общипанный! – Ксюха, плача, выкрикивала свои зоологические ругательства вперемежку с матом.

– Фильтруй базар, сука! Закрой свое поддувало – кишки простудишь! – тут же отпарировал ее выпады одноклассник.

Из разбитого носа Карпачевой потекла кровь. Хлюпая носом, она выскочила из класса. Вихляющейся походкой, привычно втянув голову в плечи, к дверям подошел Генка Ильин по кличке Гиена и вкрадчивым осторожным движением прикрыл ее изнутри. Не выпуская из пальцев дверной ручки, он интригующе обвел глазами окружающих. Класс притих.

– Никто ничего не видел, ясно? – произнес он. Затем с издевкой, гримасничая как клоун, добавил. – Если что, он ей по мосе дверью долбанул. Случайно. И нос ей расшиб. Нечаянно.

– Свидетелей нет, – с самодовольной усмешкой произнес Стропила и многозначительно добавил. – Свидетели долго не живут.

А стукачить никто и не собирался. Класс ее не пожалел, а некоторые даже позлорадствовали. Ксюха на географию так и не вернулась. После звонка забрала вещи и пошла в столовую. На оставшихся уроках она вела себя неузнаваемо тихо, как мышка, старалась не привлекать внимания, была скромной и даже любезной, к удивлению всех.

В пятницу утром Ксюхино пошатнувшееся положение стало особенно заметным. Ильин, полностью соответствуя своему погонялу '' Гиена'', подошел к парте, за которой сидели Карпачева с Каргаполовой, и, оперевшись об нее руками, развязно сказал:

– Ну че, суки, попало вам? (при случае он любил выдавать себя за крутого). От его нахальства Ксюха вскипела, открыла рот, собираясь выплеснуть поток оскорблений на его голову, но поперхнулась и, задыхаясь от кашля, выдавила из своего репертуара что-то вроде "глиста в скафандре", но получилось невразумительно, смешно: кхи– ста-ста-кфа-кха... и класс весело заржал. Откашлявшись, Ксюха в гневе поднялась во весь свой рост и со стиснутыми кулаками нависла над худеньким, щуплым Гиеной.

– Ты, шалава, остынь! Если ты его тронешь, я сам тебе врежу! – остановил ее Сережка Стропилин.

– Ты не пацан, если руку на девчонку поднимешь, – упавшим голосом сказала Ксюха и села за парту.

– И подниму, не сомневайся! Такую шалаву, как ты, только так и надо учить!

Танька скосила торжествущий взгляд на подружку и радостно толкнула ее локтем. Но Алина почему– то не откликнулась на ее призыв порадоваться вместе, она отодвинулась, затем почесала глаз и отвернулась. Ей стало вдруг тошно от мысли, что даже наглая самоуверенная Ксюха – сама по себе, без ''крыши'', без силовой поддержки – никто. Ноль. Пустое место. Была атаманша – а теперь отверженная. И хуже всего, что даже такие ''шестаки'', такие ''подметки'', как Гиена, позволяют себе безнаказанно куражиться над ней. Ну, разве только сила – главное? ''Но это же неправильно! '' – протестующе сказала она.

– Что неправильно? – Таня повернула к ней смеющееся лицо с удивленно поднятыми бровями. – Тебя что попутало? Ты что, с ума или с голоду? – прыснула она и повертела пальцем у виска.

Но Алина почему-то не захотела ей ничего объяснять.

В тот же день Карпачева вернула прежнюю прочность своему положению. На одной из перемен Алина увидела, как Стропила прижимал Ксюхину голову к своей ширинке и самодовольно приговаривал: '' На соси, соси! '' А Карпачева визгливо смеялась, смущенно махала на него руками: ''Ну, че ты! Ну, отстань! Ну, че пристал? Пусти! ''

На перемене к Алине и Тане подошла Каргаполова и попросила подождать ее после уроков, чтобы вместе идти домой. Девочки, как обычно, поторопились улизнуть, но Карга догнала их очень сердитая и стала громко выражать свое недовольство. Девчонок тоже прорвало: в конце концов, сколько можно тянуть кота за хвост! Если до человека иначе не доходит, придется объяснить…

Утро понедельника по чистой случайности началось с неприятности. Проходя мимо Алининой парты, Ксюха позарилась на ее гелевую самописку:

– Классненькая! – похвалила она. – А как она пишет? Золотом? Супер! Подари?

– Не-а, мне она самой нравится!

– Ладно, я возьму ее у тебя пописать.

– Зря ты ей отдала , – шепнула ей в ухо Татьяна. – Плакала твоя новая гелевка, скажи ей: '' Чао! '' У тебя ее конфисковали!

– Как это – '' конфисковали ''?

– Обнакновенно. Забрали в свою пользу! По принципу: было вашим – стало нашим, то есть еёшным. У Ксюхи это бывает!

– Ничего подобного! Она взяла на время! – не поверила Алина.

Но увы... Когда через пару уроков Алина попросила вернуть свою гелевку, ей на парту швырнули какую– то задрипанную ручку с обгрызенным концом.

– Это не моя! Отдай мою! – возмутилась Алина.

– Не возьмешь эту, вообще никакой не получишь! – услышала она в ответ.

Хорошее настроение было безвозвратно утрачено вместе с ''конфискованной'' ручкой. День, начавшийся с маленькой неприятности, покатился по и той же проторенной колее, причем невезуха нарастала, как снежный ком. Все пошло по закону всемирной подлости и всемирного свинства.

На уроке французского учительница задала перевод очень трудного художественного текста. Небольшие словарики были почти у каждого, но объем слов у всех был недостаточным. Большой Словарь, один на всю группу, под наблюдением учительницы передавался с парты на парту в порядке очереди. Больше десяти минут задерживать было нельзя. Учительница вышла как раз в тот момент, когда увесистая книга легла на парту Колесниковой и Даяновой. Только одна из них открыла нужную страницу и отыскала нужное слово, как к словарю протянулась чья-то рука. Перед партой стояла Ксюха:

– Дай сюда. Вы потом возьмете.

– Когда это потом? Сейчас наша очередь! – запротестовали девочки. – Ты на последней парте сидишь, вот сиди и жди. Мы же ждали, когда до нас очередь дойдет.

– Счас схлопочешь, лохушка! Убери руку, кому сказала!

– Сама лохушка! Мы тебе ничего не сделали. Не трогай словарь! Он наш! – обе девочки так яростно вцепились в книгу, что Карпачевой ничего не оставалось, как отступить.

Это была обычная рядовая стычка, из тех, что в среде подростков случается множество. Но кое-кому непременно было нужно превратить это мелкое столкновение в войну. В перерыве между уроками подошла Карга и предупредила: '' После уроков сразу не уходите, надо поговорить.''

Разумеется, девчонки не стали ожидать глупой разборки, которая яйца выеденного не стоит. Они отошли недалеко от школьного крыльца, когда их догнала Карга. Она вцепилась в их куртки и резко тормознула их: '' Ксюша! Ксюша, быстрей! Быстрей, иди! Вот они! Я их держу! ''

C воинственным видом подошла Карпачева.

– Ты, лохушка, – обратилась к Алине Ксюха, – признавайся, что ты про меня Каринке базарила!

– Я? С чего это вдруг ?

– Говорила ты, что я кобыла и хамка?

Алина напрягла мышцы на лбу и с демонстративной иронией посмотрела на Каргаполову. Хитрить и лавировать она не умела.

– Ну, говорила. Только это было давно. Компромат, значит, на меня откопали? А вы поройтесь в памяти, может еще какой скелет отыщете?

Привлеченные любопытством, к ним стали подходить мальчишки. Впереди всех независимой походочкой шел Стропила.

– Что за шум, а драки нету? – спросил он, нахально улыбаясь.

В его самодовольном лице опять было то самое выражение превосходства над всеми, как будто он знает что-то такое, чего другие не знают. И это ''что-то'' казалось Алине гаденьким и пошлым. Сзади к Ксюхе подкрался Гиена и задрал ей юбку.

– Пью-ю-ю! – просвистел Стропила и, не давая ей опомниться, щелчком выбросил вперед свои пальцы, которые быстро коснулись почти зрелой груди Карпачевой и тут же упруго отскочили назад. Ксюха засмеялась полуигриво, полусмущенно и начала свои обычные ужимки и прыжки.

– Ну че ты! Ну отстань! Я тебе покажу! – и погналась за Гиеной.

А девочки, воспользовавшись моментом, ''сделали ноги.''

– Уф, слава богу! На сегодня отделались! – перекрестилась Танька.

Алина оглянулась: '' Смотри! '' Вся компания вальяжно шла за ними, как стая котов. И девчонки струсили, как мышата. Не понаслышке знали: если класс сбивается в стаю, значит, на кого– то будут наезжать, кому– то не поздоровится. Танька жила поближе.

– Пойдем ко мне. Переждешь! – предложила она.

Время шло. Стоять в подъезде было унизительно. Алинка выглянула: вся ватага, уютно расположившись на лавочке, ждала. Оступать и прятаться было противно.

– Не трусь! – сказала себе Алина.– Ты ничего такого не сделала, чтобы убегать, как вор и преступник.

Она вышла. Танька, только что стоявшая за ее спиной, дыша ей в затылок, встала рядом – плечо к плечу. Подростки отреагировали издевательским свистом и улюлюканьем.

– Вы зачем за нами ходите? Напугать, что ли хотите? А мы вас не боимся. Говорите, что вам надо от нас! – спросила Алина с вызовом, стараясь не выдать своей растерянности.

От шараги отделилась Карпачева и выдала ей пулеметную очередь трехэтажного мата.

– Сама ты гнида! Сама лоханка! А моя подруга – нормальная девчонка, и у вас в подметках ходить мы не будем! – тут же вступила в перепалку Танька Колесникова.

А Алина усмехнулась в лицо Карпачевой:

– Таких слов я не понимаю. Говори по-человечески, чего вы от нас добиваетесь!

– Выбирай одно из двух: c нами п…здеться будете или мы забиваем стрелу.

– Для всяких чистоплюек объясняю литературно: вам объявляют войну! – откуда-то сбоку раздался хрипловатый голос старосты класса Акиловой.

– За что? – одновременно повернули к ней головы Алина и Таня.

Зухра стояла под деревом, скрестив на груди руки, и весь ее вид, крепкая приземистая фигура, скуластое узкоглазое лицо выражали абсолютную уверенность в своей правоте.

– Вы нарушили кодекс класса: «Стоять на слове «мы» среди свиста и негодования». Если вы не с нами, то против нас! Даем вам срок до завтра. Завтра вы скажете свое решение: с нами вы или против нас!

–Ну и стерва же ты, Карга! – не смогла удержать своего изумления Алина.

– Отстань от нее! Теперь я за нее прягу держу! Врубилась! – c какой– то показной бравадой вступилась за нее Ксюха.

– Запомните обе: вы трупы, если родителям прокумовите!– сплюнул Гиена и в раскачку пошел прочь, глубоко засунув руки в карманы.

– Да, попробуйте только прокумовить, тогда вам точно крышка! – подтвердила Карпачева, уходя.

Последующие три дня в школе прошли без происшествий. Все было, как всегда. В обычном деловом темпе проходили уроки, графы классного журнала заполнялись новыми пятерками. На уроках литературы дружно обсуждали ''Тараса Бульбу'', искренне порицали Андрия за его любовь к прекрасной полячке, сгубившей лихого рыцаря, и поощряли мужество Бульбы, без колебаний порешившего судьбу злосчастного сына.

– Андрий – предатель, – с резковатой категоричностью говорила отличница Акилова. – Ради девушки он совершил преступление, он перешел на сторону врага. '' Объятый жаром и пылом битвы '', он направо и налево рубил мечом своих. Этого ни понять, ни простить невозможно. Он заслужил только смерть!

– Я его понимаю, – с ухмылкой возразил Стропила. – Когда он направо и налево крошил своих, он ничего вокруг не видел. – Серега взял в руки книгу. – Только '' кудри длинные, грудь, подобную лебедю, снежную шею и плечи – все, что создано для безумных поцелуев.'' Но я его осуждаю. Мужик не должен терять голову! Андрий – слизняк! Андрий – тряпка! Он заслуживает смерть.

Инна Игоревна с видимым удовольствием слушала своих вундеркиндов, согласно кивая головой, и с не меньшим удовольствием поглощала на уроке шоколад, дольку за долькой отправляя ее в рот и шумно хрустя фольгой при этом. Почему-то Алине было неловко за нее перед другими. Разве только гимназистам нельзя жевать бутерброды или хрустеть яблоком во время урока? Если это не этично, то разве не для всех? И мама ей с детства постоянно внушала: '' Угощай всех или ешь без посторонних.'' Да что там мама, когда даже во дворе среди детворы существовало неписаное правило: вышла на улицу с мороженым в руке – не трави подруг, дай всем откусить понемножку, или дома ешь одна. Алинка вспомнила, что и в прошлый раз, когда, по шутливому требованию Инны Игоревны, она сама поднесла шоколадку за ''четверку'' по алгебре – за контрошу, эта взрослая училка, совсем как лакомка– ребенок, уплетала угощенье прямо на уроке, треща фольгой. Алинка и тогда почему – то стеснялась за нее. Как маленькая! Пацаны из разных классов ей часто приносят шоколадки. Положила бы в сумку и унесла домой. Что нельзя разве до дома дотерпеть? Из-за нее и другие стали думать, что так и надо, что жизнь такая пошла.

Раньше отличница Акилова бескорыстно натаскивала всех по трудным предметам, а теперь за каждый пустяк требует плату – как в Америке. Инна Игоревна говорит, что в Америке за '' бесплатно '' только улыбаются. В Америке никто никому за просто так ничего не делает. И в России сейчас все продается и покупается. Жизнь такая пошла. Надо уметь продавать знания, которые мы добываем своим трудом. Вот Акилова сегодня ни с того ни с чего и наехала на Таньку Колесникову, потребовала от нее шоколадку и обозвала неблагодарной за то, что она до сих пор и не расплатилась с ней за помощь по английскому. "Ир, а я хочу чипсы ''Lays'' !'' – сказала Ксюха Карпачева Ирочке, и когда та, услужливо кивнув , побежала к выходу, крикнула ей вдогонку: '' На хаванной переменке!''

– Смотри, подружки – не разлей вода! – презрительно скривилась Танька, толкнув Алинку в бок. – Забыла, как Ксюха ее терроризирвала, всякий раз до слез доводила: то пальто в раздевалке топтала, то учебники из портфеля на пол вытряхивала. Помнишь ?

На большой перемене, когда все ушли в столовую '' хавать'', Ирочка подкармливала нескольких '' крутых '' одноклассников всякой вкусной снедью из «комка» под громким названием '' Мини – маркет'', что возле школы. '' Хорошо, когда батек мажористый, '' – говорил Стропила, хрустя крабовыми чипсами.

Девочек, Алину и Таню, никто не трогал и не задевал, но, тем не менее, они обе сильно нервничали, со страхом ожидая конца уроков. Все эти три дня им казалось, что '' бугры'' класса забывали доводить начатое дело до конца. Каждый день развеселая, глумливо – шутовская компания провожала девочек до угла Пушкина... И все! Дальше – ничего! Просто – напросто – толпа рассыпалась, разбредалась в разные стороны. Но легче – то от этого не становилось.

Таня, не выдержав постоянного тревожного ожидания, дома расплакалась и рассказала все маме. Алина же приходила домой, сваливалась на кровать и часами лежала неподвижно, тускло уставившись в стену.

– Мам, а научи меня материться, – как-то попросила она свою мать. Алинке казалось, что, если она научится так же лихо материться, как Карпачева, тогда она точно сумеет противостоять им всем с позиции равной силы.