Текст книги "Охота на слово"

Автор книги: Алёна Шапкина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 3 страниц)

Мякишев взволнованно потёр лоб:

– Да, это многое объясняет. И поведение тех людей… Хотя, с другой стороны, может быть, меня просто ранило, и на самом деле я сейчас лежу и вижу опийные грёзы. Может быть, это мне только мерещится… И не было ни Керенского, ни Февральской революции, ни позорной сдачи. И никакого рабочего Ласточкина тоже нет. А есть только я, Эрзерум и полевой госпиталь… и завтра Юденич поведёт войска в атаку к Босфору.

Вместо ответа Савелий Игнатьевич подошёл и молча ткнул Мякишева кулаком в бок.

– Простите, замечтался, – поручик потёр ушибленное место и натужно улыбнулся. – Довод действительно отличный. Достойный киника, я бы сказал…

– Кого? – вскинулся Савелий Игнатьевич.

– Диогена в бочке, – рассеянно отозвался Мякишев, изучая окна верхних этажей.

– А, тогда другое дело, – рабочий, успокоившись, кивнул. – Бочка – это понятно.

– Вот то, что нам нужно, – указал поручик. – Усадьба Мусина-Пушкина. Четыре этажа, выше не придумаешь. Давайте попробуем найти вход.

Они, тщетно дёргая все двери, обошли здание дворца. Мякишев остановился возле круглого балкончика, похожего на небольшую беседку, и задумался.

Потом его лицо осветила улыбка и он указал пальцем наверх.

– Ага, глядите. Одну ставню всё-таки закрыть забыли.

– Где?

– На втором этаже. Вы меня подсадите?

– Попробую, – кивнул рабочий.

Мякишев, поднявшись по прутьям, встал ему на плечо и уцепился руками за украшение балкона. Рабочий закряхтел от натуги. Мякишев быстро подтянулся и взобрался на балкон. Потом, оглядевшись, взялся за лепнину на стене и медленно пошёл по карнизу.

– Будьте осторожны, – предупредил Савелий Игнатьевич.

– Да, конечно, – ответил сверху Мякишев.

Поручик сделал шаг – и неожиданно его нога оскользнулась, и с дома посыпалась штукатурка. Савелий Игнатьевич с волнением смотрел на светлую фигурку, повисшую на уступе рядом с окном.

Несколько секунд светлая фигура раскачивалась в воздухе, а потом Мякишев медленно влез на выступ. Поручик, похожий снизу на букашку, подтянулся к чёрному квадрату, выделявшемуся в стене, и, взобравшись на раму, скрылся внутри.

Через несколько минут ворота открылись, и поручик, появившись с той стороны, отошёл в сторону, пропуская Савелия Игнатьевича вперёд.

– Вы уверены, что хозяева не будут возражать?

– Не будут, потому что это фантом! – крикнул Мякишев. – Призрак! – Он рассмеялся и развёл руками. – Здесь всё – призрак.

Савелий Игнатьевич вошёл в парадное, поднялся по белоснежной лестнице и очутился в огромном тёмном зале. Наверху сверкала хрустальными подвесками люстра, а у стен стояла богато украшенная мебель и светлели каминные изразцы. Рабочий растерянно застыл, не зная, куда идти.

– Я сейчас! – крикнул Мякишев и исчез.

Скоро он вернулся с горящей свечой и начал поочерёдно зажигать канделябры.

Зал осветился тусклыми жёлтыми огоньками и стал похож на волшебную пещеру из сказок.

– Нужно найти путь наверх, – деловито сказал Мякишев. – С крыши должен быть неплохой обзор. Вот, держите. – Он протянул рабочему второй подсвечник.

Они прошли через несколько огромных залов, где во тьме на стенах угадывались картины. Савелий Игнатьевич заглянул в боковой проём и, поведя свечой, увидел боковую лестницу. А потом свет отразился на золотой вязи множества корешков.

Ряды книжных полок шли до самого потолка, теряясь где-то в вышине.

– Олежа, идите сюда скорее! – крикнул он Мякишеву.

Поручик вошёл за ним и присвистнул.

– Ничего себе.

Савелий Игнатьевич подошёл к письменному столу, в беспорядке заваленному бумагами. Свет отразился от чернильницы, рядом с которой темнела старинная книга в толстом переплёте.

Она была настолько древней, что пожелтевшие страницы вывалились и были от руки пронумерованы свежими чернилами. В неровном пламени свечи темнели странные буквы. Рядом лежал лист бумаги, покрытый аккуратным почерком.

– Непонятно как-то написано, – рабочий взял лист и с трудом прочитал: – «Другого дни велми кровавые зори свет поведают… Чёрные тучи с моря идут, хотят прикрыть четыре солнца… А в них трепещут синие молнии… Быти грому великому, идти дождю стрелами с Дона великого… Ту ся копьём приломати, ту ся саблям потрусяти о шеломы половецкие, на реце на Каяле…» Представляете?

– Что? – Мякишев резко обернулся. – Как вы сказали? Каяле? Ну-ка, покажите, быстро!

Поручик подбежал к столу, наклонился к книге и дрожащими пальцами с шорохом перевернул страницы. Потом Мякишев схватился за голову и, бормоча как сумасшедший, начал листать страницу за страницей. Савелий Игнатьевич удивлённо смотрел на поручика.

Мякишев поднял на него глаза, на его лице застыла дикая улыбка. Он подскочил к рабочему и с силой обнял его.

– Дорогой Савелий Игнатьевич! Знаете, что вы нашли? Нет, не знаете… Это же оригинал «Слова о полку Игореве». – Подняв листы, поручик потряс ими перед собой. – Возможно, Мусин-Пушкин работал над ним незадолго до отъезда. Считается, что оригинал утерян в пожаре во время наполеоновского нашествия… А тут – лежит себе целёхонек! – Поручик рассмеялся.

– Ну-ну. – Савелий Игнатьевич смущённо вздохнул. – Вы хотите сказать, что мы сейчас находимся в усадьбе Мусина-Пушкина… Вернее, в её «призраке». И что это – его рабочий стол? А на нём – сгоревшая при пожаре книга? И это значит…

– Вы правы, – взволнованно ответил поручик.

Они переглянулись. Потом поручик, положив рукопись, бросился к лестнице и с грохотом взбежал вверх. Шаги затихли где-то наверху, а потом опять стали приближаться. Появившись на ступенях и тяжело дыша, Мякишев махнул рукой:

– Собирайтесь. Нам нужно срочно уходить!

– Что такое?

– Всё сходится! Мы здесь… и как раз начинается великий московский пожар восемьсот двенадцатого года.

– Вы уверены?

– Да. Смотрите!

Поручик подбежал к окну и указал вдаль. Над тёмными улицами в нескольких местах выделялись пятна такого же яркого цвета, как пачка папирос «Али». Их на глазах становилось всё больше. Один из алых всполохов взметнулся совсем близко, и на фоне пламени ярко выделился чёрный крест.

Савелий Игнатьевич почувствовал внутри холодок.

– Неужели это… наши друзья?

Прильнув к стеклу и приглядевшись, Мякишев успокоил его:

– Нет, это храм Трёх Святителей на Кулишках.

Поручик открыл окно, и в библиотеку, сбросив листы со стола, ворвался резкий порыв ветра.

– Дайте сюда пистолет, – обернувшись, сказал Мякишев.

– Зачем? – не понял рабочий.

– Не волнуйтесь. Мне нужен всего один патрон. Нет, не для себя. Кажется, я знаю, что делать.

Савелий Игнатьевич, помедлив, отдал маузер. Мякишев выставил руку в окно и, дождавшись, пока ветер переменится, выстрелил в воздух. Резкий звук разнёсся над пустынными улицами.

Они прислушались. Через несколько секунд ветер донёс с восточной стороны знакомые медовые переливы, в которые вплеталась тревожная нота.

– Всё в порядке, – пояснил Мякишев, закрывая ставни и возвращая оружие. – Я убедил старосту, чтобы они, услышав первые выстрелы, били набат, а потом уходили на восток, за реку. Нам ответили. Значит, сигнал принят.

Поручик огляделся и заметил на стене тонкую замшевую сумку. Он схватил её и стал складывать в неё пожелтевшие страницы.

– Я понял, зачем мы здесь, – сказал он. – Именно для этого – чтобы спасти от пожара «Слово…». Ну, вот. Кажется, всё.

Он обвёл глазами комнату и посмотрел на Савелия Игнатьевича.

– Идёмте.

Потушив на ходу свечи, они выбрались из особняка. Поручик нёс в одной руке сумку, а в другой – свёрток, который им дали люди в церкви.

Прямая как стрела улица уходила вдаль. А там, где висело низкое солнце, небо осветилось багровыми сполохами.

Савелий Игнатьевич, с трудом поспевая за Мякишевым, двинулся вместе с ним обратно. Уже знакомые дома оставались позади. Теперь в тёмных окнах и острых пиках заборов появилось что-то зловещее.

Ветер усилился. Стало холоднее.

– Постойте. Уж очень кости ломит, – пробормотал рабочий. – Зайти бы куда погреться.

Поручик достал и развернул ткань из-под ножен. Это оказалась огромная рваная рубаха с шитым воротом. Савелий Игнатьевич накинул её на себя, как мексиканское пончо, и поправил пистолет на боку.

– Вы похожи на американского ковбоя, – усмехнулся, оглядев его, Мякишев. – Надеюсь, мне не придётся с вами стреляться.

Савелий Игнатьевич молча спрятал кобуру под одежду. Откуда-то ещё донёсся тревожный звон колоколов.

– Давайте рассуждать логически, – говорил на ходу Мякишев. – Если это фантом, тогда всё происходит не по-настоящему… А если нет, тогда почему в городе так мало людей… Где, например, французы?

– Но пожар-то настоящий? – спросил Савелий Игнатьевич.

– Пожар… судя по всему, да, – пробормотал Мякишев и тут же воскликнул: – Проклятье, а я об этом не подумал! Мы с вами можем сгореть. Но что же нас всё-таки ждёт дальше…

Поручик не договорил. Из переулка, словно ниоткуда, появились несколько мужчин в странной одежде. Они были одеты по-старинному и напоминали конферансье в цирке – на каждом были высокие сапоги, жёлтые штаны и синяя куртка.

А у одного из них на плечах к тому же покачивались золотые эполеты. В руках у синих были длинные ружья со штыками, которые показались Савелию Игнатьевичу бутафорскими.

– Глядите-ка, Мякишев, – указывал пальцем рабочий, – похоже, тут какое-то представление.

Поручик обернулся и встревоженно сказал:

– Мне кажется, это не совсем представление. Савелий Игнатьевич, достаньте-ка ваш маузер…

– Вы с ума сошли, Мякишев? – Рабочий покачал головой. – Кто будет воевать в таком виде?

– Сегодня – никто… – отозвался поручик.

Синие уже заметили их. Человек в эполетах резко остановился и, вскинув руку, сказал:

–  Вандё… фетгяф [6]6
  Внимание… будьте осторожны ( фр.). (Далее в сносках французский перевод не оговаривается. – Ред.)


[Закрыть].

Савелий Игнатьевич заволновался. Чужаки разговаривали на какой-то тарабарщине.

Человек в эполетах выступил вперёд. Проигнорировав рабочего и оглядев погоны Мякишева, он, вращая глазами, с недоумением спросил на странном языке:

–  Кетву бонсан, дкельармэ? [7]7
  Кто вы такие, чёрт возьми? Из какой армии?


[Закрыть]

Поручик, вытянувшись, отчеканил в ответ:

–  Мэрюс! Колон досансуасантруа дёгуниб [8]8
  Русская армия… 263-й Гунибский полк.


[Закрыть].

Незнакомец удовлетворённо кивнул, словно ждал такого ответа, и требовательно вытянул руку.

–  Бон, – сказал он поручику. – Диси вузэт каптиф. Вотрэпэиси виф… Сивлетубонёр [9]9
  Хорошо. С этого момента вы военнопленные. Дайте сюда вашу саблю. Живо, если хотите по-хорошему.


[Закрыть].

–  Пердесёмаскарад, лёфранс этанантант бьянкомну [10]10
  Кончайте этот маскарад. Франция, как и мы, входит в Антанту…


[Закрыть]… – недовольно начал Мякишев.

Но человек в эполетах покачал головой, решительно ударил себя в грудь, на которой сверкала медная бляха, и резко перебил его:

–  Нузавон даменэ каптифс деванлекомт дедюронель [11]11
  У нас приказ доставлять арестованных к графу Дюронелю.


[Закрыть].

–  Киавудоне сёдруа эсетордр? [12]12
  Кто вам дал здесь такой приказ и такое право в России?


[Закрыть]– отрывисто поинтересовался у чужаков Мякишев, нащупывая на боку ножны.

–  Лёмарешаль дюк детревиз! [13]13
  Маршал, герцог Тревизский.


[Закрыть]– выпрямившись, гаркнул в ответ солдат.

Ряженые солдаты угрожающе вскинули ружья.

– Кто это такие? Что за язык? О чём они говорят? – с тревогой оглядывая странных незнакомцев, спросил Савелий Игнатьевич.

Поручик ещё спросил о чём-то и, поморщившись, отдал саблю. Вернувшись к рабочему, Мякишев растерянно сказал:

– Язык – французский. Не могу поверить… Эти ненормальные люди… утверждают, что принадлежат к четвёртому корпусу армии его величества императора. Их старший, по имени Шарль-Франсуа, заявляет, что мы с вами арестованы. Он не причинит нам вреда, но у него приказ – доставить нас к своему командующему…

Мякишев криво усмехнулся и уточнил:

– К королю Неаполитанскому.

Савелий Игнатьевич растерялся от неожиданности.

– Чушь какая-то… К какому королю? Какого ещё императора? Бывшего самодержца Романова, что ли? Смещённого год назад? Или брата его… как его звать-то… Константина?

– Ни того, ни другого.

Мякишев ещё раз оглянулся на людей в странной одежде. Потом наклонился к рабочему и прошептал на ухо:

– Похоже, я был прав. Мы каким-то образом перенеслись в настоящий восемьсот двенадцатый год. Речь о Наполеоне Бонапарте Первом, императоре Франции.

– Глупость какая-то. Невозможно! – Савелий Игнатьевич решительно замотал головой. – Наполеон… Да он же умер давно! Мы это в школе учили. В тринадцатом году это на любой открытке было написано… Умер Наполеон, и всё его войско – тоже.

– Значит, не умерли, – убеждённо возразил Мякишев. – Получается, что здесь, где мы с вами находимся, Наполеон жив, и по-прежнему правитель Франции, Египта и половины Европы. К настоящему времени, напомню, захвативший Гродно, Смоленск и Москву и стоящий здесь со стотысячной французской армией.

– А Кутузов что же? – растерялся Савелий Игнатьевич.

– Кутузов…

Поручик задумался и ответил не сразу.

– Если я всё правильно понимаю и это не фантом, фельдмаршал с графом Ростопчиным сейчас втайне от Александра I отступают по Казанскому тракту. Туда же уходят обозы со всем, что удалось вывезти из города. Ну а Москве… Москве суждено сгореть, превратиться в головешки. После чего армия «двунадесяти языков», оставшись без еды и зимних квартир, будет наголову разбита под Березином… А величие Франции навсегда обратится в прах, и миром станет править Англия… Всё решено; письмо Ливена уже идёт к Гарденбергу. Смотрите… Да глядите же!

Взяв рабочего за плечо, поручик развернул его. Резко дёрнулись солдаты. Печные трубы выделялись над низкими домами изломанной чёрной линией, а за ними разгоралось багровое пламя.

Опять налетел ветер, и Савелий Игнатьевич уловил в воздухе запах гари.

– Смотрите! Вы видите? – крикнул поручик. – Город уже пылает с трёх сторон! Ещё чуть-чуть – и мы с вами здесь тоже заживо поджаримся.

– Тогда надо что-то делать… тушить, – Савелий Игнатьевич озирался по сторонам.

– Тушить? Да вы в своём уме? – Мякишев выразительно на него посмотрел. – Тут и сто пожарных расчётов не справятся. К тому же из города по приказу Ростопчина вывезли все пожарные трубы… – Он помотал головой. – Нет, это уже дело решённое. Москва сгорит и станет пирровым триумфом для французов.

Рабочий с тоской оглядел красивые здания вдоль улицы. Вспомнил ряды книг в библиотеке и с тяжёлым сердцем кивнул.

– Ладно, вы правы. Но тогда мы должны пробиваться к своим.

– Боюсь, не получится. – Мякишев покачал головой. – Если здесь всё такое же, как было в настоящем восемьсот двенадцатом году, то ближайший отсюда русский корпус – казаки Милорадовича. Но с ними сейчас сражается кавалерия Мюрата. Мы с вами отрезаны, Савелий Игнатьевич… отрезаны надёжно.

Тем временем солдат в канареечных штанах выступил вперёд и, положив руку на саблю, раздражённо буркнул:

–  Лётам эпё, нотр буф этанто. Свивэ нуту, синон жвэ ву бранлэ убюшэ! [14]14
  До ужина осталось мало времени. Следуйте за нами – иначе я вас… (ругательства).


[Закрыть]

– Что он сказал? – встревожился Савелий Игнатьевич.

– Сказал, что, если мы сейчас же не пойдём вслед за ним, нам будет очень плохо, – ответил поручик сквозь сжатые зубы.

Савелий Игнатьевич попятился.

– Куда? В плен? К захватчикам? И вы, офицер, так спокойно говорите об этом?

– А вы? – вскинулся Мякишев. – Разве это не ваша партия выступала против войны?

– Лично я на собрании был за затягивание переговоров, – угрюмо ответил Савелий Игнатьевич. – И за агитацию в немецких войсках.

– Интересная позиция!

– Не хуже вашей, – парировал рабочий. – Признать, что фронт давно сдох. Или упорно делать вид, что это не так, укладывая новых Тимох в галицкую глину под песни союзников о дружбе, за английские и французские интересы…

Мякишев махнул рукой и устало потёр глаза.

– Простите. Наверное, я слишком устал. Сдача Эрзерума [15]15
  Город сдан туркам в феврале-марте 1918 года.


[Закрыть]плохо на меня подействовала. Идти в плен мне нравится не больше вашего. Но вы же сами не хотели стрелять в людей в чужой форме… а теперь уже поздно.

Савелий Игнатьевич с опаской взглянул на ружья в руках «синих». Молодые солдаты, совсем мальчишки, только лица уж очень серьёзные.

– Допустим, вы правы. – Рабочий повернулся к поручику. – Тогда скажите, как, по-вашему, эти французы с нами обойдутся? Как в Севастополе в Крымскую? Или как германцы в Галиции? Знаете, мне доводилось слышать про лагерь для русских пленных, Талерхоф… Говорят, там творится что-то жуткое.

– Я не знаю, – поручик честно пожал плечами. – Надеюсь, ничего страшного не случится. Через полгода будет Малоярославец, а потом – Березино. Армию Наполеона разобьют и нас обменяют на французских пленных. В крайнем случае, мы потеряем личные вещи. Что у нас в карманах ценного?

Поручик деловито ощупал на себе одежду.

– Так… Портсигар, сахар. Ещё какая-нибудь ерунда. С маузером они всё равно не разберутся. Стоит ли это того, чтобы рисковать жизнью? Ну так что? Идёмте?

– Да… наверное, вы правы.

Савелий Игнатьевич с тоской посмотрел на багровеющее небо, вздохнул и, согласно кивнув, зашагал вниз по улице. Французы, рассыпавшись неровной шеренгой, двинулись за ними.

Первые шаги давались с трудом, потом стало легче. Можно было не обращать внимания на острые штыки… И на странный язык, на котором разговаривали между собой чужаки. Впереди вызывающе маячили жёлтые штаны сержанта. Покачивались старинные ружья, позвякивали сабли о мостовую. Происходящее казалось каким-то ненастоящим. Игрушечным. Вроде бы это был плен. А вроде – и нет.

Потом улица сделала поворот, и Савелий Игнатьевич увидел впереди разбитый воз. Вокруг него лежали разбитые бутылки, но среди них были и целые. Солдаты, шумя, бросились рассовывать бутылки по карманам синих мундиров.

Двое солдат, откупорив бутылки, чокнулись ими и отпили прямо из горлышек.

К ужасу Савелия Игнатьевича, сержант не делал попыток им помешать, а, наоборот, улыбаясь, приглядывал за пленниками.

– Превратности войны, – Мякишеву стало неловко, и он отвёл глаза.

– Олежа, послушайте. А как же рукопись? – Савелий Игнатьевич встревоженно посмотрел на поручика. – Вы подумали, что будет со «Словом…»?

– Уверен, с ним ничего не случится, – отозвался Мякишев. – Французы – культурная нация. Русское дворянство недаром брало галльских гувернёров…

Они одновременно посмотрели на сумку на плече поручика.

Это не укрылось от предводителя французов. Чёрные глаза сержанта вспыхнули, как два фонаря.

–  О, келькёаржан бьяняшэ? Донэзиси, виф [16]16
  Гляди-ка, припрятали немного деньжат? Давайте сюда, живо!


[Закрыть]! – с азартом крикнул он и рывком выхватил сумку из рук опешившего Мякишева.

Француз открыл застёжки и запустил туда жирную пятерню. Пальцы заелозили в чреве сумки. Потом лицо солдата пошло пятнами. Он перекинул груз спутнику и раздражённо выругался:

–  Мерд… Падаржан [17]17
  Вот дерьмо. Тут нет денег.


[Закрыть].

Молодой солдат, заглянув внутрь, вытащил рукопись. Он равнодушно оглядел её, пролистал грязным пальцем несколько страниц и с видом обиженного ребёнка пробормотал:

–  Левьёпапье… сервера пур аллюмэ монпип [18]18
  Только старая бумага. Сгодится, чтобы раскуривать мою трубку.


[Закрыть].

Солдат свернул рукопись и хотел опустить в карман мундира, но тут на его запястье легли напряжённые пальцы.

– Отдай, – негромко, но настойчиво потребовал Мякишев. – Сетану [19]19
  Это наше.


[Закрыть].

–  Куа?.. – растерялся солдат и, обернувшись, жалобно крикнул: – Месьелёсержант, лекаптиф резист! [20]20
  Что?.. Господин сержант, арестованные сопротивляются!


[Закрыть]

Ремень натянулся. Сумка повисла в воздухе, раскачиваясь то в одну, то в другую сторону. Солдат, покраснев как рак, с сопением тянул её на себя, поручик – в другую сторону. Послышался хруст рвущейся ткани, и оба рухнули на землю. Сумка осталась в руках у поручика.

Всё произошло за считаные секунды. Другие солдаты застыли, переглядываясь.

Французский сержант опомнился и хрипло завопил:

–  Лебрюлё!.. Озарм, франжян! Шаржэ, фюэ! [21]21
  Это поджигатели! К оружию, друзья! Заряжай, пли!


[Закрыть]

Выхватив саблю, он ринулся на Мякишева.

Поручик еле успел схватить с земли кусок оглобли и встретить ею удар. Солдаты в синем, выстроившись в линию, поставили на землю ружья и стали сосредоточенно забивать в них пыжи.

Француз, сопя, кружил вокруг Мякишева. Тому едва удавалось отбивать рассечённой палкой удары. Металл звенел о дерево, дерево в ответ глухо трещало.

Савелий Игнатьевич скинул с себя балахон, расстегнул кобуру и ощутил в руке мертвящий холод рукояти. Он поводил пистолетом из стороны в сторону, не решаясь выстрелить в человека. Нелегко это сделать, как оказалось.

– Плите же! – крикнул ему поручик. – Да плите же, леший вас возьми! Проклятье…

Сабля молнией сверкнула рядом с шеей Мякишева.

Рабочий прицелился и, зажмурившись, нажал на спусковой крючок. В руке оглушительно бабахнуло, глаза ослепила вспышка.

Француз остановился и вздрогнул. Сабля выпала из его руки и зазвенела о землю.

–  Овьерж! Мэдуа, мэдуа… [22]22
  Матерь Божья! Мои пальцы, мои пальцы…


[Закрыть]– жалобно простонал сержант, поднеся трясущуюся руку к лицу. Двух пальцев на ней не хватало. Из раны алым ручьём хлестала кровь. Французы вскинули ружья.

– Прячьтесь, поручик! – крикнул Савелий Игнатьевич, первым бросаясь за ближайшую телегу.

Грянул залп, и улица окуталась едким дымом. Доска над головой хрустнула и покрылась мелкими дырочками.

Рабочий, высунувшись, огляделся: Мякишева нигде не было видно. Двое французов хлопотали возле сержанта.

Остальные чужаки сосредоточенно чистили шомполами ружья. Потом, достав белые бумажки, они надкусили их и высыпали содержимое в стволы.

– Эй, предупреждаю! Я шутить не буду! – крикнул Савелий Игнатьевич, поднимая маузер.

Присев на колено, французы дали новый залп. Рабочий, прищурившись, начал стрелять в ответ.

Над дорогой взметнулись жёлтые фонтанчики пыли. Один захватчик согнулся пополам, другие поспешно подхватили его.

–  Репье! Репье! [23]23
  Отступаем.


[Закрыть]– отчаянно скомандовал молодой солдат.

Французы, поддерживая товарищей за руки, скрылись за углом. Посреди дороги остались лежать только скомканный синий мундир с золотыми эполетами и брошенная сабля.

Савелий Игнатьевич, подождав немного, высунулся и осторожно оглядел пустую улицу.

– Эй, Мякишев, вы здесь? – крикнул рабочий и напряжённо вслушался в тишину. – Вы живы?

Налетел ветер и стал трепать лежащий на земле мундир. Потом дверь ближайшей избы скрипнула и из неё, хромая на одну ногу, появился поручик. Он смущённо улыбнулся.

– Вы ранены? – с тревогой спросил Савелий Игнатьевич.

Поручик поморщился:

– Нет, просто ушиб колено. Французы ушли?

Рабочий кивнул. Мякишев поднял мундир и саблю с земли. Обернувшись к Савелию Игнатьевичу, он с энтузиазмом заметил:

– А у вас неплохо получается.

– Скажете тоже, – буркнул рабочий. – Лучше бы не выходило. Я привык работать руками, а не стрелять в людей.

– Однако вы спасли нам обоим жизнь, – заметил поручик.

– Да, наверное.

– Тогда нам надо уходить.

– Погодите… что это? – Рабочий, задержав поручика, замер.

В конце улицы, над деревянным домом неожиданно взметнулось алое пламя. Послышался грохот, и по улице навстречу им покатились горящие брёвна.

– Бежим! – повысил голос Мякишев. – Туда!

Дождавшись Савелия Игнатьевича, он, прихрамывая, свернул в переулок. Тут пока было тихо, но в воздухе уже витал запах горящего дерева. Савелий Игнатьевич, тяжело дыша, прислонился к стене и пробормотал:

– Кажется, теперь я понимаю, что чувствуют звери при лесном пожаре. Много у нас времени?

– Думаю, несколько минут, – ответил Мякишев. – Мы не можем идти на запад – там французы. Юг и восток теперь тоже отрезаны. Значит, остаётся север.

Рабочий кивнул. Они двинулись через сад и прошли между двух церквей, а потом впереди показался двухэтажный дом с колоннами. И небо над головой как будто расчистилось. Рабочий уже вздохнул спокойно – и тут впереди на улице появилось нечто. У Савелия Игнатьевича и слов не нашлось, как это назвать. Он просто увидел, что в воздухе двигается «пятно»: всё, что попадало за него, на секунду становилось размытым.

Пятно почти пропало на фоне светлой стены дома. А потом снова появилось, уже у деревьев. Оно было совсем рядом.

– Мякишев! – крикнул Савелий Игнатьевич. – Глядите, там!

– Вижу! Мне это тоже не нравится.

Рабочий выхватил маузер и, поколебавшись, прицелился. Когда до пятна оставался десяток метров, рабочий выстрелил. Пятно замерцало и превратилось в невысокую фигуру человека, одетого в чёрное. Человек удивлённо поднял на них глаза, словно впервые увидев. В руках у него был какой-то прибор.

Савелий Игнатьевич ещё раз нажал на спуск. По радужной плёнке, как по воде, пошла рябь. Пуля не причинила человеку никакого вреда. Теперь, когда их разделяло несколько шагов, рабочий ясно видел: у человека была короткая стрижка «ёжиком», под одеждой выделялись мускулы, а за спиной покачивалось что-то вроде рюкзака.

Человек в чёрном усмехнулся и вскинул руку, в которой было зажато что-то вроде небольшого утюга. Савелий Игнатьевич почувствовал слабость во всём теле и рухнул на дорогу.

Он очнулся в тёмном помещении. Сквозь узкое окошко пробивался луч света, бивший прямо в глаза. Пахло пряными травами и печной золой. Руки за спиной ныли от боли.

Оглядевшись, Савелий Игнатьевич понял, что сидит, привязанный, на стуле. Рядом заворочался поручик – он был в таком же положении. Мякишев поднял на него мутные глаза и невнятно спросил:

– Где мы?

– Не знаю, – ответил рабочий.

– На кухне, – подсказал из-за спины женский голос.

Савелий Игнатьевич, вздрогнув от неожиданности, обернулся. На третьем стуле, чуть поодаль, сидела молодая женщина в странном тёмном комбинезоне с множеством кармашков. На вид ей можно было дать лет двадцать пять. Русые волосы завязаны в хвост, чёлка растрепалась, на лбу темнел синяк.

Её руки, так же, как у них, стянуты за спиной.

– Кто вы? – растерянно спросил Мякишев.

– Наталья, – женщина вяло улыбнулась. – У вас, наверное, фигова туча вопросов, да? Вы ведь тоже не отсюда, правда?

– Я не совсем вас понимаю… – начал Мякишев, но Савелий Игнатьевич его перебил.

Раздражённо повернувшись к женщине, рабочий сказал:

– Послушайте, барышня… Если вы что-нибудь знаете – говорите прямо, а не ходите вокруг да около. Откуда взялось это мерцающее пятно? И почему на вас такой же костюм, как у того странного человека?

– За барышню спасибо, – Наталья рассмеялась. – Значит, угадала. Вас занесло сюда случайно. Судя по одежде, конец девятнадцатого века. Я угадала, верно?

– Нет. Чуть-чуть ошиблись, – Мякишев сдержанно улыбнулся в ответ. – Апрель восемнадцатого года.

– Надеюсь, я ни от чего важного вас там не оторвала? – спросила Наталья.

– Ну, не так чтобы…

Рабочий и поручик переглянулись.

– Погодите… – Мякишев резко выпрямил спину. – Что значит «не оторвали»? Вы хотите сказать, что это вы каким-то образом занесли нас сюда?

– Ну, не совсем, – смутилась Наталья, – хотя в некоторых группах есть чудики, которые так всерьёз утверждают. Просто у меня доступ к дешифратору. Вадик и Сергей прикрывают… Точнее, прикрывали группу. Зону для обмена выбирала тоже не я. Но джойстик держала я, если вы об этом… Прошу прощения, если чуть криво выражаюсь. – Она пожала плечами.

– Скажите, барышня…

Наталья обернулась, и Савелий Игнатьевич помедлил.

– А зачем тогда ваши друзья вас тоже привязали?

– Друзья, ага…

Она посмотрела на рабочего. Савелий Игнатьевич увидел, что ресницы у девушки тёмные, а брови – аккуратно выщипаны дугами. За ухом у Натальи висела изогнутая тёмная трубочка, похожая на какой-то прибор.

Наталья тихо ответила:

– Знаете, иногда вот веришь, что чел нормальный. Помогаешь ему, вечно отмазываешь по пустякам. А потом пустяки становятся всё мощнее и мощнее… Растут, как снежный ком… И однажды вдруг оказывается, что это совсем уже не пустяк… И тогда приходится выбирать, нормальный ли чел ты сам. Или какая-то, сорри, цельнолитая дура.

– Я понял только слово «цельнолитая», – вздохнул рабочий.

– Ладно, проехали. – Наталья смутилась и раздражённо мотнула локтем. – Фигня в том, что попала я сюда именно из-за вас. Точнее, из-за «Слова…».

Она с укоризной посмотрела на них обоих.

– Ну скажите, зачем вы утащили рукопись из древлехранилища? У меня было бы время понять, что Вадик за гусь. И что-нибудь придумать. А так Вадик засёк маячок первым, вырубил вас и поставил меня перед фактом. Я даже не успела вытащить парализатор – он уже саданул по мне лучом. Может быть, я что-нибудь успела бы сделать…

– А если нет? – спросил Мякишев. – Кстати, а зачем «Слово…» нужно вам? И для чего оно нужно Вадику?..

Дверь загремела, и все трое обернулись на звук. В помещение вошёл парень с копной рыжих волос. На нём был такой же тёмный комбинезон, но, в отличие от Натальи, кармашки у него топорщились от вещей. В руках парень держал несколько глиняных мисок.

– Кушать подано. Садитесь жрать, пожалуйста, – неприветливо бросил он, ставя миску каждому на колени.

Когда он подошёл к Наталье, она вскинулась на него.

– Серёж, ты что, сдурел? Как я буду есть со связанными руками?

– А вот это не моё дело, – отозвался парень. – Вадик тебе по-хорошему предлагал? Предлагал. Ты заартачилась. Теперь привыкай кушать местную пищу.

Молодая женщина дёрнулась, как от удара током.

– Ты что… серьёзно? Хочешь оставить меня здесь? А ты забыл, как я тебе помогала… учила всему?

Парень отвёл взгляд и быстро ответил:

– Ничего не знаю, ничего не ведаю. Мои пятнадцать процентов. Моё дело – сторона.

Наталья сверкнула глазами.

– Вадик – ладно… Но ты-то что? За какие-то дебильные триста тысяч баксов предашь всё наше дело? Бросишь «Колодезь» и эти путешествия?

– Триста тысяч – это тоже неплохо. – Парень с довольным видом улыбнулся. – Домик на сочинском побережье себе куплю. Катьку туда привезу. Или Машку. Я ещё не решил. С крутой тачкой выбор большой.

– Какая же ты, сволочь, Серёжка… – с чувством протянула Наталья.

Серёжка развёл руками.

– Селяви. Ты нетолерантна, мать, но этот грех тебе простится.

И он вышел. С той стороны опять загремел замок.

Наталья опустила лицо и замолчала. Её плечи мелко вздрагивали. Савелий Игнатьевич понял, что она плачет.

– Ну, ладно… – начал он, но женщина подняла мокрое от слёз лицо, и рабочий осёкся.

– Да? – крикнула Наталья. – Я ещё понимаю – Вадик… Мы же почти два года были вместе. Допустим, надоели друг другу. Но Серёжка, блин… Я же к нему, как к дитю малому относилась… Нянчилась с ним, дура… Задания по матану помогала делать… Баллы в тестах подкручивала… Долбаная идиотка.

В углу деликатно откашлялся Мякишев.

– Зря вы на себя наговариваете. Я так понял, что этот ваш Вадик решил продать кому-то «Слово…»?

– Ага.

– И договорился с Сергеем. А вы, видимо, думали иначе…

– Что значит – думала? У нас группа по спасению редких ценностей… Мы архимедовские чертежи из Сиракуз вытаскивали. Можете поверить? Красивые, между прочим, штуки. Мы для музеев старались… А тут – опять всё это… баксы… тачки… два ствола…

– Прошу прощения, а что это за баксы такие? – спросил Мякишев.

– Вам лучше не знать, – раздражённо мотнула головой Наталья.

– По-моему, похоже на имя египетской богини Баст…

– Ага. И некоторые точно так же им поклоняются. – Она подняла глаза. – Слушайте, его надо остановить. Я не знаю, кому он предложил «Слово…», но теперь рукопись точно никто не увидит.

– Остановить… Легко сказать, – рабочий вздохнул. – Нам бы выбраться для начала.

Его взгляд упал в миску на коленях. Там лежал грязноватый белый ломоть, похожий на кусок сала. Савелий Игнатьевич буркнул:

– Мякишев, вам дали то же самое?

– Ага, Савелий Игнатьевич, – отозвался поручик. – Пища по Эрисману питательная, но, к сожалению, вредная для печени.

– Да ну вас, – в сердцах пробормотал рабочий. – Если бы можно было разрезать эти верёвки…