Текст книги "Одинокая душа для ведьмы с ребенком (СИ)"
Автор книги: Алена Кручко
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 7 страниц)
Что ж, отдохнем немного от уборки, тем более что это тело уже устало до дрожи в ногах. То ли не выздоровела окончательно, то ли сама по себе такая хлипкая, непривычная к работе… Ну да с этим мы разберемся. Позже.
А пока я поднялась на второй этаж, остановилась в нерешительности, гадая, откуда начать поиски документов, и почти на автомате открыла одну из дверей.
Здесь была, очевидно, супружеская спальня – широкая кровать, небрежно застеленная выцветшим покрывалом, массивный одежный шкаф с исцарапанной дверцей, времен примерно моей бабушки, и неожиданно изящный секретер светлого дерева с перламутровой инкрустацией, категорически неуместный среди окружающего убожества. На широком подоконнике валялась газета, круглый механический будильник с остановившимися стрелками показывал половину второго. И хоть бы коврик какой на полу, не говоря уж о зеркале со столиком для косметики… Не скажешь, что здесь живет молодая красивая женщина. Правда, зеркало в рост должно быть на внутренней стороне дверцы шкафа – помню я такие шкафы, ведь и правда у бабушки точь-в-точь такой же был. Открыла дверцу, оглядела свое отражение – бледная, растрепанная, вспухший синяк от виска до губ все еще радует переливами от черно-фиолетового до багрового. М-да. И в люди-то не выйдешь с таким украшением.
Осмотр одежды отложила на потом. Сначала – найти документы. Выяснить о доме.
Да что дом, я ведь даже фамилии своей здешней не знаю!
Секретер был не слишком вместительный – узкий, на две полочки и три ящичка. На верхней полке стояло несколько флакончиков и баночек, лежали три тюбика губной помады, резная деревянная шкатулка с брошками, заколками и прочими безделушками. Рассмотрю позже. На нижней – аккуратная стопка тетрадей, ручка и два карандаша, несколько книг, большой блокнот в мягких бумажных корочках и круглая жестяная коробка из-под какого-то импортного печенья. В коробке болтались три катушки ниток – белые, черные и голубые, воткнутая в сложенную бумагу иголка и разрозненные пуговицы. Ну-ну. Сразу видно, что за рукодельница здесь жила.
Документы нашлись в первом же из ящичков, аккуратно сложенные в картонную школьную папку для тетрадей. Мне было не до аккуратности – вытряхнула на откидную столешницу сразу все. Мой паспорт, свидетельство о браке, свидетельство о рождении Олежки – это потом. Развернула тонкую стопку сложенных вдвое листов. Почему-то дрожали руки. Ну да, волнуюсь. Момент истины, чтоб его…
Договор страхования имущества. Отложить, прочитаю потом внимательно, надеюсь, там есть страховка от пожара. Договор накопительного пенсионного вклада, Промышленный Банк, вкладчик – Вольный Максим Андреевич. Очевидно, муженек, чтоб его. Узнать, могу ли я снять, как вдова. В суммы не вглядывалась – нетерпение зудело в пальцах, отдаваясь мелкой дрожью: дальше, дальше! Договор накопительного вклада на ребенка, тот же Промышленный Банк, вкладчик – снова Макс, получатель – Вольный Олег Максимович в день совершеннолетия. И то хлеб, надеюсь, инфляция не съест к тому времени. Тоже почитаю потом в деталях. Дарственная. Вот оно! Дарственная на дом. «В день бракосочетания моего внука, Вольного Максима Андреевича, ему и его жене, Вольной Марине Витальевне, в девичестве Андреевой». Кажется, я физически ощутила, какая гора упала с плеч. Из дома нас не погонят. Спасибо, дорогая бабушка – я нашла подпись – дорогая бабушка Антонина Михайловна. Тоже, кстати, Вольная. Я перечитала дарственную еще раз, с наслаждением вчитываясь в каждую букву. Заодно и адрес запомнила —
Цветочная, 14, город Новониколаевск… хм, первый раз слышу. Хотя городок, судя по всему, небольшой, мало ли таких. Дата… тысяча девятьсот семьдесят второй. Забавно. Мало того, что имя-отчество и девичья фамилия у меня с этим тельцем совпадает, еще и свадьба в один год была. И забросило меня, получается, на сорок с лишним лет назад. Найти, что ли, себя молодую, подсказать хоть что о будущем? Эх, не поверю ведь. Да и не помню я никаких странных встреч в собственном прошлом. Но все же попытаться…
Додумать мысль не получилось – я, наконец, обратила внимание на то, что буквально бросалось в глаза. На что попросту не привыкла смотреть, читая официальные документы. Герб, полное название инстанции, адрес, включая страну. «Российская Империя».
– Мать честная, – вырвалось у меня. – Ну и куда я попала?!
Да, молодую себя здесь найти точно не получится. То ли параллельный мир, то ли даже не параллельный, а черт его знает вообще какой.
Я отложила документы, спустилась в кухню, машинально помыла стоявшую на столе кружку с остатками чая. Налила воды из-под крана. Нет бы сразу выпить, потащилась с этой водой наверх. Российская Империя. Не то чтобы я была против империи, мне, по большому счету, все равно, лишь бы людям жилось по-людски. Но все же… Надо хоть школьный учебник по истории найти, что ли. Можно у Веры спросить, Леночкин.
Да здравствует официально установленная врачом амнезия, что бы я без нее делала.
Я села на кровать и выпила воду мелкими глотками, усиленно отгоняя от себя панику.
Прорвемся. Амнезия есть, подруга есть, жилье есть. С остальным буду разбираться по ходу дела. Но все же… Интересно, война здесь была? Ох, Маринка, не о том думаешь, важнее не что было, а что будет. Развал Союза, голодные девяностые, кризис, безработица – своих дочек я растила в адски тяжелые времена, не хотелось бы повторять. Тем более там у меня был Саша, с его установкой «мужик я или не мужик, а если мужик, то семью обеспечу».
Отставить мысли о прошлом, не до них сейчас.
Я отложила дарственную и взяла банковские договоры. Так, посмотрим. На себя Макс вносил десять рублей в месяц, на Олежку – пять. СКОЛЬКО?! Я одним глотком допила остатки воды. Спокойно. Здесь конец семидесятых, а не две тыщи шестнадцатый. Я нашла дату последнего взноса – 12.08.1977. Если вспомнить, у нас в те годы тоже в ходу были рубли-копейки, а не баксы с евро. Спички – одна копейка, хлеб – шестнадцать темный и двадцать две белый, зарплата – как сейчас помню свою первую получку, сто двадцать рублей. На первых порах, наверное, тяжело будет переключиться, ну ничего, привыкну. Я хотя бы помню, что «копейка рубль бережет» – не только фигуральное выражение.
Перечитав бумаги внимательно, я немного успокоилась. Вклад на Олежку, в случае прекращения ежемесячных взносов, не пропадал, а копил проценты до его совершеннолетия.
Ну и хорошо, пусть пока лежит, сколько есть, а там посмотрим. Вклад Макса, в случае его смерти, наследовался семьей, нужно было лишь переоформить все в банке. Сумма, правда, выглядела смешной – двести десять рублей, но и то хлеб.
– Маришка! Эй, ты где?
Я быстренько сложила документы обратно в папку.
– Марин, ау-у!
– Здесь я, – я выглянула в коридор, – что, Вер?
– Пойдем-ка, пообедаешь.
В животе заурчало. Это сколько ж я здесь уже вожусь? А еще мыть и мыть…
– Иду! – поколебавшись, я убрала документы в тот же ящичек, закрыла секретер и побежала вниз. Все равно пора отдохнуть.
– Ты оживаешь, – одобрительно заметила Вера, когда мы вышли из полутемной прихожей на улицу. Я остановилась, вдохнула полной грудью – пахло летом. Спелыми яблоками, травой, нагретым асфальтом. Я только сейчас хоть немного рассмотрела свой дом и улицу, всю из таких же домов – небольших коттеджей из красного кирпича, кое-где увитых виноградом или плетистыми розами, с низкими деревянными заборами, над которыми свисали ветви яблонь и груш, с нестриженой травой, с деревянными столбами фонарей. Тихая провинция, да еще и окраина, похоже.
– Оживаю, – кивнула я. – Первый признак – до меня дошло, сколько нужно сделать, и все срочно. А я неделю валялась!
– Ну и ничего, все сделаешь. Гляди, у Ленки пока каникулы, малого у нас оставляй, а сама разбирайся. Две недели, должна успеть.
Так, ясно, в садик мы с Олежкой не ходим.
– А вот у меня отпуск кончился, завтра на работу, – Вера вздохнула.
– А ты вместо отдыха со мной возилась…
– Ой, да не бери в голову! Вот честно, Марин, что ты за человечек такой стеснительный! Будь уже настоящей ведьмой, в самом деле.
Я невольно рассмеялась:
– Придется.
Надеюсь, те, кто здесь меня знал, не слишком удивятся перемене характера. Я теперь не затюканная мужем рохля, а одинокая женщина с маленьким ребенком. Жить-то надо – и жить не абы как, а по-человечески. Чем не повод измениться?
* * *
Договорились, что эту ночь мы с Олежкой поспим еще у Веры, а назавтра вернемся домой. Обговорили и то, что оставшиеся две недели до школы я могу приводить мальчика к соседям на весь день, и Лена присмотрит за ним. Заодно выяснилось, что Натуська тоже пойдет в школу, в первый класс, и что Олежка ей завидует и тоже хочет, и даже уже выучил «почти-почти все буквы».
Хорошо бы его и правда в садик отдать. Только вот, если он до сих пор сидел дома, значит, не так здесь просто с садиками? Или не по средствам было, или еще что… Ох, сколько же мне нужно всего «вспомнить»! И как? Амнезия амнезией, но совсем не знать элементарных вещей все равно будет странно.
В таких мыслях я и вернулась домой. Постояла на пороге, оглядывая чисто вымытую прихожую, обгорелый косяк двери в гостиную и видневшийся в дверном проеме кусочек серого бетонного пола. Запах гари ощущался уже не так сильно, а совсем он выветрится, наверное, нескоро. Ну и ладно. Дом достаточно большой для нас двоих, без одной комнаты пока вполне можно обходиться.
Напротив гостиной была кухня, в конце прихожей – лестница на второй этаж, в кладовке под лестницей я еще с утра нашла ведро, половую тряпку и швабру, а вот дальше, в узкий коридорчик справа, не заглядывала. Теперь посмотрела. Под лестницей оказалась еще одна кладовка, в которой хранились зимние вещи, две двери напротив вели в туалет и ванную – и хотя бы здесь было чисто! Дверь в торце коридора выходила во двор, там виднелись какие-то сараи – тоже нужно будет посмотреть. Да уж, фронт работ разрастается стремительно.
На кухне я провозилась почти до вечера. Выдраила все, вынесла на мусорник два ведра пивных бутылок, испорченных продуктов и грязных пакетов, и заодно – клеенку со стола, уж очень гадостно она выглядела. Запас продуктов не порадовал, посуды тоже был самый минимум, и, кажется, я поняла причину недовольства Макса в том сне: похоже, его Марина готовила не слишком вкусно. Вообще, если судить по кухне, девчонка была на редкость плохой хозяйкой.
Зато на холодильнике лежал кошелек, и я наконец-то разглядела местные деньги, а заодно поняла, какими суммами придется располагать. Бумажные десятка и три рубля, металлический рубль, две монетки по пятнадцать копеек, два пятака и копейка. М-да.
Впрочем, паниковать рано, сначала нужно выбраться в магазин.
А еще неплохо бы пошарить по карманам Максовой одежды. И вообще обыскать дом на предмет заначек, пьющие мужики – они такие, все деньги жене ни в жизнь не отдадут. Я обвела кухню внимательным взглядом – ее, пожалуй, можно считать обысканной, и что действительно нужно срочно – это закупить продуктов. То есть придется выходить на люди с этим ужасным синячищем, искать магазин… я передернулась. А куда деваться? Ладно, того, что есть по закромам, при разумном использовании дней на пять хватит, но хлеб и молоко в любом случае нужны уже завтра. Сама бы я обошлась, но мне ребенка кормить.
Настроение испортилось. К Вере и ее семье я привыкла, но, оказывается, панически боялась сделать первый шаг в большой мир. Меня там многие могли знать, я же не знала никого, не разбиралась в ценах, в жизни вокруг, вообще ни в чем!
– Так, спокойно, – я поставила на огонь чайник и достала смятую пачку с заваркой.
Вот, кстати, чаю тоже докупить, здесь осталось на два-три раза. – Спокойно, дорогуша.
Высунуть нос наружу все равно придется. Чем раньше, тем лучше. Пока у тебя шок, амнезия, последствия сотрясения мозга и все такое прочее. Кого не узнаешь – извинишься, объяснишь и познакомишься заново. Нормальные люди поймут.
Я заварила чай, выскребла в розетку остатки варенья из сиротливо стоявшей в шкафу литровой банки. Яблочное. Кстати, посмотреть, что там у меня в саду. И поискать погреб, не может быть, чтоб такой дом и без погреба!
Словно нарочно к чаю, переливчато зазвонил звонок. Дверь все еще нараспашку, Вера зашла бы так, значит, кто-то чужой. Я выскочила в прихожую в легкой панике. Лицо стоявшей на пороге дамы показалось смутно знакомым. То ли во сне ее видела, то ли на похоронах. Именно «дама»: белокурые локоны под летней шляпкой, скромное на вид, но явно дорогое крепдешиновое платье, легкий ландышевый запах духов.
– Здравствуйте, Марина. Как вы себя чувствуете, я не помешала?
И интонации… нет, не высокомерные, но чувствуется в них нечто, выдающее происхождение и воспитание. Такую просто женщиной, а уж тем более «теткой», не назовешь.
– Нет, что вы, проходите. Только, простите… я вас вроде бы помню, но не знаю.
Доктор говорит, это из-за шока. Пройдете в кухню? Гостиная, к сожалению…
Гостья покачала головой, бросив быстрый взгляд в выгоревший дверной проем, и ласково отозвалась:
– Конечно, дорогая, я с удовольствием посижу в кухне. И не смущайтесь так, мы с вами не знакомы, хотя вы, конечно же, могли меня видеть. Я Ксения Петровна, из городского благотворительного комитета. Зашла узнать, чем мы можем вам помочь.
Как же хорошо, что я успела навести порядок! Запускать гостей в тот срач, что там был – это ж стыда не оберешься! И так-то неловко, эта Ксения Петровна на кухне будет смотреться не слишком уместно.
– Чаю? – я достала вторую кружку, сахарницу – сахара в ней оказалось чуть меньше половины.
– Садитесь, Марина, я налью себе сама. Вы неважно выглядите. Где ваш сынок?
– У соседки. Я только сегодня достаточно пришла в себя, чтобы вернуться в дом, но здесь нужно хотя бы порядок навести.
Гостья покивала, осторожно отпила чай.
– Вы пейте, Марина. И рассказывайте.
Крепкий горячий чай подбодрил, я глубоко вздохнула и призналась:
– Я ничего не знаю. Не понимаю, что нужно сделать срочно, что подождет. Какие документы нужно оформить. У нас есть страховка, но я ничего в этом не смыслю, нужно куда-то с ней идти или кого-то вызывать домой, чтобы осмотрели ущерб? И еще это ужасное ощущение, что я могла забыть что-нибудь важное. Я слишком привыкла полагаться на мужа, а теперь…
Торопливо отпила еще чаю, опустив глаза. Я не знала, полагалась ли Марина на мужа, но это было логичное объяснение.
Ксения Петровна пила чай и довольно откровенно осматривала кухню. Кошелек так и лежал на краю стола, она на мгновение задержала на нем взгляд и спросила:
– Что у вас с финансами?
– Пока не знаю, – честно ответила я. – Наличных четырнадцать рублей с копейками, но… понимаете, Макс выпивал. Я думаю, нужно поискать, он мог что-нибудь припрятать для себя. И в банк сходить, он откладывал на пенсионный счет. Там двести десять рублей.
– Вы уже думали, как будете жить дальше?
– Нет. Я пока не могу думать. Все так сложно и внезапно.
– Понимаю. Извините. Вам нужно время, чтобы осознать случившееся. Но, Марина, жизнь продолжается. У вас сын.
Мы допили чай в молчании. Отставив опустевшую чашку, Ксения Петровна заговорила:
– Насчет страховки и прочих документов, будьте завтра дома, я пришлю человека. А о будущем… Марина, вы молоды, вы кажетесь довольно рассудительной особой, вам просто нужно время. Верьте мне, все будет хорошо. Я буду навещать вас иногда, вы не против?
– Я буду рада, – искренне ответила я. – Спасибо. Вы знаете, Ксения Петровна, я сейчас и правда поверила, что справлюсь. Как раз до вашего прихода я сидела в полной панике и думала о том, как мне страшно и что со всем этим делать.
– Значит, я пришла вовремя, – она улыбнулась. На стол легла простая белая визитка. – Мой телефон. Звоните, если что-нибудь понадобится.
Я проводила ее до дверей и постояла, глядя, как она идет к калитке, усаживается в белый автомобиль с открытым верхом и аккуратно отъезжает. Благотворительный комитет.
Что ж, очень приятно, будем знакомы.
Почему-то меня очень порадовало, что мне не стали совать деньги или, хуже того, продуктовый набор, детские книжки и прочую «гуманитарную помощь». Хотя, если я правильно поняла, вопрос денег остался открытым, если попрошу – дадут. Но я и в долг-то просить не люблю, а это была бы фактически милостыня. Нет уж, поверчусь сама. А вот помощь с документами будет очень кстати.
Визитку я прочитала очень внимательно: даже из минимума информации можно делать выводы. Шульц Ксения Петровна, благотворительный комитет города Новониколаевска, ул. Петровская, 28. Телефон пятизначный. М-да, много выводов из этого не сделаешь, если ты не Шерлок Холмс. Хотя, пожалуй, стоит добавить тот факт, что гостья из благотворительного комитета умеет вызывать симпатию и доверие. Я вовсе не склонна откровенничать с незнакомыми людьми, и уж тем более пускать их в дом. В конце концов, в моем родном мире по квартирам ходят мошенники, а не благотворители. Надо спросить у Веры, что это за благотворительный комитет такой и можно ли им верить.
В секретере оставались не осмотренными еще два ящичка. Честно говоря, теплилась мысль о том, что это подходящее место для хранения семейного денежного резерва. Но, видимо, Макс с Мариной денег дома не копили. В одном ящичке была аптечка – градусник, таблетки, бинт и вата, пластырь, плотно закупоренный флакончик зеленки. Из другого я выгребла ворох писем и открыток. А вот это хорошо, это я прочитаю. Средство от амнезии.
Глядишь, и родня найдется.
До вечера я еще успела убраться наверху, благо здесь все было в порядке, только пыльно. Спальня, детская и две комнаты, которыми, похоже, не пользовались. Одна вообще пустая, в другой – только широкий письменный стол и табуретка перед ним. Ящики стола пустые. Комнаты могли бы служить гостевыми, детскими для большой семьи, кабинетом с библиотекой. Обживусь – посмотрим.
В торце короткого коридорчика была крутая и узкая лесенка наверх – на чердак, видимо. Туда я пока не полезла.
* * *
Визитку Ксении Петровны я показала вечером Верочке и Илье. Оказалось, в городе и в самом деле есть благотворительный комитет, очень даже уважаемая организация. И мою гостью Вера по описанию узнала – действительно одна из дам-основательниц этого самого комитета, никакого подвоха. Наверное, мое изумление слишком явственно отразилось на лице, потому что Вера пожала плечами:
– А что тебя удивляет? Ты сирота, Максова родня тебя за свою не считает, осталась одна с ребенком, разве ты не заслуживаешь помощи?
– Я просто вообще забыла, что есть такой комитет, – выкрутилась я. – Глупое чувство, даже не знаю, что еще я могла забыть. Максову родню, кстати, тоже не помню.
– Они в Москве, – сказала Вера, – в нашей глухомани им делать нечего. Макс после смерти бабушки с ними разругался, ты рассказывала. А тебя только та бабушка и любила.
– Никого не помню, – вздохнула я. Знакомиться с Максовой родней желания не было, но от слов о незнакомой мне бабушке стало грустно.
Может быть, поэтому ночью я увидела ее во сне. Бабушку Антонину Михайловну, ту самую, что подарила нам этот дом, и родителей Макса. Автокатастрофа. Похороны, совершенно убитый Макс, Марина в том же черном глухом платье, всхлипывающая совершенно по-детски. Какой-то неприятный тип брызжет слюнями, разоряясь, что Макс поимел достаточно – вон, аж целый дом от бабули, и ответное «да подавись» Макса. М-да.
С этой стороны никаких родственных чувств лучше не ждать.
Марина же выросла в детдоме – то есть, здесь это называлось приют. И не сказать, что такое уж несчастное детство. У девочек были хорошие условия, они не голодали, о них заботились. Неплохое образование, квоты на поступление в институт – вот только у девчонки хватило ума бросить учебу и выскочить замуж, но это уже другой вопрос.
Просто даже самый лучший детдом – не семья. Любви на всех не хватало, да и любовь там другая. Не родительская. Потому, может, у Марины и не ладилось ни с мужем, ни с хозяйством. Наверное, это уже мои личные тараканы, на самом деле бывают ведь такие родители, которые хуже любого детдома. Просто для меня семья всегда была на первом месте.
Грустные это были сны, я проснулась на мокрой от слез подушке, хотя лично меня, вроде бы, они и не затрагивали. Но то ли остался во мне какой-то след прежней Марины, то ли просто близко к сердцу приняла… И письма с открытками утром читать не стала, отложила на потом. Собрала документы, надела все то же черное платье и стала ждать обещанного Ксенией Петровной человека.
Я как раз успела перебрать и сложить кучей в прихожей одежду Макса, предварительно обшарив карманы и набрав почти сорок рублей мелочью, выбрать из этой кучи почти новые рубашки, которые можно будет перешить себе или Олежке, и вернуть их обратно, потому что ну его нафиг, донашивать что-то за этим козлом. Звонок застал меня с охапкой мужской обуви, которую я тащила сюда же из кладовки.
Девушка в легкомысленном сарафанчике улыбнулась мне и сказала:
– Вы Марина, и вам нужно помочь с документами. А я Оля. Давайте проверим, что у вас на руках, и поедем.
День сорвался с места со скоростью стартующей ракеты. Улыбчивая Оля в пять секунд охватила взглядом все мои документы, кивнула: «Отлично!» – и через полминуты ее автомобиль уносил нас в неведомые для меня дали. Надо сказать, пробивная сила у Оли тоже была сравнима с оружием массового поражения, или же благотворительный комитет имел везде право первоочередного входа. Я болталась прицепом, подписывала «где галочка» и не старалась особо вникать, целиком сосредоточившись на окружающем мире. В чем ходят по улицам и в чем сидят в конторах, как к кому обращаются, как здороваются и прощаются, как выглядит полицейский, а как – банковский охранник… Заодно примерно запомнила, где располагаются тот самый Промышленный Банк, страховая контора, полицейский участок и ЗАГС.
И все это – часа за три, не больше. Потому что уже к обеду я была дома – официально оформленной по всем нужным инстанциям вдовой, нуждающейся в пенсии на ребенка, со снятым вкладом Макса и с обещанием страхового агента прибыть сегодня же. От чая Оля отказалась: «Прости, совсем некогда», – зато согласилась прихватить с собой Максовы шмотки, подтвердив, что благотворительный комитет раздаст их нуждающимся.
В какой момент из этих трех часов мы перешли на «ты», я не заметила, но оптимизмом и энергией Оля зарядила бы и депрессивную улитку. Проводив ее, я поймала себя на том, что прошлое погасло в памяти, оставшись неясной и неважной тенью. Я и раньше понимала, что нужно думать о будущем, но теперь «нужно» превратилось в «хочу». А что? Я молодая и, как совершенно правильно заметила Ксения Петровна, «довольно рассудительная особа», у меня свой просторный дом с большим участком – всегда о таком мечтала, между прочим! Дача в ста двадцати километрах от города – совсем не то. А главное, что бы там ни было дальше с личной жизнью, на которую пока что совсем не тянет, мне есть о ком заботиться. Да и вообще, жить – это прекрасно!
В ожидании страхового агента я успела сварганить супчик из того, что нашлось в закромах, пообедать и по-быстрому осмотреть участок. Большую его часть занимал сад:
несколько неухоженных яблонь, заросли вишни, густой малинник и три куста смородины, давно нуждающиеся в обрезке. Никаких грядок, хотя места для них хватает. К счастью, особо злостных сорняков тоже не было, густой ковер травы скорее напоминал цветущий луг. Я никогда особо не разбиралась в травах, но, наткнувшись на мелиссу и аптечную ромашку, постановила для себя не спешить сажать картошку, а для начала проверить, что еще полезного у меня уже растет.
Всю эту прелесть чисто символически отделял от двора низкий покосившийся штакетник. Во дворе росла огромная груша, словно разделявшая его на две части. В дальней стояли два крепких просторных сарая, забитых разнообразным хламом – я предположила, что это осталось еще от бабушки. По крайней мере, выглядело все давно и основательно заброшенным. Что ж, будет чем заняться, когда с домом разберусь.
За сараями обнаружились заросли крапивы, поленница и куча сухих веток. На поленнице спала, растянувшись пузом кверху, пушистая рыжая кошка. На мое «кис-кис» она и ухом не повела. Наша или нет? Ладно, поживем – увидим.
Ближняя половина двора – от груши до уличного забора – была обжитой.
Низенькие детские качели, клумба с ноготками и бархатцами, два раскидистых куста чайной розы, а вдоль забора – острые листья ириса и кусты шиповника, густо усыпанные плодами.
И самая прелесть – выложенная битым кирпичом довольно большая площадка для пикников: стол с двумя лавочками и с большим умом сложенная стационарная печка, которую можно было использовать и как мангал, и для обычной готовки, и для сушки фруктов. Чем, кстати, не помешало бы заняться прямо сейчас, в саду полно упавших яблок.
Будет из чего компоты зимой варить.
Я привстала на цыпочки, дотянулась до красивой груши с румяным боком. Твердая.
Очень похоже на тот сорт, что рос у нас на даче – зреет поздно и лежит до Нового года.
Вход в подвал я тоже нашла, рядом с той дверью, что вела во двор из коридора.
Удобные ступеньки, каменный свод, бетонный пол – не подвал, а бомбоубежище. Крепкие полки по стенам. Пустые. Крепкие деревянные лари для овощей и плоские ящики для фруктов. Тоже пустые.
– Позорище, – в сердцах выдала я. – Безрукие они оба были, что ли! Такое хозяйство развернуть можно, а в доме всех запасов – полкило вермишели! Ну ничего, уж ято к зиме нахомячу. Стыдно такой погреб пустым держать.
Уже развернувшись к выходу, заметила у самых дверей старый книжный шкаф, обшарпанный, с забитыми фанерой вместо стекла дверцами. В дверце торчал ключ. Я невольно улыбнулась: у деда был такой же. Вытащить бы, привести в порядок… Книг во всем доме было – только те несколько штук, что лежали в секретере, и с десяток ярких детских «раскладушек». Наверное, если что и было, то в гостиной. Но дома без книг я себе не представляла.
Я погладила торец шкафа и поднялась во двор.
И вовремя – от калитки к крыльцу уже шел забавный толстенький дядечка, говоривший со мной в страховой конторе.
– Марина Витальевна, еще раз доброго вам дня! Показывайте, где горело, каков ущерб?
Я завела его в гостиную, и он присвистнул, оглядев черные стены и изрядно закопченный потолок.
– Так-так-так… Для чистоты, так сказать, картины пол стоило бы оставить как было, но я понимаю, чистота в доме для женщины важнее. Тем более ребенок, да. Другие комнаты не пострадали?
Я покачала головой. Спросила:
– А что, не нужно было мыть?
– Не страшно, мне, конечно, было бы проще, но и вас можно понять, да, – он тарахтел, сухим горохом выстреливая слова, а сам тем временем водил вдоль стен каким-то щелкающим приборчиком, то замирал, то передвигался на другое место, и я решительно не понимала, что он вообще делает. – Полицейский протокол я изучил, остаточный фон ему соответствует, так что к вам, Марина Витальевна, никаких претензий. Соболезную, так сказать. Трагическая случайность, роковое, так сказать, совпадение, да. Вашему мужу стоило быть осторожнее. Ну что ж, Марина Витальевна, картина, так сказать, ясна и однозначна, где можно присесть заполнить протокол?
Я отвела его в кухню, слегка ошеломленная этим потоком слов. К счастью, хотя бы писал он молча. Солидная перьевая ручка поскрипывала, то замирая, то порхая над листом бумаги, я думала о том, что сейчас самое время пойти поискать магазин, а то вечером Олежку забирать, не кормить же ребенка пустой вермишелью или овсянкой на воде.
– Ну вот, Марина Витальевна, ознакомьтесь, так сказать, и распишитесь. Страховая выплата вам положена, подходите в нашу контору завтра в любое время, все оформим в лучшем виде.
Протокол был коротким и предельно ясным, но смысл дошел до меня не сразу.
Наверное, это и к лучшему: я расписалась автоматически, автоматически попрощалась, и уже оставшись одна, без сил опустилась на стул и спросила то ли у стены, то ли у чайника:
– И что мне с этим делать? Если в официальном документе причиной пожара указан «неконтролируемый детский выброс стихийной силы»… и если от этого страхуют… то есть это здесь в порядке вещей?!
