355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Ален Жермен » Дело Каллас » Текст книги (страница 4)
Дело Каллас
  • Текст добавлен: 24 сентября 2016, 04:00

Текст книги "Дело Каллас"


Автор книги: Ален Жермен



сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 14 страниц)

12

Сара фон Штадт-Фюрстемберг проснулась в прекрасном настроении! Жилу оказался превосходным любовником, мужественным, выносливым, изобретательным. Но, кроме физической близости, между ними не было ничего. Впрочем, он никогда и не оставался на ночь. Какое счастье не видеть утром его в своей кровати и завтракать одной!

Она немедленно открыла газету на рубрике «Спектакли» – ее приносили ей каждое утро вместе с завтраком. Она увидела там то, что и ожидала: свою фамилию крупным шрифтом и красивую фотографию, представляющую ее в выгодном свете. Объявлялось о ее ангажементе в «Ковент-Гарден», где она будет исполнять партию Кармен в будущем сезоне, затем – партию сестры Бланш де Ла Форс в «Диалогах кармелиток» в Одеоне Герода Аттика [14]14
  Одеон – в Древней Греции помещение, предназначенное для музыкальных выступлений и состязаний певцов. Сохранились развалины Одеона, построенного Геродом Аттиком в память его жены Региллы на юго-западном склоне Акрополя в начале 161 г. н. э.


[Закрыть]
в Афинах, и наконец будет петь Мелизанду в «Метрополитен-опере». В другой статье Эрнест Лебраншю писал и об Эрме Саллак. Дива на какое-то время покидала оперную сцену и аннулировала все ангажементы после ужасной трагедии, пережитой в Пале-Гарнье. Далее следовало описание ее театральной карьеры, и то и другое, и пятое и десятое…

Совсем неинтересно! Сообщалось также, что не было подано никакой официальной жалобы, поэтому инспектор Легран вынужден закрыть дело, считая его бесперспективным. Доктор же Отерив полагает, что его больная оправится не скоро. Болей на здоровье, старушка! Черт бы тебя побрал! Наконец-то я избавилась от этой чумы!

Она отпила апельсинового сока, съела круассан, намазанный сливочным маслом и клубничным вареньем.

«Чревоугодие погубит меня!» – подумала Сара.

Несчастный случай пришелся как нельзя кстати. Отменив серию спектаклей Берлиоза, Парижская опера сумела сохранить свое лицо, так как не нашлось бы исполнителей, способных повторить смерть Кассандры. Так что этот вечер премьеры войдет в историю театра, станет мифом, чтобы «эпатировать публику» – добавляли свидетели этого события. Еще одно выражение из закулисного жаргона, вошедшее в разговорную речь!

Это вызвало у Сары улыбку. Именно благодаря эпатированной публике и становятся легендой при жизни, а она была полна решимости поддерживать удавшийся образ. После этой истории ее гонорары выросли вдвое! Ее агент был на седьмом небе! Завтра утром она отправляется в зарубежные гастроли: в последнюю минуту была составлена программа исполнения французских мелодий. Все театры уже развесили афиши!

Она вздохнула. Жаль, что не будет Жилу… а впрочем, оно и к лучшему: к чему тащить в будущее эту деревенщину! Ей представилось, как она знакомит его со своими родителями, и расхохоталась! Ну и глаза были бы у них! Хватит и записки, чтобы отделаться от него. Она раскрыла бювар в кожаном переплете, вынула из него лист писчей бумаги и ручку с гербом Георга V.

Друг мой,

пришло время расстаться. Моя карьера зовет меня к новым горизонтам; наши дороги расходятся. Завтра я буду далеко. Не пытайся искать со мною встречи; все артисты одинаковы. Жертвуя вами, я сохраню воспоминания о преданном друге.

Сара.

Ну вот, не очень убедительно, но действенно! Она запечатала конверт и положила его на ночной столик. «Отправлю его завтра из аэропорта. А теперь в ванную. Какое счастье получать бешеные деньги и ничего не делать! Приму ванну с пеной и ароматами». Она вошла в просторную ванную комнату, выложенную розовым мрамором, повернула позолоченные краны в виде слоновых хоботов, наполнила круглую величественную ванну, разделась, потом погрузилась в пузырящуюся, благоухающую пену.

«Боже, до чего же хорошо!»

Огромное спасибо, мадемуазель Саллак, вы очень любезны. Мерси боку. Этот парижский медовый месяц восстановил мою форму. Жаль только, что вы не подохли на больничной койке. Однако ж надо и меру знать: не все сразу!

 
Ах, если б в миг такой
Он был бы здесь со мной,
То, право, не напрасно
Мог назвать меня прекрасной!
Маргарита, это ты ли? Это ты ли?
Отвечай мне, отвечай, отвечай мне поскорее! [15]15
  Ария Маргариты из оперы Ш. Гуно «Фауст».


[Закрыть]

 

Антракт

13

– Жан-Люк? Бертран у телефона. Я вам не помешал?

– Как вы себя чувствуете после вчерашнего?

– Тяжеловато в желудке… Немного перебрал кассуле, [16]16
  Рагу из бобов с птицей или мясом, запеченное в глиняной миске.


[Закрыть]
но оно того стоило. Бистро не отличается привлекательностью, и тем не менее…

– Да там готовят лучшее кассуле в Париже!

– Не спорю. Вкусно.

– Вкусно? Вы хотите сказать: отменно! Его аромат до сих пор щекочет мне ноздри…

– Довольно, у меня сейчас слюнки потекут!

– Тогда пообедаем вместе! Я вас приглашаю.

– Невозможно. Через пятнадцать минут у меня операция.

– Сожалею, что отнимаю у вас время. Кстати, в «Мире меломанов» я прочитал одно объявление… Вы помните о той певице, которую я допрашивал в прошлом году?

– Эрма Саллак?

– Нет, другая: Сара фон Штадт-Фюрстемберг.

– Ах, та, блондинка…

– Совершенно верно. В следующем месяце она будет петь в «Ковент-Гарден». Так вот я и подумал, а не воспользоваться ли нам этим, чтобы провести несколько дней в Лондоне…

– Минуточку, я взгляну в свое расписание… Да, пожалуй, это можно устроить. Я могу освободиться во второй уик-энд или в третий, да еще прихватить пятницу и понедельник.

– Тогда лучше во второй… Спектакль состоится вечером в субботу.

– Считаете, нам удастся достать билеты?

– Стоит мне намекнуть коллегам из Скотленд-Ярда, что это требуется для моего расследования, уверяю вас: два кресла в партере нам обеспечены… да к тому же в девятом ряду.

– Почему в девятом?

– Да просто так. Я нахожу, что это простенько, со вкусом и не так бросается в глаза… не то что на первых двух!..

– А отель?

– Вы мне доверяете?

– Естественно.

– Значит, жилье тоже на мне.

– Позвольте мне хотя бы заказать билеты на самолет!

– Договорились.

– Хорошо. А пока что я прощаюсь… Меня ждет больной.

– Всего хорошего, Жан-Люк… Еще раз спасибо за вчерашний вечер.

– Всего хорошего, Бертран. До скорого.

Доктор Отерив и инспектор Легран одновременно повесили трубки: один – в кабинете центральной больницы «Отель-дье», другой – в занимаемом им кабинете на Ке-дез-Орфевр. [17]17
  Набережная в Париже, где находится министерство внутренних дел Франции.


[Закрыть]
Такая эскапада в Англию обязательно упрочит их дружбу. При этой мысли улыбки заиграли на лицах хирурга и полицейского. Да, поистине – отличная идея эта небольшая прогулка!

Второй акт

14

Жан-Люк и Бертран сошли с самолета в аэропорту Хитроу. Пройдя таможню, они взяли билеты на поезд, который должен был доставить их из аэропорта на вокзал Виктория-стейшн, где у них была назначена встреча. По дороге они с удовольствием разглядывали пейзажи лондонского предместья: никаких высоких зданий, только аккуратные, словно по линеечке поставленные, домики с ухоженными палисадниками. Как же не похоже это на пригород Парижа!

Через тридцать минут они уже увидели Эмму Джонсон, ожидавшую их на платформе.

– Миссис Джонсон? Миссис Джонсон?

– Ах, Бертран! Ты совсем не изменился!

– А вы как поживаете?

– Еще держусь! – заверила старая дама, которая, несмотря на свой возраст, сумела сохранить красоту молодости и прекрасные волосы, белокурые, но уже присыпанные пеплом. Одетая в элегантный костюм из бежево-белой ткани «куриная лапка», [18]18
  Ткань с шашечным расположением крестообразного плетения.


[Закрыть]
она выглядела настоящей английской леди. Бертран и Эмма расцеловались.

– Позвольте представить вам моего друга, доктора Отерива.

– Мое почтение, мадам.

– Добро пожаловать в Объединенное Королевство, доктор. И спасибо за то, что привезли нам хорошую погоду. Возьмем такси или пройдемся пешком?

– Багаж у нас мизерный, рук не тянет, до дома миссис Джонсон десять минут ходьбы, так что сумки нам не помеха.

– В таком случае пойдем пешком.

Все вместе они повернули налево и направились в сторону Слоан-сквер.

– Осторожнее, Жан-Люк, под машину попадете! Движение здесь правостороннее. Когда переходишь улицу, надо смотреть наоборот!

– Ничего, привыкнете! А скажи-ка, Бертран, – обратилась она к инспектору, беря его под руку, – наверное, лет десять ты не был у меня? Помню, как ты приехал в первый раз: застенчивый такой, робкий. Сколько тебе тогда было, четырнадцать?

– Пятнадцать.

– Да, действительно, ты на год старше моих сыновей. Он вам говорил, доктор, что они переписываются с Биллом?

– Да, в общих словах.

– Они были неразлучны. Раз пятьдесят побывали друг у друга. Мой был без ума от Франции, а Бертран обожал Англию. Но самое смешное – они выбрали одинаковое поприще: оба стали полицейскими! Ну, еще несколько метров, и мы дома.

Дом № 15 по Саут-Итон-плейс находился в довольно уютной юго-восточной части Лондона. Спокойная улица в спальном районе, почти похожие друг на друга особняки, непорочно-белые, у входа с двумя колоннами, поддерживающими балкончики, покрытые черным лаком входные двери, к которым вели несколько широких ступенек. Другие лестницы, с красивыми коваными перилами, спускались в полуподвальные помещения.

– Вот мы и пришли.

Интерьер оказался довольно-таки причудливым, наблюдалась смесь разнородных стилей, вкусов и привычек, что объяснялось прошлым владелицы дома. Эмма, бельгийка по происхождению, – отсюда ее превосходный французский, – в одном из путешествий встретила своего будущего мужа, майора Джонсона, служившего в то время в Индии. Произошел, как говорят французы, «удар молнии», иначе – любовь с первого взгляда. От счастливого брака родилось двое детей. Однако впоследствии майор, бывший на тридцать лет старше Эммы, узнав о смертельном диагнозе, установленном врачами, – рак костей, – пустил себе пулю в лоб. Ему было девяносто лет. Своему семейству он оставил предсмертное послание: «Не печальтесь. Я счастливо прожил свою жизнь, чего и вам желаю. Да не отразится на вас моя смерть! Я очень хорошо использовал отпущенное мне судьбою время».

Эмма, всегда любившая мужчин старше ее и неприязненно относившаяся к больным, с удовлетворением восприняла такой конец и решила следовать советам своего покойного мужа. Ни в чем не нуждаясь, она воспитала своих детей в любви к жизни и привила им привычку к счастью, подобно тому, как прививают черенок; приучила их находить радости во всем, даже в самом неприятном.

Одним словом, это была весьма симпатичная женщина, энергичная, несколько экстравагантная, всегда в хорошем настроении; она без усилий и элегантно несла груз своих семидесяти лет. Склонная к эксцентричности, Эмма соответствующим образом обустроила свое жилище: сувениры, привезенные из Индии, викторианская мебель, фламандский антиквариат, унаследованный от родителей, были художественно разбросаны тут и там, стояли вперемежку, вызывающе держа себя в этом отлаженном беспорядке. На диванах и канапе небрежно лежали шкуры бенгальских тигров; на рояле разместилась коллекция слоновых бивней; везде – подсвечники, ковры, изящные безделушки. В разных местах, демонстрируя обложки, лежали плашмя раскрытые книги: «Госпожа Бовари» Гюстава Флобера, «Чувство и чувствительность» Джейн Остен, «Дама с камелиями» Александра Дюма. Чтобы сесть, нужно было сначала освободить стул или кресло и положить снятое на соседнюю стопку, не нарушив ее равновесия.

– Я поселю вас внизу, в комнате близнецов. Ах, дорогой доктор, я забыла вам сказать, что у Билла есть брат-близнец – Боб. Роберт Джонсон – почти ваш коллега, он выбрал не хирургию, а психиатрию. Подростками они приводили в ярость Бертрана, выдавая себя один за другого. Они даже мне морочили голову: так они были похожи.

– А теперь?

– Да и теперь все по-прежнему! Стоит им захотеть, и вы не узнаете, кто есть кто! – подтвердил Бертран.

– Вот ключ, так что вы будете полностью независимы, приходить и уходить сможете, когда захотите. Атебе, Бертран, я не смогу дать твою бывшую комнату. Я сдала ее одной хористке из Оперы. Все не так одиноко, когда я остаюсь одна в этом большом доме. Я скоро познакомлю вас с ней, за чаем. А пока приводите себя в порядок, встретимся в гостиной в пять часов, если это вас устраивает.

Оба мужчины спустились в отведенную им комнату в полуподвальном помещении. В ней все еще чувствовалось присутствие мальчишек: на стенах висели фотографии футболистов, вымпелы, флажки, флаги были прикреплены к стенам, обитым полотном из бежевого джута. Под ногами пружинил, поглощая шум шагов, густой напольный ковер цвета ржавчины, а низкий потолок создавал ощущение, что вы находитесь в коконе. Центр комнаты занимали две одинаковые кровати с белыми льняными покрывалами. На широком бюро черного дерева в стиле конца XIX века вполне могли улечься валетом несколько человек, но сейчас на нем лежали пара ракеток, крикетное било, перчатки и мяч. Чернильные пятна, каракули на дереве свидетельствовали о том, что в свое время за этим столом делали домашние задания. В одном из углов посетителям улыбался задравший хобот слоненок в натуральную величину.

Одна дверь выходила в ванную комнату, другая, как и большое окно с фрамугой, – на внешний дворик, откуда поднималась лестница на улицу. Солнечный луч, которому удалось пробиться в эти глубины, отражался в зеркале над вдавленным в стену камином, оживленным искусственным трепыханием электрического огня.

– Ну и как мой отель?

– Очень экзотично! Какое красивое пламя! Это чудесно!

– Вам и вправду нравится?

– Не кривлю душой!

– Знаете ли, Эмма очень независима и дает жить другим. За исключением обязанности завтракать и участвовать в пятичасовом чаепитии, если только мы в это время находимся в доме, мы полностью свободны. Как ветер!

– Спасибо, Бертран, за то, что приоткрыли мне часть вашего прошлого. Я очень тронут.

– Спасибо вам за то, что разделили эти воспоминания со мной.

Инспектор и врач с нежностью посмотрели друг на друга. Оба смутились от подобного проявления сдерживаемых чувств и с облегчением вздохнули, услышав голос миссис Джонсон, постучавшейся в дверь.

– Входите.

– Ну как, у вас есть все?

– Думаю, да.

– Если будете мерзнуть, то в шкафу есть одеяла. Вот вам туалетные полотенца, я забыла про них. Поднимайтесь, когда хотите, чай будет готов через пять минут. Сейчас он настаивается.

Все, что в беспорядке валялось на столе в гостиной, было сброшено на пол, место на столе занял большой серебряный поднос с чайной фарфоровой посудой, сандвичами, лепешками, сдобами, мармеладом.

– Проходите, друзья мои, усаживайтесь. Мадемуазель Келлер сейчас принесет заварной чайник, а вода в другом. Я по свистку слышу, уже кипит. Вы любите Earl Grey?

– Обожаем его! – горячо заверил Бертран, подмигнув своему другу.

– А вот и она!

Постоялица миссис Джонсон оказалась девицей неопределенного возраста, среднего роста, чуть полноватой, с вьющимися русыми волосами. Внимание больше притягивали ее большие очки, оставляя черты лица на заднем плане.

– Дорогая Сента, позвольте представить вам инспектора Леграна и доктора Отерива.

Девушка, придя в замешательство от присутствия гостей, запуталась ногами в кашемировом ковре и уронила заварной чайник. Фарфоровый сосуд взорвался, словно бомба, ошпарив невольную террористку! Покраснев от смущения и боли, она попыталась извиниться, пробормотав несколько неразборчивых слов – то ли английских, то ли французских, и, не найдя другого убежища, опустилась на корточки, спрятав лицо, и стала подбирать осколки. Бертран поспешил ей на помощь.

– Покажите-ка вашу руку. Полагаю, вы здорово обожглись. Жан-Люк, взгляните, думаю, что тут без вас не обойтись.

Врач приблизился, осмотрел руку.

– У вас есть какая-нибудь мазь от ожогов, миссис Джонсон?

– Да, в аптечке. Сейчас принесу. Бедная девочка! Надо же такому случиться!

– Вам больно?

– Немного. Но это пройдет.

– Держите, доктор. Думаете, это поможет?

– Да, мазь хорошая. Сейчас я ее положу. Повязку лучше не накладывать. Будут приличные волдыри, в худшем случае останется небольшое коричневое пятнышко. А вообще-то ничего страшного!

– С вашего позволения, я, пожалуй, пойду, прилягу ненадолго. Мне очень жаль, миссис Джонсон, что я испортила ваше чаепитие. Прошу прощения за чайник, постараюсь найти вам такой же.

– О, дитя мое, какие пустяки! У меня их столько, что, если вы будете разбивать по одному в неделю, вам хватит на год. Пойду вскипячу воду. Начинайте угощаться без меня, вы, должно быть, помираете с голоду!

Обе женщины покинули гостиную.

– Бедняжка… не хотелось бы мне быть на ее месте.

– Ну-ну, дружище, вы неотразимы! Вы уже вскружили ей голову.

– А я думаю, мой дорогой Бертран, что здесь сыграл роль ваш естественный шарм! Вы – гроза женщин, обольститель! Настоящий джентльмен!

– Ку-ку, пожиратели лягушек!

– Билл! Как ты поживаешь?

– Большая радость – вновь увидеть тебя.

Друзья детства обнялись.

– Позволь представить тебе доктора Жан-Люка Отерива. А это Уильям.

– Зовите меня Билл, если только я не Боб! – со смехом добавил тот.

– Опять меня провели!

– Ну и что?

– Когда-нибудь я отомщу! – пригрозил Бертран.

– Ку-ку! Кто из двоих лучше? Дай обниму тебя, товарищ!

– Если это не он, значит, это другой! – глубокомысленно заметил доктор, сдерживая смех.

– В самую точку! Я Роберт! Я в восторге от нашей встречи.

Близнецы поражали своим удивительным сходством и динамизмом. Высокие, спортивного сложения, они сразу вызывали симпатию. Непокорные каштановые пряди спускались на их высокие лбы, не закрывая веселых, жизнерадостных лиц. В серых глазах, немного близко поставленных к вздернутым носам, таились бесенята, над волевыми подбородками плутовски улыбались рты с тонкими губами. По такому случаю они вытащили из гардероба одинаковую одежду – воспоминание молодости: твидовые костюмы зеленого цвета с кожаными пуговицами в форме мяча для регби, клубные, с бордовыми и темно-синими полосами галстуки, оксфордские рубашки из белого поплина со стоячими воротничками. Вот только обувь на них была разная: у одного светло-коричневые туфли, у другого – черные.

– Слышала я, как хлопнула входная дверь, – бросила миссис Джонсон, вернувшись с кухни с новым дымящимся заварным чайником. – Монстры объявились! Спасайся кто может! Дорогой доктор, вы попали в сумасшедший дом!

15
 
Вас когда полюблю?
Сама не знаю я.
Вернее, никогда.
Сегодня же – нет.
 

Ударом кулака прозвучала для Жилу эта реплика. А ведь он приехал в Лондон, чтобы послушать Сару фон Штадт-Фюрстемберг в шедевре Визе. Какое же потрясение испытал он, увидев ее такой – недоступной, защищенной огнями рампы! Никто – тем более она – не знал, что этим вечером он присутствовал в зале. Впрочем, он был неузнаваем без своей бороды, неизменных сабо, обрезанного «конского хвоста» и в черном двубортном костюме.

 
У любви, как у пташки – крылья,
Ее нельзя никак поймать.
Тщетны были бы все усилья,
Но крыльев ей нам не связать.
 

Неотразимый ритм оркестра, украшенный несколькими переходными диссонирующими нотами, сопровождало теплое звучание флейты, модулирующей в низких тонах.

Пурпур и золото зала отличались от красно-золотой гаммы Пале-Гарнье. Поменьше роскоши, поменьше имитации под мрамор, поменьше скульптур, практически отсутствуют ложи, но зато партер и три яруса балконов, окаймленных бра с шелковыми абажурами, придавали больше уюта этому театру с самой большой сценой в мире. Королевский оперный театр был переполнен, в немалой степени благодаря трагедии, произошедшей во время постановки «Троянцев» и получившей широкую огласку. С тех пор привкус скандала ореолом окружал избежавшую опасности диву. Все пришли полюбоваться на ту, которая теперь считалась «prima donna assoluta» оперного искусства.

 
Все напрасно – мольба и слезы
И красноречья томный вид.
Безответная на угрозы,
Куда ей вздумалось, туда летит.
 

Музыкальная фраза в чудесном исполнении струнных, с мажорными и минорными аккордами, будто несла на себе певицу, которая развлекалась контрастами нюансов. Задорная, соблазнительная, сатанинская, она приблизилась к Хозе и, словно жребий, бросила ему цветок.

В зале находились Иветта и Айша, раскошелившиеся на чартерный спальный автобус и билеты на третий ярус, инспектор Легран с доктором Отеривом, сидевшие в середине девятого ряда партера, и неизменный Эрнест Лебраншю, устроившийся, как всегда, в центре первого среди своих англосаксонских собратьев по перу.

– Никак перед нами сидит критик из «Мира меломанов»? – прошептал на ухо Жан-Люку Бертран.

– Вероятно. Ничего необычного.

 
Любовь свободна; век кочуя,
Законов всех она сильнее.
 

Декорация вполне в духе голливудского реализма, накаленная добела многочисленными электрическими солнцами, изображала площадь в Севилье из папье-маше, с табачной фабрикой в глубине. На сцене выламывалась и гримасничала вызывающе-задорная Кармен. Ее красное испанское платье с бахромой пылало под лучами прожекторов. Ничего общего с белокурой дивой. Черный парик, обильный грим преобразили ее в некое подобие цыганки с сомнительным вкусом. В который раз постановщик, костюмер и декоратор поддались избитому, затертому клише. В противоположность этой замызганной, пыльной почтовой открытке дирижер постарался найти в партитуре всю суть, всю глубину драмы. Закрыв глаза, можно было испытать волнение от этой любовной истории, тем более что вокальная интерпретация, льющаяся свободно, без натяжек, трогала своей музыкальностью и достоверностью.

 
Так берегись любви моей!
 

Жилу показалось, что Кармен обращается к нему. Хабанера заканчивалась. Сара почувствовала, что слишком форсировала нижние ноты. Решительно тесситура этой роли ей не подходила. Певица была больше сопрано, чем меццо. Ей нужно было быть очень внимательной на речитативах – самых неудобных для голоса. Все с нетерпением ждали сегидилью, в которой она показала бы, на что способна, так что не время было расслабляться и трусить. К счастью, она вот-вот должна покинуть сцену. В кулисах ее уже ожидала костюмерша со стаканом воды.

– Держите, мадемуазель, смочите горло.

– Спасибо, Джейн. Оно у меня горит.

– Это от страха. Успокойтесь, не волнуйтесь, ничего не заметно.

– Да услышит вас Бог!

А на сцене действие шло своим чередом. Правда, из-за кулис все виделось гротескным: суженное пространство, отсутствие рельефа и глубины. Полное отсутствие какой-либо магии, очарования. Работа, только работа. Персонажи напоминали ярмарочных марионеток, которых двигали в различных направлениях.

 
На помощь, на помощь!..
Это Карменсита…
Она не виновата…
Она не виновата…
Но все же она, да, да, она…
Она первая ударила…
 

Две группы работниц табачной фабрики возбужденно переговаривались, перекликались, отвечали друг другу, передвигаясь в танце. Движения их были похожи на па танго: шаг вперед, два шага назад. Сента Келлер, без очков, в косынке, в длинном халате, как и на других хористках, растворилась в общей массе. Жан-Люк и Бертран, пытавшиеся ее различить после поднятия занавеса, вскоре отказались от этой попытки. Все девушки были на одно лицо. Сцена обладала дьявольской властью преображать всех на нее входящих. Она всех уподобляла друг другу, перемалывала, спрессовывала. Грим, костюмы, свет доделывали остальное.

– Сейчас ваш выход, – подсказал заведующий постановочной частью.

 
Эй!
Уберите этих женщин!
 

Под портиком фабрики появилась Кармен в сопровождении двух пеших драгун и Хозе. Она сладострастно и похотливо потягивалась.

У костюмерши Сары времени было в обрез: надо было побыстрее пройти в грим-уборную, чтобы подготовить одежду для цыганки. Антракт между первым и вторым актами довольно короток, поэтому лучше уж все заранее проверить. По дороге она остановилась у кофеварки, нажала на кнопку BLACK и подождала, пока пластиковый стаканчик наполнится черной жидкостью. Уже два десятка лет занималась она костюмами и никогда еще не чувствовала такого нервного напряжения.

Ей казалось, что Сара фон Штадт-Фюрстемберг чего-то до смерти боялась. И это был не обычный мандраж, хорошо ей знакомый, а нечто более глубокое. Она допида последний глоток своего пойла. Какой-то томатный привкус! Машина выдавала еще и жидкие супчики, и горе тому, кто выбирал себе что-нибудь, отличное от выбранного предыдущим клиентом. Она кинула пустой стаканчик в корзину подле автомата и пожала плечами. Наверняка к ней пришла какая-то мысль. Со стороны сцены до нее доносились обрывки спектакля.

 
У стен близ Севильи
Друг мой живет Лильяс Пастья.
Я там спляшу сегидилью,
Выпью там мансанильи…
 

Еще несколько минут – и начнется финал первого акта. Надо бы поторопиться, дива не станет задерживаться. Не стоит заставлять ее ждать, она и так взвинчена. Занудная она, эта премьерша, слащавая, лицемерная…

Чтобы подчеркнуть статус примадонны, импресарио Сары при заключении контракта с Королевским оперным театром потребовал для певицы артистическую уборную поблизости от сцены и на том же уровне. А так как артистическая дирижера была единственная, отвечающая этим требованиям, то маэстро, дабы соблюсти это условие, переселился этажом выше.

Здесь было весьма комфортно: резные панели в стиле сороковых годов покрывали стены большой прямоугольной комнаты с окнами, выходящими во двор здания. Меблировка состояла из концертного рояля, кресел, обитых рыжеватой кожей, гармонирующей с обивкой канапе, на котором можно было отдохнуть лежа, и низкого столика, стоящего на современном ковре с геометрическими мотивами. Один угол комнаты был отведен под гримерную; в нескольких стенных шкафах можно было спрятать целый полк; и все это дополнялось просторной ванной комнатой. В Париже, в газетных объявлениях о сдаче или продаже недвижимости, такое помещение именовалось бы роскошными апартаментами.

Костюмерша открыла своим ключом замок, закрытый на два оборота.

– Могу я войти вместе с вами? Мне хотелось бы поздравить Сару.

Трудно отказать Дженнифер Адамс. Она считалась национальной гордостью и к тому же пела партию Кармен, когда не было гастролей зарубежных знаменитостей.

– Только после вас.

– Спасибо, Джейн. Я вижу, здесь настоящий сад.

– Пожалуй… уже некуда ставить букеты. Садитесь, прошу вас, мадемуазель фон Штадт-Фюрстемберг вот-вот появится, уже слышны аплодисменты. Вы были в зале?

– Да, в последнем ряду на откидном месте. Я вышла перед концом акта.

В сущности, обе сопрано были внешне похожи друг на друга, только одна была блондинкой, а другая – чернее самой испанки. Одинаковый рост, одинаковые фигуры. Будь они хористками, выступай они на маленьких ролях, то носили бы один и тот же костюм – тот тип костюмов, которые портные беспрестанно переделывают, укорачивая и удлиняя края, расширяя или сужая талию и грудь с помощью умело замаскированных прищепок.

С солистками такое было бы немыслимо: у каждой имелось свое платье, подгонявшееся по фигуре в ходе многочисленных примерок, необходимых для воплощения замысла декоратора и для того, чтобы исполнительница была оценена по достоинству.

– Хотите шоколаду? Неизвестный почитатель только что прислал коробку.

– Я на диете.

– Я тоже. Мадемуазель Сара только откусила от одной, а остальное приказала мне выбросить в мусорную корзину. Ну и дела!

– А вот и она! Браво, моя милая, это было изумительно!

– Спасибо, Дженнифер, вы очень любезны.

Увидев вдруг неестественно побледневшее лицо дивы, Джейн забеспокоилась:

– Что-то не так, мадемуазель? Вы очень бледны.

– Я не в своей тарелке. Думаю, меня сейчас вырвет.

– О Боже! Идите скорее в туалет.

Дженнифер не могла сдержать довольной усмешки. Значит, такова она, эта знаменитая «prima donna assoluta», о которой вся пресса прожужжала уши! Слабое блюющее ничтожество. С ней, с Дженнифер, исполняй она главную роль на премьере, такого не случилось бы! Хорошенький же подарочек дирекции!

Дверь ванной открылась, показалась испуганная Джейн.

– Не могли бы вы позвать дежурного врача, мадемуазель, дело, кажется, плохо.

– Иду. Я недавно столкнулась с ним. Полагаю, знаю, где его найти.

* * *

С Сарой действительно было плохо. Рвота усиливалась, глаза помутнели, и, что хуже всего, напряжение на голосовые связки лишило ее голоса. Закончить выступление ей, судя по всему, не удастся. Врач, стоявший в кулисах, пришел не мешкая.

– Что случилось? – спросил он Джейн, открывая свою аптечку.

– Что-то с желудком, доктор.

– Помогите мне положить ее на диван и оставьте нас одних, я должен прослушать ее.

Джейн и Дженнифер Адамс вышли, остановились за дверью.

– Не в моих правилах давать советы, мадемуазель, но вам лучше бы подготовиться к выходу во втором акте. The show must go on. [19]19
  Спектакль должен продолжаться (англ.).


[Закрыть]

Английская певица очень ждала этих слов.

– Надо бы предупредить директора, дирижера и постановщика, потом объявить…

– Я этим займусь. Но все должно оставаться в тайне. Незачем устраивать панику. Я сама решу, что делать. Не теряйте времени, лучше уж на всякий случай одеться, чем заставлять ждать публику.

– Вы правы. Случай тут исключительный… Бог мой! А я даже голос не разогрела!

Из артистической вышел врач.

– Я сделал ей укол, это успокоит ее, но она не сможет выступать. Пусть побудет одна. Она сейчас уснет, а я зайду попозже.

Джейн поблагодарила врача и попросила его хранить молчание. А сейчас каждая минута на счету, спектакль главнее. Сарой она займется после.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю