Текст книги "Интимные подробности"
Автор книги: Ален де Боттон
сообщить о нарушении
Текущая страница: 11 (всего у книги 14 страниц)
Фолиант, который сразу попался мне на глаза, имел длинное название: "Что ты можешь сказать о человеке по его почерку?"
Я мог сказать, что Изабель гостит у друзей в Дорсете, что на окнах в спальне и в столовой стоят горшки с геранью, что погода стоит теплая, что они взяли напрокат велосипеды, и она собирается снова сесть на диету, как только вернется. В конце можно было разобрать слово "Целую" и уверения, что мы скоро увидимся. Особой смысловой нагрузки открытка не несла (тем более, что, по словам Изабель, она отправила точно такие же всем своим знакомым). Но каким бы банальным ни было ее содержание, если верить автору книги "Что ты можешь сказать о человеке по его почерку", эта открытка таила в себе ключ к личности Изабель.
Наука графология утверждает, что черты характера человека проявляются в том, как он перечеркивает свои "t" и загибает или не загибает "r". Наклоненные вперед буквы выдают интерес к другим людям, прямые – характер отшельника; строчки, загибающиеся вверх, свидетельствуют об оптимизме, вниз – о физической слабости и об унынии. Убористый почерк – признак прагматизма и логического мышления, а буквы, украшенные завитушками, говорят о позерстве и склонности к театральным эффектам.
Воскресное утро, проведенное в компании этой книги и открытки из Дорсета, открыло мне первые вершины графологии. Я узнал, что размашистые петли в букве "l" свидетельствовали о том, что для Изабель характерен достаточно высокий уровень эмоционального накала. Тем, кто готов пренебрежительно хмыкнуть, скажу, что книга «Что ты можешь сказать о человеке по его почерку» не обманывала: Изабель и правда была весьма отзывчивым человеком.
Я заметил это, когда нам принесли два заказанных салата, в которых, по доброй англо-саксонской традиции, явно не хватало соуса. Правда, Изабель его все-таки досталось больше, чем мне, и, заметив, как вытянулось мое лицо, она поспешно предложила: "Слушай, давай поменяемся? Я возьму тот, где меньше соуса. Я целый день только и делала, что жевала что-нибудь".
– Нет-нет, все нормально, – ответил я с мрачным видом, словно уступал Изабель последнее место на спасательной шлюпке "Титаника".
– Да перестань. Мне правда все равно. Возьми мой салат.
– Нет, нет.
– Не глупи. Ты должен его взять, он пойдет тебе на пользу – ты ешь слишком мало свежих овощей.
Последняя фраза, в которой переплелись забота о моей диете и готовность идти на жертвы, говорила о том, что у Изабель сильно развит материнский инстинкт (который, кстати, давал о себе знать и в ее интонациях, когда она прощалась с подругами или в ее манере спрашивать отца, не нужна ли ему еще одна подушка, чтобы поудобнее устроиться перед телевизором).
– Чепуха. Я всего лишь спрашиваю, не хочешь ли ты взять мой салат, а не обращаюсь с тобой как с ребенком. Господи, скажи мужчине слово – и он выдумает черт знает что! – фыркнула она, когда я поделился с ней этим умозаключением. Но, каким бы самонадеянным ни был мой вывод, я знал, что не ошибся.
Если кому-то требовались другие доказательства, достаточно было взглянуть на следующую букву алфавита, потому что "m" Изабель ничем не напоминали четко оформленные альпийские "m" сухаря, где кривые круто поднимаются, чтобы упасть в узкую долину, а затем снова подняться; они выглядели, словно бегущие волны, что характерно для отзывчивых натур. То были "m" человека, который дарил подарки на Рождество своему почтальону; который обвинил своих родных в черствости, когда те определили сына в частную школу-интернат; который сопереживал героиням мелодрам, глотал слезы и терял дар речи во время самых трогательных эпизодов (особенно если это были сцены примирения между, казалось бы, непримиримыми врагами).
Тому, что эта отзывчивость не проявлялась открыто, было свое объяснение. Между "r" и "m" явно существовал конфликт: в отличие от мягких волнообразных "m", прямые и четкие "r" указывали, что Изабель долгие годы испытывала жесткое давление извне. Затаенное негодование матери, которая зачала дочь в неподходящее время и от неподходящего мужчины, обернулось тем, что в детстве Изабель держали в ежовых рукавицах. Мать отличала особая форма суровости, свойственная людям, чье детство было безоблачным и манило радужными перспективами, а дальнейшая судьба горько разочаровала; такие люди нередко вымещают на остальных (даже на пятилетних дочерях) свои обиды, жалость к себе и разбитые надежды.
Как выяснилось при дальнейшем движении по алфавиту, "g" Изабель говорили о развитом чувстве юмора (поскольку закруглялись назад) – к ее большому удивлению, ведь сама она постоянно ругала себя за то, что воспринимает жизнь чересчур серьезно. Например, уверяла, что помнит не больше трех анекдотов.
– Всего три? – осведомился я однажды вечером, когда она стояла на голове, что считала очень полезным для мозгового кровообращения.
– Для меня даже три – достижение. Обычно они у меня в одно ухо влетают, а в другое вылетают. Однажды я даже подумала – может, записывать их и учить наизусть, но потом решила, что игра не стоит свеч.
– А почему именно три?
– Не знаю. И не могу объяснить, почему именно эти. Должно быть, застряли в голове, потому что я услышала их при каких-то особых обстоятельствах, или просто имели успех, когда я их впервые рассказала. Чистый нарциссизм, знаешь ли.
– Так что за анекдоты?
– О нет, только не это.
– Давай-давай.
– Не уверена, что вспомню их.
– А ты попробуй.
– Ладно. Почему ирландцы спят с двумя стаканами у кровати, один с водой, а второй – пустой?
– Не знаю.
– Один на случай, если захочется пить, второй – на случай, если не захочется. Видишь, в анекдотах я не сильна. Вот другой. Астроном заканчивает лекцию о звездах и объясняет, что солнце должно погаснуть через четыре или пять миллиардов лет. "Через сколько, вы говорите, лет?" – спрашивает женщина из дальнего ряда. "Через четыре или пять миллиардов", – отвечает астроном. "Уф, – облегченно вздыхает женщина. – А мне послышалось, миллионов".
– Смешно.
– Кажется, ты не лукавишь. Еще есть один похабный, я как раз пытаюсь его вспомнить. Значит, так… Только не удивляйся, он действительно грубый. Мужчина идет по дороге и видит щит-указатель, на котором написано, что за унцию спермы платят пятьдесят фунтов. Мужчина думает: "Неплохая сделка", – заходит в нужный дом, сдает сперму, получает деньги. Идет дальше и видит второй указатель с предложением ста фунтов за унцию спермы. Он снова решает пойти, и разживается еще сотней фунтов. Идет дальше и видит третий указатель, где написано, что за унцию спермы дают уже десять тысяч фунтов. Что ж, думает он… Боже, продолжение я забыла. Не умею рассказывать анекдоты. Но ничего, я обязательно вспомню. Давай пока поговорим о чем-нибудь другом.
Легко говорить о чувстве юмора, если все участники дискуссии признают, что оно у них есть, и единственное различие заключается в том, что одни смеются лишь ситуациях, близких к анекдоту, а другие способны увидеть смешное даже в мрачных сторонах жизни. Я задумался об этом, когда Изабель вспоминала об инциденте, случившемся у нее с канадской иммиграционной службой. Несколько лет назад, когда она прилетела в Канаду в отпуск, ее задержали на паспортном контроле и допросили, подозревая в том, что она приехала не как турист, а как нелегальный иммигрант. Изабель целый час провела в комнате с голыми стенами, отвечая на какие-то глупые вопросы, и наконец, совершенно отчаявшись, попыталась сострить: "Я понимаю, вы всего лишь делаете свою работу, но почему бы вам не задать себе очевидный вопрос: кому охота жить в такой глуши, как Канада?" Нет нужды говорить, что юмора не поняли, и ей пришлось просидеть в этой комнате лишний час.
– О, я вспомнила окончание того анекдота. Итак, мужчина сдал две унции спермы и увидел новый указатель, предлагающий за унцию десять тысяч. Конечно, к этому времени он уже очень устал, но все же решил, что грешно упускать такой случай, даже несмотря на огромную очередь в пункт сбора спермы. Он пристраивается в хвост, терпеливо стоит, потом вдруг замечает впереди женщину. Удивленный тем, что тут оказалась женщина, он думает, что она, должно быть, ошиблась, и хлопает ее по плечу: "Извините, вы случайно не перепутали очередь?" А она отвечает (тут Изабель, надув щеки, отрицательно замотала головой): "Н-н-е-т-т".
– Я же предупреждала, анекдот отвратительный. Хуже того, я услышала его, когда мне было лет четырнадцать.
Тем, кому не хватало вышеназванных объяснений, книга "Что ты можешь сказать о человеке по его почерку" предлагала целую главу о подписях. Здесь говорилось, что подпись человека свидетельствует о его самооценке: жирная и размашистая выдает общительного и уверенного в себе типа, а скромная, жмущаяся к левому краю строки, – интроверта и затворника.
Согласно этой теории, Изабель должна была страдать от серьезных личностных расстройств. Ее подпись то и дело менялась, что приводило к многочисленным недоразумениям в ресторанах и на автостоянках, поскольку росчерк на чеке имел весьма мало общего с подписью на кредитке. Так, на заправочной станции на Куинстаун-Роуд Изабель затеяла спор с индийцем, у которого пыталась купить несколько литров бензина.
– Вы что, действительно принимаете меня за мошенницу? – негодующе воскликнула она.
– А почему бы нет? С виду они ничем не отличаются от честных людей, – отвечал мистер Олак (эта фамилия красовалась на его нагрудном значке).
– Тогда почему я подделала подпись так плохо?
– Может быть, вы невезучая мошенница.
– Послушайте, если бы я и правда этим занималась, то вела бы себя умнее. Согласна, подпись на чеке не похожа на подпись на карточке, но дело лишь в том, что она у меня постоянно меняется.
Подпись на карточке
Подпись на чеке
– Распишитесь еще раз, – уже более миролюбиво предложил мистер Олак.
– Если можно, не смотрите, как я ее копирую. Я смущаюсь.
– Копируете, мадам? Вы хотите, чтобы я позвонил в полицию? Почему бы вам не заплатить наличными, чтобы не тратить мое время попусту?
Трудности с подписью возникли у Изабель еще на заре юности, когда она решила, что детские каракули, которыми она расписывалась прежде, уже не подходят человеку, знающему толк в марихуане и умеющему пройти в метро без билета. Зато материнская подпись, как казалось Изабель, воплощала самую суть того, что значит быть взрослым; она зримо свидетельствовала о том, что матери прекрасно удалось освоиться во взрослом мире. Нетерпеливый и резкий, росчерк миссис Рождерс позволял догадываться о том, какая фамилия в нем зашифрована, только по первой и последней букве (в книге, которую я изучал, эта особенность трактовалась как знак глубокого недовольства семейной жизнью, выраженного в стремлении исказить фамилию мужа). Когда Лавиния заходила в магазин, чтобы купить новую кастрюлю, и доставала чековую книжку, эта подпись, словно заключительный взмах волшебной палочки, приводила в движение полдюжины продавцов. Девочку, которая выводила каждую букву так тщательно, будто готовила пресс-форму для восковой печати, завораживала безмятежная уверенность, с которой мать подписывала счета, тем самым извлекая из небытия всевозможные блага, от газовой плиты до номера в котсуолдском отеле.
Изабель попыталась воспроизвести материнский стиль, когда клала на банковский счет первые деньги, полученные за субботние подработки, но, к сожалению, не рассчитала свои возможности и не смогла повторить это достижение позднее. Это породило ряд досадных неприятностей: ей пришлось занимать деньги у соседки, чтобы внести свою долю за дружескую пирушку, и целую неделю жить в Португалии на содержании у друзей, поскольку банки, не находя сходства между двумя подписями, отказывались менять ее дорожные чеки на жизненно необходимые эскудо. Потом она повзрослела достаточно, чтобы не нуждаться в подчеркнуто взрослой подписи, но все никак не могла собраться с духом, чтобы пойти в банк и переоформить документы заново.
Дело осложнялось врожденной застенчивостью Изабель. Если ей казалось, что кто-то видит в ней преступницу, она начинала вести себя соответственно. Заметив подозрительный взгляд заправщика, она, вместо того чтобы доказывать, что не собиралась добыть бак бензина обманным путем, выводила на чеке что-то несусветное. Еще в школе, когда учителя выводили класс на линейку, чтобы найти виновника какой-нибудь проказы, все дети спокойно стояли, безразлично уставившись на стену напротив, а Изабель краснела, словно это именно она разработала план, в результате которого из кабинета химии пропала бунзеновская[69]69
Бунзеновская горелка – нагревательный прибор, который часто используется в химических лабораториях.
[Закрыть] горелка, а на портрете директрисы появились жирные усы. Это случалось так часто, что в конце концов Изабель и правда начала устраивать разные каверзы, предпочитая хотя бы получить удовольствие от проступка, за который ей все равно придется расплачиваться.
Книга «Что ты можешь узнать о человеке по его почерку» открыла мне много интересного, но не смогла объяснить один аспект почерка Изабель, заметный любому лексически подкованному наблюдателю: дух изобретательности, с которым она подходила к написанию некоторых слов. Двухколесное металлическое транспортное средство, приводимое в движение цепью и двумя педалями, которое Изабель и ее друзья взяли напрокат в Дорсете, трансформировалось в волесипед, а ее нежелание делить с кем-либо спальню привело к тому, что она поселилась в одномостном номере. Не говоря уже о том, что Изабель, к моему изумлению, стала бредить, раздумывая о разных пустяках, вместо того чтобы спокойно бродить по живописным пригородам, предаваясь тем же размышлениям. Были и еще слова, с которыми Изабель никак не удавалось сладить и которые она упорно писала своим собственным оригинальным способом: опредиленно, диллема, успешнный (иногда успешшный), следовотельно, эскцентрик, огрочение. Впрочем, у нее было наготове психологическое объяснение:
– Думаю, у меня не хватает части мозга. Потому-то я ничего не смыслю в математике и не умею играть в карты.
– И какая же это часть?
– Встроенного вычислительного устройства. Его нет у многих женщин, поэтому они так хорошо шьют и готовят еду. Я не знаю. Может, это как-то связано с моим отцом – он был жутким педантом в этом смысле и практически никогда не делал ошибок. Частенько рассуждал о том, почему американцы и англичане пишут слово "театр" по-разному, у каких слов французское происхождение, и все такое прочее. Возможно, все мои ошибки – бунт против него? Помнится, ребенком я отправила ему открытку из летнего лагеря, а он поблагодарил меня, но тактично заметил, что в конце нужно писать не "цалую", а "целую". Уж не знаю, почему, но я чуть сквозь землю не провалилась от стыда… Наверное, ты сказал бы, что я смутилась, потому что хотела поцеловать его.
– А разве нет?
– Ну да, как любая девочка на моем месте.
С арифметикой у Изабель была просто беда. Просьба умножить семь на четыре или шесть на восемь повергала ее в глубокое раздумье, и в итоге ей все равно приходилось доставать калькулятор. Она признавалась, что с историческими датами у нее тоже неважно, потому что на вопрос, в каком столетии был 1836 год, ей всегда хотелось ответить, что в восемнадцатом.
Хотя из книги "Что ты можешь сказать о человеке по его почерку?" можно почерпнуть массу ценной информации, легкость, с которой автор делает свои глубокомысленные выводы, способна встревожить тех из нас, кто верит, что психика человека – достаточно сложный механизм. Так не лучше ли было задать соответствующие вопросы самой Изабель, вместо того чтобы искать ответы в ее каракулях?
С того дня, как человек впервые узнает о существовании психологических тестов, они повсюду попадаются на его пути, призывая нас определиться со своими мотивами при выборе чайника, круизного лайнера или мужа. Их откровенность можно только приветствовать. Одинокой женщине, уже сходившей на несколько неудачных свиданий, возможно, полезно было бы взглянуть на опросник "Дейтлайн".[70]70
«Дейтлайн» (Dateline) – крупнейшая в Великобритании служба знакомств.
[Закрыть] Тогда ей не пришлось бы наблюдать, как кандидат ест креветки, печально рассматривая то, что Цезарь никогда не назвал бы своим салатом, поскольку обо всем необходимом поведала бы ей заполненная анкета. Например, о музыкальных вкусах кандидата:
1. Классическая музыка
2. Опера
3. Поп
4. Джаз
5. Фолк
6. Кантри и вестерн
7. Рок
или о том, чем ему нравится заниматься дома:
1. Слушать музыку
2. Читать
3. Смотреть телевизор
4. Смотреть по телевизору спортивные передачи
5. Слушать радио
6. Играть с детьми
7. Готовить/принимать гостей
8. Мастерить
9. Работать в саду
(до чего, однако, тонкое психологическое различие между тем, чтобы просто «смотреть телевизор» и, что значительно хуже, «смотреть по телевизору спортивные передачи»).
Подумайте только, какая головоломная задача встала бы перед Анной и Вронским, случись им отвечать на вопросы раздела "Ваши взаимоотношения":
1. Стремитесь ли вы к постоянной и устойчивой связи?
2. Считаете ли вы романтическую любовь необходимой для семейной жизни?
3. Следует ли, по-вашему, усложнять процедуру развода?
4. Если у вас недавно закончились серьезные отношения с одним партнером, стремитесь ли вы поскорее найти другого?
5. Считаете ли вы, что сексуальный контакт допустим только в случае глубоких отношений?
6. Является ли для вас эмоциональная близость основной целью отношений?
7. Считаете ли вы целесообразной совместную жизнь до свадьбы?
Тем, кто готов признать ценность тестов, но в душе высокомерно полагает, что отвечать на них – не царское дело, позволю себе напомнить, что однажды подобную анкету заполнил и сам Марсель Пруст.
В возрасте двадцати одного года он ответил на вопросы, список которых ходил по модным парижским гостиным (под каждым из ответом мэтра я поместил вариант Изабель).
Основная черта моего характера:
ПРУСТ: Потребность быть любимым; но потребность не в восхищении, а в ласке и нежности, это важнее.
ИЗАБЕЛЬ: Черт, я не знаю. Наверное, неумение выполнять принятые решения или манера угождать людям, даже когда мне этого совсем не хочется.
Качества, которые я хочу видеть в мужчине:
ПРУСТ: Женственное очарование.
ИЗАБЕЛЬ: В общем-то, ничего особенного – ум, юмор, сексуальность, но только чтобы они сами об этом не догадывались. Павлинами я сыта по горло.
Какие черты меня привлекают в женщинах:
ПРУСТ: Мужество, искренность в дружбе.
ИЗАБЕЛЬ: Уверенность в себе. Слушай, мне еще нужно успеть зайти в аптеку.
Что я больше всего ценю в друзьях:
ПРУСТ: Их нежность по отношению ко мне, если они достаточно привлекательны, чтобы этой нежностью стоило дорожить.
ИЗАБЕЛЬ: Мне хочется иметь с ними общее прошлое, чтобы мы могли вместе вспоминать и хорошие времена, и плохие. А еще я обожаю разговаривать с ними по телефону. У Пруста был телефон?
Мой самый большой недостаток:
ПРУСТ: Неумение, неспособность «проявить волю».
ИЗАБЕЛЬ: Тот же. Это обнадеживает.
Мое любимое занятие:
ПРУСТ: Любить.
ИЗАБЕЛЬ: Лежать в ванне перед тем, как заняться любовью… это всегда приятно.
Моя мечта о счастье:
ПРУСТ: Боюсь, она недостаточно возвышенна, поэтому не решаюсь сказать; к тому же опасаюсь разрушить ее словами.
ИЗАБЕЛЬ: Ну уж нет, я хочу иметь дом в стране с солнечным климатом (может, где-нибудь на юго-востоке Франции), чтобы там хватило места для всех моих друзей и туда приезжали бы в гости интересные люди. Дом должен быть огромным, чтобы каждый мог как быть среди людей, так и запереться в своей комнате, когда ему хочется побыть одному. Никаких финансовых проблем у меня бы не было, и я могла бы целыми днями возиться в саду. В саду я устроила бы что-то потрясающее – не буду вдаваться в подробности, зная, с кем имею дело. Но если вкратце, то я засадила бы не меньше двух акров, и там было бы множество средиземноморских растений, которые цветут круглый год. И чтобы все вокруг были честными и добрыми, никто не морочил бы другим голову, не дулся, и все понимали бы друг друга с полуслова. Ты еще не заснул?
В чем заключалось бы мое величайшее несчастье:
ПРУСТ: Никогда не узнать свою мать и бабушку.
ИЗАБЕЛЬ: Иметь ребенка и потерять его.
Кем бы я хотел быть:
ПРУСТ: Собой, каким меня хотели бы видеть люди, которыми я восхищаюсь.
ИЗАБЕЛЬ: Собой, когда у меня хорошее настроение.
Страна, в которой мне хотелось бы жить:
ПРУСТ: Там, где будут исполняться все мои желания, и где моя нежность никогда не останется без ответа.
ИЗАБЕЛЬ: В этой, но только после того, как флот из миллиона кораблей как-нибудь перетащит ее туда, где климат поприятнее.
Мой любимый цвет:
ПРУСТ: Красота не в цветах, а в гармонии между ними.
ИЗАБЕЛЬ: Розовый. Зеленый.
Цветок, который мне больше всего нравится:
ПРУСТ: Тот, что в любимой руке, а уж потом – все остальные.
ИЗАБЕЛЬ: Это трудный вопрос. Может, сидальцея или дельфиниум. А может быть, колокольчик или наперстянка.
Моя любимая птичка:
ПРУСТ: Ласточка.
ИЗАБЕЛЬ: Вообще-то я не знаток птиц. Может, попугай, но в сущности мне все равно. В конце концов, почему не голубь?
Мои любимые писатели-прозаики:
ПРУСТ: Сегодня – Анатоль Франс и Пьер Лоти.
ИЗАБЕЛЬ: Ненавижу я такие вопросы. Два последних писателя, которые мне понравились – Джордж Элиот и Антония Байет,[71]71
Антония Байет – современная английская писательница, лауреат Букеровской премии 1990 года (роман «Одержимость»).
[Закрыть] но ведь есть и много других.
Мои любимые поэты:
ПРУСТ: Бодлер и Альфред де Виньи.
ИЗАБЕЛЬ: Е. Е. Каммингс и Эмили Дикинсон.
Мои любимые вымышленные герои:
ПРУСТ: Гамлет.
ИЗАБЕЛЬ: Хитклифф.
Мои любимые литературные героини:
ПРУСТ: Федра (зачеркнуто), Береника.
ИЗАБЕЛЬ: Леди Макбет, но мне вполне могла бы понравиться Береника, если бы я знала, кто она такая.
Мои любимые имена:
ПРУСТ: У меня только одно любимое имя.
ИЗАБЕЛЬ: Рейчел, Алиса, Сол… и вроде бы все.
Как бы я хотел умереть:
ПРУСТ: Став лучше, чем я сейчас, – и любимым.
ИЗАБЕЛЬ: Во сне, внезапно, и чтобы никто не горевал об этом слишком сильно.
Мое нынешнее состояние ума:
ПРУСТ: Надоело думать о себе, отвечая на эти вопросы.
ИЗАБЕЛЬ: Ужасно хочется съесть сэндвич с сыром.
При всей эклектичности этой анкеты, читая ее, мы с недоумением спрашиваем себя: так ли уж правильно выбраны вопросы, призванные раскрыть характер человека? Почему такое значение придается любимой птице? Или героиням, или именам? Может быть, тогда уж стоило уделить внимание и любимой письменной принадлежности, и лекарствам от простуды? Возможных вопросов – море, и если какие-то из них действительно дают ключ к характеру отвечающего, то скорее случайно, чем по замыслу составителя анкеты. Словно гость, который засыпает свою соседку за обеденным столом градом вопросов, а потом изумляется многозначительности, с какой Камилла отзывалась на реплику о том, как гостей рассадили за столом, хотя только что, когда ее спрашивали о Боге, литературе и творческих планах, бубнила нечто невразумительное.
Изабель нравилось заполнять бланки маркетинговых опросов. Она не могла пройти мимо такого бланка, не потянувшись за ручкой (привычка, которой она обзавелась за время службы в розничной торговле). Вскоре после того, как Изабель вернулась из Афин, я застал ее за заполнением анкеты, посвященной качеству обслуживания на борту самолетов авиакомпании "Олимпик":
Какую бы важную роль подобные анкеты не играли в экономике, ни один из ответов Изабель не говорит нам ни о чем, присущим исключительно ей самой. Даже если бы у Генриха VIII выдалась свободная минутка, чтобы ответить на вопросы «Олимпика», мы не стали бы судить о нем по тому, как он относится к питанию в самолете, ассортименту журналов или программе накопительных скидок. Отнюдь не эти ответы делают его Генрихом VIII, а не Эдуардом VII, Карлом II или Дорис Дей.[72]72
Дей, Дорис (р.1924) – известная американская киноактриса и певица 50-х и начала 60-х годов.
[Закрыть]
Так какие же вопросы помогут раскрыть важнейшие черты человеческого характера человека, если стюардессы и горячие полотенца в бизнес-классе не имеют к этому никакого отношения? Это проблема требует решения и во время званого обеда, и в ходе интервью с политиком, и в работе полицейских академий, и при составлении анкет "Дейтлайн". Одни вопросы могут дать больше, чем другие. Мы наверняка узнаем о человеке больше, спросив его: "Что бы вы сделали, если бы наступил конец света?", чем "Пользуетесь ли вы кнопочными телефонами?", а вопрос "Пытаетесь ли вы избежать конфликта или создать его, когда автомобили идут бампер к бамперу?" важнее, чем "Что лежит в вашей сумочке?"
Анкета Пруста определенно упала на плодородную почву, но, не имея связного и логичного представления о человеческой личности мы не можем объяснить, чем поклонник Береники отличается от того, кому ближе леди Макбет. И лишь долгожданные труды современных психологов показали нам, что галочки и крестики в анкетах говорят о характере человека.
– Можно ли назвать вас разговорчивой женщиной, которая наслаждается возможностью вербального общения? – спросил бы я, предположим, Камиллу во время званого обеда.
– О да, мне всегда ужасно хочется поднять тост за почетного гостя, – ответила бы она, но мне, пока я не познакомился с работами психолога Р. Б. Кеттела,[73]73
Рэймонд Бернард Кеттел (1905–1998) – выдающийся английский психолог, автор многих теоретических трудов, доктор философии.
[Закрыть] никак не удалось бы правильно истолковать это желание.
Разгадка таилась в психологическом тесте доктора Кеттела. Этот тест предназначен для того, чтобы проанализировать характер человека по отношению к шестнадцати факторам, которые и определяют, чем один homo sapiens отличается от другого. Фактор А делит людей на интровертов и экстравертов, фактор Б – на глупых и умных, фактор В выявляет, невротик ли вы, фактор Г связан с уверенностью в себе. Следующие пункты касаются нежности, подозрительности, ревности и образования – качеств, которые нам так легко оценить превратно, глядя на своих друзей, знакомых или на косоглазого пассажира электрички, грызущего рукоять своего зонтика на краю станционной платформы.
Вопрос, который я задал Камилле, имел отношение к фактору Е (степень общительности), и Кеттел, должно быть, заключил бы, что любовь Камиллы к произнесению тостов свидетельствует о том, что это качество у нее развито больше среднего. А что же Изабель? Я внимательно просмотрел вопросы Кеттела и решил задать их ей в один воскресный вечер, после того как мы поужинали очень вкусной жареной лососиной.
– Слушай, давай сначала помоем посуду, – запротестовала она.
– Но это минутное дело.
– Хорошо, но поскорей, а то жир застынет.
– Ладно. "Когда ты появляешься в новом месте, ты болезненно долго налаживаешь отношения с незнакомыми людьми"?
– Не сразу, но и не так, чтобы болезненно долго. Можно я заберу эти тарелки?
– Да, благодарю. "Тебе не свойственна сильная застенчивость?"
– Ты же знаешь, что свойственна.
– "Ты – разговорчивая женщина, которая наслаждается возможностью вербального общения?"
– Помнишь, как я себя вела, когда встретилась с твоими друзьями из Голландии?
– Ты можешь отвечать только да или нет.
– Это глупо.
– Возможно. "Тебе трудно подняться и обратиться к большой группе людей?"
– В определенном смысле. Я хочу сказать, да.
– "В разговоре тебе сложно перепрыгивать с одной темы на другую, как делают некоторые люди?"
– Я не понимаю.
– Я тоже. "Иногда у тебя возникает неприятное ощущение, будто прохожие на улице наблюдают за тобой?"
– Безусловно. Я тебе не говорила, но в пятницу, по дороге домой, в метро ко мне пристал мужчина. Сказал, что я напоминаю ему его сестру, которая покончила с собой. Он был страшный, как привидение, так что я вышла на следующей остановке и подождала следующего поезда.
Без материалов доктора Кеттела я бы не смог провести научное измерение, в результате которого выяснил, что общительность у Изабель (фактор Е) развита ниже среднего, зато привлекательность для мужчин в общественном транспорте – чуть выше среднего, поскольку всего неделей раньше какой-то пассажир сказал ей, что хотел бы высечь ее скульптуру изо льда; для этого, по его словам, у него была оборудована студия в Фулхэме. Изабель вежливо отказалась, сославшись на загруженность по работе и легкую простуду.
Я зачитал Изабель список прочих факторов, исследованных доктором Кеттелом, и ее заинтересовал фактор М (хотя к тому времени она уже принялась отмывать сковородку из-под лососины). Этот фактор определял, богемный ли человек или обыденно практичный.
1. Что бы вы предпочли делать прекрасным, погожим вечером?
(а) Провести время в художественной галерее или на природе.
(б) Посетить публичное мероприятие или поиграть в карты.
Ответ Изабель: б
2. Вам обычно удается держать под контролем эмоции любого рода?
Ответ Изабель: Нет
3. Вам неприятно, когда ваши личные потребности обслуживают личные слуги?
Ответ Изабель: А что такое безличный слуга?
4. Вы думаете, что расовые характеристики оказывают большее влияния на формирование личности и нации, чем полагает большинство людей?
Ответ Изабель: Нет
5. Испытывали ли вы когда-либо приступы беспричинной тревоги или страха?
Ответ Изабель: Да
6. Пытались ли вы когда-нибудь обманным путем пройти мимо охранника или швейцара?
– Боже, это бессмысленно, – перебила меня Изабель. – Так им не удастся отличить Джима Моррисона от бухгалтера.
Изабель понравилась мысль о том, чтобы измерить степень богемности, но ей не верилось, что анкета Кеттела способна в этом помочь.
– Тогда о чем спросила бы ты? – полюбопытствовал я.
– Не знаю, я же не психолог, – ответила она и сунула мне в руки полотенце, чтобы я начинал вытирать посуду.
Кеттел выделил набор важных психологических факторов, но ему, похоже, оказалось не по силам исследовать их достаточно глубоко. Желая узнать, общителен человек или нет, он спрашивал, нравится ли тому выступать публично, но не брал в расчет нюансы, благодаря которым застенчивые люди порой обретают уверенность в себе, а уверенные, наоборот, смущаются. Кеттел напоминал плохого романиста, который, стремясь показать, как персонаж горюет по умершей матери, изображает бледного молодого человека, рыдающего у могилы на продуваемом ветром кладбище; тогда как на самом деле ему следовало бы написать, что герой не чувствовал ровным счетом ничего ни во время похорон, ни в следующие несколько недель, пока однажды вечером, выходя из кинотеатра, не увидел женщину, зонтик которой напомнил ему о матери, – и тут разрыдался прямо на улице, в толпе, оглушенный горем, которое было слишком велико, чтобы осознать его, и мучительной виной за все те дни, когда он словно бы не замечал своей потери.
Представление Изабель о том, чем богемный человек отличается от обычного, наверняка оказалось бы выше понимания Реймонда Б. Кеттела.
– Вообще-то я совершенно обыкновенная женщина, но однажды повела себя весьма эксцентрично: позвонила в телефонный чат и болтала с каким-то парнем из Халла[74]74
Халл, Гулль (Hull, Kingston upon Hull) – город в Великобритании, в графстве Хамберсайд.
[Закрыть] до часу ночи, – призналась она.
– И что ты выяснила?
– Ну, он был очень милый, только немножко грустный. В тридцать три года – все еще девственник. Думал о том, чтобы принять христианство – не потому, что верил в Бога, а потому что для христианина в девственности нет ничего неприличного. Я сказала, чтобы он не беспокоился, мол, у некоторых женщин первый раз тоже случается довольно-таки поздно.
