355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Алексей Зикмунд » Дочь сатаны, или По эту сторону добра и зла » Текст книги (страница 7)
Дочь сатаны, или По эту сторону добра и зла
  • Текст добавлен: 25 сентября 2016, 23:00

Текст книги "Дочь сатаны, или По эту сторону добра и зла"


Автор книги: Алексей Зикмунд



сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 9 страниц)

Глава тридцать первая. – В книге Спонариуса говорится о хранении глаз принадлежащих пришельцам, в ледниках и холодных источниках. Это правило мы соблюдаем. Теперь о свойствах ткани. Прозрачное вещество с двумя разновеликими радужными кромками имеет форму слегка приплюснутого шара. При правильном использовании магических символов и технологий в центре зрачка открывается круглое окно, дающее возможность увидеть то, что как бы еще не существует. Все почти точно совпадает с тем, что имеется у нас. Нет только фиолетовой серы. Когда-то она добывалась в предгорьях Тянь-Шаня. Но сейчас эти запасы полностью выработаны, и где мне взять эту серу, я не знаю. Двое в штатском слушали Антона Ивановича с напряженным вниманием. – Теперь ещё один важный аспект. – Антон Иванович персонально обращался к пожилому мужчине с сильно выдающимся вперед подбородком и маленькими голубыми глазками, похожими на крошечные озера. – Товарищ Фицротер, какое время понадобится на изготовление пирамиды? – Думаю, не больше двух недель. – Даю неделю, и учтите, сам Лаврентий Павлович заинтересован в нашем проекте. – Антон Иванович, – голубоглазый развел руками, изображая недоумение. – Неделя – абсолютно нереальный срок. Надо приготовить форму, проверить её на простом материале, а уже потом заливать платину. Ведь двенадцать килограммов ценнейшего материала. – Послушайте, Марк Давыдович, это бесполезный разговор и форма и пирамида должна быть изготовлена в недельный срок. Разрешаю использовать спецтехнику ТМ 19. Фицротер задумчиво пожевал губами. – Ну, это меняет дело, в этом случае хватит и пяти дней. Но нужны санкции с особым режимом работы, это ведь номерные специалисты. – Не сомневайтесь, санкции будут. Теперь, что у нас с шифрованными таблицами? Слова там читаются в обратном порядке, иначе теряется всякий смысл. Шифровальщики выдвинули несколько гипотез, и во всех случаях при пропускании четных букв возникает слово Армагеддон. Однако лично мне очень многое непонятно в этих таблицах. Я не вижу смысла, не вижу логической связи между всем этим набором знаков. – А какая, Антон Иванович, может быть логика у цифр кодового замка. Ведь, казалось бы, абсолютно никакой. Тем не менее, замок открывается. Так же, вероятно, и здесь. Человечество случайно изобрело порох. Нобель почти что случайно открыл динамит, и не ищите логику, здесь её просто нет. Вот если у нас ничего не получится, тогда можете задавать себе разные нелепые вопросы, а пока положитесь на перевод и не мучайте себя. Это говорил другой мужчина высокий, сильно сутулый с маленьким птичьим лицом и выпуклыми глазами. Его можно было бы признать полным уродом, если бы не детская улыбка, как фонарик, озарявшая его непривлекательное лицо. – Да, вы правы, Степан Петрович, не стоит об этом думать, но за последнее время я сильно устал. – Итак, товарищ Фицротер, встречаемся через неделю для окончательной корректировки наших надежд. – Антон Иванович мелко засмеялся. – Теперь уже поздно. – Он посмотрел на часы. – О, уже второй час ночи, ну не буду больше никого задерживать. Он потушил свет, и вся троица вышла из кабинета и шаги этих людей ещё какое-то время были слышны в коридоре, а потом погасли на ковровых дорожках лестницы, но в пустой и темной комнате, как на невидимой вешалке, висело невидимое пальто этого разговора, который сформировал идею, озвученную и воплощающуюся не только людьми.

Глава тридцать вторая. Антон Иванович полуспал-полубодрствовал в своей московской квартире. Он сидел за огромным дубовым столом, по краю которого была проложена великая муравьиная тропа. Тропа появилась недавно, и ему нравилось наблюдать за маленькими рыжими насекомыми, бегущими в оба конца. Все было готово к эксперименту, и он, прищурившись на свет настольной лампы, обдумывал последние детали. Теперь он ждал полнолуния, этого таинственного часа демонов и влюбленных, которое попадало как раз на восьмое марта. Последние три ночи он практически не спал, растворяя в кофе порошки чистого кофеина, и от постоянного его употребления в его лице возник зеленоватый оттенок. И вот именно теперь, непосредственно перед началом эксперимента его вдруг охватило полное безразличие. Он сидел, раскачиваясь на задних ножках жесткого кожаного кресла, и равнодушная его судьба, которой он уже не мог распоряжаться, стояла за его спиной в виде маленького черного чертика. И в одно мгновение, в какую-то долю этого мгновения ему стал безразличен и окружающий его мир, и он сам, получивший точку опоры, что бы перевернуть окружающий его мир, который он почти и не любил, но который никак не хотел оставить его в покое. Жестокая война развернулась на старой земле, и только стук двух великих сердец нарушал беспокойную атмосферу вечности. Это был стук сердца всегда маленького Эмануила и железный грохот раскаленного маятника в сердце "Бафомета". В равновеликом мире существовали две этих полярных, гипнотизирующих друг друга силы, между которыми находилось маленькое человечество, вот уже две тысячи лет занятое поиском правильного пути. Помещение, в котором должен был осуществляться эксперимент, находилось в сорока километрах от Москвы в совершенно закрытом поселке физиков. Почти всех их в самом начале войны эвакуировали в Новосибирск, и теперь в пустынном городке оставалось только несколько старцев, чуть ли не учителей Циолковского, да рота охраны, бессмысленно щелкающая замками, опухшая от тоски и безделья. В середине поселка напротив маленькой статуи Ильича была сооружена усеченная пирамида, внутри нее находилась маленькая комната, в центре которой имелась пирамидка поменьше, изготовленная из платины. Над самой пирамидой была сооружена сложная система для передачи световых потоков, состоящая из зеркал и увеличительных линз. Пол в комнате был сделан из стали, и на нем красной краской были нарисованы совершенно фантастические фигуры существ, создать которых могло либо очень незаурядное воображение, либо совершенно иная среда. В огромное, круглое, встроенное в верхнюю часть пирамиды окно смотрели холодные меленькие звезды, и только полная луна висела низко-низко, так будто бы бледное человеческое лицо прильнуло к стеклу. В специально оборудованном помещении были приготовлены приборы, которые к двум часам ночи должны были оживить глаз пришельца с запрятанной в нем информацией о будущем, далеком и близком. И никто из собранных в поселке людей не верил в положительный исход этой затеи, ни умные мгбешники с химико-технологическим и физическим образованием, ни специалисты в приготовлении отрав, сонных порошков и тончайшей конспиративной техники, ни даже сам Антон Иванович, угрюмо взбадривающий себя лошадиными дозами кофеина. На уровне фундамента пирамиды под самым её основанием был устроен бункер, через специальное окно которого можно было наблюдать за ходом эксперимента, там же стоял телефон прямой правительственной связи. Войдя в подземную комнату, Антон Иванович включил верхний свет и зажег маленькую продолговатую подсветку, расположенную над смотровым окном. Он сел на стул, вплотную придвинулся к длинному прямоугольному стеклу и закурил. "В сущности, даже если все это предприятие закончится полной катастрофой, я сумею объяснится с Лаврентием. Он меня ценит, и я вполне могу рассчитывать на резидентуру в Боливии". Без пяти минут два конструкция ожила. Свет толстых свечей, отталкиваясь от отражателей бежал через увеличительные линзы, попадая на влажный, чуть приплюснутый шар, лежащий на вершине рукотворной пирамиды. Круглое окно на вершине строения было открыто и Антон Иванович видел, как случайные редкие снежинки опускаются и тают на серой платине. Лунный свет проникал через хрустального двойника. Это была такая же пирамида, только не платиновая, а скорее из горного хрусталя. Она была закреплена на специальных кронштейнах так, что острый её конец указывал на верхнюю часть глаза. Таким образом, лунный свет, проходя через увеличительное стекло, концентрировался на конце перевернутой фигуры, точно попадая в самый центр глаза, где в голубовато желтом тумане находился черный лепесток зрачка. Через некоторое время в пирамидальной комнате появился медиум, лохматый старик, никогда не видевший электрического света. Колдун был найден сотрудниками в глухом сибирском селении. Он не знал, когда он родился и родился ли он вообще. Однако он пользовался черными книгами и читал по латыни и, несмотря на свою пергаментную субтильность, обладал ясным умом. Старик мог читать книгу, не заглядывая в нее. Он держал в руках переплет с переводом Спонариуса, и незнакомые слова слетали с его губ легко, как движимые ветром воздушные волны. Глядя на этого седого ветхозаветного старца, Антон Иванович вспомнил гравюру, иллюстрирующую рассказ Гоголя. На ней был изображен колдун со спутанными длинными волосами. Он стоял, подняв вверх худые, длинные руки, а очи его буквально метали огонь, который был представлен на черно белой гравюре в виде молниеобразных зигзагов, выскакивающих из глаз. И сопоставив возникающие в его сознании картины с тем, что он видел сейчас, Антон Иванович мелко засмеялся. И пока какие-то спонтанно всплывающие в нем ассоциации будоражили его мозг, он, давящийся смехом полковник МГБ, не заметил, как пирамидальную комнату стало заволакивать дымом и в этом вееобразном дыму уже происходило следующее. Глаз оторвался от платиновой чашки и поднялся в воздух на несколько сантиметров. Повисев немного, он стал медленно вращаться сначала в одну, затем в другую сторону. А Антон Иванович все смеялся над колдуном, который превратился в иллюстрацию к страшному суду. Но вот прошли последние конвульсии смеха, он потушил папиросу и бросил взгляд на смотровое окно. Глаз висел в воздухе, и нежные розовые лучи скользили по пирамидальной комнате. Теперь Антон Иванович понимал, что измененное состояние глаза не только открывает огромные возможности для постижения не наступившего мира, но и означает большие перемены в собственной его судьбе. "Получилось", – подумал он, и в какую-то долю мгновения ему показалось, что неизвестная рука пробежала по его затылку и растаяла в воздухе. Старые чертежи Спонариуса были использованы по назначению, и теперь Родина имела возможность заглядывать в чужие альковы с ещё не родившимися людьми. Антон Иванович по-прежнему сидел за узким столом и, прижимая руку ко рту, со страхом и восхищением наблюдал за всем этим процессом. "Значит, мы не можем изменить будущее потому, как оно уже существует. Мы не можем быть лучше или хуже других потому, как мы не можем быть лучше самих себя. Так зачем же нам знать то, на что мы не можем влиять? И вот передо мной лежит истерзанное кинжалами поле моих намерений, многолетняя практика с этими несчастными безумцами и их уничтожение. Теперь я имею возможность узнать свое будущее. Теперь жить станет неинтересно". Чувство всепоглощающей неизбежности в буквальном смысле раздавило его. В душе Антона Ивановича под прессом событий лежала тайная надежда, что вся эта история в конечном итоге просто развалится, как разваливались все проекты, связанные с контролем над паранормальным процессом, однако на этот раз этого не произошло. Можно сказать, что все обломки провалов "НЕКТО" скидывал в кучу, и вот она вспыхнула и превратилась в гигантский костер. Бесноватый колдун то впадал в транс, то вновь выходил из него, прочитанные речитативом криптографические формулы успешно растворялись в воздухе, формируя заряженную массу воздействия на этот объект. Ключ, открытый Мордохаем Спонариусом много веков назад, отомкнул сейф со спрятанной в нем кинематографической лентой. И теперь сквозь темную пелену разновеликих мыслей по черной, до бесконечности длинной самоварной трубе, как по пневматической почте, взад и вперед через голову Антона Ивановича летели картонные капсулы со свернутыми в рулон гравюрами Шлимбаха, среди которых самой впечатляющей был титульный лист с "Бафометом", существом с козлиной головой и женским торсом, сидящем на толстой змее.

Глава тридцать третья. В спальной комнате Берии было почти темно, и только узкая полоска лунного света проникала через окно, отрезая угол кровати, на которой лежал могущественный монстр, создатель самой блестящей разведки мира. Перед сном хозяин комнаты читал Достоевского. Это было хорошее издание Вольфа в темно-вишневом матерчатом переплете с кожаными уголками. Раскрытая на середине книга была повернута страницами вниз, а сверху лежало знаменитое золотое пенсне. В последнее время Берия плохо спал, его мучили кошмары. Как только из зыбкого пространства памяти исчезали образы реальных событий, с ним начинали происходить жуткие вещи. И он, всесильный министр, никак не мог понять, действительно ли это сон или какая-то другая реальность, существующая как бы параллельно с действительностью. Реальность проводит его в строго охраняемые зоны кошмара, что бы определить степень его, Берии, вины. Вины за то, что он был не заурядным токарем на заводе "Электросила", а могущественным маршалом, в подчинении которого находилась бесчисленная армия слуг и объектов, агентов, резидентов, зон, лагерей и ударных строек, охраняемых дивизиями НКВД. Кровь! Кровь ударяла в виски Лаврентия. Чужая кровь! И он, пытавшийся объяснить самому себе свою собственную вынужденную жестокость, был бессилен в оправдывании перед самим собой в этом то ли сне, то ли не сне, в том, что пыталось стать частью его существа, несмотря на все меры предосторожности, отделявшие самого министра от страданий приносимых в жертву людей. Последние пять дней погружение в сон происходило по одному и тому же сценарию. Свист и грохот выпущенных на волю стихий. Ужас возникал еще до момента, когда начинали появляться реальные жители зазеркалья. Страшен был сам звук, поднимавшийся вверх и стремительно падающий вниз. Звук, похожий на синтезированный сплав миллионов человеческих голосов, душ, проходящих сквозь страшные, не человеческие муки. Страшен был этот звук. В прохладном поту просыпался Лаврентий Павлович от центростремительной силы этого звука, но не менее жутко выглядели и рожи, окружавшие его в момент перехода от сильного визга к более слабому. Выпученные красные глаза, когти и зубы, припадшие к самому его горлу. Калейдоскоп рож был настолько отвратителен, что описать его с помощью языка просто таки напросто было невозможно. И нельзя было передать, какой ужас чувствовал засыпающий Берия. И даже, когда его человеческая воля, как будто пользующаяся огромным ножом, разрезала материал сна, разрывала его на клочки, даже несколько минут спустя после того, как кошмар в виде теплого липкого "нечто" отплывал от кровати с красным балдахином, даже после этого сбросивший сон организм сотрясался, как от сильного электрического удара. Нервная система Берии была развинчена до предела. Устав засыпать и просыпаться от одного и того же, он подолгу курил в кровати, иногда пил коньяк или вино и засыпал уже только под утро. Но и этот утренний сон не приносил ему ничего хорошего. Уже не понимал он, спит он или не спит, не понимал он, что происходит вокруг, но видел он, как буквально из ниоткуда появляются в его спальне незнакомые хмурые люди без головы в длинных серых одеждах. Они садятся к нему на кровать и кладут на нее различные отрезанные части человеческих тел. Либо это руки от плеча, либо ступня или кисть, нет только голов, они как бы не существуют вообще, их не кладут на кровать и их не имеют тела, обкладывающие лежбище монстра обрубками плоти. И вот, устав от бесконечных этих бессонниц, он решил одним махом прекратить всю эту разнузданную вакханалию и, посоветовавшись со своим врачом, принял на ночь большую дозу "веронала". Принял он "веронал" и увидел хороший сон. Освещенная солнцем, кривая, как сабля, железобетонная дамба врезается в морской залив. Низкие скалы подступают к самому берегу и, сколько видит глаз, тянуться вдоль него до горизонта. Теплый морской ветер несется в лицо, и маленькие брызги ложатся на синие брюки и белую рубашку министра. Лаврентий Павлович щурится от солнца и видит, как на самом конце этой огромной каменной сабли стоит худенькая темноволосая девчонка и бросает в воду цветы. Она аккуратно отделяет каждый цветок от букета и опускает его в спокойную воду залива. Министр поправляет пенсне и идет ей навстречу. Под кожаными подошвами его лакированных башмаков поскрипывает морской песок. Он доходит до конца мола, и садиться на корточки рядом с девчушкой. Она опускает в воду цветы, а он наблюдает за её смуглой рукой и замечает, что у нее длинные, как у женщины, ногти. – Сколько тебе лет? – спрашивает министр. – Мне только девять, но я уже все знаю, мне даже неинтересно жить. В другом мире мы уже не увидим цветов, в другом мире мы будем вместе, – говорит она, бросая в воду остатки букета, затем оборачивается, и забрасывает ему на шею свою смуглую тонкую руку. Они сидят на корточках напротив друг друга и рука девушки притягивает тяжелую голову министра и целует его в лоб. От леденящего холода её поцелуя Берия просыпается и механически шарит вокруг, разыскивая пенсне, и в ту же секунду звонит телефон. Ещё как следует не проснувшись, он снимает трубку. – Кажется, эксперимент прошел удачно. Направляемся к вам. – Очень хорошо, – говорит Берия и опускает трубку на рычаги аппарата. Глава тридцать четвертая. Тяжелый "Пакард" несется по утренним темным улицам на ближнюю дачу министра. В машине Антон Иванович, рядом с ним на заднем и переднем сидении два офицера охраны, у одного из них на коленях металлический ящик, прикованный к руке браслетом. Антон Иванович сидит с закрытыми глазами, откинувшись на мягкие кожаные подушки, и перед закрытым взором его проплывают пейзажи заснеженной Лапландии. Кокетливые лыжницы в толстых свитерах, оленья упряжка, влекущая деревянные сани, в которых разместились веселые мальчишки и девчонки, на ходу они забирают руками снег, превращая его в маленькие ледяные снежки. Вдалеке за лесом виднеются светлые деревянные постройки и церковь с одиноким крестом. "Иногда ловишь себя на мысли, что внутри тебя находится другое время, то, которое ты никогда не знал. Оно существует как бы вместе с тобой и одновременно как бы вне тебя", – подумал Антон Иванович и открыл глаза. Машина подъезжала к даче министра, а на коленях охраны покачивался металлический ящик. Два часа рассказывал Антон Иванович, как протекал эксперимент. А Берия все кивал и кивал головой, и даже могло показаться, что он спит. Но он не спал, он внимательно слушал, однако это было похоже на медитацию. Он раскачивался взад и вперед, и от изменяющегося угла стекла пенсне пускали по комнате маленькие желтые зайчики. – В последней фазе эксперимента, когда шар опустился на платиновую чашу, колдун потерял сознание. – Да? – Берия поднял голову. – Скажите, какой чувствительный колдун. – Мы ему дали возможность прийти в себя. Эксперимент был завершен. – Во имя человеколюбия? – сострил Берия. Эта фраза была признаком того, что министр находился в хорошем расположении духа. Антон Иванович знал о его склонности в момент важного разговора вдруг проявлять остроумие с некоторым наклоном смысла в сторону садизма, но с другой стороны было видно, что он нервничает, потому, как в этот момент он начинает говорить с сильным акцентом. Антон Иванович сделал жест левой рукой, и к ним подошел офицер охраны, до этого молча стоявший у стены. Он поставил ящик на стол и отстегнул его от браслета. Антон Иванович отомкнул крышку, которая тоже была на замке, и Берия, как хищная птица, склонился над круглым сокровищем. Он подвинул поближе лампу, и некоторое время молча разглядывал шар. Затем почмокал губами и как ребенок спросил: – Можно потрогать? – Сейчас уже можно, но, когда он прекратил вращение и замер, к нему нельзя было прикоснуться, он был раскален, хотя луна символ ночи и холода, – заметил Антон Иванович. – Вероятно, это какой-то другой вид энергии, – проговорил Берия, – державший шар в обеих ладонях. – Похоже на стекло, – продолжал Берия, – я ощущаю много тепла, руки стали горячими. Положив шар обратно, он долгим взглядом посмотрел на Антона Ивановича и хотя разговор протекал в хорошем ключе, у того засосало под ложечкой. – В два часа дня я позвоню Сталину, он сейчас в Кунцево на ближней, проговорил Берия как будто для самого себя. Миновав многочисленные посты охраны, машина министра медленно вкатилась в зеленые ворота дачи, за которыми находился вождь. Он сидел один в гостиной комнате на неудобном кожаном кресле, очень низком, с огромным сиденьем и круглыми валиками подлокотников. Маленький, рябоватый, он находился с краю этого чудовищного кресла. Одет он был по-домашнему полувоенный френч и мягкие, много раз перечиненные сапоги. Когда Лаврентий Павлович и Антон Иванович вошли в гостиную, Сталин встал. Он пожал им руки и коротким очень неловким жестом показал на овальный стол, вокруг которого были расставлены высокие стулья в белых чехлах. – Ну, герои, какие у нас результаты? – спросил он. Берия едва заметно повел головой, и Антон Иванович поставил на стол металлический ящик. – Я надеюсь, что Вы не пытались заглянуть в будущее без меня? – задал вопрос Сталин и сам же подмигнул Антону Ивановичу, после чего тот почувствовал, что у него отнимается челюсть. – Что ты, Коба, мы еще не знаем, сможет ли эта штука что-то нам дать, но сделали все, как по написанному. – Берия говорил уверенно и громко, но в голосе его ощущался надрыв. – Открывайте ящик, – приказал Сталин, и Антон Иванович мгновенно отомкнул крышку. Он ухмыльнулся: – Так называемое всевидящее око. Пора и тебе Лаврентий завести дюжину таких для нашей с тобой безопасности. Вождь тихо засмеялся и похлопал министра по широкой спине. – Ты, Коба, не сомневайся, мои глаза стоят многих всевидящих. – Не сомневаюсь, дорогой, ни на минуту. Показывайте Вашу чертовщину, – сказал вождь и подошел поближе, что бы лучше видеть и понимать. – Вот это, товарищ Сталин, шар, – пояснил Антон Иванович. – Я вижу, что это шар, а не треугольник. И после замечания этого замешкался Антон Иванович, заговорил на пол тона ниже. – В этом ящике есть перевод со старогерманского и сопутствующие предметы, сработанные нашими специалистами. Прежде всего, это малая пирамида. Антон Иванович запустил руку в ящик и поставил её на стол, на вершине пирамиды так же находилась небольшая круглая площадка, чем-то напоминающая солнечные часы. Сталин с ухмылкой смотрел на различные предметы, извлекаемые из ящика. Это была небольшая металлическая полоска с врезанными в нее увеличительным стеклом и электрической лампочкой с отражателем на конце. И наконец Антон Иванович вытащил прямоугольную шелковую салфетку, на которую по трафарету каким-то красным веществом были нанесены непонятные, бегущие по кругу знаки, чем-то напоминающие шифропись ацтеков, такие же полу буквы, полу узоры, какие встречаются на чугунной крышке городского колодца. В центре салфетки была нарисована спираль, уходящая в точку. Поверх спирального кольца были наложены проведенные пунктиром контуры пятиконечной звезды. – Все, товарищ Сталин, сделано так, как описано в книге. – Только лампочка явно не из того времени, и я предлагаю заменить её на свечу, – сказал Вождь и мягко отошел к буфету, и Антону Ивановичу показалось, что он не идет, а просто таки плывет по воздуху, маленький дирижабль в черных сапожках. Сталин вернулся с короткой и желтой, как сыр, свечкой, вероятно пролежавшей у него не один год. О вывернул из патрона лампочку и кое как втиснул туда свечу.

– Теперь время суток уже не играет роли. Если желаете, все можно сделать прямо сейчас, – пояснил Антон Иванович. – Да, прямо здесь и прямо сейчас, – сказал Сталин, ухмыляясь в усы, и позвонил в колокольчик. – Три стакана чая, – сказал он в приоткрывшуюся дверь и через несколько минут на столе уже стоял железный поднос с тремя дымящимися стаканами, пухлой металлической сахарницей с узорами железных цветов и продолговатой фарфоровой тарелочкой, на которой лежал нарезанный тонкими дольками душистый лимон. Сталин взял стакан, пепельницу и сел в свое тяжелое кресло. Сидя в нем, он медленно набивал трубку, наблюдая за действиями Антона Ивановича. Хорошо раскурив её, он прищурил глаза и, посмотрев на Берию, сказал: – Вот мы с тобой. Лаврентий, коммунисты, а занимаемся черт знает чем. – Я, Коба, может и не совсем верю во все это, но почему бы не попробовать, если столько сошлось. Ведь ты же сам говорил, интересы дела прежде всего, а уж чертовщина это или нет, пусть решает история. Сталин затянулся трубкой и ничего не сказал. Походив немного по комнате, он подошел к Антону Ивановичу и спросил: – Вы, товарищ медиум, все вопросы решили? – Да, товарищ Сталин, практически все готово. – Ну, тогда начинайте. – Вождь сделал несколько глотков из чайного стакана встал и подошел к столу. – Я хочу увидеть конец этой войны, – сказал он. На столе была разложена черная салфетка, на ней стояла платиновая пирамидка, а на площадке сверху нее лежал затвердевший, принявший идеальную форму глаз инопланетного существа. Антон Иванович вытащил спички и поджег фитиль. Пламя дернулось в разные стороны, затем потянулось вверх и выпрямилось. Сооружение со свечой было закреплено в небольшом портативном штативе, с таким расчетом, что пламя, оттолкнувшись от отражателя через систему линз, попадало в центр зрачка, похожего на сложенные лепестки цветка или на крылья экзотической бабочки. До того, как приехать к Сталину, Антон Иванович разучивал заклинание перед домашним зеркалом. В переводе было сказано, что само обращение должно выходить из глубины вашего подсознания, из самого сердца, и что сами слова мысленно должны выстраиваться в замкнутое кольцо, вращающееся вокруг всевидящего ока. У Антона Ивановича с воображением не все в порядке. Он даже не мог представить себе улицы, на которой проживала его двоюродная сестра. И однажды под праздник, зайдя совсем не туда, он столкнулся с двумя мрачными типами, сделавшими попытку напасть на него, и только вид пистолета отрезвил негодяев. Да, с воображением у Антона Ивановича было не все в порядке, и, тем не менее, он сокрушил это костное свое воображение и за несколько часов сделал его эластичным, почти управляемым. Он начал с детских утят. Дав каждому утенку отдельное слово, он запустил их по кругу. Утята пошли друг за другом, неся на спине волшебные слова. По мере продолжения упражнений Антон Иванович научился убирать утят, оставляя одни слова. Однако теперь в его воображении слова были сделаны из дерева и соединены друг с другом с помощью веревок. Слова буквально выскакивали из воды, увеличивая и без того длинную деревянную змейку. Вода не давала возможности утонуть деревянным словам. В другом случае воображение Антона Ивановича было бессильно, слова падали на землю, из них выпадали буквы, похожие на те, которые он когда-то давно, работая наборщиком, забивал в свинцовые рамки, создавая газетную матрицу. Через десять минут после начала так называемой завершающей стадии опыта Сталину показалось, что по гостиной комнате пролетела бесплотная какая-то масса, пролетела и растворилась в углу, ушла в него, как в отверстие, похожее на кольцо фокусника, через которое продергивают газовый шарф. Прошло ещё несколько мгновений и опять это же нечто, но уже из другого угла, пропутешествовало по воздуху и так же исчезло. Это "нечто" имело вид большой скатерти или простыни, произвольно согнутой в разных местах. Края этого нечто были неровными и то возникали, очерчивая свой контур, то расплывались в воздухе. "Похожее на морского ската", – решил Сталин, опускаясь все ниже. Теперь эти скаты пролетали над его головой, то сворачиваясь в восьмерку наподобие огромного тента, то снова обретая вид полотна, подброшенного в воздух. Слова, которые проговаривал Антон Иванович, превращались в сознании вождя в набор разновеликих отмычек, с помощью которых ему, избранному и понявшему суть этой игры, давалась возможность заглянуть за серебряную фольгу обычного зеркала и увидеть события, которых в действительности пока и не существовало. Но уже двигались навстречу друг другу из двух неизвестных точек огромные корабли с названиями великих планет, уже в бесчисленных, разделенных на микроскопическую самостоятельность клетках происходил беззастенчивый выбор партнерши, с которой будет хорошо и удобно, уже фугасные разрывы калечили человеческие массы, ещё не рожденные на земле, уже собирательный образ мироздания попадал в прицел наемного убийцы, уже скрюченные лопатки и ключицы малышей, попавших под атомную бомбардировку, искала назойливая кинокамера американца. Ещё хлеб не был высеян на поля и не был убран, а уже мы имели возможность узнать, кто его будет есть. И вдруг в одно мгновение перемещение "нечто" закончилось. Теперь великолепные и прозрачные банты развернулись и превратились в два огромных прямоугольных экрана, примыкавших друг к другу наподобие двух игральных карт, образующих треугольник. Антон Иванович закончил с текстом и теперь стоял, пристально вглядываясь в танцующий разноцветный туман, совершавший движение внутри магического предмета. Антон Иванович повернулся и вышел из под двух скрещенных карт, образующих треугольник, выходя, он зацепился за прозрачное мерцающее крыло. Послышался звук, очень похожий на тот, который слышат студенты в физическом кабинете при работе динамо с двумя заряженными электричеством шарами. Сталин и Берия подошли к Антону Ивановичу, который пристально вглядывался в медленно открывающийся зрачок. Маленький Сталин отодвинул большого Лаврентия и шагнул под прозрачную крышу, зрачок медленно растворялся. Он растворялся, как раковина, хранящая в себе живое сердце жемчужины. Задолго до войны ученые привезли и показали Сталину телевизионный приемник, экран у него был круглым точно таким же, как и этот всевидящий глаз. – Последний день войны, – шептал Сталин одними губами. Он согнул ноги в коленях и, опираясь двумя руками на стол, вглядывался в разноцветный дым и в черную глубину зрачка, в котором уже обозначились контуры какого-то пока ещё малоприятного изображения. Но вот фокус туманной этой картинки стал настраиваться, и Сталин увидел трибуну мавзолея и себя в окружении соратников, после чего картинка поменялась и вождь увидел, как рослые гвардейцы, по всей видимости, хорошо проверенные на благонадежность люди, бросают к подножию мавзолея штандарты поверженных германских дивизий и корпусов. Древняя свастика, символ плодородия и молота Тора, брошена к подножию большого пергамского алтаря. Что же нужно ещё, что бы понять, что победа это не всегда только победа! А потом Сталин увидел радостные лица москвичей и разноцветные гирлянды салюта, рассыпающиеся в теплом весеннем небе. Затем глаз медленно закрылся. Сталин повернулся к Лаврентию Павловичу и к Антону Ивановичу, которые внимательно, буквально затаив дыхание, наблюдали за ним. – Да, – сказал вождь и выдержал длинную паузу, после чего снова заговорил: – Не знаю, как ты, Лаврентий, но в том, что мы победим, я никогда не сомневался. – И я, Коба, в этом ни на минуту не сомневался. – Но дело совсем не в этом, Лаврентий. Дело в том, что мне не нужен этот шарик. Я не хочу ничего знать про будущее, которое не могу изменить. Представь себе, во что знания превратят мою жизнь. Я хочу, батано Лаврентий, что бы ты послал это чудо моему врагу и, как ты говоришь, искреннему почитателю. Пусть он посмотрит на наш парад, на нашу победу и решит, что ему делать. Это возможно Лаврентий? – Конечно, Коба, буквально через две недели глаз будет у … – Берия сделал паузу – …. У этого выродка.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю