Текст книги "Горцы Северного Кавказа в Великой Отечественной войне 1941-1945. Проблемы истории, историографии и источниковедения"

Автор книги: Алексей Безугольный

Соавторы: Евгений Кринко,Николай Бугай
сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 31 страниц) [доступный отрывок для чтения: 12 страниц]

В этих условиях любые признаки социальной напряженности, независимо от ее природы, квалифицировались как антисоветские и «контрреволюционные» и часто влекли за собой неадекватно жесткие меры. Нередко эти меры из соображений подстраховки и оперативности носили превентивный, внесудебный и тотальный характер. Характерный ход мысли сталинского руководства демонстрирует Указ Президиума Верховного Совета СССР от 28 августа 1941 г. о переселении немцев Поволжья из мест традиционного проживания и ликвидации государственной автономии советских немцев. Здесь безапелляционно было заявлено, что, по неким «достоверным данным», среди них «имеются тысячи и десятки тысяч диверсантов и шпионов, которые по сигналу, полученному из Германии, должны произвести взрывы». Однако остальное население из числа немцев не оповещает об этом советские власти, чем содействует шпионской деятельности. Поэтому правительство вынуждено «принять карательные меры против всего немецкого населения Поволжья»³⁵⁹. Аналогичным образом в начале войны велись мероприятия по изъятию из рядов Красной армии выходцев из западных областей СССР, которым поголовно инкриминировалось ведение «черного дела по разложению войск». Один советский командир отмечал, что «даже если те ведут себя образцово, это признается как напускное» (курсив наш. – Лет.) ³⁶⁰.

Одной из конфликтных сфер советской внутренней политики являлся национальный вопрос. Экономические и социально-политические эксперименты 1920– 1930-х годов нарушили традиционный быт горцев и вызвали брожение в их среде. Еще до войны в некоторых регионах Северного Кавказа случались вооруженные восстания, которые подавлялись силой³⁶¹.

В условиях войны лояльность горцев Советскому государству имела особую важность, поскольку стоял вопрос о допуске их к оружию и профессиональной военной подготовке. Призыв в армию или отказ от него стал средством коррекции государственной национальной политики в интересах воюющего государства. Можно сказать, что учетно-мобилизационная практика отражала степень политического доверия государства к этническим и социальным категориям своих граждан. Чувствительность призывной политики в годы войны к изменениям политического климата в кавказских национальных автономиях стала одной из ключевых ее характеристик.

Связанные с началом войны многочисленные налоги, мобилизации скота и транспорта, оборонительные работы, денежные займы не всегда воспринимались с пониманием местным населением. По мере приближения линии фронта этот нажим лишь увеличивался. Сложная задача довольствия более чем миллионной армии, оборонявшей Северный Кавказ, в основном была решена за счет местного населения. Принятое вскоре после начала битвы за Кавказ постановление Военного совета Закавказского фронта требовало «усилить использование местных продовольственных и фуражных ресурсов и особенно муки, жиров, круп, мяса, зернофуража» Дагестанской, Северо-Осетинской, Кабардино-Балкарской, Чечено-Ингушской республик, Орджоникидзевского (Ставропольского) и Краснодарского краев. Одновременно прекращался завоз перечисленных продуктов на территории этих республик и краев³⁶².

Иногда военными допускались перегибы. Представитель Управления пропаганды и агитации ЦК ВКП(б) Битиев, командированный в сентябре 1942 г. на Северный Кавказ, наблюдал весьма распространившуюся с приближением линии фронта картину. Группы военных под предлогом военных нужд, без предъявления нарядов изымали у колхозников хлеб, скот, материальное имущество. На строительство полевых сооружений без особой нужды разбирались новые дома. По словам Битиева, «все эти факты вызывают большое недовольство у населения», а их искоренение тормозится покровительственным равнодушием военных властей³⁶³. Такие «факты безобразного обращения с местным населением»³⁶⁴ выставляли советские войска в очень невыгодном свете. Приходилось принимать экстренные меры для предотвращения этого явления, применяя жесткие меры в отношении лиц, допускавших экспроприации без санкции военных советов армий и фронта³⁶⁵.

Гражданские власти, выполняя правительственные задания, также часто прибегали к грубому администрированию. В Дагестане во многих районах работы по сооружению оборонительных рубежей не оплачивались, людей кормили плохо³⁶⁶. Имела место жестокая практика захвата в заложники членов семей, уклонявшихся от работ³⁶⁷. Между тем число уклонистов достигло к концу года 10 тыс. чел.³⁶⁸

Бескомпромиссная борьба с бандитизмом в автономных республиках порой принимала недопустимые формы. В начале сентября 1942 г. несколько партизанских отрядов сожгли два чеченских аула. Это было акцией возмездия за то, что бандиты из числа жителей этих аулов участвовали в нападении на группу красноармейцев³⁶⁹. Такие меры лишь способствовали эскалации насилия в отношении представителей советских властей. Заместитель начальника отдела по борьбе с бандитизмом НКВД Руденко к числу главных причин расширения повстанческого движения относил «допускаемые перегибы в проведении чекистско-войсковых операций, выражающиеся в массовых арестах и убийствах лиц, ранее не состоявших на оперативном учете и не имеющих компрометирующего материала»³⁷⁰.

Благодаря круговой поруке и местничеству республиканским властям подолгу удавалось замалчивать неблагоприятную ситуацию в своих регионах. Так, в Дагестане проверка, проведенная в первой половине сентября 1942 г. сотрудниками НКВД, выявила крупнейшие упущения и злоупотребления в административном управлении горными районами республики. В результате многолетних засух и недородов их население находилось на грани голода.

Оно активно выражало свое недовольство, игнорируя колхозы, уклоняясь от призыва в армию, дезертируя, уходя в леса. Однако местные партийные, советские и военные власти самоустранились от проблем, опасались брать на себя инициативу в столь сложном деле и ожидали указаний сверху³⁷¹. Аналогичная ситуация складывалась и в других северокавказских регионах. Заместитель наркома внутренних дел СССР И.А. Серов докладывал в Москву: «В течение длительного времени местные органы власти не завозили в горные районы товаров широкого потребления (керосин, спички, мыло, соль и т. д.), в результате [чего] небывало возросли цены на эти товары. Это все в известной степени восстанавливало местное население против органов власти…»³⁷² Председатель СНК Дагестана А.Д. Даниялов впоследствии признавал, что «во многом дезертирству способствовала нечеткость в работе аппаратов райвоенкоматов, партийных, советских и комсомольских организаций, слабая разъяснительная работа»³⁷³. В условиях быстро приближавшейся линии фронта, особенно с учетом того, что главный удар немцев ожидался через территорию Дагестана на Дербент и Баку, такая ситуация становилась нетерпимой.

13—14 сентября член ГКО Л.П. Берия совместно с командующим войсками Закавказского фронта генералом армии И.В. Тюленевым и членом Военного совета фронта А.А. Алиевым лично проверили работу дагестанских органов власти, отправив по ее итогам 15 сентября И.В. Сталину шифрованную телеграмму, в которой возложили всю ответственность за сложившуюся обстановку на первого секретаря обкома и его ближайших помощников: «Секретарь обкома Линкун не обеспечивает руководство обкомом, не обеспечил правильного руководства деревней, очень редко бывает в районах». В вину Линкуну вменялся широкий набор просчетов, среди которых упоминалось даже незнание им ни одного местного языка (при этом сообщалось также, что «второй секретарь – еврей по национальности – также не знает этих языков и редко бывает в горных районах»), жесткое взимание им с пострадавших от засухи районов государственных налогов и недоимок и проч.³⁷⁴ Думается, что, кроме реальных упущений Линкуна, его личность сознательно была демонизирована. Понятно, что русский по национальности первый секретарь Дагестанского обкома оказался на этой должности не по своей воле, – такова была общая политика организации власти в национальных окраинах. Выколачивание налогов любой ценой – тоже диктовалось «сверху».

На основе предложений члена ГКО и наркома внутренних дел Л.П. Берии, командующего войсками Закавказского фронта И.В. Тюленева и первого секретаря ЦК КП(б) Азербайджана М.-Д.А. Багирова 16 сентября было издано специальное постановление ГКО по Дагестану № 2309 за подписью И.В. Сталина, в соответствии с которым со своей должности был снят первый секретарь Дагестанского обкома Н.И. Линкун³⁷⁵. Решением Берии из Махачкалы и Баку в горные районы были направлены соль, сахар, чай, спички, керосин, 150 тыс. метров мануфактуры, а также списывались недоимки по налогам за прошлые годы и отменялся налог за 1942 г. Сталин все эти мероприятия на следующий день утвердил, распорядившись оформить свое решение в виде постановления ГКО³⁷⁶.

На последовавшем сразу за этим XIV Пленуме обкома ВКП(б) Дагестана, стремясь отмежеваться от возможных обвинений, недавние коллеги Линкуна выплеснули наружу масштабную картину бедствий, постигших республику. Говоря о последствиях голода среди горцев-аварцев в 1941 г. и их стихийном переселении на равнину, обернувшемся многочисленными жертвами, один из выступавших отмечал: «Все происходило на наших глазах, и только после вмешательства ГКО мы делаем удивленные лица: искривления нашей национальной политики… Не мы ли были свидетелями этого невольного переселения… когда многотысячная армия бедствующего народа спустилась с гор на плоскость, голодала и вымирала, кто из нас на наших партийных совещаниях и конференциях, пленумах открыто сказал об этом? Никто, ни один. Все это как-то считалось явлением обычным, проходило мимо нас и называлось «неорганизованным переселением»³⁷⁷.

Самым важным индикатором остроты социально-политической обстановки было распространение антисоветского повстанческого движения и организованного бандитизма.

Вопрос о масштабах банддвижения в горских республиках Северного Кавказа активно обсуждается в современной научной литературе и периодике. Опираясь на находящиеся в открытом хранении документы Северо-Кавказского военного округа, Закавказского фронта, а также войск НКВД, охранявших тыл действующей армии, можно составить представление по этому вопросу. Обострение криминогенной обстановки в предгорных районах Северного Кавказа относится к началу Великой Отечественной войны. В первой половине 1942 г. командующему войсками СКВО пришлось издать несколько распоряжений, направленных на борьбу с бандитизмом. В частности, 3 апреля 1942 г. был издан приказ № 0099 «О мероприятиях по борьбе с наземным, воздушным противником и возможными бандитскими группами на территории СКВО». 3 июля 1942 г. был издан приказ № 00283 «Мероприятия по борьбе с дезертирством, бандитскими группами и лицами призывного возраста, уклоняющимися от призыва в ряды Красной армии». Также вышел ряд приказов, направленных на повышение бдительности, усиление гарнизонной службы, деятельности заградотрядов и проч.³⁷⁸ Силами частей СКВО, органов милиции и подразделений внутренних войск НКВД, а также советских и партийных органов были взяты под контроль основные дороги, учтены «места, способствующие укрывательству дезертиров и бандитских элементов», население было обеспечено пропускными документами установленного образца, велась поголовная проверка документов³⁷⁹.

Нельзя не отметить, что воинские преступления, такие как дезертирство, уклонение от воинского учета и призыва, толковались в одном ряду с организованным бандитизмом и антисоветским повстанческим движением. Все эти преступления понимались как тяжкие преступления против Советского государства. Национальность уклонистов и дезертиров обязательно фиксировалась.

Принятыми мерами к концу апреля 1942 г. удалось существенно сократить количество активных банд. По состоянию на 20 апреля на учете числилось всего 14 банд, насчитывавших 63 чел. Все они действовали на территории ЧИАССР³⁸⁰.

Однако со второй половины 1942 г., с началом обороны Кавказа, повстанческое движение резко активизировалось. В течение 1942 г. на территории Северного Кавказа было проведено 43 войсковых чекистских операции (не считая операций, проводившихся частями Красной армии), в ходе которых было ликвидировано 2342 бандита. Существовала вполне определенная тенденция к организационному оформлению банддвижения и провозглашению лидерами крупных бандгрупп в Кабардино-Балкарии, Карачае и Черкесии, Чечено-Ингушетии, горном Дагестане политических целей. Уголовный бандитизм перерождался в антисоветское профашистское повстанческое движение. Бандгруппы имели штабы, базы, средства связи. Одно из формирований, разгромленных на территории Чечни, насчитывало около 600 человек³⁸¹. В октябре 1942 г. командующий Закавказским фронтом И.В. Тюленев, на которого была возложена оборона предгорий Северного Кавказа, доносил в Ставку: «Нужно сказать, что бандитизм развивается в размерах, с которыми приходится считаться и привлекать на [его] подавление немалые силы. (Курсив наш. – Лет.) Помимо частей НКВД, от фронта занято борьбой с бандитизмом 18 отдельных рот и два усиленных батальона; на всех военных дорогах держатся усиленные гарнизоны, оружие для которых выдано за счет фронта»³⁸². Указаны были и наиболее пораженные этим явлением регионы – Чечено-Ингушетия и юго-западный Дагестан³⁸³.

В другом аналитическом документе регионами, где политический бандитизм получил значительное распространение, названы Карачаевская автономная область, Северо-Осетинская и Чечено-Ингушская автономные республики³⁸⁴. В Кабардино-Балкарии повстанческим движением были охвачены пять районов³⁸⁵.

Наибольшее беспокойство вызывала ситуация в Чечено-Ингушетии. Именно отсюда впервые стали поступать тревожные данные об обострении социально-политической ситуации. Политическое повстанческое движение и уголовный бандитизм здесь не угасали с момента установления советской власти в начале 1920-х гг., несмотря на жестокую непрерывную борьбу с этими явлениями³⁸⁶. Советские институты власти и хозяйствования за двадцать лет советской власти в горных районах укоренились слабо. В марте 1941 г. нарком земледелия Бенедиктов вынужден был констатировать, что в ЧИАССР планы производства сельхозпродукции ежегодно не выполняются, машинно-тракторные станции все убыточны; грубо нарушается агротехника; земля в горных районах не обобществлена, а практически во всех – и скот. Колхозы влачат жалкое существование, резко убыточны, общественные посевы в огромных количествах погибают³⁸⁷.

Очевидно, что такое положение в сельском хозяйстве являлось отражением общественных настроений определенной части населения республики. Уже первая мобилизация в июне – июле 1941 г. прошла с напряжением и обнаружила, что определенные слои горцев не желали служить в Красной армии. Все последующие военно-мобилизационные мероприятия: приписки и призывы молодежи, перерегистрации, освидетельствования и мобилизации военнообязанных, конского состава и материальных средств – проходили при все усиливавшемся сопротивлении населения³⁸⁸.

Наблюдалась тенденция к распространению антисоветских и профашистских настроений среди жителей республики. В специальном постановлении Военного совета 44-й армии констатировалось: «Элементы из местного населения… ведут антисоветскую агитацию и сеют пораженческие настроения… Контрреволюционная часть населения сама встает на этот путь и тем самым активно содействует противнику в проведении его планов. Так, установлено немало случаев скупки населением оружия, укрытия банд, подведения немцев к нашим окопам…»³⁸⁹ Особенно опасной была поддержка антисоветских настроений со стороны представителей самих советских, партийных властей и руководства силовыми ведомствами Чечено – Ингушетии³⁹⁰.

С началом войны бандитизм резко активизировался. Современные исследователи подчеркивают тесную связь повстанцев в Чечне, Дагестане с германской разведкой абвер, всячески (материально и организационно) стимулировавшей антисоветские настроения горцев и старавшейся взять движение под свой контроль³⁹¹. Интенсивная борьба с повстанчеством шла и в 1943 г., после освобождения края от оккупантов. Ее результаты представлены в табл. 2.

Таблица 2

Сведения о результатах борьбы с бандитизмом на Северном Кавказе. Январь – 10 октября 1943 г.

РГВА. Ф. 38650. On. 1. Д. 128. Л. 3.

Тесно связанной с распространением бандитизма была тенденция роста уклонения от службы в армии, саботаж мобилизационных мероприятий и дезертирство, в том числе массовый уход с оборонных работ. По словам председателя Верховного Совета ДАССР Тахтарова, выступившего в сентябре 1942 г. на XIV пленуме Дагестанского обкома ВКП(б), еще три-четыре месяца назад эти явления не были широко распространены в республике³⁹². Аналогичная тенденция отмечалась в горах Кабардино-Балкарии и Чечено-Ингушетии.

3
Срыв учетно-мобилизационных мероприятий в горных районах Северного Кавказа

В отличие от повстанческого движения и общего брожения среди горского населения, с трудом поддававшихся количественной оценке, срыв военно-учетных мероприятий и конкретных планов мобилизаций людских, конских и материальных ресурсов сразу делал очевидным масштабы нелояльного отношения к властям.

В ЧИАССР учетно-мобилизационная работа велась, по словам военкома республики К.А. Бронзова, «в сложных условиях», которые он определял «наличием значительного влияния кулацких элементов, живучестью родовых пережитков, слабостью и засоренностью части партийно-советских организаций и запущенностью политической работы на селе, а также неудовлетворительным состоянием учета людей и лошадей до войны и в первый период войны»³⁹³. Проводившаяся 20 мая – 10 июня приписка призывников 1924 г. рождения и постановка на учет призывников 1925 г. рождения в целом прошли хорошо, но сопровождались, по данным военкома республики, «немалым числом отрицательных явлений», которые он связывал прежде всего с «местными национальностями» – чеченцами и ингушами³⁹⁴. Речь шла об уклонении от призыва, укрывательстве призывников. Правда, эти явления были распространены лишь в нескольких районах республики, а число не явившихся на учет в конечном итоге составило 117 чел. – около 5 % всех призывников из числа чеченцев и ингушей 1924 г. рождения³⁹⁵.

Проводившаяся с 15 июня по 15 августа 1942 г. перерегистрация военнообязанных запаса также прошла с напряжением. По словам военкома республики, часть военнообязанных «из числа чечен и ингушей» в Пригородном, Назрановском, Сасановском, Галанчожском и Шатоевском районах «на перерегистрацию не являлась и заняла выжидательную линию и, только убедившись, что в армию не призывают, явилась на перерегистрацию»³⁹⁶. Однако и после этого на пункты регистрации не явилось 892 чеченца и ингуша «из числа враждебно настроенных к советской власти». В годовом отчете военкома отмечается, что «последние карательными органами полностью не разысканы». В то же время к ответственности за уклонение от учета было привлечено 1189 чел., а за неявку на перерегистрацию – 208 чел.; все – «исключительно из местных национальностей»³⁹⁷. Летом 1942 г. работа районных военкоматов оказалась чрезвычайно затруднена: по данным К.А. Бронзова, «ряд военкоматов горных районов находились в положении фактической блокады, всякий выезд в сельсоветы был связан с опасностью для жизни. Сельские и некоторые районные организации, по существу, прекратили работу»³⁹⁸.

В Дагестане, где в середине августа 1942 г. проводился призыв молодежи 1922 и 1923 гг. рождения, в ряде районов мероприятия военкоматов были сорваны вследствие активного противодействия со стороны населения, часть которого вооружалась и уходила в леса. Так, в Табасаранском районе только один сельсовет из 19 выполнил наряд на сбор призывников. 11 сельсоветов не предоставили вообще ни одного человека. Из 228 занаряженных райвоенкомату призывников явилось по вызову лишь 63 чел. Остальные скрылись в лесах, как только в сельсоветах стало известно о прибытии в район уполномоченных для вручения повесток. Из числа явившихся 51 чел. по состоянию здоровья были признаны годными для военной службы, но ночью 22 чел. из них скрылись. Уполномоченные от райсовета и райкома ВКП(б) были задержаны бандитами по пути в Чулакский сельсовет, а сопровождающие команды призывников – в селении Татиль. И те и другие были освобождены только спустя несколько дней подоспевшим истребительным отрядом³⁹⁹.

Общие масштабы дезертирства и уклонения от военной службы в Дагестане можно оценить по справке, составленной начальником 2-й части военкомата ДАССР старшим лейтенантом Кичиевым 9 декабря 1943 г. (см. табл. 3).

Таблица 3

Состояние борьбы с дезертирами и уклонистами по ДАССР на 1 декабря 1943 г.

Составлено по: ЦАМО. Ф. 209. Оп. 999. Д. 501. Л. 164.

К декабрю 1943 г. на учете оставалось 394 дезертира – тех, кто числился покинувшими свои воинские части и не вернулся домой. Розыск происходил именно по запросам воинских частей. Уклонисты от призыва и мобилизации более не учитывались, поскольку дагестанцы не призывались⁴⁰⁰.

Показанные масштабы дезертирства, несомненно, значительны. Для сравнения можно сказать, что за январь и февраль 1943 г. по всему Северному Кавказу было задержано 699 чел., квалифицировавшихся как дезертиры, 1109 изменников Родины, 205 пособников врага, 20 шпионов⁴⁰¹.

Очевидно, масштабы распространения воинских преступлений заставили искать иные способы решения проблемы, кроме репрессий. Заместитель наркома внутренних дел И.А. Серов отмечал в своем докладе в Москву о положении на Северном Кавказе: «Только оперативно-чекистские мероприятия без политике-разъяснительной работы и удовлетворения потребностей горского населения товарами широкого потребления будут неэффективными, и мы не сумеем оторвать рядовую часть в бандгруппах от их главарей»⁴⁰².

С конца 1941 г. велась работа по улучшению снабжения горского населения. В горные районы стали завозиться мука, соль, спички, мыло и прочие товары народного потребления. Была развернута непрерывная агитационная и разъяснительная работа по вопросам текущего момента войны и политики советского правительства. Она понималась как барьер на пути слухов и домыслов, которые заполняли информационный вакуум во многих горных районах⁴⁰³. Особая ставка делалась на работу со стариками и женщинами. Употребив патриархальную власть, они должны были усовестить своих непримиримых сыновей и мужей, не желавших мириться с советской властью⁴⁰⁴.

Кроме того, осенью 1942 г. лично наркомом внутренних дел Л.П. Берией местным органам НКВД было дано указание не привлекать к ответственности добровольно явившихся в органы власти дезертиров и уклонистов. Такие же меры были приняты весной 1943 г. и в Карачае, после освобождения территории области от противника⁴⁰⁵. В Чечено-Ингушетии в мае 1943 г., после полного провала добровольческой кампании по вступлению в ряды Красной армии горцев, обком партии ЧИАССР рекомендовал компетентным органам применять репрессии только к отдельным из выявленных 1136 дезертиров⁴⁰⁶. Не характерный для тоталитарного государства мягкий подход к лицам, совершившим тяжкое государственное преступление и уличенных в этом, имел целью не спровоцировать еще большее противодействие горцев. Это был сугубо тактический прием, применявшийся в конкретной обстановке. Нарком внутренних дел Дагестана Медведев отмечал позицию Берии на этот счет: «Тов. Берия… говорил, [что] не всегда нужно разговаривать с бандитами оружием»⁴⁰⁷.

Очевидно, неудачные опыты мобилизаций и призыва горского населения после начала битвы за Кавказ заставляли советское руководство воздерживаться от возобновления крупномасштабных мероприятий в этой области. 13 сентября 1942 г. с такой инициативой выходил на Военный совет Закавказского фронта заместитель командующего войсками Закфронта – начальник Упраформа фронта генерал-лейтенант Курдюмов, на которого возлагалась обязанность изыскания новых людских ресурсов. Он представил на утверждение командующего фронтом генерала армии И.В. Тюленева проект справки-доклада народному комиссару обороны СССР «О целесообразности проведения мобилизации в Чечено-Ингушской и Кабардино-Балкарской АССР и призыве военнообязанных по национальности чечено-ингушей и кабардино-балкарцев». В справке было отмечено, что на территории КБАССР по состоянию на 15 июля 1942 г. числилось 3110 призывников 1924 г. рождения, 960 призывников 1925 г. рождения и 4785 военнообязанных местных национальностей, не подлежащих призыву и мобилизации. В ЧИАССР эти цифры составляли соответственно 4646, 2142 и 34 611 чел. В общей сложности по двум республикам приему в армию не подлежало 50 256 чел.⁴⁰⁸ В проекте документа указывалось, что среди военнообязанных имеются «полноценные ресурсы» (к таковым отнесены лица, служившие ранее в кадрах РККА, коммунисты, комсомольцы, лица, проходившие подготовку в организациях Осоавиахима и в милиционных частях). Учитывая отсутствие к тому времени национальных горских частей, предлагалось направить ресурсы горцев в запасные части для дальнейшего их использования «рассредоточенно»: не более 25–30 % штатного расчета маршевых рот. При этом кандидаты для зачисления в войска должны были удовлетворять не только требованиям социальной «полноценности», но и должны были пройти тщательную проверку «в политико-моральном отношении». Старшие возраста военнообязанных (45–50 лет) и ограниченно годных предлагалось использовать на укомплектование рабочих колонн, «в частности, передать 15 тыс. чел. 25-му управлению оборонных работ в гор. Баку и удовлетворить потребность в рабочей силе 8-й саперной армии» ⁴⁰⁹. Военнообязанных, отсеянных по политике-моральным соображениям, предлагалось вывести рабочими колоннами с территории родных республик на территорию Закавказья. Таким образом, задействованы оказывались все 50 тыс. чел. имевшихся ресурсов. Интересно, что в первоначальном проекте доклада начальнику Главупраформа, сохранившемся в рукописи⁴¹⁰, аналогичные меры предлагалось применить к людским ресурсам Дагестана (32 тыс. чел.), также оказавшимся вне приема в армию. Однако в итоговом докладе народности Дагестана вообще не были упомянуты. Возможно, руководство фронта рассчитывало на возобновление обычных условий призыва в республике.

Первоначально идея генерала Курдюмова была воспринята позитивно. 14 сентября он доложил свои предложения командующему войсками фронта генералу армии И.В. Тюленеву, и тот принял решение «доложить в Ставку Верховного главнокомандования»⁴¹¹. Однако уже подготовленная на имя И.В. Сталина телеграмма так и не была отправлена. На проекте телеграммы начальником отдела укомплектования Упраформа Закфронта майором Ф.А. Кнышем 27 сентября сделана справочная надпись: «Приказано не писать НКО, так как есть указание Ставки не призывать»⁴¹². Замкнулся бюрократический круг: Военный совет Закавказского фронта не стал просить Ставку отменить свое решение о запрете призыва горцев на том основании, что она уже его запретила. Думается, что реальной причиной того, что Военный совет Закфронта не настаивал на своей инициативе, были реалии момента: разгоравшееся ожесточенное сражение с немецкими войсками и их союзниками непосредственно на территории горских автономных республик, неспокойное положение в тылу, проблемы в реализации призывов и мобилизаций в предыдущий период.