Текст книги "Тени Марса"

Автор книги: Алексей Корепанов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 18 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]

Алексей Корепанов
Тени Марса
(Берег Красного Гора-1)

В то время пусть заговорят камни... пусть откроются тайны непостижимого.

Мерлин

* * *

Утро было пасмурным, но теплым. Трава на лужайке перед домом еще не успела пожухнуть от летней жары, и при виде этой влажной от росы, такой родной, домашней, привычной зелени она ощутила легкий укол в сердце. Словно чей-то холодный коготок высунулся на мгновение – и тут же спрятался. В шезлонге у сетчатой ограды лежала раскрытая книжка с яркими рисунками – это Мэгги вчера оставила ее там, убежав в дом смотреть мультфильм. Отсюда, с крыльца, картинки выглядели просто разноцветными пятнами, но она знала, что это за комикс. Она сама купила его дочке два дня назад, когда они ездили в торговый центр, а потом ели мороженое на набережной Теннесси. «Кот Победитель на Планете Чудес». Отважный кот, с легкостью выходящий целым и невредимым из любых переделок.

Вчера вечером Мэгги долго не могла угомониться, капризничала, и только довольно резкое замечание бабушки о том, что шестилетним девочкам просто непозволительно так себя вести, более-менее привело ее в чувство. Она еще немножко похныкала, поворочалась в постели – и наконец затихла. И до сих пор не проснулась. Как, впрочем, и ее бабушка.

Она уже выехала со двора на улицу на подержанном «форде» матери и, остановившись у тротуара, вышла из машины, чтобы закрыть ворота, – и в это время дверь соседнего дома распахнулась и на крыльцо выбежала Пенелопа, огненно-рыжая полноватая женщина лет сорока, давняя напарница матери в воскресных прогулках по парку с обязательной чашечкой кофе на террасе у Теннесси и не менее обязательным бисквитом.

– Доброе утро, Фло, – слегка запыхавшись, произнесла она, поравнявшись с автомобилем. Одета она была явно не по-домашнему, – короткая светлая блузка навыпуск и белые брюки, туго облегающие широкие рубенсовские бедра, свидетельствовали о том, что Пенелопа не намерена в ближайшее время сидеть дома у телевизора или заниматься кулинарией.

– Привет, Пен, – ответила Флоренс, управившись с воротами и возвращаясь к «форду» цвета вишневого варенья. Пенелопа была старше лет на пятнадцать, но они давным-давно обходились без особых церемоний, еще с тех пор, когда этот старый дом, дом матери, был и ее домом и отец еще не удрал на Западное побережье, променяв их на толстозадую и грудастую то ли официантку забегаловки, то ли продавщицу попкорна, которую черт принес сюда, в Чаттанугу, погостить у тетки...

– Ты куда-то по делам, Фло? – Пенелопа одернула блузку, и было видно, что ей не хочется навязываться, но что поделать – обстоятельства.

– Не то чтобы по делам – так, кое-какие покупки. Я ведь завтра улетаю в Юту... надолго... Оставляю Мэгги с мамой. У тебя какие-то проблемы, Пен?

– Если бы ты меня подбросила до больницы... Тебе ведь в ту сторону, да?

Наверное, не так уж и много наберется в мире людей, чья жизнь годами и десятилетиями являет собой образец безмятежности и счастья; несравненно больше таких, кто скрывает в шкафу какой-нибудь скелет. Она знала, что Пенелопа отнюдь не исключение. Она когда-то заглянула в шкаф Пенелопы, в потаенный дальний шкаф, – и увидела оскал черепа и желтые кости... Со временем скелеты только прибавлялись.

Муж от Пенелопы не удрал, пустившись в странствия, подобные Одиссеевым, – она сама рассталась с ним, оставшись с сыном. Периодически появлялись в ее доме и другие мужчины, кто постарше, кто помоложе, но почему-то надолго не задерживались – значило ли это, что рыжим не особенно везет в жизни? Сын ее рос замкнутым и отчужденным, и, кажется, были у него серьезные проблемы с наркотиками, и занимался он не совсем понятно чем. А вчера, сказала Пенелопа, хмурясь и продолжая нервно одергивать блузку, забрал машину и укатил куда-то, и до сих пор не вернулся, хотя и обещал. Потому что прекрасно знал – ей, Пенелопе, нужно в больницу.

Это был еще один скелет из мрачного шкафа соседки. Больная мать, которую уже не один год пытались вернуть к полноценной жизни врачи городской клиники Святого Марка. Ретроградная амнезия, потеря памяти – последствие страшной автокатастрофы, в которую мать злосчастной Пенелопы попала, возвращаясь на автобусе из Ноксвилла, от сестры. Был дождь и туман, и ей еще повезло, если это можно назвать везением, – из тех, кто ехал тем утренним рейсом вместе с ней, выжили только семеро...

– Если ты торопишься, тогда ждать не надо, – продолжала Пенелопа, не переставая издеваться над блузкой. – Как-нибудь доберусь, не в пустыне же...

– Ну что ты, Пен, – сказала Флоренс и открыла дверцу. – Я как раз в те края. Садись.

– Ой, сейчас, только сумки возьму. – Пенелопа, тряхнув своей роскошной пламенеющей гривой, чуть вперевалку поспешила к дому, и ее полные ягодицы крутыми волнами ходили под обтягивающей тканью брюк, вот-вот, казалось, готовых лопнуть от такого неудержимого напора. – Я быстро, – на ходу обернувшись, заверила она. – Спасибо, Флосси!

Соседка скрылась в доме, а она в ожидании сидела за рулем и рассматривала себя в узкое зеркало, прикрепленное над ветровым стеклом. Мимо проезжали редкие пока авто, деревья застыли в безветрии под пасмурным небом – и что-то вновь кольнуло в сердце, слабо, но ощутимо, словно где-то вдали, за тысячи миль, вгонял иголки в куклу злобный колдун.

...Соседка расставила свои сумки на заднем сиденье и сама устроилась там же и что-то говорила, что-то о сезонных скидках, – но она почти не слушала Пенелопу. Автомобиль катил по пустынным улицам, и светофоры на перекрестках спросонок недоуменно моргали разноцветными глазами. Проехав по мосту над серой и тоже какой-то то ли сонной, то ли тоскующей рекой, неторопливо несущей свои воды в дань далекой Огайо, вишневый «форд», купленный когда-то еще отцом, добрался до центральной части города – здесь жизнь бурлила уже вовсю, будто в этих кварталах и не было ночи.

На одном из поворотов ее подрезало такси, заставив резко затормозить, – смуглокожий водитель, наверное, из тех, с Ближнего Востока, даже не оглянулся, а Пенелопа разразилась нелестными замечаниями в его адрес.

– Если он так же трахается, как водит, толку от такого мало – слишком тороплив, – завершила она свою филиппику и принялась собирать с сиденья выпавшие из сумки апельсины.

Много машин и много людей, подумала она, невольно улыбнувшись финальному пассажу Пенелопы. И шум моторов, и чьи-то разговоры, и грохот отбойных молотков – начало лета, пора дорожного ремонта. Люди... Толпы, потоки людей... А совсем скоро будет тихо и малолюдно – там, у нас, в пустыне на юге Юты. А потом будет еще тише и еще малолюдней – уже вдалеке и от Юты, и от Хьюстона, и от Флориды... В далеком далеке. А мама, Мэгги и Саймон будут думать, что она все еще здесь, совсем рядом, на базе в уютной пустыне...

Конечно, тяжело расставаться с дочкой – не на месяц и не на два... почти на полтора года!.. Но такой шанс выпадает раз в жизни, и если не воспользуешься им – будешь корить себя до самого окончания земного пути... а может быть, и после, переселившись в Тонкий мир, о котором все чаще и чаще говорят не только малотиражные оккультные издания, но и вполне серьезные ученые... Упустить такой шанс – все равно что добровольно отказаться от главного выигрыша в лотерее, от самого-самого главного суперприза.

Саймон понимает и поддерживает: подготовка – значит, подготовка, как же без тренировок? Строжайший карантин – тоже понятно, без такого карантина никак не обойтись. Мэгги еще поймет, и будет гордиться, и будет потом хвастаться перед одноклассниками. Мама... А маме и не надо ничего знать. Может быть, когда-нибудь, лет через пять, а то и десять...

Протолкавшись через перегруженный центр, «форд» выехал на сравнительно тихую улицу, ведущую к клинике Святого Марка. Торговые комплексы остались позади, и Пенелопа, прервав какие-то свои рассуждения, неуверенно предложила:

– Может, я здесь выйду, Фло? Тут всего-то пять-шесть кварталов, а тебе ведь за покупками.

– Не трепыхайся, Пенни, – сказала она, бросив взгляд в зеркало заднего вида, где горело костром отражение рыжей гривы. – Будешь топать с сумками, как верблюд. Угостишь мою маму лишним бисквитом – и мы в расчете, о'кей?

– О'кей! – легко согласилась Пенелопа. – Не один, а два лишних бисквита и домашний яблочный пирог!

– Только смотри не переусердствуй. Как бы ее не разнесло! Она должна быть в хорошей форме, чтобы справляться с Мэгги.

– Я ей помогу, – заверила Пенелопа и вздохнула. – Всегда мечтала о дочке... Ты счастливая, Фло...

Она промолчала. И вновь, уже в который раз, невольно подумала о человеке, о котором запрещала себе думать. О человеке, который очень скоро будет рядом. Рядом – и долго. Почти полтора года. Она про себя называла его Ясоном. Но место Медеи было не ее местом. Она просто не имела права на это место...

Ясон... Эдвард Маклайн... Ясон-Эдвард Маклайн. Предводитель аргонавтов.

Тот, мифический, Ясон женился на Медее. Но мифы и реальность – совершенно разные понятия, редко пересекающиеся друг с другом...

На просторной площадке у ворот клиники уже стояли несколько авто. Широкая, вымощенная желтой плиткой дорожка, петляя, тянулась от ворот к окруженным деревьями двухэтажным белым корпусам.

«Дорога из желтого кирпича», – мелькнуло у нее в голове. Только эта дорога отнюдь не вела к волшебнику Страны Оз, в Изумрудный город, и не шагала по ней девочка Дороти.

За высокой оградой из толстых железных прутьев с заостренными наконечниками раскинулся больничный парк – деревья, аккуратно подстриженные кусты, клумбы чуть ли не всех цветов радуги, длинные скамейки с изогнутыми спинками.

«Замечательное место, – подумала она, припарковываясь рядом с приземистым „ягуаром“. – Если бы оно не было больницей».

Люди сидели на скамейках, люди прогуливались по дорожкам вдоль клумб и кустарника, пожилые и не очень, и было видно, что это не простые отдыхающие. Отпечаток болезни лежал на их осунувшихся лицах, казавшихся серыми в бледном свете пасмурного утра, сулящего такой же пасмурный день, и опущены были их плечи, и неуверенной была походка. Там, в парке, находились безусловно больные люди, и она с замиранием сердца подумала, что многие из них не выздоровеют уже никогда.

– Спасибо, Флосси, – с чувством сказала Пенелопа. – Уж выручила так выручила.

– Тебя подождать? – спросила Флоренс, разглядывая невеселую картину за больничной оградой.

– Что ты, что ты! – замахала руками Пенелопа. – Я ее покормлю, погуляю с ней, а уж потом обратно. Так ведь налегке! Поезжай, Флосси, у тебя же свои дела.

– Давай хоть до ворот помогу донести, – предложила Флоренс, и Пенелопа вновь легко согласилась:

– Ну, если тебе не очень трудно... Еще один бисквит с меня! Лично тебе, Фло.

– Не стоит все измерять бисквитами, – заметила она, открывая дверцу.

– Ну да, есть еще наши симпатичные баксы, – поддакнула Пенелопа и спиной вперед выбралась из машины.

Флоренс, досадливо поморщившись, пожала плечами и взяла у Пенелопы одну из сумок. Вступать в дискуссию явно не стоило.

Следуя за шествующей утиной походкой Пенелопой, она приблизилась к воротам, не отрывая взгляда от больничного парка, – что-то там, в этом парке, притягивало ее, словно был там какой-то невидимый магнит. Или удав. Из-за кустов показалось инвалидное кресло с высокой спинкой и большими, тускло блестящими колесами, которое неспешно толкал перед собой санитар в бледно-зеленом халате – долговязый, стриженный под ежик парнишка никак не старше двадцати, – скорее всего, подрабатывающий студент или же волонтер из Армии Спасения. В кресле сидела пожилая женщина в невзрачной серой кофте. Ноги ее были прикрыты клетчатым пледом, а сухие кисти рук безвольно свисали с подлокотников. Женщина, чуть подавшись вперед, остановившимся взглядом смотрела на дорожку, и трудно было сказать, видит ли она что-нибудь или нет, а если видит – осознаёт ли увиденное. Женщина была совершенно седой и выглядела беспомощной и жалкой.

– То же самое, что и у моей, – сказала Пенелопа, остановившись. – Память отшибло начисто, да еще и ходить не может. – И, тяжело вздохнув, добавила: – Я тут уже почти всех знаю... особенно из давних.

«В чем дело? – в смятении подумала Флоренс, не в силах отвести глаз от окаменевшего, похожего на маску лица несчастной. – Что я там увидела, что?..»

– У матери хоть я есть, – грустно продолжала Пенелопа, – а у этой никого, ни родных, ни знакомых. Ее сюда откуда-то из Европы привезли, уже давным-давно... Она даже имени своего не помнит, а если что-то и говорит, то какую-то бессмыслицу. – Она вновь шумно вздохнула, запрокинула голову. – Господи, да минует нас чаша сия...

И внезапно, словно отзываясь на это движение Пенелопы, сидящая в инвалидном кресле медленно выпрямилась, и взгляд ее стал осмысленным. Санитар вез ее вдоль ограды, в десятке шагов от двух женщин, приехавших на «форде» цвета запекшейся крови, и больная всем телом поворачивалась к ним, и руки ее уже не свисали как плети, а вцепились, с силой вцепились в черные подлокотники.

«Что же это? – Она никак не могла понять, что с ней такое, и сумка вдруг стала тяжелой, словно ее набили камнями, и ноги ее приросли к асфальту. – Она ТАК глядит на меня... Что?.. Почему?..» Мысли были лихорадочными и растерянными.

Седая женщина с сухим, истончившимся, морщинистым лицом разжала пальцы и вскинула руку к небу. Она указывала на низкое небо, затянутое серой мутью облаков, и что-то тихо говорила, и по дряблым щекам ее ползли слезы, выдавливаясь из выцветших глаз.

– Не приведи Господь... – пробормотала Пенелопа. – Давай сумку, Фло, я пойду.

...Давно скрылись за деревьями санитар и седая пациентка, потерявшая память, а она продолжала стоять у больничной ограды, за которой простирался печальный, совершенно иной мир, и на сердце у нее было тяжело. Так тяжело, словно кто-то подлый и беспощадный завалил его многотонными плитами.

Она стояла соляным столпом, ощущая себя ни в чем не повинной женой Лота, покаранной жестоко и несправедливо, а перед внутренним взором ее все маячила и маячила тонкая иссохшая рука, воздетая к серым грозным небесам, за которыми нет и не может быть ничего хорошего.

Потом она все-таки смогла вернуться в машину – но сердце продолжало болезненно ворочаться в груди тяжелым комком, и трудно было дышать...

1. Новые аргонавты

– Господи, ничего бы не пожалел сейчас отдать за бутылку пива и добрый кусок ветчины! – с чувством воскликнул Леопольд Каталински и, состроив гримасу, с размаху впечатал в стол тубу с концентратом. – Ну почему я, болван этакий, не догадался прихватить с собой хоть немного ветчины?

– Все равно ты бы ее уже давно слопал, – с улыбкой заметила сидящая напротив Флоренс Рок. – И согласись, все-таки это, – она кивнула на прилипшую к крышке стола белую, с веселенькими красными узорчиками тубу, – гораздо лучше, чем питательные растворы внутривенно. Три раза в день.

– Не вижу особой разницы, – пробурчал Леопольд Каталински. – Пусть мне пиво качают внутривенно.

– С ветчиной! – фыркнул Алекс Батлер.

– А по-моему, на провиант грех жаловаться, – возразил Свен Торнссон, извлекая из держателя очередную тубу. – Вы согласны, командир?

Командир Эдвард Маклайн, отрешенно потягивавший лимонный напиток, пожал плечами:

– Сдается мне, что наш дражайший Лео просто-напросто отлежал себе зад в усыпальнице и теперь брюзжит почем зря. – Сделав очередной неторопливый глоток, он назидательно поднял палец и, немного помолчав, философски добавил с соответствующей мудростью во взоре: – Ветчина, уважаемый Лео, далеко не самое лучшее из того, что существует в этом мире.

– Совершенно верно, – с серьезным видом кивнул Алекс Батлер. – Разве может сравниться какая-то там несчастная ветчина – даже в совокупности хоть и с дюжиной бутылок пива – с хорошо прожаренной индейкой, этим чудесным продуктом, ради которого, собственно, Господь и затеял всю эту возню с созданием Вселенной?

– Остряки-самоучки! – проворчал Леопольд Каталински. – Да ну вас всех! – Он махнул рукой, но губы его невольно растянулись в улыбке, и мгновение спустя смеялись уже все сидящие за столом. Все пять членов экипажа межпланетного космического корабля «Арго», с каждой секундой все ближе и ближе подлетающего к Марсу.

Впервые за многие месяцы все астронавты собрались вместе. До этого трое из них, усыпленные вскоре после начала перелета по маршруту Земля – Марс, коротали время в специальном отсеке, который они называли усыпальницей, – замедление метаболизма на длительный период существенно сокращало расход продуктов питания и нагрузку на регенераторы воздуха, что имело немаловажное значение в столь длительном рейсе. Да и чем занимались бы все эти месяцы пилот марсианского модуля Свен Торнссон, археолог Алекс Батлер и инженер Леопольд Каталински?

Другое дело – командир. Командиру просто не положено вот так безмятежно спать во время полета. К тому же он выполнял и обязанности бортинженера, за время предполетной подготовки освоив эту специальность. Анализ оперативной обстановки, сверка курса, связь с Землей, профилактические, а при необходимости и мелкие ремонтные работы – забот и хлопот было выше головы, и Эдвард Маклайн за эти месяцы изрядно похудел (хотя и так был сухощав), несмотря на тщательно подобранный рацион и оптимальный, по мнению специалистов, режим питания. И это при том, что полет обслуживало более сотни работников ЦУПа – они были земным экипажем «Арго», и от их умения и смекалки во многом зависело успешное осуществление небывалой еще в истории космонавтики миссии.

Не приходилось скучать и нанотехнологу Флоренс Рок, дающей все новые и новые задания нанокомпьютеру, – и без устали трудились миниатюрные ассемблеры-сборщики и репликаторы-копировщики, перестраивая системы корабля и тем самым наирациональнейшим образом приспосабливая их к условиям полета. Первого полета к Марсу не автоматического космического аппарата, которых немало было запущено за четыре с половиной десятка лет к Красной планете, а межпланетного корабля с экипажем на борту.

Экипаж подбирался долго и тщательно, сито строжайшего отбора прошли десятки первоклассных специалистов – впрочем, даже и не подозревавших о цели этого отбора. Круг претендентов все сужался и су-(на одном из этапов выбыл и муж Флоренс, Саймон Рок, тоже великолепный нанотехнолог, – у него были проблемы с сердцем) – ив конце концов на последние сборы в штате Юта, в пустыне, где был уже давно смоделирован ландшафт Красной планеты, прибыли пятеро – те, кто сейчас приближался к Марсу на космическом корабле «Арго».

Они разместились на базе, затерянной в просторах пустыни, и готовились к полету бок о бок, но знали друг о друге не так уж и много.

Командир-бортинженер, сорокалетний Эдвард Маклайн, был профессиональным военным летчиком и астронавтом. Узнав, что он родом из Южной Каролины, из Колумбии, Флоренс Рок невольно вспомнила о другой «Колумбии» – шаттле, разбившемся при посадке в 2003-м, вслед за «Челленджером». Вспомнила – но, конечно, ничего не сказала, хотя почудилось ей в этом что-то недоброе, зловещее. Командир был подтянут и строен, как и положено командиру, виски его покрывал легкий налет седины, а лицо походило на выбитые в скале знаменитые барельефы первых американских президентов. Он не отличался многословием, но Флоренс все-таки выведала, что он женат и есть у него двенадцатилетний сын Марк. Протянулась между командиром и нанотехнологом невидимая ниточка и с каждым днем, проведенным вместе, становилась все прочнее, разрастаясь, превращаясь в паутину... Для Флоренс это началось еще до базы, и она невольно прислушивалась к своим чувствам и долго не могла заснуть по ночам...

Глядя на Флоренс Рок, нанотехнолога, довольно высокую гибкую блондинку, просто нельзя было не обратить внимание на ее бирюзовые глаза, на удивление очаровательные и заманчивые. Флоренс было Двадцать семь, она вместе с мужем работала в Хьюстоне и давно уже находилась в сфере деятельности Национального аэрокосмического агентства – без нанотехнологий дальние космические полеты с экипажем представлялись весьма проблематичными. Флоренс дала согласие после долгих раздумий и колебаний – в первую очередь из-за дочки, – и все долгие месяцы после старта ее не покидала непонятная, совершенно, казалось бы, беспричинная тревога – ведь полет проходил довольно гладко, «Арго» пронзал космический вакуум, как горячий нож масло, но тревога оставалась, притаившись где-то в глубине Алекс Батлер, тридцатисемилетний ареолог, специалист по Марсу, бредил Красной планетой с детства, когда впервые увидел сделанные «Викингами» снимки марсианской поверхности, и все последующие годы упорно шел к осуществлению своей мечты – собственными ногами пройтись по пескам и камням иного мира, тлеющим угольком заглядывающего с ночного неба в его окно. Алекс был одним из ведущих ареологов, и дома его ничего не держало – пятнадцатилетняя дочка жила вместе с его бывшей женой и желания видеться с ним, судя по всему, не имела. Временами Алекс был склонен к философствованию, случались минуты – не самые лучшие, – когда он брал гитару и пел старые песни, хотя голосом поп-звезды Создатель его не наделил. Привез он гитару и на базу в пустыне, а вот на «Арго» пришлось обходиться без нее...

Свен Торнссон, потомок викингов и уроженец Восточного побережья, куда в седые времена плавали его воинственные пращуры, еще с середины девяностых годов прошлого века участвовал в разработке пилотируемых спускаемых аппаратов, предназначенных именно для посадки на Марс, хотя было ему всего тридцать пять лет. Он не сомневался в том, что именно ему предназначено пилотировать спускаемый модуль в Первой марсианской экспедиции, однако претендентов на эту роль оказалось более чем достаточно, и ему пришлось изрядно попотеть, утверждая свой приоритет. Свен выглядел как настоящий викинг – он был высок, широкоплеч, светловолос, обладал завидной реакцией и не менее завидным хладнокровием, женой пока не обзавелся и не собирался, по его словам, менять статус холостяка в обозримом будущем. Несмотря на это, дефицита женского внимания он не испытывал и то и дело менял подруг.

Пятый член экипажа «Арго», многопрофильный инженер, «мультиинженер», Леопольд Каталински, в отличие от пилота, за свои тридцать шесть лет успел трижды жениться и трижды развестись и ни в одном браке не нажить сына или дочь. Этот невысокий лысеющий крепыш с постоянно блестящими черными «итальянскими» глазами и кустистыми бровями слыл универсалом уже не первый год, его ценили, потакали всем его капризам, но какая-то врожденная неудовлетворенность заставляла его одну за другой менять компании, обслуживающие Национальное аэрокосмическое агентство. Несмотря на все профессиональные достоинства, его кандидатура долго находилась под вопросом, потому что инженер-универсал был довольно вспыльчив, имел привычку вдрызг разругаться с кем угодно из-за сущего пустяка – и это, конечно же, могло крайне негативно повлиять на психологический климат в коллективе Первой марсианской экспедиции. Однако Леопольду Каталински очень хотелось побывать на Марсе – не в последнюю очередь из-за неслыханного вознаграждения, ожидающего всех участников миссии в случае успешного выполнения основной задачи, – поэтому он, не раздумывая ни мгновения, согласился пройти длительный курс психокоррекции. Целая команда психологов потрудилась на славу, и скверные черты характера Леопольда Каталински больше как будто бы не давали о себе знать. Психологи заверили руководителей полета, что это надолго – если не навсегда.

Уже во время подготовки на базе в южной части Юты Алекс Батлер полушутя предложил коллегам выбрать себе имена из имен тех легендарных героев, которые, согласно мифам, некогда пустились в долгий путь к берегам Колхиды на легком «Арго», названном так в честь искусного Арга, строителя дивного корабля. Себя ареолог возжелал именовать Орфеем – у фракийского певца была золотая семиструнная кифара, у Алекса – гитара, – инструменты, в принципе, родственные. Правда, заметил ареолог, если Орфей своим пением и музыкой заставлял танцевать даже камни и зачаровывал животных и растения, не говоря уже о людях, то когда играл и пел он, Алекс, его поддерживала лаем только соседская собака, да и то не совсем ясно, был ли этот лай как-то связан с его музицированием и вокалом.

Командиру Эдварду Маклайну, несомненно, подходило только одно имя – Ясон (ареолог не знал, что Флоренс Рок еще до его предложения мысленно называла командира именно так).

Сложнее оказалось с Леопольдом Каталински. Он перебирал в электронной энциклопедии и отвергал одно имя за другим, пока, наконец, с большим сомнением не остановился на имени одного из сыновей бога северного ветра Борея – аргонавта Зета. (В экспедиции за золотым руном участвовал и его брат Калаид.) Инженер-универсал мотивировал свой выбор тем, что родился в Форт-Нормане, на севере Канады, куда судьба когда-то занесла его предков, поляков-переселенцев, – там частенько гуляли холодные ветры.

Свен Торнссон к идее с аргонавтами отнесся отрицательно, заявив, что если уж брать чье-то имя, то не каких-то там древнегреческих авантюристов, а славного Тора Громовика, старинного скандинавского бога, сильного одинокого воина, разящего врагов своим единственным оружием – громадным молотом. «Вот он, мой молот! – Свен продемонстрировал свой внушительный кулачище. – В молодые годы он меня никогда не подводил, да и сейчас проломит череп любому марсианскому чудовищу. Он – Тор, я – Торнссон, улавливаете?» А вообще, добавил пилот, его еще в университете называли выразительно и солидно: Столб.

И не нашлось имени для Флоренс Рок, потому что на борту «Арго» до прибытия в царство Ээта не было женщин; Медея, дочь царя страны Эа – Колхиды, оказалась на корабле только на обратном пути, но называться Медеей нанотехнолог не желала. (А Леопольд Каталински как-то раз в своей обычной манере пробурчал, что женщина на корабле – это не к добру. Даже если этот корабль – космический.)

Идея Алекса как-то сама собой заглохла, однако название их космического корабля все-таки вольно или невольно напоминало им о героях Эллады. Только У аргонавтов из древнегреческих мифов был не такой далекий путь, в который пустились они, новые аргонавты, путешественники двадцать первого века...

Как-то в один из дней подготовки на базе специалисты НАСА привезли для ознакомления новый «черный ящик», предназначенный для установки на борту «Арго». Официально он именовался «break-up recorder» – «регистратор крушения». Этот сверхпрочный конический аппарат выполнял те же функции, что и «черные ящики» самолетов, и, в случае катастрофы, мог с помощью радиокоманд из Центра управления полетом вернуться на Землю.

Вечером, за ужином, в присутствии тех же представителей Национального аэрокосмического агентства, Алекс Батлер позволил себе не очень удачное высказывание.

«Этот регистратор очень нужная штука, – задумчиво произнес он, обводя пасмурным взглядом присутствующих. – Зафиксирует, в случае чего, наши предсмертные вопли. Знаете, чем закончилась та история с аргонавтами? Ясона через много лет прибил насмерть брус развалившегося от ветхости „Арго", и никто так и не узнал, где он припрятал золотое руно...»

Прозвучало это довольно зловеще, за столом воцарилась напряженная тишина, а Алекс Батлер, невнятно извинившись, ушел в свою комнату и забренчал там на гитаре... Видимо, что-то на него накатило, как накатывало временами и на других членов экипажа.

Впрочем, бдящие день и ночь психологи из персонала базы считали это явление вполне объяснимым и устранимым. Психика будущих астронавтов, перестраиваясь, нет-нет да и позволяла себе подобные взбрыки, ведь речь шла о длительном полете за миллионы миль от привычного земного мира. Те, кто совершал полеты по околоземной орбите, экипажи шаттлов и орбитальных станций, видели родную планету совсем близко, буквально у себя под ногами; участников «лунной программы» сопровождал в их рейсах на «Аполлонах» к красавице Селене большой голубой диск Земли с ясно различимыми океанами и континентами. Для тех же, кто собирался на Марс, Земля превратится в звезду, одну из многих, сияющих в черной бездне космоса. Пусть крупную, пусть яркую, но – звезду. Далекую звезду. И единственной тонкой нитью, соединяющей корабль с третьей планетой, станет радиосвязь. И больше – ничего. К такой мысли нужно было привыкнуть, сжиться, смириться с ней – а для этого требовались время и кропотливая каждодневная работа психологов.

Человек не рожден для космоса. Он рожден для Земли...

Алекс Батлер был уверен в том, что в освоении космоса человечество изначально пошло не тем путем. Человек не мжет обходиться без воздуха – и вынужден создавать воздушную среду на орбитальных станциях и в космических кораблях. Человек не может долго находиться в условиях повышенной радиации – и вынужден отгораживаться от нее защитными экранами. Атмосфера Марса почти полностью состоит из углекислого газа, там холодно, как в Антарктиде, и им придется расхаживать по поверхности Красной планеты в теплых комбинезонах, с баллонами, наполненными дыхательной смесью. Уровень радиации там чуть ли не как в Хиросиме после атомного взрыва, – и на базе им, будущим астронавтам, по пять раз в день делали инъекции дорогостоящего антирада, уникального препарата, которого пока и произведено-то всего ничего; он защитит организм года на два – а надо, чтобы такая защита была на всю жизнь! Люди перемещаются в космических просторах, укрывшись в коробках своих кораблей и станций, потому что космос несовместим с Функционированием человеческого организма, потому что без скафандров, баллонов и защитных экранов человек в вакууме, при почти абсолютном нуле, моментально погибнет.

Алекс Батлер видел два других пути. Либо искать гипотетические, вернее, даже фантастические подпространственные туннели, позволяющие буквально в один миг переноситься с планеты на планету, – либо менять самого человека, создавать совершенно новую расу, которая могла бы чувствовать себя в космосе так же свободно, как птицы в небе, не нуждаясь в воздухе и тепле, не боясь космических излучений, которая могла бы странствовать по Солнечной системе на открытых яхтах с солнечными парусами...

К сожалению, ни того, ни другого пути еще не только не было – не было даже намека на возможность их существования. Не в фантастических романах и кинопродукции Голливуда, а в реальной жизни. В реальной жизни был оснащенный ядерными двигателями космический корабль «Арго» с защитными экранами, были защитные комбинезоны и баллоны с дыхательной смесью для работы на Марсе.