Текст книги "Небесный король"

Автор книги: Алексей Живой

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 39 страниц) [доступный отрывок для чтения: 14 страниц]

Всю следующую неделю Манфред фон Рихтгофен провел в небе, яростно гоняясь за английскими и французскими истребителями, не вылезая из-за штурвала самолета, для того чтобы проверить его летные характеристики в бою. Как оказалось, триплан вел себя в бою действительно неплохо. Машина оказалась на редкость маневренной, что позволяло немецкому асу без страха ввязываться в схватку с тремя или четырьмя истребителями противника и выходить из нее победителем. Он запросто мог рассеять своей стремительной атакой аэропланы противника, не успевавшие уследить за головокружительными пируэтами его трехкрылой машины. Уверившись в удачной конструкции и вооружении новой машины, Рихтгофен подумал о том, что должным образом обученная эскадрилья летчиков-истребителей, оснащенная такими маневренными машинами, сможет представлять из себя самую грозную боевую единицу в небе западного фронта. С этим он обратился к полковнику Шварцкопфу, командовавшему истребительным соединением Пенемюнде. Полковник счел идею здравой и разрешил Рихтгофену сформировать собственную эскадрилью, которая будет летать только на трипланах завода «Фоккер». Вторая идея барона заключалась в том, чтобы покрасить все самолеты в красный цвет, выделив тем самым эскадрилью в особое элитное подразделение. Так и было сделано. Спустя две недели на аэродроме Пенемюнде, приведенном в порядок после ночного налета французов, выстроилось два десятка ярко-красных трипланов, блестевших на солнце новенькой краской. Рядом с ними стояли отобранные из всего состава полка и обученные лично Рихтгофеном летчики-истребители, которым была уготована честь стать подопечными лучшего аса. Манфред отдал приказ, летчики заняли свои места за штурвалами, и в небо стартовала целая эскадрилья ярко-красных истребителей. В первом же воздушном бою немцы столкнулись с французской эскадрильей и показали на что способны новые самолеты. Ведущим эскадрильи был сам Манфред. Едва вынырнув из облаков над Страсбургом, Манфред заметил идущую встречным курсом эскадрилью самолетов. Кроме них самих немцев в этом районе сегодня не могло быть, поэтому «Красный барон» принял решение атаковать неизвестные самолеты, которые могли принадлежать только врагам Германии. Его подопечные уже были неплохими летчиками, на счету которых было по несколько сбитых аэропланов противника, но, по замыслу Манфреда, им предстояло сейчас пройти второе боевое крещение в составе нового формирования, чтобы проникнуться его общим духом. Сознание команды давало летчикам силы, о которых единичный участник воздушного боя и не догадывался. В пылу боя рождался некий коллективный дух, который помогал побеждать. Именно на него и выучку пилотов и рассчитывал Манфред. Подойдя на минимальное расстояние, Рихтгофен первым начал бой, наметив себе самолет противника. Эскадрилья действительно оказалась французской, но удирать она явно не собиралась, поскольку насчитывала, как успел заметить Манфред, едва ли не больше самолетов, чем немецкая. Завязалась жаркая схватка. Застучали пулеметы. Французы решили контратаковать и клином ринулись в самый центр немецкой эскадрильи, которая моментально рассеялась на отдельные самолеты – маневренность давала хорошие козыри в ближнем бою. Трипланы чертили небо во всех направлениях, словно майские жуки, абсолютно сбив с толку французов. После ожесточенного боя, в результате которого три «Фармана» были сбиты летчиками Рихтгофена, французы ретировались, а немцы продолжили свой рейд по вражеским тылам. В этот день ими была обстрелян крупный железнодорожный узел, на котором теснились эшелоны со свежими пехотными частями, только что прибывшими для смены находящихся на фронте, и сильно потрепан склад боеприпасов неподалеку от городка Тионвилль. Вернувшееся подразделение Рихтгофена встретил на аэродроме сам полковник Шварцкопф и поздравил с победой. После воздушного боя, в котором немецкие летчики под командой Манфреда фон Рихтгофена применили новую тактику, среди французов и англичан распространилась весть о новом смертоносном немецком соединении, которое союзники за необыкновенную маневренность окрестили «Цирком Рихтгофена». За три следующие недели «Цирк Рихтгофена» сумел сбить в воздушных боях в небе над Францией более десятка самолетов противника, чем вызвал лютую ненависть командований Франции и Англии. На русском фронте «Цирк Рихтгофена» появлялся очень редко, поскольку у русских практически не было самолетов и Манфред часами бороздил небо над позициями противника совершенно безнаказанно и скорее ради развлечения.

За боевые успехи полковник Шварцкопф представил Манфреда к награде и дал ему недельный отпуск. Манфред, взяв с собой Ангелику, не преминул укатить на побережье неподалеку от Ростока, где они проводили время, купаясь теплых в эту пору водах Балтийского моря и катаясь на водных лыжах. Естественно, прибыли они сюда тоже на самолете. Манфред арендовал двухместный «Альбатрос», собрата его «Красного малыша», и за несколько часов перенес свою любимую женщину из прифронтовой полосы в совершенно тихие курортные места. Жили они в санатории, по утрам пили кофе из маленьких белых чашечек, загорали, и вообще наслаждались жизнью как могли. Временами Манфреду казалось, что и войны-то никакой нет, что после отдыха на побережье он привезет Ангелику в свое родное поместье в Южной Баварии, познакомит с родителями и братом Лотаром, которые будут очень за него счастливы. Но, замечтавшись, приходилось все время возвращаться обратно. Отпуск таял, дни проходили очень быстро. Однажды до обитателей санатория дошла весть о ночном нападении русского крейсера на соседний городок Страсланд, в котором находился гарнизон и база по ремонту подводных лодок. Война напомнила о себе, а в такое время Манфред мог быть только на фронте. Они снова сели в «Альбатрос» и перенеслись в Пенемюнде.

Мотор «Красного малыша» натужно ревел. Манфред фон Рихтгофен, впервые за последний месяц отправившийся в одиночный рейд, уже двадцать минут пытался уйти от наседавших на него англичан. Жак Вильнев не обманул – английское командование действительно снарядило целую эскадрилью первоклассных летчиков для его уничтожения. И вот, после двух недель поисков, исчертившие небо во всех направлениях, англичане все же наткнулись на возвращавшегося на базу Рихтгофена. Его попытались захватить в клещи и насильно посадить на французский аэродром, но немецкий ас вырвался, хотя и изрядно пострадал. Левый ряд крыльев его триплана был изрешечен и походил на старый дуршлаг. Патроны к пулемету были уже на исходе. Спасти Манфреда могло только чудо. Он никогда раньше не придавал значения смерти, не боялся ее, и в свои двадцать пять лет Манфред не видел для нее ни одного стоящего повода. Прямо по курсу висел, вытянувшись по линии горизонта, грозовой фронт. Туда Рихтгофен и направил свой издыхающий триплан. Влетев в грозу, Манфред подумал, что попал в преисподнюю. Его самолет начало трясти и кидать вверх и вниз, шатать из стороны в сторону. В кромешной тьме грохотали грозовые раскаты и сверкали белесые вспышки молний. Спустя пять минут такого полета Рихтгофен вдруг выскочил в пространство абсолютной тишины. Нет, облака вокруг не исчезли и дождь не перестал лить, но все это происходило как-то непонятно, без единого звука. Осмотревшись, он увидел немного в стороне две висевшие неподвижно в воздухе металлические фигуры, поражавшие своим размерами. Это было нечто похожее на аэропланы, но гораздо более уродливого вида. Один напоминал остроклювую хищную птицу, застывшую за секунду до того, как она схватила когтями добычу. А другой имел более массивные очертания и очень длинные крылья, под которыми Рихтгофен разглядел что-то похожее на гигантские авиабомбы, и еще какие-то неизвестные ему заостренные цилиндры. Сам летчик ничего не понимая смотрел по сторонам и молился, словно попал в ад, а пропеллер его триплана, бешено вращавшийся секундой раньше, теперь словно застыл без движения. И вдруг тишина закончилась – звук словно взорвался в его голове тысячами оттенков, заставив на время обхватить голову руками. Триплан вылетел из грозы и вошел в штопор. Рихтгофен еле успел вывести машину из штопора над самой землей. И в этот момент застучала пулеметная очередь. Словно укусы пчелиного роя, жала пуль возились в тело пилота. Триплан клюнул носом и снова вошел в штопор из которого уже не было выхода.

Глава 3
Бак пробит, хвост горит…

Долина мутно-желтой реки, похожей на Ганг. С окрестных гор к ней спускаются залитые солнцем непроходимые разноцветные джунгли. Они то синие, то зеленые, то разгораются, а то, вдруг, померцав, растворяются вовсе. Где-то в самом низу, у реки, в скалах виднеется множество входов в огромные пещеры. Две сотни лет около них стоят не шелохнувшись молчаливые индусы со сверкающими саблями в руках – это стражи, они стерегут сокровища. Никто в той стране не знает пути сюда, а если узнает – забудет дорогу назад. Две сотни лет было так. Виной всему заклятие Раджи. Высокие горные вершины остановили здесь время. Уже две сотни лет оно стоит за каменной грядой и не может войти в долину. Безмолвно висит над снежными склонами, стонет над бездонной пропастью, воет ненастными ночами, глодает и лижет острые пики, – но нет ему дороги за них. Но спускается ночь, а с нею сползает в долину туман. Белесая мгла достигает реки, и вот уже спят неподкупные стражи, а над ними летают их души. Плоть грызут ненасытные черви. Туман сгущается у самой реки, и вдруг из него появляется человек. Неслышно ступая, он поднимается по тропинке к пещерам, переступив через тела стражей, проникает внутрь. О, Боже! Сколько золота здесь! Оно рассыпано всюду, даже в самых дальних углах. Грудами валяется, недоступное ничьим рукам. Человек опускается на колено и поднимает с земли чеканную монету. И вдруг, сокровище вспыхивает безумным пламенем и растекается по ладони. Человек вскрикивает, разжимая пальцы обожженные жидким золотом. Он видит, что к нему со всех концов пещеры слетаются огромные обезьяны со светящимися черепами вместо голов и скалят зубы в предвкушении легкой добычи. Человек бросается вон из пещеры и, обратившись туманом, поднимается в горы. Но обезьяны вьются над ним в дикой пляске и, словно страшные звезды, сверкают их черепа во мраке. Они набрасываются на белую мглу, терзают и рвут ее на части. И вот уже то тут, то там сквозь разрывы сочится черная кровь. Истерзанный туман стремится уйти сквозь горные цепи в застывшее время. Оно уже ждет его за вершинами и стонет, и скулит в нетерпении. Но светящиеся черепа не выпускают туман за границу жизни. Лишь клочья его, обглоданные и серые, падают в бездонную пропасть времени невесомыми лоскутками, кружась словно мертвые осенние листья. Они падают… падают.. двигаюсь… куда-то падаю… словно нет земли под ногами… темно… падаю… Кажется дождь барабанит… Руки за что-то держатся… Как легко… Безумно легко и приятно… Алло, седьмой!… Седьмой!… Тоха, черт тебя побери, «мессер» на хвосте!… Еще туман… падаю… Дождь… Стоп!

Антон открыл глаза. Постепенно взгляд его сфокусировался. Поверхность под ногами ритмично вибрирует. Впереди какое-то выпуклое стекло. За ним – бездонное голубое небо. «Где это я?» – промелькнуло в мозгу. Он опустил глаза на свои руки и увидел, что они лежат на штурвале самолета. Антон смутно понимал себя сейчас, но тело, почуяв опасность, оживало быстрее. Повернув голову влево, он увидел заходящий со стороны солнца «мессер» с крестами на крыльях. Повинуясь рефлексам, бросил самолет на крыло и, сделав разворот, надавил на гашетку. Крупнокалиберный пулемет в теле «Як-3» ожил и застучал, посылая огненную струю в чернотелый «мессер», попавшийся в перекрестье прицела. Немец задымил и исчез в облаках, закрывавших землю.

– Молодец, «седьмой», – раздалось в наушниках гермошлема, – Задание выполнено. Идем на базу. Давай за нами!

Ничего не понимающий Антон разглядел внизу и чуть левее под собой звено «Яков». Большие красные звезды на крыльях не оставляли сомнений. «Бог мой, – подумал Антон, – неужели я попал на войну?» Сознание недоумевало, но руки крепко держали штурвал истребителя. Так уверенно, словно только этим и занимались всю жизнь, а штурвал самолета ничем не отличался от руля велосипеда. Прежде чем Антон сумел сообразить что-нибудь «Як-3» с белой семеркой на борту послушно лег на крыло, догоняя своих. Через двадцать минут полета, в течение которого Антон старался ни о чем не думать, чтобы окончательно не свихнуться, он находился в состоянии автопилота и вполне уверенно управлял истребителем. Когда звено пошло на посадку, Антон совершил ее ничуть не хуже остальных летчиков. Сразу после того как он, отодвинув крышку кабины, спрыгнул на мокрую от только что закончившегося дождя траву, к нему подбежал незнакомый лейтенант и, хлопнув по плечу, сказал:

– Молодец, Тоха. Я уж думал ты заснул там посреди боя. Иди в штаб, тебя «старик» ждет. Даже по рации запрашивал.

И лейтенант, многозначительно махнув рукой в сторону едва видневшейся на краю аэродрома землянки, мгновенно исчез. Антон не стал никого спрашивать, так как язык его еще не слушался, и направился к предполагаемому штабу. Толкнув дверь, он спустился на пять ступенек вниз и оказался посреди небольшой землянки. На стенах висели плащ-палатки, в центре стоял деревянный стол, сколоченный из ящиков. На столе, занимая почти его половину, лежала карта, а на небольшом чурбане рядом восседал крепкосбитый капитан. Естественно, Антон понятия не имел кто это такой, но на всякий случай спросил:

– Разрешите войти?

– Входи, входи, Гризов. – сказал капитан, – Наслышан о твоих подвигах.

Он встал и подойдя к Антону, также как и лейтенант, похлопал его по плечу.

– Молодец, лейтенант, ловко «Мессера» вмазал, – удовлетворенно пробормотал капитан, – дай-ка мне свой документ!

Антон абсолютно привычным для руки движением полез в левый карман гимнастерки и протянул капитану удостоверение.

– Будешь представлен к награде. – добавил капитан, разглядывая личные документы Антона, где под затертой и пропахшей машинным маслом фотографией, к величайшему удивлению Антона значилось: лейтенант Антон Гризов, 141-й истребительный авиаполк.

Антон стоял перед капитаном Мацурой в командирском блиндаже и, хлопая глазами, пытался осознать происходящее. Пять минут назад истребительное звено «Яков» вернулось с задания, уничтожив три немецких стервятника. Но откуда в этом бою возник он – Антон Гризов, оставалось тайной для него самого. Еще несколько мгновений назад он ощущал себя истребителем «Миг-29», несущимся лоб в лоб с американским бомбардировщиком. Затем – взрыв, мрак, миллионы звезд, сходящихся в одну гигантскую спираль и вот, снова война. Что за война, сомнений не оставалось: «мессеры» с крестами на крыльях были только в одной. Со временем Антон определился чуть позже, когда растянулся на жесткой лежанке в пилотском блиндаже, который нашел чисто случайно и, накрывшись шинелью, попытался уснуть. Вторая эскадрилья, а он сам, как оказалось, служил в первой, в полном составе зашла поздравить Антона со сбитым фрицем. Командир второй эскадрильи старший лейтенант Толубеев даже принес с собой банку спирта, выпрошенного у медсестры Анечки из госпиталя. Летчики раздавили по полстакана за победу и отправились на аэродром – сегодня им предстояло сопровождать бомбардировщики. Бойцы из первой эскадрильи намывались после удачного боя в полковой бане, а Антон, отговорившись дикой усталостью, остался отдыхать на лежанке. На самом деле об отдыхе он и не думал. Антон изо всех сил пытался собрать воедино с дикой скоростью разбегавшиеся в разные стороны мысли. Он, двадцатилетний Антон Гризов, радиоразведчик, привыкший ездить на метро, ходить на дискотеки с девушками и есть с ними мороженое, своими глазами неоднократно видевший по цветному телевизору старт космических кораблей, теперь, если верить этим самым глазам своим, лежал на жесткой лежанке из неошкуренных березовых стволов и курил папиросу «Беломорканал» выпуска 1940 года. Да, было от чего сойти с ума. Но толку от этого, как неожиданно здраво рассудил Антон, не будет никакого. Пока есть жизнь – есть надежда. Черт его знает, как он сюда попал, но вдруг когда-нибудь он отсюда выберется? О том, что он застрял в этом времени навечно, Антон даже думать боялся. Он докурил папиросу и затушил ее о консервную банку из-под тушенки, служившую импровизированной пепельницей. Сидевший в соседнем углу радист Емельянов настроился на Москву, и в прокуренный блиндаж ворвался металлический голос Левитана:

– От Советского Информ-бюро…

Шел 1944-ый. Русские наступали и били фашистов по всем фронтам. Авиация уже иногда летала бомбить Берлин. Как Антон узнал позже, он соткался в этом мире из мыслей и сомнений русоволосого двадцатилетнего лейтенанта Тохи Гризова, которого должны были убить в этом бою. Но не убили. Душу убить невозможно. В тот момент, когда крупнокалиберная пуля вошла Тохе в затылок, пробив кабину истребителя, следом за ней из будущего просочилась в Тохино тело душа Антона Гризова и слилась с ним воедино. Долго потом механик Ковырякин непонимающе рассматривал изрешеченную кабину самолета и невредимую голову лейтенанта, но так и не понял, каким Макаром его пилота миновали пули. Два месяца Антон отвоевал на фронте, постепенно привыкая к новой жизни. Бил немцев, летал вместе с капитаном Мацурой и асами из 141-го истребительного полка прикрывать конвои мощнотелых бомбандировщиков. Долго курил махорку после неудачных полетов и воздушных схваток с выкормышами Геринга, стоивших жизни многим нашим пилотам. После удачных – пил спирт в медсанчасти с санитарками и летчиками, рассказывал как ходил до войны в горные походы, ночевал при минус тридцать на перевалах под открытым небом. Вспоминал иногда о Малом, Сане и Мишке. Однако, воспоминания эти с течением времени становились все туманнее, постепенно теряли четкость. И, спустя еще месяц, Антон не мог уже с уверенностью сказать, что он именно тот Антон Гризов, который когда-то сидел за постом «Глобальный перегон» и пил чай с Малым, а не лейтенант Тоха Гризов, зубоскал и бабник.

По причине отсутствия бритвы Антон отпустил бороду. Но когда однажды в блиндаже ему в руки попался осколок зеркала, он увидел в нем свою небритую физиономию, и после долгих размышлений решил все же расстаться с ненужной растительностью на лице. Антон раздобыл бритву у соседа летехи Вовки Брыкина и, приступая к процессу, весело подумал о том, что не брился еще с прошлой жизни. Постепенно бодрое расположение духа возвращалось к нему. Помогала, как ни странно, война. Ни на минуту он не мог остаться в покое и поплакать над своей судьбой – его все время куда-нибудь посылали. То на задание по прочесыванию вражеских тылов, то прикрывать бомбовозы, то за самогонкой в расположенный неподалеку госпиталь. За свою недолгую в этой жизни службу в авиации Антон успел завалить шесть «Мессеров» и двух «Юнкерсов», прослыв «асом» даже среди бывалых истребителей. Механик Иван Ковырякин только диву давался тому как изменился его подопечный за три месяца. Раньше Тоха считался смелым парнем, но без «башни», а потому имел репутацию скорее пугала для немцев, чем аса. Теперь же все изменилось. Размалеванные «мессеры» боялись Антона как огня. И бросались врассыпную, едва завидев его темно-зеленый «Як» с большой белой семеркой на фюзеляже и ярко-красными звездами на крыльях. Не боялись его лишь самые отчаянные. Тех уж нет. Остальные фашистские летчики предпочитали с ним не встречаться и считали его заговоренным. Ибо на глазах у всей шестнадцатой эскадрильи, состоявшей исключительно из асов Геринга, «Як» Антона был изрешечен схватившимся с ним истребителем Генриха Швейцера, но даже не загорелся. Более того, он как ни в чем ни бывало сделал разворот и вспорол Швейцеру брюхо пулеметной очередью. Вслед за этим эскадрилья обратилась в бегство. После восьми таких боев Иван Ковырякин запил горькую. А когда, после очередной попойки, его поволокли на допрос к капитану Мацуре, заявил, что его лейтенант – чистый черт. Потому что не может нормальный человек сквозь себя пулеметную очередь пропустить и остаться целым. Мацура Ковырякину не поверил и посадил его под арест. Но зерно сомнения запало в его душу. Однажды в одном из боев на глазах капитана самолет Гризова угодил в стену огня, выстроенного зенитками немцев, причем Мацура летел рядом и явственно видел как «семерке» разнесло кабину прямым попаданием. Проводив взглядом к земле догоравшие обломки самолета, Мацура уже собирался прочесать зенитные позиции огнем и отомстить за смерть героя гадам, но неожиданно увидел темно-зеленый «Як» с семеркой на борту чуть выше себя и услышал голос в гермошлеме:

– Капитан, все нормально, продолжаю бой!

Едва не потеряв управление истребителем, капитан вывел звено из боя, вернулся на базу, и, приземлившись на своем аэродроме, первым делом потрогал лейтенанта Гризова за плечо. Плечо оказалось самым настоящим, нисколько не сделанным из воздуха. Несмотря на это и тот факт, что капитан был убежденным коммунистом, его неудержимо тянуло перекреститься. Спустя некоторое время капитан Мацура немного успокоился и постановил думать, что ему все померещилось из-за ожесточенного ритма схватки, в пылу которой не мудрено что-нибудь перепутать. Однако, с тех пор Мацура потихоньку запил сам.

В один из осенних дней командование задумало массированный налет бомбардировщиков на крупный морской порт германии Киль, в котором по данным агентуры завершался ремонт четырех подводных лодок и двух эсминцев, резко усиливших бы военную мощь Германии на Балтике. Согласно диспозиции, в этой операции 141 истребительный полк должен был выполнять роль боевого прикрытия. Все содержалось в строжайшем секрете. Тактические вылеты отменили. Самолеты готовили по ночам. Механики возились в моторах истребителей при несмелом свете лучины. Вылет был назначен на пять утра.

В то утро лейтенант Антон Гризов, изрядно подгулявший накануне в госпитале с медсестрой Зиночкой и компанией братьев-летчиков, чувствовал дикую головную боль. На рассвете его разбудил вестовой Семен Кандовый и принес, по уговору, литровую банку огуречного рассола. Антон присел на лежанке и, обхватив двумя трясущимися руками банку с живительным напитком, чуть ли не залпом выпил рассол. После того как огуречная жидкость растеклась по внутренностям, Антон почувствовал себя заново родившимся и стал натягивать форму. Облачившись в портупею, прихватив пистолет и планшет с картой, бравый лейтенант вышел на воздух. Утренняя прохлада обхватила его своими скользкими щупальцами. Антон застучал зубами и стал быстро трезветь. Он посмотрел на восток, где небо начинало едва заметно светлеть и, достав из кармана гимнастерки папиросу, медленно и с наслаждением закурил. Постояв с минуту, лейтенант побрел к своему истребителю. Мокрая невысокая трава, словно ковром укрывавшая весь военный аэродром, цеплялась за сапоги. На полдороги Антон обернулся и заметил, как из землянки первой эскадрильи выползли на свет Божий его однополчане – Васька Сутулый и Михась Боровой, вчера вечером вместе с Антоном лихо хлеставшие стаканами неразведенный спирт. Судя по жестам и измученным физиономиям обоим спалось не очень сладко, как и Антону. Но делать нечего – труба зовет, пора в поход. Оба истребителя, также носивших чины лейтенантов, закурили и направились вслед за Антоном, попыхивая на ходу. Вслед за ними показались Генка Везухин по прозвищу Штык, Федор Пискунов и Егор Семенов – все без исключения в состоянии глубокого отходняка. Антон даже запереживал немного об исходе операции, поскольку самочувствие бойцов могло вызвать многочисленные промахи в стрельбе.

У самолета Антона уже поджидал верный механик Иван Ковырякин, всю ночь провозившийся с мотором легендарной «Семерки». Грозный «Як-3» мерцал в предрассветных лучах новенькой краской десяти красных звездочек, нарисованных через трафарет рядом с кабиной пилота – по числу сбитых немцев Антон теперь числился самым первым, обогнав многих бывалых пилотов из 141 истребительного полка.

– Ну, как дела, Ваня? – спросил Антон приблизившись.

– Да все нормально. Я мотор проверил – работает не хуже нового. Не подведет.

– Это хорошо. Мотор в нашем деле поважнее пулемета будет. – назидательно проговорил Антон, старательно игравший роль бравого лейтенанта, которая ему уже начинала нравиться. Он осмотрел лежавший под крылом парашют, забрался в кабину истребителя и, закурив новую папиросу, спросил:

– Как там вторая эскадрилья воюет, не слыхал?

– Да как не слыхать, слыхал. Иванян дает фрицам прикурить. Уже девятого вчера ссадил над немецкой территорией.

– Молодец, Иванян, хорошо воюет. Придется, Иваныч, и мне сегодня отличиться. Авось какого-нибудь «мессера» повстречаю и подпалю.

– Оно, конечно, неплохо будет, – осклабился Иван, еще не совсем привыкший к мысли, что его летчик выходит живым из любого боя, и в глубине души боявшийся, что Антон в один прекрасный момент подорвется в небо просто так, без самолета. – Да только лучше без особой нужды в пекло не лезть. Я уж, промежду прочим, пообвыкся с энтим мотором, а там придется, чего доброго, новый изучать. Мотор – он ведь, что человек. К каждому особый подход нужен.

– Ты что там, Ваня, каркаешь? – миролюбиво поинтересовался Антон, – Новый мотор ведь тебе придется только с новым летчиком получать, смекаешь? Вот и не бреши перед вылетом. Проверь лучше винт.

– Да уж все проверено, десять раз.

Антон осмотрел аэродром. Солнце еще не поднялось. По земле, скрывая ее от взгляда, стлался зыбкий туман, обволакивая истребители, отчего они казались какими-то фантастическими животными, мастодонтами, стоявшими по колено в тумане. Все летчики эскадрильи сидели за штурвалами своих самолетов, время от времени перекидываясь перед боем с механиками незначительными словечками, за которыми проступала привычная нервозность. Ждали зеленую ракету – сигнал к старту. За время войны летчики первой эскадрильи уже сделали не по одному десятку боевых вылетов. Немцев видели не на картинках, а лицом к лицу. Почти ежедневно сходились с ними в смертельной схватке и выходили победителями, поскольку до сих пор все были живы. В эти мгновения перед боем в воздухе повисала какая-то особая тишина. Мир замирал, и в тишине казалось было слышно как благоухает окружающий лес миллионами неразличимых ароматов. И вдруг, разрывая предрассветную зыбкую мглу, рванулась в небо зеленая ракета.

– От винта! – крикнул Антон и закрыл кабину. Почти одновременно захлопнулись кабины остальных истребителей. Закрутились пропеллеры «Яков», набирая обороты, истребители, один за другим, стали выруливать на взлетную полосу. Первым взмыл в мглистое небо «Як» капитана Мацуры, следом истребитель лейтенанта Гризова, а затем потянулись все остальные. Проткнув слой низковисевших облаков, самолеты вырвались на открытое пространство и поднялись на пять тысяч метров, став доступными для солнечных лучей. Здесь, наверху, уже давно наступил рассвет, и все казалось сочно-розовым. Антон даже залюбовался окрестными видами, забыв на мгновение о цели операции, и слегка нарушил строй летевших двумя звеньями самолетов. Романтические мысли покинули его голову только в тот момент, когда в наушниках гермошлема раздался хриплый от дикого количества выкуренных папирос голос капитана Мацуры:

– Лейтенант Гризов, держать строй! Что еще за выкрутасы?

– Товарищ капитан, проверял мотор на холостых оборотах.

– На земле надо было проверять. Чем твой Ковырякин занимался?

Антон вернул истребитель в строй и больше его не нарушал, хотя то и дело новорожденного лейтенанта тянуло погонять среди облаков наперегонки с птицами и понырять к далекой и невидимой сейчас земле на бреющем полете. Его так и подмывало стать радиоволной, но по какой-то причине он не мог ей стать, как ни старался. Разобраться в себе Антон также не мог по причине полного отсутствия времени. Но на этот раз он решил выяснить все о своих потусторонних задвигах после налета на Киль. Если некогда поражавшие воображение способности вдруг отчего-то заблокировались, то отсутствие собственной смерти в бою Антон постоянно констатировал с не меньшим удивлением. Этот факт сделал из него храбреца. Шутка ли – восемь раз гореть и ни одного раза не умереть. От такого можно собой загордится. Между тем, приближался квадрат 88.12 – место встречи с бомбардировщиками. Дальше начиналась немецкая территория, где ко всем прелестям встреч с асами Геринга прибавлялась зенитная артиллерия противника. Спустя двадцать минут полета Антон разглядел в разрывах облаков длинные массивные тела «Пе-2», мощных бомбардировщиков, наводивших страх на жителей больших городов Германии. Бомбовозы шли двумя клиньями. Тотчас в наушниках раздался голос Мацуры:

– Звену Везухина прикрывать бомбардировщики с левого фланга. Второе звено – следовать за мной на правый. Атаковать при первом же появлении фашистов.

Три истребителя под командой Генки Везухина по прозвищу Штык устремились на левый фланг воздушной армады самолетов. Антон вместе с Васькой Сутулым и Мишкой Боровым повернули за капитаном Мауцрой, в случае смерти которого командиром звена становился лейтенант Гризов. В голове понемногу становилось светлее. За время боев Антон уже свыкся с азартом схватки. Он был уверен, что не умрет, но все равно где-то в подсознании тоненьким червячком жил страх за собственную жизнь, и перед боем он обязательно давал о себе знать. Вот и сейчас Антону неудержимо захотелось курить. Романтических мыслей уже не было и в помине. Небо, еще пять минут назад такое мирное, теперь казалось лишь таящим в себе тотальную угрозу, а красивые кучевые облака раздражали, потому что любое из них могло служить идеальным прикрытием для истребителей противника. И они не заставили себя долго ждать. Армада советских бомбардировщиков еще не успела глубоко вклиниться на территорию противника, как откуда-то снизу с диким визгом вынырнуло пять «Мессершмидтов». Немецкие истребители заплясали вокруг замыкающих левый край бомбардировщиков в диком танце. Застучали крупнокалиберные пулеметы, рявкнула хвостовая пушка «Пе-2», завязался бой. Звено Генки Везухина ринулось на защиту родных бомбардировщиков, схлестнувшись с «Мессерами». Три против пяти. Но это была привычная комбинация для русских. «Мессеры» оказались, как и ожидалось, не обычные. Против крупных скоплений противника нацисты, уже почуявшие на собственной шкуре растущее на глазах мастерство Покрышкина и Кожедуба, посылали теперь только своих асов на размалеванных устрашающими картинками истребителях. Помимо свастики, хищнокрылые фашистские самолеты несли на своем фюзеляже и плоскостях изображения огнедышащих драконов, кабанов, змей и прочей нечисти. На еще неокрепшую духом в боях молодежь это действовало. Но на сей раз нацистам попались опытные противники, которым было нечего терять. Не долго думая Везухин атаковал первый подвернувшийся «Мессер», раскрашенный под изрядно полинявшего ягуара, о чем свидетельствовала его оскаленная пасть, красовавшаяся на крышке мотора. Везухин отлично стрелял, и, несмотря на бурную ночь, предшествовавшую сражению, умение его не подвело. Первой же очередью Генка продырявил «ягуару» хвостовое оперение и бензобак. Немец, отчаянно задымив, скрылся в закрывающих землю облаках. Трое других, схватившиеся с Федькой и Егором, прочно увязли в схватке и не имели никакой возможности атаковать бомбардировщиков, продолжавших следовать своим курсом. Один «Мессер» с подбитым крылом отстреливаясь отступал, избегая близкой дистанции с истребителем Федора, а два других еще пытались достать Егора, но за Егора тоже можно было не переживать – немцы оказались явно слабее. Постепенно бой уходил в сторону от воздушной армады. Генка Везухин, убедившись, что помощь его подопечным не нужна, старался отыскать глазами пятый фашистский истребитель – он точно видел, что немцев было пять, – но никак не мог. Немец, словно испарился. Пропал в облаках. Предчувствуя подвох, Генка направил свой истребитель поближе к бомбардировщикам, а догнав, занял позицию с левого фланга. И вовремя. Пятый «Мессер» неожиданно вынырнул из облаков и, выпустив длинную очередь по бомбардировщику, мгновенно юркнул обратно. Очередь угодила крайнему бомбардировщику прямо в заднюю часть кабины. Особых повреждений у «Пе-2» видно не было, но, связавшись с ним по рации, Генка узнал, что убит штурман. «Вот сволочь», – мысленно помянул немца Везухин и поклялся не упустить его ни за что, если тот снова посмеет показаться. Генка поднялся чуть выше общего строя и занял позицию почти над крайним бомбардировщиком. Наглый «Мессер» не заставил себя долго ждать. Видимо, увидев полное отсутствие охранения, он снова вынырнул из облаков почти вровень со строем русских самолетов и ринулся на подраненный бомбардировщик, желая его добить. Но Везухин не спал. Он бросил свой остроносый «Як» навстречу немецкому асу и пошел в лоб. Расстояние таяло на глазах. Когда между ними оставалось не более пятнадцати метров, немец, не выдержав лобовой атаки, бросил самолет в штопор. Перед самым носом Везухина мелькнули плоскости со свастикой и непонятным рисунком, напоминавшим мерзкую змею, а затем хвост «Мессера». Не теряя времени Генка нырнул вслед за немцем, и на несколько мгновений оказался у него в хвосте и немного сверху. Этих мгновений ему хватило. Генка нажал на гашетку и выпустил короткую очередь прямо в хвостовую часть. Очередь вспорола борт «Мессера», и из разорванного бока повалил густой черный дым. Истребитель клюнул носом, завертелся, и начал разваливаться на глазах. К безумному удивлению Везухина, живучий фриц выпрыгнул с парашютом. Купол раскрылся почти сразу, тормозя падение тела. «Ну уж нет, скотина, – со злобой подумал Везухин, – тебе не жить больше». И, поймав в перекрестье прицела выпуклый купол, снова нажал на гашетку. Пулемет вздрогнул, огрызнулся короткой яростной очередью. На куполе образовалась ровная линия рваных дыр, которые росли на глазах. Еще мгновение и парашют сложился, стропы спутались, и теперь немецкий летчик перешел в свободное падение. Было видно, как он отчаянно размахивает руками, словно пытаясь ухватиться за воздух. В разрывах кучевых облаков уже показалась близкая земля. «Прощай, скотина, – радостно подумал Везухин, – Это тебе за штурмана „Пе-2“. Скоро встречай на земле всех остальных». Словно в подтверждение его мыслей к земле с воем пронесся еще один подбитый «Мессер». Генка удовлетворенно проводил его взглядом и направил истребитель догонять армаду. Еще на подлете он услышал по рации торопливые переговоры пилотов звена Мацуры и отдаленные звуки немецкой речи. Вынырнув из облаков он даже присвистнул от увиденного. Воздушная армада шла как и раньше двумя клиньями – строй ее не был нарушен. Но это давалось очень тяжело и в основном только за счет охранения, которое отбивало яростные атаки немцев, следовавшие одна за другой. Эскадрилья 160-го истребительного полка, составлявшая авангард охранения, в настоящее время сдерживала яростный натиск двух появившихся эскадрилий немцев, не давая им вести прицельный огонь по бомбардировщикам. Однако, два из них уже имели небольшие повреждения. А один горел вовсю – видимо, был пробит маслопровод или бензобак. Звено Мацуры, прикрывавшее правый фланг, также билось с десятком немецких истребителей. Левый фланг держали Федор и Егор, успевшие без особых повреждений машин, расправиться с тремя немецкими асами. Здесь пока было спокойнее всего. Увиденное все вместе напоминало Везухину перемешанную порывом сильного ветра стаю грачей, которые ополоумели от потери ориентации. Центром боя были русские бомбардировщики, огрызавшиеся из своих пушек от наседавших немцев. Вокруг них сновали темно-зеленые «Яки» и черно-серые или размалеванные «Мессеры». Стояла дикая пальба и сумасшедшая свистопляска. Трассирующие очереди, оставлявшие после себя длинные белые хвосты в воздухе, расчертили все небо на гигантские квадраты.