Текст книги "Казань (СИ)"

Автор книги: Алексей Вязовский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 16 страниц)

Глава 14

Дворец князя Долгорукого, впоследствии ставший зданием Дворянского собрания, творение зодчего Казакова, светился огнями. По фронтону горели разноцветные плошки, из окон колонного зала вырывались снопы света. Москва, напуганная пугачевским бунтом и жестокостью гвардейцев – постепенно оживала. Начиная с восьми часов вечера ко всем подъездам со стороны расчищенной от остатков тающего снега Дмитровки, Охотного ряда и Моховой стали подъезжать щёгольские экипажи и помещичьи дормезы, крытые кожей, золочёные, с большими стеклянными окнами и красными спицами кареты и древние возки допетровских времён.

Здание было окружено драгунами, которые еле сдерживали наседавшую со всех сторон толпу любопытных. Полицейские офицеры уже давно охрипли от крика и теперь бросались как бешеные то на кучеров, пытавшихся прорваться вперёд, то на зевак, нахально пяливших глаза на вельмож в звёздах и лентах, входивших в подъезд.

Полицеймейстер, похожий на каменную статую, поставленную по ошибке вместо постамента на дрожки, ожидал приезда графа Орлова.

Дворянские семьи, за неделю готовившиеся к этому балу, кучками толпились в подъездах, отряхиваясь и осматривая друг друга. Лакеи в красных фраках и белых чулках суетились, принимая шубы.

Внизу, у широких лестниц, гостей встречали молодые люди, рождённые быть распорядителями на балах и как бы исчезавшие во тьму небытия в промежутках между ними.

На верхней площадке перед входом в главный зал с одной стороны стоял предводитель московского дворянства граф Степан Степанович Апраксин, приземистый, толстый, в огромном парике и сказочной красоты кафтане с большими бриллиантовыми пуговицами, потный и озабоченный.

Мимо него проходило бесконечное шествие аристократии. Ползли петровские вельможи, недовольно постукивая тростями и недоброжелательно оглядываясь вокруг, как будто всё, что они видели кругом, сущие пустяки. Вели под руки бабушек, которые детство провели в теремах, юность в ассамблеях, а годы замужества – во времена Бирона и Миниха, когда, обливаясь слезами, приходилось им зубрить немецкий язык. Проходили приезжие дамы, захлопотавшиеся в провинциальных усадьбах и теперь только и мечтавшие, как бы согрешить со столичным кавалером. Гоня впереди жену и дочек, как лошадей на ярмарку, шествовали богатые помещики вперемежку с разорившимися кутилами, давно уже перезаложившими свои имения. Чиновники и офицеры, иностранные дипломаты и могущественные откупщики разыскивали в толпе знакомых или нужных людей.

Десятки тысяч свечей отражались в хрусталях подвесок, в огромных настенных зеркалах, в белом мраморе колонн, освещали матовые плечи женщин и расшитые золотом и серебром мундиры мужчин. Два оркестра безмолвно расположились на хорах. Было душно, несмотря на открытые окна. Стоял острый запах пота, духов и пудры. Воздух наполнял равномерный гул голосов.

Вдруг толпа раздалась на обе стороны и на середину зала вышел граф Орлов. Казалось, он самим провидением был создан для торжественных церемоний. Глядя на него, никому бы и в голову не пришло сомневаться в величии и силе империи, даже если бы она была на краю гибели. Высокий, усеянный звёздами, он медленно шел по паркету, раздавая улыбки направо и налево. Рядом, в семеновском мундире семенил мрачный Великий князь – Павел Петрович. Но на него никто не обращал внимание – все смотрели на Орлова.

Лорнеты мамаш мигом оказались подняты – не было в Империи лучшего жениха. И в то же время такого же опасного. Все знали о новых симпатиях Екатерины. Старый фаворит погиб, Орлов вновь возвращался на Олимп.

Апраксин подал знак рукой – оба оркестра заиграли «Славься, славься ты, Екатерина!». Начался бал.

Орлов для первого танца выбрал дочку Апраксина – миловидную девушку семнадцати лет отроду. Графиня покраснела от удовольствия, подала руку. Тут же сложились другие пары.

Сразу после первого тура в зале появился новый персонаж – Захар Григорьевич Чернышёв. Всесильный глава военной коллеги быстро прошел в центр, огляделся.

– Граф! Почему вы еще здесь, в Москве?! – Чернышев, покраснев от гнева, уставился на Орлова, который мило беседовал с Апраксиным.

– Захар Григорьевич! Вы ли это? – фаворит обернулся, всплеснул руками – Какими судьбами к нам?

– Послан матушкой императрицей наблюдать за диспозицией – Чернышев огляделся, заметил несколько знакомых офицеров из гвардейских полков. Вокруг царедворцев начала собираться толпа.

– Диспозиция самая наилучшая – наигранно улыбнулся Орлов – Полки уже дошли до Владимира, скоро и мы выступаем. Конными догоним их быстро.

– По распутице? Окститесь, граф!

– Нет никакой еще распутицы – отмахнулся Орлов – Захар Григорьевич, любезный, давайте не будем портить бал! Вы слышали уже шереметевскую актрису Елизавету Туранову? Ах как божественно она поет! Училась в Италии, изумительная певица… Сегодня даст нам концерт.

– Нет мы будем! – через толпу протиснулась худая фигура Великого князя. Визгливым голосом он продолжил – Это предательство! Посмотрите, граф, посмотрите! – палец Павла Петровича уткнулся в красный кушак, которым был повязан торс Орлова – Что это?

– Что это? – усмехнулся фаворит.

– Это цвет реббеленов! – забрызгал слюной Великий князь, повернулся к толпе – Предательство! Слышите!

– Сей же час прекратите непотребство! – рыкнул Апраксин. Орлов жестом подозвал лакеев, указал на Павла. Те подошли ближе, взяли наследника под локти. Толпа ахнула.

– Не смейте меня трогать! – попытался вырваться Великий князь. Его лицо покраснело, в углах рта появилась пена. Павел пучил глаза, дергался в руках слуг.

– За мной! – Орлов мощным тараном стал пробивать коридор в толпе, слуги тащили наследника. За ними шли мрачные Чернышев и Апраксин.

Отведя в карету Великого князя и приказав ехать в Кремль, делать ему холодный компресс, фаворит пошел плясать второй танец.

* * *

На подходе к Нижнему Новогороду ударила оттепель. Появились лужи, начал таять снег. Лед на реке принялся предательски потрескивать.

– Треба сходить на левый берег! – первым на небольшом военном совете однозначно высказался Перфиельев.

– Завязнем – кивнул Подуров на снег, что лежал сугробами на берегу, потом перевел взгляд на царь-пушку, что с большим трудом тащили аж шестеро лошадей, впряженных цугом.

По Волге идти было легко – полки Овчинникова, а до этого башкиры с киргизами протоптали отличную дорогу. Двигаться по берегу быстро было невозможно – и правда, завязнем.

– Успеем! – я махнул рукой полковникам, подзывая их к себе – Ускорьте марш. Пущай арапчата заготовят факелы, а також сделают костры дальше по ходу. Будем идти ночью.

Судя по карте и донесениям казаков, до Нижнего осталось всего два дня. Ступишин заперся в Кремле, разрушил все постройки, что примыкали к башням и стенам. Опасаться засады не приходилось, поэтому можно было ускорить движение войск.

Последний рывок выдался трудным. Усталые солдаты брели еле-еле переставляя ноги, лошади ложились в снег и отказывались вставать. Волга трещала все сильнее, приближался ледоход.

Уже ближе к Нижнему вдоль берегов пошли многочисленные склады, пристани. Скоро показался и сам город.

Новгород по факту уже с утра тринадцатого марта полностью контролировался казаками Овчинникова. Но мои пехотные полки и я сам со своей свитой и артиллерийским обозом вышли к городской застройки на закате четырнадцатого марта. Я специально решил не торопиться и въехать в город во всем блеске и великолепии на своем санном троне. А также дать возможность казачкам проверить город и окрестности на предмет сюрпризов. И принять меры для парирования возможной вылазки со стороны засевших в крепости правительственных войск.

На берегу Волги столпилось множество народа. С некоторым удивлением я увидел и несколько красных знамен реющих над толпой. В воздухе плыл колокольный трезвон ближайшей к месту выхода на берег церкви Петра и Павла.

Повинуясь указаниям казачков Овчинникова мои сани с троном съехали с волжского льда на твердый берег. И сразу же были встречены делегацией «лучших людей города» с хлебом-солью. У всех на груди был приколот алый матерчатый бант.

– Государь батюшка! – забасил пожилой, бородатый глава депутации и низко поклонился вместе со всей своей группой поддержки. – От всего нашего городского обчества мы твоему величеству в верности присягаем и просим не гневиться на нас. Не можем мы твоему Величеству поднести ключей от города. Губернатор, верный супружнице твоей, в крепости заперся с войском, с дворянами и семьями дворянскими. Но мы, рабы твои верные, готовы всем тебе помочь, Государь, дабы ты город под свою руку окончательно привел.

Я конечно уже привык к этому показному раболепию, но не особо обольщался насчет его искренности. Эти бородатые хитрованы свою выгоду уже просчитали и будущим барышам сейчас кланаются, а не мне. Ещё сидя в Казани я, через торговых людей, имеющих постоянные дела в обоих городах, довел до сведения главных воротил Нижнего Новгорода о моем благоволении к их сословию. Передал весточку и о возможности перевести в город Макарьевскую ярмарку со всеми полагающимися доходами от нее для городской казны. Так что другой встречи от местного купечества я и не ожидал.

Я повелел депутации подняться с колен и завернул краткую речь о том, что с большим уважением отношусь к Нижнему Новгороду, от стен которого в стародавние времена отправлялись полки под водительством купца Минина и князя Пожарского освобождать от польских захватчиков московский престол. И ныне, мол, не сомневаюсь, что горожане послужат верой и правдой делу освобождения отчего престола от немки-воровки и душегубов Орловых. Толпа мне внимала в полном, благоговейном молчании.

Далее, пообещав депутации поговорить с ними позже и приватно, я со свитой проследовал через весь город к Благовещенскому монастырю, где подворье архимандрита определили под мою резиденцию.

Нижний Новгород конца восемнадцатого века производил тягостное впечатление. Хаотичная путаница узких разбитых сотней ног и копыт улочек обрамленных непрерывной лентой заборов, периодически прерываемой фасадами потемневших деревянных срубов. Возможно ближе к городской цитадели были дома и побогаче, но мы двигались через околицу, дабы не подставляться под возможный обстрел артиллерии крепости.

Вдоль дорог непрерывной лентой стояли горожане и крестьяне. Слышались крики, приветствия, здравицы. Этот общий тон настроения жителей города несколько отличался от настороженности, которой встретили меня в Казани. Но оно и понятно. Теперь, спустя три месяца планомерной работы по распространению неофициальных слухов и вполне официальных воззваний, у меня была изрядная слава победителя и освободителя. Ну что ж. Придется и здесь показательно победить и освободить.

* * *

На следующее утро я и мои генералы потратили несколько часов на тщательный осмотр Нижегородского кремля. Древняя средневековая крепость внушала почтение. Над стенами возвышались круглые и квадратные средневековые башни увенчанные шатровыми кровлями. Высокие кирпичные стены визуально казались ещё выше, поскольку под стеной по всему периметру был вырыт глубокий сухой ров, блестевший местами нерастаявшей коркой льда. Видимо защитники не поленились полить крутые склоны водой, но уцелела эти хитрость только на затененных склонах.

В целом крепость, конечно, была ветхой и для современной тяжелой артиллерии очень уязвимой. Вот только этой самой тяжелой артиллерией у меня было очень мало. Да и желания устраивать классический штурм у меня не было никакого.

Надо отдать должное энергии коменданта крепости. Он сделал все что мог. Было видно, что ров вокруг крепости углубляли совсем недавно. И вынутая земля пошла на сооружение бастиона усиливающего предмостное сооружение главной воротной башни – Дмитриевской. Остальные проезды в крепость были тупо засыпаны вынутой изо рва землей, дабы предупредить возможность выбивания ветхих ворот огнем артиллерии. Судя по всему на правильную фортификационную защиту этих ворот времени и сил у осажденных не было.

На расстоянии в триста метров от периметра стен все городские сооружения были снесены и их материалы тоже были употреблены в срочном ремонте стен крепости и сооружении бастиона перед воротами.

Комендант имел основания рассчитывать на то, что одним быстрым натиском мы его крепость взять не сможем. И потратим много времени на организацию правильных осадных галерей, брешь-батарей или подведение мины под стены. А тем временем подойдут гвардейские части во главе с Орловым, и моя армия окажется меж двух огней.

Но играть по предложенным правилам у меня желания не было. И я ещё в Казани принял решение о беспощадном уничтожении крепости при помощи «греческого огня» то есть напалма. Которого мне сделали аж три десятка бочек. Но глядя на крепость я засомневался, а хватит ли мне этого скромного количества. Чтобы окончательно определиться я повелел готовить воздушный шар.

Шар был уже не тем что ранее. В Казани сшили новый использовав оболочку первого, оренбургского шара, но увеличив в половину его объем. Так что теперь можно было без особого риска поднимать не только девушек и подростков. Изменилась и система подогрева воздуха. Мастера, набившие руку на изготовлении примусов, сделали по моему спецзаказу большую горелку для моего аэростата способный работать не только на керосине, но и на скипидаре. Так что теперь в разведении костра и прочих небезопасных «танцах с бубном» необходимости не было. Обвисшую оболочку приподнимали на шестах и горелка за полчаса наполняла шар горячим воздухом.

Я занял место в корзине, вооружился бумагой, свинцовым карандашом, подзорной трубой, и отдал приказ на взлет. Шар, плавно покачиваясь под небольшим ветерком, поплыл в прозрачное небо.

Снизу загудела и закричала толпа зевак. Но мне до них не было дела. Передо мной открылся вид на внутреннее пространство крепости.

Я бывал в своей прежней жизни в Нижнем Новгороде и, разумеется, заходил как турист на территорию кремля. Она мне запомнилась не слишком плотно застроенной по крайней мере склон берега точно был совершенно пуст. Здесь же, к моему удивлению, вся территория была разбита на такие же клеточки огороженных домохозяйств, как и территория города за пределами крепостных стен. Как позже мне пояснили в пределах крепости было несколько сотен жилых подворий. Разумеется, все они были деревянные. Каменными на территории кремля были только несколько церквей, да башни со стенами.

Кроме домовладений, культовых и казенных сооружений я со своего шара пронаблюдал и поставленные в круг повозки с натянутыми между ними тентами, многочисленные солдатские палатки, снующих по территории крепости людей и прочие признаки чрезвычайного перенаселения.

Закончив с составлением плана и все зарисовав я спустился с небес на землю. При всей уязвимости внутреннего пространства крепости к огню, одной супер мортирой ультимативно такое огромное пространство не охватить. Нужна была идея.

– Тимофей Иванович, – обратился я к Подурову. – Твои люди уже успели пощупать что где лежит на складах в городе и окрестностях?

– Ну что ты, государь! – дельно оскорбился генерал – По твоему слову мы никакого раззора и насилия в городе не чинили. А если надо что сыскать, то на это у нас вчерашние выборные от города дожидаются.

Подуров кивнул на толпу народа вокруг шара и я действительно увидел, давешнего предводителя комитета по встрече и его сотоварищи. Они стояли компактной группой и с любопытством наблюдали за моими экзерсисами. Я поманил их к себе.

– Ну, давайте знакомиться, господа хорошие. Кто из вас кто, и на чем деньги делаете?

Седой, бородатый предводитель поклонился и прогудел:

– Позволь государь представиться. Мы выборные нижегородского купеческого самоуправления. Это, – говорящий указал на столь же пожилого купца с золотыми часами на пузе, стоящего справа – Холезов Акинфий, солепромышленник и зерноторговец.

Названный поклонился. А предводитель указал на стоящего слева мужчину лет сорока:

– А это Беспалов Андрей, кожей торгует и выделывает её. Солонину армии и флоту поставляет. Окромя сего, владеет кирпичным заводиком недалече и гончарными мастерскими.

Ещё один глубокий поклон. А предводитель перешел к представлению себя самого:

– А я зовусь Понарев Иван. Мы с покон веку сукном и льном торгуем. С того и живем.

Ну не Ротшильды конечно, но на местном уровне вполне себе «состоятельные кроты». Обращаюсь ко всем сразу.

– Уважаемые, коль вы всем общество выбраны, то и знать все о всех должны. А потому ответьте мне не сходя с этого места, где и сколько в городе есть смолы, дегтя, скипидара или земляного масла?

Купцы переглянулись, и начали чесать головы и теребить бороды. Наконец самый молодой среди них сказал:

– Государь. В нижнем городе есть склады, в котором разгружают товар не успевший уйти в Петербург до ледостава. Там из Ветлужской вотчины графа Головкина груз смолы точно есть. И деготь должен быть. А более нигде в большом количестве потребного тебе нет. Нафты если и есть у кого то маленько, и скипидара також не бочками.

– А много ли на тех складах дворянского добра? – задал я вопрос который несомненно волновал моих соратников. Да и меня интересовал очень сильно.

Ответил мне предводитель, Понарев.

– Много, Государь. И дворянского, и казенного и монастырского. И с Уральских заводов грузы есть и с прочих поместий что вдоль Камы да Волги лежат. Зима то нынче ранняя была. Многие не стали рисковать в верховьях в лед вмерзнуть. А по весне, по высокой воде самое милое дело в Петербург сплавляться.

– Ну что ж, – я обернулся к Перфильеву – Пошлите казаков с людьми купеческими пусть посмотрят сколько и чего на тех складах есть. Арестовывайте дворянское, купеческое опись делайте.

Выборные обеспокоенно переглянулись. А вы мои родные, как хотели? Почты, телеграфы, мосты и банки. Еще дедушка Ленин оставил инструкцию как делать революцию.

Спустя несколько часов я уже знал, что в моем распоряжении есть две с половиной сотни десятипудовых бочек со смолой восемьдесят три бочки с дегтем, тринадцать бочек с олифой и пятьдесят четвертных бутылей со скипидаром. Последняя находку мной сразу зарезервирована для воздушного шара, а вот с остальным горючим хозяйством надо было немного поэкспериментировать, ибо необходимая идея в моей голове проклюнулась. Для ее проверки я дал специальное задание Павлонию с арапчатами и Чумакову.

Последний кстати доложил, что царь-мортира установлена на задворках церкви святого Николая напротив Никольской башни. Там где я и велел. Ибо строения этой церкви были самыми близким к стенам крепости неразобранным сооружением. Не поднялась видимо рука у губернатора на снос культового здания.

Пришла пора для первого раунда агрессивных переговоров. Для начала я запланировал продемонстрировать суть своих угроз и возможностей в надежде вразумить обороняющихся. А для этого моя мега мортира была приблизительно нацелена на дом самого губернатора на территории кремля.

Снова был поднят шар, но в качестве наблюдателя корректировщика там теперь сидел Васька Каин, волнуясь и сжимая в руках флажки.

С флажным семафором я просто намучился. Казалось бы ну что там такого сложного. Каждой букве алфавита сопоставляется одно положение флажков, плюс несколько служебных жестов. Нарисовал табличку соответствий и приказал вызубрить к сроку… Как бы не так! Тотальная безграмотность моего окружения просто парализовала эту крайне полезную инициативу. И тут мне на помощь неожиданно пришел Васька Птичник. Он сумел запомнить мой семафорный алфавит буквально на слух. Талант!

Я разучил с ним флажный вариант классической фразы из компьютерного набора шрифтов: – «Съешь же ещё этих мягких французских булок да выпей чаю». В ней, правда, повторяются только буквы современного мне алфавита. Но оно и к лучшему. Пора уже избавляться от этих дурацких ерей, ижиц и фит.

Пацан, с усердием монаха шаолиньского монастыря, отмахал флажками эту фразу несколько сотен раз. Пока в его мозгу не выросли нужные связи и это знание перешло в разряд рефлексов. Теперь он мог любой устный текст воспроизводить флажками с такой скоростью, что лично я не успевал его читать.

Как истинный царь, я тут же возложил на Ваську обязанность собрать ватагу подростков среди сирот из прибившихся к войску крестьянских семей. Обучить тех, кто сможет обучиться как он сам – на слух. И возглавить отделение сигнальщиков в моем войске в чине урядника с полагающейся оплатой, мундиром и содержанием. Впрочем, обучиться грамоте Ваську я тоже обязал.

Так что теперь взволнованный урядник Василий Каин сидел в люльке шара, а с земли за ним следили аж пятеро разновозрастных пацанов, готовясь переводить для нас флажные сигналы небесного наблюдателя.

Когда все было готово, Чумаков самолично поднес пальник к затравочному отверстию бомбарды. Она громко ухнула и в сторону крепости, по высокой баллистической траектории, полетела чугунная бомба наполненная подкрашенной водой.

С шара просемафорили: «перелет сорок саженей и сто саженей левее».

Чумаков с подручными поворочал ломами мортиру, постучал по клину вертикальной наводки ствола и снова бахнул. После третьего пристрелочного выстрела бомба наконец угодила в крышу губернаторского дома. Со стен засмеялись, начали показывать неприличные жесты.

Дураки. Пришло время для напалма.

Двух бомб хватило чтобы на территории кремля поднялся высокий столб дыма. Васька докладывал, что дом губернатора горит, а кроме того занялся каретный сарай рядом. Солдаты бегают вокруг пожара тушить не пытаются, а только ломают и растаскивают дворовые постройки, что тоже начинают тлеть. Уж больно жарко пылал губернаторский домик.

– Посылайте переговорщика.

Отдал я команду, и к бастиону, защищавшему Дмитриевскую башню, в сопровождении барабанщика, белым флагом в руках отправился Крылов. Он знал Ступишина лично, поэтому выбор переговрщика был очевиден.

Ультиматум, который тот передал обороняющимся, гласил примерно следующее: «крепость будет сожжена целиком вместе с обороняющимися если они не сдадутся на милость царя Петра Федоровича Романова. Всем сдавшимся и присягнувшим гарантируется воля. Всем неприсягнувшим только жизнь».

К моему удивлению губернатор даже не стал разговаривать с Крыловым. Вероятно, он таким образом выражал нам свое бесконечное презрение. Ну что ж. Посмотрим, что будет завтра.

* * *

Пятнадцатого марта, вечером кортеж Великой княгини Натальи Алексеевны въехал в московский Кремль. Женщина в окружении фрейлин быстро прошла в покои мужа, резким взмахом руки отпустила свиту.

Павел в шлафроке, с колпаком на голове расхаживал по комнате. Наталья Алексеевна заметила, что даже здесь, на ходу он, в туфлях и домашней одежде он марширует, как на плацу, вытягивает носок, ставит сразу, по-птичьи, на мягкий ковёр большие, не по росту, ступни своих слабых, тоненьких ног… Такие же несоразмерно большие кисти рук взлетают почти при каждом шаге, и забавная тень рисуется на ближней стене. Порою одна рука хватает разлетевшиеся полы халата, запахнёт их, упадёт – и полы опять разлетаются, как трепетные крылья большой водяной птицы пеликана, бредущего на тонких ногах и приседающего слегка на ходу, движением крыльев сохраняющего равновесие…

– Что случилось? – коротко спросила Великая княжна усевшись в кресло.

– Когда же это кончится наконец? – на высоких нотах, визгливо и в то же время хриплым, часто срывающимся голосом выкрикнул Павел – Сил моих нет! Столько лет терплю… С самого дня рождения! За что судьба потешается надо мною? Кто проклял меня? Все живут как люди… Один я… И нет конца… За что? Почему? Вас спрашиваю, Наталья Алексеевна, почему?

– Отвечайте мне по-порядку, коротко – с трудом выговаривая русские слова произнесла Великая княжна – У вас был припадок?

– Да, но компрессы помогли – Павел успокоился, сел рядом с женой.

– Орлов отбыл из Москвы?

– Вчера. Оставил за мной следить этого толстяка Апраксина.

– Гуд, гуд…

Наталья Алексеевна задумалась. А Павел опять вскочил, начал дергать щекой.

– Помолчите! – Великая княжна сжала руками виски.

Павел и не думал молчать:

– Почему? За что? Я ли виновен, что вышел таким? Я другим мог быть… Рост разве мой? Вот рука моя! Мужчины рука! Нога тоже настоящая! Большая, широкая… А тут!.. – Он ударил себя по бокам, по груди – Задушили, заморили… В шубах томила бабка, императрица покойная. Отчего мать не вступилась? Заморили, задавили с колыбели… Потом Панин калечил… Душу извратил, тело засушил… Виды были на то… Политические виды у матушки моей!.. Хе-хе-хе!.. И потом душили… И теперь дышать не дают… И говорят, что зол я… Что причуды у меня… Разве я не был бы добрым? Разве жаден, завистлив я? Людей не люблю? Бога не боюсь? Не жалею всех… Жалею. Да себя больше всех жаль… Нищий счастливее меня: у него мать была, семья… Его не теснили, не давили. Он мог смеяться, когда весело, плакать, когда скука… А я не могу. Должен под чужую флейту плясать… Оттого и стал таким… Вот, вот…

Павел подошёл к зеркалу и пальцем стал тыкать в стекло, в своё изображение, которое неясно отражалось при свете свечи в шандале на ближнем столе. Вдруг произошло что-то странное. Павел схватил тяжёлый бронзовый подсвечник и с размаху ударил в то место, где отражалось его смешное, теперь искажённое гневом лицо. Гулко пронёсся удар, звук которого отражён был доской под стеклом. Звеня, посыпались осколки. В ужасе вскочила Великая княгиня, кинулась к мужу:

– Что вы делаете?!

– Ничего, смотри… Какая рожа!.. Души моей не видно!.. – Павел как зачарованный, продолжал глядеть в разбитое зеркало. Что-то странное получилось там. Куски выпали, но небольшие. Слабая рука выкрошила рану в гладком стекле. И зеркало отражало лицо Павла, но вместо носа чернела выбоина. Другая темнела на виске, словно глубокий пролом. Трещина пришлась там, где отражался рот, и искривила его в странную улыбку.

Великая княжна в страхе замерла.

– Зеркало разбил… Мертвец… покойник будет в доме – Павел начал трястись – Тс… молчите… Никому ни слова, пока… Как тяжело мне! Проклят я!.. Проклят злобной судьбою!..

То смеясь, то рыдая, упал он на кресло, склонил голову на стол. Наталья Алексеевна присела рядом, решительно вытащила из папки чистый лист бумаги, подвинула к Павлу чернильницу.

– Пишите!

– Что? – Великий князь поднял на жену мутные глаза.

– Пишите письмо.

– Кому?

– Батюшке вашему. Петру Федоровичу. В Казань. Лично в руки.