Текст книги "Аномальная зона"

Автор книги: Алексей Вебер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 12 страниц)

Гроза

Когда они добрались до берега Безымянки, ветер уже сгибал верхушки деревьев, и в почерневшем небе вспыхивали зарницы. В центре лагеря под брезентовым навесом упорно боролся за жизнь костер. Под порывами ветра языки пламени прибивало к земле. Казалось, огонь вот-вот потухнет, но он снова вырывался вверх, облизывая прокопченное донышко котелка. Внутри посудины булькали, доходя до готовности, макароны. Сидорин и Николай тем временем растягивали вокруг лагеря какой-то кабель.

– Магнит-защиту готовят, – пояснил Семигорцев.– Тут во время грозы черт знает что твориться. Гоголевского Вия помните? Так вот это что-то вроде волосяной веревки или мелового круга, только более современный вариант. Шнур с набором магнитных пластин в определенной комбинации.

– Здорово, разведка! Сейчас магнитку дотянем и ужинать будем, – весело крикнул Сидорин. Николай ничего не сказал и только мрачно посмотрел в их сторону. На лице читалось возмущение против вопиющей несправедливости:

– Кто-то, изображая из себя начальство, гуляет по поселкам, а кто-то целый день вынужден заниматься благоустройством и защитой лагеря.

Но через десять минут уже вся компания собралась под навесом и мирно уплетала заправленные тушенкой макароны.

– Эх, сейчас бы по маленькой за начало сезона, – мечтательно протянул Сидорин. Взгляды сразу же обратились на председателя клуба.

– Ну что ж с вами делать! – проворчал Семигорцев, и пошел к своей палатке. Когда он вернулся с большой флягой, по навесу застучали первые капли, и почти сразу же хлынул ливень. Такого Хрустову давно уже не доводилось видеть. Лес на противоположном берегу исчез за стеной дождя. Силуэты ближайших деревьев превратились в мифических пауков-чудовищ. И, казалось, они угрожающе протягивают к лагерю намокшие лапы.

Разлив по кружкам содержимое "командорской" фляги, Сидорин кинул умиротворенный взгляд на разбушевавшуюся стихию.

– Славно заливает! Гроза в первый день, хорошая примета.

– В прошлый раз ты говорил, что жара в первый день это к удаче, – скептично заметил командор. Сидорин охотно согласился:

– А оно так и есть, Паша. Примет много хороших.

И тут в разговор встрял Николай:

– Фуфло это, а не дождь! Вот когда наша рота под Дабу-Дабу стояла, ливень три недели шел, без просвета. Керза на сапогах как мокрая бумага поползла. У некоторых мужиков по всему телу чирьи пошли, а у одного чудика даже член гнить начал. Когда его на вертушке в госпиталь увозили, все кричал, что не даст резать…

Видя, что его никто не слушает, Николай обиженно замолчал, а Сидорин провозгласил тост за тридцать пятое "погружение". Потом все снова накинулись на макароны, и вскоре Хрустов пришел в какое-то первобытное состояние блаженства. По телу разливались тепло и сытость. Бушующая вокруг стихия превращала пространство под тентом в уютный уголок, огороженный от всего мира стеной дождя. Коля больше не хвастал своими подвигами, и под треск костра зазвучали воспоминания о прошлых экспедициях.

– Помнишь, как в первый раз у Медвежьего в грозу попали? Анька тогда вся не своя прибежала. Так ведь и не рассказала потом, что увидела, – вспоминал Сидорин. Семигорцев, задумчиво смотрел костер. Наверное, тоже вспоминал девушку, прибежавшую из тайги с нездоровым лихорадочным блеском в глазах.

– Она, Петя, на лешачью свадьбу тогда угодила. Такое не рассказывают.

– Лешачья свадьба это что-то вроде виртуальной групповухи? У баб потом крыша напрочь едет? – полюбопытствовал Николай.

– Ну,скажем, после этого психика не только у женщин ломается, – уточнил председатель клуба, и счел своим долгом напомнить стажерам, – Если вдруг в такое попадете, никаких попыток поучаствовать. Действовать строго по инструкции. Дыхательная гимнастика или "Отче Наш" прочитать три раза…

– Да, вот как оно бывает. Отошла девчонка на пять минут в кусты, и вся жизнь наперекосяк, – вздохнул Сидорин. – Правильно ты, Паша, решил, чтоб баб больше в аномалку не брать. Нечего им тут делать.

– Ну почему же, в британском филиале половина членов клуба женщины. И вроде бы ничего…

Молния внезапно озарила полнеба. Стало видно вспененную реку и лес на склоне противоположного берега. И в этот самый миг что-то черное оторвалось от деревьев и, размахивая крыльями, ринулось к их костру. Хрустов даже испуганно вскинул руки. Но сгусток тьмы, не долетев до лагеря, стукнулся о невидимую преграду и понесся по кругу, пытаясь отыскать брешь в защите. Сидорин, усмехнувшись, проводил его взглядом:

– Шалишь, приятель, не прорвешься!

Семигорцев, пояснил для новичков:

– Черные ангелы. Что-то вроде темной энергетической субстанции. Если накроет, ощущение такое словно летишь в бездонный колодец. Потом несколько часов жуткой депрессии. Были случаи, когда люди самоубийством жизнь кончали. Они обычно во время грозы проявляются. Так что, ребята, пока не стихнет, за магнитку не выходить. Если вдруг по нужде, то не стесняйтесь, прямо за палатками.

Еще один сгусток мрака ударился о невидимую защиту и растекся, по струям дождя как огромная черная клякса. На одно мгновение Хрустов поймал чей-то ненавидящий взгляд. Какая-то забытая темная часть прошлого попыталась вырваться из дальних закоулков памяти. Краем глаза он заметил, как Николай быстро и испуганно перекрестился. Видно и ему что-то почудилось.

Ветераны на атаки "черных ангелов" не обращали внимания. Сидорин разливал по кружкам "целебный" напиток. Семигорцев аккуратно подкладывал в огонь ветки. После тоста за хорошую погоду, опять начались воспоминания. В основном про курьезные случаи. О том, как однажды вместо тушенки в припасах необъяснимым образом оказался ящик с банками маринованных устриц. И к концу экспедиции никто уже не мог смотреть склизкие розовые кусочки. А в один из сезонов у экспедиционного "газика" обнаружился эффект " вечного бензобака". Не взирая на пройденные километры, бензин каким-то таинственным образом не уменьшался. Быстро сообразив, что тут можно извлечь выгоду, водитель сливал горючее в канистру и вечерами бегал продавать в ближайшую деревню. Однажды на обратном пути "несун" попал в грозу и вернулся совершенно невменяемым. Функции шофера пришлось взять на себя Сидорину, а неудавшийся коммерсант целыми сутками валялся в палатке и тихо подвывал мотив популярного в те времена шлягера "Синий, синий иней…".

Чувствовалось, что подобных историй накопилось огромное множество. Хранителем и рассказчиком этого наследия был Сидорин. Семигорцев в основном вставлял уточняющие замечания. Несколько раз в разговор встревал Николай, но видя, что ему не удается завладеть вниманием, быстро замолкал. Хрустов весь вечер просидел молча. Слушая истории Сидорина, думал о своем. О том, каково отцу сейчас в опустевшей квартире. Наверное, старый зануда пытается убедить себя, что без непутевого сына намного спокойнее. Но пустота таращится из пыльных углов комнат, и незнакомый раньше страх одиночества скручивают душу. Думал он и о последней встрече с бывшей женой. О том, как незримыми нитями миры двух людей связываются в единое целое, а потом с глаз словно спадает пелена и перед тобой снова чужой человек. Почему-то не получилось вызвать в памяти образ прекрасной бахчатрейнки. Он даже с трудом мог вспомнить ее лицо. Зато пышное тело купальщицы, дразня и распаляя воображение, навязчиво вертелось перед мысленным взором.

– Интересно, правда, что она Николая пригласила? – гадал Хрустов, и воображал как все будет происходить. Разрумянившаяся после бани хозяйка встречает на пороге гостя. В комнатке пышет теплом натопленная русская печь. На столе поджидают запотевший пузатый графинчик, две рюмки, блюдце с маринованными боровиками. Чуть дальше у стены не застеленная кровать с двумя подушками. А развешанная под потолком трава источают запах, от которого голова идет кругом, и откуда-то изнутри накатывает темная горячая волна…

Опомнившись, Хрустов зло обругал себя. В воображении он уже почти поменялся с Николаем. И было в этом что-то очень порочное. Либо уж развлекайся как Колька, либо завяжи на замок свои похотливые мыслишки!

Гроза постепенно стихла. Громыхало где-то уже далеко. Редкие капли дождя еще стучали по брезенту, но уже вяло и не агрессивно.

– Ну, что, отцы командиры, сейчас за магнитку можно? А то я как-то не привык нужду справлять в расположении части, – поинтересовался Николай. Получив разрешение, он, покачиваясь, направился к берегу. Хрустов, пошел в другую сторону, тоже чувствуя некоторую нетвердость в коленках. Видимо настойка не только активизировала воображение, но и нарушала двигательные рефлексы. Возвращаясь обратно, он задержался у одиноко стоящей березки, и, обняв гладкий ствол, запрокинул голову в небо.

В городе такого никогда не увидишь! Тучи успели рассеяться, и бесчисленные звезды усыпали черную пустоту космоса. От беспредельности Вселенной захватывало дух, но далекие светила смотрели холодно и равнодушно. Куда ближе и теплее казалась луна. Ее мягкий призрачный свет лился на темную половину планеты, зачиная завязи колдовских трав, будоража запретные мысли. Но еще ближе была сама Мать Сыра Земля. Теплая и живая лежала она под ногами. А запахи сырой травы и леса пробуждали в душе пугающий зов древней свободы.

Хрустов не понимал, что с ним происходит. Луг и лес звали его к себе. И он сам рвался в их объятия, как оторванная плоть, вспомнившая, наконец, утерянное родство. Что-то случилось со слухом и обонянием. Никогда он еще не ощущал столько оттенков запахов и звуков. Он слышал, как шелестят листья на дальних деревьях, как семейство мышей собирает прибитые дождем колоски. Нос улавливал сотни ароматов трав, и даже тлетворный сладковатый душок падали из соседнего леса.

– Господи, что со мной? – зашептал он, чувствуя, как голова идет кругом. Сбиваясь прочитал "Отче Наш", попробовал дыхательную гимнастику. Вроде бы немного стало легче. Отпустив ствол березы, осторожно двинулся к лагерю. Но тут какой-то импульс заставил обернуться. Совсем близко на расстоянии руки, он увидел горящие в темноте глаза и острые волчьи морды. В голове с быстротой молнии пронеслось:

– Вот так внезапно и нелепо кончается человеческая жизнь!

Но от волков почему-то не исходило угрозы. Несколько секунд они смотрели друг на друга. Наконец самый крупный зверь, повернулся и медленной трусцой побежал в сторону леса. Остальные двинулись за ним. Хрустов, словно загипнотизированный, смотрел им вслед. Не оставляло ощущение, что встреча не случайна и звери с какой-то неведомой целью приходили именно к нему.

Вернувшись в лагерь, он чувствовал, как нехорошо колотиться сердце. Подумал, что надо бы рассказать о встрече с волками Семигорцеву, но тот уже ушел в палатку. У костра, свернувшись калачиком, сидел один Сидорин. Оторвав взгляд от огня, он смачно зевнул:

– Давай спать Антон. Сегодня в первую ночь мы Пашей подежурим. А завтра ваша с Колькой очередь.

Цирцея Глухаревская

Утром разбудил шум голосов. Натянув на голову спальник, Хрустов попытался снова уйти в уютное теплое состояние сна. Но голоса не давали этого сделать, потом к ним присоединились еще и комары. Раздавив парочку, прорвавшихся сквозь марлевый полог кровососов, Хрустов окончательно признал факт своего пробуждения.

Вылезая из палатки, он увидел, как по реке ползут рваные хлопья тумана. За ночь поднялся уровень воды, и прибрежные камыши, как натянутые удилища, подрагивали под напором течения. Холодный утренний воздух был насыщен влагой. Казалось, вдыхая, запускаешь к себе в легкие частичку облака. Быстро сделав несколько гимнастических упражнений, Хрустов пошел к костру. Там Семигорцев в обычной интеллигентной манере, но достаточно жестко отчитывал напарника. Сидорин, разводя руками, пытался оправдаться:

– Ей Бог, Паша, не видел, как он ушел! Может, задремал на секунду, а он и проскочил. Дурной парень, а хитрый оказался. Так бы я его конечно не выпустил.

– Коля исчез, – сообщил командор, повернувшись к Хрустову.– Наверняка, в деревню за самогоном побежал. Ох, и влипнет этот дурень!

Чувствуя, что в данной ситуации молчать не имеет права, Хрустов рассказал про купальщицу. Лица ветеранов тут же приобрели совершенно одинаковое выражение.

– Как, как, она выглядела? – переспросил Семигорцев. Еще больше смутившись, Хрустов стал рассказывать. Старался быть протокольно точным без лирических отступлений: – рост средний, умеренно полная, лицо округлое, черные длинные волосы.

– Ну точно, она! – всплеснув руками, вскрикнул Сидорин. Взгляд председателя клуба сразу стал жестким.

– Ты, Петя, присмотришь за лагерем. А, Вы, Антон, пойдете со мной…

Через несколько минут они уже переходили на другую сторону Безымянки. Шли без рюкзаков налегке. Может поэтому, на этот раз переправа не показалась Хрустову рискованными мероприятием. Дорога к Глухаревке в этот час выглядела совершенно по-другому. Мохнатые очертания елей в тумане походили на мифических чудовищ из норвежской саги. После вчерашнего ливня колеи превратились в водные канавы. Под сапогами смачно хлюпало. И временами казалось, будто не идешь, а плывешь по затопленному сказочному лесу. Ощущение реальности еще больше терялось, когда над головой, шелестя крыльями, пролетали крупные птицы с темно коричневым оперением.

Не выходя из леса, они на развилке свернули влево. Дорога стала намного уже и норовила выродиться в тропинку. Но вскоре деревья расступились, открыв вид на хутор из четырех домов. Ближайшее строение было совсем крохотным. Почерневший сруб до половины врос в землю. С покосившейся крыши свисали обрывки рубероида, а в маленькое окошко с трудом могла просунуться человеческая голова. Сначала даже промелькнула мысль, что здесь что-то вроде тюрьмы, и сейчас в ней держат Николая. Но обогнув маленькое строение, они миновали заросший травой огород, и подошли к дому побольше.

Расположившееся у самого леса жилище купальщицы оказался в точности таким, каким оно представлялось Хрустову в его вчерашних эротических видениях. Низенький аккуратный сруб с черепичной крышей, слуховое чердачное окошко с резными ставнями. Маленькая пристройка перед входом. Участок примерно в десять с лишним соток, огороженный низеньким заборчиком из штакетника.

Открывая калитку, Семигорцев шепотом сообщил:

– Она скорее всего сейчас одна. Но в любом случае, ведем себя уверенно. Никакого смущения. Мы представители поселковой администрации. Здесь это круче чем госбезопасность.

Вокруг кирпичного фундамента, пролегла посыпанная гравием канавка, посреди которой сидела огромная с кулак величиной жаба. Пока Семигорцев громко и решительно колотил в дверь, земноводное с важным видом наблюдало за непрошеными гостями. Казалось, что жаба знает и понимает куда больше, чем положено существу ее породы. Наконец, удовлетворив свое любопытство, она лениво отпрыгнула с гравия в траву. В это время за дверью послышалось:

– О, Господи, кого ж в такую рань принесло?!

– Открывай, Цирцеева! – приказал Семигорцев. В голосе чувствовалась уверенность представителя власти. Дверь снова задрожал под ударами кулака.

– Да открываю, открываю. Дверь не сломайте!

На пороге большим белым пятном возникла женская фигура в ночной рубашке. Бесцеремонно отстранив хозяйку, Семигорцев ворвался внутрь. Помня инструкции, Хрустов решительно шагнул следом за ним. Обстановка комнаты тоже показалась знакомой. Большая русская печь, расписанная огненными петухами. Распахнутая кровать, где даже взгляд тонет в пуховой мягкости перины. Стол с пустым графином и двумя рюмками, но больше никаких намеков на присутствие гостя.

– Никак, потеряли кого?

Облокотившись о косяк, хозяйка с ироничной улыбкой наблюдала за вторжением. Она была невысокая, ладная, по-домашнему уютная. Округлое лицо, пухлые щечки, нос картошкой. Все выдержано в чисто русском стиле, только в разрез глаз закралось что-то восточное.

– Где Николай? Сама покажешь, или меры принимать будем? – вкрадчивым тоном следователя поинтересовался Семигорцев.

Большие черные глаза хозяйки засветились искорками смеха.

– Это какой Николай? Сосед что ли? Так он сейчас проснется, вы сразу и услышите.

– Хватит дурить, Цирцеева! Ты знаешь, мы тут у тебя все перевернем. Лучше давай сама показывай.

– Да вы сами-то кто такие?!

В притворном возмущении хозяйка двинулась на непрошеных гостей. Носик гордо взлетел вверх. Плечи расправились, приоткрыв в вырезе рубашки упруго торчащие груди. В ответ Семигорцев сунул красную книжицу.

– Смотри, если забыла. Старший помощник главы поселковой администрации. Еще вопросы будут?

Хозяйка тут же изменила тактику. Всплеснув руками, запричитала, что ее никак не оставят в покое. Что одинокой беззащитной женщине приходится жить на выселках. Что сосед Колька ворует с огорода еще не созревшую картошку. А если она наймет кого-нибудь за бутылку самогону напилить дрова или поправить крышу, то потом вся Глухаревка судачит о приворотных зельях. А, если не дай Бог, человек этот потом куда-нибудь сгинет, то на нее уже и все смертные грехи норовят повесить.

Дав ей высказаться, Семигорцев убрал удостоверение в грудной карман штормовки и с сожалением произнес.

– Нет Цирцеева, по-хорошему с тобой видно не договоришься. А ведь Ронжин предупреждал, что просто экзекуцией ты в следующий раз не отделаешься. Тут уже, милая костром пахнет.

Повернувшись к Хрустову, председатель клуба скомандовал.

– Пойдем взламывать погреб. Топор возьмите. Он у нее в сенях за кадушкой стоит.

Неизвестно что все-таки окончательно сломило сопротивление хозяйки, угроза применить методы инквизиции или перспектива развороченной двери в погребе.

– Ладно уж, не надо ничего ломать. Отдам я вашего придурка, – сообщила она с горестным вздохом, но тут же снова перешла в нападение:

– Он сам виноват! Вы ведь все как думаете, бутылку водки принесли, лапшу на уши повесили, и женщина у вас в неоплатном долгу. Можно и руки распускать…

Платок окончательно упал вниз, обнажив широкий вырез ночной рубашки. Хрустову даже обожгло взгляд. Это не осталось незамеченным. Лукаво улыбнувшись, хозяйка посмотрела на него прямо в упор, и Хрустов почувствовал, как постыдно капитулирует разум, и тело захлестывает горячая волна плотских желаний.

– Цирцеева, хватит тут нам себя демонстрировать. Погреб открывать быстро! – рявкнул Семигорцев.

– Да, иду уж, иду! – со смешком проговорила хозяйка. Глядя только на Хрустова, она плавно повернулась к двери. При этом как-то умудрилась задеть его ногу подолом.

Погреб находилась с тыльной стороны дома. Покрытая шифером пристройка вплотную примыкала к темной стене сруба. Дощатая дверь по краям для теплоизоляции была подбита войлоком. На деревянном порожке, словно часовой, сидела еще одна жаба, и, выпучив глаза, заворожено наблюдало за полетом падающих с козырька капель.

– Петька. Кыш отсюда! – весело прикрикнула на нее Цирцеева. Справившись с большим амбарным замком, она повесила его на вбитый в косяк гвоздь. Плечом сдвинула с места дверь, потом извлекла из кого-то тайника фонарик, и нырнула под низкую притолоку. Семигорцев двинулся следом. Хрустов, согнувшись в три погибели, замкнул шествие. Под ногами, прогибаясь, скрипели старые доски. Впереди плясал луч фонарика, высвечивая трещины и неровности на бетонных стенах. Насчитав девять ступеней, Хрустов оказался на посыпанной сеном площадке. Здесь было прохладно и сухо. Пахло сушеной травой, пылью, мышами. И ко всему этим запахам почему-то примешивался аромат специй и копченой колбасы.

– Вот он, забирайте, – сказала Цирцеева, высветив фонариком нечто длинное непонятной формы, висевшее на балке под потолком.

– Расконсервировать где будешь? -поинтересовался Семигорцев. После короткого вполне делового обсуждения было решено, что "расконсервировать" лучше на свежем воздухе.

На ощупь таинственный предмет оказался довольно склизким, и именно от него исходил разжигающий аппетит аромат копченой колбасы. Когда его вынесли наружу и положили на мокрую траву, Хрустов с изумлением увидел, что гигантский колбасный батон имеет форму человеческого тела и нечто вроде лица, очень похожего на физиономию Николая.

– Давай, Цирцеева, колдуй обратно! – приказал Семигорцев. Насмешливо фыркнув, женщина склонилась над колбасным воплощением их товарища. Одним движением ногтя срезала спутавшую его веревочную сетку, и начала делать медленные круговые движения ладонью. Губы колдуньи беззвучно шептали заклинания. Колбасный батон начал обильно потеть. Вскоре на траве под ним образовалась коричневая лужа, источающая смесь запахов специй и аммиака. Под таявшей оболочкой стало прорисовываться человеческое тело. Неожиданно, вскрикнув, колдунья резко провела руками от его головы до живота. И тут же воздух огласил уже мужской крик. Николай, бешено вращая глазами, попытался приподняться над лужей. С голого торса стекали остатки коричневой жижи. Хрустов и Семигорцев бросились помогать, а колдунья, отойдя на некоторое расстояние, с насмешкой наблюдала за всей этой сценой.

– Чего уставилась, одежду неси! – прикрикнул на нее Семигорцев. Изобразив на лице презрение, Цирцеева с королевским достоинством проследовала в дом. Вскоре с крыльца полетели штаны, рубашка и куртка камуфляжной раскраски. Увидев хозяйку, Колька бросился бежать. Хрустову и командору с трудом удалось остановить его, вцепившись в склизкие локти. Чуть позже, когда его уже одетого выводили за калитку, Николай завопил что порвет ведьму на куски. Но как только встретился с ней взглядом, сразу обмяк и только бормотал что-то злобное.

Они снова оказались на заросшем травой огороде. Крохотное строение напротив по-прежнему не подавала признаков жизни. Но когда они проходили мимо, единственное окошко избушки вдруг распахнулось, и на улицу хлынул поток отборной брани. Сначала Хрустов подумал, что человек злиться на разбудивший его шум, или недоволен тем, что чужаки топчут его посевы. Но вскоре стало понятно, что ругань безадресная. Просто хозяин лачуги выражает так свое отношение к наступившему утру, соседям, и ко всему миру в целом. В завершении в ствол ближайшей березы, брызнув зеленым веером осколков, ударилась бутылка. А из окна уже летели дребезжащие звуки расстроенной балалайки.

– Вот придурок! – сквозь зубы пробормотал Семигорцев, и, обернувшись к дому Цирцеевой, предложил:

– Катерина, ты бы соседа своего, что ли, заколдовала, в жабу или лучше в козявку. Вся Глухаревка тебе только спасибо скажет.

Ведьма в тот момент безуспешно пыталась совместить перекошенные створки калитки. Оставив это занятие, она крепко по-мужски выругалась, и пояснила для тех, кто ни понимает, что таких козлов как ее сосед Колька ни одно колдовство, и вообще ни одна зараза на свете не берет.