Текст книги "Бесносвят. Одна мистическая история"

Автор книги: Алексей Кумачев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 4 страниц)

Вечерело уже. Пошли мы в церковь, а она нетопленой оказалась. Внутри еще холоднее, чем на улице было. А морозы тогда такие стояли, что деревья в лесу трескались и пруд наш до дна весь промерз. Ну да ничего – затеплили мы несколько свечек перед образами, по два тулупа надели, валенки, шапки и в церкви заперлись. Жалко только скотину было. Корова, овцы, песик наш – еле живые были. Со слезами мы с ними расстались – оставили бесам на измывательства и глумление. Сена им задали, псу объедков надавали, курам зерна насыпали и пошли. Из скарба только иконы и захватили. Шли мы с чувством горьким, знали мы наверняка – нечисть ночью в дом наш нагрянет, чтобы обряды поганые свои здесь творить. Да и самих себя жалко было – как мы без дома лютой зимой жить будем, чем кормиться станем, неужель милостыней да подаянием.

Прижались мы все друг к дружке, сбились в кучку, мамка нас всех обняла. Заснули все крепким сном – до этого две ночи, почитай, не спали. Вдруг просыпаюсь я глухой ночью, чую – случилось что-то. В церкви тьма стоит кромешная – свечи все догорели. Мамка, сестренки, братишки все спят. Ощупью я до подсвечников дошел, запалил огарок, потом – другой. Лики святые на меня так сурово, будто, смотрели. Из темноты то один, то другой выходит – глаза суровые такие. Будто все святые и угодники меня ругают за что, а матерь Божья с укоризной на меня смотрит. Жутко мне тут стало, не по себе. Побежал я к матери будить ее. Говорю ей, мол, страшно мне, испужался я, Бесносвят, говорю, и досюда доберется, и в церкви нас найдет, если захочет, если уж так сильно он на нас разозлился.

Мать тут меня утешать принялась, говорить, что мы не нужны ему, а что дом наш ему нужен, который на идолище поганом стоит. Утешала она меня так, а сама плачет, рыдает. Видно, нелегко ей тогда было. Тут и все остальные проснулись. Заплакали мы все вместе о своей доле такой нелегкой.

Вдруг снаружи крики вдали послышались. Затем волчий вой раздался – целая стая где-то выла. Мы прислушались – будто в селе воют. Испугались мы – поняли, что Бесносвят и отродье его до села добрались, до дома нашего. Крики не утихали, а, казалось, к нам все ближе становились. Мы потом различили, что гомон в един момент множество человек подняло и что все они к церкви, видимо, бегут – на ее помощь спасительную надеются. Мы и не знали, что делать. Думали, что последний час наш пришел, что не враг немец да австрияк нас штыком проколет, а нечисть поганая на вечные муки нас в ад утянет.

Меж тем народ до церкви добежал. Стали тут люди в дверь стучаться – голосом надрывным все кричат, внутрь просятся, Христом-Богом умоляют пустить. Мы поначалу как остолбенели – с места сдвинуться не могли – так напугались! Подумали было: уж не бесовские ли то уловки, не хотят ли они таким способом нас из церкви выманить. Потом кое-как успокоились и решились врата церковные открыть и вовнутрь народ пустить. А на улице то и дело то вой волчий, то рев какой-то раздавался к церкви все ближе и ближе. Мать нас к алтарю отослала – самому святому месту в церкви, ведь под него когда церковь строят, всегда частицу мощей каких-либо святых закладывают, там и благодать самая сильная. Отошли мы к алтарю, а мать пошла ворота открывать. Едва открыла, как сельчане внутрь словно взбеленившиеся забегать стали – едва мать с ног не сбили. Много в церковь народа набилось – чуть не все село, благо на войну много народа ушло и теперь все могли там поместиться. Только вот не все до церкви успели добежать, некоторые лютой смертью погибли от Бесносвятова воинства.

Тут и поп с попадьей в одном исподнем прибежали с малыми детьми. Шубы прямо на рубахи ночные накинуты, валенки на босу ногу одеты. Начал тут он паству свою утешать и про испытания Божии за грехи насланные говорить. Народ весь притих – кто плачет тихонько, кто по сторонам испуганно озирается, кто с малыми детьми нянчится.

Уже потом рассказали нам, что ночью к дому нашему Бесносвят пришел вместе со стаей волков огромных – оборотней злых. Каждый человеку рослому по грудь будет, клыки в пасти у каждого огромные и глаза красным огнем светятся. Разошлись тут они по всему селу, пока изверг проклятый на капище обряды сатанинские творил. Исчертил он все стены знаками непонятными и на языке неведомом что есть мочи кричал. Волки же силой с быка были – начали они лапами и зубами двери в домах ломать, внутрь пробиваться. Проснулся тут народ. Поняли все, какая беда на село пришла. Начали тут все из домов выбегать и к церкви бежать. Кто успел добежать, а кто и нет. Топорами, дрекольем, вилами от них отбивались, да только не брало зверей проклятых железо – только распятия они боялись, икон святых и дерева осинового.

Такая вот напасть в единый миг все село охватила. Не мог никто ничего с ней поделать. Сбились все в церкви и не знают, что и делать. Стая же к церкви подошла. Слышно было как волки те огромные вокруг рыскают, топают словно кони какие, зубами страшно щелкают и воют так, что кровь в жилах застывала. Пытались они было к двери подойти – поскребутся немного и сразу назад отбегают. Не могли они в церковь войти, не по силам для них было в храм Божий попасть.

Тут вроде как человеческие шаги послышались. Так и есть – кто-то хриплым голосом слова прокричал какие-то. Вмиг волки выть перестали и, слышно было, от церкви отошли. Подошел человек к двери, подергал ее, постоял немного и стучаться начал. Народ весь в церкви сразу всполошился, назад отпрянул. Кто молиться на коленях стал, кто в кучу сбился. Поняли все, что сам Бесносвят пожаловал. Стучал он так долго, а потом как крикнет: «Открывайте двери, если жить хотите остаться. Отрекитесь от веры христовой и признайте тьму вечную и хозяина ее – Дьявола. Переходите в веру мою темную, церковь разрушьте и кресты с себя поснимайте».

Все тут опешили – не знают, что и делать. Тут поп и говорит в ответ: «Ты кто таков есть, что слова такие говоришь? От веры мы своей не отречемся, а ты изыди отсюда, сатана, в пекло, откуда пришел. А за дверью в ответ: «Я тот, кого вы Бесносвятом зовете, слуга тьмы, черный ведун. А не хотите добром меня слушать – всех вас передушим здесь, всех живьем вас мои слуги пожрут – они у меня человечинку любят». Сказал так и умолк. Никого больше вокруг церкви слышно не стало, никто больше вокруг церкви не ходил. Поняли мы тут, что утро наступило и что еще одну ночь нам пережить удалось. Вышел народ весь из церкви и по селу разбрелся.

Снег весь в следах огромных волчьих был, кровь повсюду на нем была и куски мяса, не поймешь, то ли человечьего то ли еще какого. Разорила нечисть все дома в селе. Ни у кого больше никакой скотины не осталось – от коровы до курицы последней все пожрали. В домах все вверх дном, все на полу валялось, вся утварь с полок скинута, все окна побиты. Никого несчастье не минуло. Мы в наш дом и не пошли даже – знали уже, что ничего там не найдем.

Люди тужить-горевать стали. Не знали они то ли из села совсем уходить, то ли здесь оставаться. Да вот только уходить зимой лютой во время войны страшной некуда было. Люди еще и других антихристов боялись – большевиками которые звались. В Петербурге тогда неспокойно было, а народ-то темный все у нас был – говорили все, что по всей стране такая же беда, куда ни пойди. С нечистью, все думали, большевики эти знаются, потому как призрак большевизма раньше по Европе бродил и мы про духов да про оборотней и знать не знали и слыхом не слыхивали, а раз теперь этот призрак до Руси добрался, то вся нечисть из нор своих повылазила и по всей России Бесносвяты появились, которые слугами сатанинскими были. И у нас один такой завелся, а вместе с собой и всех своих подручных из ада вызвал. В общем, говорили все, везде одно и тоже – наступили последние времена и грядет царство антихриста. Разговоры, правда, такие втихомолку велись, но все про призрак тот хорошо знали и думали, что Бесносвят из его подручных будет.

Ты, милок, не смейся. Это сейчас у всех телевизор есть и все учеными стали. А раньше людям неоткуда было вести узнавать – вот и придумывал каждый кто во что горазд. Потом и мы узнали, что призрак большевизма вовсе не тот призрак, что, например, утопленника призрак. Тут дело совсем иного рода, тут речь о политике велась и призрак для отвода глаз был выдуман – вона как! Вроде как тогда получалось: раз призрак, значит, не от мира сего он, значит, по земле он походит-походит и восвояси вернется. Попы помолятся, бабы наколдуют – и утихомирят призрак этот. Все так и думали, ан не тут-то было. Призрак вовсе не призраком оказался, а самым что ни на есть Лениным воплотился. Ленин это под личиной призрака таился. Пущай, говорит, все думают, что я призрак, а я-то на самом деле вот он я – жив-живехонек. И когда надо было он быстро из духа бесплотного в человека превратился. Это, конечно, не на самом деле превратился, а, как бы сказать, искусственно что ли превратился. То есть и не превращался он в никого, а каким был, таким что ни на есть и остался, только усы себе обрил. А призрак большевизма в советскую власть превратился, которая потом уже по всей России устано-вилась. Вот такие дела, понимаешь.

Это все сейчас каждый знает. А раньше то мы темными были. Вот, помню, радио к нам провели – мы уже лучше международную ситуацию понимать стали. А парни когда в армию уходили – тех и подавно там уму-разуму учили. И читать, и писать они там выучивались. Вот, помню я, когда меня в армию призвали, сколько я всего нового узнал! Везде, оказывается, враги под добрыми личинами скрывались. Вроде, например, человек как человек, а если копнуть поглубже – враг заклятый советского государства и всего трудового народа. А все откуда шло – все из этой Европы, они всюду своих шпионов поставили, поэтому первоочередной нашей задачей была бдительность. И что ты думаешь? Как только под мудрым руководством товарища Сталина народ советский всех шпионов изловил и к стенке поставил, тут же Гитлер на это разозлился и на нас попер. Вероломно, можно сказать, предательски.

Эх, да что и говорить! Снова, вроде, маленько страна оклемалась, на ноги встала – так тут перестройку какую-то затеяли. Горбачев с Ельциным такую державу порушили – страх сказать. И ничего же – живут, понимаешь, себе на пенсии и в ус себе не дуют. Ну да ладно, что это я разошелся, о чем бишь я?

Э-э-э… так вот, бежать, говорю я, из села некуда было, но на счастье наше послал нам Бог людей, которые из своих краев бежать все-таки решились и через нашу деревню путь к своим землякам держали.

Этим же днем увидали мы обоз вдали – большой такой – подвод сорок-пятьдесят было. То жиды от войны бежали. Вместе с ними и их поп главный ехал – раввин по-ихнему. Как доехали они до нашего села, увидали, что тут у нас творится, так напугались сразу, переполошились – думали, что и досюдова враг докатился и сейчас убивать-грабить их примется.

Тут-то мы и рассказали им свои беды. А раввин этот – бородатый такой, в шляпе черной, с кудрями на висках – послушал-послушал нас, да и говорит: «Беда ваша и не беда вовсе, а так – пустяк. Знаю я, говорит, средство как Бесносвята вашего изничтожить. Про то, сказал он, в книгах моих записано. Тысячу лет тому назад то же самое случилось под Киевом. Это тогда колдуны печенежские напасть на земли славянские напустили. И что бы вы подумали? Случился тут поблизости один раввин по имени, как сейчас помню сказал, Иегуда бен-Лазар и рассказал киевлянам как от демонов избавиться, ибо про то в Талмуде нашем написано. Я тоже, говорит, вам способ этот скажу, и даже больше, сам средство это и сотворю, вы только по десять рублей с дома соберите и мне принесите».

Зачесали тут все в затылках. Деньги-то немалые – целых десять рублей! Но что делать – хоть какая-то надежда у нас появилась. Решили мы все-таки всем селом по десять рублев ему собрать. Собрали и отнесли ему. Раввин тот и говорит еще: мол, у кого кресты нательные серебряные есть – снимайте и мне отдавайте. Зашептались тут все, переговариваться начали – никто и не соглашается кресты с себя снимать и нехристям отдавать. Раввин посмотрел на нас, улыбнулся и говорит: «Как хотите, дорогие мои, оставайтесь вы тут с Бесносвятом вашим, а мы поехали – некогда нам тут зря долго стоять». Пошептался, пошептался народ тут – да делать нечего. Нашлось тут несколько крестов серебряных – даже поп один с себя, а другой с попадьи снял.

Говорит опосля жид этот: «Так, дорогие мои, а теперь принесите-ка мне ружьецо самого меткого у вас здесь стрелка. Да и его самого тоже не прочь было бы увидеть». Подумали-погадали мы всем миром, кто из всего села немноголюдного, кто из малых, сирых да убогих самый меткий стрелок у нас и надумали.

Был у нас в селе охотник один – и зимой и летом в лес ходил зверя стрелять. Меткий он был, страх! Со ста шагов зверю прямо в глаз попадал, чтобы шкуру не попортить. Да вот беда одна – как и все мужики здоровые на войну снайпером забрали его. Правда, сынок у него подрастал. На охоту с отцом ходить начал, стрелять умел уже. Помню, как-то раз вытащил он ружье у отца из дому – начал нам его показывать, хвалиться. Решили мы пострелять немного, чучело из соломы сделали – вроде как зверь какой. Банок, чугунков старых нашли и давай палить. Ванюшка-то этот лучше всех стрелял, почти не промахивался. Так мы раззадорились, что все патроны расстреляли. Выдрал его потом отец здорово. Неделю потом Ваня даже присесть не мог – и смех и грех!

Ну, вот его и назначили самым метким у нас, а стало быть и в Бесносвята стрельнуть. Ружье он отцовское из сундука достал, чистить стал, затвором щелкать. Раввин, значит, когда Ванюшку увидел, по голове его погладил, прищурился так, скособочился весь, будто съежился, осклабился и говорит ему: «Вот ты и истребишь демоново отродье», опосля чего ружье его отобрал и кузню спросил.

Взял он, как и просил, и кресты, а мы его туда. Показал ему кузнец все. Он всех выпроводил, закрылся и чего-то там делать стал. Мы все к окошку бросились – а раввин его завесил. Оставалось только у дверей стоять да слушать чего он там делает. Где-то час он в кузнице сидел – только дым из трубы валил. Вышел он, наконец, и из кармана что-то достал. Держите, говорит, пулю. Зарядите этой пулей ружье и выстрелите ей Бесносвяту в сердце, но только, чтобы не промахиваться – серебра только на одну пулю хватило. А стрельнуть в него на рассвете надо – слаб он тогда и пуля точно убьет его. Не сможет сердце демона серебра освященного выдержать – убьет оно его наповал, а вместе с ним все бесы обратно в преисподнюю возвратятся.

Вот такое вот средство раввин нам подсказал. Пуля единая заговоренная против всего воинства бесовского у нас была только лишь. Не могли, значит, мы промахнуться. Стрелять нужно было прямиком в сердце ему, да еще и на рассвете. Значило это, что еще одну ночь надо в страхе и смятении провести, еще одну ночь бесовские напасти выдерживать.

Пулю Ванюшке вручили, объяснили что к чему, когда стрелять надо. Раввин знал, что делал– точнехонько пулю под ружье подогнал. Поспокойнее тут у всех на душе стало – хоть какое-то средство против этого Бесносвята окаянного нашлось. Тут и все остальные стали доставать у кого что припасено было. Вилы, топоры, косы, кто-то саблю французскую еще прадедом добытую в подполе зарытую вынул. Поп водосвятие устроил, службу в церкви провел, окропил все оружие наше. Теперь и у нас оружие было против иродов этих, могли, в случае чего, в бочину нечисти ткнуть.

Зимой день короткий. Не успеешь оглянуться – вечереет уже. Солнце к закату клониться стало, на востоке луна багровая показалась. Смолкло все в округе – ни птицы, ни звери, ни ветер, ни деревья в лесу звука не подавали. Воздух словно бы загустел – иногда в деревне зимой на закате кажется, что все живое на земле вымерло, что ты один на всем свете белом остался. Редко если птица какая запоздалая пролетит – чудится тогда, что ничего громче шума крыльев ее и нету. Скучно зимой по вечеру. А мы в ту пору все жуть внутрях почуяли, словно неприкаянность какая нашла.

Вроде бы все всегда едино. Каждый вечер все то же самое и бывает. Зимой солнце совсем неярким становится, а к вечеру цвета огненного делается. Снег словно синева становится, а затем и тьма настает. Но в этот вечер все это каким-то зловещим казалось, будто зло нам, недоброе что предвещает.

Не дождались мы солнца заката и в церкви заперлись. Окрестили двери, ставни на окнах закрыли, водой святой их поп окропил. Перед всеми образами свечи и лампады зажгли, бабы и старухи молитвы читать начали.

Как только солнце за горизонт зашло, сразу почуял я, вышел Бесносвят из лесу. Чуял я, что все ближе и ближе он к церкви нашей подходит, чуял его злобу нечеловеческую против всего рода людского и желание его изгубить нас всех. Знал я и то, что если до рассвета нам не продержаться, то ничего уже нам не поможет, ничего нас от Бесносвята не спасет – ни топоры с вилами освященные, ни даже пули серебряные заговоренные. Сила сатанинская тогда больше силы божьей на земле была и ничто на земле противиться ей не могло.

Подошел, значит, Бесносвят к церкви и говорит голосом охрипшим: «Ну что порешили? Отрекаетесь вы от Бога вашего или все смертью лютой погибнуть захотели?». Поняли тут все, что время тянуть надо сколько можно, любыми средствами до утра дотянуть. Поп тут и говорит: «Может мы веру твою и приняли бы, да вот только не знаем, что это за вера такая. Чем она нашей старой лучше? А мы тут и порешим принимать ее или нет, если узнаем. Расскажи нам, чему поклоняешься, каким богам молишься, мил человек». Усмехнулся тут Бесносвят за дверью и отвечает: «Ну, если вы меня за нос не водите, то слушайте, но ежели вы меня обмануть вздумали – пеняйте на себя. Ох, как не люблю я, когда меня дурачат!».

И начал он тут рассказывать про веру свою сатанинскую. Про идолов своих, демонов тех же, про колдовство свое проклятое. Много чего он нам рассказывал – не знаю я, понял кто чего или нет, а мне кажется, что тут и понимать нечего. Продал он душу свою Сатане, а теперь вот авансы свои отрабатывал. Понял я только то, что, говорил он, мрак это есть свет, а свет есть мрак. Никто бы никогда его и слушать бы не стал – да вот только пора такая наступила, что все мы должны были эти речи поганые выслушивать.

Рассказал этот колдун проклятый свою агитацию, а поп тут как тут. Услыхали, говорит, мы теперь, что такое твоя вера, а теперь нам подумать надо, потолковать, прикинуть что к чему. Дай нам время – мы между собой все обговорить должны». Пошептался тут Бесносвят с кем-то и сказал: «Дам я вам времени час – все равно никуда вы уже не денетесь. С тех пор как я капищем древним завладел сила моя удвоилась, и водить за нос меня не вздумайте – вмиг вас всех мои слуги растерзают. Думайте, но знайте, выбора нет у вас. Либо от Христа отречетесь, либо смертью страшной умрете все до единого».

Час пошел. Никто, конечно, ничего ни с кем не обсуждал. Богу лишь только молились за то, что времени час нам подарил, за то, что на час нас к рассвету приблизил. А ночь студеная тогда была! В церкви хоть все свечи и горели, холодно было как в леднике. Ребятишки малые замерзли, плакать стали. Да что поделаешь? Должны мы были против Бесносвята этого сдюжить – иначе нельзя было.

Между тем услыхали мы, как колдун тот подручных своих вызывает. Творил он заклятия свои черные на языке непонятном – видать, сатанинском. Заговоры выкрикивал волшебные – силу свою собирал. Хвалился, наверное, что души христианские в свою веру обратил. Помню, как только услыхали мы все эти заклятия, так мать как обхватит нас руками всех, к себе прижмет и говорит: «Не бойтесь, детишки мои родные, не достанет вас в церкви этот ирод проклятый!». Говорит так, а у самой слезы ручьем. Не могли мы никак понять – малые еще были – как так сила нечистая разбушеваться могла, что и церковь святая для нее помехой не явилась.

Время быстро побежало. Не успел народ еще дух перевести, как уже в двери стучат и говорит Бесносвят: «Ну, все – двери открывайте, сейчас мы в церкви бывшей христианской черную службу проведем и всех вас во мрак обратим». Не мог больше никто речи такие срамные слушать, все в один голос начали тут этого нечестивца поносить – его, мать его, вспомнили все тут – и то, что не от человека рожден, и то, что мать безумной его была, и то, что весь род его нечистый проклят должен быть.

Не ожидал, видно, такого ответа Бесносвят, не думал он, что народ на его угрозы так заговорит. Вмиг вскрикнул он что-то – и тут началось.

Ветер внезапно ураганный забушевал. Вой тут адский со всех сторон раздался. И в двери, и в ставни стучать с силой адской начали, да так громко, что народ весь уши позакрывал. Долго или нет то продолжалось – не знаю, только потом в дверь церковную чем-то тяжелым бить стали, будто бревном. Прогибаться она под тяжестью ударов стала, вот-вот из петлей выскочит. Дверь, по правде сказать, в церкви добротная была – из досок крепких дубовых сколоченная. Да только снаружи силища перла огромная. Навалился весь народ на дверь ту, чтоб не выбили ее, лавки подносить стали подпереть ее.

Тем временем и ставни оконные выламывать стали. Трясли их что есть мочи, доски вырывали – лапы когтистые сквозь щели просовывать начали. Видать, те бесы это были, которые к нам в избу на вторую ночь прорвались и которых мать святой водой кропила. Так вот, эти твари проклятые одну ставню уже почти доломали, руки свои вовнутрь полностью просунуть у них получалось уже, стекло в окне уже разбили. Народ весь как остолбенел, никто сдвинуться с места не может – все как в землю вросли. Тут одна баба взяла топор освященный, к окну подбежала и как тяпнет по руке одной – вмиг ее отрубила. Рука та на пол упала, весь пол перепачкала грязью черной, что у злыдней этих вместо крови течет. Завизжали тут снаружи визгом поросячьим, заверещал кто-то. Все тут от испуга отошли, похватали кому чего под руку подвернется и давай демонов колошматить. Кто топором по рукам тюкнет, кто вилами сует в щель прямо в рыла зверские, кто косой.

Перестала тут нечисть в окна ломиться – видать, не понравилось ей с железом освященным дело иметь. Ставни ставнями – да в дверь церковную все так же ломились. Ни лавки. Ни народ не могли ее на месте удержать. С каждым ударом могла она на куски развалиться и дорогу вовнутрь открыть. Поп молитвы затворные читал и двери кропил – ничего не помогало. И тут кто-то догадался полукругом врата очертить, молитву читая. Так еще одну преграду перед сатаной мы поставили – последнюю надежду нашу до утра дожить.

Что есть силы бабы да старики дверь держали. Но долго сдержать ее не смогли. Развалилась она, наконец, и в церковь было уже волки-оборотни бесносвятовы ворвались. Да не тут-то было! Натолкнулись они на преграду невидимую – стоят, зубами щелкают, глазами сверкают, а войти не могут. Все огромные такие, лохматые, шерсть черная лоснится, с клыков пена до пола стекает. Отпрянул народ назад – у всех из уст одновременно крик вырвался. Кто глаза руками закрыл, кто на пол от страха повалился. Ветер тут ледяной в церковь ворвался – по всем закоулкам загудел, засвистел. Книги священные все разметались, страницы из них повырывались и по церкви кружились, и самое страшное – все свечи и лампады разом потухли. Все уже смерть злую принять готовились, не чаяли уже из лап Бесносвята окаянного спастись. Да только позабыли мы, что время уже – пора утру брезжить. Всю ночь мы в страхе таком провели, что и не заметили как она пролетела. А как на проем дверной посмотрели – у всех как камень от души отлег – небо на востоке побагровело, значит, настал час, когда сила бесовская слабнет. А Бесносвят уже в дверях появился. Входит внутрь – весь в шкуры одет, ликом ужасен, глаза огнем сверкают – усмехается и говорит: «Вот и пришла смерть ваша». Ан, все наоборот вышло!

Ванюшка ружье свое еще с вечера зарядил и сейчас не растерялся. Вышел вперед, прицелился – и прямо в сердце демону выстрелил. Тот, как только пуля сердце ему пробила, остановился, посмотрел на нас всех удивленно и ничком оземь грохнулся. Подергался, подергался немного и затих – наконец-то душа его черная в ад прямиком отправилась. А воинство его в один миг назад повернулось и к лесу побежало – только их и видели! Прошло все как наваждение, только Бесносвят мертвый о том, что было, нам забыть не давал.

Заплакали тут все, обниматься, целоваться бросились. Поняли, что, конец мучениям нашим пришел, что не будут больше бесы да оборотни на нас лихо наводить. Понять то мы поняли – да вот поверить все никак не могли. Никак с той мыслью не свыкнуться нам было, что больше не будет у нас в лесочке нечисть таится, что некого больше будет народу боятся. Думали все: вот сейчас война кончится, мужики назад вернутся, и такая жизнь счастливая начнется!

Не знали мы тогда еще, что впереди еще много для Руси испытаний уготовано, по сравнению с какими Бесносвят шуткой покажется. То, что ему завершить не удалось, большевики сотворили. Церковь они разорили, а попа с попадьей в полынье утопили. Не знаю я, пользу ли, вред ли церковь народу приносила, но только опустело как-то село без службы церковной, опустели души людские, очерствели что ли. Сумели большевики дух народный усмирить – а бесносвятов не смогли. Тело мы его в тот же день сожгли, а прах на все четыре стороны развеяли. Плоть его сгорела, а душа на земле неуспокоенной осталась. Говорят, еще до сих пор на месте дома нашего старого, там, где капище древнее было, свет из-под земли исходит призрачный и тень Бесносвята появляется. Будто бродит она по селу заброшенному, к церкви разоренной подходит и словно бы бормочет что-то, заклинания какие-то. Ведь нет больше села того, нет. Как-то после того уже, как власть советская установилась, не пошла жизнь в нем, не было лада там. Всем казалось, что есть еще кто-то невидимый здесь, что сила какая-то в селе обитает, которая людям жить мешает.

А потом снова война пришла, снова все мужики под ружье встали. Только теперь дошла она и до этих мест. Немцы в церкви пункт наблюдательный устроили – при наступлении сровняли село вместе с церковью с землей, только одна колокольня полуразрушенная из земли торчать и осталась. Нет теперь там больше людей – народ кто по деревням окрестным разъехался, кто в город подался. Только Бесносвят один и сторожит теперь то место, никак покой себе не найдет.

Вот такая вот, милок, история со мной приключилась. Хоть это и давно очень было, а и сейчас все как живое перед глазами стоит. Ну, давай спать, что ли ложиться. Завтра вставать рано надо.

И старый егерь погасил свет.

Я закрыл глаза и понял, что не усну этой ночью. Вереница образов мелькала перед моим мысленным взором. Необыкновенный рассказ егеря привел меня в необычайное волнение и заставил разыграться воображение. Мысль о том, что вот где-то совсем рядом находятся места, где происходили события повествования, где разыгрались такие драматические события и где доныне обретается не нашедший покоя дух Бесносвята, вселяла в меня поистине первобытный и благоговейный ужас.

Зарывшись под одеяло, я вслушивался в звуки, исходящие со всех сторон из обступившего ветхую сторожку леса. Шумели листвой деревья, разгулявшийся вечер раскачивал их стволы и заставлял жалобно скрипеть, где-то вдалеке кричала ночная птица, после чего с противоположной стороны ей вторила другая. И казалось, что не шумят то деревья, а слышен шорох крыльев кружащейся в полете нечисти, вместо скрипа стволов мне чудилось, что это скрипят в доме половицы под шагами домового, что вдалеке кричит не птица, а оборотень созывает воем своих собратьев.

Разгулявшееся воображение рисовала картины одна страшнее другой. Фигура Бесносвята представлялась мне поистине эпической – настоящим наследником героев древних былин Соловья-разбойника и Змея Горыныча. Перед глазами стояли древние волхвы, собравшиеся на капище, и устраивающие там требу ныне забытым богам. Мне представлялись их развевающиеся седые бороды и длинные седые же волосы, становящиеся видными в неясных отблесках огромного кострища, разведенного в самую полночь. В древней вековечной пляске кружатся они вокруг огня и готовы принести ему в жертву красивую молодую девушку, нагой привязанную к столбу. Та с обреченным спокойствием смотрит на пожирающее целые бревна пламя, которое через несколько мгновений поглотит ее навсегда невинное тело. Вот несколько человек подхватывают ее, и, закрываясь свободными руками от нестерпимого жара, бросают ее в огонь. Сноп искр, мгновенно охваченные огнем длинные русые волосы, несколько судорожных движений, видимых в самой гуще пламени – и все. Треба свершилась. Бесстрастные лики идолов взирают на все это действо с безмятежным спокойствием – только в их серебряных глазах разгорается отраженное пламя кострища.

Через тысячелетие, на несколько дней, это место вновь стало ареной страшных событий. Наследник древних волхвов, продолжатель их дела вновь устроил на капище кровавый пир. За несколько дней старые языческие боги утолили свой тысячелетний голод и, затаившись, ждут очередного Бесносвята, который сможет насытить их.

Надолго ли они уснули?..

© Константин Юдин, 2008