Текст книги "Бесносвят. Одна мистическая история"

Автор книги: Алексей Кумачев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 4 страниц)

Алексей Кумачев Константин Юдин

БЕСНОСВЯТ

ОДНА МИСТИЧЕСКАЯ ИСТОРИЯ

© Алексей Кумачев, 2016

© Константин Юдин, 2016

Редактор Алексей Кумачев

Эта история весьма реальна, хотя и не кажется таковой.

Но, всё же, если вы не пожелаете уверовать в ее истинность, то прочтите наш рассказ, хотя бы, как интересную, захватывающую и страшную сказку, появившуюся на свет благодаря глубокому воображению авторов.

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Оглавление

БЕСНОСВЯТ

МИСТИЧЕСКАЯ ИСТОРИЯ

БЕСНОСВЯТ (стих)

БЕСНОСВЯТ (повесть)

МИСТИЧЕСКАЯ ПОЭЗИЯ

ВОЛК

ЗЛО

ВОЛШЕБНЫЙ ПРУД

ЗЛОЙ СТИШОК

НЕПРАВЕЛЬНЫЙ ПОГОСТ ИЛИ СКАЗАНИЕ О СНЯТИИ ВЕНЦА ДЬЯВОЛОСЛУЖЕНИЯ С ПРОКЛЯТОГО КЛАДБИЩА

ВПЕРЁД!

ПРОВАЛ В ИСКУШЕНИИ

АППОКАЛИПСИС НА ФОНЕ ПОСЛЕДНИХ ПОЛНОЛУНИЙ

ЗЛАЯ ВЕДЬМА

МОЙ ДОМ – ПОГОСТ

ГЛУПЫЕ ВООБРАЖЕНИЯ

КРАСОТКА СМЕРТЬ

АДСКАЯ ИЗМЕНА

НАСФЕРАТУ ЛЮБОВЬ

СЭР ВЕРВОЛЬФ

КАНУН СВЯТОГО ГЕОРГИЯ

НЕ ВХОДИ В ДОМ

ИЗЫДИ!

ВСТАТЬ!

ДОМОЙ

БЕСНОСВЯТ

Автор персонажа «Бесносвят»

и всех стихов: Кумачев Алексей (Доцент)

Автор повести: Константин Юдин

Наши сайты: www.udocenta.ru | кумачёв.рф

От авторов:

Порой, с очень удивительными реалиями нас знакомит жизнь. Большое количество странных и непонятных историй произошло уже на Земле и большая часть из них до сих пор не имеет объяснений.

Эта история весьма реальна, хотя и не кажется таковой. Но, всё же, если вы не пожелаете уверовать в ее истинность, то прочтите рассказ, хотя бы, как интересную, захватывающую и страшную сказку, появившуюся на свет благодаря глубокому воображению авторов.

Счастливого чтения!

МИСТИЧЕСКАЯ ИСТОРИЯ

БЕСНОСВЯТ (стих)

Бесносвят на селе уродился давече

Он взошёл вместе с полной Луной

За семь дней и ночей пол села покалечил

Породнённый с самим сатаной

Он на бесиве жил, он повсюду скитался

И он от роду был вовкулак

Он село скинуть в скот заговором пытался

Неустанно старался, ведьмак.

И пытались убить бесносвята на селе

Но он при сатане не раним

Дьявол раны лизал на уродливом теле

Хоронясь постоянно за ним

И пытались изгнать ворога чертогоном

И брались уничтожить огнём

Но смеялся шайтан, говоря злобным тоном

Что бессмертен он ночью и днём

При Луне на погосте вельзевул бесновался

Мертвецов из могил поднимал

И над ними не-наш как хотел измывался

На село по ночам насылал

А порой, подле хат бесновались анчутки

И кричали совой у ворот

Эти злые, нечистые, адские шутки

Из ума выводили народ

И дошло до сельчан, что сказал бес давече

Чем себя сам он и уязвил

Он про ночь и про день говорил, а про вечер

И про утро он не говорил

И убили его по утру на рассвете

Когда шут без хранителя шёл

Уничтожили за беды, горести эти

В сердце вбили осиновый кол

До сих пор на селе его адские стоны

Раздаются с полей и лесов

Ночью падают с полок кресты и иконы

Возгораются печи без дров

И в печах видит люд во пламени, проклятый

Некошного уродливый лик

Захоронено тело, но дух бесносвятый

До сих пор на селе не поник.

БЕСНОСВЯТ (повесть)

– Давно это было – начал рассказывать старый егерь, задумчиво вороша тлеющие в печурке угли. – Мне тогда, почитай, годков семь-восемь было. Лихое время тогда наступило. Как какое проклятие над Россией тогда случилось. Люди все как из ума выжили – шутка сказать, царя-батюшку скинули. Но все случилось из-за этой войны проклятой мировой – едрить ее в растуды.

Нечисть, видно, какая-то ее задумала и нечисть тогда и подниматься стала. Испокон веку, старики говорили, такого никто не видывал. Только при царе Петре, говорили нам прадеды, а им ихние прадеды сказывали, рыскали вокруг сел оборотни, а нечисть по погостам бесновалась – за то в народе его Антихристом и нарекли. Да только говорить про то никому не велено было, а ослушникам ноздри рвали и лбы клеймили, опосля чего на Урал да в Сибирь ссылали в страшные рудники и шахты, откуда, говорят, никому назад уже хода не было.

Старик закрыл дверцу печи и пошаркал к своему стулу, бывшему, наверняка, ровесником своего хозяина. Тот не спеша опустился в него, достал из кармана кацавейки скомканный газетный лист, расправил его, а затем оторвал от него неширокую полоску бумаги. После этого он вытащил и другого кармана кисет с саморучно выращенным и засушенным по особому способу самосадом – чтобы был поядренее, да позабористее – и аккуратно высыпал табак на бумажку. Свернув самокрутку и проведя языком по краю бумаги, старый егерь задымил своей цигаркой, наполнив воздух дымом, который непривычному человеку мог показаться ядовитыми газами, применявшимися немцами во время битвы на Ипре.

– Что за бумага пошла! Не бумага, а невесть что – недовольно пробурчал он. Вот раньше была бумага, так бумага. Бывалочи, от «Правды» такой дух шел, что и дым выпущать не хотелось. А сейчас везде одни нитраты. Да и печатают что – срамоту одну. Эту бумагу только на подтирку пускать, а не на курево.

– Вы, кажется, что-то насчет нечисти рассказывали – вынужден был перебить его я.

– Да, милок, плохая пошла бумага – продолжал он, будто и не слыша меня. А про нечисть то я тебе сейчас расскажу. Ты чай себе заваривай. История то не маленькая – коротко не расскажешь.

Нечисти, сынок, у нас здесь полно было. Говорят, выходит она только в лихую пору – жди тогда беды большой. Так оно и вышло. Упаси Боже кому еще такое увидеть – страх ужасный.

По лицу старика пробежала тень. Дотоле добродушное и приветливое оно превратилось в каменную маску какого-то древнего изваяния. Взгляд его остекленел и зрачки неподвижно уставились в одну точку. Рука с дотлевающим в ней окурком застыла в неподвижности на столе. Было видно – старик вновь переживает те далекие события, случившиеся с ним на заре его долгой и непростой жизни.

Неожиданно он скинул с себя оцепенение и начал скрипучим старческим голосом рассказывать свою историю. По ходу повествования он все больше и больше воодушевлялся, а под конец его даже стал вставать со своего стула, хромая взад и вперед по избушке и усиленно жестикулируя. Я в восхищении слушал его рассказ, даже не задумываясь о том, правда то или нет. В любом случае, история, рассказанная егерем, была достойна того, чтобы быть записанной.

Недавно я вновь приехал к своему давнему знакомому, чтобы уточнить у него некоторые детали, касающиеся этой истории, но с сожалением узнал, что его больше нет.

Безмолвный могильный холм встретил меня на кладбище. Погода была сырой и дождливой. Ветер гнал седые тучи по небу и срывал с деревьев последние пожухлые листья. С сожалением и грустью смотрел я на последнее пристанище рассказчика, чья история так сильно запала мне в душу.

Простояв некоторое время у его могилки, я повернул обратно. Как жаль – подумал я – что люди имеют свойство умирать никого не предупредив об этом заранее.

– А все с того началось, что у нас в селе на отшибе одна баба жила. Ни мужа, ни детей у нее никогда не было. Жила она всегда одна и людей чуралась. Люди ее безумной считали и прозывали ее – Яга. По имени никто ее и не звал никогда – да имени никто почти и не знал. Так – Яга, да Яга.

А потом слухи пошли, что баба эта с нечистой силой знается. Будто бы ночью в самую темень выходит она из дому босиком и с распущенными волосами. Говорили, что она и по погосту гуляет, заклинания какие-то выговаривая.

Как-то раз мужики наши с ярмарки ехали – припозднились и ночью лесом домой возвращались. Напились, конечно. Ехали, балагурили, и вдруг смех адский услышали – дикий и неистовый. А потом с той же стороны вдруг волчий вой послышался.

Мужики потом говорили, что смех этот точно той бабы был. Она и раньше все время особняком жила, а теперь ее и подавно стороной обходить стали. Около избы ее никто и ходить уже не отваживался. Даже было сжечь ее надумали, да никто грех на душу взять не решился – а зря, может и не было бы потом такой беды на селе.

А потом и случилось то, что жизни нам потом долгие годы не давало. Родила Яга ребеночка. Одна родила – ни бабы-повитухи, ни фельдшер к ней не наведывались.

Долго никто и не думал, чье это дитя. Ночью в полную Луну он родился. Долго потом ту ночь вспоминали. Во всех избах в печах чугунки гремели, половицы криком скрипели – будто кто по хатам ходил, в стекла всю ночь кто-то бился, народ честной пугал. Скотина в хлевах металась, куры петухами кричали, ветер дерева чуть ли не до земли гнул, в трубах домовые кричали. Страху все в ту ночь натерпелись!

Вспомнили потом и смех ужасный в лесу, и волчий вой, опосля чего порешили, что по сроку все сходится. Видно, Яга с оборотнем каким сошлась и от него Бесносвята прижила. Мы только так его и звали. Имени человеческого у него никогда и не было, никто его не крестил. Может, нечисть его по своему сатанинскому обряду окрестила – про то нам неведомо было.

Рос Бесносвят таким же нелюдимым как и мать его. По правде сказать, никто с ним дружбы-знакомства заводить и не собирался. Но, видно, иногда в нем душа человеческая просыпалась. Случалось, когда он еще малой был, заходит, значит, он в деревню и издалеча смотрел как другие ребятишки друг с другом играются. Бабы как увидят, что тот на ихних деток смотрит, с ухватами на улицу выбегали, грозились ему, били иногда даже. Говорят: «Уходи, выродок проклятый, отсель. Нечего тут детишек наших глазить. Прочь пошел к ведьме своей в берлогу, а здесь и не появляйся».

Дети тоже его не привечали. Как завидят, так сразу начнут палками, да камнями в него кидаться. Как-то раз мужики собак на него натравили. Искусали они его всего, а мальчонка, ему уже тогда годков десять было, как крикнет: пожалеете, мол, вы все еще, что меня не жалуете. Кровью своей умоетесь. А потом побежал к хате своей, где они вместе со своей матерью-ведуньей жили. Долго потом ни слуху, ни духу от них не было. Ночью только в избе их свет горел, иногда до самого утра. Говорили, теперь они ночью вдвоем из своей избы выходят и требы свои поганые свершают. Вроде бы они всякий дурман и зелье пьют, из ума от этого выходят и с самим адовым войском дело ведут.

Видать, слова эти правдой были. А когда мальчонке шестнадцать годков исполнилось, умерла его мать. Понеслась душа ее прямо в ад, а плоть от плоти ее – дитя ее осталось, чтобы дело ее дальше творить и зло на весь честной православный народ наводить.

Разозлился тогда Бесносвят на весь свет белый. И пришел он уже в последний раз человеком на село – лицом и видом ужасный был! Волосы белесые ему по пояс были, на руках когти длинные, лицом смугл – то ли немыт, то ли в пекле обгорел, глаза кровью налитые, изо рта клыки торчат. Шея, что у быка – вся в венах вспухших. Одежда вся из шкур звериных, на голове шапка не шапка, а башка волчья с пастью разинутой, откуда Бесносвят глядел.

Пришел он на село и говорит: «Знайте, люди, мать моя великой ведуньей была и мне по наследству все свое умение передала. Я теперь больше нее знаю. Вы и ее и меня много лет терзали, теперь мой черед вас мукам предать настал. С этой поры вы сами изгоями станете и узнаете каково это в страхе каждый день и каждую ночь жить».

Сказал он эти слова и как сквозь землю провалился. Стоял грозился – и через миг единый нету уже его. Заверещали тут бабы, призадумались мужики. Поняли они, какая беда на них нашла, какое зло вокруг них ходит.

Страх по всему селу от таких слов прошел. Народ весь хмурым и угрюмым сделался. Исподлобья друг на друга смотрели и у всех только одна мысль была: что там еще Бесносвят удумает.

И по осени начались дела страшные. Из печей стали кирпичи выскакивать – людям кости дробить. Кто себе топором руку отрубит, то в доме балка рухнет и человека придавит. Скотина стала беситься. Бык самый огромный ворота хлева разметал – двух человек на рога поднял, копытами топтать стал. Еле отбили у него тех двоих, а быка осатаневшего прибить пришлось.

А потом и вовсе ужас начался. Ночью вдруг изба загорелась и вся семья в ней погорела. Наутро только угли дымящиеся нашли и ошметки мяса обгорелого.

Народ тут крепко задумался. Видно было, что сила нечистая не на шутку на село ополчилось. Бесносвят проклятый слово свое сдержал – крепко люди испужались тогда. По всей округе слава недобрая пошла, никто даже и к нам и не заезжал, а по воскресеньям на базаре наших стороной обходить стали. Что и говорить – хиреть село от выходок колдуна этого стало. Народ руки опустил, мужики пить горькую стали, в церковь ходить забросили. Неустроенно все стало – а Бесносвяту только этого и надо было.

Никого он уже не боялся – ни Бога, ни людей. Сатана за него горой стоял, силой бесовской его наделил. И днем Бесносвят уже не хоронился. Ходил по околице, заговоры шептал, сатанинские меты на тропах и дорогах ставил, на поля неурожай наводил. Если кто решался с крестом и святой водой на него выйти – только смеялся на это и слова богохульные и срамные кричал. Иногда просто на распятье плевал, а воду святую на землю выливал. Говорил он, что бог ему не хозяин и что все эти штуки поповские ему нипочем. А тем, кто на него выходил, муками страшными грозил и смертью недоброй.

Собрались тут мужики и решили Бесносвята изгубить. Взялись за топоры да вилы и всей гурьбой к его хате пошли. Паклю смоляную подожгли и ему в окно кинули. Изба загорелась вся ясным пламенем – ждут мужики, когда колдун выбежит, чтобы в куски изрубить. А тот через чердак на крышу вылез и смеется жутко. Кричит: «Думали вы меня огнем извести, думали меня крестом да водичкой святой прогнать, думаете теперь железом каленым убить. Знайте, мужичье-лапотники, вовек вам меня не одолеть. Плоть моя и дух мой не в вашей власти. И ночью и днем не взять вам меня. Раны свои я вмиг залечу – злости только во мне прибавилось».

Сказал он так и прыгнул с крыши прямо в толпу. Расступились тут люди и побежали обратно что есть мочи. А Бесносвят к лесу пошел – язвы свои лечить у лешего в норе.

Горько и тоскливо тут стало на селе нашем. Все отчаялись напасть эту от себя отвести. А Бесносвят новое изуверство задумал. Решил он мертвых из могил поднимать, да на живых насылать. Не знаю уж, что он на кладбище творил такое, только стали по ночам к домам мертвецы приходить – в двери да окна стучаться. Голосом страшным стали они живых звать и внутрь проситься. Ужас как страшно было, когда к людям домой их родня покойная приходила, когда родичи умершие с того света возвращаются. Совсем народ из ума тут выходить стал. Нельзя больше было такого выносить. Но то только начало было, только начинал народ все те муки терпеть, что насылал на них Бесносвят проклятый.

Тут и война началась. Со всей Руси народ на бойню ту послали. Много и из нашего села мужиков в солдаты забрали, да только обратно горсть из них вернулась, да и из той половина – калеки. Обезлюдело тогда село наше. Старики, бабы и малые ребятишки одни остались. Лихоимцев тогда по всей округе развелось великое число, а тут еще где-то Бесносвят в соседнем лесочке жил. Хату-то его сожгли и теперь он навсегда от людской сторонушке ушел к нечисти лесной.

Это мне все моя мать рассказывала – я тогда еще малой был. А что потом было, когда война к концу катилась, когда самая страшная пора начиналась, и дьявол уже всей страной овладел, я хорошо помню. Сам все видел собственными глазами, все как вчера было – перед глазами стоит.

Все уж в нашем селе страху натерпелись от колдуна этого проклятого. Мне тогда восьмой годок шел. Жили мы матерью, с братьями и сестрами одни в избе – отца давно уже как в солдаты забрали. Прямо за нашим домом лес начинался, где Бесносвят-то жил и скитался. Зима наступила уже – дни короткими стали, вечерело рано. Волков в тот год появилась тьма. Рыскали они вокруг жилья человеческого стаями, будто вынюхивали что. И как-то раз увидал я издалеча на опушке вроде как человек стоит и будто в нашу сторону приглядывается, а за ним три волчары огроменных сидят. Долго тот человек на наш дом смотрел – жуть меня пробирать стала, не мог я и шага ступить, ни вдохнуть, ни выдохнуть. Как окаменел я в тот миг, словно бы наваждение какое нашло на меня тогда. Почувствовал я недоброе, тьму вековечную как бы увидал, когда на Бесносвята этого глядел. Сколько то продолжалось – не знаю, да только вдруг отвернулся он и быстро к лесу пошел, а волки за ним рысцой потрусили.

Мигом с меня то наваждение сошло. Побежал я обратно к хате, кричу: «Мамка, мамка, Бесносвят на меня глядел. Не мог я с места сойти, а еще три волка здоровенных с ним были». Мамка в слезы ударилась, причитать тут же начала. Недоброе она почуяла сразу. Всех нас малых она перекрестила, перед иконками лампадки зажгла – отворотить беду хотела. Да разве отворотишь от себя Сатану, коли он тебе в гости пожаловать захотел?

Изба у нас крепкая была. Бревна из вековых сосен были. Отец сам в лес ходил – по бревнышку на лошадке нашей привозил. Славный дом у нас был! Печка, помню, такая теплая была! Бывало, заберешься на нее спать и до самого утра жар от нее идет. Засовы у нас на дверях добротные были – щеколды стальные кованые. Трудно было человеку в наш дом ночью попасть. Ну да то человек, а Бесносвят, ведь, человеком наполовину только был, а на вторую – нечистым, оборотнем, вурдалаком.

Двери мы после того, как я с ведуном злым повстречался, мы на все засовы-запоры позакрывали. Кресты на воротах мелом нарисовали, чертополоха на них понавешали – не зря у него и имя такое. Двери святой водой окропили, окна крестным знамением освятили, да, вдобавок заговором-заклятием древним от пращуров нам доставшимся заговорили.

Помолясь, спать легли, кинули краюху хлеба домовому в печку на лакомство. Думали, авось, пройдет на этот раз лихо нас стороной – да не тут-то было. В ночь самую глухую вдруг проснулся я. Чую, как давеча, жуть-тоска на меня навалилась. Пот холодный всего меня прошиб насквозь. Исподнее на мне было – хоть выжимай. Чую не чую, слышу не слышу, вижу не вижу, но знаю – кто-то около дома нашего ходит, что-то нехорошее к нам войти стремится. Тут я мамку крикнуть захотел, а язык не шевелится – нету силы у меня ни крикнуть, ни слова единого сказать.

Чувствую я – все ближе и ближе они подходят, все сильнее и сильнее меня жуть пробирает. Волосы зашевелились у меня, по телу дрожь пошла, в нутрях все похолодело.

Вдруг наш пес цепной как начнет лаять, скотина на дворе взбеленилась, закричала, куры в курятнике переполошились. Поднялся тут шум на все село – все собаки лай на всю округу подняли. Мать моя проснулась, братишки с сестренками, что помладше, плач подняли. Мать их успокаивать – а сама чуть ли не трясется.

Но и это еще не все было. Отошла та сила, видно, на минуту какую и снова к нашей хате пошла. Слышно было уже, как кто-то вокруг дома ходит, дышит тяжко, о стену трется. Собака вдруг заскулила жалобно и лаять перестала, скотина смолкла в один миг и куры в курятнике затихли. Утром мы пса из конуры еле выманить смогли. Вылез он оттуда весь взъерошенный, скулил только, а глаза как у волка затравленного были. Скотина вся в углу кучей сбилась вперемешку, корова молока на следующий день нисколько не надоила.

Ну а мы все такого страха натерпелись, что и не рассказать. В окно скрестись начали – сначала потихоньку так, а потом сильней и сильней. Дверь сначала вроде кто толкнул, а потом стучаться полегоньку стал, будто хозяев вызывал и дверь открыть просил.

Мы и не знали, что делать. Долго мы слушали тот стук, а потом мать спросить «кто?» осмелилась. Как спросила она, так и в окна и в двери сразу стучать перестали. Вроде как засмеялся кто несильно и бормотать что-то начал. А потом вдруг послышалось: «Пусти нас внутрь. А не пустишь – сами войдем». Голос был такой глухой, замогильный. Будто кто с того света говорил.

Мать тотчас перед иконами на колени бросилась и молитвы все, что знала, творить принялась. Мы все, кто хоть какую молитву знал, тоже читать стали.

А за окном нечисть все сильнее расходиться стала. В дверь уже словно кувалдой колотили, а окно, мы думали, вдребезги скоро разлетится. Не знаю, сколько такой шум и стук длился – мы все уже ни живы, ни мертвы от страха были. Уже и не чаяли, что дверь выдержит, думали уже, что нечисть внутрь ворвалась и всеми он нами завладела.

Но на ту ночь все обошлось. Мы и время замечать перестали. Все как один миг пронеслось, и вдруг слышим мы, как вдали петух прокричал, потом второй, потом третий. Утро наступило после ночи страшной. В тот же миг все тихо стало. Ни одно шороха на улице не слышалось, можно различить было как ворона по крыше ходит.

Мы уж и не знали верить или не верить такому счастью. К двери мы подошли тихонько, ухо к ней приложили – слушать стали. Никого мы не услышали, никого в окне видно не было. Тут и светать стало. Дверь мы осторожно приоткрыли и на улицу вышли. Тишина там была, ни звука единого слышно не было. Небо ясное-ясное было, последние звездочки на нем догорали. Заря с востока небо раскрасила, воздух был как вода в роднике чистый.

Обошел я вокруг дома и диво такое – снег нетронутый лежал, будто и не было никого тут ночью, будто никто к нам и не стучался. Посмотрели мы на чудо такое и теперь уж наверняка поняли, что не простые гости к нам захаживали. Видно, испытание то тогда насылал Господь на землю за грехи наши.

Ночь прошла – хорошо, но и день зимний кончается скоро. Маялись мы с утра и до вечера – места найти себе не могли. Все думали – что опять ночью с нами будет, какое еще испытание для нас Бесносвят выдумает? У матери нашей от таких переживаний руки отнялись – ни похлебку нам сварить, ни воды из колодца в тот день наносить не смогла. Пролежала она весь день на кровати – хорошо, соседки по хозяйству помогли, нас, малых, накормили, воды наносили, скотине сена задали.

Как вечереть стало мы снова всю избу водой святой окропили, на дверях-окнах кресты поставили, заговором их заговорили, перед иконами лампаду затеплили. Помолились – потом и спать легли. Только вот заснуть все никак не могли – ворочались с бока на бок. Ждали мы снова гостей незваных, понимали, что снова всю ночь спать не придется.

Так оно и случилось. Не успела еще Луна взойти, как вдали волчий вой протяжный послышался. И такой он тоскливый был, что душа его терпеть не могла, голову подушкой закрыть хотелось и не слышать его вовек. Но вражья сила ни за что человека не отпустит и никогда свои черные дела вершить не перестанет. Никогда нечистый свою жертву из лап самовольно не выпустит.

Как полночь наступила, так наваждение это снова к нам подступило. Шаги сначала послышались – будто кто неспешно так по снегу к нам подходит. Затем остановился он и как ждать кого стал. Взад-вперед, было слышно, кто-то под окнами гуляет. Снова страх дотоле неведомый на нас нахлынул. Мне и кричать и плакать хотелось, только испужался я так, что и голоса подать не мог. Меж тем шаги смолкли и как бы хлопот крыльев послышался. Слышно было – целая стая то ли птиц, то ли еще чего прилетела. Долго эта стая вокруг дома кружилась, а потом на крышу опустилась. По звуку различили мы. Что твари эти небольшие были. Легонько так они по крыше шуршали – будто коготками по снегу скребли.

Тут мать наша как всполохнет: «Господи, а про крышу то я и забыла». И точно – днем мы все окна, двери окропили, перекрестили, вход нечистой силе заговором туда загородили, а про трубу печную и оконце чердачное забыли. Почувствовал то сатана и силы свои через те ходы к нам направил. А Бесносвят – первый слуга его был и именно он всей нечистью в округе командовал.

Печка русская у на крышкой была закрыта. Мать сквозь ручку ее ухват продела и крышку ту приперла. Потом за водой святой побежала и печь всю водой окропила, а топку крестным знамением перегородила, чтобы нечистая сила оттуда выползти уже не смогла. На чердак в сенях лаз у нас был, а уж оттуда можно было в избу войти. Дверь в избу мы тем же манером от нечистой силы обезопасили, только открывалась она вовнутрь – на крючок лишь закрывалась. Накинули мы крючок и в страхе смертном стали ждать, что дальше будет.

А дальше на крыше как писк и визг какой слышен стал. Будто крысы или мыши какие по ней бегали. Вдруг услышали мы как стекло бьется – то нечисть на чердак проползла и по чердаку топать стала. Снаружи тем временем рев ужасный послышался, ветер вдруг забушевал, вьюга и пурга завывать стала. Видать, нечистая сила в ту ночь не на шутку разозлилась. Решила она нас достать непременно, а мы могли только на распятие, да на святую воду надеяться.

Долго ли, коротко ли, но твари эти из преисподней самой явившиеся и в печную трубу проползли. Прямиком в печь они попали и стали по крышке изнутри стучать. Визг тут поднялся, шум, гомон. Крышка вся ходуном ходить стала. Мы за ухват схватились, стали держать его, чтобы из печи никто выбраться не смог. Только, думаю я, не мы тут ей помешали в дом попасть – молитва, крест святой и водица святая великие вещи делают. Боится их сатана больше всего на свете. Сколько ни старалась сила злая из печи вылези, никак у нее то не получалось – только слышно было, как беснуется она внутри, как вопит неистово.

Мать в то время у дверей, которые в сени ведут, была. Вражина начал ее что есть силы дергать-рвать. Крючок еле-еле уже держался – нельзя было никак помешать им сорвать его. Слышно было как нечистая сила неистовствует, как изо всех сил дверь открыть старается. Дергали они ее за ручку яростно – видно, хотели они очень внутрь попасть, злоба адова их переполняла.

И сумели они все-таки крючок скинуть и дверь распахнуть. Картина тут ужасная у нас перед глазами предстала. Слуги сатанинские перед нами как на ладони стояли. Образины страшные, уроды ужасные они были. Во всю жизнь свою я страшнее ничего не видел – ни в коллективизацию, ни в голод, ни на войне Великой отечественной. Твари ужасные во всем своем обличьи безобразном перед нами предстали. Твари, имен для которых и не выдумали, образа которых ужаснее на всей земле нету.

Ростом они были махонького, ну, по пояс человеку среднему. Кожа у них голая была, серая, почитай, пепельная. Вот как у покойника цвет у них кожи был. Руки были длиннющие, чуть не по полу волочились, а пальцы на них тонкие-тонкие были и длинные тоже, а на них когти ужасные загнутые. Плечики маленькие, узкие, шея тоненькая, а на ней голова с тыкву сидит. Рожа у них была странная, как у куклы какой, носик маленький, еле виден, рот – словно прорезь какая, губ совсем не было. Уши у них были как человечьи, только острые кверху и с мочками длинными. А глаза у них были чернющие и бездонные, ежели посмотреть в них, будто в омут проваливаешься, силой сатанинской тебя охватывают.

И вот эта толпа как ринется в избу. Мы думали конец – пришел наш страшный смертный час. Но вдруг все это отродье нечистое как на стенку какое невидимую натолкнулось. Бежали – и вдруг остановились на пороге дверном. Руки вперед тянут, морды суют, а пройти вперед не могут. Визжат, вопят, беснуются, друг на друга лезут, под себя других подминают, а не могут сквозь проем освященный пройти, не в силах были крестное знамение сломить. Мать тут хватится за воду святую и как примется их кропить. Нечисть сразу назад бросилась, на кого хоть капелька попала – у тех сразу язвы и раны ужасные открываются, только вместо крови у них гной льется и запах смердящий остается. Отошли силы бесовские назад – скалятся, рожи корчат, верещат, а идти вперед боятся.

Я с малыми под лавку забился, глаза ручонками прикрыл. Сидим мы там – плачем ревом, а бесы в ответ в один голос выть начинают. Видно опешили они после того, как мать их водой святой кропить стала – видно, не самые сильные то твари были. Начали они тут в сенях безобразничать. Стояли у нас там ведра с водой – так они воду всю из них вылили, копытами пинать их стали. Грохот стоял несусветный. Но не того их хозяину нужно было. Нужно было ему души христианские наши заполучить, а не в сенях воду из ведер разливать.

Дом наш тем временем ходуном ходить стал. Качался он из стороны в сторону – такая силища ужасная к нам подступила. Очень уж хотелось нечистому дело свое злое завершить. С полок посуда падать начала, иконы со стен повалились, лампадка опрокинулась и масло из нее вылилось. Думали мы, что пожар сейчас будет и сгорим мы тут все живьем. Не знаю каким уж чудом масло не загорелось.

Вдруг – все как вчера. Вдали петухи петь стали – от одного двора к другому перекликиваться. Стихло все в един миг, бесы из сеней исчезли мгновенно, дом наш качать перестали. Тишина была такая, какая обычно утром зимним стоит. Галки на деревьях кричат, дым из труб столбом шел.

Мы и не верили уже, что наваждение это сгинуло. Денек еще один мы с радостью встречали. Но мать наша пригорюнилась – знала она, что на третий раз вся сила бесовская должна прийти и что следующей ночью еще больше страхов и ужасов нам пережить придется. Да и вряд ли мы уже в избе нашей могли эту ночь пережить. Почти овладела нами той ночью нечисть и дом наш больше надежной защитой для нас не был.

Пошла мать по селу, стала людей спрашивать – ответа выискивать как быть нам, что делать. Почти все руками разводили, говорили, что не знают как с напастью бесовской справиться, как с ней бороться. Никто и ума не мог приложить, почему на нас сила нечистая ополчилась.

Но старуха одна древняя, которая и с койки то уже не слезала, сказала мамке нашей, что дом наш не на хорошем месте стоит, что в стародавнюю пору капище там идольское стояло и волхвы на нем свои требы творили. А тут как раз солнцестояние подошло или Коловорот по-другому, по-славянски, говорила она – вот нечисть и рвется на то место, ибо в самую длинную ночь года вурдалаки, упыри и прочие твари страшные самую силу имеют. Раньше они наведываться сюда не смели, но Бесносвят проклятый в них силы новые вселил и главенство над ними принял. Поэтому, старуха та сказывала, бесы теперь прийти и отважились, Бесносвятом подстрекаемые. А капище им нужно, чтобы дело свое старое языческое продолжить – волхвы, ведь, на самом деле антихристу и сатане служили, а боги их демонами самыми настоящими были. Видно, сильно они постарались, раз и через тысячу лет место это бесов к себе манит.

Побежала тут мать к попу за советом. Поп посетовал, попричитал – только и он руками развел. Сказал, что Господь испытание на землю послал и что мы со смирением должны его переносить. Плюнула тут она и в сердцах от попа ушла – решила пойти к добрым людям на ночь попроситься. Но никто нас к себе пущать не стал. Смотрели на нас все как на прокаженных, некоторые даже и двери открывать побоялись. Пошли мы снова к попу, в ноги ему бросились и стали умолять пустить на ночь в церковь. Долго не хотел поп нас туда пускать – попадья нас пожалела, уговорила его на одну ночку нас в церковь пустить. Авось, сказала, сила сатанинская в церковь войти не посмеет. Еле согласился он, взял с нас шматок сала и бутыль самогона за такое дело – идите, говорит, с Богом в церковь, ночуйте там, чада, и ничего не бойтесь.