Текст книги "Морг (СИ)"

Автор книги: Алексей Суслов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 2 страниц)

Фрагмент 1

– Заходи, заходи! – крикнул из подсобки районного морга Стас К, вытерая руки об уже влажное полотенце.

– Чё, опять нажрался с утра? – встала в позу Олеся. Её голос был махровым.

– Работы с утра полно. – Он вышел, скривил морду, будто глянул на кислый арбуз. – Четырнадцатилетнюю привезли, раздроблен череп, не подлежит ремонту.

– К тебе иные и не поступают. Это не музей, где как-то дышит жизнь. Это склеп. – Олеся сплюнула на дощатый пол.

Они обнялись. Грудь девушки напряглась, она отдёрнула футболку, достала косметичку, поправила макияж.

Стас сел в кресло у самой двери, закинул ногу на ногу, закурил. Захотелось  чего-то особенного, а не запаха человеческих внутренностей.

– Слушай, давай выпьем, – предложил он, встал зачем-то, хотя об этом не думал и секунды назад – питьё стояла в дистанции вытянутой руки.

– А чё у тебя есть?

– Ликёр. Дядя Вася принёс в обмен на пинцет.

– Зачем старику пинцет?

– Может, он хочет себе яйца отрезать, я почём знаю?

Олеся улыбнулась, тоже закурила.

– А свои ты ещё не отрезал?

– Иди проверь.

Девушка подошла, запустила руку в его штаны. Яйца были тугими, словно их накачали воздухом.

– Ты сегодня бодрый.

– Встал в 5 утра, вызвали сюда. Пойдём выпьем, достали эти трупы.

Выпили. Полдень разил духотой. Марево будоражило мозг.

– Заболела я, – сказала Олеся.

– Чем?

– Тобой. Во сне видела как ты вспарываешь меня, а затем идёшь на базар и торгуешь моими внутренностями, а затем трахаешь Зинку-переводчицу. В зад, без гандона.

Стас свистнул, облизнул губы.

Они сидели на лавке, обнявшись как два суслика.

– Сними трусы, – попросил парень, закуривая новую сигарету.

– Увидят.

– Здесь человек посторонний был год назад, и это была шлюха Зинка.

– А главврач не приходил?

– Пошёл он – волк безхвостый.

Олеся спустила юбку, стянула трусы.

– Тугая ты сегодня, – мацая, вякнул Стас. Он пожирал глазами вид влагалища, к которому тянуло невероятно мощно.

– Был пальчик, и нет его, – он запустил указательный палец в вагину девушки, подавился сигаретой, едва её не проглотив.

Захотелось большего.

– Ох, Олеся, можешь ведь довести до греха...

– Какие грехи у потрошителя?! – улыбнулась сирена голубых океанов.

Стас поставил её раком, вошёл со знанием дела. Его чресла возбудились, будто были облиты чем-то огненным.

– Ге-ге, как хорошо!!! – закричал он и испугался своего боевого голоса.

Олеся зарделась.

– Ты чё так медленно?

– Тихо, паровоз разгоняется.

И пошло дело. Секс – дело штучное, не факт что будешь впереди планеты всей. Мастерство нужно, а не декламация Шекспира.

– Сношаемся как кролики, а детей нет.

– Заткнись уже, работай! – психанула Олеся.

– Жарко, – протянул патологоанатом и кончил мощным взрывом.

По ляжкам Олеси пошли пятна. Её выражало степень опохмелёности. Или удовлетворения от свершившегося факта.

– Хорошо ты трахаешься, – она похлопала Стаса по ягодице, пока он вытирал член её платком.

– Ну, могу. И дед мог, и прадед. Это наследственность.

– А бабы как?

– Бабы молчали и всё терпели.

– А, а... Я тоже терплю.

Фрагмент 2

После беспорядочного соития с Олесей, у Стаса разразилась изжога. В детстве он переболел язвой двенадцатипёрстной кишки, лечился альмагелем, кое-как затянул пробоину. Изжога как нелепая очевидность непорядков в организме скорее делала Стаса сильнее, чем принижала физически.

Он вернулся в морг. Тусклая лампочка клонила ко сну. Стас развернул газету, отыскал астрологический прогноз. Звёзды сулили осторожность. «Чего мне, по углам прятаться, что ли»,– подумал патологоанатом. Бросил газету в мусорное ведро.

...Шорох, всё больше и больше. И голоса: тихий шёпот мужских и женских оттенков. Плакал ребёнок, словно просил грудь. Лампочка замигала, Стас подошёл к холодильникам и выключил холод. Восстановилась тишина.

От чего происходило движение и где оно зародилось, Стас не знал. Часто случалось подобное, где то он слышал, что в каждой покойницкой подобное – злая закономерность. Мол, «духи бродят».

Стас открыл холодильник. Девочка с тощей талией лежала с собранными на груди руками. Парень выдвинул на себя стеллаж, подкатил тележку, загрузил труп и поехал в комнату для вскрытия.

От девочки пахло тиной. Маленькие груди торчали смешно и озорно, хотя чего здесь смешного. Только начинавшиеся расти волосы на лобке темнели как овражьи поросли. Утопленница, разбившая череп, излучала некоторую раздражительность.

В комнатушке с дневным светом Стас разделся, облился водой для бодрости и одевшись в резиновый комбинезон, принялся за дело.

Едва он взял скальпель, начались невероятно ясные голоса в голове. Раз, другой его черепную коробку взламывали с мастерством искусного медвежатника. Стас положил скальпель, обхватил голову руками.

– Ху, ху, – неслось в мозгу свирелью. – Ху, ху.

Стас открыл девочке глаза. Они были чем-то привлекательны: зрачки отливали тусклым светом как от луны.

– Ста-нис-ла-в, хва-ти-т, – голоса в голове продолжали рушить мозг.

Парень подошёл к полке с химическими банками, где лежал мобильник, взглянул: никто не звонил. Часы на стене показывали 11.57. Пора за работу! Он снова вернулся к девочке, разрезал брюшину и стал ковыряться с дотошностью полицейского ищейки.

И вот от стены словно отвалилась дверца, в комнату посыпались человеческие головы – зелёные, оранжевые, синие. Одна из детских голов скатилась к стасовым ногам, опалила драконьим огнём. В воздухе запахло карбитом.

После этого в большой комнате открылись два холодильника, голые трупы повыкатывались, стали приподнимать головы, но на них была такая тяжесть, что вой и визг заполнил комнатку.

Стас обалдевал от всего происходящего. Штанины – жёсткие ткани бронебойной толщины –  обагрились кровью. И девочка принялась открывать и закрывать глаза, приподнимать голову, и волосы её шевелились как лапы лангуста. Она кричала: уа, уа, давилась звуками, давилась своей смертью. Стас отошёл в сторону, но ему желалось закрыть этот маленький рот, он матерился, стучал об стену, сходил с ума.

– Да что вы тут устроили, черти?! – громом грянул Стас.

Пришла Олеся в сиреневом топике и черной изящной юбке. Они обменялись красноречивыми взглядами.

– Тебя вампир укусил? – засмеялась Олеся.

Стас откровенно боялся свихнуться. Катящиеся головы, словно началась Французская революция, покойники в вальсе на лежаках, а тут ещё и подруга нарисовалась в ненужный момент. Он боялся всего в этот самый момент.

– Поработай денёк, по-другому запоёшь.

Олеся взяла его за руку. Пульсация крови у парня была запредельной.

– Пошли от сюда, – сказала она.

Стас покачал головой в знак неповиновения. Странный он какой-то стал.

– Видишь что-нибудь?

– А что именно?

– Ну тени какие, необычности всякие...

Девушка зажала нос.

– Воняет только.

Стас подошёл к трупу утопленницы. Все внутренности без патологий и негативного влияния. Но запах! Запах удушал: воняло тухлятиной столь нестерпимой, что тянуло рвать во всё горло.

– Ты тоже слышишь? – спросил проникновенно Стас.

Девушка отрицательно покачала головой.

– Призраки вроде, – ещё проникновеннее сказал патологоанатом.

И вдруг они услышали, как дверь комнаты для вскрытия закрылась снаружи. Ужас начинался.

Фрагмент 3

В мае 1999 года Стас едва не попал в вечность. Как-то бродя по пустырям ночного Владивостока, он набрёл на целую антикварную свалку: здесь были старая мебель, посуда и книги. Он потерял чувство реальности, погрузившись в мир раритета, считающегося у людей дерьмом. Лазая с палкой по чащобам древностей, Стас раза два прикусывал язык до крови. У него была эйфория.

Набравшись забавных вещичек, собранных в обильный рюкзак, Стас было двинулся восвояси, домой, но тут его окружила стая собак с оскаленными пастями, истекающими зловонной слюной. У псов были глаза  цвета кровавой луны. Стас вернулся в реальность.

Псы, отвратительные шакалы пустырей, пружинисто двигались, сокращая расстояние.  Их жертва была прекрасно сложена, значит пир выйдет на славу. Их так манил затравленный взгляд человека, попавшего в смертельную опасность. Эти бешеные собаки были столько раз унижены человеком, столько раз покалечены дворниками и бомжами, что месть стала смыслом их существования.

Они двинулись вперёд, разрывая землю задними лапами. Стас за свои двадцать лет впервые находился в безвыходной ситуации. Где-то поблизости говорили люди, и он слегка успокоился.  Голоса исчезли, и вернулась снова истребляющая сердце опасность.

Штук семь псов кинулись на него. Мясо человека было столь вкусным, что животные обалдели от подарка улицы. Сухожилия рвались как лески, натянутые чересчур ретивым рыболовом. Опьяняющая кровь обагрила пасть. ЖУТКАЯ НЕЧЕЛОВЕЧЕСКАЯ БОЛЬ. Если бы не выстрел, Стас был бы растерзан насмерть.

Кто был его спасителем, он так и не узнал.  С тех пор страх плотно вошёл в его жизнь студента физмата невероятно живущим табу. Он боялся помочь старушке перейти дорогу, ведь его могла сбить машина, опасался свернуть не на ту улицу, ибо там мог оказаться псих с ножом и кастетом.

И вспоминая об этом инциденте сидя в наглухо запертой комнате для вскрытий, Стас едва со злости не разбил лампы дневного света. Он лишь разбил руку в шрамах в кровь.

Олеся плакала, уткнувшись в колени. Произошедшая с ней резкая смена настроения от мажорного к минорному ничуть не удивила Стаса: все женщины – дуры. Стас любил с женским полом кувыркаться в постели, но вести диалог – боже упаси. Даже свою мать он не ставил высоко: однажды, в одиннадцать лет она отправила его в пионерский лагерь, там он подхватил вшей и чесотку, и он миллион раз твердил Антониде Петровне, что это была главная её ошибка в жизни.

– Я забыла телефон, – протянула Олеся.

Стас подошёл к полке, дотянулся до мобильника и с остервенением бросил его обратно: телефон был наглухо разряжен.

– БУДЬ ПРОКЛЯТ ЭТОТ ДЕНЬ! – с ненавистной злостью прокричал он.

Труп девочки снова задвигался. Мухи облепили её лоно, словно оно было облито помоями. Зелёные отвратительно жужжащие создания Божьи ползали по розовой борозде, тыкаясь хоботками с величайшим удовлетворением.

Олеся встала и подошла ближе.

– Они откладывают яйца, – бросила она Стасу через плечо.

Девушка невольно махнула рукой. Свора мух бросилась ей в лицо, и отбиваясь от неожиданного вторжения, Олеся бросилась к Стасу. Мухи облепили её прелестное личико, превратив его в уродливую маску.

Стас скинул молниеносно свой комбинезон, оставшись раздетым донага и принялся лупить по голове Олеси с суматошной нервозностью. Девочка приподнялась со стола и закричала блудливым голосом:

– ПОРА, СУКА.

Стаса вырвало. Мухи оставили в покое Олесю, направились к рвотной луже.

Лицо Олеси было багровым. Ужасная боль – напоминание незащищённости человеческого тела – сковала её тело, выбивающее дрожь.

– Боже, как это больно, – теперь уже притихая, постанывала, Олеся.

Стас прошёлся вдоль стен, не решаясь подойти к девушке. Воды не было. Теперь она была нужна как никогда.

Он подошёл, помочился на руку и омыл лицо подруги. Девушка перестала стонать, невидящим взглядом уставившись в потолок.

Прошёл час.

Фрагмент 4

На стенах запертой комнаты для вскрытий висели забавные плакаты о технике безопасности в работе с почившими, как будто создатели этих "шедевров" наглядно-просветительского искусства могли предвидеть, что покойники оживут как библейский Лазарь и начнут вспарывать брюшину патологоанатому.

Также в комнате имелось окошечко в складское помещение, где хранились инвентарные инструменты. Пол был застелен стоптанным линолеумом, флуоресцентные лампы дополняли загробный вид всего этого склепа.

Олеся лежала на полу. Стас накрыл труп девочки своим комбинезоном. Сама девочка не вторгалась в его мозг, предпочитая отдых, если он вообще доступен вне тела.

– Это расплата за грех, – тихо произнесла Олеся. Её лицо было мокрым от слёз, уши покраснели, волосы взлохматились. Она видела лишь свет, словно попала в мир иной, где ей предстояли умилительные встречи с почившими родственниками.

– Что за грех? – Стас стоял у трупа и задумчиво оглянулся к Олесе.

Олеся прошлась ладонями по уродливому лицу.

– Я соблазнила мужчину, когда мне едва стукнуло четырнадцать. Я лежала в маминой спальне с младшим братом, а дядя, брат отца, смотрел хоккей. Мне стало интересно, как он будет общаться со мной в интимной обстановке. Я чувствовала, что нравлюсь дяде. Убрав со своего плеча голову Саши, я выскользнула из постели и в трусиках и майке пошла к дяде Гене. Он пил пиво, его выводили из себя оплошности отечественных спортсменов, и когда он обернулся ко мне, во взгляде его была опустошённость. На столе у него лежала нарезанная кровяная колбаса и стояла банка маринованных огурцов. Мы обменялись смущёнными улыбками, а потом он с животной настойчивостью принялся целовать моё тело. Я тогда уже была не девственницей. Дядя Гена спросил об этом, я сказала правду. Он засмеялся и громко сказал: тогда все пути открыты. Я не поняла, о чём он. Он принялся раздевать меня догола, и увидев своё отражение в зеркале, я поняла что очень красива. У меня уже была грудь, бёдра набирали окружность, талии мог позавидовать любой режиссёр детских фильмов. Я вскликнула, когда дядя Гена надругался надо мной. Он вспотел как бегемот, что-то несвязно бормотал, его член, небольшой и горячий, был как сталь.

– Он был педофилом?

– Я давно подозревала его в этом: он подглядывал за мной, когда я заходила в туалет или мылась в душе. Такие люди привлекают к себе внимание. Он работал в милиции, у него всегда и во всё время была «крыша». Говорили, что он частенько измывался над задержанными, требовал с них крупные суммы денег или наркотики. Одного инвалида он едва не забил до смерти. Его много раз предупреждали, что устроят над ним самосуд, но он был как шакал и ничего не боялся.

Стас прихлопнул комара. Произошло странное: комбинезон спал на пол, словно девочка могла шевелиться. Стас подошёл к трупу и потрогал его. Кожа была влажной и горячей, как будто в этом теле, когда-то веселящемся и бодрствующем, а нынче погружённым в вечность, ещё теплилась жизнь.

– Ты всегда мучилась из-за этого опрометчивого поступка? – спросил Стас.

– Я загоняла его в подсознание. Учась в медвузе и читая Фрейда, я задавала себе вопрос: почему я смогла так странно не задумываясь испортить свою жизнь? Секс в 14 лет – это безумие; это всё равно что пролежать ночь в кладбищенском гробу под уханье филина. Дядя Гена с той поры безбожно запил, резал вены, а потом попал в больницу с раком костного морга. Я прокляла его и своё желание стать взрослой. Мамины ночные смены я не трогала своей виной. Секс в 14, Боже, что же циничнее можно придумать?!

Стас подошёл к ней и погладил её по лбу. Олеся легла на бок. Одна из ламп потухла. В полутемноте они долго молчали, до полноты полные воспоминаниями.

Фрагмент 5

Ужасно хотелось пить и есть. Олеся понемногу приходила в себя. Её мир наполнялся тихой музыкой заживающих ран.

Стас локтем выбил стекло в окошечке подсобки, достал флягу с водой и булку подсохшего хлеба. Они кое-как удовлетворили свои естественные потребности (жажду, голод), но спокойствия так и не почувствовали.

– Странно, но я опять слышу голоса, – пояснил своё беспокойство Стас. – Жуткие жёлтые напряжённости; я ощущаю как мои полушария и мозжечок лихорадит от этих слов. Возможно, для кого-то это норма вещей, но для меня – мозжедробилка.

На лекции в вузе Адольф Степанович Венгер, безбашенный старик с грязными оттенками глаз, вдалбливал нам, сонным и полуобморочным этими мучительными парами, что мир совсем не то, что мы видим глазами, слышим ушами и чувствуем обонянием. «Мир познаётся душой, а не импульсами от мозга, – твердил Венгер, посапывая. – Мир больше чем просто объект, он познаётся гениями, сходящими с ума». Тогда мне хотелось ржать во всё горло, а теперь я задумался. «Гении, сходящие с ума». Что такое гений? Может, это всякий больной человек, считавший от мира лишней информации? Она была столь неперевариваема, что мозг слетел с катушек.

– Ты рассуждаешь как перфекционист, – улыбнулась с болью Олеся.

– Я пытаюсь нащупать нить того, почему мы здесь. Мы заперты, отрезаны от мира, и всё потому что это смысл послания нам от мира. Возможно, мир говорит нам: настало время оглядеться и собрать разбросанные камни, почувствовать – для чего вы пришли в это ощущение жизни, зачем вам дано тело, требующее того– то и того-то, и душа, жаждущая истины. Без истины невозможно жить. Без одного истинного слова вся жизнь бессмысленна. Этим словом может быть «Бог», «Вселенная», «любовь», «семья», «гениальность»... Но никак не «пустота». Мудрецы говорили, что пустота – это смерть. Но и за смертью что-то должно быть. Мы окончим здесь свои дни, ведь к нам никто не придёт – я ухожу в отпуск с завтрашнего дня, я подписал все документы и трупы повезут в другой мозг.

Олеся часто заморгала и впервые после полученных ран осмысленно посмотрела на Стаса. Она увидели, что у него стали появляться седые волосы на затылке. Модная стрижка ему совсем не шла. Уши торчали как у слона, но он был по-своему красив. Стас чем-то ей напоминал отца.

– Ты очень умный, – сказала Олеся.

– Когда каждый день видишь смерть, поневоле становишься философом.

– Ты считаешь меня отвратительной и легко доступной? – вкрадчиво произнесла девушка.

– Это твоё тело, кто я такой, чтобы влезать в чью-то жизнь. Дядя Гена не от тебя стал педофилом и садистом, его произрастил мир. Я хотел бы спросить: что для тебя значат мужчины?

– Они опора и наслаждение. Я обожаю сладкое!

– Но считаешь это грехом?

Олеся испуганно заморгала глазами:

– У всех русских это в крови. Некоторое мессианство. Борьба с грехом – наш смысл жизни...

– ...но греха от этого не становится меньше, – добавил Стас.

Олеся встала и подошла к нему, обняла, как обнимала всегда своего отца – трепетно, с некоторой щепетильностью. Ей стало казаться, что она потеряла ощущение времени, будто умерла. Но умереть такой молодой?! Но разве смерть смотрит на возраст? Она просто и легко отсекает жизнь.

– Тебе нравиться быть обнажённым.

– Я до 15 лет был нудистом.

– Ты хотел бы детей?

– Я не задумывался об этом. Не было времени.

– Но сейчас оно есть.

– Да, хотел бы. Много детей. Слабых, пукающих, брызжащих своей слюной.

– Они у тебя больше похожи на стариков.

– Старики и есть дети. «Все возвращается на круги своя».

– Чудные слова, но я слышу их впервые.

– Это из Библии.

– Дядя Гена говорил, что Библия написана для тюремных стен.

Стас провёл рукой по её лицу.

– Дядя Гена – конченная мразь. Сколько ему было когда он отдал концы?

– Где-то за 50. Он долго мучился.

– Он расплатился за всё. В конце пути – гильотина. Острая и безжалостная.

Фрагмент 6

Антонида Петровна и Илья Кузьмич с маленьким Стасиком бродили вдоль скал Крымского побережья, любуясь низкими облаками. Одежды на них не было: всё та же простая человеческая нагота, вбирающая в себя энергию Солнца. Зачем лоскутки тряпиц свободным людям, отдавшим свои жизни великому Кришне, Божественной Любви?

– Тоня, как велик этот приморский край, я чувствую силы переплыть все океаны, покорить все небеса, любить тебя целую вечность! – Илья Кузьмич обнял жену и сына. Его голубые глаза слезились от счастья – там были восторги от несказанного ощущения милости Небес. – После Тибета я считал, что нет других непокорённых вершин, дающих энергию созидания, но Крым, наш русский Крым дал мне этой энергии в тысячу раз более. – Волосы Ильи Кузьмича, волнистые и густые, трепыхались на ветру.

Крым – жемчужина мировой культуры. Здесь великий греческий мир пришёл, чтобы дать здешней земле мудрость. Археологи жужжат здесь круглый год: фотоаппараты запечатлевают останки истории. Много здесь и нудистов, предпочитающих своей наготой не смущать легкоранимых граждан. Знатные красивые места, обогащённые развалинами и морем самой чистой слезы.

Стасик срывает ромашку, бежит по горячему песку и орёт что есть мочи: ура, я самый главный на этой Земле! Что это значит, не знают даже его родители.

И однажды он вернулся сюда семнадцать лет назад. У него были волосы как у отца: нечто схожее с зарослями викингов – копны русой пряди, сияющих желтизной. Стас поднимался на кряжи, у него захватывало дух от той прелестной низменности, что кормила стада лошадей и овец. Русский дух, русская отрада для сердца.

Вспоминая об этой в душном морге, Стас положил свою голову на колени Олеси и уснул. Ему снились звезды над морем, всё те же кряжи, обрывы, дикие пляжи с голыми аборигенами. Где-то рыбачил бородатый старик, где-то девочка лет 7-ми пускала воздушного змея... О, Русь, расправь свои крылья, оберни небо на себя, упейся его синевой!

Олеся перебирала чётки в руке, подарок от сестры. Эти чётки привезла из Афона тётя Жанна – крёстная Олеси. Вера в Бога – странная обязанность, считала Олеся, но быть атеистом – глупость вдвойне. Маленькой она боялась гномиков и троллей, они мерещились ей повсюду. Но после посещения православной церкви как рукой сняло – где гномы и тролли, нет их! Вот они – чудеса человеческой жизни.

Стас проснулся от ужасной встряски – где-то так бабахнуло, что затряслись стены. Посыпалась штукатурка. И дверь внезапно открылась, свежий воздух вошёл к комнату для вскрытий. Мёртвая девочка зашевелилась, из-зо рта её выпорхнула серебристая бабочка и улетела в окошко подсобки.

– Ядерная бомба, – прошептал Стас. Тело его дожало. – Накрылось человечество.

– Ты думаешь: на этом конец? – Олеся дрожала как холодец.

Парень выбежал в большую комнату, открыл дверь – туман, едкий и воняющий серой, стелился во всю высоту до небес. Стояла абсолютная тишина. «Всех эвакуировали», – пронеслось в сознании Стаса. Он до белизны сжал кулаки.

Стас вернулся в морг. Оделся, закрыл дверь.

– Вокруг ни души, – сказал он Олесе и обнял её.

– Значит, война, – бледное лицо девушки сливалась с извёсткой стен.

– Америка проявляет характер, – «чёрный» юмор Стаса Олесе совсем не понравился. Девушка села на диван, закинула ногу на ногу.

Из комнаты для вскрытий раздался дьявольский голос:

– ТЕМНЕЕ НЕ БУДЕТ НОЧЕЙ, ЯДОВИТЕЙ НЕ БУДЕТ ВОДЫ!

Олеся ногами закрыла дверь, из которой утопленница продолжала гнусавить, леденя кровь узников морга.

В это время Москва плавилась в адском огне, Питер задыхался от гари... Горели люди, животные, белела трава... Эвакуированных вывозили на самолётах в Сибирь и на Кавказ, МЧС оказывало помощь раненым, армия готовилась отражать новые удары и дать отпор захватчикам. Сотни тысяч россиян корчились в невыносимых муках: их кожа растекалась и капали на больничные простыни, кости обнажались, боль крошила зубы. Клиники и госпитали были переполнены, врачи падали от истощения сил. Кому кололи морфий, кому делали укол сильного наркотика, дабы унять эти крики, рвущие душу.

– ОН ЖАЖДЕТ ПРАВДЫ! – продолжала мёртвая девочка.

Олеся не выдержала и закричала:

– Заткнись же, тварь! – Девушке словно стеклом царапали всё внутри. Несчастный день, всё живое гибнет и они с любовником скоро уйдут в мир иной, а тут эта мертвечина разговорилась – голос как у джинна.

Стас успокоил девушку. Крым наверное тоже полыхает, хотя есть шанс, что туда не доползла змея войны. Пески не покроются кровью, воздух будет чист и приятен. Но центр России навсегда погрёб под собой множество несчастных, но и Штатам несдобровать. А может это не Америка, может это террористы? Они, Стас и Олеся, в ста километров от Владивостока, который подвергся атаке, значит есть шанс выжить.

«Шанс есть всегда» – подумал Стас и направился в комнату для вскрытий, где как зверь выла утопленница.

Фрагмент 7

Самый длинный в истории человечества день. День, когда гнев богов пролился обильной кровью, страхом и отвращением ко всему, что питало этот мир.

В морг постучались. Перед этим Стас закрыл помещение на щеколду, они с Олесей откатили мёртвое тело девочки, уже начинавшей дурно пахнуть, в холодильник. Налетела уйма комаров, ещё пахло серой и дымом. И тут этот стук, долгий и слишком нервозный.

Стас напрягся, хотя минуты три назад он был по возможности раскрепощён. Пришлось открыть, но только на половину. Полузнакомое лицо, запах тяжёлого табака и кофе.

Это был главрач, Иосиф Семёнович, великолепный образчик человека увлечённого своими собственными поступками. Хотя больница была районного масштаба, нехватки пациентов она не имела. Максимум дохода господин Вайцеман не имел, к своему вящему удовольствию. На таких хозяйственниках стояло всё наше государство, потрёпанное, но на удивление живучее. На зло врагу и всякому противному супостату.

– Малолетку приготовил? – коряво промолвил главрач, хитро прищурившись. – Я тут вспомнил, ты мне тысячу должен с мая, я конечно не настаиваю, но сильно поиздержался, в кармане комар пищит.

Стас дёрнул плечами. Иосифа Семёновича он откровенно недопонимал: какая тысяча, из какого года долг? Есть конечно версия, что Вайцеман переупотребил хирургического спирта. И какая нелёгкая принесла его в такое время?

– Война на дворе, а вы деньги требуете, – с отвращением протянул Стас. – Зачем они вам?

– Война? Да это пиротехника у китайцев бахнула! Ты чего-то путаешь, патологоанатом. Деньги зачем? А для чего их вообще выпускают? Чтобы наслаждаться жизнью, танцуя с девочками и попивая пивко. Ты любишь девочек, Стасик? – Вайцеман убрал Стаса в сторону и вошёл в помещение морга.

Олеся вытирала тряпицей лицо и руки. Главрач как полководец выступил на середину комнаты, гордо задрал голову, кутаясь поглубже в просторный плащ. Он выглядел по-пацански вызывающе дерзко и растерявшаяся девушка замерла у столика с кувшином и тазиком.

– Вы кто будете, гражданочка? – голосом жестокого судьи провозгласил Иосиф Семёнович.

– Я подруга Стаса. А вы главврач?

– Я самый. Я что, ждали?

– Немного. Там война, да? – Олеся слегка захныкала. Самый длинный день измотал все нервы.

Главврач поубавил пару, как-то осунулся, постарел года на три.

– Слушал радио, говорят: азиатский диктатор рассылает по небесной почте «подарочки». А я ведь говорил на собрании профсоюза, что нельзя жалеть раненного льва – он разорвёт вас на части. Зачем мы торгуем оружием с изгоями, против которых выступает весь мир? Америка – самая здравая бабёнка: ласкается с тем, кто не угрожает ей самой. А мы прыгаем в постель к любому, раздвигаем ноги, получаем свою порцию удовольствия, а потом за это удовольствие платим слишком горькую цену. Вы со мной согласны, барышня?

Олеся подошла к этому мужчине в зелёном плаще и взяла его за руки кончиками пальцев. Её голубой маникюр очень понравился Вайцману: такой же был у его дочери.

– Я не очень опытная в сексе, – тихо и на ушко произнесла девушка.

Вайцман ехидно ухмыльнулся:

– А я ведь видел, дорогая моя, как вы с Стасом там, у распределительного щита...

Олеся погладила его шершавые пальцы, подмигнула без улыбки.

– Вы зачем пришли?

– Дело у меня есть. Стас, не стой там, иди сюда. Вот как: в кабинете у меня женщина умалишённая бьётся в конвульсиях, а укол я один сделать не могу: держать её надо. Она хрипит и всё Сатану вспоминает, говорит, бесы на волю вышли, земля отдана им на заклание и никому не спастись. А я слушал, слушал, да и поспешил к вам: надо бы её успокоить. А может её совсем умертвить, а?

Стас выругался как последний такелажник.

– Вы в своём уме, Иосиф Семёнович! – закричал Стас. – Она же не бес, а живой человек!

– А ей про бесов можно? – не менее напористее высказался главврач. – Это она мне, православному христианину... Милочка, вы пойдёте со мной? Не бойтесь, на улице ни души: всех вывезли вояки, и лишь я спрятался за сейфом. Сижу, дрожу как кленовый лист, а эта бешеная забегает, вопит как юродивая: прощай, человечество, Князь Тьмы взял тебя на поруку! И это мне, правос...

– Успокойтесь, доктор! – Олеся взяла Иосифа Семёновича под руку. – Пойдёмте, мальчики, на встречу приключениям. – Девушка как-то по-недоброму захохотала во весь голос. – Мы прём голодною толпой, долой Добро, и Тьму долой!

Они вышли из морга. Туман рассеялся, появились тёмные облака. Стас взял с собой сумку с инструментарием, лекарством и деньгами. Не забыл он и проеду и воду. Его грызло предчувствие, что обратно на место работы он не скоро попадёт. А что сейчас делать в этом морге? Прошла эвакуация, а значит потенциальных клиентов не будет. А что будет с теми мертвецами, которыми забиты холодильники? С той девочкой-утопленницей? Скоро исчезнет электроэнергия, встанет генератор, и тогда...

Фрагмент 9

– Помоги ему, чего стоишь как в столбняке, перевяжи ему ногу, – возбуждённым голосом командовал Вайцман.

Олеся в полушоковом состояние принялась приводить Стаса в чувства. Молодой человек от запаха нашатыря заохал, стон его был тягуч как козье меканье. Рана была небольшая, но чересчур болезненная. Такие раны отнимают больше сил, калечат злораднее.

– Он-то копыта не бросит? – засомневался в стасовом здоровье главврач. Он закурил, отсморкался, сел на стул с кривыми ножками. Всё меньше понимая, что он здесь делает, главврач пожалел что не поспал подольше, не посмотрел важный волейбольный матч.

Прошло полчаса. Стас открыл глаза, поражаясь как бледно всё вокруг. Сейчас он бы поверил в самые нереальные версии бытия, в самые причудливые искривления сознания.

Иосиф Семёнович помог Стасу сесть на диван.

– Зачем женщину убил, гадёныш? Я тебе её как яичко пасхальное передавал, а ты надругался над моими чаяниями. – И уже совсем про другое сказал: Значит, на ФСБ  работал? Ну, ну. Много они мне крыльев пообломали. Всё секретное – от Сатаны, как и всё тайное. Ты это понимаешь?

Стас скривил рот, кашлянул как туберкулёзный больной.

– А теперь устроим ёмкое и очень интересное интервью. Как попал ты в секретный институт?

– По направлению института. Хорошо учился.

– Кто заказывал все эти опыты?

– Ты спроси ещё: кто самый честный в верхних эшелонах власти? Да я откуда знаю, есть приказ через расписку о неразглашении, есть воля продвинутся по службе, много чего есть... Ты странный какой-то.

Иосиф Вайцман положил ружьё на стол, которые он перед эти поставил на место.

– В Бога веруешь? – спросил он вкрадчиво, с придыханием.

– В Бога? Я не верую в русский народ, хоть сам и русский; я не верую в силу философской мысли, однако не могу прожить и часа, 15-ти минут не размышляя. В Бога веруют боящиеся смерти, а я смерти не боюсь.

– Верующему и пташки жалко, а ты, Стасик, мразь подлейшая, женщин плода лишал. Как же ты дальше существовать думаешь? Ты подумай, ведь сегодня ты есть, завтра тебя нет, жизнь оторвёт последний календарный листок, дневник судьбы закончиться, а в итоге? Смерти ты не боишься, а что ты о ней знаешь? Думаешь, умру, похоронят и нитки в карман. Держи рот шире: есть ещё что-то. что есть продолжение нашего настоящего.