Текст книги "Морг (СИ)"

Автор книги: Алексей Суслов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 2 страниц)

Олеся открыла окно, и в кабинет хлынул вечерний поток прохладного воздуха. Девушка засмотрелась на луну, звёзды, её качнуло, ноги подогнулись и она едва не упала. Кошмар действительности всегда очень больно разит хрупкий мир  женщины, его совершенную красоту. Но каким бы мир не был душещипательным, но есть люди, которые принимают всё происходящее с открытым сердцем, с надеждой, верой и любовью.

– Убил кого? – опять спросил Вайцман.

– Двоих, мальца и его деда.

– Как это произошло?

– Нам нужны были «кролики» для опыта парапсихологии. Поступил новый препарат, с ног валит, душу выворачивает. Дед с мальчиком шли с леса, как раз рощу берёзовую только прошли, а мы тут как тут. Привезли их в «лагерь», раздели донага, накачали препаратом. Малец кричал как подбитая собака, дед кончился через два часа.

– Мальчика зачем накачали? – Вайцман смахнул слезу.

– Опыт тем богаче, что разные возрастные рамки задействованы. Мальчик начал с ангелами говорить, мы обалдели: голос сорванца лепетал что-то неведомое. Нас едва инфаркт общий не поразил. Деда вынесли, а Петю подключили к датчикам, запустили компьютеры, посадили специалистов. Мальчик такое говорил, что дух захватывало. Это тянуло на сенсацию.

Иосифу Семёновичу жутко захотелось пить. Ветер колыхал занавески, луна пялилась как наглая баба. Весь этот драматический разговор увлёк его до самого каления. Бедный, жестокий мир! Если Бог так всемогущ, зачем на спину человечка ложатся такие грозные испытания?! Есть ли смысл жить свободно и естественно, встретить старость с внуками и сладостями. А что стало с мальчиком, мелькнуло в его сознании яркой вспышкой.

– Что с мальчиком стало?

– Ну так умер. Я ж говорил, что две жизни я загубил. Не люблю слово «загубил»...

– Ты самого человека не любишь.

– Тебе почём знать?

– Опыты и над мышами грех совершать: всё должно идти самым естественным путём, а вы природу насилуете. У нас, у казаков, так говорят: баба не хочет, козёл поумерь свой пыл. Вот я бы вам рога пообломал...

Главврач разрядил ружьё, патроны положил в сейф. Хотелось жутко пить. Он вышел в коридор, прошёл в ординаторскую, которая была открыта в связи с экстренной эвакуации медперсонала, подставил лицо под поток льющейся влаги и смачно проглотил три затяжных глотка. Пропади оно всё пропадом!

Фрагмент 10

Главврач чувствовал себя не в своей тарелке: мало того, он ранил человека, причинил сознательно ему боль, но ещё и эта девушка Олеся очень ему приглянулась. Иосиф Семёнович имел тяжёлые отношения со слабым полом: он был мнителен, ревнив и богопочитаем; но ещё более женщины не любили в нём полную консервативность в сексе. Да, женщинам нужна откровенность, которая идеально ложиться на удовольствия.

– Перевяжи ему клешню, – потребовал Вайцман. Олеся достала бинт и спирт, сделала качественную повязку, ведь не даром проработала санитаркой в санатории. Стас пришёл в себя, поохал для приличия, исступлённо глядя на главврача, курившего с задумчивостью нашкодившего школьника.

– Что ж ты, Семёныч, людей калечишь?! – голос Стаса жжужал как улий пчёл. Одежда парня была липкой от пота, на полу растеклась лужица тёмной крови.

– Аз Бога ведаю, Стасик, – деловито отреагировал Вайцман.

Олеся повозилась с убитой Любой: закрыла ей глаза, поправила одежду.

– Надо бы её в морг отвести, – Иосиф Семёнович говорил приглушённо, толкая слова в атмосферу. – Сестра она моя двоюродная, последняя родственница на Божьем свете. Эх, жизнь, зачем ты наносишь такие чувствительные раны, зачем мечом огненным терзаешь сердце человеческое?! Железом по нервам, жуть.

Вместе с Олесей главврач погрузил тело убитой на тележку, дали Стасу снотворное, и двинулись в путь. В коридоре пустой больницы воняло жжёной бумагой. Где-то на верху раздавались детские голоса, смех, кукуреканье человеческой глотки, ржание двуногих лошадей.

– Сеструху убил, змеёныш, – стонал и плакал Вайцман. – Единая кровиночка, душа в душу жили. Я ведь для неё был как Алёша Карамазов. Я её почитал за святую, пальчики ей целовал, баньку топил, кваску наливал. Убийца! Людей мучил и до меня добрался. Ирод!

Олесе от чего-то сделалось смешно. Такое бывает при сильном волнении, когда ЦНС возбуждена и спускает пар. И она засмеялась с каким-то надрывом, задыхаясь, мня платье и волосы. Жалкий вид мокрого цыплёнка.

– Подруга, да у тебя истерика! – главврач вытер слёзы, пощупал у девушки лоб. Вот, жар.

Добрались до двери на двор, кое-как перенесли тележку через порог. Вайцман вспотел как медведь, сердце рвалось на волю. Олеся едва не падала с ног.

– Настоящее фэнтези с мертвецом и тремя голодными и злыми неудачниками, – зло сказала девушка и сплюнула на гравий.

Стоял тихий вечер. Тумана не было, но запах серы стоял всё тот же. Гладиолусы и хризантемы обдало первым неожиданным заморозком, по-видимому, от всё тех же бомбёжек террористов. Вдруг заорало радио, тягучий голос властного человека заголосил:

«ГРАЖДАНЕ, СОХРАНЯЙТЕ СПОКОЙСТВИЕ И БЛАГОРАЗУМИЕ! ЗНАЙТЕ: ПРЕЗИДЕНТ ПОЛНОСТЬЮ ВЛАДЕЕТ СИТУАЦИЕЙ, УЩЕРБ УТОЧНЯЕТСЯ, СИЛЫ РЕАГИРОВАНИЯ УЖЕ ЗАНИМАЮТСЯ ПОСТРАДАВШИМИ! НАМ ОЧЕНЬ ВАЖНО ЗНАТЬ, ЧТО ВЫ ПОЛНОСТЬЮ ДОВЕРЯЕТЕ НАМ!»

– Суки, разве раньше нельзя было направить это самое реагирование в нужное русло?! Пока гром не грянул... Ох, святой Никола Угодник, спаси нашу отчизну, выправи нашу лодку!

По бетонированной дорожке добрались наконец до морга. Двери его были раскрыты нараспашку. Горел свет в замусоленном окне, будто кто был внутри.

– Забыли выключить и закрыть, – объяснила Олеся.

Затащили мёртвую. Один из холодильников урчал голосом тракторного двигателя.

– Куда положим? – спросил Иосиф Семёнович, чеша руку об колено.

– Хозяина нет, будем справляться сами. Ключи в тумбочке, доставайте, будем открывать и смотреть где есть место, – произнесла Олеся.

В 5-ом холодильнике было свободно. Любочку уложили со всей осторожностью. Вайцман перекрестился, про себя прошептал молитву заупокойную, весь как то обмяк. Кости его ломило, голова гудела как колокол. Бытие, злое и душедробительное, выворачивало душу и словно снег ложился на лицо.

– Я ведь наказывать его не хочу, – стал объяснять Вайцман об отношении к Стасу, – Мне раскаяние его необходимо, покаяние пред Всевышним. Буду тогда знать, что в ещё одной душе человеческой свет зажёгся.

– Стас – тяжёлый человек, – громко произнесла Олеся.

– Но он способен раскаяться?

– Если только буде умирать. Скорпионы – люди железные, их воля неподвластна разуму. Я давно это поняла, когда ещё не жила с ним. Мы ведь в детский сад, вместе ходили, в школу, на вечеринках встречались. Он очень добрый человек, но самоуверенный. Он не верит в высшую справедливость...

– Это очень печально, – замотал головой Иосиф Семёнович. – Нужен он мне как свидетель Правды на земле. Через него в Боге желаю утвердиться. Не выйдет, значит.

Олеся села на диванчик, откинулась на спинку.

– Вам это так важно? – улыбнулась она.

– Как смысл жизни. Я ведь пил безбожно, ругался матом, дебоширил. Однажды, зимней ночью, приснился мне мёртвый человек, одни кости, с моим лицом. Страшно стало, аж жуть. И голос, спокойный и властный, говорит, значит: покайся, сыне. Я по-утру побежал в церковь, что через реку, исповедовался, причастился. Но полной уверенности нет. Хочу чуда.

– Будет вам чудо, – опять улыбнулась Олеся. Ей нравился этот человек.

Фрагмент 11

Вечер вступал в ночь. Вам не кажется, что все ночи одинаковы как птицы, летящие на юг? В ночь мы уходим, в ночь возвращаемся, и значит – жизнь питается ночами, питается её холодом, её непроглядным мраком, звериным молчанием.

– Вы создаёте чудеса, дорогая Олеся? – удивился Иосиф Семёнович, высоко приподняв брови.

– Пойдёмте со мной, – и она взяла главврача за руку, и подошли к холодильникам. Девушка стала по очерёдности открывать дверцы рефрижератора, но тела девочки-утопленницы нигде не оказалось. Лежали обнажённые сморщенные тела старух и молодых людей, у одного тела не хватало головы и багровая шея, с ссохшейся кровью наводила смертельный ужас. Высунутые языки, выколотые глаза, порезанные брюшные полости...

Вайцман снял плащ, его аккуратный и цивильный пиджак с жёлтым галстуком, потрясающе стильные брюки смотрелись смешной аркадией в морге. Сам морг не принимал такое излишество, ему более шла христианско-языческое скромное постничество, максимум три цвета, и узоры в виде цветков ромашки. А тут Иосиф Вайцман, чьи корни происходили из белорусских евреев, занимавшихся портняжным трудом вкупе с рытьем могил.

Тело говорящей мёртвой девочки они нашли в траве, у того самого места, где Олеся и Стас занимались любовью. Утопленница пожелтела, рот её был приоткрыт и от туда выглядывал бледно-розовый язычок. Глаза девочки светились лучезарным светом, проникавшем во всё, что было рядом. А рядом гудела трансформаторная будка, летали шершни, жужжали зелёные мухи, вонявшие дерьмом.

-Какого чёрта ты здесь разлеглась? На очередной Вселенский Собор собралась? – Олесю бесило всё это шевеление мертвецов.

– МОЛЧИ, МАНДАВОШКА! Я ГУЛЯЮ, Я ПРОСТО ГУЛЯЮ! А ТЫ НЕ ЗАБЫЛА ЭТО МЕСТО И ВКУС КОЕ-ЧЕГО У СТАСА?!

– Олеся, прекратите богохульствовать! Какой Собор, это ведь бесовская работа – ходячие мертвецы! Боже, сохрани нас грешных, не дай силам бесовским овладеть нашими душами, святой Серафим, будь с нами в этих бедах! – речитативом молитвы возгласил Вайцман.

Олеся схватила палку и принялась лупить вопиющую девочку-мертвечину с не одержимой силой. Раз, два, раз, два – глухие удары, словно пощёчины. Мёртвая выла как дикая ослицы, у Олеси и главврача едва не полопались ушные перепонки. Олеси казалось, что она бьёт само зло. Но зло не чувствовало боли, оно чувствовало возмущение. И могучая обозлённая на всё живое сила отбросила Олесу, опрокинула на землю и принялась душить. Девушка стала задыхаться, Вайцман метался рядом, как раньше говорили бы – ломал руки, но чем он мог помочь? Олеся побелела, слюна потекла из её рта.

– ВСЕЛЕНСКИЙ СОБОР, ГОВОРИШЬ?! А ЧТО ТЫ ЗНАЕШЬ ОБ ИИСУСЕ ХРИСТЕ, СУКА?! А ВЕДЬ ОН БЫЛ НА ЭТОМ СВЕТЕ, НА ТВОЁМ СВЕТЕ, ДЫШАЛ ТЕМ ЖЕ ВОЗДУХОМ, ЧТО И ТЫ, ТВОИМ ЧЕЛОВЕЧЕСКИМ ЯЗЫКОМ МОЛИЛ БОГА ПРОНЕСТИ ЧАШУ РАСПЛАТЫ НАД НИМ! ЧТО МОЖЕШЬ ТЫ ЗНАТЬ О ЖИЗНИ, ЕСЛИ ТЫ НИ В КОГО И НИ ВО ЧТО НЕ ВЕРИШЬ?!

Олесю будто прессом вдавливало в землю, давило просто дьявольской силой. Слюна стала красной из-за прикушенного языка, один зуб выпал. О, это была ужасная сатанинская боль! Олеся когда-то почитывала сатанинские книги, которые приносил её брат, а занимаясь сексом со Стасом, который и в дьявола не верил, она представляла, что сам рогатый чёрт вторгается в её лоно, и от всего этого она получала такой мощный оргазм, что небо или потолок плыл над её взором.

– Олеся, молись Господу! – как раненый бизон прокричал Иосиф Семёнович.

И Олеся каким-то внутренним зрением увидела лежащего в кабинете главврача раненого Стаса, почувствовала его боль, раздирающую нервы молодого мужчины, поняла, что бросила своего жениха на произвол судьбы – и всё ради этой хреновой тётки, с пробитой головой, которую они положили в холодильник морга. Сдалась ей эта умалишённая, всё равно её не вернёшь к жизни! И Олеся почувствовало облегчение, воздух, липкий и прохладный ночной изморозью вошёл внутрь её, дал жизнь и существование.

Вайцман обнял девушку, запричитал что-то скороговоркой. А после они увидели Стаса, бредущего с тростью к ним. Стаса шатало во все стороны. Он вспомнил как в детстве, на пляже пригорода Ялты наступил на острый камень, и боль вошла в его детское мужское достоинство, скрутила там узлы, в общем, дала жару. Капелька мочи вытекла из пениса мальчика и упало на обагрённый кровью камень-резец. Подбежавшие родители схватили Стасика, мамины заботливые руки принялись гладить больное место, утешать и успокаивать.

– Стас, родной! – Олеся на слабых ногах подошла к плачущему жениху, бросилась ему в ноги. – Прости меня!

Стас погладил её по голову, закрутил один локон, поиграл с белокурой прядью.

– Её надо закопать, – Стас понял, что мёртвая девочка опасна как стая шакалов. – Поглубже, вколоть осиновый кол в сердце, как поступают со всеми вампирами.

Вайцман отвёл глаза от поцелуя молодых людей, сел на скамейку. Кровавая луна ухмыльнулась ему. Был первый час ночи.

Фрагмент 12

Земля поддавалась легко, несмотря на гравий и ошмётки асфальта. Одна из лопат сломалась, также погнулся и лом, и нервы Стаса сдали – он матерно обругал всё и вся, совокупился с самыми грязными проявлениями человеческого характера. И все эти гадости он проделал с сатанинской злостью, будто его взяли за живое, причинили зло во имя добра.

Мёртвая девочка привлекла слепней и божьих коровок. Худое жёлто-зеленоватое лицо было измучено тленом. Вайцман по первоначалу отгонял всю эту комарильню, но вскоре бросил со стасовой злостью. Иосиф Семёнович достал молитвенник, полистал страницы послюнявившим пальцем и принялся гнусавым голосом взывать к Творцу. Глубокие чувства взволновали его, ночь представилась полумраком в Гефсиманском саду, где он вот вдруг видит живого Христа, с бледными пшеничными длинными волосами, тот молится у камня, изредка поднимая голову, словно что-то вспоминая...

Вырыли с полметра, перекусили хлебом. Стас жевал медленно, вытирал пот со лба.  Вайцман поглядывал на него, задавался вопросом: простил ли он его за причинённые страдания сестре или всё также имеет к нему претензии, презирает его за садизм китайской напыщенностью. Садизм главврач осуждал на корню, но есть ведь христианское прощение, да и работаем вместе, один на двоих груз труда.

– Стасик, ты когда над людями измывался, думал, чем может всё закончится?

– Я молодой был, пацан ещё. Кто много думает, спит с валерьянкой. А я спал как убитый.

Олеся вскользь прислушивалась к разговору мужчин, не принимая ни чью сторону. Надоели эти склоки базарные, эта грызня и разборки. Девушка всё больше ненавидела мужчин, и где-то глубоко всколыхнулись лесбийские чувства. Она втихаря запустила руку в паховую область, провела пальцами по влагалищу, отмечая его упругость, влага удивила её, и как ей захотелось, чтобы другие женские руки ласкали её по-бабьи нежно и трепетно!

– Эту девочку жалко хоронить, – отчего-то произнесла Олеся.

– Почему? – не понял Вайцман.

– Мы так и не узнали, убили её или нет, насиловали или она сама утопилась? Посмотрите, она весьма привлекательна, есть даже очертание груди, бёдра наполнились жиром... Как бы я хотела увидеть её живой, улыбающейся, слышать тонкий хрупкий голос, говорящий о музыке и первой любви! Вайцман, вы можете девочку оживить вашими молитвами?

– Я бы больше желал оживить вашу душу, Олеся!– главврач вскинул брови.

Олеся едко состроила удивление, прошлась по волосам, отмечая их сухость и ломкость.

– Оживите мои волосы, друг, – захохотала девушка, взяла лом и принялась углублять могилу.

Иосиф Семёнович и Стас посмотрели друг на друга с некоторым удивлением: с чего это Олеся так взбодрилась, вроде алкоголь не принимали, ситуация похоронная, тут подобает траурность и скромность, а она ершится вся, скачет как лань, вон как ломом тыкает в землю, дырявит всю и вся, так и в Вашингтоне лом вылезет.

Стас раздавил божью коровку, понюхал руки, откашлялся. Ночь разбудила ветер.

– Вы хотели меня убить? – без эмоций спросил Стас у главврача.

– Моё дело – преподать урок, а наказывать – дело Божье, – сухо пояснил Вайцман.

– Какая же вы сука, Иосиф Вайцман!

Главврач отложил молитвослов, расстегнул плащ, поправил костюм-тройку.

– Думайте что хотите.

Через час могила была готова. Осторожно, как будто девочка была стеклянной, труп положили в яму, постояли как следует, принялись забрасывать землёй это несчастное неживое тело, так мало вкусившее жизнь. Сломалась и вторая лопата. Ветер трепал одежды, волосы, глаза выдавливали слёзы, столь запоздалые и не к месту.

– Что будем дальше делать, сотоварищи? – усмехнулся Стас, перевязывая рану.

– Я ухожу в город, – сказал Вайцман.

– До города 13 километров, – удивилась Олеся, откровенно разглядывая главврача словно он был экспонат. Девушка начинала презирать это боговерующее существо, причинившее боль её возлюбленному, коим теперь Стас для неё уже не являлся. Она решила, что будет жить с Жанной, одноклассницей, также предпочитающей молоденьких особ вульгарным и грубым мужланам. Олеся предвкушала бесшабашный секс, дикие животные ласки с ног до головы, море шампанского, столь любимого ею и будущей возлюбленной.

Вайцман отнёс инструменты в хозсарай, отряхнулся чинно и со степенностью.

– Бог поможет, – ответил он.

– Носитесь вы со своим Богом, – зло фыркнула Олеся. – Можно подумать, вы такой праведник!

– Я с малых лет хожу в церковь. Я даже хотел уйти в монастырь, но батюшка...

– Кругом у вас одно "я"! – вскричала девушка, убежала в морг, вернулась от туда с какой-то книгой. – Нате, почитайте!

Главврач удивлённо взял в руки книженцию. «Будущее атеизма». Боже, какая глупость!

– Стас, это твоя книга?

– Моя. Я взял у отца, он коммунист.

– Отродье бесовское! – теперь уже кричал Иосиф Семёнович, прежде чем уйти в мрак. Он покидал этих двоих безбожником с глубокой ненавистью, он считал их своими врагами, и если бы было время, о, он прочистил бы им мозги! Будьте прокляты, засранцы, я иду в новую жизнь, нет такой преграды, через которую не смог бы переступить человек.

Олеся и Стас ушли в морг. Тишина их угнетала, давила на сознание. Олеся запустила пальцы в грудь Стаса, поиграла с курчавыми волосами, потом рука пошла ниже, нашла начинающий возбуждаться мужской орган, погладила головку. Она абсолютно ничего не испытывала. просто надо было убить время.

– Он подохнет в дороге или вернётся к нам, – сказала девушка и расстегнув брюки, принялась лизать Стасово древко.

– Его надо было убить, – прошептал молодой человек.

– Его убьёт его Бог. Это как пить дать.

Фрагмент 13

Земля поддавалась легко, несмотря на гравий и ошмётки асфальта. Одна из лопат сломалась, также погнулся и лом, и нервы Стаса сдали – он матерно обругал всё и вся, совокупился с самыми грязными проявлениями человеческого характера. И все эти гадости он проделал с сатанинской злостью, будто его взяли за живое, причинили зло во имя добра.

Мёртвая девочка привлекла слепней и божьих коровок. Худое жёлто-зеленоватое лицо было измучено тленом. Вайцман по первоначалу отгонял всю эту комарильню, но вскоре бросил со стасовой злостью. Иосиф Семёнович достал молитвенник, полистал страницы послюнявившим пальцем и принялся гнусавым голосом взывать к Творцу. Глубокие чувства взволновали его, ночь представилась полумраком в Гефсиманском саду, где он вот вдруг видит живого Христа, с бледными пшеничными длинными волосами, тот молится у камня, изредка поднимая голову, словно что-то вспоминая...

Вырыли с полметра, перекусили хлебом. Стас жевал медленно, вытирал пот со лба.  Вайцман поглядывал на него, задавался вопросом: простил ли он его за причинённые страдания сестре или всё также имеет к нему претензии, презирает его за садизм китайской напыщенностью. Садизм главврач осуждал на корню, но есть ведь христианское прощение, да и работаем вместе, один на двоих груз труда.

– Стасик, ты когда над людями измывался, думал, чем может всё закончится?

– Я молодой был, пацан ещё. Кто много думает, спит с валерьянкой. А я спал как убитый.

Олеся вскользь прислушивалась к разговору мужчин, не принимая ни чью сторону. Надоели эти склоки базарные, эта грызня и разборки. Девушка всё больше ненавидела мужчин, и где-то глубоко всколыхнулись лесбийские чувства. Она втихаря запустила руку в паховую область, провела пальцами по влагалищу, отмечая его упругость, влага удивила её, и как ей захотелось, чтобы другие женские руки ласкали её по-бабьи нежно и трепетно!

– Эту девочку жалко хоронить, – отчего-то произнесла Олеся.

– Почему? – не понял Вайцман.

– Мы так и не узнали, убили её или нет, насиловали или она сама утопилась? Посмотрите, она весьма привлекательна, есть даже очертание груди, бёдра наполнились жиром... Как бы я хотела увидеть её живой, улыбающейся, слышать тонкий хрупкий голос, говорящий о музыке и первой любви! Вайцман, вы можете девочку оживить вашими молитвами?

– Я бы больше желал оживить вашу душу, Олеся!– главврач вскинул брови.

Олеся едко состроила удивление, прошлась по волосам, отмечая их сухость и ломкость.

– Оживите мои волосы, друг, – захохотала девушка, взяла лом и принялась углублять могилу.

Иосиф Семёнович и Стас посмотрели друг на друга с некоторым удивлением: с чего это Олеся так взбодрилась, вроде алкоголь не принимали, ситуация похоронная, тут подобает траурность и скромность, а она ершится вся, скачет как лань, вон как ломом тыкает в землю, дырявит всю и вся, так и в Вашингтоне лом вылезет.

Стас раздавил божью коровку, понюхал руки, откашлялся. Ночь разбудила ветер.

– Вы хотели меня убить? – без эмоций спросил Стас у главврача.

– Моё дело – преподать урок, а наказывать – дело Божье, – сухо пояснил Вайцман.

– Какая же вы сука, Иосиф Вайцман!

Главврач отложил молитвослов, расстегнул плащ, поправил костюм-тройку.

– Думайте что хотите.

Через час могила была готова. Осторожно, как будто девочка была стеклянной, труп положили в яму, постояли как следует, принялись забрасывать землёй это несчастное неживое тело, так мало вкусившее жизнь. Сломалась и вторая лопата. Ветер трепал одежды, волосы, глаза выдавливали слёзы, столь запоздалые и не к месту.

– Что будем дальше делать, сотоварищи? – усмехнулся Стас, перевязывая рану.

– Я ухожу в город, – сказал Вайцман.

– До города 13 километров, – удивилась Олеся, откровенно разглядывая главврача словно он был экспонат. Девушка начинала презирать это боговерующее существо, причинившее боль её возлюбленному, коим теперь Стас для неё уже не являлся. Она решила, что будет жить с Жанной, одноклассницей, также предпочитающей молоденьких особ вульгарным и грубым мужланам. Олеся предвкушала бесшабашный секс, дикие животные ласки с ног до головы, море шампанского, столь любимого ею и будущей возлюбленной.

Вайцман отнёс инструменты в хозсарай, отряхнулся чинно и со степенностью.

– Бог поможет, – ответил он.

– Носитесь вы со своим Богом, – зло фыркнула Олеся. – Можно подумать, вы такой праведник!

– Я с малых лет хожу в церковь. Я даже хотел уйти в монастырь, но батюшка...

– Кругом у вас одно "я"! – вскричала девушка, убежала в морг, вернулась от туда с какой-то книгой. – Нате, почитайте!

Главврач удивлённо взял в руки книженцию. «Будущее атеизма». Боже, какая глупость!

– Стас, это твоя книга?

– Моя. Я взял у отца, он коммунист.

– Отродье бесовское! – теперь уже кричал Иосиф Семёнович, прежде чем уйти в мрак. Он покидал этих двоих безбожником с глубокой ненавистью, он считал их своими врагами, и если бы было время, о, он прочистил бы им мозги! Будьте прокляты, засранцы, я иду в новую жизнь, нет такой преграды, через которую не смог бы переступить человек.

Олеся и Стас ушли в морг. Тишина их угнетала, давила на сознание. Олеся запустила пальцы в грудь Стаса, поиграла с курчавыми волосами, потом рука пошла ниже, нашла начинающий возбуждаться мужской орган, погладила головку. Она абсолютно ничего не испытывала. просто надо было убить время.

– Он подохнет в дороге или вернётся к нам, – сказала девушка и расстегнув брюки, принялась лизать Стасово древко.

– Его надо было убить, – прошептал молодой человек.

– Его убьёт его Бог. Это как пить дать.

Фрагмент 14

Работы по обеззараживанию морга и больницы велись два с половиной часа. Капитан объяснил, что некая радикальная группировка атаковала 15 российских и 8 американских городов, сотни тысяч человек погибли в страшных мучениях, но паники нет, всё налаживается, идёт планомерная очистка территорий.

– И вы здесь не паникуйте, – попросил служивый. – Первый ли раз России-бабушки страдать? Мы – народ закалённый трагедиями, мы ген защиты свой выработали, нам страшен только ад перед смертью, а самого чёрта не боимся. А тут ещё американцы с нами вровень страдают – значит, выдюжим, не сломаемся, не порвём жилы.

Вайцман холодно поёжился, обмотал горло шарфом. Они втроём ушли в морг, где было уже значительно теплее – работало электрическое отопление.

– Давай тяпнем, капитан! – взбодрился Иосиф Семёнович, потёр ладони, вызывая мурашки по волосатому телу.

– Айда! – по-казачьи согласился капитан.

Офицер разлил по кружкам спирт, разбавил его водой, мутноватой и плохо пахнущей. Выпили как на поминках.

– Я б этих радикалов за яйца хватал и об стенку, как римляне – иудейских детей. Если не желают жить по-добрососедски – к Аллаху, на лепёшки с салом. Мне они вот так дороги – он провёл ладонью по горлу – сколько можно русской бабе рожать для груза-200? Это какие-такие люди должны быть, чтобы целые нации травить дермом, ждать, когда мы как щенки негодные захлебнёмся собственной рвотой?

Подошёл щупленький полулысый сержантик, доложил, что очистка завершена. Капитал сказал, что через полчаса они уезжают дальше.

– Почему ислам приносит столько жертв? – как бы между делом поинтересовался Стас.

– Мусульмане – здравые хорошие люди, но бедности у них много, а бедность толкает на противоправные действия, – объяснил командир химической защиты. – Знаю одного киргиза, мужик вот такой, дети у него золотые, а вот сын в ИГИЛ (запрещена в РФ – ред) ушёл, режет горла неверным, зарабатывает пулю в лоб. Я ему говорю «Ты почему такого сына вырастил?», а он мне «У Всевышнего на каждую душу план свой. Как бы я молился, если он был простым земледельцем? А так молюсь как святой, живее любого муллы. Это Аллах меня разбудил, а то ведь намаз полусонным делал. Глядишь, и сын покаяться, встанет на праведный путь». А у него ещё две дочки, черноокие красавицы, с косичками вдоль спины.

Стас любил такие откровенные разговоры, но сам остерегался много говорить, чтобы не сболтнуть лишнего. Он гадал – скажет Вайцман об его убийстве, сломает его окончательно или нет. Ныла нога, в голове стучали гонги один за одним, а тут ещё мерещилась Олеся с высунутым синим языком, выцарапанными глазами, словно беркут разодрал её лицо, изуродовал память о ней.

– Слушай, служивый, помоги захоронить наших усопших. Для нас двоих это как серпом по гениталиям. – главврач едва не заплакал. Его лицо было пунцовым, на лоб сел комар, а он даже его не чувствовал – он думал об своей убитой сестре, выдать Стаса, этого засранца военным, или простить как Христос учил, ведь православные же. А если он сам следующим будет?

Капитан дал приказ об захоронении. Вдогонку этому пошли две бутыли спирта, чтобы мёртвых не боялись.

– Народ мрёт как мухи, – высказался офицер. – Проезжаем деревни – тишина, и мёртвые с косами стоят, а косить не хотят. Было бы смешно, если это другая страна была, не твоя родимая, которая тебя ссать учила. Народ уходит в лучшие края... Скоро и наш черёд.

– Не будь таким пессимистом, друже, – похлопал по плечу капитана Вайцман, уже пьяный и вспотевший.

Изрядно они выпили за те полчаса: спирт растекался по венам, бодрил и делал храбрым.

– Всех нас роботы заменят. Роботы не поднимут восстания, у них нет противоречий и сексуальных влечений, ими просто нужно управлять. Бесплатная рабочая сила, – подытожил главврач.

О роботах Вайцман умел говорить. Он считал, что православие – единственный противовес разгильдяйству американцев и япошек. Патриарх был его светоносным светом, силой, влияющей на зло, расплодившееся на всех окраинах земли. О зле он молчал, то ли боялся козней дьявола, то ли не находил нужных фраз. А о роботах, пожалуйста...

– Роботы землю накормят. Но всё равно они придут к нам на смену, – деловито, по-спартански произнёс Стас и вышел из морга. Начинало светать, луна светила тускло, свет горел по всей больнице. А где-то всё также работало радио, словно в нём сидели бессмертные батарейки.

Вояки уехали. Стало как-то неуютно, словно весь мир сколотили из грубых досок.

– А нас кто заберёт? – задался вопросом Стас.

– Вояки сообщат. Это дело тонкое, здесь ничего бросать нельзя, мародёры быстро всё растащат, по кирпичу и досточке. Ты не ной, Стасик, всё образумится. Нас Рим не скоро падёт, а Карфаген будет разрушен. Мы с тобой спартанцы, не нам скулить...

– Я не скулю. А всю жизнь мы тут не просидим: жрать что-то надо...

– У меня полный склад еды. И вода есть бутилированная, и спирт, и ещё кое-что.

Стас зевнул, как-то по-особенному взглянул на небо. Они стояли и курили. Вайцман перед этим отыскал свой сотовый, но зарядка села.

– Тогда я пошёл спать. А ты девочек закажи, что-то охота стало.

Иосиф Семёнович скривился.

– У тебя только-только подруга остыла...

Стас хохотнул:

– Сколько у меня их ещё будет!