Текст книги "Армада"

Автор книги: Алексей Сквер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 15 страниц)

Вообще, в армии нужно в первую очередь следить за гигиеной, это и утреннее умывание, и обязательное мытьё копыт после дня в сапогах. Форму тоже надо чистить, сапоги вообще безоговорочно должны блестеть… внешний вид солдата – это и его щит. Видишь, что стоит чмо засаленное, и чё-то ещё хавальник разевает… ну, и с пинка его… (если, конечно, он не в робе, например, в парке на технике…там и я чумазоидом бродил). А стоит солдат – сам себя уважает… чист, выбрит… в глаза смотрит. Можно и послушать, что он говорит.

Во-вторую – учиться терпеть голод и стараться не ронять своё достоинство ради куска хлеба или относительной безопасности. Учиться драться за себя… пусть даже один против толпы… толпа тоже ведь из людей… ну, отпиздят раз… ну, два… зато ты уж кому-нибудь, но хоть раз да заедешь в челюсть. А кто хочет в челюсть? Правильно… никто… да и стрёмно от духа в бубен выхватывать, и идут доёбывать Примуса какого-нибудь, а не тебя. Это тяжело делать до первого шага на защиту своего достоинства. Морда-то отрастёт, а вот согнутый хребет распрямлять тяжко. Авторитет теряется в секунду, а нарабатывается ой, как сложно. Сначала ты работаешь на авторитет, а потом он работает на тебя. Это аксиома.

Ну, и в-третьих – нужно понять, кто командует тем подразделением, куда ты попал. Это может быть и сержант, и комбат, и вообще командир другой роты. Но обязательно есть тот, кто рулит. Вот именно такого и надо искать, а дальше определяться… если это гоблин старослужащий, пользующийся ущербностью ничего не могущих офицеров – это один вариант… если это всё-таки командующий в роте офицер (в 90 % случаев именно так и бывает), то вот его команды надо исполнять, и на остальных класть хуй. В армии рулит единоначалие. И это правильно… когда до хрена командиров, и ты пытаешься исполнить все их приказы, получается такая хрень, которую вовек не исправить.

Можно много чего ещё понаписать, но главное – это вот эти три момента… если ты их решаешь, то, считай, 50 % проблем со своей жопы снял. Остальные пятьдесят твоя дурная башка организует самостоятельно – обязательно. Это армия… в ней можно делать всё… хоть жену комбата раком на взлётке… только вот залетать нельзя. Комбат, он ведь расстроится. А когда расстраивается командир – подразделение начинает огорчаться пуще него. Примета такая.

Удавить бойца, если ты знаешь, как правильно пользоваться властью – раз плюнуть. Любого. На любом сроке службы. Национальность тоже похуй. Но надо з н а т ь, на какую кнопку давить. Это уже высший пилотаж… когда хватает одной беседы.

«Шаботукова не бей – просто посади на местную губу… суток на трое… чужая чурка на губе всегда за праздник… земляки вряд ли караулу чо предъявят за него, он им похуй… а караул вымоет этим Шаботуковым сортир и все полы на губе, попутно отпиздив за все обиды от черножопых… вернётся шёлковым…»

– Вадим.

Чурки в армии. Мдя… это, конечно, пиздец. Но, сказать по чести, у меня до сих пор двойственное впечатление. Стая зверей – это стая зверей. Если дошло до противостояния, то надо гасить ближайшего на поражение с максимальной жестокостью, но лучше до этого вообще не доводить. Они тоже умеют гасить, и не хуёво.

(В кочегарке однажды меня, по сути, спасла лопата, которой я со всей дури уебал по ногам одному из троих, кинувшихся на меня. При этом в морду я уже успел схлопотать, и заливал бушлат кровью из разбитого шнопака. Узкое пространство котельной не позволило всем троим кинуться с разных направлений, а завывающий товарищ, катающийся и держащийся за ногу, охладил их пыл. Пиздиться пришлось потому, что эти зверьки пришли мыться. Для кочегаров предусмотрен душ… с горячей водой… котельная ведь, как-никак. В ДОСах воды может не быть вообще никакой, а тут даже горячая. А я зашёл проверить, не выебли ли ещё моего Батона, ставшего бессменным старшим котельной, в жопу кочегары. Батон, как обычно, кидал уголь, два кочегара были в проёбе, а в душевой мылись чурки из РМО. Для них вопросы с орущими лейтенантами, да ещё и не богатырского вида, решались просто.)

Что ни говори, но они друг за дружку держатся, не в пример якутам и бурятам…я уж не говорю о русских. Вот не было среди них Примусов. Среди якутов и бурятов были чмошники… и не мало…

В этом плане они молодцы. Если хоть один начинает чмореть, его враз пиздохают в своем стаде, чтобы не позорил.

Опустившихся чурок я что-то не припомню… а вот перцев – каждый второй.

Чурки, как это не банально звучит, действительно гордые народы. Конечно, молодых офицеров они не ставят в хуй и ебут мозги, что вынести, например, за собой посуду и мыть пол – это женская работа… вплоть до срубки.

(На самом деле я лично видел, как мулла, прямо в мечети, чётками по еблу за такие заявы выписывал. А мне позже пояснил, что по Корану, служащий в армии считается находящимся в военном походе, а в военном походе уже работа не разделяется… там всё направлено на службу, и делать обязаны все и всё.)

Один на один же они больше склонны подчиняться. (При отсутствии прямых оскорблений типа «ёб твою мать… иди сюда, полупидор…» и т. д.) Их братство (землячество) всегда стояло и стоять будет костью в горле любого командира. Начиная с банальных путей утечки имущества роты и заканчивая крайне прискорбным видом немусульманского молодняка.

Кто не видел, на что способно стадо охуевших чурок, до того, как это увидят, могут быть кем угодно… талерастами… правозащеканцами и прочими либерастами. Но только до тех пор, пока не попадут сами под подобные молотки. И опять таки… чурки охуевают не сразу, а только в условиях постоянных поблажек. Только когда видят свою полнейшую безнаказанность.

Заставить мыть пол чурку можно и без муллы… заебав и заебавшись, попутно отпиздив. А можно только г р о з и т ь отправить мыть полы… чурке тоже не улыбается встать в конфронтацию пусть с молодым, но летехой, однако же это офицер, а не досадно мешающий спать комар. И на фоне возможности получить приказ на мытьё полов, чурка, чтобы не получить его, готов сделать много чего полезного и более трудоёмкого.

Но один раз ему необходимо показать, ч т о ты можешь с ним сделать в случае чего.

Моя проблема – Шаботуков. Надо доебаться раньше и удавить его желание залупаться в зародыше. Записка об аресте уже на него выписана и лежит в кармане… для надёжности даже гербовую (ещё в Борзе) нашёл и шлёпнул.

«Упустишь сейчас Шаботукова – добавишь себе геморрою на год вперёд»

– Вадим.

В казарме, что нам выделили, практически ни хрена нет. Спортуголок обозначен грушей. 4 ряда двухъярусных коек. Один шинельный шкаф, разъёбаный вусмерть, с явно читающимся будущим на эту зиму – дрова. Остатки тумбочки дневального с невесть каким чудом сохранившимся, продранным барабаном. И десяток табуретов.

Рабкоманда занимает указанный мной угол в расположении, а я – небольшую комнату, раннее предназначение которой так и остаётся тайной, ввиду абсолютно голых стен. То ли канцелярия ротного. То ли комната командиров взводов. То ли вообще каптёрка.

Единственное, что радует – свет не отрубают, и вода вроде бы есть. (Кстати, в городке у них тоже свет был практически на постоянку. Видимо, даже в тех скотских условиях дело было не в перебоях, а в хозяйственнике. В Безречной он был, а в Борзе – не было).

Вечер… пора прочистить моим охламонам мозги.

– Крылов, строй рабкоманду.

– Строооиться… рабкоманда… Рыба, бля… ты чо, не слышишь??

Рядовой Рыбин как раз таки очень хорошо всё слышит, и мчится к месту построения. Крылов орёт на него потому, что это чуть ли не единственное тело в рабкоманде, на которое мл. с-т Крылов может открыть свою варежку без потери способности вообще двигать этой варежкой. Молодой ещё.

Но меня это сейчас не интересует. Я и так знаю, к а к строится моя рабкоманда. А строится она крайне плохо. Вяло скрипят кровати, освобождаясь от солдатских жоп. Кто в развалочку двигается к месту построения, кто вообще ещё и не думает о построении, так как занят более важным делом – рытьём в вещмешке, например. В общем, неёбаное стадо, заложившее хуй на моё присутствие.

– Отставить построение…

Команда явно непривычная, зольдеры замирают кто где и смотрят на меня.

В казарме тишина полнейшая.

– Товарищи солдаты, команда на построение выполняется бегом… мне вас чо? Дрочить, как в учебке?

«Заебёшься» – читается на половине морд.

Я и сам думаю, «заебусь». Но то, что я думаю, им неизвестно, а вот их мысли мне насквозь понятны. Моя позиция лучше, как не крути. Для командира нет ничего хуже непонимания им своих подчинённых. Если ты не соображаешь, что творится в башке твоего солдата – ты труп. Морально уж точно.

– Мне вот лично похуй на ваш ужин… на довольствие вас поставили, в столовой вряд ли обнаружат, что не пожрало 15 человек, а плац – он вон он… прямо под окном. Желаете жрать или тренироваться?

Молчание в ответ.

– Кто у нас хуёво слышит, поднять руку…

Никаких движений.

– Кто отказывается подчиняться приказам??

Тот же результат.

– В одну шеренгу становись.

Теперь забухали сапоги, и секундная суета заканчивается построением. Ясен хуй… не на работу же – на ужин. Толька вот хрен вам, товарищи зольдаты… в обе ладошки. Чтоб было чем заняться.

– Разойдись…

Вяленько разбредаются с кислыми ёблами. Что такое дрочево, знают все.

– Крылов, командуйте.

– Строооица, рабкоманда! – орёт Крылов. Дебил.

Рабкоманда быстренько выстраивается в одну шеренгу.

– Крылов, ты где такую команду вычитал?? Ты сержант или хуй в стакане? – из строя слышатся «гыгы». Вот он. Есть. Шаботуков. Смешно полудурку… хуй в стакане представил, видимо.

– Шаботуков, почему нарушаем дисциплину строя?? Чо, блять, за возгласы?

– Я-а нэ нарушаль… стою смырна… хули вы даёбываетесь, таварищ лейтенант…

– Оооо… да ещё и пререкания в строю… заебись… ну, зайди в мою коморку, товарищ Шаботуков… попиздим на тему доёбов.

Шаботуков, картинно засунув руки в карманы, вразвалочку пиздует в мою комнату, даже спиной показывая свои бесстрашие и похуизм, я поворачиваюсь к солдатам.

– Крылов, есть команда «В одну шеренгу становись!», понимаешь? Ты командир и должен давать солдатам понятные команды… как они, по-твоему, должны построиться по команде «Строится!»? Или твои подчинённые сами определяют, как и что им делать? Тебя чему учили в учебке-то?? Ну-ка упади-ка на левый фланг. На хуй мне такой сержант не всрался. – Крылов занимает указанное место с явным облегчением на морде. Ему тоже не улыбается командовать этим стадом. Теперь правофланговым стоит Фёдоров. Этот крепок и незлобив. Нормальный русский парняга из-под Кемерово откуда-то, кажется. К нему никто не лезет, и он никого не трогает. Сам по себе решил перекантоваться. В общем, верное решение… ни к бурятам, ни к якутам ему не прибиться… с Шаботуковым почти на ножах, а Крылов и ещё парочка доходов просто не вариант… им на себя-то по хуй – какая в пень дружба с такими. Как их уважать? За что? За то, что их Галсанов метелит, а они терпят и геройски не стучат??

Хороший будет сержант (так оно потом и вышло).

– Фёдоров. Теперь ты будешь старшим рабкоманды.

– А чо я-то??

– Ты не чокай, солдат… один вон уже без пяти минут на губе за выебоны, – киваю в сторону комнатухи моей, куда зашёл Шаботуков.

Все в шоке. Видят, что не шучу, но на губу за такую фигню, как пиздёж из строя, не сажают… по крайней мере в Борзе. Там максимум что можно, это выхватить в бубен за такие распальцовки из строя. Ну, смотря кто строит. Но тут-то Безречная!!! И прокурор!!

– Вы чо, все решили, что я с вами играться буду? Я вам не Батон. Чем меньше вы мне мотаете нервы, тем проще вам жить будет. Я, товарищи солдаты, кто ещё не в курсе, закончил Московское Высшее Общевойсковое Командное Училище. И требовать от вас буду так, как меня там научили, а не как вы тут, блять, сами захотите. Если кто не понял – я ебанутый на службе. И мешать мне становиться генералом не рекомендую. Это понятно??

Молчание.

(Именно рабкоманда мне потом даст кличку МО – Министр Обороны. За выебоны приходится платить каждому).

– Когда я обращаюсь к строю… нужно отвечать четко и слаженно либо «Так точно», либо «Никак нет» Итак, повторяю вопрос, – сам демонстративно смотрю на часы, цокаю языком, мол де, времечко-то убегает… не успеют пожрать… горе-горе… хых. – Всем понятно что я сейчас сказал??

– Таак точно! – кто в лес, кто по дрова.

– Не слышу.

– ТААК ТОЧНО.

– Рядовой Фёдоров, выйти из строя на два шага.

Выходит правильно, но явно без энтузиазма. Не дурак, на хуй ему подвиги Соркомова? Знает свой манёвр, однако и рвения не видно. Ему, как любому нормальному человеку, лишняя ответственность не нужна.

– Товарищи солдаты, с этого момента старшим рабкоманды назначаю рядового Фёдорова. Его приказы выполнять, как мои… если кому чего не понравится в его командах – сначала выполнять, потом уже обжаловать у меня. Сейчас, Фёдоров, строй их внизу – и в столовую. Увижу из окна, что идёте не в ногу – после ужина два часа строевой. И, кстати, на будущее, больше не буду на этом останавливаться. Буду гонять на плацу без подобных предупреждений. Вопросы??

– Никак нет.

– Фёдор, если в столовой или около неё к вам прицепятся местные аборигены – разрешаю дать пиздюлей… остальных тоже касается… друг дружку в обиду не давать… захавают одного – пиздец всем остальным. А я не нянька, постоянно следить за вашей безопасностью. Если хоть одна блядь поползёт там чего-нибудь клянчить или иным образом начнёт позорить рабкоманду – кто это увидит, сразу пресекайте. Разборы все тут. На виду у всех, вы – один организм. Увидят хоть в одном гниль – всех за пидоров пощитают. Понятно?

– ТААК ТОЧНО.

– Всё, Федор – забирай их на хуй… – поворачиваюсь спиной к строю и слышу первую команду м о е г о сержанта (будущего).

– Напра-вО. Строится на улице… по двое…

– В колонну по два, Фёдор, – говорю, уже входя в свою коморку.

– В колонну по два, – вторит Федор. Будет с него толк. Войдёт во вкус власти, и ещё придерживать придётся. Обладая властью, очень легко соскользнуть в самодурство. Сам такой.

Шаботуков изучает в окно достопримечательности. На меня реагирует тем, что отходит от окна и замирает у стены. Ждёт. Я делаю вид, что вообще его не вижу, и иду к окну. Как раз мои строятся – выбегают. Фёдор даёт пинка Крылову… видимо, за свой дикорастущий карьерный рост благодарит. Жопу Крылова не жалко, но вот на людях это делать не обязательно. Учить надо. Тронулись… остановились… Фёдор подходит к Николаеву и что-то ему говорит. Оба оглядываются на моё окно… угу… правильно, большой брат смотрит за вами, ребята. Так. Вот команда «равняйсь», вот «смирно». Пошли. В ногу, кажись. Ставим плюсик. Федор справляется.

Теперь Шаботуков.

Ему хватает ума молчать и выжидать. Но моё поведение его явно сбивает с толку, он привык к воплям и пиздюлинам. Даже на драку настроился, небось, ишь, ебло какое злючее скроил. Ну, поехали:

– Шаботуков, ты как служить дальше хочешь? Нормально или хуёво?

– Нармална хачу… а я и так нармална, это вы чота ка мнэ нэправилна… я чилавэк…

– Не-е-е… «нармална» у тебя не получается. Мне проще тебя отправить на губу и забыть там на время. А чо? Все сразу поймут, что это ни хуя не шутки, и на твоём примере, солдат, остальным неповадно будет пиздеть из строя, – я абсолютно расслаблено сажусь на свою койку, всем видом показывая, что это почти решённый вопрос. Шаботуков, ожидавший чего угодно, только не губы, беззвучно хлопает длиннющими, как у девки, ресницами… потом выдаёт:

– Таварищ летэнант… за что? Я нычэго нэ дэлал…

– Шаботуков… тебя ведь Шамиль зовут?

– Да.

– Не да, а так точно, Шамиль. Ты в армии, а не в ауле у себя. И здесь порядки определяет устав, а не совет старейшин, где ещё и шанс отмазаться есть. Вот для них оправдания готовь, а мне не надо. Тут всё делается согласно устава, и я, заметь, ничего от тебя не по уставу не требую. Мдааа… вот там позору-то будет, когда письмо придёт о том, что ты на губе… мдааа… – бац, первый тяжеляк, позорящее письмо на родину героя – это для любой чурки нож в горло.

– Какой пысмо??

– А такой пысмо, Шамиль. О том, как ты тут служишь… о том, как хернёй занимаешься и своих одногодок чморишь… я там все твои подвиги, включая курево, распишу – бац, второй тяжеляк… одно дело – служба, другое – закурил. Пиздюли от старших обеспечены.

– Зачем такую подставу… да товарищ лейтенант… за что???

– Хуясе… да ты по-русски вон как шпаришь… а мне тут дурочку валял, – заламываю брови. Лезу в карман, достаю записку об аресте. – Да я уже бумажку на тебя выправил… на хуя мне с тобой бодаться? Вот ты мне кто? Брат? Сват?? Ты мне по хую, Шамиль. Мне проще засунуть тебя в самую вонючую камеру к энурезникам… знаешь, кто это??

– Эта каторые ссуцца, – лёгкий акцент у него всё равно присутствует. Он уже взял себя в руки и, похоже, готов к разговору – весь внимание.

– Правильно… посидишь там… полы все на губе вымоешь… то, что ты их там будешь ударно мыть, даже не сомневайся. Ну, не ехать же на дизель из-за полов? Правильно? А то Прокурор-то долго слушать не будет о гордом дагестанце Шаботукове… выпишет тебе бумагу, и пиздец… я тебя больше и не увижу, и не надо мне будет ломать голову, как же сделать так, чтобы Шаботуков начал подчиняться и перестал выёбываться. Как мне сделать так, чтобы Шаботуков, никого не покалечив и сам не убившись, в родной аул, отслужив, уехал к папе с мамой.

– А я и не выёбывался… проста, таварищ лейтенант, чо вы на меня сразу… я один, что ли?

«Агааааа… гниль попёрла… сами мы не местные. Ню-ню.»

– Сразу??? Да ладно… я за тобой давно уже наблюдаю, – в хуй он мне не впился – наблюдать за ним, но это пиздец, как неуютно, если тебе сообщают, что ты уже какое-то время под колпаком. Шаботуков начинает копаться в своих косяках и просчитывает, что я знаю, а чего знать не могу. Это трудно. В армии все у всех на виду, и информацию утаить очень сложно… всё равно кто-то мог что-то видеть и банально сдать за какой-нибудь ништяк в виде увольняшки, например. – Я тебе не собираюсь перечислять все твои подвиги… достаточно твоего постоянного валяния на кровати… вот ни хуя я тебя перевоспитывать не хочу… понимаешь?? Мне проще тебя слить, и всё. Зачем мне такой головняк, как ты?? А?? Шамиль?

– Товарищ лейтенант… не нада… я понял… не нада губу, – он не мельтешит и не елозит, старается сохранить лицо, но явно не готов к ухудшению и так хуёвых условий существования. Про губу явно наслышан, и знает свои расклады там. Выход один – договариваться со мной.

Лучше уронить себя тут передо мной, чем дожидаться, пока уронят на губе перед всеми… там-то в очко башкой угодить – как два пальца обоссать.

– О! – Я поднимаюсь с кровати и подхожу к нему вплотную, – во как ты говорить, оказывается, умеешь… А-то «хули даебались» мне через губёнку на ломаном русском из строя пукаешь. Я не для того в армию пришел, чтобы твой гонор разглядывать. Мне на тебя тьфу и растереть. Чем ты мне полезен? Да ничем. А чем вреден? Да всем. На тебя остальные смотреть будут, и чо мне? Каждого сажать? Лучше я тебя одного задавлю. Кстати, поверь, все только с облегчением вздохнут.

Шаботуков разглядывает свои до блеска вычищенные сапоги. Он тут один. Поддержки, действительно, никакой.

– Ну что? Чего мне с тобой делать прикажешь? А? Солдат??

– Не знаю… товарищ лейтенант… вы скажите, чо вам надо… я могу… – что он может, он и сам не знает, но это не важно. Важно, что он п о т ё к.

– Ты понял, что мне от тебя избавиться на раз?? – откровенный пиздёж продолжается. Никому, кроме меня, это счастье в хуй не упиралось. На губу я его, конечно, могу засадить, но оттуда он вернётся с таким каменюкой за пазухой, что пиздёж из строя будет детским лепетом. И, по сути, где-то даже будет прав. Сурово – на губу за нарушение дисциплины строя… да и не примут, придётся что-то серьёзное ему рисовать… мдяяя…

– Да.

– Шаботуков, ты чо? Тупой? Нет такого слова в армии.

– Так точно.

– У тебя есть выход. Сейчас ты мне будешь писать о своих косяках… обо всех… мне по хуй… хоть всю тетрадь испиши. Я прочту и решу, сажать тебя или нет. Учти, я не собираюсь тебя уговаривать. У тебя 20 секунд найти ручку и бумагу (у всех в вещмешках есть – письма писать). Время пошло.

Шаботуков, прошедший учебку, срывается с места, а я убеждаюсь, что он может выполнять команды бегом. Причем мои команды. Он пишет мне объяснительную на два тетрадных листа, где указывает, кого и когда бил и что и где спиздил. Первую объяснительную, взятую мной у солдата, потом ими было забито полсейфа. Особенно меня впечатляет завершение этого опуса.

«Я ридавой Шаботуков клинусь что буду служить нармально и слушаца лейтинанта Скворена».

По моему настоянию, над словом «клинусь» надписал «аллахом», после чего прослушал двухчасовую лекцию на предмет взаимоотношений между военнослужащими, и лёг спать голодный, но с облегчением. На пиздюлину он нарвался через неделю. О губе мы с ним больше не вспоминали. Объяснительную эту вместе читали только раз, когда я заловил его на молоке (коноплю варил в молоке – способ забалдеть).

Вадим, зараза, потом забрал на память. А жаль. Петросян выкупил бы за мильёны мильёнов.

Навести порядок в рабкоманде годков, имея на руках страшилку о Прокуроре и изначально поломанных перцах, было достаточно просто. К тому же, я реально никому, кроме прокурора, не подчинялся.

Приходил замполит дивизии. Попытался орать на меня при бойцах. Скомандовал Федору вывести людей прямо при воплях этого ебанутого полковника. Тот, конечно, вообще начал пять из тридцати шести изображать. Типа «солдат, стой… я кому сказал». Но мои – молодцы. Съебли из казармы вместе с нарядом от греха подальше, положив хуй на его команды.

Единоначалие… хули… проинструктированы были до слёз. Полкан поорет и уйдёт, а вот лейтенант Скворин, злопамятная падла, никуда не денется… так чьи команды выполнять менее накладно?

На полковника впервые в жизни залупился, как только (последним, как положено) вышел Фёдор.

Нахамил практически сразу. Бойцов-то я убрал, чтоб свидетелей не было. Ну и выдал спич на тему, что орать он может на своих штабных блядей при ком угодно, а на меня, офицера рядов РФ, к тому же даже не знающего, кто к нему заявился, при подчинённых матом орать не надо. Не по уставу. Я тоже, мол, орать могу.

Он подахуел и представился. Я направил его к Прокурору. Он понял, что идти надо прямиком на хуй, и пообещал мне пиздец от комбрига, которого он охуенно якобы знает. На что я ему заявил, что не верю, чтобы наш комбриг общался с офицерами, забывшими устав. Короче, он орёт, а я с каменным еблом хамлю, впервые полностью осознавая, что со мной, лейтенантом, сделать практически ничего не возможно. Ну, не самому же этому полкану зольдерами командовать.

Поорал и ушёл. Больше я ни его не видел, ни о нём ни хуя не слышал. Есть такая порода офицеров. Всё, что они умеют делать – это орать на подчинённого. Бездумно и, в общем-то, бесцельно. Только ради того, чтобы почувствовать себя в армии. Как правило, это штабные крысы, близко бойчин не видевшие.

После этого случая я подохуел совсем. Наконец-то я плотно добрался до водки и местного офицерья. Очень быстро свёл знакомство с артиллеристами на почве вылавливания гостей-земляков у моих обормотов.

Как-то один из них попытался отъебукать меня издаля, съебавшись в роту. Я при помощи дежурного и ответственного офицера замутил построение артиллеристов и опознал того охуевшего бурятилу. Вежливо попросил повторить мне тут при всех то, что орал на лестнице. Он бы, может, и повторил, да только когда ответственный офицер (кто-то один всегда ночует в казарме с бойцами… иначе всё, что угодно, вплоть до уголовщины) въехал, что я реально нашёл урода, меня оскорбившего, тут же его раскумарил перед строем. Всё правильно… не мой солдат – не мне и пиздить.

А с Олежкой мы сдружились после того случая сразу. Он был старлеем. Зампотех. Пиджак. Правильный пиджак. За пузырём разговорились. Он смоленским оказался. Ну, повздыхали над уровнем подчинённых. Пожалился ему на то, что гнию (акклиматизация и другая вода реально любую царапину превращали в гнойник. С перекисью водорода не расставался), что бить больно рукой, совсем отбита. Костяшки, как подушки. Получил совет отжиматься на кулаках и его историю становления в роте. Съели пузырь – пошли к нему. На хате вместе с Олегом жило ещё три офицера. На балконе стоял дырчик (АБЭшка) на случай отруба электричества. В батарею врезан шланг для забора горячей воды. Когда я там упал в ванную с горячей водой (впервые за три месяца), думал, бога за яйца схватил. В общем, если бы вся моя служба в ЗабВо состояла из руления рабкомандой, то скорее бы вспоминались только прикольно-дебильные случаи, типа того же Соркомова.

Отпустил этого ублюдка на почту. Прибегает посыльный с губы:

– Тащ лейтенант, там вашего долбаёба выловили! (Отъебал посыльного… хуясе… это мой долбоёб, и тока я его могу так называть).

Иду на губу, по дороге беру пузырь водки литровый. Раз взял патруль и привёл на губу, значит, где-то чо-то натворил.

Захожу на губу. Там сидят комендант, начгуб и начпатр. Капитан, старший прапорщик и старлей. Уссываются. Ставлю на стол литруху. Переглядываются.

– Петрович… дай команду, чтоб воды принесли… ну и рыбы, наверно…сало достань… да не жмись… знакомиться будем…с начальником грабителя нашего, – тирада капитана опять заканчивается ржачем присутствующих мужиков в погонах. Прапор выходит, а мне рассказывают, за каким хуем я сюда пришёл.

Соркомов решил нажиться за счёт мимо идущей тётки (то, ли кладовщицы, то, ли поварихи), и попытался вырвать у неё сумочку. Вырвать сумочку у тётки под сто кило живого веса Соркомову с его 60-ю кг…сразу, рывком не удалось. Его беда, что и отцепиться от сумочки он вовремя не успел, поэтому на обратном, тёткином рывке влепился в тётку. Тётка то ли владела приёмами борьбы нанайских мальчиков, то ли просто хотела мальчика, хуй его знает, но точно известно, что она, просто подмяв Соркомова, уебалась на него, надёжно зафиксировав, и врубила сирену…так и орала, пока не пришёл патруль и не вытащил полузадохнувшегося и деморализованного солдата из-под неё.

Сидим – пьём. Я ржу со всеми.

– А чо ты, сопсно, ржешь-то? А, лейтенант? – капитан Егоров (копия Вадима по характеру ведения беседы).

– Дык, дебил же… физо надо подтягивать… сумочку вырвать не может… стыдобища… будет моим, чем заняться в выходные… устрою им спортпраздник, – бахвалюсь своей невъебенной крутизной.

– А солдат, по сути, не виновен, что остался бесконтролен… не находишь?

– Как так – бесконтролен?? Я его на почту отпустил.

– На почту?? Ну-ну… на почту… а ты знаешь сам, где эта почта?? Ты ему маршрут до неё сказал? Да я уверен, что он там сейчас в камере сидит и до сих пор не в курсе, где тут почта. Это раз. Как это ты его отпустил?? Без старшего? Одного? У тебя солдаты ещё не бегали? Ну, так побегут, лейтенант. Это два. Ну, и потом – ты как воспитанием солдат занимаешься? Где у тебя лист инструктажа, подписанный твоим этим… как его… – я уверен, он помнит фамилию моего бойца, но попутно проверяет, помню ли её я, в армии полно начальников, вообще не помнящих фамилии своих подчинённых, среди лейтенантов, особенно молодых, тоже.

– Соркомовым.

– Соркомовым! – кивает – Где? Ты его вообще инструктировал, как себя вести, проходя мимо женщин с сумочками? Чего ты лыбишься? У них, может, принято в тундре «чо урвал – то моё»! Почему ты не занимаешься личным составом??

– Да ладно, Миш, чо ты к парню доебался? – встревает прапор, дядька с добрым лицом и лучиками глубоких морщин в уголках глаз, когда улыбается. Эдакий добрый дедушка. Начальник гауптвахты. Зачморивший не одно поколение охуевших вусмерть солдат. Льдом от него тянет. Улыбается, а в глазах п у с т о т а.

– Петрович, не лезь… летёха-то совсем зелёный ещё… а сюда зашёл как… совсем охуел в атаке этот военный. Страха ваще не имеет. Это плохо. Шею свернёт такими темпами на раз-два. Именно поэтому, блядь, у него бойцы вот такой хуйнёй занимаются. А если б этот Соркомов был бы чуть поумнее, и понял бы, что эту корову надо кирпичом для начала? Чтоб сумку-то взять… Мог? – мог… да у нас вон этих умных…вся губа забита, плюнуть некуда… ещё с чужаками возиться?

И опять мне:

– Ты, Лёха, в следующий раз не водку со мной здесь жрать будешь, а пойдёшь Бороде (Прокурору) рассказывать, кого куда отпускал. Понял? Это я к тому, что ты тут совсем уже охуел без командирского хуя. Боком вылезет. Уже вылазит. Учись думать, когда делаешь распоряжения. Солдата, куда не целуй – везде жопа. Не нахавался ты ещё. Ну ладно, не бычься, наливай… и не забудь составить лист инструктажа… заставь всех расписаться, только тему, о чём инструктировал, не вписывай… как накосячат, так и впишешь, о чем инструктировал. Ну, и если надо кого посадить охолонуться, то милости просим… мы водку любим… Гыгыгыгыгы…не, ну каково, а?…ебнулась на солдата и верещала… Тернов (старлею), ты там, часом, не видел? Она его не отъебла от счастья?? Гыгыгыгы…

Но всё пездатое когда-нибудь кончается. Выполнив свою задачу, мы вернулись в Борзю. Из рабкоманды мои были все с потрохами, кроме Шаботукова, который обособился и был в ы н у ж д е н вести непривычный для себя образ жизни.

Не то что бы они у меня летали. Но уважение я снискал хотя бы тем, что моих солдат там никто, кроме меня, так и не выеб.

(Чего стоят глаза Соркомова, когда он понял, что я его отмазал от статьи. Я ему это обстоятельно рассказал, перед строем. Чин чином, делая страшные глаза).

Не давал. Мои, и не ебёт. Все вопросы ко мне. Вадимова наука.

К моему приезду Вадим уже сдал роту Денису и был готов отчаливать. Денис готовился в отпуск. Так же в отпуск должен был уйти и Егор, серьёзно поучаствовавший в передаче роты. Мне светило остаться один на один, но уже не с рабкомандой из ещё не оперившихся пацанов, а с полнокровной ротой. Где хватало всего. Главное, старослужащих, которые скрепя сердце, подчинялись ротному и Денису, отбарабанившему год с ними бок о бок, но никак не амбициозному охуевшему летёхе, весь авторитет которого зиждился на том, что может научить пристрелять автомат и задрочить молодёжь. Как и предсказывал Вадим, обо мне тут же пошли истории. В туалете на стенках кабинок очень быстро появились надписи «МО – ЧМО».

Издержки профессии и проблемы для наряда.

На первую серьёзную обратку я наплыл очень скоро. Меня буднично послал на хуй здоровенный бурят по имени Бабу. Фамилию не помню. Ему крайне не понравилось, что вниз на построение надо ускорятся при отсутствии в роте офицеров. Я для него был хуй пойми кто, за неделю до его дембеля. Я с этим не согласился и выписал в табло, дальше мои 60 кг полетели от неплохо умевшего бороться бурятилы через взлётку, и с громким звуком въебались в шконки. Как он меня швырнул, я не понял. Ррраз – и я лечу, начиная удивляться новизне ощущения.