355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Алексей Синицын » Искусство скуки » Текст книги (страница 1)
Искусство скуки
  • Текст добавлен: 26 сентября 2016, 14:18

Текст книги "Искусство скуки"


Автор книги: Алексей Синицын



сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 15 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

Алексей Синицын
Искусство скуки

www.napisanoperom.ru

Все права защищены. Никакая часть данной книги не может быть воспроизведена в какой бы то ни было форме без письменного разрешения правообладателя.

© А. Синицын, 2014

© ООО «Написано пером», 2014

«Скука – это время, отведённое нам, для примирения со временем».

(Вольтер. Из неопубликованных размышлений на унитазе).

Для сравнения, та же самая мысль:

Ре – Ля – Фа – До# – (ре-ми) –

Фа – (фа-соль-фа-ми) – [Ре]…

И.-С. Бах. «Искусство фуги».

«С какой бы скоростью ни ехал поезд, от скуки не убежать. Наоборот, чем выше скорость, тем глубже вязнет душа, как в болоте, в бездонной скукотище. Собственно, в этом и заключается главный принцип Скуки Как Она Есть».

(Если внимательно вчитаться в эти слова Мураками, то становится очевидно – явная чушь. Ни о каком «принципе» или сущности Скуки здесь речи не идёт. Он, просто, одновременно, любит и ненавидит систему японских железных дорог).

«Магнит ищет железо, так же как железо магнит. Но вскоре магнит пропитывает железо свой силой и мало-помалу железо становиться магнитом, и тогда они начинают отталкиваться»

(Вот это, о скуке! Из раннего Ремарка. Хотя, формально, данного слова здесь нет).

О певчих птицах:

«…Я несколько лет тому назад имел честь лично познакомиться с Вашим высокоблагородием в доме моего [господина] кузена, господина капельмейстера Баха, а ныне мне представилась желанная возможность письменно обратиться к Вашему высокоблагородию. Дело в том, что названный господин капельмейстер по возвращении прошедшим постом из Галле среди многих добрых вестей доложил своей драгоценной супруге и о том, что у Вашего высокоблагородия имеется коноплянка, каковая благодаря умелому обучению очень искусна в пении; а так как моя госпожа тётушка большая любительница этих птиц, я хотел бы сим осведомиться, не согласились бы Ваше высокоблагородие уступить ей эту певунью за небольшое вознаграждение и каким-нибудь надёжным способом переправить [сюда] оную…»

И. Э. Бах – И. Г. Хилле. – Лейпциг, июнь 1740 г.

О гордых и красивых птицах на букву «л»:

«Лебеди не едят марципана!»

Э. Т. А. Гофман. Щелкунчик и мышиный король.

О дидактической роли птиц в музыкальном воспитании:

«Алхимия музыки – такая же тайна, как математика, вино и любовь.

Возможно, мы научились ей у птиц…»

(С.Ружди. «Земля под её ногами»).

«Ни один нормальный человек не захочет умереть здесь и сейчас – страшно. Но, разве нормальный человек может всерьёз хотеть жить вечно? Рано или поздно его неизбежно настигнет скука. Поэтому, оставался единственный вариант – создать высокотехнологичный мир нестареющих вундеркиндов с перспективой всеобщей последующей отцифровки».

(Из «Стенограмм судебного процесса по делу технологов бессмертия»)

«Все люди разные, а все старики одинаковые»

(Интересная, но спорная мысль, внезапно пришедшая в голову моей маме в процессе тушения курицы).

«Очень тяжело быть лёгким, зато, как легко быть тяжёлым!»

(Аристотель. Трактат «О камнях»).

«Скука – это пространство, в котором нет места ни смеху, ни слезам. И то, и другое туда привносится по ошибке».

(Из записок Анри Ландаля).

И, наконец:

«Стремление человека к счастью также естественно, как желание полакомиться шоколадной конфетой. В смысле, наоборот».

(Из неопубликованных писем Джонатана Свифта к самому себе).

Contrapunkt № 1

Ковыряться в земле он никогда не любил, это ему ещё с детства надоело, а точнее сказать претило, ведь он родился и вырос в сельской провинции. А в сельской провинции ведь как? Если у тебя нет виноградников, то должны быть поля засеянные кукурузой, или коровы с овцами. Если нет коров и овец, то ты должен иметь, хотя бы птицу. Но, если ты не имеешь, ни виноградников, ни кукурузных полей, ни какой-нибудь маломальской живности, не занимаешься сыроварением или виноделием, то, по крайней мере, соблаговоли разводить орхидеи и лилии в своём собственном небольшом садике, иначе ты совсем уж маргинальный тип, и с тобой недоверчиво здороваются соседи…

«Что, и даже мельницы нет?! Как, зачем! Что значит, зачем? Ты, что же, бездельник, думаешь, булки и круасаны сами собой на деревьях родятся, только успевай срывать? Мельницы нужны, чтобы молоть зерно в муку, потом из этой муки… Не перебивай! Потом из этой муки делают тесто. А уж потом, из этого теста выпекают мягкий и вкусный крестьянский хлеб. Слышишь ты, дармоед? Хлеб! Чем же ты тогда занимаешься? Девок от скуки и безделья совращаешь что ли? Ну, что за человек такой, даже простую сельскую девку нормально совратить не может! На звёзды он любит смотреть в отцовскую подзорную трубу, видите ли, книжки читать! Стихи пишет… Стихами и мечтами сыт не будешь. И от звёзд, что проку, смотри на них не смотри…».

Короче, не любил он ковыряться в земле и всё. Но тут же совсем другое дело! Это не сорняки тебе полоть или землю в саду рыхлить, а настоящие археологические раскопки! Да, ещё где, в Древнем Китае! («Пассажиры, вылетающие рейсом в Древний Китай, просьба пройти на посадку. Повторяю…»).

Обычно археологические экспедиции брали подсобных рабочих на месте, из аборигенов, так намного дешевле выходило. Своих таскать – на одних авиабилетах разоришься. А тут друг Феликс расстарался, можно сказать, сам себя превзошёл: уговорил профессора Абенакра взять в археологическую экспедицию студента-филолога. Слыханное ли дело? Но Феликс был любимым аспирантом профессора, и к тому же обладал почти магическим даром убеждения. Уж, он к своим 25 годам девок насовращал на целое небольшое аббатство!

«Вы его не знаете, он ещё Вам Трою откопает!» – уверенно без тени сомнения на лице заявил Феликс своему патрону. «Теперь в Китае? – Язвительно отозвался профессор. – Один такой вот дилетант уже откопал, довольно, больше не надо!». Профессор не любил Шлимана, испытывал к нему даже некоторое чувство профессиональной брезгливости, но филолога взять всё-таки согласился (не знаю, что уж там ещё наговорил ему Феликс). С тем условием, что он, Феликс, лично ручается за то, что «этот человек никуда самостоятельно шагу не ступит, а, главное, не откроет ничего наподобие Трои!». На том и порешили: шагу не ступать, ничего не открывать – археология!

– Девчонки, конечно, так себе, «перекусить», – характеризовал Феликс своему другу, участниц будущей экспедиции, представлявших собой, главным образом, студенток-археологинь, а вот мадам Де’Кергье – тут он поджал губы и мечтательно закатил глаза в поднебесье.

– Кто такая мадам Де’Кергье? – Осведомился филолог, просто потому, что Феликс оставил ему место для вопроса своими взметнувшимися бровями и закатившимися глазами. Да, и не может человек вечно ходить с закатившимися под лоб глазами, это очень неудобно. – И потом, она же замужем.

– Замужем, провинция! – Снисходительно пожурил его Феликс. – Мадам Де’Кергье – это новоиспеченный доктор археологии, гордячка, красавица, Снежная Королева, скрывающая за своей внешней ледяной холодностью, – уж поверь моему намётанному глазу, – подмигнул Феликс, – бешеный темперамент! Да, помимо всего прочего, она ещё и баронесса, по мужу! Я давно к ней присматриваюсь, только всё как-то случая подходящего не было… – тараторил археолог, почти захлёбываясь собственной слюной, – а тут, представляешь! Преподаёт на соседней кафедре «Методологии обработки артефактов» – «белые воротнички». – Он язвительно скривил губы, как его учил делать это правильно перед зеркалом профессор Абенакр. – Точнее, белая блузочка, почти прозрачная, а под ней… В принципе, на этапе первичных раскопок ей и делать-то нечего. Но, похоже, сама судьба постучала в мою дверь: «Та-да-да-да!» – Археолог пропел из пятой Бетховена.

– А, что барон?

– Нет, я ему говорю про недосягаемые вершины, сверкающие ослепительной белизной, а он мне про какого-то мужа-барона! – Всплеснул руками Феликс. – Ты, что не понимаешь, что барон только придаёт всей этой заворачивающейся истории дополнительную пикантность?

– Так тебе надо было в альпинисты, а не в археологи. – Равнодушно сострил филолог.

– Скучнейшее ты существо, и зачем я беру тебя с собой, сам не понимаю? – Феликса распирало от собственных фантазий на тему мадам Де’Кергье, и он теперь артистически паясничал. – Но, ничего, за пару-тройку месяцев я сделаю из тебя человека! Население Китая составляет около одного миллиарда. Я тебе лично выберу из, примерно, пятисот миллионов китайских женщин, какую-нибудь экзотическую подружку. – При этом Феликс изобразил кроличьи зубы и раскосил пальцами глаза, желая, по всей видимости, показать, что каждому в этом мире своё.

– Баронесса даже не посмотрит в твою сторону, когда познакомится со мной. – То ли в запальчивости, толи просто так брякнул филолог.

Феликс, аж поперхнулся слюной, в достаточном количестве выделившейся, благодаря полёту его разыгравшейся фантазии.

– Ты это серьёзно? – Он смотрел на друга, как на пустынного варана, заявившего о своей готовности немедленно покорить Эверест.

– Хочешь, на спор? – В Феликсе проснулся леопард со страстью к карточной игре.

– Из двух спорящих, один всегда подлец, другой – дурак. Не хочу чувствовать себя подлецом, но, как отказать себе в удовольствии увидеть тебя в дураках? – Филолог старался быть, как можно более саркастичным. – Одну глупость ты уже совершил. Если бы ты не заикнулся о пари, я бы никогда не позволил себе перейти дорогу своему доброму другу, даже, если бы баронесса показалась мне чрезвычайно милой и привлекательной, но ты сам толкнул меня на этот путь, не сулящий тебе ничего, кроме позора и падения в собственных глазах. Увы, мне остаётся только принять этот безумный вызов.

– Меньше слов, девственник! – Феликс был убеждён, что безумные речи слышит сейчас именно он. – Я-то уверен, что ты до сих пор путаешь petting с пудингом. На что спорим? – Археолог небрежно протянул руку, всем своим видом давая понять, что размер ставки его абсолютно не интересует, в виду абсолютной невозможности проигрыша.

– А, если ничья? – Сморщил лицо филолог.

– Ничья? – Криво усмехнулся Феликс, продолжая стоять с протянутой рукой, другой, в тоже время, почёсывая затылок. – Ничья, значит ничья! Значит, никто не проиграл. Только это тебя и может спасти, сосунок, хотя и чисто теоретически. Решайся! – Он нетерпеливо встряхнул своей правой рукой.

– Желание! Проигравший, исполняет желание. – Филолог сделал свой выбор.

– Да, понял я, понял. – Они крепко, как два гаучо сцепились руками и взглядами. – Ты даже не представляешь, хлюпик, что я для тебя придумаю. – Зловеще улыбаясь, выдавил Феликс.

– Ты лучше придумай что-нибудь оригинальное для баронессы, а то, от твоих стандартных приёмчиков её стошнит в первый же день!

– Не учи, учёного! – Огрызнулся аспирант. – Совет новичкам, чтобы не так скучно было играть: никогда не делай ставку на первый день!

– Новичкам, всегда везёт!

– В картах, но не в любви!

Настоящие гаучо давно бы просто достали ножи и изрезали друг друга в лохмотья, впрочем, о настоящих гаучо все знают только по книжкам.

Баронессу филолог увидел только в аэропорту, когда регистрация рейса на Пекин уже шла полным ходом. С девочками-бутербродами, впрочем, довольно милыми, он успел познакомиться раньше на научном собрании экспедиции, которое устроил профессор Абенакр.

– Ну, наконец-то, Франсуаза! Я уже начал волноваться. – Профессор последние полчаса, каждые 5 минут нервно поглядывал на часы.

– Простите, что заставила нервничать Вас, дорогой профессор! Машина, представьте себе, заглохла буквально за пару километров до аэропорта. Люк, наверное, до сих пор возится с ней, а мне пришлось ловить попутку, чтобы не опоздать. Бонжур. – Она быстрым и лёгким рукопожатием поздоровалась со всеми членами экспедиции.

При упоминании мужа, Феликс бросил на своего друга многозначительный и насмешливый взгляд обнаглевшего от собственной ловкости и безнаказанности Кота в сапогах.

Филолог, в свою очередь, не заметил в ней той ледяной холодности, которую Феликс, должно быть, просто выдумал или, которую, как минимум, преувеличил, с целью придать, как можно большее значение своему будущему триумфу. Так, побеждённые драконы в рыцарских историях всегда оказывались, по меньшей мере, раз в 5 крупнее, чем они были на самом деле. «Но, ведь наши замыслы совсем не рыцарские, скорее, совсем даже наоборот» – думал филолог, когда смотрел ей в глаза и пожимал её руку. Рука её была нежной и энергичной, одновременно, а взгляд её серых глаз излучал ясное и умное, но слегка ядовитое спокойствие.

– Ну, что теперь ты убедился, что этот орешек тебе не по зубам? – Насмешливо спросил Феликс, ставя свой багаж на роллерную ленту.

– Орехи только дураки колют зубами, для этого есть иные средства.

Обмен колкостями периодически вспыхивал вплоть до самого приземления в международном аэропорту Пекина.

Поскольку сумасшедшего профессора Абенакра (а в том, что профессор, мягко говоря, немного не в себе, филолог смог убедиться уже в первые дни экспедиции) интересовал исключительно поздний сунский, то есть, непосредственно, домонгольский период на территории северных провинций, сказочный «Древний Китай» оказался скучной голой полупустыней, с постоянно дующим в одном направлении нудным, песчаным ветром. К тому же, профессор окончательно рассеял все его романтические грёзы, унизительным назначением на кухню, в качестве бессменного помощника, периодически сменяющих друг друга археологинь. Девчонки, по два дня должны были готовить на всех членов экспедиции нехитрую пищу, а потом снова погружались в раскопки. А его археология теперь сводилась к снятию сажистого слоя с изрядно закопчённых котелков и к отдраиванию сковородок эпохи первых альбомов «Rolling Stones». А ещё нужно было растапливать кизяком, сложенную одним ловким китайцем в течение всего одного дня глиняную печь, и таскать привезённые фляги с водой.

– У тебя каждые два дня новенькая! Лучшего себе и представить невозможно. – Подтрунивал над ним Феликс, начиная уже как коршун, заходить сужающимися кругами над баронессой.

Положение студента показалось ему сначала отчаянным, если не сказать безнадёжным, не смотря на то, что некоторые девочки археологини проявляли к нему нескрываемый женский интерес. Но, постепенно он стал осознавать, что всё не так плохо, как выглядело на первый взгляд. Франсуаза не принимала никакого непосредственного участия в подготовительных работах, в отличие от Феликса, пропадавшего в «яме» с рассвета до захода Солнца. Студент недоумевал, что она здесь делает? Баронесса легко могла прилететь на место раскопок гораздо позже остальных, так как её функция заключалась в регистрации и обработке данных экспедиции. Она была также специалистом по датировке. А эти данные, то есть археологические находки нужного периода, должны были, как он понял из разговора с ней профессора, появиться никак не раньше, чем через месяц. Нужно было по всем правилам археологической науки (а не так, как Шлиман!) докопаться до нужного культурного слоя. Что касалось находок в поверхностных слоях, относящихся, таким образом, к более поздним эпохам, то они, по договору, просто передавались китайским коллегам. «Неужели проныра Феликс был прав, – думал студент, – а она просто скучает и жаждет любовных приключений?».

Да, Франсуаза явно скучала днями в своей полевой куртке с капюшоном на однообразном ветру, и постоянно что-то записывала в кожаный блокнот. Порою, она, о чём-то подолгу разговаривала с профессором на окраине размеченного для археологических изысканий, всё углублявшегося прямоугольного раскопа. И тогда в разговор умело встревал, появлявшийся внезапно из глубины, как из метафорической Преисподней, Феликс. А иногда, баронесса в одиночку уходила куда-то почти за горизонт, к виднеющимся вдали бурым песчаникам, и тогда студент долго смотрел ей вслед, продолжая чистить котелки или отмывать грязную посуду.

Вечерами все собирались у костра. Это было хорошее время! Даже нудный, однообразный ветер, казалось, немного стихал, чтобы послушать, как вдохновенно Элеонора поёт баллады Joan Baez. Филолог мог отдохнуть от своих однообразных дневных трудов, сидя на раскладной походной табуретке, и, поглядывая на свои любимые звёзды, коих в пустыне всегда больше, чем где бы то ни было. Когда Элеонора замолкала, чтобы немного передохнуть, на смену ей приходил неутомимый Феликс, пытающийся заполнить собой в эти минуты не только музыкальные паузы, но и, если получится, всё межзвёздное пространство. Он, с молчаливого согласия, всех членов экспедиции, сразу же, с первых дней, возложил на себя обязанности «души компании». Поэтому, считал возможным импровизировать в стиле развязного городского конферанса, трещать без умолку и травить какие-то двусмысленные анекдоты, чем вгонял в лёгкое смущение не только дам, но и самого профессора Абенакра. Но, в итоге, всё ему сходило с рук.

По глазам и улыбке баронессы студент понял, что она присоединяется к общему мнению: Феликс остроумный и невероятно притягательный молодой человек. Гнедой вырвался вперёд на добрые полкорпуса! Нужно было что-то срочно предпринимать. А ещё, Боливар не вынесет двоих! Филолог прокашлялся в кулак, и попросил у Элеоноры в один из вечеров гитару. Когда он начал, нудный ветер вдруг совсем стих, а звёзды опустились внезапно так низко, что искорки от костра, взлетавшие вверх, легко могли присоединяться к ним, тоже становясь звёздами…

– Неплохой ход, судомойка. – На ухо шепнул ему Феликс, сдавая для мытья на следующий день после завтрака свою грязную миску, и кружку с остатками кофейной гущи. – Но не думай, что крепости берутся кавалерийским наскоком! Для этого нужно владеть искусством длительной осады. А ты, как все, утончённые натуры нетерпелив. – Феликс постучал по его плечу указательным пальцем.

– Некоторым, действительно, приходиться подолгу осаждать крепости – это правда. Но, история знает случаи, когда иным крепостные ворота довольно скоро открывались изнутри! – Тайное состязание в уничижительном остроумии продолжалось.

– Ну, ну. – Феликс похлопал друга и соперника по плечу, и побрёл в сторону раскопа.

Филолог остался наедине со своими немытыми кружками, мисками, и с метафорическими размышлениями о пустынности человеческого бытия, поэтому даже не заметил того, что Франсуаза сегодня вышла из-за стола последней, обычно она приносила свою посуду где-то в середине общего потока (быстрее всех ели китайцы).

– Вы ведь немного маг, не так ли? – Спросила она из-за спины, когда он готовил свой обычный «мыльный раствор» в подогретой воде.

Он узнал её по голосу, и понял, что оборачиваться ни в коем случае сейчас не нужно.

– Скорее, алхимик. – Показал он через плечо одну из заляпанных говяжьим жиром мисок.

Баронесса сама обошла его и встала напротив.

– Вы ведь пели свои песни? Они чудные. – Она помолчала, – И Вы чудный.

Филолог решил, что дальше разговаривать с ней не поднимая глаз, будет уже совсем неприличным. Баронесса смотрела на него как тогда в Ля Бурже, при первой встрече – просто и ясно, только сегодня в её взгляде не было, подмеченного им лёгкого привкуса яда, теперь в нём он заметил живой интерес, какой испытывают друг к другу только теплокровные существа.

– И, вот результат. – Усмехнулся он, кивнув на гору грязной посуды.

– Я поговорю с профессором. – Немного озабоченно сказала она.

– О чём? – Студент решил твёрдо держаться легкой иронии в разговоре с ней.

– О звёздах, падающих в костёр, и об искорках, вырывающихся из костра и становящихся звёздами.

Она шутит? Но баронесса говорила абсолютно серьёзно. «Всё начинается с жалости» – с жалостью к себе подумал филолог.

– Стоит ли беспокоить профессора по таким пустякам?

– Вы напрасно думаете, что Абенакр самовлюблённый полусумасшедший идиот. Вы его просто совсем не знаете.

Она была права вдвойне. Это нужно было признать. У него действительно сложилось о профессоре приблизительно такое мнение, притом на основании самого поверхностного знания о нём. Но лучше, видит Бог, он профессора знать не мог.

Через пару дней, филолог, благодаря замолвленному за него баронессой словечку, уже вовсю орудовал в периметре киркой и штыковой лопатой, под чутким руководством Феликса, и под неусыпным наблюдением профессора Абенакра.

«Спину не гнуть! Если неудобно, лучше сядь». – Покровительственно наставлял его Феликс. (Кирка с непривычки давалась тяжело). С лопатой дело обстояло несколько лучше, поэтому Феликс, большей частью, молчал, но тогда в его образование в области практической археологии включался сам профессор, стремясь добиться от филолога идеальной биомеханики: «Дай покажу, как нужно выбрасывать породу на поверхность. – Абенакр выхватывал из его рук лопату, отодвигал в сторону девушку перетиравшую землю, и энергично, по-молодецки врезался в грунт, не доводя 2–3 сантиметра до верхней кромки «штыка», давал перетереть землю, и затем делал длинное церемонное движение лопатой вверх, как будто вздымал государственный флаг. – Понял? Не хватало, чтобы у меня здесь кто-нибудь надорвал спину! Феликс, научишь его правильно затачивать инструмент. Это не лопата, а чёрт знает что!». Профессор отходил, вытирая руки своим носовым платком. «Не забываем после каждого штыка, чистить и ровнять грунт в квадрате! Работаем в одном темпе. Ориентируемся по соседу слева» – Абенакр больше голосил для порядку, все и так неплохо представляли, что нужно делать. Расчисткой занимались исключительно женские руки археологинь.

Она тоже по нескольку раз в день заглядывала внутрь периметра, лишний раз убедиться, что её протеже делает успехи. Феликса явно раздражало такое внимание с её стороны к достаточно случайной здесь, по его мнению, персоне филолога. И потом, всё благодаря кому?! А иногда, она сама лихо спрыгивала на дно раскопа, чтобы осмотреть и ощупать почву, и что-то обсудить с профессором, или перекинуться несколькими словами со студентками. Ни с ним, ни с Феликсом баронесса в часы работы не заговаривала. Единственное о, чём он жалел, так это о том, что не имел теперь возможности подолгу наблюдать за её одинокими прогулками на горизонт.

Метр за метром, слой за слоем дни шли своей довольно скучной и однообразной чредой, если не считать вечерних посиделок, в программу которых он был теперь включён, с общего единодушного согласия, наряду с Элеонорой, Феликсом, и ещё парочкой китайцев. Китайцы играли на каких-то нехитрых трёхструнных музыкальных инструментах, и гнусаво пели свои протяжные песни, звучащие в незнакомом европейскому уху третьем ладе. Однозначно отнести их к мажорным или минорным музыкальным творениям не представлялось никакой возможности.

Наконец, баронесса додумалась уговорить Абенакра, настроить свой транзисторный приёмник, который тот приволок с собой из Парижа, на британскую музыкальную волну, вещающую из Гонконга, и, таким образом, в программе вечернего отдыха к немалой всеобщей радости появились танцы.

– Ну, теперь держись, песенки закончились! – Ехидно предупредил друга Феликс.

– Моя главная песня, ещё не спета! – Невозмутимо парировал филолог.

Дальше, все за исключением Абенакра энергично пустились в пляс, даже китайцы, которым за это местные партийные власти могли хорошенько дать по шапке – года четыре трудовых лагерей, без суда и следствия. Но, вроде всё обошлось.

– Поёте вы лучше, чем танцуете. – У баронессы слегка сбилось дыхание, и от неё веяло тёплым хлебом, вперемешку с тонким амбре дорогого парфюма.

– Вы всегда и всем говорите правду, мадам? – Филолог был намного моложе, но и его голос после быстрого рок-н-ролла звучал несколько нетвёрдо.

– Нет, своему мужу я часто лгала, а ещё раньше своей матери, а вот отцу, представьте себе, никогда. – Она легко щебетала и обмахивалась «батистовым платочком».

«Похоже, дело сдвинулось с мёртвой точки» – подумал он и поискал глазами Феликса. Тот рассказывал что-то смешное двум студенткам, держа их по обе стороны от себя и приобнимая за плечи.

– Значит, у вас нет принципов, одни только обстоятельства? – Он и сам не понимал, зачем дерзит ей, его сознание раздваивалось между откровенностью баронессы и странным поведением Феликса. Что он ещё такое задумал?

– Феликс Ваш друг, так ведь? – Баронесса не удостоила его ответом, она ведь была баронессой, хоть и по мужу, да и просто взрослой и умной женщиной.

– Да, это благодаря ему я здесь, и имею счастье видеть Вас. – («Боже, что за старомодную высокопарную чушь я несу?»).

Баронесса могла бы просто от души рассмеяться, но она только слегка улыбнулась и посмотрела на него, как на милого чудящего ребёнка.

– Вы такие разные. – Думая о чём-то своём сказала она. – У меня тоже была в студенческие годы одна подруга. Никто не понимал нашего союза. Так, часто бывает… Но, мы с ней никогда не соперничали. – Баронесса слишком резко вскинула голову, чтобы её последние слова могли оказаться случайными и имеющими проходное значение.

Неужели она о чём-то догадывается? Теперь коршуном филолог представил не Феликса, а её. А они, просто два мелких грызуна, не видящие ничего дальше нескольких метров в округе, но, однако же, уверенно, строящие планы на долгую и счастливую жизнь на своей уютной полянке, в то время, как…

– Наверное, всем молодым людям в этом возрасте свойственно соперничество. – Он решил, что лучше немного отступить, не давая противнику зайти к себе в тыл.

– Но ведь, ты сам понимаешь, что это глупо. – Она впервые сказала ему «ты».

– Что глупо, природа? Ведь соперничество заложила в нас природа. Если она глупа, то мне не стыдно быть глупым.

– Я ничего не сказала о стыде, а только о глупости. – Уточнила баронесса, поправляя свои густые пшеничные волосы. – Скоро мы опустимся на нужную глубину, и у меня будет много работы.

Она вдруг сменила тему, или нет, тема оставалась прежней, гадал он.

– Да, а я вновь буду мыть посуду, или томиться от безделья в этой пустыне. – С грустью вздохнул филолог, озираясь вокруг.

– Вряд ли ты здесь оказался случайно, и дело здесь вовсе не в Феликсе.

– А в ком, или в чём дело? – Филолог почувствовал, что сейчас что-то должно произойти, и поэтому, немного напрягся и выпрямился всем телом.

– Посвети ка мне лучше своим фонариком, я забыла у себя одну нужную вещь.

Он прекрасно знал, что в своём голубом «шамаханском» Шатре баронесса жила одна…

Через двадцать минут они вернулись на разгорячённую «танцплощадку», но Феликс, конечно же, заметил их отсутствие. Вид у него был озабоченный, если не сказать растерянный. Теперь, наоборот, две студентки щебетали ему что-то в оба уха и смеялись, а он только рассеяно кивал головой.

– А я тебя недооценил, дорогой друг. – Мрачно процедил Феликс, когда профессор выключил свой транзисторный приёмник, и объявил об окончании сегодняшнего всеобщего веселья (дисциплина в полевых условиях, прежде всего!).

– Ты недооценил её. – В голосе филолога не слышалось прежней колкости и полемического задора, а только умиротворение и усталость.

– Что, я был прав, хороша? – Феликсу ничего теперь не оставалось, кроме, как спрашивать о таких вещах.

– Для меня, даже слишком. – Ответил филолог, старательно обходя звёзды, снова спустившиеся очень низко. А со стороны можно было подумать, что его немного покачивает.

– Вас не поймёшь, то недостаточно, то даже слишком. – Проворчал Феликс, не став уточнять, кого он имел в виду под «ними». А студент спрашивать не стал, ему просто хотелось спать.

– Ну, так каково же будет твоё желание? – Археолог внезапно остановился.

В случае своей победы он, несомненно, придумал бы что-нибудь довольно унизительное, но не слишком обременяющее своего друга. Чего ждать от этого чудака, которому, странным образом повезло с баронессой, Феликс не представлял, но втайне надеялся на его снисходительность. А точнее, даже на простодушие.

– Я ещё не решил, – усмехнулся филолог, – дай немного подумать.

– Вот подозревал я, что «тихоня» – это только твоя маска, за которой скрывается, алчущее утончённой жестокости коварное чудовище. О, как я был слеп, наивный! – Феликса немного отпустило, он смирился с поражением, и теперь делал размашистые театральные жесты.

– Ты был ослеплён сиянием собственных былых побед над провинциальными пастушками, но решил, что смог окончательно разгадать тайну Женщины! Именно эта самонадеянность тебя и подвела. А я тут вовсе не причём.

– О, да, конечно, ты здесь не причём, и умываешь руки. – Феликс изобразил, как филолог с брезгливым выражением лица моет грязную посуду.

– Вот, я же говорю, ты заносчив и высокомерен, и снова допускаешь одну и ту же ошибку!

Этот полушутливый спор двух друзей мог продолжаться до бесконечности, не смотря на очевидную усталость обоих, если бы они просто не оказались возле своей армейской палатки, трепещущей на ветру, которую они делили ещё с четырьмя студентами-археологами. А их в суть препирательств никто, разумеется, посвящать не собирался.

Ещё через два дня кирка одного из китайцев стукнулась в останки черепичной многоступенчатой крыши на расчётной глубине.

– Стоп машина! – Скомандовал профессор Абенакр, сложив ладони рупором, так, чтобы его было слышно всем на раскопе. – Приехали!

Теперь ни единого следующего «штыка» делать не полагалось. Копка закончилась, наступало время тонкой скрупулёзной расчистки.

Баронесса прервала свои записи в кожаном блокноте, и пошла к тому месту, в котором произошла первая долгожданная встреча с разыскиваемой эпохой Сун. Накануне филолог узнал, что помимо специальных заметок она рисовала там забавные карикатуры, в том числе на профессора Абенакра. А помимо всего прочего, он нашёл там и себя – египетского раба, стонущего под гнётом, указующего чиновника или жреца Феликса.

– Можешь возвращаться на кухню, или лететь в Париж, профессор к расчистке всё равно тебя не допустит. – Феликс не то, что бы злобничал, просто устало констатировал факт, вытирая пот со лба.

– Я ещё ничего не пожелал. – Напомнил филолог, уже собираясь с силой воткнуть лопату в землю, но вовремя спохватился.

– Ты просишь невозможного. – Феликсу давно хотелось курить, но в раскопе это категорически запрещалось, нужно было подниматься на поверхность. – Пойдём. – Он направился к лестнице.

Китаец попал своей киркой в какую-то сунскую черепицу, аккурат, к обеденному перерыву, будто выцеливал.

– Ты знаешь, я вот, что решил, – сказал вдруг филолог, пережёвывая овощное рагу с бараниной, – если ты не хочешь учить меня расчистке, я напрошусь в ассистенты к Франсуазе, а желание останется за мной. – Он с преспокойным и невозмутимым видом отхлебнул компота.

– Ну, ты жук! – Изумился Феликс негромко, так, чтобы не слышали остальные.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю