Текст книги "Обеднённый уран. Рассказы и повесть"

Автор книги: Алексей Серов

Соавторы: Вячеслав Ковальков
сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 17 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

Чёрная подводная лодка

Валька Тимофеев по естественному прозвищу Тимоха к своим сорока годам достиг стабильного материального и общественного положения. У него имелись в наличии собственный домик в пригородном совхозе, жена Зина, державшая Тимоху в кулаке, сын Пашка, учащийся ПТУ, корова Дашка, рыжая с белыми пятнами, поросята, огород, энное количество кур, кошка с собакой, простая работа, не отнимавшая много времени, и крохотная зарплата. Средств на жизнь хватало еле-еле, но хватало, следовательно, всё было в порядке, грех жаловаться.

По вечерам, после всех трудов праведных, если силы ещё оставались, Тимоха любил мечтать о будущих двадцати или тридцати годах спокойной, размеренной жизни, о внуках, о новых телевизионных передачах, которые можно будет просматривать вместе с женой, удобно устроившись на диване, о праздниках, когда съезжается родня, пьётся вино и льются песни…

В один из таких спокойных осенних вечеров (на улице уже задумчиво собирались сумерки, но было ещё светло), Тимоха услышал рёв автомобильного клаксона. Гудок нёсся над полями, длинный и требовательный, он прерывался ненадолго, чтобы тут же возобновиться, как будто усталый лось переводил дыхание и снова подавал голос.

– Это откуда? – спросил Тимоха жену, которая тоже внимательно прислушивалась к гудку.

– С дороги, что ли. И чего гудит? Нехорошо как-то. Будто зовёт, в самом деле… Включи телевизор, сейчас начнутся «Семейные страсти».

Тимоха включил. Но даже необыкновенные перипетии жизни героев сериала не смогли отвлечь его от гудка, тем более что тот и не думал утихать, а всё так же требовательно буравил холодеющий осенний воздух над голыми полями. Тимоха ещё некоторое время пытался смотреть телевизор, но понял, что на месте ему не усидеть. Он сердито плюнул и стал собираться, всем своим видом показывая Зинухе, как ему не хочется идти, но вот надо, мало ли там что… Жена прекрасно знала: её благоверный умирает от любопытства и готов бежать хоть босиком, чтоб не терять времени на обувь. Ладно, пусть сходит, решила она. Надо ведь узнать, мало ли…

– Смотри, не влопайся там ни во что! – предупредила она его грозно.

– Во что влопываться-то, Зин? – удивился Тимоха. – Я туда и обратно, пять минут…

– Знаю я твои пять минут, – рыкнула Зина больше для порядку, потому что Тимоха её действительно был мужик хоть и не образцовый, но спокойственный, голову на плечах имел. Она вновь уставилась в телевизор. Хлопнула входная дверь, потом калитка на улице. В окно Зина увидела, как её муж покрутил головой с высоко задранным носом, пытаясь определить, откуда точно идёт звук, а потом уверенно, словно собака, взявшая след, припустил в сторону зерносушилки.

Ещё по пути туда Тимоха сообразил, где именно находится источник возмущения. Дорога к зерносушилке делилась, словно река, на два рукава, и один из них вёл к ближайшему леску, но, не добежав до него, вилял в сторону и вскоре опять сливался с близнецом. Этот кусок дороги селянами почти не использовался, он медленно разрушался сам собой от весенних паводков и летних дождей, но пока ещё по нему можно было проехать. Правда, в одном месте надо было быть начеку: сразу за крутым поворотом неожиданно под колёса машин словно бы подстилалась огромная глубокая лужа, почти болото, и если кто втюхивался в самую её середину, без буксира выбраться уже не мог.

Лужа эта существовала здесь давно. Тимоха помнил её лет пятнадцать, с тех пор как поселился здесь, переехав из города. За это время сменилось три председателя колхоза, и каждый, вступая в должность, обещал одним из первых дел засыпать проклятую болотину, но ни у кого из них так руки и не дошли, хотя делов-то было чуть: привезти пяток машин грунта и щебня, и проблема решалась навеки.

Наверное, решил Тимоха, какой-нибудь ротозей сидит там сейчас и проклинает всё на свете. На ночь глядя застрять в безлюдном месте, где и не ездит никто – не позавидуешь.

И точно. Длинная чёрная машина увязла брюхом в жидкой грязи. Сидела она хорошо, тут даже и нечего было надеяться выбраться самому. На багажнике машины Тимоха разглядел эмблему «Мерседеса». Немного посомневался, стоит ли вообще подходить. Вдруг это бандиты или ещё кто, ну их к богу в рай, пусть сами пыхтят. Однако за рулём сидел мужик обыкновенного вида, чуть постарше Тимохи. Костюм, очки в тонкой оправе, бородка. На бандита он похож не был, но, по всей видимости, мог здесь бибикать хоть целую ночь и не дать спать всей округе. Решив, что опасности нет, Тимоха неторопливо зашагал к иномарке.

Мужик увидел его, приветливо помахал рукой из окошка.

– Здорово въехали, товарищ, по самые помидоры! – бодро сказал Тимоха вместо приветствия.

– Это вы очень точно подметили, молодой человек, – сказал мужик ласково. – Вот прямо не знаю, что и делать…

– Помощь требуется? – утвердительно спросил Тимоха, обходя машину кругом по берегу лужи.

– Ой как требуется. Вы не поможете ли? Я в долгу не останусь, заплачу моментально.

– Да ни к чему, – отмахнулся Тимоха. – А вот… скажите… это у вас какой «Мерседес»?

– Шестисотый, – ответил мужик терпеливо. – Но сейчас он, конечно, не производит должного впечатления. Думаю, уже начал потихоньку ржаветь.

– Шестисотый, – с уважением повторил Тимоха, и, не удержавшись, спросил: – И как это вы так на нём ездите?

– Как? – удивился мужик. – Да как все.

И он для наглядности покрутил в воздухе руками, изображая руль, хотя настоящий руль был прямо перед ним. Но насколько туп вопрос, настолько нелеп и ответ.

– Или, может быть, вас интересует, как часто в меня врезаются горбато-ушастые «Запорожцы»? Могу успокоить: до сих пор ни единого случая. Ни единого. Иногда даже хочется, чтобы… но они почему-то все проезжают мимо.

Тимоха засмеялся:

– Ну вот, считайте, сподобились. Да я просто никогда раньше «шестисотого» не видел. Только слышал, читал… Вот думал иногда, кто же на таких ездит – уж больно дорогая машина-то. Не дай Бог разобьёшь – всю жизнь не расплатиться.

Теперь засмеялся мужик.

– Понимаю, – сказал он всё так же ласково и терпеливо, – понимаю. Я тоже никак не думал, что меня занесёт сюда, в лужу, в самый неподходящий момент. Дай, думаю, сверну к лесу, шишек наберу, детство вспомню. Опять-таки поля, простор, осень в русской деревне… Романтики захотелось, тонкости чувств. Вот и попался. Заманила мать-Россия, да кинула. Здесь, представьте, даже мобильный телефон не работает, какая-то теневая зона, не могу вызвать помощь.

– Вот ведь как! – с восторгом сказал Тимоха. – Вам ведь теперь без трактора не выбраться! А поздно уже, где теперь трактор найдёшь? Вы бы лучше переночевали в деревне, а завтра с утра мы вашу машинку враз вытащим.

Мужик подумал, подумал… Хотел было вылезать из салона, открыл дверцу, занес ногу в дорогом сверкающем ботинке над жидкой грязью, но быстро убрал её назад.

– Спать я могу и здесь, оружие у меня имеется, – объяснил он. – А оставлять машину не хочется. Знаете что, молодой человек, а может, вы всё-таки найдете мне трактор? Я заплачу моментально, сколько скажете.

Тимоха ещё раз оглядел автомобиль, почесал в затылке.

– Ждите здесь, никуда не уезжайте. Я пойду, попробую что-нибудь найти. Если получится – ваша удача, а нет – значит, нет.

– Я никуда не уеду, – клятвенно пообещал мужик. – Но вы уж постарайтесь там, скажите, что все останутся довольны.

– Ладно, – сказал Тимоха. – Постараюсь.

– Вот спасибо.

Тимоха быстро пошёл назад, к деревне. Пройдя двадцать шагов, обернулся. Мужик, лениво развалившись, сидел за рулём и прикуривал сигарету. Одна его рука рассеянно свешивалась за окно, пальцы ловко выстукивали по полированному металлу какой-то лёгкий мотивчик. Увидев, что Тимоха смотрит на него, мужик махнул ему рукой: давай действуй, чего встал? Время, время!

И Тимоха побежал.

Трактор он рассчитывал добыть у Серёги Захарова. Серёга, чтобы зря не гонять в совхозный гараж, часто оставлял «Беларусь» на ночёвку под своими окнами. Да и мало ли, трактор в хозяйстве всегда пригодится. За водкой съездить или там под-шабашить… Если он и сегодня поленился отогнать своего железного коня в стойло, то всё в ажуре.

На подходе к дому Захаровых Тимоха немного притормозил, отдышался. Всё-таки пару километров отмахал без остановки. И, судя по всему, не зря. Звук работающего двигателя обрадовал его, как неожиданный подарок. Отлично, садись и поезжай, через десять минут они будут на месте. А было уже почти темно и почти холодно. Надо быстрее вытаскивать мужика да двигать по домам.

В кабине голенастого, надрывающегося движком «Беларуся» никого не было. В окнах Захаровых горел свет. Тимоха постучал ногтем в стекло, и почти тотчас же, откинув занавеску, появилась жена Серёги. Кивком головы спросила: чего тебе?

– Серёгу позови! – крикнул Тимоха женщине.

Она отрицательно покачала головой и щёлкнула себя по горлу. Так, ясно.

– Я возьму трактор на полчаса! – крикнул Тимоха, стараясь переорать двигатель. – Верну на место, в целости и сохранности!

Женщина махнула рукой: бери. Тимоху здесь знали не первый день. До сих пор он никого не подводил.

Тимоха влез в кабину и весело погнал по дороге трактор, который явно обрадовался подвернувшейся работёнке. Ему давно уже надоело переводить топливо вхолостую. Хозяин не глушил двигатель, потому что аккумулятор был плохой, старый, и иногда «Беларусь» жёг солярку целыми ночами, так и не перевезя ни килограмма груза и не вспахав борозды.

Тимоха гнал трактор и зачем-то вспоминал историю своего переселения из города в эти тихие места.

Всё началось после армии. Он только-только женился, уже в планах был ребёнок, и тут грянула перестройка. По телевизору стали беспрерывно показывать какие-то странные рожи, рожи вещали о будущих плохих временах, но это было понятно и так. Раз уж допустили таких на телевидение, пиши пропало. При взгляде на ораторов Тимоху мутило. Кого-то из них ему хотелось побить, кого-то отправить на лесоповал, а других – просто утопить в нужнике.

Тимоха быстро сообразил, что жизнь в городе в смутные времена опасна. Вырубят тебе электричество, газ, не подвезут продовольствие в магазины – и всё. Хоть людоедством занимайся. А смуту впереди он чувствовал аж хребтом. Появились какие-то неформалы, молодежь сбивалась в банды. На южных окраинах вдруг ни с того ни с сего возникли националисты, о которых не слыхивали со времён гражданской войны. В общем, кому как, а Тимохе было ясно, что страна носит в своём чреве споры какой-то опасной болезни, и неизвестно, сможет ли выздороветь. Поэтому Тимоха серьёзно поговорил со своей молодой женой и обрисовал ей перспективы деревенской жизни. Молоко своё, мясо своё, сурово говорил он, загибая пальцы. На всякий случай выкопаем колодец. Если нет печи – сложим. Скоро будет ребёнок, о нём надо думать. Хозяйство, огород нам поможет. Обнесём дом стеной, чтоб никто не лез, посадим на цепь собаку. Купим ружьё. И так будем жить. А если кто сунется… Тут Валентин сжимал кулаки и тяжело вздыхал. Что там снаружи – наплевать, говорил он потом, успокоившись. Каждый сам пусть о себе думает.

Сначала Зина спорила. Она не понимала беспокойство мужа. Наступающие перемены в стране казались ей несомненным подарком судьбы. Можно слушать музыку, читать книги и смотреть фильмы, о которых раньше и не мечтали. Да и как это может быть, чтобы электричество отключили? Такого просто не бывает. Но всегда ласковый и покладистый Тимоха тут вдруг проявил упрямство, сумел переспорить жену. И они поменяли городскую квартиру на хороший частный дом с большой русской печью. Его бывший хозяин считал сделку для себя чрезвычайно удачной, и думал, что Валентин просто дурак, если уезжает из удобного города в захолустье. Тимоха проводил его с улыбкой. Можно сказать, остались друг другом довольны.

Родившийся в городе с душой селянина, Тимоха устремился туда, где чувствовал себя лучше всего. Впрочем, он, видимо, так и не стал стопроцентно своим здесь, и город забыть всё же не мог. Перенял кое-какие местные манеры, словечки, ходил в телогрейке и кирзовых сапогах, а в голове у него зачастую было совсем другое…

Время показало, что Тимоха был полностью прав. Даже Зина в конце концов это признала. Она быстро привыкла к деревенской жизни, хотя иногда для порядку скучала о прошлых временах, когда можно было ничего не делать, а только лежать на диване и думать, на что убить свободный вечер. Сейчас забот у неё был полон рот, но она видела в этих заботах простой необходимый смысл и уже, пожалуй, ни за что бы не согласилась поменяться обратно.

Как и планировал, Тимоха был на месте через десять минут.

Стемнело, сквозь пустоту неба проклюнулись звёзды. Иномарка, освещённая изнутри мягким желтоватым светом, была до странности уместна здесь, в болоте. Словно всплыла фантастическая подводная лодка, осмотрелась, прощупала чужое пространство радаром и готовится в обратный путь.

Мужик открыл дверь и наполовину высунулся, приветственно размахивая руками. Вот удача, вот повезло. И так быстро! Он готов был аплодировать.

Тимоха остановил трактор у лужи, легко выпрыгнул из кабины. Зачем-то отряхнул пыль со штанов. Улыбнулся. Чувствовал себя вроде как актёром на театральной сцене.

– Вот, как обещал. Добыл. Сейчас зацепим – и всего делов!

– Спасибо, дорогой товарищ! Вот не знаю, как вас звать-величать…

– Тимо…феев, Валентин, – сказал Тимоха, слегка запнувшись.

– Просто выручили вы меня, Валентин! Сколько бы я тут без вас ещё куковал…

– Да ничего страшного, всё нормально, – улыбался Тимоха. Он был очень доволен и даже рад, что всё так благополучно обернулось. – За что цеплять-то вашу игрушку?

– Там сзади, внизу должно быть…

Вероятно, мужик и не знал толком, что там должно быть сзади внизу, потому что впервые эту великолепную машину приходилось тащить из грязи. Он всё порывался вылезти из салона, делал вид, что вот сейчас схватит трос голыми руками и это самое… но почему-то не вылезал. Не хотел. Тимоха это прекрасно видел, и мужик видел, что он видит, и оба беззлобно и как-то хорошо посмеивались, так что Тимоха даже с удовольствием полез в грязь – уж если что-то начал делать, доведи это сам до конца. Да и жалко ему было обуви мужика, ну а своим-то убойным говнодавам сорок пятого калибра, знал он, ничего не сделается.

Конечно, можно стать в позу, подождать на бережку, пока заезжий богатей будет неумело возиться с ржавым тросом и колоть о него руки… но зачем? Ненависти к богатым вообще, а тем более именно к этому он не испытывал. Этот ему ничего плохого не сделал. А ненавидеть кого-то – значит медленно убивать себя. В конце концов, для всех лучше будет, если «мерс» как можно быстрее уедет отсюда.

Так что очень скоро иномарка задом выползла из болота и жалкая, униженная, грязная застыла на месте. Она готова была сорваться по первому слову хозяина и бежать прочь, туда, где никто не видел её позора. Да и мойка ей была совершенно необходима. А приобретя прежний лоск, она будет рассказывать в гаражах и на подземных стоянках сверкающим надраенным соседям: «Да знаете ли вы, что такое настоящая-то Россия? Вот со мной однажды был случай…»

Мужик деловито выскочил, словно чёртик из табакерки. Деньги у него уж были в руке, заготовлены. Быстрее, быстрее… прочь отсюда. Но ещё нужно соблюсти хоть какую-то видимость приличия, благодарности.

– Э-э… вот, возьмите. Надеюсь, используете с умом. Спасибо, Валентин. Слава Богу, ещё попадаются такие люди, как вы. А то нам приходилось бы совсем трудно.

– Да чего там, – говорил Тимоха стеснительно. Он стоял как перед начальством, по стойке «смирно», и всем корпусом уклонялся от денег, которые мужик ему пытался всучить.

После нескольких попыток мужику удалось запихать купюры в нагрудный карман Тимохи.

И сразу, видно было, почувствовал он себя лучше. Заплатил – значит, как бы купил чужое время и труд, стал их хозяином. Даже отчасти хозяином человека, потратившего время и сделавшего работу. В полутьме очки его бешено блеснули. И, наверное, неожиданно для самого себя стал очкастый чего-то заговаривать с Тимохой совсем другим тоном, другим языком, каким следовало, по его понятиям, говорить с простым человеком, много ниже.

– Один живёшь-то, Валя? Хозяйка-то, баба есть?

Тимоха забеспокоился. Чего тебе надо? Ехал бы лучше…

– Есть хозяйка. Дома ждёт.

– Как зовут? – подмигнул мужик, кривовато улыбаясь.

– Жену-то? А Ленка. Елена, стало быть, – бодро соврал Тимоха, подстраиваясь, и даже не покраснел. Соврать сейчас в очки прямо этому жуку было Тимохе не противно.

– Красивая?

– Ну!..

– Любишь?

– А то как же, – Тимоха едва удержался, чтобы не добавить язвительное «Ваше благородие», но нельзя было – пусть уж дурачок наиграется, скорее отстанет.

– И часто?

Тимоха усмехнулся, глядя себе под ноги.

В принципе, почти ночь, кругом никого… Он оглянулся по сторонам. Можно трактором затолкать машину обратно в болото. Никто ничего не узнает. Ну, пропал человек за городом. Случается.

Мужик вдруг что-то понял, прочитал в полутьме в глазах Тимохи, или в движениях его на секунду показалось нечто настоящее, грозное. Как-то сразу подобрал мужичок нависшее через брючный ремень пузцо, отшатнулся поближе к своей чёрной подводной лодке. Ему стало очевидно, что вот прямо здесь он может и остаться навеки, и никакие деньги не спасут, нет у них сейчас ни капли силы. Неловко переступил с ноги на ногу, промычал:

– Н-ну…

– До свидания, – смущённо приказал Тимоха.

Мужик всё же быстро-быстро похлопал его по плечу (отважился), словно пыль сбивал, кинулся за руль и укатил, напоследок издав ещё один долгий гудок. Тимоха поднял ему вслед руку, а другую упёр в бок. Немного постоял, посмотрел, как огни машины исчезают за поворотом.

Ну что, пора домой. Отогнать трактор – и под бок к Зинаиде. Ждёт давно, ей ведь тоже интересно. Рассказать – не поверит.

Деньги вот только были не заработанные, чужие – одно плохо. За помощь денег вообще не берут. С другой стороны, у этого гуся пшена не убавится. А Тимохе сейчас копейка ой как была нужна, позарез. Так что ладно, чего уж. Да ведь этот чуть не силой впихнул. ещё обиделся бы, пожалуй… Тимоха немного хитрил сам с собой. Ну да ладно. Сделано – сделано.

Через полчаса, грязный, усталый и страшно довольный, он был дома. Жена встретила его в сенях, кутаясь в платок.

– Ну что, что там было-то?.. О-о, да ты весь увозился, нехристь! Марш мыться, потом расскажешь.

И ещё минут через двадцать Валентин, умытый, с расчёсанными волосами сидел на кухне, обжигаясь, прихлёбывал из гранёного стакана чай и торопливо повествовал супруге о недавних приключениях.

– Я ему говорю: пойдем в деревню, переночуешь по-людски. А он: нет, машину не брошу. Хотел я уж плюнуть, чёрт с ним, думаю, да пожалел.

– Ну и дурак, – сказала Зинаида. – Что он тебе – брат, сват? Вот такие-то всю жизнь на нас, глупых, и ездят, да знай себе погоняют. У них денежки в кармане, у нас суп со слезами.

– Да ладно, – сказал Тимоха. – Тоже ведь человек. Потом, он мне даже заплатил…

– Сколько? – оживилась супруга.

– Да не знаю. Я ещё и не смотрел, вон там в кармане… Как украл я эти деньги, что ли.

– Не дури. Ты работал? Работал. Значит, деньги честные. А ну, посмотрим, сколько он тебе отвалил от своих-то щедрот.

Зинаида обшарила Тимохин пиджак, вытащила купюры и поднесла их поближе к свету. Надолго замолчала. Тимоха уж решил, что мужик ему дал совсем мало, или бумаги простой подсунул. Но тут супруга произнесла чужим голосом:

– Валь…

– Ну?

– Смотри-ка, чем он с тобой расплатился.

И Зина положила на стол перед Тимохой четыре одинаковые зелёные бумажки. На каждой из них был портрет какого-то неизвестного деятеля, цифра «50» и надписи на иностранном языке.

– Это чего? – спросил Тимоха, подняв голову и близоруко щурясь на жену. – Доллары, что ли?

– Доллары, – эхом повторила Зинаида и быстро, со страхом глянула в окошко. – Валюта.

– Двести долларов? – не поверил Тимоха. – За что?

– Надо спрятать. Если настоящие… это ж сколько же в рублях-то будет? Тысяч пять, поди-ка, или больше. С ума сойти. Валь, а он не это… не псих какой-нибудь? Ещё вернется сейчас, скажет: украли. Чего делать-то будем?

– Да не похож он на психа. Деньги заранее отсчитал, ещё в машине, а у него там светло, – оторопело припоминал Тимоха. – Используй, говорит, с умом. Он ведь не знает, где я живу, в каком доме!.. Ну, надо пока оставить, пусть лежат, если вернётся – отдадим…

– Пусть лежат, – согласилась Зина. – Ну их к чёрту. Не было никогда – и не надо…

– Для него это, конечно, не сумма, – рассуждал Тимоха уже ночью, в постели, обнимая круглые плечи Зинаиды. В комнате было тепло. Печка у Тимофеевых отменная, если хорошо её протопить, греет до самого утра. – Его только машина стоит, может, полмиллиона. И всё такое. По нему видно: состоятельный товарищ. Так что двести баксов для него ерунда.

– Может, удивить тебя хотел.

– Может, и хотел. Да мне-то что. Плевал я…

– Ну, так уж и плевал. Тебе столько в колхозе за год не заработать.

– Колхоз, – усмехнулся Тимоха. – Он бы в колхозе столько и за два не заработал. Вся-то разница между нами, что он сидит, бумажки подписывает, а я на земле работаю, своими руками.

– Вот-вот. Он умный, а ты…

– Ещё умнее. Хватит, не заводи ты свою старую песню, я подпевать не стану.

– Ладно. Давай спать уже…

– Интересно, где их продать-то можно, доллары-то? – не утерпел Тимоха чуть позже и толкнул храпящую жену в бок. – Говорю, где доллары-то можно продать?

Сам того не желая, играя какую-то игру, он делал ударение в слове «доллары» на «а», коверкал название, отсекал от себя эту чужую и опасную вещь.

– В банке, – сказала Зина. – Или в обменном пункте. А то – с рук. Так дороже. В прошлом году Ольга Курицева меняла…

– А у неё-то откуда? – удивился Тимоха.

– Комнату в городе продали, братнино наследство. Трактор купили.

– А-а…

– Спи, тебе вставать рано.

– Ладно. Сплю.

Чужие деньги пролежали у них всю зиму. Никто за ними не приехал. И постепенно Тимоха привык к мысли, что деньги эти уже не такие и чужие. Он завёл привычку интересоваться у всех подряд, какой нынче курс доллара, и рассуждал на людях, выгодно или невыгодно продавать или покупать нынче валюту. «Прямо и не знаю, что делать-то, – говорил он, допустим, Серёге Захарову, когда они вместе пили пиво в забегаловке. Валентин счёл себя обязанным проставиться, поскольку заработал деньги при помощи Серёгиного трактора. Тимоха делал печальное лицо, обременённый тяжкими заботами о капитале: – Продавать уже или нет? А вдруг завтра, как в девяносто восьмом, р-раз – и все?»

– Всё может быть, – подтверждал Серёга, оснащая край пивной кружки доброй щепотью соли. – Им там, – он тыкал пальцем вверх, – доверять нельзя, ептырь. Они себе на пятьдесят лет вперёд нахапали, а мы им до лампочки. Есть у тебя деньги, нет ли, всё равно. Вот возьмут и объявят завтра, что за валюту будут расстреливать, как раньше. И куда ж ты денешься с подводной-то лодки?

Тимоха бледнел: а что, с них станется! Чёрт, может, выбросить или закопать где-нибудь проклятые буржуйские дензнаки? Жалко. Пашка вот-вот заканчивает ПТУ, надо как-то отметить, что-то купить, и вообще… не быть лопухом. Реализовывать потенциал.

Наверное, тогда он и решил твёрдо: пора продавать. Курс не курс, растёт там или падает, а поменять на рубли и тут же в магазин. Приобрести магнитофон для Пашки да пальто для Зинки. И нечего больше рассуждать. Ведь на всю жизнь этих несчастных долларов не хватит.

Да и заметил он, что люди стали как-то отдаляться от них с Зиной, когда узнали о привалившем счастье. (Сначала Тимофеевы рассказывать никому не хотели, но как-то так само уж получилось, что через два дня после происшествия о нём знали все, а через неделю это была старая новость.) Теперь Тимофеевых считали капиталистами, но это ладно, в конце концов у каждого в жизни бывает момент, когда он вдруг становится обладателем хотя бы небольшой суммы, которой могут позавидовать окружающие. Деньги, как знали все, были не заработанные, а дурные, свалившиеся ниоткуда без видимых причин. Это несправедливо. Потому что вокруг много людей не менее достойных… И даже Серёга Захаров, пивший пиво за Тимохин счёт, потребовал себе дополнительно бутылку водки. Тимоха не спорил. Он уже устал говорить людям: чего же вы сидели по домам, шли бы, когда гудок гудел, или лень было мёрзнуть да с трактором возиться? Конечно, никого такие объяснения не удовлетворяли, ибо не в пустых словах тут дело, а в зелёных долларах, а они были в кармане у Тимохи…

И вот он поехал в город. Давно там не был, почти десять лет. Волновался страшно, так что Зинка его даже успокаивала накануне, давала пить валерьянку. Хотя чего волноваться-то, место не чужое, родился, вырос там.

Ранним утром он дождался рейсового автобуса, влез в салон, пыхтя от страха, сжимая в кармане куртки четыре пропотевших насквозь купюры, и почти всю дорогу с подозрением поглядывал на случайных своих соседей – кто из них следит, умышляет недоброе? Ему казалось, что каждый встречный знает о деньгах, о той огромной сумме, что почти беззащитная лежит в его кармане. Ведь человеку много ли надо – два раза дай ему по голове, и он уже не встанет.

Город вроде бы остался прежним, перемен внешне было немного: настроили, правда, новых зданий, да стало почище, а в остальном всё то же, узнать можно. Валентин прошёлся по центру, как на экскурсии, приглядываясь к вывескам банков, густо усеявших лучшие улицы, к курсам валют, выбирая, где побольше, но решил не торопиться (время терпит), промерил сначала своими тяжёлыми ботинками волжскую набережную насквозь. Здесь было, конечно, очень красиво, но люди жили совсем другие, равнодушные к его делам и заботам, занятые собой и чем-то таким, за что Валентин не дал бы и копейки.

По набережной стайками гуляли молодые беззаботные девчонки – кто мороженое ел, кто пил сок, а кто совершенно безбоязненно тянул пиво. Одеты все как с иголочки, сплошная красота. Валентин с тайной грустью посматривал на них исподлобья: да, жаль, не довелось в своё время попробовать студенческой жизни. А ведь многое, наверно, потерял…

Перед армией он хотел поступать, но его знания не вызвали энтузиазма у комиссии. И его забрили на два года, а потом всё завертелось со страшной скоростью: Зинка, её беременность, спешная свадьба, переезд, хозяйство, ребёнок. Как будто вчера всё было, вот вроде только рукой махнул – а ведь сколько лет прошло, с ума сойти. Старик уже, почти старик, и нечего на девок пялиться. «Женою юности твоей утешайся, ибо зачем тебе другие». Всё, иди деньги менять, да в магазин, нечего зря душу травить. Домой приедешь – полегчает.

Он решил продать доллары в государственном Сбербанке. Там хоть и курс ниже был, но зато и гарантия, что не обманут, не обсчитают и вообще выдадут взамен чужих денег настоящие, свои.

У входа в банк его встретили двое улыбчивых юношей в приличных костюмах.

– Мужчина! Вы не валюту сдавать?..

– Нет, – хмуро буркнул Валентин, протискиваясь мимо них в дверь. – Я за квартиру платить.

– Здесь коммунальные платежи не принимают. А мы, если у вас доллары, купим дороже на двадцать копеек, в банке курс очень низкий, подумайте.

И откуда они узнали, черти, на лице у меня написано, что ли? Потея от волнения, постепенно успокаиваясь, Тимоха решал, что делать дальше. Курс действительно низкий, разница будет. сорок рублей. Ого! Совсем не лишние ему рублики! А тут ещё очередь в обменник не движется, как специально, да паспорт спрашивают. Валентин, хоть и был с документами, как-то без особой радости выяснил для себя, что родное государство хочет знать о каждом своём гражданине, который меняет валюту.

Это не прибавило ему хорошего настроения. Он постоял-постоял, не понимая ни слова пробежал глазами развешанные по стенам банковские документы, подумал-подумал. Чёрт с ним, пойду к этим ребятам, с виду они вроде ничего, авось не обманут. Уж они-то паспорт предъявить не попросят. Только надо держать ухо востро. Деньги – из рук в руки, пересчитать сразу же и всё такое. Знаем мы эти дела, нас не проведёшь.

Он вышел на улицу, и один из юношей с дружеской улыбкой мгновенно прилип к нему.

– Ну как, надумали? У нас всё по-честному, без обмана, деньги при себе, – юноша небрежно вытащил пачку пятисотрублевок и помахал ею, словно веером, перед лицом Тимохи.

– Надумал, – сказал Тимоха, красный от натуги и стыда. – Только слушай, парень, если у тебя в кармане такие деньжищи, зачем ты тут на улице мёрзнешь? Купил бы какой-нибудь магазин, что ли, да и работал.

– Курочка по зёрнышку клюёт, – усмехнулся тот. – Может, и куплю потом. Но для этого пока нужно вот здесь стоять, мёрзнуть. Зарабатывать стартовый капитал… Кстати, как у вас с капиталом, сколько будем менять?

– Это. двести, – сказал через силу Тимоха. И сказав это, раскрывшись перед незнакомыми людьми, вдруг почувствовал облегчение. – Двести баксов, значит. Валюта. Такие вот дела.

– Какими купюрами?

– По пятьдесят, – лихо ответил Валентин – так, словно бывал здесь каждый день, дело привычное. – Четыре штуки всего.

– Понятно, что четыре, – успокоили его. – Можно взглянуть?

– Можно, только.

– Сразу же отдам назад, не волнуйтесь! Просто нужно же мне убедиться, что деньги у вас действительно есть, и что они настоящие.

– Ну. смотри, – сказал Тимоха, протягивая одну купюру и не выпуская её из рук.

Юноша попытался ощупать купюру, но это у него не получилось, он даже сконфузился от такой неудачи и ещё от того, что человек ему, такому прямо насквозь честному, почему-то не доверяет.

– Да я не съем, – сказал он, – никуда ваш полтинничек не денется.

Тимоха задумался, отвлёкся на секунду внутрь себя, а юноша в это время как-то очень ловко вынул деньги из ослабевших Тимохиных пальцев. Предъявил купюру хозяину: вот, ничего с ней не произошло – и стал ощупывать, сворачивать, мять и скрести на ней краску, да так рьяно, что Тимоха перепугался. Поцарапает ещё, стервец, кто её потом возьмёт?

– Следующую, – потребовал вдруг юноша очень недовольным тоном, и брови его сурово сдвинулись.

«Чего это он? – испугался Тимоха. – Неужто фальшивая? Обманул банкир, всучил дрянь, а я сколько нервов-то потратил!» Без слов он протянул следующую купюру, и её постигла та же участь – юноша начал сворачивать её и скрести. И две другие, впрочем, тоже.

– Это что, у вас все такие? – презрительно спросил юноша, рассмотрев последнюю купюру.

– А какие такие? – спросил Тимоха с виду храбро, но дрожа всем ливером.

– Девяносто четвёртого года. Вот, смотрите сами, – и сунул сложенные купюры под нос Тимохе.

Тимоха слепо склонился над зелеными бумажками и попытался рассмотреть дату их выпуска, но ничего не увидел, потому что не знал, где смотреть.