Текст книги "Уругуру"

Автор книги: Алексей Санаев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 17 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

Алексей Санаев
Уругуру
I корпоративный кошмар!
...или необыкновенные приключения в центре Африки

Продолжение приключений героев книги читайте на сайте http://www.sanaev.net

ПРЕДИСЛОВИЕ ПУБЛИКАТОРА

Я публикую эту историю, выполняя обещание моему доброму другу Алексею Санаеву, данное мной после нашего возвращения из удивительного путешествия в Страну догонов. Тогда Алексей, едва оправившись после всех наших приключений, связанных с раскрытием тайны летающих людей – теллемов, взялся за дело с присущей этому человеку неутомимой энергией и в течение всего лишь нескольких месяцев подготовил объемное описание этой потрясающей экспедиции. Закончив свой труд, он взял с меня торжественное обещание, что его книга будет отправлена в печать только в случае его гибели.

Между тем вот уже более трех месяцев я не получаю вестей от группы ученых, с которой он в мае этого года отправился исследовать очередную мистическую загадку на Андаманские острова. Более того, две недели назад в нескольких газетах Калькутты появились сведения о якобы полном истреблении его небольшого отряда исследователей жителями труднодоступного острова Сентинель в Индийском океане.

Спутниковые телефоны, которыми была снабжена экспедиция, молчат, и это притом что мне трудно поверить, будто Алексей Санаев может обходиться без телефонных разговоров больше двух-трех часов подряд, не говоря уже о месяце. Поэтому я вынужден сделать для себя неутешительный вывод, что Санаев и его коллеги, по всей видимости, погибли или затерялись в тропических лесах. И прежде, чем отправиться на поиски экспедиции или ее останков, а именно такое решение я для себя принял, я считаю себя обязанным обеспечить издание рукописи Алексея Санаева о загадке летающих существ.

Сразу поясню, что, так как данная рукопись предназначена для русскоязычного читателя, я, в силу своего слабого владения русским языком, лишен возможности в полной мере оценить ее художественные и научные достоинства. Могу лишь подчеркнуть после весьма поверхностного прочтения, что основная последовательность фактов наших удивительных похождений отражена совершенно верно, хотя и сдобрена, вполне в духе автора, сверх всякой меры разного рода юмористическими комментариями. Сам я, возможно, предпочел бы более научно-методическое изложение результатов экспедиции, но в данном случае мне остается лишь склониться перед волей искренне уважаемого мной автора и предложить его труд на более беспристрастный суд читателя.

Жан-Мари Брезе Париж – Москва, август 2009 г.

БЕЗ ПРИКЛЮЧЕНИЙ
Заседание правления. – Кризис в компании и моей жизни. – Мои мечты и невозможность их осуществления. – Улет «Шмелла». – Радикальные антикризисные реформы в «Омеге». – Мечты моей супруги о «реальном мире». – Что такое
дауншифтинг? – Я принимаюсь за новый проект.

Заседание правления начиналось хмуро. Как всегда бывает с утра по понедельникам, мы кисло улыбались друг другу, рассматривали помятые лица коллег и обменивались вялыми впечатлениями о том, кто и где провел уик-энд. В последнем и вовсе не было никакой необходимости, так как в эти выходные все семеро присутствующих имели возможность лицезреть друг друга на подъемниках и в барах лыжных курортов Сент-Морица или Куршевеля.

Там, в мировых столицах российской элиты, настроение тоже было весьма подавленным. Кризис на финансовых рынках принес головную боль как раз тем, кто считал, что заработал достаточно денег, чтобы навеки от этой головной боли избавиться. Но распоряжением своими деньгами приходится заниматься ровно столько же времени и с таким же усердием, с каким когда-то эти деньги добывались. И теперь именно мы, топ-менеджеры «Омеги», одной из крупнейших российских финансово-промышленных групп, стали первыми и самыми главными жертвами глобального экономического кризиса.

Выражение лица нашего руководителя, президента компании Евгения Смольского, уверенно демонстрировало ход мыслей приблизительно в том же направлении. С тех пор как индекс «голубых фишек» биржи РТС опустился ниже тысячи пунктов, он никогда не надевал галстука и никогда не улыбался, хотя раньше с ним такое хотя бы раз в квартал, но случалось. Однако в прошлую пятницу индекс скакнул вниз до 600 пунк тов, что грозило существенными неприятностями прежде всего всем нам, ибо все мы подозревали, что именно на фондовом рынке была сосредоточена основная часть многомиллионных личных сбережений нашего президента.

Смольский нервно посмотрел на часы и отпил из бутылки холодного чая.

– Вчера я получил отчет Департамента управления активами, – не здороваясь, сообщил он нам траурным голосом, при этом лица присутствующих выразили вселенскую скорбь. – И увидел там вот такую фразу... – Он порылся в бумагах. – На рынках в течение недели сохранялась высокая волатильность.

Он оглядел нас с таким видом, будто именно мы приняли особенно деятельное участие в создании этой волатильности.

– Это что такое? Да ведь рынки рухнули! От рынков уже вообще ничего не осталось. Наш основной актив стоил восемьдесят долларов за акцию, сейчас стоит четыре! Четыре рваных доллара! И вы мне это называете «высокой волатильностью»? Кто тут сошел с ума?

Я несколько расслабился. Начиналось обычное еженедельное заседание правления в кризисном режиме, и ничего нового сегодня я уже не услышу.

Я работал в «Омеге» уже почти пять лет, и за это время дослужился до должности начальника департамента и вице-президента. Сказать, что мне это принесло какую-то особенную радость, я не могу, потому что в юности я мечтал совсем не о карьере офисного работника. Нет уж! Мне, как и многим романтически настроенным юношам, мерещились географические открытия, соленые брызги волн, падающие на мое загорелое, заросшее мужественной щетиной лицо в тот самый момент, когда яхта огибает мыс Бурь, и всемирная слава покорителя неприступной и коварной вершины Тангьиндзо, расположенной на китайско-бутанской границе и снискавшей славу губительницы альпинистов.

Я, разумеется, собирался в кратчайшие сроки стать миллионером, но вовсе не по результатам выплаты годовых проектных бонусов группы компаний «Омега», а после обнаружения сокровищ Атауальпы глубоко в перуанской сельве... Ну, тех самых, известных на весь мир сокровищ, за обладание которыми до меня уже успела погибнуть сотня-другая испанских конкистадоров и американских авантюристов, не считая гигантского количества местных индейцев.

Я нашел бы себе девушку своей мечты не на вечеринке в московской квартире, а в плену абсолютно нецивилизованного, а потому свирепого на весь мир племени лпукхая в верховьях одноименной реки в районе Новогвинейского хребта. И сам хребет этот я перешел бы с единственным оставшимся в живых проводником-папуасом, получив предварительно отравленную стрелу в свое мускулистое плечо, откуда застенчивая дочь местного вождя извлекла бы ее своими дрожащими от волнения пальчиками.

Но жизнь моя почему-то сложилась совершенно по-другому. Вместо всех этих приключений, для которых я был создан и к которым готов, судьба преподнесла мне студенческий билет престижного московского вуза, диплом магистра со знанием множества иностранных языков и жухло-серый рабочий стол в общей комнате офиса одной из олигархических компаний России. В течение восьми долгих лет я расписывал бизнес-планы, готовил презентации из сотен буллет-пойнтов различного диаметра и организовывал производственные планерки. За эти годы я съел тонны салата «Руккола с креветками» и наблюдал, как люди вокруг меня пожирали его сотнями тонн, запивая все это тоннами же фрэша «Сельдерей плюс яблоко» и минеральной воды без газа.

Я рос в должности, покупал новые автомобили, сменял один за другим одинаковые на вид, но удивительно разные по стоимости черные костюмы в полоску, – и все это время ждал, что вот уже совсем скоро – ну, очень скоро – я накоплю денег достаточно, чтобы заняться делом всей своей жизни. Спуститься в жерло вулкана Кракатау, к примеру, или раскопать могилу Чингисхана в монгольской степи, или на худой конец обнаружить (наконец-то) загадочную Атлантиду и дать по итогам экспедиции прогремевшую на весь мир пресс-конференцию. У Конан Дойла все путешественники проводят пресс-конференции после сенсационных географических открытий, и все они заполнены до отказа народом, приветственно бросающим шапки в воздух в честь благополучно вернувшихся (хоть и не в полном составе) удачливых первооткрывателей.

Мои же пресс-конференции перед журналистами деловых изданий содержали максимум отчеты о квартальных результатах или о новых назначениях, и если кто-нибудь на них не засыпал, то только ваш покорный слуга, выступавший в роли докладчика. И когда в возрасте двадцати четырех лет я впервые попал на заседание правления, никакой радости от такого карьерного взлета моя душа не ощутила. Наоборот, я почувствовал какую-то грандиозную усталость и тоску, потому что к тому времени уже точно знал, что всех денег мира мне никогда не заработать, а тех, что есть, вечно будет хронически не хватать.

К моему тридцатилетию ничего не изменилось, разве что надпись на визитной карточке, отражающая мое положение в обществе, стала убийственно многозначительной. А еще добавилось головной боли оттого, что мои сбережения размещены совсем не там, где следует, не так и под неправильную процентную ставку.

Единственное, что придавало мне сил и заставляло чувствовать пульс жизни, – это путешествия. Короткие, как захватывающий кинофильм, и яркие, как тропические цветы. Провожаемый хроническим непониманием всех без исключения коллег и родственников, я уезжал вместо Куршевеля в Боливию, а вместо Сардинии в Исландию. Из каждой зарубежной командировки я выкраивал день, чтобы забраться на какую-нибудь окрестную гору или доехать до покинутого храма в джунглях в сотне километров от ближайшей асфальтированной дороги. Я ни разу не побывал в Анталье, но зато чуть не утонул однажды в болотах Калимантана, два раза сваливался с подвесного моста в бушующий поток во Вьетнаме, трижды блуждал по Сахаре без всякого представления о собственном местонахождении и лечился от укусов горного орла в Эфиопии (самому орлу лечение уже не понадобилось).

Во всех перечисленных случаях у меня звонил мобильный телефон, и мне приходилось организовывать проекты и участвовать в конференц-звонках, даже пересекая Ливийскую пустыню на полупомешанном верблюде. Мне доводилось искать GPRS-доступ в тайге, чтобы срочно прочесть e-мейл от акционеров или репорт{ Репорт (англ. report) – отчет.} от подчиненных об очередном корпоративном бедствии и мгновенно на него реагировать.

И уж конечно, я никогда не мог себе позволить отпуск больше, чем на две недели. А между тем жажда странствий не отпускала меня. Она поразила меня еще в советском детстве, когда я, будучи абсолютно уверен, что за всю предстоящую жизнь судьба не забросит меня дальше Ленинграда, все же бредил далекими путешествиями по всему миру.

Я уже тогда мучительно долго, часами, мог рассматривать географические карты каких угодно регионов планеты и читал запоем сотни романов и воспоминаний знаменитых путешественников.

У этих ребят, с моей точки зрения, слишком уж просто все получалось. Им совершенно не нужны были загранпаспорта, визы, выписки о состоянии банковского счета и прочие вожделенные билеты в мир, необходимые российскому гражданину. Ни в одном романе Жюля Верна не нашел я упоминаний о таможенном контроле и предполетном досмотре детей капитана Гранта, о портовом декларировании подводного судна капитаном Немо... И доктору Фергюсону в его пятинедельном путешествии на воздушном шаре не нужны были пластиковые пакеты для провоза жидкостей объемом до ста миллилитров.

Экспедиции Магеллана и Беллинсгаузена огибали земной шар без всякого предварительного бронирования отелей с помощью кредитной карты. А Пржевальский, по его собственным словам, вообще не всегда представлял, на территории какого государства он находился и куда забрел в поисках своей знаменитой лошади. Мунго Парк, Рене Кайе, Ливингстон и Стэнли бродили по Африке, как у себя дома, и ни разу, насколько мне известно, никто не спросил у них въездных виз или справок о доходах с места работы.

Те золотые времена давно миновали. В детстве мне оставалось только мечтать о путешествиях вокруг света за восемьдесят дней – теперь этого времени едва ли хватило бы на то, чтобы отстоять очередь на получение заграничного паспорта в районном ОВИРе. Мечтать открыть очередную запись в судовом журнале словами: «Восьмой день шхуна находится во власти бушующего океана». Мечтать о неведомых полуоткрытых островах, кровожадных туземных племенах и, конечно, о загадках и приключениях, которые неизбежно сваливаются на голову любому уважающему себя путешественнику, стоит ему выбраться из дома.

Вместо этого мне приходилось выполнять задачи акционеров, начисто лишенных романтических переживаний. Подписывать меморандумы о взаимопонимании с людьми, которых совершенно не волновали мои представления о смысле жизни. Решать проблемы вложения денег в ПИФы и другие хитроумные финансовые фонды, которые в будущем не могут принести ничего, кроме хронических убытков.

Наконец, в прошлом году меня окончательно добил кризис. Он просто неимоверно стал давить на психику.

Не будь у меня столько денег, мне бы и в голову не пришло следить за новостями. Я беспокоился бы из-за всего этого не больше, чем моя бабушка, которая в ответ на все разговоры о кризисе только смотрит на меня невидящим взором и продолжает разглагольствовать о том, как плохо поднялось у нее тесто по сравнению с 1913 годом.

Биржевые котировки снижались ежедневно, и все вокруг меня говорили только об этом. Один за другим передо мной возникали мои друзья и знакомые, и каждый считал своим долгом оповестить, как мудро он извлек свои сбережения из акций буквально накануне обвала. С хитрой миной все они являлись ко мне в офис, пили зеленый чай и мудро улыбались, радуясь собственной прозорливости и делая безошибочные прогнозы разной степени срочности. А потом с легким надрывом в голосе просили зайти в Интернет и узнать последние новости с рынка, однако сообщения о новых рекордах падения почему-то повергали их в уныние.

Под конец, само собой, мне стало казаться, что на фондовом рынке остался я один, поэтому и принялся обзванивать тех, кого еще не слышал с момента начала рецессии, убеждая их, что уж я-то свои деньги вытащил из финансовой пропасти давным-давно.

На работе тоже все пошло вкривь и вкось. Проблемы компании, страдающей от бесконечных маржинколлов{ Маржин-колл – от англ. margin call – требование возврата долга кредитору, обусловленное определенным уровнем цены акций компании-заемщика. Если акция упала до предусмотренного кредитным договором уровня, заемщик обязан вернуть кредит (или часть его) досрочно.} и хитроумных требований кредиторов, немедленно стали проблемами всех ее сотрудников.

Мои любимые международные проекты начали сжиматься, как шагреневая кожа, и с такой же скоростью а трудностей, наоборот, прибавилось. Неудачи приходилось объяснять представителям зарубежной прессы и органов власти, и с каждым днем делать на лице благостную мину в ответ на вопрос о финансовой состоятельности «Омеги» было все сложнее.

В довершение бед снова начались корпоративные войны, и активы «Омеги» обросли судебными исками злоупорных конкурентов по всему земному шару. Юристы ликовали – их роль в компании росла с каждой апелляционной жалобой, а самый безумный участок работы, как обычно, доставался мне. И на каждом заседании правления я вынужден был констатировать, что мировая пресса клеймит «Омегу» без зазрения совести, а затем и отвечать на вопросы о том, чем, собственно, занят вверенный мне департамент...

– Я не понимаю – а чем, собственно, занят твой департамент, Алексей? – ехидно поинтересовался Смольский, переключившись на меня после того, как закончил распекать юристов, безопасников и маркетологов. – По-моему, мы проигрываем «Триреме» вчистую. Я уже пятый месяц читаю в газетах чернуху о нашем «Шмелле», и это в ситуации накануне его продажи! Теперь они натравили на «Шмелл» налоговиков с их бесконечными проверками, каких-то недоумков из службы финансового оздоровления, на нас поступают идиотские жалобы в антимонопольный орган!

– Женя, – примирительно заметил я, – ну ты же знаешь, что они работают сами, без нашей помощи. Мы не занимаемся проектами «Шмелла».

– Так вот, если ты хочешь знать мое мнение, пора бы нам уже заняться этими проектами! – заявил, сверля меня взглядом, Смольский, нервно посмотрел на часы и отпил из бутылки холодного чая.

У принадлежащей «Омеге» компании, второго по величине в России интернет-провайдера «Шмелл», действительно назревали крупные проблемы, за которыми со скрытым злорадством следили все сотрудники моего подразделения. Корпорация «Трирема», первый по величине интернет-провайдер, полгода назад начала в прессе, Интернете и органах власти успешную кампанию по дискредитации своего основного конкурента. В прессе засветилась информация, что «Шмелл» задрал тарифы для населения – как будто «Трирема» их не задирала. Возбудились какие-то рудиментарные общественные организации, вечно греющие руки на корпоративных войнах. И посыпались жалобы в регулирующие органы с просьбой проверить, соответствует ли Закону о защите прав потребителей размер шрифта в рекламных объявлениях «Шмелла». Налоговые проверки посыпались как из рога изобилия, и шмелловцы уже несколько раз жаловались нам, что работа региональных отделений оператора парализована налоговиками, изъявшими какие-то важные бумаги.

Я доложил Смольскому, что на «Шмелл» осуществляется наезд международного масштаба. Скоро, по всей видимости, пойдут в ход депутатские запросы, предписания о защите конкуренции, штрафы за доминирующее положение на рынке, а за ними недалеко и до уголовных дел и пикетов тысяч обманутых абонентов возле центрального офиса «Шмелла». А «Трирема» все это с удовольствием сольет куда-нибудь в Financial Times, и котировки «Шмелла» на лондонской бирже, которые и так уже пребывают на уровне ниже плинтуса, просядут до абсолютного нуля.

– А ведь скоро, – напомнил я, – пройдет тендер на новую лицензию в Марокко, в котором участвуем и мы, и «Трирема», и если «Шмелл» не подсуетится там с местными властями – а суетиться это мохнатое животное не умеет, – то не видать им перспективного марокканского рынка как своих ушей.

Смольский сначала махнул было рукой, но когда на следующей неделе я принес ему целых три депутатских запроса, написанных так, как будто все депутаты Госдумы пользуются услугами единой и неделимой секретарши, он позвонил акционерам. Акционеры потребовали справку. Я сделал им справку. Потом приехал директор «Шмелла», сомнамбулическое создание без признаков шеи, и попросил составить план, который потом согласовывался две недели в недрах компании. Все это время продолжался сбор урожая депутатских жалоб, а в Интернете было торжественно открыто блоговое сообщество fuckshmell.livejournal.com, мгновенно завоевавшее популярность у отраслевых журналистов, индивидуальный стиль которых я безошибочно распознавал в едких постах этого нового блога.

Потом бесшейное существо приехало снова и попросило подготовить бюджет проекта по разгрому «Триремы». Я составил бюджет, умножил его по привычке на три в предвкушении привычной реакции типа «это слишком много, давайте поделим на три для начала», и получил именно эту реакцию. После чего бюджет был утвержден, а бесшейный человек ушел, и не возвращался целый месяц.

Я-то чувствовал себя вполне спокойно: у меня была уверенность, что дело пойдет и проект будет поручен именно мне, потому что импотентный, тотально заросший бюрократической щетиной «Шмелл» не сможет сам не только договориться с налоговой, он даже с безвредными журналистами какой-нибудь «Газеты.ру» не договорится. О контактах в Марокко говорить и вовсе не приходилось. Но я ждал, пока все сами приползут ко мне на коленях. Поэтому упреки генерального директора были мне, мягко говоря, неприятны.

Между тем сразу же после заседания правления, на котором за излишне высокую «волатильность рынка» попало всем по очереди, в кабинет Смольского был вызван именно я.

За пять лет моей работы в «Омеге» Евгений Смольский менялся несильно – он изменился самым драматичным образом только в результате глобального кризиса. В компании поговаривали, что многие сбережения Смольского сгинули вместе с американским банком Lehmann Brothers и что он теперь любого готов удушить за сотню долларов. И действительно, антикризисные меры, принятые им в первые месяцы бедствия, не могли не удивить своим реформаторским размахом.

Во-первых, решено было отказаться от подписки всех топ-менеджеров на газеты «Коммерсант» и «Ведомости», и теперь всякий желающий вице-президент мог подойти на ресепшн, чтобы стоя ознакомиться с единственным доступным в компании экземпляром. На этом «Омега» сэкономила целую тысячу долларов в год.

Другую тысячу удалось спасти благодаря запрету на корпоративную оплату СМС-сообщений, посылаемых со служебных мобильников. Люди снисходительно улыбались, крутили пальцем у виска, проходя мимо приемной Смольского, но перестали отвечать «ok» на сообщения типа «Call asap :)))».

Наконец, все решили, что президент окончательно выжил из ума, когда членов правления заставили самих платить по сто двадцать долларов в месяц за парковку автомобилей во дворе здания! Это требование настолько взбаламутило общественность, что прошла незамеченой даже отмена новогодней корпоративной вечеринки-2009.

– Мне на эту вечеринку плевать! – горячился Земцов, вице-президент по маркетингу. – Ты читал книгу «Сто советов: как стать CEO»? Вот почитай. Первый совет – никогда не посещайте корпоративных вечеринок! А вот парковку отнимать – это натуральное свинство!

Мы оба стояли у огромного окна и смотрели, как директор нашего департамента стратегического развития паркует свой Cayenne.

– Я демотивирован! – продолжил бушевать Земцов, у которого в наличии был пока только Mercedes ML500. – У меня нет стимула работать на эту компанию, Алексей, если она не может мне предоставить даже парковочное место! Ну так я найду тех, кто его мне с удовольствием предоставит!

Действительно, мысли об увольнении посещали уже не только одного Земцова. Сразу несколько ведущих менеджеров объявили мне, что в случае невыплаты им бонусов за провальный 2008 год они, по общепринятому выражению, «выйдут на рынок». На практике это означало, что они отправят свои резюме в пять-шесть крупных хедхантинговых контор{ Хедхантинг – от англ. headhunting – охота за головами, то есть квалифицированными кадрами.} и будут встречаться с их директорами, набивая себе цену и оперируя семизначными цифрами годовых доходов.

Со своей стороны, я тоже стал чаще задумываться об уходе из «Омеги». Но вовсе не потому, что из моей зарплаты теперь ежемесячно вычитали эти несчастные сто двадцать долларов на парковку. Я устал. Устал от образа жизни, к которому за все эти восемь лет, если честно, так и не приспособился. Я ужасно устал от плохих новостей с фондовых рынков, от корпоративных войн, стафф-митингов и московских пробок. Мне казалось, что в тридцать лет жизнь подошла к трагическому завершению, а я так и не увидел мира, и самым большим моим подвигом навеки останется победа в конкурсе на лицензию «Шмелла» в Лаосе. И если сейчас, именно сейчас, мне не удастся вырваться из этого заколдованного круга корпоративного бытия, то мне суждено засохнуть и остаться здесь навеки. Устал.

– Устал? Ну, вот и хорошо, – сказал Смольский, набивая очередной e-mail и одновременно общаясь со мной в своем кабинете. – Сейчас проведешь быстренько проект против «Триремы», победишь на тендере в Марокко – и можешь на пару недель съездить в отпуск, отдохнуть. На острове Палау бывал?

– Две недели мне мало, – с кислым видом возразил я, пробегая глазами заголовки лежавшей на столе газеты Wall Street Journal, которую ежедневно по утрам скачивали из Интернета и распечатывали для Смольского на специальном принтере.

Он оторвался от экрана и с шумом открыл бутылку своего холодного чая.

– Мало? Алексей, ну ты же знаешь, какая у нас ситуация! Кредиторы давят нас со всех сторон. «Внутрэкономбанк» прикопался со своими закидонами, которые они называют государственными интересами. Это тебе не тучный 2007 год, Алексей! Я ломаю голову над сокращениями, редукцией зарплат, а ты смеешь мне говоришь, что устал!

– Что надо делать по «Шмеллу»? – спросил я, устремив на него самый ненавидящий взгляд, какой только мог изобразить.

– Очень просто. Простой, короткий проект. Бюджет они утвердили, завтра тебе выдадут первую часть. Разберись с госорганами, заблокируй негативные публикации в газетах и размести на их месте компромат на «Трирему». Разработай вместе с юристами стратегию судебных действий – и можешь отправляться в Марокко. И тогда в апреле мы подумаем о твоем бонусе. И не говори мне, пожалуйста, что ты устал.

Смольский выразительно посмотрел на меня, отпил из бутылки холодного чая и посмотрел на часы. Аудиенция закончена...

– Ну, вот видишь, две недели отпуска дает, прекрасно, – заявила в ответ на мой эмоциональный рассказ моя жена Юлия, механически перебирая наволочки в стенном шкафу, и добавила: – Эту на выброс.

Моя жена удивительно прагматичная женщина. С такой удобно жить, но мечтать совершенно невозможно: всякий раз наталкиваешься на бытовые препоны, мешающие осуществлению любой мечты. Вот и сейчас так: кризис в моей жизни она воспринимала с точки зрения двухнедельного отпуска.

– Юль, почему люди не летают? – спросил я, глядя с балкона на серый, занесенный мелким снегом московский парк.

Из глубин шкафа до меня доносились шелест и шепот:

– Раз, два, три, четыре... – Она вдруг начала считать в полный голос: – Пять, шесть, семь... Почему люди не летают, говоришь? Это что, фраза из Чехова? Или Горький?

– Островский, «Гроза», – ответил я. – «Почему люди не летают, как птицы?» Но я серьезно: насколько бы облегчилась наша жизнь, если бы мы могли перемещаться по воздуху!

– Ерунда. Не может человек научиться летать. Да и на фиг надо, в машине быстрее, да и удобнее: ветер в морду не бьет. Восемь, девять, десять... Странно, наволочек десять штук, а пододеяльников к ним всего три.

– Зато сейчас бы мы могли быть где-нибудь в Мешхеде, – продолжал я, – там какая-то гробница, храм с золотым куполом на фоне синего неба. Мы бы съели фесенджан, выпили бы мятного чаю. А завтра к утру вернулись бы на эту идиотскую работу.

– Меня, к примеру, такая перспектива не впечатляет, – заметила Юля, перекладывая белье с полки на полку. – Иранцы сплошь полоумные. Ты что, забыл, как нас чуть не забрали в кутузку в Ширазе из-за того, что у меня с головы сполз хиджаб? Или как ты, будто буйнопомешанный, бегал по центральному базару Тегерана и искал свой бумажник, который они вытащили у тебя в магазине с очаровательным названием «Кумские ковры – это лучшие ковры из Кума»?

Мы одновременно обернулись, чтобы взглянуть на прекрасный, отливающий голубым шелковый ковер, висевший на стене в холле как напоминание о том драматичном событии на тегеранском базаре.

– Прелесть все-таки, – не удержался я.

– Опять пылесосить надо, – отчеканила супруга.

– Юль, – я повернулся к ней лицом, – я больше не хочу работать в «Омеге». Я хочу уйти оттуда к черту и отправиться в кругосветное путешествие.

Жена тихо прикрыла шкаф, чтобы открыть соседний. Мы жили вместе уже девять лет, и за это время она ни разу не хлопнула дверью – берегла косяк, по ее собственному выражению.

– Ты мне говоришь это уже несколько лет подряд, – заметила она с легким раздражением, потому что никогда не любила эту тему.

– Ну да, потому что все эти несколько лет я остаюсь там по твоей просьбе.

– Да ни при чем тут моя просьба. Просто всякий раз, когда ты им сообщаешь о своем уходе, они увеличивают тебе зарплату.

– Мне на зарплату плевать.

– И это тоже я слышу несколько лет подряд.

Я сел на стул, неотрывно глядя, как методично складывает она свои многочисленные прозрачные одежды и отправляет их обратно на полку.

– Послушай, Юля. Неужели тебе не противно чувствовать, что мы вынуждены терпеть это отсутствие человеческой свободы только ради какой-то зарплаты? Не обрыдло существовать как растение, так толком и не увидев ничего в жизни, кроме офисных перегородок?

– Нет, мне не противно! – в запале воскликнула она. – Зарплаты у нас с тобой не какие-то, а вполне даже приличные! И жизнью этой я довольна! Хотя, если честно, я уверена, что если бы ты не мечтал неизвестно о каких достижениях целыми днями, то реальных достижений в твоей жизни было бы в два раза больше. Вот Ксения с мужем купили дом на Сардинии, хотя денег у них меньше, чем у нас! А теперь я вынуждена сидеть у нее и восторгаться дебильными фотографиями бассайна, джакузи, мусорного контейнера, которые она мне злорадно демонстрирует. А ты вместо этого потратил кучу денег на коллекцию национальных шапок аборигенов со всей планеты, которые только наполняют этот дом пылью и странными запахами. Когда я рассказываю Ксении про эти несчастные шапки, она мне только сочувствующе улыбается, считая нас обоих в лучшем случае душевнобольными! А что было с моим пуделем, когда он разодрал уникальный тюрбан из Бангладеша, помнишь? И теперь ты говоришь мне, что хочешь уйти с работы? А что, позволь тебя спросить, ты намерен делать? Как ты жить собираешься?

– Наукой займусь, путешествиями. Открытие совершу какое-нибудь. В конце концов, книжку напишу, – в очередной раз поделился я своими мечтами, которые она и так прекрасно знала еще с тех пор, как мы учились в школе.

– Не могу я больше слышать о твоей книжке, надоело! – отрезала Юля. – И путешествия твои в поисках самой заброшенной мировой клоаки надоели. Я хочу жить в реальном мире. А у тебя ко всему еще и мания величия, и думаешь ты только о себе. А обо мне ты подумал? Я, я. А я?

Ну что с ней спорить? Я очень хорошо знаю ее реальный мир. Работа – дом – работа. Новое платье – вечеринка – фитнес – вечеринка у нас – чья-то свадьба и снова новое платье, к которому как воздух необходимы новые сапоги. В этом мире я мог совершенно точно предсказать, что произойдет с нами через неделю, месяц или пять лет. Ничего не произойдет, все останется точно так же. Ну, заработаем мы еще такую же кучу денег, ну купим дом на Сардинии, от одного вида которого Ксения лопнет от злости вместе со своим мужем. Поменяем машину на другую, раза в четыре дороже. Накупим новых сапог и выкинем старые, не соответствующие веяниям эпохи. Разве в этом смысл жизни?