Текст книги "Технополис"

Автор книги: Алексей Рыжков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 2 страниц)

Алексей Рыжков
ТЕХНОПОЛИС

Исход

Прошло почти десять лет с той поры, как я последний раз выходил из дома. Воспоминания уже потускнели, за это время я научился загонять их в глубины своего сознания. Но иногда, ночью, я все еще вижу отблеск луны на воронении ствола, вспышку. В ушах раздается гром выстрела, и я чувствую влагу на своих ресницах.

Для меня все кончилось после первой пули. Для Лоры – после второй. Я выжил. Ей не повезло. Хотя… Вряд ли можно назвать мою жизнь везением.

Я родился и вырос в Технополисе. Зовут меня Дерек Джеральд фон Кроуз. Имечко, конечно, так себе, но уж какое есть. Я занимаюсь программированием нанодвигателей. Это такие крошечные штучки, которые многие из вас носят у себя в крови. Еще нанодвигатели делают для города микроэлектронику, синтетическое мясо, лекарства, ну и еще множество всякой всячины. Если бы не работа, наверное, я бы не выжил. Страховки как раз хватило на лечение и на год вынужденного безделья. Год – когда я слонялся из угла в угол, слушая бесконечный, затяжной выстрел и крик Лоры. Ее хоронили без меня. В тот день я лежал в большой белой палате, с кучей трубок и проводов. Нанодвигатели восстанавливали мою развороченную грудную клетку, сращивали мышцы, строили костную ткань. Работали они по моей программе – «Реколл, версия 2.5». Многие верят в судьбу. После того дня я тоже верю.

Реколл официально приняли в эксплуатацию двадцать четвертого июня, а на следующий день на моем счету появилась кругленькая сумма. Лора сама выбрала ресторан. После ужина мы прогуливались по берегу реки. Будущее казалось нам безоблачным, потепление климата, локальные конфликты и загрязнение окружающей среды – чем-то далеким и не имеющим к нам никакого отношения. Мы не заметили, как забрели в старые заброшенные доки. Там для нас все и кончилось. На следующий день нанодвигатели спасали мою жизнь, работая по алгоритму программы – «Реколл, версия 2.5».

Сегодня двадцать пятое июня – тот самый день. Я встал, как всегда, в восемь утра. Бреясь в ванной, послушал новости, потом рекламу новой фирмы по доставке чистого воздуха. Года три назад эти фирмы стали расти как грибы после дождя. Видимо, у них там, снаружи, и правда проблемы с чистым воздухом. Я не знаю. Уже десять лет я не выхожу из дома. Стекла окон герметичны. Раньше работал кондиционер с фильтрацией. Теперь тихонько гудит вентилятор пневмопровода. Мне поставили его три года назад. Улыбчивый парень позвонил в дверь. На нем был ярко-синий комбинезон с названием фирмы, в руках электроотбойник.

– Сэр, вы будете ставить пневмопровод? Ваши соседи все поставили… – Он снова лучезарно улыбнулся. – Всего десять центов за кубометр. Прямо из Тибета, с высоты две тысячи метров. Чистейший горный воздух!

Как я понял, они гнали чистый воздух по пластиковым трубам в наш мегаполис. Здешний воздух насыщался углекислым газом, разной другой дрянью и расползался вокруг города, душа все живое. К черту все! Это не мои проблемы! Я сел в рабочее кресло и натянул сферошлем. Быстро ввел с виртуальной клавиатуры имя, пароль и оказался в локальной сети компании. Та-ак… Что на сегодня? На сегодня работы не было. Последний проект я сдал неделю назад. И пока заказов на софт для нанодвигателей не было. Меня это особо не волновало. Запросы мои скромны, и заработанного капитала хватит еще лет на пять. Еда, иногда одежда, немного выпивки. Вот и все, что мне нужно. Сейчас все покупки можно совершать не выходя из дома. Специальный лифт доставляет купленное в мою квартиру на сто восемнадцатом этаже. Интересно… Как там снаружи?

Неприятный сюрприз моя психика выкинула прямо в день выписки. Солнце пробивало лучами утреннюю дымку, пели птицы. Двое друзей заботливо поддерживали меня под руки, лечащий врач давал последние наставления. И вдруг все поплыло перед глазами. В голове загрохотало эхо выстрела. Я почувствовал, как подкашиваются ноги и вместе с тем появляется отчетливое желание бежать. Бежать вон от этого огромного синего купола. Скорее под спасительные своды, под потолок, спрятаться под кровать, где меня не достанет жестокость мира. Мира, в котором все может измениться в одну секунду помимо твоей воли. Мира, в котором ты смотришь сквозь кровавую пелену боли, как падает на грязную землю твоя любимая. Мира, в котором вдруг неожиданно грохочут выстрелы и на грани сознания слышится безумный смех обдолбавшегося торчка.

В тысячный раз я вынырнул из своего озера страха и понял, что стою у окна. Озеро страха. Так я это называл. Иногда я нырял в него, не успевая поймать самого себя. Тело застывало на месте или двигалось, а я барахтался там – в черной, вязкой воде, пытался сделать вдох или вынырнуть на поверхность. За толстым стеклом серело утреннее небо. Я уж и забыл, когда последний раз видел его голубым. Таким, каким его показывают по сферовизору. Какие-то острова, лазурное море. Мне это кажется таким далеким. Все, что у меня есть, – это две комнаты, кухня и ванная. Кабинет, вечно неприбранная спальня и крохотный пятачок, где я готовлю себе еду. Иногда из натуральных продуктов. Стоит это очень дорого. Но я люблю готовить. Когда я делаю настоящий омлет – из куриных яиц и коровьего молока, что-то всплывает в моей памяти. Не четкие воспоминания, нет. Просто ощущение беспричинной детской радости. То, что я утратил после первого же выстрела.

Пятьдесят четыре миллиона. Именно столько людей окружают меня в этом огромном городе. Странно, но последние три года я все реже видел пролетающие по воздуху аэромобили. Сосед заходил, кажется, года два назад. По сферовизору все захлебывались: «Вам не придется выходить из дома, совершить покупку вы можете прямо из кресла. Принимаем на работу удаленных операторов пищевых синтез-установок. Недельный курс обучения через сферошлем, стабильный оклад, бесплатный выход в глобальную Сеть, поставки детоксинов за счет фирмы. Вам не нужно ходить на работу. Работа ждет вас в вашем любимом кресле. Подключайтесь прямо сейчас!» Я взглянул на улицу с высоты своего сто восемнадцатого этажа. Маленькие разноцветные пятнышки припаркованных аэромобилей, серая лента дороги для колесных авто. Одинокий светофор мерцал вдалеке никому не нужным зеленым. На меня опять навалилось одиночество. Я надоел своим друзьям примерно через год. Конечно, их можно понять. Кому я нужен – нервно вздрагивающий от громких звуков, проваливающийся в свои страхи посреди разговора. Еще примерно год мы изредка общались через Сеть, а потом настоящих друзей заменили виртуальные. В Сети полно всяких мест, где можно пообщаться. Надеваешь сферошлем – и вот ты уже в аэромобильном клубе. Говорят, что длительное виртуальное обучение развивает навыки и на мышечном уровне. Не знаю, не проверял. Последний раз я садился за руль аэромобиля лет десять назад. Тогда это еще была диковинка. Сейчас у меня есть «Поджигатель». Естественно, существует он только виртуально. Но я выиграл на нем уже с десяток гонок. На самом деле этот клуб – просто большая игра. Вступительный взнос – сто кредиток. За эти деньги ты имеешь дохлую базовую модель. Дальше все зависит от твоего мастерства и везения. Зарабатываешь очки, наворачиваешь свою тачку, треплешься с другими такими же фанатами. В нашем клубе «Дикие Койоты» в любое время можно застать десяток-другой ребят со всего мира.

Я наскоро приготовил сэндвич с синтетической индейкой, полил майонезом, накрошил сверху сублимированной зелени. Из холодильника достал банку пива и направился в кабинет. Поставив пиво и тарелку с сэндвичем на консоль, уселся в кресло. Нельзя назвать сферошлем полной виртуальной реальностью, но очень близко. При желании можно включить встроенные в кресло приводы, и тогда воздействие на вестибулярный аппарат обеспечено. Конечно, при работе это ни к чему, а вот когда мчишься в аэромобиле по большому каньону, да еще и на максимальной скорости…

В «Диких Койотах» каждый выбирает имидж под стать своей фантазии. Кто-то выглядит как безобидный юнец (очень удобно усыплять бдительность противников перед гонкой). Кто-то носит очки-консервы и кожанку образца девятнадцатого века. Всеобщая любимица, конечно, Кэнди. У девочки действительно есть на что посмотреть. Если, конечно, она и на самом деле девочка. Не исключено, что за внешностью пухленькой и приятной во всех отношениях Кэнди прячется какой-нибудь сорокалетний механик из Детройта. Во всяком случае – в тонкой настройке плазменных двигателей ей нет равных. У меня в клубе репутация этакого немногословного, чуть отстраненного парня. Там я ношу светло-голубые «Ливайсы», коричневую куртку из толстой замши и высокие армейские ботинки. На левом рукаве красно-желтый язык пламени (отсюда и ник, и название тачки). Дополняют картину черные очки, ястребиный нос и неизменная красная кепка. А на работе я появляюсь всегда в белой футболке с надписью SHIT и драных шортах.

Это страшно бесит моего шефа – Дженкинса. Именно поэтому я и создал такой имидж. Мое лицо осталось в памяти компьютера компании с тех времен, когда я еще ходил в офис. Меня как сняли 3D сканером двенадцать лет назад, таким я и остался в глазах потолстевших и полысевших коллег.

Я дожевал сэндвич, запил его пивом и натянул сферошлем. На данный момент в клубе было шестнадцать человек. Я поздоровался с Ахиро. Старик возился со своим «Камикадзе» – барахлила система вертикальной тяги. Поболтав чуток с японцем, я направился к своему боксу. Набрал личный код, и ворота открылись. Каждый день сталкиваясь с программным кодом, я отлично понимал, что на самом деле я не открываю ворота бокса, а лишь получаю доступ к подпрограмме моего аэромобиля. Точнейшей математической модели симулятора. Все эти подпрограммы собирались в одно целое, представляя для нас наш клуб. С его сумасшедшими гонками по придуманным трассам, отчаянными пари, неожиданными поломками, вносимыми программой на основе генератора случайных чисел. Порой я завидовал остальным. Они воспринимали все как есть, не вникая в тонкости математического моделирования и алгоритмов. Мне иногда приходилось заставлять себя верить. Верить в то, что Кэнди действительно прохаживается вдоль боксов, виляя бедрами. И никакая это не программа расчета графического образа. Я нажал кнопку запуска, мой «Поджигатель» завыл низким басом. Управление аэромобилем было довольно простым. Обычный руль, две педали: ускорение, торможение. Слева ручка вертикальной тяги. Я чуть потянул ручку вверх, и «Поджигатель» поднялся на десяток сантиметров. Плавно нажав правую педаль, я вывел машину из бокса. Сегодня вокруг была пустыня. Над головой полыхало ярко-белое солнце, синий небосвод контрастировал с желто-оранжевыми дюнами. Я включил режим внешнего вида и невольно залюбовался своим огненно-красным красавцем на фоне песка. Серебристые капли боксов блестели на солнце, переливаясь, словно мыльные пузыри. Фигурки людей, яркие лоскуты командных флагов, проносящиеся со шмелиным жужжанием пестрые аэромобили. И вокруг всего этого – бесконечное песчаное море. Вернувшись в режим вида из кабины, я прибавил скорость и помчался в метре над землей. Вот за это я готов снять шляпу перед создателями «Диких Койотов». Чтобы забыть обо всем, мне требовалось обычно секунд тридцать. За такой короткий отрезок времени я полностью отдавался ощущению полета. Двадцатиканальный звук, обеспечение периферийного зрения, кинетический привод кресла, руля и педалей. Сейчас я был «Поджигателем». Мои руки в кожаных водительских перчатках сжимали руль, покрытый специальной пористой резиной. Перед лобовым стеклом хищно изгибался ярко-красный капот, скрывающий шестьсот двадцать киловатт мощи. Это по-старому – почти восемьсот пятьдесят лошадок. Вдавив педаль в пол, я рывком бросил аэромобиль вперед, чуть потянул рычаг вертикальной тяги и быстро достиг высоты двести метров. Это для моего «Поджигателя» потолок. Гул двигателя и свист встречного ветра, а вокруг лишь синь неба и бесконечные дюны внизу. Сейчас мне абсолютно наплевать, что в моем распоряжении лишь тридцать восемь квадратных метров жилого пространства. Что последний раз я ступал на мостовую десять лет назад. Теперь я живу здесь – в Сети. И, судя по всему, многие уже давно следуют моему примеру…

Пролетев пробный круг, я остался доволен аэромобилем. Все оборудование работает безупречно, настройка двигателя идеальна. Это Кэнди. Вчера она долго возилась с моим двигателем, пока я настраивал ее маршрутный компьютер. У нас уже давно существует этот союз. Она подстраивает мне движок – я вожусь с ее электроникой. Подлетев к боксам, я нажал педаль реверса. «Поджигатель» встал на дыбы и резко сбросил скорость. Утопив ручку вертикальной тяги, я пошел на снижение. На стартовой линии стояло с десяток машин. Ахиро со своим «Камикадзе» был уже тут. Сегодня решили гоняться по схеме «питстоп». Этот тип гонки мы придумали недавно. Кто-то нарыл в Сети описание популярных в двадцатом веке гонок «Формула-1». Посовещавшись, мы решили стартовать с десятипроцентным заполнением баков. Когда топливо кончалось, каждый гонщик был вынужден приземляться для дозаправки на расположенных вдоль трассы питстопах. Я завис на высоте метр и медленно полетел к стартовой линии. Заняв свою позицию, я мягко опустил аэромобиль на песок и выключил двигатель. До старта оставалось еще несколько минут, и я, сняв сферошлем, отхлебнул пива. На старинных настенных часах было одиннадцать тридцать утра. Эти часы принесла Лора – они достались ей от бабушки. Внутри была архаичная батарейка на полтора вольта – такие до сих пор выпускают в некоторых странах, но в нашем городе найти подобную штуковину непросто. В конце концов я поставил в часы термозаряжающийся элемент и закрыл эту тему. Солнце поднялось достаточно высоко и выглянуло из-за соседнего небоскреба. Оно уже давно не было ярким. Дыхание города отгораживало людей от жарких, ласкающих кожу лучей. Помню, лет пять назад по сферовидению подняли шумиху о загрязнении городского воздуха, о недопустимости массовых выбросов, о парниковом эффекте, и все такое. Пошумели пару месяцев, и все затихло. Роботизированные фабрики продолжали работать, теплоотводы пыхтеть трубами, городу нужно жить. Пятьдесят миллионов человек не могут одновременно перестать есть, пить, одеваться, делать бесконечные покупки и выбрасывать тонны мусора. Сферошлем тихонько пискнул – до старта одна минута. Я с удовольствием натянул шлем, отгораживаясь от неприятных мыслей. Меня ждала гонка – свист ветра, адреналин, упругий руль в руках и синее небо.

Сигнал старта, как всегда, прозвучал неожиданно и резко. Сколько ни готовишься, а все равно кажется, что запаздываешь на долю секунды. Я вдавил педаль и одновременно потянул ручку вертикальной тяги. Рискованный шаг. Мощность двигателя делится сразу по двум векторам, и тот, кто предпочел остаться у самой земли, обычно вырывается вперед. Но на высоте сто-двести метров сопротивление воздуха на скорости в тысячу километров меньше, а значит, можно набрать большую скорость. Если бы все было так просто… Через пару минут впереди показался первый чекпойнт. Квадрат из светящихся огней со стороной пятьдесят метров на высоте двадцати метров от земли. Рядом со мной летел «Камикадзе» Ахиро, и мы уже почти нагнали остальных. Вдавив ручку вертикальной тяги, я резко пошел на снижение. Мой излюбленный маневр – «горка поджигателя». Задний горизонтальный стабилизатор на моем аэромобиле был управляемым. Потянув нужный рычаг, я направил нос «Поджигателя» вниз и с воем устремился к земле. «Привет, ребята!» При моем приближении нервы выдержали не у многих. Особенно пострадали новички. Они прыснули в разные стороны от пикирующего ярко-красного «Поджигателя», кажется, парочка даже промахнулась мимо чекпойнта. На огромной скорости я прошмыгнул в створки, на экране появилась цифра 1 – первый пройден. Маршрутный компьютер нарисовал на экране жирную стрелку влево и высоту 120. Я вывернул тугой руль, поднял нос машины и бросил мимолетный взгляд на уходящие вниз дюны. На этом все и кончилось. Внезапно наступила темнота и ватная тишина зазвенела в ушах. Что такое? Обрыв связи? За все десять лет я такого не припомню. Я почувствовал запах паленой пластмассы и еще другие характерные запахи. Так воняет только сгоревшая электроника. Сорвав шлем, я бросился к трансиверу. Над ним красноречиво вился сизый дымок. Обалдевший, я стоял над серебристым блоком со шлемом в руках, словно средневековый рыцарь над внезапно павшим ни с того ни с сего боевым конем.

– Что делать? – вслух спросил я сам себя. Сферошлем был единственным моим средством связи с внешним миром. Через него я покупал еду и одежду, платил за квартиру и зарабатывал деньги. Черт возьми! Я все делал с его помощью. С досады я влупил себе по коленке. За десять лет не удосужиться купить запасной блок! Идиот! Я глубоко вдохнул, пытаясь успокоиться и побороть накатывающую панику. «Что делать? Что делать?..» – билось у меня в голове. Я так привык к закрепленному у стены блоку трансивера и тянущимся от него проводам к сферошлему, креслу и манипуляторам управления. Мне казалось, все это было тут вечно. Незыблемо и постоянно, как пирамида Хеопса. Я ведь даже не стирал с трансивера пыль. Я смотрел на него так же, как на стену. Просто скользил взглядом, не задерживаясь на деталях. А ведь я купил его пятнадцать лет назад. Мы с Лорой только поженились. Это была моя первая и последняя покупка, когда Лора чуть надула губки. «Зачем нам такая дорогая вещь?» «Это будущее, Лора, – ответил я ей, – надо идти в ногу со временем». В офисе у меня тогда стоял обычный виртуальный терминал. Пятнадцать лет… М-да-а. Пора бы уже и сломаться.

В тот день, двадцать пятого июня, я потерял часть своей памяти и взамен приобрел агорафобию в жесткой форме. Из больницы меня привезли домой спящим на носилках. Вкатили хорошую дозу снотворного, и проснулся я уже на своей постели. Я не виню врачей. От психиатрической клиники я отказался, а держать меня бесконечно в боксе нанохирургии они не могли. Я не считаю себя сумасшедшим. Мне просто не повезло. Не повезло фатально. Согласитесь, в одну секунду потерять все, что дорого, и получить взамен бесконечный, подкашивающий страх. Но я научился жить с этим. Может, кому-то моя жизнь в четырех стенах и покажется беспросветной и серой. Но я привык. Привык смотреть на мир через толстое оконное стекло или через сферошлем. Кстати, через сферошлем мне нравится больше. Там яркие краски и богатые звуки. А за стеклом лишь серая тусклость и редкий приглушенный гул. Теперь я стоял посреди кабинета с бесполезным шлемом в руке и думал, как мне быть дальше. «Выпью текилы», – принял я историческое решение. Я не очень люблю крепкие напитки. После того дня не могу пить больше одной-двух порций. Сразу начинает раскалываться голова, накатывает тошнота. В общем, эта бутылка текилы стояла в кухонном шкафчике уже лет восемь, может, больше. Кажется, ее принес Джек. Это еще в те времена, когда ко мне захаживали друзья. Тогда я еще называл кабинет гостиной. Мы так и не раскупорили бутылку. На меня накатила хандра, я барахтался в своем озере страха, а Джек все пытался вытащить меня, болтал без умолку, травил свежие анекдоты. Потом встал с кресла, похлопал по плечу и со словами «Поправляйся, дружище» ушел. Больше он не приходил. Трясущимися руками я достал бутылку и чистый стакан. Пить текилу из такой посуды – настоящее варварство, но мне сейчас было не до условностей. Откупорив бутылку, я налил убойную порцию и, зажмурившись, выпил. «Что же делать?» – спросил я у кухонного шкафчика и налил себе еще. После второй порции мне неожиданно стало легче. Не в смысле, что созрело какое-то решение, а просто стало наплевать. Итак… «Есть проблема? – обратился я к столу. – Сгоревший трансивер и моя чертова агорафобия». То, что это так называется, я узнал от доктора Гринсби. Его привел Дженкинс. Очень хороший специалист. Двести кредитов в час в его кабинете, пятьсот на выезде. Куча научных степеней и наград. Мой шеф был чрезвычайно озабочен. На мне повис проект стоимостью два миллиона, и, разумеется, фирма не могла терять такие деньги в связи с болезнью одного несчастного программиста. Потом в офисе поставили трансиверы для сферосвязи, и проблема разрешилась сама собой… Я налил третью порцию и с комфортом разместился за столом. Теперь я не собирался торопиться. Напьюсь… И все дела! Странно, но голова не болела. Да и никакой тошноты я не ощущал. Может, перескочил через две ступеньки? Внезапно мысли от анализа моего алкогольного опьянения перешли к теме болезни. А с чего я, собственно, решил, что не могу выйти из дома? По крайней мере до двери Дьякофа я смогу дойти. Дьякоф – это мой сосед. Последний раз я видел его пару лет назад, он заходил занять денег. Странный парень, и имя у него странное. В нашем секторе этажа всего две квартиры. Моя – в конце коридора, его – ближе к лифту. Я допил текилу и подошел к двери. Последний раз я открывал ее два года назад. «Надеюсь, петли не заржавели», – хихикнул я и храбро отодвинул задвижку замка. Приоткрыв дверь, я высунул голову и ощутил себя сродни Колумбу, открывающему Америку. В коридоре было сумрачно и пыльно. «А вдруг грохнусь в обморок посреди коридора?» – кольнула мысль. «Не грохнешься», – заявил кто-то внутри, уверенный и наглый. Я открыл дверь настежь и застыл на пороге, прислушиваясь к своим ощущениям. «Дойду», – решил я и сделал шаг. Моя нога, обутая в белую кроссовку «Найк», припечатала слой коридорной пыли, словно ботинок Армстронга лунный грунт. «Десять лет!» – сказал я громко. Но это еще не повод, чтобы не убирать тут. Я оглянулся. За порогом была моя, такая родная конура. Мое убежище, в котором я провел десять лет. Я двигался как во сне. Еще это было похоже на шаги водолаза на большой глубине. Мне казалось, что мои движения замедленны и плавны. А может, я дергался, как лягушка с подключенными электродами. В общем, так или иначе я добрался до двери Дьякофа и позвонил в звонок. Чувствовал я себя, как герой битвы при Фермопилах. Где фанфары, лавровый венок и все такое? Я снова позвонил. Никакого эффекта. Может, он съехал? Я посмотрел под ноги. Вокруг порога квартиры Дьякофа был такой же слой пыли, как и у меня. В двух метрах слева была дверь пассажирского лифта. Внезапно в мозгу возникло видение. Разъезжаются створки лифта, а за ними огромный силуэт. Кто-то с револьвером в руке. И ствол направлен прямо на меня. Я сцепил зубы. Ощутил мелкую дрожь в коленках. Казалось, ноги готовы бежать при первом импульсе мозга. Всего десять метров, и я снова у себя. Просто захлопнуть дверь – и никаких силуэтов, никаких револьверов. Че-ерт! Я не для этого вышел. Ну, револьвер? Ну, курок? Ну, пуля? Дальше-то что? Смерть? Так я уже, можно сказать, давно мертв. Все, что у меня было, я потерял. Даже себя. Кто я? Меня зовут Дерек, я программирую нанодвигатели. Десять лет назад в меня выстрелил обдолбанный нарк. Он убил мою жену Лору и меня. То, что я хожу и дышу, совсем не означает, что я жив. Я даже не помню, как я ходил в школу. Как звали моих родителей, мне сказали мои друзья… Бррр… Стоп. Какой револьвер? Кажется, я вынырнул на поверхность. Я стоял посреди коридора перед закрытой дверью Дьякофа, и меня била мелкая дрожь. «Если сейчас вернусь, – понял я, – больше никогда не выйду. Так и умру в своей конуре. Возможно, даже превращусь в скелет, прежде чем меня найдут. Судя по работе наших коммунальных служб, весьма реальная перспектива». Я повернулся и на деревянных ногах подошел к лифту. Секундное замешательство, и я нажал кнопку вызова. К моей радости, что-то там в шахте загудело, залязгало, в общем, кажется, лифт пошел.

В кабине лифта было большое зеркало. Всю его поверхность давно исцарапали и исчеркали маркерами. Но все ж остался небольшой участок, в котором я смог разглядеть свое размытое отражение. Старые джинсы, распахнутая клетчатая рубаха. Под ней черная футболка с надписью Firestarter – я как-то заказал ее в одной фирмочке. Лицо выглядело просто бледным неясным пятном. Последние десять лет прическу я носил незамысловатую. Раз в месяц надевал на лазерную бритву специальную насадку и брил голову наголо. Я растерянно похлопал себя по карманам – ни документов, ни кредитной карты, ни ключей от квартиры. В левом кармане рубашки нашлась лишь клубная карта «Диких Койотов». В ней было мое настоящее имя и фотография. А еще я не закрыл дверь квартиры. Ну и черт с ней! Судя по всему, на наш этаж никто не заходил уже пару лет, точно. В вестибюле было чуть менее пыльно, чем на сто восемнадцатом этаже. Но здесь тоже царил сумрак и запустение. У стойки охраны никого не было. Но огоньки камер слежения включены. Кадка с пальмой исчезла, а стекла больших окон стали грязными и плохо пропускали свет.

– Эй, – тихо позвал я. Мой голос глухо прозвучал в ватной тишине. Я сделал несколько шагов и плюхнулся в кресло для гостей. Когда я последний раз был здесь, в помещении было полно народу. В этом кресле сидел толстяк с двадцать восьмого этажа и курил свои неизменные вонючие сигары. Возле стойки охраны толклись парни с пятнадцатого. Они уговаривали Макса показать новый «Кольт-Электра 218». Кто-то из гостей терпеливо ждал девушку, приглашенную на свидание. Старушки болтали в углу вестибюля, на старом диване, осуждая легкомысленную молодежь. Давно это было… Я прислушался к своим ощущениям. Три убойные порции текилы, похоже, все еще действовали. Во всяком случае, никакого страха я не испытывал. Скорее любопытство. Я поднялся с кресла и прошел к двери, ведущей в коридор служебного сектора. Она была заперта. На бумажке, наклеенной на дверь, был указан электронный адрес охранной фирмы. Я хмыкнул. Похоже, теперь и охранники работали, сидя дома. Еще раз оглядев вестибюль, я быстро пересек его и застыл у большой входной двери. Сквозь ее грязное стекло был виден серый асфальт тротуара и небольшие желтоватые лужицы у бровки. Мне очень хотелось открыть эту дверь. И вместе с тем было страшновато. Я понял, что боюсь не столько приступа агорафобии, а того, что моя надежда побороть болезнь не оправдается. Я сосредоточил все внимание на своей руке, сжимающей потрескавшийся никель дверной ручки. Сделал глубокий вдох, толкнул дверь. Она открылась, и я шагнул на тротуар.

Надо мной было серое небо. Когда-то сверкавшие на солнце зеркальные окна соседних небоскребов сейчас были похожи на тусклые стальные пластины, изъеденные временем и кислотными дождями. Пахло какой-то химией и дымом. На нашей двадцать восьмой улице не было ни души. В старых фильмах по пустынным улицам ветер несет скомканные газеты. Газет не выпускают уже лет двадцать. Поэтому ветер просто наводил рябь на лужицах да чуть подвывал в стабилизаторах, стоящих у обочины аэромобилей. Я посмотрел на часы. Было без десяти двенадцать. Чему я удивляюсь? Сейчас все работают. Работают в своих креслах. Надев сферошлемы, люди управляют сборочными станками, транспортными роботами и другими машинами, которых наплодилось в последнее время так много. Я настолько был ошеломлен пустотой улицы, что и думать забыл о своей агорафобии. Одно дело смотреть на пустую улицу с высоты, другое – стоять посреди этой улицы и слушать одинокое завывание ветра. Это что же получается? Десять лет я сидел в своей конуре, загнанный и одинокий. Завидовал всем остальным, потому что они могут спокойно закрыть дверь своей квартиры и направиться куда угодно. А эти остальные практически добровольно заперли себя в своих креслах, отгородились сферошлемами и не высовывают носа на улицу. Куда мы катимся? Внезапно я увидел вдалеке человека. Быстрой походкой он двигался в мою сторону. Метров за сто от меня прохожий нырнул в дверь под неоновой вывеской. Бар? Я почти бегом направился туда же. Запыхавшись, я толкнул звякнувшую колокольчиком дверь и ввалился в бар. Пару секунд мне понадобилось, чтобы глаза привыкли к полутьме маленького зала. Слева была стойка, справа стояло несколько столиков. Незнакомец, которого я видел, сидел на высоком табурете у стойки. На нем был длинный темно-серый плащ и черная блестящая шляпа. Он как раз собрался снять ее, когда появился я. Бармен, высокий, могучий брюнет с крупными чертами лица, удивленно вскинул брови, уставившись на меня. Незнакомец застыл, взявшись рукой за широкие полы шляпы. Видимо, приняв решение, он шутливо отсалютовал мне и положил шляпу на стойку подле себя.

– Кажется, у тебя клиент, Дон.

– Не очень-то он похож на клиента.

– Может, он ищет магазин электроники?

– Скорее всего. Наверное, сгорела плата любимого трансивера.

Они говорили обо мне, словно меня здесь нет. Я вдруг почувствовал легкую досаду. Сегодня день моего триумфа, я чувствовал себя героем. Героем, поборовшим самого страшного и сильного врага – самого себя. А тут неуместный сарказм. Впрочем, они ведь были недалеки от истины.

– Текилы! – громко сказал я и уселся на табурет у стойки.

Дон налил мне порцию, пододвинул блюдечко с настоящим лимоном и солью. Я выпил, грохнул стеклянным цилиндриком о стойку и завыл в потолок.

– Что с тобой, парень? – поинтересовался бармен.

– У вас тут отпускают в кредит?

– Первые три порции за счет заведения.

– Еще текилы, – потребовал я и стал рассказывать.

Внутри меня как будто плотину прорвало. Я ведь не разговаривал с людьми почти десять лет. После того дня меня словно заковало в панцирь. Ничего не мог ни в себя впустить, ни выпустить наружу. А тут я словно с цепи сорвался. Я рассказал все. Про Реколл, про Лору, про агорафобию. Рассказал совершенно незнакомым людям. Просто чувство было такое, что если все расскажу, то сброшу с себя чертов груз. Стану свободным.

– Да… – бармен покачал головой, когда я закончил.

– Нельсон, – представился незнакомец и продолжил: – Скоро, парень, от этой твоей агорафобии придется лечить весь город. Ты посмотри вокруг. Улицы пусты, с неба вместо дождя льется желтая гадость. Выйдешь на улицу без прорезиненной шляпы, облысеешь или экзему подхватишь. Воздух грязный, вонючий, а люди сидят по домам, втыкаются в свои сферошлемы чертовы. Никому ни до чего нет дела.

– Ну все, ты завелся, Нельсон. – Бармен подмигнул мне и принялся вытирать полотенцем стойку.

– А властям плевать. Эти ублюдки ведь не в городе живут.

– А где?

– А черт их знает. Но точно не в городе. Там, наверное, живут, где еще воздух чистый остался. И вода. Бежать надо из этого проклятого города. Бежать, куда глаза глядят.

– Нельсон, а вы тогда почему здесь?

– А мне смысла нет никуда дергаться. Мне от силы полгода осталось. Рак. А денег на нанохирургию у меня нет.