Текст книги "Киевская сказка"

Автор книги: Алексей Росовецкий

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 4 страниц)

Десятая глава

От воспоминаний разболелась голова, и той ночью Пётр заснул прямо в лаборатории, опустив пылающий лоб на стол, обитый цинком, а проснулся от выстрелов. Стреляли наверху, топали, что-то неразборчиво кричали, падали на пол, снова стреляли. Пётр протер глаза и с интересом прислушался: хотя ему пришлось недолго общаться с бандитами (гораздо, впрочем, дольше, чем хотелось бы), выстрелов он ещё никогда не слышал. Едва Пётр прислушался, как наверху все стихло, и в напряженной тишине сквозь удары сердца донесся скрип: кто-то спускался в подвал. Судя по тому, как скрипели лестничные доски, шёл довольно грузный человек, а значит, кто-то чужой. Пётр слышал его одышливое дыхание, пока тот стоял за дверью лаборатории, видимо, готовясь войти; сел на стуле прямо и приготовился встретиться взглядом с этим человеком, кто бы он ни был.

Им оказался милиционер, действительно, крайне тучный, а ещё неряшливый: с небритыми щеками, пятнами пота на голубой форменной рубашке под мышками и почти женскими грудями. Фуражку нёс в руке, свободной ладонью вытирая струящийся по лысине пот, а переступив порог, осмотрелся исподлобья. Глубоко посаженные глазки, поблескивающие из-под бровей, цепко ощупали каждый закоулок лаборатории – Петру даже показалось, милиционер увидел, что именно лежит на дне его собственных, Петра, карманов. И этот взгляд, и манера держать фуражку подсказывали, что этот человек не ряженый, он настоящий, как говорили оба Володи, мусор.

– Цэ не сон, – внезапно сказал милиционер, остановившись напротив стола так близко, что Пётр услышал сложный запах пота, нестиранной формы и ещё чего-то сырого, как будто казенное помещение залило водой. – Якщо тобі здається, що це сон, то це не так. Він хоче тобі щось сказати. Послухаєш?

Пётр на всякий случай кивнул. Милиционер тяжко, как будто это был не живой человек, созданный из жира, жадности, уголовного кодекса и широких костей, а механизм наподобие подъемного крана, развернул живот и плечи в сторону двери и махнул рукой. Оставаясь внешне бесстрастным, Пётр напряженно всматривался в дверной проем. Вот появились ботинки, принадлежащие мужчине, он спускался по ступеням медленно, неуверенно пошатываясь, вот его серые брюки. Следом в подвальной полутьме забелела рубашка, с одной стороны испачканная чем-то тёмным. Чтобы разглядеть получше, Пётр протянул руку и включил лампу над столом.

В дверях застыл, послушно ожидая дальнейших указаний, Игорь Борисович: глаза у него не было, половина лица залита кровью, на пиджаке и некогда белой сорочке виднелись крупные рваные дыры. Милиционер снова махнул рукой, Игорь Борисович сделал два осторожных шага и опустился на стул напротив Петра.

– Кажи, – приказал милиционер, вытирая ладонь о форменные штаны.

– Во-первых, я хотел бы сказать спасибо, – выговорил с трудом Игорь Борисович, очевидно испытывая сильную боль, хотя и не подавал вида, все же он авторитетный человек.

(По крайней мере, ещё совсем недавно, какие-то минуты назад, был им.)

– Время йде, – поторопил его жирный страж. – Кажи дальше.

Игорь Борисович медленно повернул к нему лицо, точнее, ту часть лица, которая превратилась в безглазую маску, вылепленную из застывших комьев, но на милиционера это не произвело особого впечатления, видимо, и не такое видал: он спокойно ждал, нелегко, с присвистом, выдыхая воздух из легких, расплющенных жиром.

– А во-вторых, я должен кое-что тебе рассказать. О том, что такое на самом деле ад. Так вот, алхимик: в аду нет ни котлов, ни серы, ни адского огня. Всё это есть в чистилище. Это такая гигантская лаборатория, в которой очищаются души. Это и есть трансмутация, – он улыбнулся краешком рта. – Но мне туда не попасть.

– Кажи коротше, – снова одернул милиционер.

«Получается, что этот принцип подмены понятий используется повсюду, – сообразил Пётр. – Как будто в головоломке два паззла меняются местами, и хотя общая картина остается правдоподобной, её смысл изменяется самым коренным образом».

– Так вот, ад – это такое место, где ты лишен всего, что было для тебя по-настоящему важным. Для меня самым важным на свете было обладать властью и постоянно ею пользоваться. Иметь больше денег, чем было у всех вокруг. Самый большой дом. Машины. Женщины. Но здесь ничего этого нет. Здесь только пустота и вечная боль от того, что у меня все отняли – и деньги, и власть, и женщин. Я любил спорт, но тела у меня здесь тоже нет.

– Оце мене просили тобі передать, – милиционер махнул рукой, и авторитетный человек Игорь Борисович послушно поднялся со стула. – Надеюсь, що ти пойняв, про що це.

Он развернулся, мощно и тяжко потопав по ступеням обратно, а покойник, не оборачиваясь, послушно шёл следом.

Удивленный, как только может быть удивлен человек, говоривший с мертвецом, Пётр не пошевелился на своем стуле с той самой секунды, как протер глаза и не увидел эту комичную и в то же время страшную парочку в своей лаборатории. А теперь, точно так же, не дрогнув ни единой ресницей, провожал их взглядом – и вот уже их нет, как будто и не было, только остался странный запах сырости и казенных помещений.

Пётр встал, с удовольствием потянулся, хрустнув всеми косточками затёкшего тела, обошел оцинкованный стол и посмотрел на стул, где сидел Игорь Борисович. Под стулом, у самой дальней ножки, виднелось что-то тёмное, явно чужеродное в лаборатории, сверкающей хромом, кафелем и чисто вымытым стеклом. Пётр поднял и рассмотрел под лампой: это был гамбургер, завёрнутый в бумагу, пропитанную ещё не свернувшейся кровью, замаравшей пальцы. Такие гамбургеры из «МакДональдса» Игорь Борисович всегда приносил для пса.

«Это не сон», – вспомнил Пётр слова толстого милиционера и в этот момент понял, что свободен.

Он огляделся по сторонам: нужно ли ему что-нибудь из лаборатории? Затем вспомнил, что наверху, в его комнате, осталась стопка книг, музыкальные записи и несколько довольно толстых пачек денег, но Пётр откуда-то знал, что деньги ему теперь ни к чему, как и ставшие бесполезными книги.

(Сейчас он бы прочитал, греясь под лучами все ещё тёплого осеннего солнца и надкусывая яблоки из сада Игоря Борисовича, какой-нибудь многословный и правдоподобно написанный роман, но его среди книг романов не было и не могло быть.)

Пётр собрался было забрать кассеты, но снова, сам не зная, почему, решил, что сможет вернуться в этот дом в любой момент, если только захочет. Он не спеша поднялся по лестнице, прикидывая, какие ещё сюрпризы поджидают его наверху. Заглянул в пустую комнату охранников, где слепо мигал зрачок телевизора, как будто удивленный тем, что закончилась пленка в видеокассете, и приметил среди кассетных коробок какую-то толстую книжку. Пётр протянул руку за книжкой и прочитал надпись на обложке: «В поисках утраченного времени». А что, в самый раз. С толстым томиком под мышкой, как студент, Пётр вышел на яркий солнечный свет и тотчас зажмурился, прикрыв свободной ладонью глаза. А когда снова прозрел, то оказалось, что во дворе дома Игоря Борисовича происходит нечто очень странное.

Неподалеку от сарая, там, где Пётр любил сжигать листья, теперь щерилась в небо могила, выкопанная Володей. Сам он стоял рядом, опершись на лопату, как всегда, безучастный ко всему, даже к потокам пота, стекавшим по сероватому лицу. Пётр подошел ближе и заглянул на дно. Узнав Петра, Игорь Борисович слабо улыбнулся уцелевшей частью лица и поднял ладонь, которую тотчас же прибила обратно чернозёмная кучка, брошенная Володей – голем заторопился зарыть в землю своего вчерашнего повелителя, старательно и равнодушно, как и всё, что он делал. Не в силах оторвать взгляд, Пётр стоял и смотрел, как перепачканные чернозёмом пальцы (на безымянном Пётр разглядел массивный перстень из золота) прижимали к груди платиновый слиток.

Остальные слитки, которые Пётр превратил девять дней назад в платину из груды кальция и никеля, рассыпались прямо в траве под ногами. Торопливо, как Володя первый забрасывал землей могилу, Володя Второй перекладывал слитки в багажник автомобиля. Неподалёку от машины небрежно стояли несколько пожилых, помятых жизнью мужчин, сдержанно и тихо говоривших между собой. Когда Пётр появился в дверях, они замолкли и повернулись к нему, разглядывая со спокойным интересом.

– Посмотри на эту книжку, Семён. В самом деле, как студент перед экзаменом, – негромко поделился один из них, похоже, главный из трёх, остальные столь же негромко посмеялись.

Пётр присмотрелся к ним, узнал и рассмеялся в ответ, не веря своим глазам. Невероятно, но одним был школьный преподаватель физики и химии в выпускных классах, Семён Петрович, а другим – оборванец с книжных развалов рынка на Петровке, который подыскивал для Петра редкие оккультные издания.

(На те деньги, которые Пётр оставил за последние полгода на его прилавке, букинист мог бы позволить себе костюм куда приличнее.)

Третьего старика – высокого, с длинными седыми волосами, собранными в хвост, он видел впервые, но Принц, который не подпускал к себе никого, кроме Игоря Борисовича с Петром, спокойно сидел у его ног, глядя с собачьей тоской на похороны хозяина, а потом повернулся к Петру и тихонько заскулил.

– Здравствуйте, Семён Петрович! Что вы здесь делаете?

– Тебя искали. Пришлось потратить немало времени и сил, пока нашли.

– А вы кто такой? – спросил Пётр невпопад человека, который шутил об экзамене и студенте.

– Нас по-разному называют, – ответил тот. – Но всегда неправильно. Вообще-то, мы ангелы-хранители этого города.

– Понятно, – усмехнулся Пётр, которому в действительности совсем ничего не было понятно. – А что вам от меня нужно?

– Мы дряхлеем, – пожал плечами букинист. – Силы слабеют. Нам нужна молодая кровь. Новые люди, которые не позволят городу скатиться в окончательное и бесповоротное ничтожество.

Старик с длинным седым хвостом волос, который показался Петру главным, повернулся к учителю, в мрачной задумчивости подкручивающему левый ус.

– Как ты считаешь, Семён Петрович, он прошел экзамен?

– Я даже не могу вспомнить, кто мог бы додуматься до трансмутации платины. А помню я многих. Так что по химии он экзамен прошел, – усмехнулся Семён Петрович и взялся за правый ус.

– Но тебя что-то беспокоит, как я вижу.

– Меня, скорее, тревожит. Правильно ли он понял послание?

– А ты что скажешь, Библиотекарь? – старик наклонился и почесал собаку за ухом.

Оборванец-букинист пожал плечами, а Петра ударило разрядом мгновенного воспоминания: девушка со смешной причёской пьёт портвейн на подоконнике, грохочет неумело сыгранный рок, книга в чёрном переплёте с золотыми буквами на обложке, долгая счастливая жизнь впереди. Так вот ты какой, Библиотекарь.

– Я думаю, что он и так всё очень хорошо понимает. У меня была возможность поболтать с ним о книгах, которые он у меня покупал. Мало кто вообще понимает, о чём в них идёт речь. В лучшем случае, люди запоминают слова и фразы. А потом просто ими жонглируют, как фокусники, не вникая в смысл. Но даже если он всё прекрасно понимает, всё равно время от времени будет испытывать страшную тоску. А чтобы от неё избавиться, начнет рисовать вокруг себя ту реальность, в которой ему будет хорошо и комфортно. Хотя его предупредили о наказании.

Тот, который спрашивал, в свою очередь пожал плечами.

– Все мы так или иначе прикованы к этому месту. Именно поэтому все мы до сих пор здесь. Рано или поздно он избавиться и от тоски, и от соблазна. Он талантливый. И он молод.

– Минуточку, о чём вы вообще говорите? – Пётр наконец-то нашёлся, что сказать, хотя придумал и не самый оригинальный вопрос.

– Поздравляю, ты прошел экзамен, – ответил Семён Петрович и улыбнулся. – В институт из академического отпуска можешь уже не возвращаться.

– А что же мне делать?

– Живи, – ответил Библиотекарь. – Читай хорошие книжки. С подонками больше не связывайся. Где найти меня или Семёна, ты знаешь. А когда будешь нужен, мы тебя позовём.

– А что с этим? – Пётр показал томиком Пруста на Володю, который как раз сосредоточенно утрамбовывал землю, словно желая навсегда оставить в этой могиле всё своё дурное настроение.

– Если тебе нужна охрана и автомобиль, забирай. Но не думаю, что тебе снова захочется ходить по улицам с телохранителем, – ответил главный, щелкнул пальцами, и вокруг Петра снова вспыхнул круг защитного огня. – Можешь снова лечить людей, если захочешь. Только не бери у них деньги. А теперь иди. Когда ты будешь нужен, мы тебя позовём.

– Когда ты будешь нужен, мы тебя позовём, – эхом отозвался Семён Петрович.

Пётр кивнул, секунду подумал, вернулся в дом и взял свернутое одеяло, которое заметил за дверью ещё в первый приезд сюда. Взвалив одеяло на плечо, он пошел было к воротам, но всё же остановился оглянуться ещё раз на трех стариков, измученных непосильной ношей, которую они больше не могли терпеть.

– Прощайте! – ответил Пётр и свистнул Принцу.

Пёс пошел следом, а Пётр с наслаждением вдыхал осенний воздух, пахнущий дымом, и думал о том, что где-то неподалёку он видел поля – они с Володей не раз проезжали мимо. Но если он не найдет в поле достаточно удобное место для того, чтобы разложить в траве одеяло, лечь и забыться до сумерек в книжке, отвлекаясь только на пса – проверить, не собирается ли Принц кого-нибудь съесть, тогда сойдет и окраина кладбища. А яблок можно нарвать по дороге.

Последняя глава

За двадцать или около того прошедших лет Иванна мало изменилась, как ни странно. Только теперь казалась выше ростом, а короткая прическа, похожая на купальную шапочку, и большие очки сейчас как будто приросли к её лицу. Но Киев изменился самым отвратительным образом, хуже того – он менялся безостановочно, год за годом отдавая пядь за пядью старого города с его ностальгическими легендами, прирастая взамен лишь бетоном и стеклом, как будто кто-то решил стереть с поверхности Земли в пределах 50°27′ северной широты и 30°30′ восточной долготы всякое воспоминание о том, каким был город в его лучшие годы.

Однажды, через долгих полтора десятка вёсен, которые в Лондоне не менее прекрасны, чем в Киеве, Иванна случайно встретилась со своим бывшим одногруппником – дело было на конференции, проходившей в старинном отеле в двух шагах от Пикадилли и Грин-парк. Теперь одногруппник брился наголо, потому что волосы со студенческих времён значительно поредели, и страдал от лишних килограмм, но Ivonne K. узнал тотчас же, как только она вышла на сцену с листочками доклада в руках, гибкая и стройная, в элегантном брючном костюме. Ну что же, тем унизительнее он себя почувствовал после, когда подошел к ней во время перерыва на кофе, а Иванна, которая никогда, ничего и никому не забывала, с вежливой и холодной улыбкой всё пыталась вспомнить обстоятельства их знакомства.

(Когда позже они всё же отправились выпить вина и поболтать, по молчаливому согласию не вспоминали недолгий, но вполне страстный роман, который приключился у них на третьем курсе.)

«Представляешь, – говорил он, вертя в пальцах бокал и страдая от острого приступа эрекции и ностальгии заодно, – думал зайти пообедать в ресторанчик неподалеку от Политеха, где мне очень понравилось два года назад, а там уже не ресторан, а компьютерный магазин. Можно с ума сойти, каждый раз приезжаю в Киев, как в незнакомый город. Этот паб, где мы сейчас сидим, стоит на месте больше ста лет, а на родине как будто постоянно меняют декорации под каждое новое правительство».

Об этом, буквально слово в слово, двадцать лет назад говорил Иванне отец: дома все будет постоянно меняться, причем меняться к худшему, неумолимо год от года, поэтому им нужен новый дом, который твердо простоял на земле вот уже сотню лет и выстоит ещё, как минимум, столько же. Но теперь отца не было, и приходилось возвращаться в Киев (к счастью, ненадолго), чтобы похоронить его прах в могиле матери, её бабки, которую Иванна не знала. Иванна любила и хорошо понимала отца, но ей казалось странным, что такой рациональный человек не смог оторваться окончательно от корней, как смогла оторваться Иванна, плоть от его плоти и кровь от его крови. Прилетая в Киев не реже двух раз в год, он завещал оставить часть своего праха здесь.

На жаргоне кладбищенского начальства это называлось «подхоронить» и обошлось в сто евро взятки, которые Иванна брезгливо положила на стол перед директором кладбища – молодым, но уже очень тучным и одышливым мужчиной в кожаном пиджаке.

Киев произвел на Иванну угнетающее впечатление, неразрывно связанное со смертью отца и с хлопотами о погребении, и когда она смотрела теперь на фасады домов, они напоминали ей осыпающиеся надгробия, а вороватый повелитель кладбища казался истинным хозяином города её юности. Посреди потемневших от времени надгробных камней, увитых диким виноградом и плющом, попадались плиты, лоснящиеся дорогим отделочным материалом и кричащей роскошью исполнения, беспардонно воткнутые во всякую освободившуюся пядь городского пространства – конечно же, за взятку, за очень большую взятку, сотней евро здесь было не обойтись.

(Особенно Иванну поразила округлая высотка напротив станции метро «Лукьяновская», напомнившая ей дизайнерский комплект унитаза и сливного бачка из дорогого отеля: очень точная метафора города, утопающего в окурках, пустых бутылках из-под дешевого пива и в потоках мочи.)

Таксист всё время поездок обсуждал политиков и министров, то и дело сравнивая Украину с Европой, где никогда не был. Откуда-то он очень точно знал, какой чиновник, сколько именно миллионов и каким образом украл из тощей государственной казны. С восхищением, непонятным Иванне, таксист рассказывал об этих баснословных людях запросто и с легкой завистью, словно о родичах, которые в одночасье разбогатели и перестали звонить по праздникам менее удачливому кузену: а вдруг попросит в долг?

Иванна сменила такси, но очередной водитель также говорил исключительно о политике и о Европе, а на его лице застыло такое же бессмысленное выражение. Радио магнитолы было настроено на всё ту же станцию с блатными песнями, а в руках новый таксист мял точно такой же дорогой смартфон.

Автомобильное движение на Крещатике было перекрыто по случаю выходного дня, так что Иванна отпустила такси у Бессарабского рынка и прошлась до Пассажа, крепко прижимая сумочку локтем: ей захотелось найти полуподвальный магазинчик, где девушка по имени Вика в круглых смешных очках продавала кассеты с музыкальными записями и компакт-диски. Но вполне ожидаемо, магазинчика на привычном месте не оказалось. Как и не было никакого упоминания о том, что в подвале одного из этих домов когда-то репетировали гениальные «Раббота Хо» – ни указателя, ни таблички. История Рима, не интересная и не должная быть интересной варварам, сбереглась разве что в воспоминаниях беглецов, стала неотъемлемой частью личных биографий. Кому ещё, кроме Иванны, может быть интересно время, законсервированное в этих песнях, словно в полотнах художника, замерзшего насмерть в Ботаническом саду той самой зимой, когда Иванна прожила счастливые полгода в доме на Большой Житомирской, последние полгода перед отъездом.

И хотя она не испытывала ни малейшей склонности к ностальгии, наслаждаясь жизнью здесь и сейчас, стало немного не по себе оттого, что так и не удалось отыскать ни малейших следов своего существования в этом городе. Иванну словно бы стёрли из его истории, как стирают компьютерные файлы. Но кто это сделал и зачем? Ответ она получила уже на следующий день.

На следующий день на могиле её бабки должны были установить новую доску. Когда Иванна приехала сквозь послеобеденный зной всё тем же такси (машина осталась ждать на площади, где старухи торговали венками, свечками и букетиками цветов), оказалось, что вороватый директор не обманул: доска действительно была на месте. Немногословная, без излишеств – имя, фамилия, отчество, две даты, в которые легко поместились последние тридцать девять лет её, Иванны, жизни, да ещё столько же осталось. Гробокопатели были трезвые, а оттого немногословные и сосредоточенные, наверное, с похмелья, когда всё было закончено, Иванна молча дала им денег. Кланяясь и что-то бормоча в небритые подбородки, они ушли, дорогой негромко переговариваясь о чём-то своём.

(Видимо, об опохмелке либо обсуждая подарок, показавшийся им достойным, но можно и больше.)

Она опустила на могилу букет, закурила длинную коричневую сигарету, что теперь позволяла себе крайне редко, и пошла вдоль крестов, камней и оград. Иванна шла без определенных целей и мыслей, просто чтобы снова собрать себя воедино, а затем выйти за ворота, подать нищему, как здесь полагается, сесть, как ни в чём не бывало, на заднее сидение такси и поехать обратно через город, ещё одно большое кладбище. Сигарета кончилась, Иванна подкурила новую, огляделась: пора было возвращаться. Стоило дать себе слабину, как дорожка привела к мусорной куче у забора, который подпирали поломанные оградки, сложенные рядами прямо в заросли конопли и крапивы.

За забором, через узкую деревенскую дорогу, лето раскатало по земле жёлтые ковры полей. За полями виднелись дачные домики, среди которых, как будто золотые зубы, то тут, то там торчали двух– и трехэтажные коттеджи с башенками. По окраине поля бегала огромная мохнатая собака: это поле, эта собака, коттеджи, кучка мусора под кладбищенским забором складывались в воспоминание, что останется с ней навсегда.

«Неужели я всё это увезу с собой?» – спросила себя Иванна, когда над полем и над кладбищем разнесся громкий свист.

Собака застыла на месте, навострив локаторы ушей, и послушно потрусила назад, к мужчине, которого Иванна из глубины своих непростых мыслей заметила очень не сразу. Выпрямившись во весь невысокий рост, мужчина глядел из-под ладони, высматривая пса, но Иванне показалось, что уже какое-то время он наблюдал издалека за ней тоже. Рядом с мужчиной, на расстеленном прямо в траве одеяле, лежала девушка с книгой в руках – наверное, парочка дачников на пикнике, обитатели одного из этих безвкусных коттеджей с башенками, что казались их хозяевам вершиной утонченного стиля.

Когда пёс подбежал, мужчина отнял руки ото лба, который показался Иванне неестественно, по-уродливому большим, чтобы почесать собаку за ухом, а девушка перелистала очередную страницу и потянулась за бутылкой вина. Они перебросились парой слов, но ветер отнёс их в другую сторону, к Кольцевой дороге. Мужчина чесал пса за мохнатым ухом, собака преданно глядела ему в глаза, а мужчина думал о том, что не желает спасать этот город, катящийся в бездну. Он просто хочет жить здесь и сейчас, наслаждаясь каждой минутой, которые пока что удавалось выторговывать у вечности.

Мужчина смотрел на девушку с нежностью, в который раз повторяя себе, что всё это стоит ада. Хотя правильного ответа на этот вопрос, в действительности, он пока что не знал.

Пётр тоже решил выпить вина, пускай бутылка успела нагреться на солнце. Когда он вытаскивал пробку, девушка, оторвавшись от своей книжки, вздрогнула: только сейчас она заметила женщину, судя по всему, заблудившуюся на кладбище, которая пристально рассматривала её через дорогу. Женщина была поразительно похожей на неё, но не точь-в-точь, черта к черте, как тождественны близнецы, а так, как бывают похожими двойники: видимо старше, немного выше ростом, с короткой прической, которую она давно хотела сделать, но Петя не позволял.

Как будто ощутив её взгляд, женщина через дорогу бросила сигарету под ноги, резко повернулась и зашагала вглубь кладбища. Наверное, она тоже удивилась странной встрече. Иванна хотела рассказать Пете об этой женщине, так похожей и в то же время не похожей на неё, но Принц наступил на книжку, измяв сразу несколько страниц, а когда Иванна отогнала пса, то уже успела забыть, о чём хотела поговорить с Петей. На самом деле, в такой тёплый, ленивый день ни о чём говорить не хотелось.