Текст книги "Тройной прыжок"

Автор книги: Алексей Леонтьев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 5 страниц)

Тройной прыжок

…Скорый поезд уже стоял у перрона. Мы подошли к мягкому вагону.

Я предъявил свой литер.

– Героя везешь! – сказал проводнику Георгий. – Головой отвечаешь!

– Будет, Георгий… – сказал я.

– Затем стесняешься? Сегодня о тебе уже министр знает, а завтра, вполне возможно, вся страна услышит!

Проводник с сомнением смотрел на меня. А я сейчас хотел только одного – скорей уехать, скорей!

Больше всего боялся, что Георгий снова спросит меня о Люсе и все-таки то и дело оглядывался на вокзал, надеясь, что она выйдет на перрон.

– Ну! – Георгий крепко стиснул меня своими ручищами. – Будь здоров, генацвале! Приезжай, всегда дорогим гостем будешь!

Поезд тронулся.

– Попрошу подняться! – сказал проводник.

Я вскочил на подножку, запнувшись о ступеньку.

– Аккуратней, молодой человек! – укоризненно произнес проводник. – Пройдите в вагон.

Я прошел. Мне не хотелось стоять в дверях на виду всего перрона.

Коридор вагона был пуст. Все спали. Неслышно подошел проводник.

– В пятом купе нижнее место свободно. Сейчас постелю…

– Нет, – сказал я, – Зачем же… Мне ведь только до следующей станции…

– Как хотите. Если что надо, кликнете.

Проводник скрылся в служебном купе.

Перрон опустел. Только Георгий все еще стоял с приветственно поднятой рукой.

Вдруг я увидел Люсю.

Она выскочила из здания вокзала, огляделась по сторонам и кинулась к Георгию.

Я видел, как он махнул рукой вслед моему вагону.

Люся бросилась за поездом. Ей было очень неудобно бежать на высоких каблуках-шпильках.

Она все-таки нагнала мой вагон.

Я отодвинулся от окна, прежде чем она успела заметить меня.

Поезд шел все быстрей. Перрон остался позади.

Я сел на откидную скамеечку у окна. В вагоне было тихо. Хорошо, что все спали. Я сидел совсем один.

Мне было скверно. Так скверно мне еще никогда не было в жизни.

Поезд, набирая ход, шел по эстакаде, нависшей над кварталами города. В окнах домов горели редкие огни.

Даже не верилось, что все это случилось именно здесь, всего несколько часов назад…

1

Когда Олег утром открывает глаза, на него смотрит атлант. Руки атланта скрещены над склоненной головой. Он подпирает потолок.

Дому, где живет Олег, наверное, лет сто пятьдесят. До революции в нем жил не то князь, не то графиня какая-то.

Комната Олега – часть бывшего парадного зала. И потолки там не то что в новых домах – метра четыре с половиной в высоту. По стенам стоят атланты, шесть штук. Три с одной стороны, три с другой. Раньше их было восемь, но зал разгородили, и один затерялся в узком коридорчике, а другой оказался как раз там, где прошла перегородка двух комнатушек соседей, и его просто срубили со стены. А у Олега в комнате остались.

И еще в его комнате мраморный камин у стены. Говорят, перед ним Пушкин когда-то свои стихи читал. Только Олег этому не верит. Стал бы Пушкин к князьям ходить свои стихи читать. Он же высший свет ненавидел.

Камин давно не топят, Он обит изнутри листовым железом и покрашен масляной краской. В детстве там была у Олега пещера. Он с приятелями в ней целыми днями играл. А теперь Олегу даже странно, как они там умещались.

И атланты, пожалуй, стали поменьше. Но по утрам один из них, склонив голову, по-прежнему смотрит на него.

Сегодня, когда Олег проснулся, в кудрявых волосах атланта было солнце. И глядел он на Олега с укором.

Олег даже подскочил на тахте. Проспал! Солнце в комнате бывает около двенадцати, а в школу к девяти…

И тут же вспомнил. Не надо ему в школу идти.

Над камином вот уже два года висит большая карта Африки. На ней слева, недалеко от экватора, Олег поставил крестик. Там его отец. Он строит железную дорогу.

Письма от отца приходят часто, но Олег слышит, как мама вздыхает по ночам.

Они могли поехать все вместе в Африку, но мать не согласилась. Боялась африканской жары, тропических болезней.

Как Олег ни умолял ее, она наотрез отказалась ехать. Говорила, что у нее больное сердце. Отец почему-то молчал. И Олег с матерью остались.

А через год в жизни Олега произошли очень неприятные перемены. Все как-то постепенно случилось.

В седьмом классе они организовали «Клуб вольных сачков». Сокращенно «КВС».

Началось с пустяков. Убегали с черчения и физкультуры. Зимой, когда морозы, соберутся у школы и ждут, какую по радио объявят температуру. Если двадцать четыре градуса, то все на занятия, а Олег и компания в кино: детям в школу идти нельзя.

Уроки по очереди делали. Один решит задачи, а все другие «вольные сачки» у него списывают. В общем максимально облегчали себе жизнь.

Учиться Олег, конечно, стал хуже, но седьмой класс кое-как дотянул. Мать только ужасалась его отметкам и обсуждала с соседями, как быть с ним в «переходный возраст».

Конечно, при отце этого бы не случилось, а матери Олег не боялся. Знал, что она покричит, пошумит, но быстро отойдет. Отец, тот совсем другое дело…

Потом старую школу сломали, и в восьмом классе часть ребят перевели в другую – образцовую имени Н. В. Гоголя. Олега с его тройками взяли туда неохотно. Матери пришлось ходить к директору, упрашивать. Директор говорил о высокой чести учиться в школе, носящей имя великого писателя, как будто Н. В. Гоголь был круглый отличник.

В новой школе порядки были строгие. «КВС» распался. Ребята налегли на учебу. Многие после восьмого класса собирались в техникумы.

А у Олега никак не получалось. Он очень много пропустил в седьмом классе и теперь на уроках часто не понимал. Класс был сильный, ребята почти все незнакомые, спрашивать он стеснялся.

Первое время Олег еще пытался разобраться сам дома, а потом махнул рукой. На уроках, когда вызывали, отвечал невпопад под дружный смех класса.

Он снова стал прогуливать. Утром брал портфель и уходил из дому.

Город небольшой, на улицах легко можно встретить знакомых, и Олег шел к железной дороге.

В стороне от станции ложился в пахнущую нефтью пожухлую траву полосы отчуждения и часами смотрел на проходящие мимо поезда.

Олег завидовал людям, едущим в них. Не только пассажирам классных вагонов, но и машинистам товарных поездов, и кондукторам, и проводникам экспрессов. Ему хотелось ехать с ними, слушать стук колес и ждать, когда покажутся неизвестные города.

Иногда он забирался на пустой стадион и смотрел, как тренируются спортсмены железнодорожного депо и мелькомбината, Там были ребята немногим старше его, но Олег стеснялся подойти к ним и попросить, чтобы они поставили его в ворота или позволили сыграть в баскетбол.

По вторникам и четвергам на стадионе тренировались легкоатлеты. Среди них выделялся один парень: высокий, худой, с виду даже нескладный. Это был мастер спорта, чемпион области в тройном прыжке, гордость города.

Когда все уходили, чемпион продолжал тренировку. Один, он прыгал снова и снова, и его нескладное тело легко летело над землей, отскакивая, как теннисный мяч от песчаной дорожки.

Однажды он подозвал Олега, дал рулетку и попросил: «Замеряй мой прыжок».

Чемпион прыгал почти на пятнадцать метров. Потом он ушел, а Олег забыл отдать рулетку.

Стадион был пуст. Олег снял школьную тужурку, разбежался и прыгнул, в полете оттолкнувшись еще два раза от земли. Ему казалось, он летит так же легко и свободно, как чемпион.

Потом замерил свой прыжок. Он не дотянул и до восьми метров…

Осенью стало хуже. На кино у Олега деньги бывали редко. Но в конце концов он открыл замечательное место: районный дом санитарного просвещения. Там с утра начинались лекции с диапозитивами. Ходили на них в основном пенсионеры.

В маленьком зале было тепло. Олег приходил туда к десяти часам, садился в последний ряд и, вместо того чтобы заниматься алгеброй и химией, слушал лекции о борьбе с бруцеллезом или о том, как предупредить гипертоническую болезнь.

Мать ничего не замечала. Утром он уходил, как всегда. Вечером мать часто дежурила на работе. Она работает на междугородной телефонной станции старшей смены. По телефону ее всегда называют «девушка», и Олег знает, что ей это нравится. Она ведь немолодая – ей тридцать шесть исполнилось.

В школе Олег был «чужой», поэтому им не очень интересовались.

Так он провел зиму, а к весне стало ясно, что экзамены ему не выдержать и придется оставаться в восьмом классе на второй год.

Олег решил не дожидаться неизбежного и сказал, что хочет идти работать на железную дорогу, как отец.

Мать сначала ничего не могла понять, сколько он ни твердил, что ему уже шестнадцать лет, он имеет паспорт и хочет начать трудовую жизнь, а потом пошла в школу, и все выяснилось…

2

…Господи, как я в тот день трусил! У меня просто тряслось все внутри, когда мы шли домой из школы. Сейчас даже смешно вспомнить…

Я ждал грозы. Мама у меня невыдержанная. Но тут она всю дорогу молчала.

Дома нас ждало письмо от отца. Я всегда читаю его письма первым, но на этот раз не посмел взять. Мама разогрела ужин, сама есть не стала.

Письмо пробежала быстро, а не так, как всегда. Обычно она каждое письмо целый день читает.

Я потихоньку взял письмо, вышел на улицу и прочел при свете уличного фонаря.

Отец спрашивал, с какими отметками заканчиваю я восьмой класс, обещал привезти в подарок живого крокодила. Это было похоже на него. Он все думает, что мне тринадцать лет.

Когда я вернулся, мама уже лежала в постели. Свет был погашен. Я тоже лег на свою тахту. Заснуть никак не удавалось.

Свет от проезжавших по улице автомашин скользил по потолку и выхватывал из темноты склоненные, полные напряжения лица атлантов. Они вечно несли свой тяжкий груз.

Я услышал сдержанные всхлипывания. Плакала мама.

Я не посмел встать и подойти к ней. Накрылся с головой одеялом и заткнул уши…

Когда это было? Кажется, прошел целый год.

Потом мы ходили с мамой в депо. Там хорошо знали отца и меня согласились взять учеником слесаря.

Сегодня, как все последние дни, я собрался на работу. Первый раз я пошел в депо в вечернюю смену.

Думал ли я, что буду возвращаться домой в мягком вагоне скорого поезда…

3

На столе лежала записка:

«Обед в холодильнике. Обязательно съешь суп. Не забудь взять костюм из чистки».

Олег вышел умыться и наткнулся на соседку Зинаиду Станиславовну. Раньше она работала методистом во дворце культуры, а теперь на пенсии.

Олег вежливо пожелал ей доброго утра и хотел пройти, но Зинаида Станиславовна заулыбалась:

– Какое же сейчас утро? По радио уже производственную гимнастику передавали. Добрые люди полдня отработали!

– А мне не к спеху, – сказал Олег. – Я сегодня в депо в вечернюю выхожу.

Кажется, у него это не плохо получилось, но на Зинаиду Станиславовну впечатления не произвело.

– Та-ак! – протянула она. – Значит, все-таки в депо? Ну что ж, хорошо, что не в дворники… Да, был бы здесь отец…

Дальше Олег не слушал. Он прошмыгнул мимо нее в уборную. Сюда уж она за ним не пойдет.

И какое ей дело до его отца? Он сам с ним объяснится, как мужчина с мужчиной.

Олег уже почти написал письмо отцу. Он так хорошо его вчера начал:

«Папа, ты, может быть, не вполне еще понимаешь, но я очень вырос за эти годы. Я теперь совсем взрослый…»

Суп Олег есть не стал, а на второе в холодильнике были его любимые картофельные котлеты с грибным соусом. Конечно, котлеты и соус надо было разогреть, но для этого пришлось бы снова выходить на кухню, а там Зинаида Станиславовна.

Олег съел котлеты и соус холодными, прямо из кастрюльки, чтобы не пачкать посуду. Атланты с укоризной смотрели на него. Все шесть.

– Ну что? – сказал им Олег. – Нечего глядеть, старики. Не всем дано родиться героями. Потом нужны обстоятельства. Вот мой папа – он в четырнадцать лет оказался в осажденном Сталинграде. Его оттуда вывозили через Волгу под бомбежкой, по горящей от нефти воде. Я бы там, может, тоже не испугался. А эта Зинаида Станиславовна страшней термоядерной войны. Кстати, папа ее тоже боится.

Олег запил котлеты компотом. Получилось совсем неплохо.

Надо было идти в химчистку. Мать выпустила рукава его старого костюма и отдала в чистку, чтобы Олег ходил в нем на работу. Но Олегу совсем не хотелось выходить сегодня на улицу в костюме, у которого рукава по локоть, а на брюках аккуратная заплата.

Вдруг он встретит ту девчонку с длинными глазами. Правда, он не знал, как покажется ей после вчерашнего вечера. Но встретить ее случайно, конечно, мог.

И потом в депо ему сказали, что сегодня выдадут спецовку. Так что он вполне мог пойти на работу в приличном виде.

Олег надел свой серый английский дакроновый костюм. Его прислал ему отец ко дню рождения в посылке вместе с нейлоновой рубашкой.

В коридоре, конечно, снова оказалась Зинаида Станиславовна.

– Куда это ты так вырядился? – прищурилась она.

– В депо, – сказал Олег. – У нас сегодня культпоход в народный театр.

– Что же вы идете смотреть? – заинтересовалась Зинаида Станиславовна.

Она страстная театралка.

– «Школу злословия», – вежливо ответил Олег и скрылся за дверью.

4

Спецовки ему не дали. Оказалась закрытой кладовая. Как последний стиляга болтался он среди слесарей и смазчиков в своем дакроновом костюме.

Бригадира куда-то вызвали к начальству. Все были заняты своим делом и на него только покрикивали, чтобы посторонился.

Олег вышел из депо. Постоял у ворот. Он всегда завидовал курящим. Вынул человек сигарету, сунул в рот – и вроде при деле. А тут не знаешь, куда себя девать.

Олег пробовал курить еще во втором классе, но так и не привык. Потом наслушался в доме санитарного просвещения лекций о вреде никотина: оказывается, 75 процентов людей, умерших от рака легких, – курильщики, так совсем решил никогда не курить. Но теперь, наверное, придется начать. Те, кто курит, легче знакомятся. Угостил человека папиросой – и уже приятели. Завтра же надо купить пачку «Казбека». В перекур вынет из кармана, скажет: «Пожалуйста, угощайтесь».

Торчать у депо было тоже неудобно: казалось, все обращают внимание на человека, стоящего без дела. Олег решил поискать бригадира.

Вечерело. По путям Сортировочной станции сновали маневровые тепловозы. Хриплый голос распекал по радио Сударкина, который загнал не на тот путь вагоны. Никогда не слышал Олег, чтобы по радио говорили такие слова.

Олег шагал по шпалам. Идти по ним неудобно, это все знают. Если наступать на каждую – шаги очень маленькие, а если через одну – то слишком большие. Олег стал шагать через одну.

Он шагал и думал о вчерашней девчонке. Удивительно крепко засела она у него в голове. Олег вспомнил ее взгляд, и снова стало нехорошо на душе.

А все Петька Щукин. Он виноват…

Чей-то крик заставил Олега поднять голову.

Впереди стоял человек и махал руками.

Олег не понял, что он хочет, но на всякий случай остановился. Человек замахал еще отчаянней.

Сзади послышался шум. Олег обернулся.

По рельсам на него стремительно катилась платформа. Тепловоза не было ни спереди, ни сзади. Платформа катилась сама собой, как в страшном сне.

Олег едва успел отскочить в сторону.

Платформа промчалась мимо и вдруг с разбегу остановилась, споткнувшись о подставленный башмак.

Человек у путей выпрямился и произнес в адрес Олега несколько слов. Текст, который достался Сударкину, был по сравнению с ними просто из «Родной речи» для первого класса.

Олег свернул и увидел Щукина. Он бежал через пути, придерживая на боку сумку с инструментами.

– Гуляешь? – крикнул он. – А я тебя по всему депо ищу!

Они учились вместе в пятом классе. Щукин был старше Олега. Потом он поступил в железнодорожное училище.

Теперь Олег встретил Петьку в депо. Щукин очень обрадовался, хотя в школе они не дружили. Но, наверное, так часто бывает: вот живешь рядом с человеком, разговариваешь с ним, здороваешься – и все. А оказывается, он тебе самый настоящий друг.

Петька сразу стал заботиться об Олеге. Куда-то бегал и сказал, что добился – Олега прикрепят к нему в ученики.

Олег не знал, радоваться ему или нет. Конечно, приятно с первых дней работать со знакомым, в общем со своим парнем. Но, с другой стороны, Щукин что-то не внушал ему доверия. Сам тоже первый год работает.

Правда, бригадир ничего о том, что Олег будет Петькиным учеником, и не говорил. Он сказал только: «Ладно, первое время походи, присмотрись. Потом и к делу приставим».

В депо шел срочный ремонт, не до Олега было.

Щукин оглядел приятеля.

– Ты что, снова на танцы собрался?

– Понимаешь… Опять кладовщика нет…

– Беда с тобой, Селезень… – вздохнул Петька. – Хоть за ручку води. Ну, пошли.

– Куда?

– У сто тридцать четвертого пескоструйка барахлит. Не отставай, шевели протезами.

Петька нырнул под стоящие на соседнем пути вагоны.

Олег снял пиджак, вывернул его подкладкой вверх, чтобы не испачкать – рубашка, черт с ней, отстирается, – и полез за ним.

Под заправкой стоял целый состав из тепловозов. Олег насчитал восемь, но Петька сказал, что их только четыре. Каждый тепловоз из двух одинаковых секций. Они прицеплены торцами друг к другу, и получается вроде дубля в домино. Восемь секций растянулись метров на сто с лишним.

Петька присвистнул:

– Вот это сцепочка, будь здоров!

Из первой кабины высунулся пожилой машинист.

– Зачем пожаловали?

– Помочь ветеранам труда, – сказал Петька. – Говорят, зашились, без нас не обойтись.

– Что же, в депо настоящего слесаря не нашлось? – нахмурился машинист и скрылся в кабине.

– Тяготеет над людьми груз прошлого, Олег, – громко произнес Петька. – Ведь сколько лет уже поем: «Молодым везде у нас дорога…» А вот старикам, извини, только почет…

Усатая голова машиниста снова показалась в окне кабины.

– У тебя рашпиль есть?

– Есть! – с готовностью отозвался Петька. – Дать?

– Самому сгодится… Попроси приятеля язык тебе подпилить.

Петька беззлобно рассмеялся. Что, что, а юмор он понимает, в этом Олег еще вчера убедился.

– Пойдем, Селезень, – сказал он. – Покажем, на что способно новое пополнение рабочего класса.

– Этот свистун тоже класс? – спросил машинист.

Он глядел на брюки Олега.

И что за манера судить о людях по одежде? Как будто наденет человек брюки в тридцать сантиметров шириной и сразу другим станет.

Олег хотел ответить машинисту похлестче, но не мог ничего придумать.

Хорошо, Щукин не растерялся.

– Подымай выше, батя, – сказал он, – трудовая интеллигенция! Пошли!

Нужный им тепловоз стоял последним в сцепке.

Петька полез в узкое пространство между секциями. Внизу на гладко срезанных торцевых стенках было по два бункера с песком. Около каждого из них откидные площадки, к которым шли лестницы. Одна лестница, побольше, вела на крышу локомотива.

Петька осмотрел бункеры.

– Здесь все нормально, – сказал он. – Пошли в кабину.

Ребята поднялись в кабину первой секции сто тридцать четвертого. Машинист, высунувшись из двери головного локомотива, смотрел на них.

Тепловоз мерно подрагивал. Работали двигатели. Отец брал как-то Олега на локомотив, но это было давно, и тепловоз был другой конструкции.

В кабине стояли два мягких вертящихся кресла. В большие овальные окна открывался обзор на три стороны.

На приборной доске – циферблаты и лампочки. Почти как в самолете. Рядом рукоятки, штурвалы, кнопки.

Петька возился, согнувшись в углу.

– Педаль подачи заедает… – бормотал он.

Олег покрутил одно из кресел. Оказывается, оно не только поворачивалось, но и подымалось вверх и вниз, как у зубного врача.

Олег подогнал кресло по своему росту и сел.

Впереди стоящий тепловоз загораживал обзор, но при некотором воображении можно было представить, что ты ведешь поезд. Олег положил руку на одну из рукояток.

Тепловоз вдруг дернулся и тронулся с места. У Олега рука сама отскочила от рукоятки.

– Это что за чудеса?! – выпрямился Петька. – А если б я еще у бункера сидел?

Олег перепугался, хоть и понимал, что не мог ничего сделать. Он ведь даже не шевельнул рукоятку. Но лучше здесь ничего не трогать.

– Машинист видел, как мы сюда поднялись, – сказал Олег. – Он в дверях стоял.

Состав неторопливо двигался задним ходом.

– Теперь начнет по всей станции гонять, – проворчал Петька. – А ты жди!

Он сел в соседнее кресло. Порывшись в сумке, достал потрепанную книжку.

– Читал?

Это была повесть из серии приключений и фантастики. По воскресеньям на главной улице у книжного магазина толкучка. Там такими книжками меняются ребята и некоторые даже взрослые. Олег тоже часто заглядывал туда. Книжку, что была у приятеля, он не читал.

– Прочту, дам, – пообещал Щукин.

На приборной доске вспыхивали и гасли разноцветные лампочки.

– Ты что-нибудь соображаешь в этом? – спросил Олег.

– А как же! Я вообще думаю на будущий год в машинисты перейти – профиль у них интересный.

Тепловозы вдруг резко рванули вперед. Олег чуть не слетел с кресла.

– Вот человек! – возмутился Петька. – Отдохнуть культурно не даст, книжку почитать!

Олег посмотрел в окно.

Сцепка, набирая скорость, шла вперед по запасному пути. Олегу показалось, что дверь самой первой кабины была открыта.

– Куда это мы?

– Спроси меня что-нибудь полегче. – Петька тоже высунулся в окно. – Спятил, старый, что ли? Ведь там же тупик!

5

В кабине было душно. Машинист пошире распахнул дверь. Весь день ему не хватало воздуха.

Прошлой ночью давило в груди, отдавало под левую лопатку. Бывало так и прежде, но обычно после хорошего горчичника, поставленного на лопатку, отпускало. Но на этот раз что-то и горчичники не помогали. Только к утру боль отступила.

Заправка окончилась. Машинист передвинул рукоятку контроллера, чтобы отогнать сцепку немного назад, и шагнул ближе к двери глотнуть свежего воздуха.

Не надо было на этом пареньке свое состояние срывать. Среди молодых слесарят попадались очень толковые ребята. Правда, Щукина машинист не любил. Второй парнишка был ничего. Совсем зеленый, но мордочка неглупая, привыкнет, начнет разбираться, что к чему получше Петьки. Свистуном он, конечно, зря его назвал, под горячую руку. Паренек весь запылал от обиды. Туда же, гордый. «Трудовая интеллигенция…»

И ведь будет интеллигенцией. А Петька нет. Это точно.

Тепловозы отошли от заправочной станции. Машинист потянулся к рукоятке, чтобы поставить двигатели на холостой ход.

Острая, нестерпимая боль внезапно пронзила сердце…

Падая, машинист не почувствовал, как его рука судорожно рванула вперед рукоятку контроллера.

В следующее мгновение резкий толчок выбросил его в открытую дверь кабины…

– Федор Петрович! Федор!

Голос доносится откуда-то издалека. Отчаянно болит грудь.

– Федор!

Машинист приоткрывает глаза. Серая пелена застилает все. Кружится голова.

– Что с тобой?

Как в тумане, склоняется над ним знакомое лицо путевого мастера.

– Со мной? Ничего…

– Перебрал, что ли? Не похоже.

– Я?! – удивляется машинист.

– Чего тут лежишь? Шел бы домой.

– Домой?.. У меня смена…

– Ты же простудишься на земле!

– На земле?!

Машинист рывком приподнимается, кричит:

– Где… тепловозы?!

Но мастер не слышит его крика. А сцепка идет одна, и на ней двое слесарят.

– Тепловозы!.. – хрипит машинист.

Нет, не слышит его путевой мастер, не слышит…

И тогда машинист встает. Он должен догнать сцепку, обязан. Чудовищная слабость валит с ног, но машинист идет.

Он делает шаг, другой. Он отталкивает человека, который стоит на пути…

И вновь невыносимая боль пронзает сердце.

Машинист падает.

6

Железная дорога – это точность, расписание, выверенный до минут график движения поездов.

Это тщательно разработанная система безопасности, определенный, до мельчайших подробностей, ритуал передачи дежурными и диспетчерами составов от станции к станции.

Это продуманные технические ограничения скорости, это великолепная система автоблокировки, где автоматика приходит вовремя на помощь людям и в случае необходимости исправляет их ошибку.

Кажется, здесь предусмотрено все. Но никто не может предусмотреть возможности появления на линии неуправляемой сцепки из нескольких мощных тепловозов.

И все-таки диспетчер Сортировочной, когда задыхающийся путевой мастер вбежал в дежурку с невероятной вестью, успел почти автоматически послать две команды.

Первое – он перевел сцепку с запасного на главный путь, чтобы локомотивы не рухнули в тупике (о том, что на сцепке двое ребят, не знал ни мастер, ни диспетчер, а лежащий без сознания машинист не скоро смог бы рассказать об этом).

Второе – диспетчер проверил, закрыт ли выход со станции красным светофором. Это было единственное, что могло задержать сейчас сцепку.

7

Петька успокоенно выпрямился. Тепловозы прогрохотали по стрелке.

– Перевели на главный, – сказал он. – Фу ты, черт!.. Не дрейфь, Олег, не кончится теперь в тупике твоя молодая жизнь!

Он посмотрел на Олега с некоторым уважением. Оказывается, Селезень – парень что надо. Даже вида не подал, что испугался.

Олег и в самом деле не испугался. Просто ему в голову не пришло, что грозит какая-то опасность. Он решил, что Щукин его разыгрывает, как новичка на корабле. Еще не хватает, чтобы тот назвал его салагой. И вообще покровительственный тон приятеля начал Олега раздражать.

8

– Брось! – начальник разъезда «38-й километр» усмехнулся в трубку. – Будет разыгрывать! Сегодня не первое апреля…

– 38-й километр! – голос на другом конце провода был слишком взволнован для заурядного розыгрыша. – Примите телефонограмму: «К вам следует по первому сцепка из четырех тепловозов без машиниста. Обеспечьте беспрепятственное движение». Повторите, как поняли… 38-й километр?!

– Вас понял… – неуверенно произнес начальник разъезда. – К нам следуют четыре тепловоза без машиниста… Послушай…

– Освободите линию! Я вызываю Узловую!

Начальник разъезда покачал головой и растерянно положил трубку.

9

– Селезень! – испуганно проговорил Петька. – Мы прошли на красный!

Ну и артист! Ему бы в кино сниматься. У него даже губы вздрагивали.

– Брось, – сказал Олег. – Не маленький я… Не вчера родился. А как же автоблокировка?

– Что ты понимаешь?! – закричал Петька. – Автоблокировка! Все двигатели вкалывают сразу, шестнадцать тысяч лошадиных сил! Никакие тормоза не удержат!

Что-то странно он шутил. Лицо у него было белое, как нейлоновая рубашка Олега.

– Где же машинист?

– Кончился твой машинист! Сошел с ума, напился пьяный, улетел на Марс!

За окном промелькнули последние станционные строения. Дальше лежали пустынные, быстро темнеющие поля.

– Слушай! – сказал Олег. – Ты же в этом деле специалист… Останови!

Петька не ответил. Он глядел на Олега, но глаза у него были пустые. Просто неприятно было на него смотреть.

Олег отвернулся к окну и высунулся до отказа, пытаясь заглянуть в кабину первого тепловоза. Путь был прямой, и не было видно ничего, кроме черной поверхности корпуса локомотива.

Навстречу все быстрей валились серые телеграфные столбы. Сливаясь в сумерках, проскакивали огромные буквы выложенных вдоль откоса лозунгов.

«…МИРУ…»

«…СЛАВА…»

«…ЗА БЕЗОПАСНОСТЬ ДВИЖЕНИЯ!..»

Петька тяжело дышал в затылок. Его рука больно стиснула плечо.

Впереди показалась река. Полотно пути пошло вверх. Каменный откос сменился песчаной насыпью. Состав немного замедлил свой бег.

Петькина рука вдруг разжалась. Он метнулся к двери. Рывком распахнул ее.

– Петька! – крикнул Олег.

Щукин уже висел на последней ступеньке подножки.

– …а-а-ай! – тонко прокричал он и разжал руки.

Олег невольно отшатнулся. Темный клубок метнулся вперед и покатился по песчаной насыпи.

Когда Олег заставил себя поглядеть назад, Петьки уже не было видно.

Все произошло так быстро, что Олег даже не успел испугаться. Он только понимал, что, если Петька прыгнул с поезда на всем ходу, значит действительно случилось что-то невероятное.

Он крикнул: «Прыгай!..»

Олег осторожно ступил на подножку. В лицо ударил ветер. Вцепившись в поручни, стал медленно спускаться, неловко ощупывая ступеньки ногой. Одна, другая, третья… Нога опустилась в пустоту и тут же судорожно дернулась обратно.

Олег замер на последней ступеньке. Навстречу мчался сливающийся частокол шпал. Шпалы неслись все быстрей, и не было сил отвести от них взгляд. Кружилась голова. Он невольно зажмурился. Руки до боли вцепились в поручень.

Он не знал – прошло мгновение или минута. Оглушительный грохот заставил его раскрыть глаза.

Состав на сумасшедшей скорости мчался по решетчатой ферме моста. Внизу в пролетах темнела река.

Сцепка проскочила мост. Полотно дороги ушло в глубокий разрез. Прыгать здесь было невозможно.

Олег с трудом поднялся в кабину. Ноги не слушались. Он даже не смог сесть в кресло. Просто опустился на пол у задней стенки кабины. Крутые откосы дороги подступили к самым окнам. Стало совсем темно.

Ему еще никогда не было так жутко.

10

…Казалось, стоит раскрыть глаза, и наваждение исчезнет. Все встанет на свои места. Стихнут двигатели, заскрипят тормоза. Сцепка замедлит ход и остановится у разъезда.

Из передней кабины неторопливо вылезет машинист, оботрет руки паклей и крикнет: «Эй, рабочий класс! Как, порточки сухие?»

И я бы совсем не обиделся. Куда там! Да я бы просто расцеловал машиниста. Только вот Петька… Зачем он спрыгнул? Ведь тепловозы сейчас остановятся!..

Я открыл глаза. Темная стена леса стремительно проносилась за окном. Так же, как теперь.

Но тогда голый весенний лес показался мне жутким и безмолвным. В кабину не пробивалось ни огонька, ни лучика света. Только тревожно горели лампочки на приборном щите.

С новой силой подступил страх.

Невозможно было ждать, пока этот сумасшедший состав врежется в первое препятствие на пути или, сойдя на крутом повороте с рельсов, с грохотом пролетит под откос.

Я заставил себя встать. Кабину бросало из стороны в сторону. Меня стукнуло о какой-то выступ.

Казалось, вся кабина состоит из железных переборок, острых углов и стальных рычагов. Хлопала незакрытая дверь.

Я подошел к проему. Взглянул вниз. Тепловозы шли без огней. Полотно дороги было едва различимо в темноте.

Снова нащупал ногой ступеньку.

И вдруг отчетливо увидел, будто со стороны, как мое тело падает на рельсы. Рывок вбрасывает его внутрь. Колеса последней секции…

Я отпрянул назад и захлопнул дверь.

Отец говорил мне: в трудную минуту просчитай в уме до десяти, потом принимай решение.

Я просчитал до двадцати пяти. Вслух…

11

Прыгать можно только из самой последней кабины. Все-таки есть хоть какой-то шанс уцелеть. Надо пробраться в последнюю секцию.

Олег открыл дверцу в задней стенке кабины. Она вела в узкий проход. Рядом оглушительно стучал дизель. Удушливо пахло нефтью.

Олег осторожно полез вперед. Тепловоз раскачивало. Наконец, больно ударившись коленом, уперся в стенку. Пошарив, нашел ручку. Приоткрылась дверь.

Он жадно глотнул холодный вечерний воздух.

В последнюю секцию вел переход – такой же, как в обычной электричке.

Теперь Олег уже уверенней прошел по узкому проходу машинного отделения. Открыв дверь, оказался в кабине.

Здесь так же горели лампочки на контрольном щите, но было чуть светлее. За широким полукруглым стеклом убегала назад дорога. Каждое мгновение уносило его от дома.