Текст книги "Никогда не было, но вот опять. Попал (СИ)"

Автор книги: Алексей Борков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 25 страниц)

– Так на Ведьмин омут путь никому не заказан. Дерзайте Федор Иваныч! Ветер попутный вам в за…пасной парус! Только тут такое дело! Никому не говорил, даже тяте, но мне недавно разрешили рассказать. Я ведь умер там на Ведьмином омуте. – Деды переглянулись и недоверчиво уставились на меня. – Да-да умер! Убила меня молонья. Когда шар огненный к груди прицепился, то боль была не человеческая, будто разрывает кто изнутри. А потом раз и как бы выпрыгнул я из той боли, легко стало и как-то безмятежно и вроде плыву я по воздуху, а внизу, вижу, лежит мальчонка маленький такой, бледненький и знаю вроде, что это я лежу, но как-то не цепляет меня это. Вижу только, что Архипка подбежал и тормошит тельце, кричит что-то, плачет. Мне жалко его стало, спустился пониже, говорю: «Не плачь Архипка. Мне тут так хорошо». А он не слышит. Тогда я хотел его за плечо взять; рука сквозь него прошла. Потом Архипка в село убежал, а надо мной закрутилась из света воронка и утянуло меня в эту воронку. Потом попал в туннель из света, но свет какой-то несветлый, темновато в туннеле и только впереди просвет брезжит. Не знаю сколько я по тому туннелю летел, может миг один а может и тыщу лет, нет там времени. Но как бы там ни было долетел до выхода. Осторожно выглянул: а там внизу в долине сад райский и далеко очень, а видно все как на ладони. Красота неописуемая. Хотел было лететь туда в сад этот эдемский, но меня старик перехватил. Могутный такой старик, бородища седая, на тятю похож, только лысый, и как бы светится. Он ладонь в грудь мою упёр и говорит, ну как говорит. Губы не шевелятся, а голос слышу. И говорит он:

«Ты внучок не спеши сюда, рано еще тебе, не всё, что тебе положено ты сделал. Велено тебя назад на землю вернуть».

А мне возвращаться не хочется и я говорю ему:

«Какие это дела я недоделал? Нету там уже у меня никаких дел».

Но старик усмехнулся руку мне на голову положил, подержал немного, а потом развернул меня и толкнул назад в туннель, только сказал напоследок:

«Ничего не бойся, велено помочь тебе. Я то помогу, но и ты сам многому научиться должен».

Я хотел спросить, кем это велено? Не успел. Очнулся, когда тятя прискакал. Никому не рассказывал, думал почудилось мне, а намедни приснился тот же старик, говорил мало, больше картины показывал, про голод, говорил, что я должен помочь голодающим, а как я могу помочь? Приказал к тебе Федор Иваныч обратиться, а тяте передать велел, чтобы доделал он, что задумал. Сказал «Нам с Марьей уже ничего не надо, ему самому надо для успокоения».

Фантазировал я убедительно, даже сам поверил. Мужиков мой рассказ пронял основательно. Все таки люди они были искренне верующими, хотя не слишком религиозными, то есть верили не только в бога, но чертей, домовых, леших, банников, кикимор и далее по списку.

Дед Софрон, хоть и знал уже про меня почти все, но воспринял мой рассказ как дополнительное доказательство божьего промысла. Жабин же был потрясен живописными деталями, которыми я расцветил свое повествование. Он справедливо считал, что такое придумать нельзя. Откуда ж ему было знать, что я ничего особо и не придумывал, подобных историй в интернете куча, оставалось их немного переработать, да и навесить лапши на свежие уши, что я с успехом и проделал. А про деда я в кузне у Митьки узнал, что тот крест железный ковать начал. Жабин посмотрел на деда и спросил:

– Дядька Тимофей? – Дед потрясенно кивнул. – Чего же ты не доделал?

– Крест кованный хотел на могиле отца с матерью поставить. Ковать начал в прошлом году, да железо кончилось, отложил, а тут, то одно то другое, так и не доделал.

– Экий ты, однако. – Покрутил головой Жабин. А дед перекрестясь сказал:

– Докую теперь. Завтра и возьмусь, а по весне поставлю.

Потом оба уставились на меня, требуя продолжения. Но я развел руками, давая понять, рассказывать больше нечего. Жабин помолчав спросил:

– Какая же помощь голодающим от меня? Я хлеб задаром отдавать не буду.

– И не надо. Как я понял дело там не только в высокой цене, просто купцы спохватились поздно и не успели до ледостава вывезти необходимое количество зерна, а санями разве навозишься. Поэтому если вы доставите дополнительно десяток или два десятка тысяч пудов зерна, то лишними они не будут, может цена чуток меньше будет, но это вряд ли.

Жабин помолчал уставившись на иконы, потом перекрестился, что-то тихонько бормоча, а потом сказал:

– Ладно! Обдумать все надо хорошенько. Пойду, однако. Прощевайте пока.

По его уходу дед молча уставился на меня. Глядел долго и наконец спросил:

– Ты правда отца моего во сне видел, или набрехал нам с Федькой?

Я не стал разочаровывать деда и сказал твердо:

– Видел, но не знаю, то прадед был или еще кто, а может просто сон такой приснился.

Дед молча покивал головой, не столь моим словам сколько собственным мыслям, повернулся к иконам и истово перекрестился.

Глава одиннадцатая

Ну вот дождались наконец весны.

Правда весной еще даже и не пахло, но наступила масленица, и даже не масленица, а МАСЛЕНИЦА.

Святки казались теперь мне всего лишь репетицией настоящего деревенского праздника – пусть и генеральной, но все-таки репетицией. Веселье даже не зашкаливало, а выплескивалось через край. И, наконец, я увидел главную мужскую забаву – бой стенка на стенку. Ну что сказать? Сурово! Волтузили друг друга мужики не слишком умело, но самозабвенно и мощно, не для зрителей, а для себя. Собственно и зрителей было предостаточно. Я, глядя на это действо, ждал, что кого-нибудь обязательно ухайдакают до смерти, но видимо слабые здоровьем участие в этой забаве не принимали, а разбитые в кровь носы и выбитые зубы, не служили поводом, прекращать веселье. В конце концов мшанские потерпели поражение и отступили, ну те что остались на ногах. Сосновских тоже полегло много, но на ногах их осталось больше.

А потом была грандиозная пьянка, где проставлялась проигравшая сторона. Хорошо поднабравшись, особо задиристые или обиженные принимались выяснять отношения и зачастую на кулаках, но это уже были затухающие отголоски ежегодной великой битвы.

К моему удивлению дядьки мои Иван да Кузьма на сей раз участие в веселии не принимали, а находились среди зрителей. Причину этого странного явления я не знал, хотя подозревал, что тут не обошлось без дедовского запрета, и оказался прав. В прошлый раз Кузьма кого-то основательно приложил. Пришлось Бабе Ходоре хорошо повозиться с потерпевшим. После чего дед сказал сыновьям:

– Хватит дурью маяться! Ишь какие великие кулашники нашлись, летна боль. Без вас есть кому на селе кулаки почесать.

С дедом не поспоришь! А потому пришлось братьям перейти в разряд болельщиков. Я понаблюдал за ними: если Иван был спокоен, то Кузьме явно хотелось поучаствовать. Уж слишком эмоционально он «болел», но нарушить дедовский запрет не посмел.

Масличная неделя пролетела быстро и наступил великий пост. Дед всяческие посты не слишком жаловал, но тетка Степанида была женщиной достаточно религиозной, а посему пришлось нам с дедом поститься. Впрочем пожрать было чего. Степанида готовила много и вкусно. Не голодали, хотя мяска конечно хотелось.

Машка Лучкина костюмы пошила. Немного великоваты, но так и предполагалось – на вырост. Я надел костюм, напялил берцы, не забыл и про бандану, прошелся по хате, по приседал, по нагибался. Нигде не жало, не тянуло и не натирало. Молодец Машка! Если золотишко нароем, надо будет ей швейную машинку прикупить. Вроде фирма «Зингер» их уже выпускает. Архипка посмотрел на меня и спросил:

– Немтырь, ты зачем бабский платок на голову напялил?

– Ничего ты Архипка не понимаешь. Это не бабский платок а бандана, удобнейшая вещь, летом по лесу шариться. Давай одевайся, гляну на тебя со стороны.

Архипка оделся, я повязал ему бандану, отошел немного и сказал:

– Ну-ка походи по приседай, руками помахай. – Архипка подчинился: – Нигде не жмет? Двигаться не мешает?

– Не, не мешает, а карманов сколько!

Выглядел Архипка вполне прилично. Калаш ему в руки, рюкзак за спину, ну чисто сталкер из любимой игрушки. Блин! Вот тормоз то! Рюкзак! Забыл про рюкзак. Оставшуюся ткань Машка отдала – на два рюкзака хватит. Надо снова договариваться с ней. Поясных ремней нет. Кожу на ремень найдем; за пряжками к Митьке обращаться придется, и еще для рюкзака надо пряжки сделать. Эх, нелегка ты – жизнь попаденца! Но деваться некуда, будем соответствовать.

Провозился больше недели. Сначала Машке надо было объяснять и показывать что такое рюкзак, а потом с Митькой стали изобретать пряжки для поясных ремней. За образец хотел взять пряжку офицерского ремня с двумя язычками. Но изготовить такую в деревенской кузне оказалось делом очень не простым, пришлось отказаться от девайса, и довольствоваться самым примитивным изделием, а именно отковали стерженек диаметром миллиметра четыре и длиной миллиметров триста пятьдесят, согнули, поставили два язычка и пряжка готова. Не слишком эстетично, но вполне функционально и прочно.

В порядке подготовки обратился к Бабе Ходоре с вопросом по поводу средства от комаров и гнуса. Та не задумываясь сказала:

– Есть и не одно. Тебе какое надобно?

– Хотелось бы то, что получше и не слишком вонючее.

– Ишь ты какой нежный! Ладно есть одно такое, но там толочь корешки надо. Так что завтра приходите ко мне с Архипкой да Катькой – они учиться будут, а ты толочь.

– Ну толочь так толочь.

И вот сидим мы дружной компанией за столом у Бабы Ходоры, занимаемся каждый своим делом. Архипка с Катькой переписывают с листочка, какой-то рецепт, а я, вооружившись медным пестиком, растираю в чугунной ступке корешки. Знахарка сказала, что растереть их нужно в мелкую пыль. И работа моя явно подходила к концу. Глаза уже начали слезиться от той пыли и в носу появился некий дискомфорт. Даже чихнул пару раз.

– Что пробирает тебя жабий корень? – засмеялась Баба Ходора.

Ответить я не успел; дверь распахнулась и в избу ввалилась странная компания. Первым вошел здоровенный жлоб с черными усами на красной морде. Он оглядел хату и отошел в сторону, давая дорогу господину в длинной шубе, который едва войдя небрежно стряхнул явно дорогую шубу на пол и прошел на середину хаты, постукивая тростью. Несмотря на некоторую полноту, двигался господин легко и мягко. Он как бы перетекал с места на место и чем-то неуловимо походил на огромного кота и одновременно на артиста играющего Эркюля Пуаро, по крайней мере усики были один в один. Веяло от этого господина не шуточной опасностью и заграницей, как впрочем и от жлоба, который подняв, скинутую господином шубу, и не найдя куда повесить держал ее в руках. А в хату тем временем прошмыгнул еще один худосочный типчик с вытянутой, похожей на крысиную морду, физиономией и с ухватками полицейского филера. Прошмыгнув, притулился у двери, явно привычно контролируя выход.

Блин! Прямо театр абсурда какой-то. Посреди Сибири в бедную хату деревенской знахарки заявились европейские общечеловеки. И стало до жути интересно какого хрена они забыли в этой дыре. Ведь и в двадцать первом веке «просвещенные» европейцы имели весьма смутное представление о Сибири, а уж про девятнадцатый век и говорить не стоит. Тем не менее вот они, нарисовались – хрен сотрешь. Почему я решил, что это иностранцы? Ну а кем еще они могли быть, если господин бросил жлобу короткую фразу на языке похожим на итальянский, хотя сам он, на мой взгляд, больше смахивал на немца. Жлоб понятливо кивнул, положил шубу на скамью у входа и уставился на нас красными как с перепоя глазками.

Господин между тем брезгливо оглядел хату, равнодушно глянул на нас и обратил свой взор на Бабу Ходору:

– Ты есть Новых Феодора? – С невообразимом акцентом вопросил он.

Баба Ходора ничего не ответила. Она стояла возле сундука с бледным лицом и выпрямившись как натянутая струна вскинула руку с раскрытой ладонью и что-то негромко но распевно говорила и что характерно, не по русски. «Пытается подействовать на толстяка ментально» – догадался я. Но попытка явно не удалась; похожий на киношного Пуаро, господин усмехнулся и сказал:

– Сеньора, твое колдованье не иметь успех, сам падре Бальцони давать мне амулет против колдованья.

Затем он обратился к знахарке на языке, предположительно, итальянском. Говорил довольно долго, но из всего сказанного я смог выделить только слово Парацельс. Где Парацельс и где Баба Ходора? Знахарка отвечала гневно и бойко на том же языке, но про Парацельса не упомянула. Я не понял о чем она говорила, но, похожий на кота и одновременно на Эркюля Пуаро, господин сказанным оказался не удоволетворен. Он что-то грозно проговорил на иностранной мове и, шагнув, схватил знахарку за руку, но тут же, словно обжегшись, отпустил и даже сделал два шага назад. Видно при близком контакте амулет от падре Бальцони давал сбой. «Так тебе и надо козел забугорный. Ишь моду взяли наших ведуний за руки лапать» позлорадствовал я.

Получив от ведуньи отпор, толстяк отступать явно не собирался. Он снова что-то попытался втолковать Бабе Ходоре, но та только отрицательно покачала головой. Тогда господин, указывая пальцем на притихшую Катьку, что-то сказал мордовороту. Тот, сделав зверскую рожу, двинулся в нашу сторону. Проходя мимо Архипки, он небрежным жестом смел того с дороги вместе со стулом и попытался ухватить шуструю девчонку за косу, но та пискнув свалилась с табуретки и забилась под стол. Этот маневр озадачил усача и он на секунду завис с недоумением глядя на пустой стул. Этой секунды мне хватило, чтобы схватить горсть толченого корня и бросить ему в морду. Удачно получилось: изрядная доля смеси попала в глаза и повисла на роскошных усах, заставляя урода кашлять, тереть глаза и чихать. Любоваться произведенным эффектом не стал, а запустил медный пестик по немудрящей траектории в голову котообразного господина, который отвернувшись от нас, пытался что-то втолковать упрямой женщине. Он, не видя броска, получил пятисот-граммовым пестиком по голове и, на время потеряв всякий интерес к происходящему, свалился Бабе Ходоре под ноги. Та кошкой метнулась к упавшему, с неожиданной легкостью перевернув его на спину, сорвала с его шеи цепочку с амулетом и проворно отскочила в сторону.

Все это я увидел боковым зрением, вскакивая на стол. Схватив увесистую ступку, врезал ею по залитой слезами и соплями усатой морде жлоба. Тот, видимо почуяв неладное, пытался прикрыться руками, но не преуспел и, получив нехило по усам, свалился на пол. Я быстро огляделся: мордоворот с котообразным господином лежали без движения, а третий пребывал в ступоре от стремительности неожиданной битвы. Я крикнул Архипке:

– Беги за дедом!

Сам же кинулся к трости, валяющейся возле поверженного господина. Расчет был прост, не зная на что способен, оставшийся на плаву, третий участник банды, решил, что с помощью палки мне будет не в пример легче договориться с ним. Трость неожиданно оказалась слишком тяжелой для меня и я, теряя время, подскочил к печке и вооружился ухватом. Оглянувшись, увидел забавную картину. Архипка, бросившись к дверям, был схвачен третьим участником банды за плечо. Но в следующее мгновение, крысиномордый филер, немного пробежавшись по кругу уже лежал уткнувшись носом в пол и вопил от боли. Архипка сидел у него на спине и от испуга выламывал ему кисть и локтевой сустав. Окончательно сломать руку ему не хватило решимости, а может и силенок. Я подскочил к ним и не очень сильно, но весомо щелкнул ручкой ухвата худосочному мужику по голове. Тот перестал орать и на время выбыл из игры. Я завел вторую руку ему за спину и крикнул Бабе Ходоре:

– Дай веревку! Савватеевна!

Знахарка мгновенно сориентировалась: быстро достала из сундука моток не толстой но достаточно прочной бечевки и передала мне.

Через пять минут все евробандиты, нагло наехавшие на ведунью, смирно сидели на табуретах со связными за спиной руками и примотанными к ножкам табуреток ногами. А чтобы им было удобнее сидеть, мы их прислонили спинами к стенке. Руки я им связал по способу почерпнутому из детективной литературы и творчески мной доработанному, а именно, вместо удобной капроновой стяжки для пучка проводов, использовал бечевку, которой крепко связал между собой указательные пальцы каждого из бандитов. Той же бечевкой дополнительно скрутил запястья и привязал внизу к ножкам табурета.

Похожий на крысу господинчик, очухавшись, стал качать права, уверяя на чистейшем русском, что он является доверенным человеком тюменского исправника и стал грозить нам нешуточными карами за избиение иностранных ученых путешественников, которых он сопровождал. У меня, к этому времени начался адреналиновый откат, и на угрозы непонятного господинчика мне было наплевать. Но его вопли раздражали, поэтому, найдя на лавке у печи тряпку непонятного назначения, я зажал пальцами левой руки ему нос, а когда тот открыл рот, чтобы вдохнуть, сказав, что «жопе слова не давали», с силой забил ему эту тряпку в рот. Баба Ходора, видя это непотребство, пожалела:

– А если у него насморк? Задохнется ведь болезный.

– Задохнется туда ему и дорога. Все равно придется их всех под лед спровадить.

Услышав про мои кровожадные замыслы, крысомордый задергался и замычал. Видимо поверил. А собственно, что делать с этой шайкой и самое главное, что же хотели эти евробандиты от скромной знахарки? Но это потом, а сейчас надо доделать начатое.

– Архипка, выглянь во двор. Там еще один должен быть, ну этот как его – кучер …, ямщик. Позови его, а сам заскакивай и хватай полено, когда я свалю этого кучера на пол, то ты его поленом по башке отоварь, но не сильно, не убей.

Но тут вмешалась Баба Ходора:

– Хватит! Ишь развоевались! И так делов натворили – не разгребешь. И чего ты, варнак такой, на них накинулся? Хорошо бошки у них крепкие, а то б поубивал.

– А че они тут…, развыеживались! Тебя за руки хватают. Катьку вон напугали.

Блин! Катька! А Катька сидела под столом с круглыми на пол лица глазами. Ну и что теперь с ней делать? Но Баба Ходора похоже решила взять ситуацию под контроль.

– Катюша, доченька, вылезай и ко мне подойди. – Ласковым голосом произнесла она. Катька выползла из под стола и тихонько приблизилась к знахарке. Та погладила девчонку по голове и тихим, но проникновенным голосом сказала:

– Катюша, на сегодня урок закончен. Иди доченька домой отдохни, поспи. Завтра оставайся дома, а послезавтра приходи, продолжим занятия. – Говоря все это, знахарка приложила ладони к Катькиным вискам. Я вспомнил, какое действие производят на организм ее руки и озаботился Катькином душевным здоровьем:

– Ты, Баба Ходора, поосторожней ручками шуруй, не повреди девчонке мозги. Она мне здоровая нужна.

– Ишь забеспокоился! Раньше надо было думать, а не пестиком господ иностранцев глушить. – И видимо вспомнив нашу с Архипкой эпическую, но скоротечную битву хихикнула: – А ловко ты кота этого приложил, ну и ступкой красномордого хорошо пригладил. Да и Архипка не подкачал, вон как знатно господинчика носом в пол воткнул. И откуда что взялось?

– Тренируемся мы! Каждый день занимаемся. – Буркнул я, с беспокойством глядя, как Катька заторможено одевается и идет к выходу. Знахарка, перехватив мой взгляд, понимающе хмыкнула:

– Не бойся, проспится девка, назавтра забудет все, что тут увидела, а если что и вспомнит, будет уверена, что это ей приснилось. И с мозгами у ней будет все в порядке.

– Ну дай бог, дай бог… А с этим …, с кучером, что делать будем?

– Что делать, что делать? Что-нибудь да сделаем. – пробормотала Баба Ходора и подпустив елея в голос сказала:

– Архипушка, сынок, оденься и за Софрон Тимофеевичем сбегай. А как из сеней выскочишь, скажи ямщику чтоб в хату зашел. Господа, мол, кличут.

Архипка понятливо кивнул, быстро оделся и шмыгнул за двери. Блин, ну и нервы у пацана. Вот что значит экология не тронутая цивилизацией и правильное деревенское воспитание. Чуть руку не сломал взрослому мужику и как будто так и надо, раскаяния ни в одном глазу.

Через минуту порог переступил, заросший бородой по глаза, мужик. Он хотел по привычке покреститься на иконы, но увидев своих работодателей, примотанными к табуретам, застыл столбом. Баба Ходора скользнула к нему, открытой ладонью поводила перед глазами остолбенелого мужика, пробормотала что-то маловразумительное и тот, повинуясь ее рукам, деревянной походкой дошёл до скамьи, сел и застыл истуканом. За тем она подошла к мычащему господинчику и, приставив ладони к его вискам, произнесла что-то тихонько и тот, расслабленно обвис на табурете. Потом вытащила у него изо рта забитый мною кляп. Оглядела не пришедших в сознание иностранцев. Покачала головой при виде расквашенной физиономии здоровяка и обратила свой взор на меня, явно желая сказать в мой адрес «пару ласковых» слов. Но я ее опередил:

– Колись Савватеевна! Какого хрена добивались от тебя эти европейские пидоры. – Видя некоторое непонимание уточнил: – Гомосеки, или как это по русски? А вот! Содомиты европейские зачем приперлись из своего Парижа к тебе в хату? Что такое ты прячешь от просвещенной Европы?

Баба Ходора со странной смесью брезгливости и интереса вновь осмотрела сладкую парочку и вынесла вердикт:

– Нет, эти нормальные. И не из Парижа они приехали, а из Рима, точнее из Ватикана.

– О как! Неужто от самого папы римского? Однако высоко летаешь Феодора Савватеевна!

– Папа скорее всего и не знает ничего. Это все аббата Бальцони дела. Как я поняла, он архивом ватиканским заведует. А приехали эти двое за «ларцом Парацельса», так они называют эту штуку. Не хотела тебе про нее говорить, ну да ладно.

Говоря это, Баба Ходора покопалась за божничкой, отодвинула в сторону дощечку с иконами, извлекла нечто, завернутое в чистую холстинку, развернула и показала мне.

– Смартфон! – не удержался я от восклицания. Но, взяв в руки в руки плоскую коробочку, понял – не смартфон, хотя габаритами вещица походила на мобильник, но толще раза в два, раза в три тяжелее и без всякого намека на экран и каких либо кнопок. Повертев артефакт в руках в поисках скрытых кнопок, ничего не нашел и вернул его знахарке:

– Спрячь пока Савватеевна, потом будем разбираться с вещицей. Но сразу могу сказать, что в моем мире таких штук еще не было и скорее всего ты даже не догадываешся на, что она способна. А заряжаешь ты ее как?

– Как ее заряжать то? Не ружье чай.

– Не ружье говоришь? Вполне может оказаться и пострашнее всякого ружья. На солнце эту штуку выставляешь?

– А ты откуда знаешь?

– Выставляешь значит. И с какой периодичностью? Раз в месяц или еще как?

– Один раз в месяц и на весь день. Это летом, зимой чаще нужно.

– Понятно! Ладно, потом разберемся. С этими-то, что будем делать? Может и правда под лед их? Как говаривал один деятель, «нет человека, нет проблемы».

Сказав это, я поднял валяющуюся на полу трость. Блин, реально тяжелая тросточка. Вспомнив читанную в детстве книжку про какого-то авантюриста восемнадцатого века, у которого в трости были запрятаны золотые монеты, стал искать способ разобрать палку. Понятно, что нужно открутить ручку, но сколько я ее не крутил и по часовой стрелке и наоборот, ничего не выходило – ручка держалась как приклеенная. Значит была какая-то защелка. Кнопки, открывающей защелку, не было ни на ручке ни на самой трости. Ощупав ручку наверное раз в десятый нашел на ней внизу какое-то углубление. Вспомнив про подъездные домофоны, полез под табурет к которому был принайтован, все еще не пришедший в сознание, котообразный господин. На среднем пальце правой руки у него обнаружился перстенек-печатка. Чтобы его снять пришлось прибегнуть к местному мылу и попыхтеть. В конце концов перстенек сдался и слез.

Баба Ходора с изумлением наблюдала за моими стараниями и даже никак не среагировала на мои намерения спровадить под лед общечеловеков с присными. Я же, сняв с руки котобразного господина перстень, надел его себе на палец и повернув его печаткой вниз, старался ухватить ручку трости так, чтобы попасть печаткой в углубление на ручке. В конце концов мне это удалось и легкий щелчок оповестил что защелка сработала. Повернул на пол-оборота трость, и ручка отделилась вместе с цилиндрической пружиной. Опрокинув нижнюю часть трости над столом, высыпал изрядную горку желтых кружочков. Последний, свалился со стола и подкатился Бабе Ходоре под ноги. Та подобрала монетку и с минуту крутила ее так и сяк, наконец, удовлетворив свое любопытство, подошла столу и положила монетку в кучку.

– Что ты собираешься с этим делать? – спросила она указывая на золото.

– Пока не знаю. Вот придет дед; обшманаем…, ну, то есть, обыщем этих гомосеков, допросим с пристрастием, ну а там и решим, что с ними и с их барахлом делать. Но золото в любом случае изымем как компенсацию за моральный ущерб, ну и оружие, какое у них найдем, тоже конфискуем. Кажется мне, что у этих двоих много чего по карманам заныкано. Да и у ямщика с крыской, наверняка, тоже кой-что найдется. А кстати долго они еще будут в таком заторможенном состоянии?

– Пока не разбужу.

– Отлично! – сказал я и без опаски подошел к ямщику, задрав правый рукав увидел на запястье тонкий сыромятный ремешок. С силой дернул за него и в руку мне выкатилась увесистая гирька. Стащив с запястья ремешок я показал кистень знахарке.

– Таким если по башке отоварить, мало не покажется, даже шапка не спасет.

Покрутив кистень в руках, решил, что без должной сноровки можно запросто залепить этой гирькой себе по лбу. Положил снаряд на стол, в компанию к золоту и хотел было продолжить обыск, но тут стукнула дверь и в хату вошли дед и Архипка.

Дед, не выказывая особого изумления (видимо Архипка по дороге кое что рассказал ему), оглядел страдальцев и, покачав головой, уставился на знахарку. Но та кивком переадресовала его ко мне.

– Рассказывай, летна боль. – Хмуро бросил он.

Пришлось кратенько изложить события, не вдаваясь в подробности. Выслушав, дед спросил:

– Как же это вы с ними справились?

– А они нас и за противников не посчитали, потом против пестика со ступкой не больно-то устоишь, да и двигаемся мы быстрее, чем они.

Дед посмотрел на расквашенную физиономию усатого жлоба, на золото, лежащее на столе, на трость, которую я собрал и разобрал на его глазах, спросил:

– Дальше-то что?

– Ну, для начала обыщем их всех, освободим от оружия, похоже, у каждого из них ствол есть и возможно не один. Потом поспрашиваем их вежливо, чего они тут забыли. Ну после, если Феодора Савватеевна с ними справится, отпустим восвояси, а если не справится, то придется… – Я провел пальцем себе по горлу: – И концы в воду, ну под лед, то есть.

Тут вмешалась знахарка:

– И чего заладил: «под лед, да под лед». Справлюсь я с ними. Эти трое так, чисто ягнята, а вот с этим волком повозиться придется. – Указала она на котообразного. А расспрашивать их нечего и так понятно зачем они тут. – И она выразительно посмотрела на Архипку, увлеченно разглядывающего трость и монеты на столе. Я понимающе кивнул и посмотрел на деда, который взял кистень и взвесив гирьку в руке положил обратно, затем подойдя к ямщику вытащил у того из валенка приличных размеров нож и бросил его на стол в общую кучу.

Я, тем временем, стал обшаривать, похожего на крысу, господинчика. За пазухой у того оказался небольшой револьвер, в карманах обнаружилось 65 рублей ассигнациями, складной нож и пачка патронов. Деньги я оставил на месте, а оружие с патронами изъял. Потом по команде Бабы Ходоры отвязал его от табурета, но пальцы развязывать не стал. Так, на всякий случай.

Пока знахарка окучивала «крыску», мы с дедом обыскивали усатого жлоба. Вернее обыскивал я, а дед стоял рядом в качестве силовой поддержки, тем более, что тот стал приходить в сознание и даже привязанный был для меня опасен. Здесь улов оказался богаче: во внутреннем кармане его пиджака, или как в этом времени называют эту одежку, нашелся кошелек с серебряными монетами, в другом – еще один, туго набитый бумажными деньгами, рядом на хитрой подвеске висел вполне приличный револьвер с коротким стволом. («Бульдог» что ли?). Еще один небольшой двуствольный пистолетик нашелся в огромном валенке пристегнутым к щиколотке прямо на штаны. Наверняка и в рукавах, что либо припрятано. Но развязывать не буду; пусть сначала Баба Ходора с ним поработает. А пока проверим саквояжик, который этот хмырь занес в хату и положил на лавку. Я взял довольно увесистый саквояж, перенес на стол и раскрыл.

– Да они никак воевать здесь собрались? – невольно вырвалось у меня при виде здоровенного Смит-Виссона, лежащего поверх разнообразных дорожных вещей.

Достав револьвер, покрутил его в руках, поприцеливался. Тяжеловата пушка для меня. Отложив его в сторону, занялся дальнейшим потрошением саквояжа. Из ее недр, кроме мыльно-рыльных принадлежностей, на свет появились несколько пачек патронов для револьверов и документы на русском и итальянском языках. Быстро просмотрев подорожную, выданную еще в Санкт-Петербурге, выяснил, что жлоба зовут Серджио Пизаконе и, что в качестве охранника он сопровождает ученого этногрофа из Итальянского Географического Общества Луиджи Фальконе в поездке по Сибири. Ага, значит, главного специалиста по артефактам зовут Луиджо Фальконе, хотя, судя по всему, он такой же этнограф как я балерина. Да и фамилия его, скорее всего, не Фальконе. Но мне, в принципе, на это плевать. Нужно сообразить, что же подсунуть этим пидорам вместо артефакта, разумеется за деньги и за деньги приличные.

– Феодора Савватеевна! – окликнул я, закончившую с крыской, знахарку. – А нет ли у тебя какой нибудь коробочки или шкатулки, которая бы походила на «ларец Парацельса»?

Баба Ходора насмешливо посмотрела на меня и сказала:

– Ишь, что удумал! Чай не глупее тебя будем. Бабушка Христина, царствие ей небесное, давно этим озаботилась.

Знахарка снова покопалась в тайнике за божничкой и достала оттуда копию пресловутого «ларца», выполненную, похоже, из какого-то камня, подала ее мне. Я взвесил в руке копию – по весу вполне сопоставимо, а по форме так один в один и заполировано все идеально. Внимательно осмотрев ее, увидел еле заметную щель:

– Так она еще и открывается. – удивился я. Попытался открыть но крышка не поддавалась. Тогда стал искать кнопку. Кнопки не было. Баба Ходора с усмешкой наблюдала за мной, ждала, когда я попрошу помощи. Рядом стояли дед с Архипкой и с неподдельным интересом смотрели за моими потугами:

– Ну-ка подержи. – Сунул в руки изнывающему от любопытства Архипке шкатулку, взял с полки деревянную чашку, наполнил ее водой и, забрав у друга «ларец», погрузил его в воду. Подождав с минуту, вынул, тщательно обтер тряпицей и стал разглядывать. Сначала ничего не было видно, вытереть грубой тряпицей «ларец» насухо не удалось, но по мере того как испарялась последние капли воды, с торца обозначилось еле видное колечко. Нажал на него, кнопка подалась но «ларец» не открылся. Тогда я осмотрел другой торец, обнаружилась вторая кнопка. Нажал одновременно обе и крышка, с легким щелчком, откинулась. Внутри оказались, завернутые в вощеную бумажку, сушеные фрагменты какого-то корешка и записка на итальянском.