Текст книги "Fохтаун"

Автор книги: Алексей Мутовкин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 6 страниц)

– Это всё вы зажгли? – поинтересовался Атир.

– Зажгла! Да! – торопливо отвечала Бендида, забыв про ту спокойную манеру речи, которой обычно встречала гостей. – Но никак не могу погасить! Что я ни делаю, ничего не выходит! Наверное, это какая-то болезнь! Раньше мне не доводилось тушить свечки или что-то ещё. А теперь вдруг вот так! Я покажу!

Женщина подошла к свечам, стоящим на полу, изящно наклонилась и дунула на огоньки. Пламя шелохнулось, но не погасло. Бендида выпрямилась, набрала полные лёгкие воздуха и подула на свечи со всей силы. Язычки пламени затрепетали, сжались, почти исчезли. Но как только Бендида перестала дуть, свечи снова стали гореть ровными огоньками. Маворский и Карданов не без труда пытались сконцентрироваться на огнях свечей, постоянно отвлекаясь на изгибы фигуры молодой женщины, двигающиеся от глубокого дыхания.

После нескольких неудачных попыток Бендида опёрлась на колонну, подняла ножку и сняла свою чёрную туфельку с длинным каблуком. Она покрутила туфлёй перед гостями, будто фокусник, показывающий реквизит, желая продемонстрировать, что никого не обманывает. Потом она снова изящно нагнулась к свечам на полу и стала тушить огонь подошвой туфельки. Она опускала туфельку то на одну свечу, то на другую. И как бы долго она ни прижимала обувь к свече, стоило только ей поднять туфельку, как пламя вновь появлялось на смятом фитиле.

– Видите?! – грустно заметила она, надевая туфлю и стараясь не потерять при этом равновесие. – Всё бесполезно. Вчера я зажгла свечи во всём доме, потому что кончился свет. Они горели всю ночь. А теперь я не знаю, что и делать! Госпоже Асторе приходится самой всё утро задувать свечи. Мне так неловко!

Атир наклонился к одной из тех свечей, что не поддались туфельке, и легонько дунул на пламя. От потухшего фитиля тут же воспарила белая струйка дыма.

– Вы наш спаситель! – обрадовалась Бендида затухшей свече. – Будьте добры, помогите потушить их все! Госпожа Астора останется премного вам благодарна. Про меня и говорить нечего! Вот увидите!

Договорились поступить следующим образом: Атир и Киэй отправятся в гостиную к Асторе, а Бендида будет приносить им зажжённые свечи.

Гости поднялись на второй этаж, миновали длинный вестибюль, где они пили чай вчера перед встречей. Здесь стояла добрая сотня горящих свечей. Войдя в гостиную, они увидели старую даму. Она тушила свечи изящным гасильником. Делала она это не спеша. Такое разнообразие в жизни старой, праздной буржуа могло показаться утомительным, однако само утомление уже ощущалось в новинку и приносило глубокое удовлетворение Асторе.

– Невероятное несчастье! – объявила она, завидев гостей. – Казалось бы, куда дальше! Мы летаем в космос и освоили эти мгновенные световые полёты! И вот! Старой женщине приходится освещать дом столь древним методом. Приветствую вас, господа. Надеюсь, ваши злоключения вчерашним вечером не слишком удручили пребывание в Амстердаме?

– Госпожа Астора, мы перенесли отключение без потерь личного состава, – бодро ответил Атир. – Было бы нетактично спрашивать у вас про наше дело в связи с такими непредвиденными обстоятельствами. – Молодой полицейский украдкой подмигнул Киэю.

– Нечасто встретишь молодого человека, столь учтивого, – улыбнулась дама, туша очередную свечу.

В гостиную ворвалась Бендида с целым подносом свечей.

– Ставь сюда, милая, – указала ей Астора.

Старая дама взяла прямоугольник зелёной травы, парящий над журнальным столиком, и подвинула его в сторону. Кусок живой земли послушно продолжил висеть в воздухе. Бендида поставила поднос со свечами и взглядом пригласила Атира помочь.

– Авария аварией, а дело делом, – продолжала Астора. – Мне удалось просмотреть документы, которыми я располагаю.

– И что же нового вам удалось найти? – спросил Атир, начав задувать свечи. Бендида поблагодарила Атира реверансом и поспешила прочь.

– Ничего, что могло бы вас заинтересовать. И всё же, глядя на старые документы, я вспомнила одну замечательную вещь, случившуюся много лет назад.

Киэй и Атир переглянулись; Астора говорила так, будто бы у неё и в мыслях не было лукавить. Тон её голоса больше выдавал искреннюю ностальгию пожилого человека, нежели рассказ юлившего хитреца.

– Однажды к нам пришли гости, – рассказывала дама, медленно опуская гасильник на пламя свечей. – Это случилось на работе отца. Людей у отца всегда бывало много. Я росла избалованной молодой девочкой, купающейся в роскоши и внимании заботливых нянек! У меня было очень много игрушек и друзей. Уж не знаю, оплачивал ли отец этих друзей, но мы играли вместе каждый день с новыми куклами, возились с роботами. Только какими бы изысканными ни казались эти вещи, они приедались из-за своего множества и разнообразия. Отец часто дарил мне искусственных зверей, но я, даже в малом возрасте, никогда не видевшая, скажем, шиншиллу, могла отличить живое от неживого.

Те гости явились к отцу в кабинет с каким-то делом. Случилось это осенью, когда листва горела желтизной. Кабинет отца находился на самой вершине башни. Я смотрела из окна и представляла, что плыву по жёлтому морю. В кабинет вошли мужчина – обычный деловой партнёр отца – и женщина. Её стройную фигуру, чем-то похожую на фигуру Бендиды, обтягивало длинное белое платье. Шею обвивал белоснежный пушной воротник. На руках у дамы сидело что-то ярко-оранжевое. Я подошла и увидела, что это лисёнок. Настоящий, живой лисёнок с влажным чёрным носом, усиками, бегающими глазками, вздымающимися от дыхания боками, неравномерно густой шерстью, тёмным окрасом лап и хвостом, с одной стороны более пушистым, чем с другой. Он вёл себя совсем не так, как все мои искусственные животные. Он боялся, радовался, мешал своей хозяйке, кусал её за белый воротник, норовил спрыгнуть на пол. Когда мне разрешили его погладить, я неимоверно воодушевилась и с трепетом прикоснулась к этому маленькому тёплому существу. Я помню, что мой отец тоже удивился, увидев лисёнка. Он спросил у гостей, где им удалось добыть это живое создание. А они ответили, что это сделал для них один малоизвестный ремесленник. Так они называли робототехников-одиночек, создающих искусственных питомцев. Удивление отца, понявшего, что это просто робот, походило на глубокий шок. Мой отец всю жизнь занимался искусственным интеллектом и уже повидал много роботов-питомцев. Не помню, чтобы он выказывал хоть малейшее удивление, когда ему показывали разные, далеко незаурядные образцы. Но тогда этот рыжий лисёнок, неотличимый от живого, заставил отца выронить из пальцев сигару, остановиться посреди комнаты и замереть минут на пять. Гости даже испугались и стали звать на помощь прислугу. Отцу принесли воды. Он осушил стакан до дна, не отрывая взгляда от механического существа. Я взяла отца за руку и попросила погладить этот пушистый комок. Папа с трепетом поднял существо в своих больших ладонях и долго рассматривал его, не говоря ни слова. Мы все стояли и ждали, что же будет дальше. А отец всё смотрел. Уж не знаю, сколько это продолжалось, полчаса или час. Но в конце отец сказал: «Ни одного повторения!» Представляете! Он всё это время смотрел на лисёнка и пытался увидеть алгоритм его поведения. Все думали, что он любуется красотой, неотличимой от природной, а он следил за алгоритмами! С того дня отец стал работать с утра до вечера. А через полгода он создал первый образец «Лим А». Фоновое шевеление роботов основывается на описательном алгоритме – на том, который не требует от программы так называемых конкретных действий. Некоторые называют это «Блок Б». Сам этот код небольшой, но отсылает программу к массивным библиотекам данных. Детальная проверка этих библиотек на наличие вредоносных выражений может занять годы, даже если этим займутся несколько вычислительных центров. Но если у вас будет исходный код «Блока Б», вы сможете напрямую отслеживать причинно-следственные связи в поведении роботов.

– Этот исходный код есть в каждом роботе, – заметил Атир. – Машина его не переписывает.

– «Блок Б» в роботах – это лишь ссылка, – поправила Астора. – Сам исходный код зашифрован и хранится отдельно.

– Вы говорили, что отец разработал алгоритм действия, – сказал Киэй. – Что же с алгоритмом этих поведенческих реакций? С этим «Блоком Б»? Он приобрёл его у кого-то другого и использовал в своих роботах?

– Я не могу вам этого сказать, – покачала головой Астора. – Это коммерческая тайна. Однако, учитывая ситуацию, я скажу, что мой отец иногда приобретал исходные коды у сторонних ремесленников. Делая такие закупки, «Галах» никогда не тратила время на перекодирование исходников; это лишние расходы.

– Кем был тот ремесленник, принёсший лисёнка? – спросил Киэй. – Что стало с его ателье? Корпорация поглотила его или просто купила права на код?

– Дорогой друг, я знаю лишь то, что этот человек создал нечто, что маленькая девочка сочла за живое существо, – ответила Астора. – Нечто, что и мой отец не смог отличить от жизни! Если вы действительно считаете, что проблема наших роботов в исходном коде «Блока Б», то либо расшифруйте ссылку, либо ищите создателя оригинала. Если полиции требуется, я могу дать пароли, открывающие все хранилища и компьютеры в бывшей башне корпорации «Галах» в городе Астикоре, которая теперь стоит законсервированная в зоне отчуждения. Вопрос в том, насколько вы верите в эту версию с кодом. Верите ли вы в неё настолько, чтобы отправиться в «Сотружество»?

– А вы хотите, чтобы мы туда отправились? – спросил Атир.

– При всём моём уважении, ваши действия не входят в круг моих желаний, господа, – ответила дама.

В гостиную снова ворвалась Бендида с очередным подносом, полным свечей.

– Все версии стоит проверить, – заявил Атир. – И мы готовы отправиться в социалистическое «Сотружество». Если вы позволите вашей служанке сопровождать нас. Вы расскажете ей всё про башню корпорации «Галах», а она станет нашим провожатым.

Астора замерла. Бендида стояла неподвижно, лишь пламя колебалось на свечах её подноса от мелкой дрожи взволнованной женщины. Атир резко вдохнул и разом задул все оставшиеся свечи на журнальном столике. Затем он встал и ещё одним сильным выдохом затушил свечи на подносе Бендиды.

– Госпожа Астора, вы отпустите Бендиду с нами? – звонко спросил Атир.

Пожилая дама не ответила. Она опустила взгляд и положила гасильник на оранжевое сукно своего стола. В молчании она приблизилась к окну и посмотрела на улицу. Там северо-западный ветер играл ветвями старых деревьев. Из-за стекла доносились едва слышимые звуки проходящей мимо жизни.

– На расшифровку у вас времени нет, – произнесла старая женщина. – Остаётся найти ключ. Но если сбои искусственного интеллекта вызваны не «Блоком Б»?

– Полиция рассматривает все варианты, – пояснил Атир. – Проверим. Отрицательный результат – тоже результат.

Астора Бунди повернулась к гостям. Киэй заметил, сколь изящная и гордая у неё осанка. Даже в столь преклонном возрасте этой женщине удалось сохранить ту грацию, которую взращивали в ней с самого детства.

– Господа, – глубоким голосом начала дама, – я отпущу Бендиду.

– И на каких же условиях? – недоверчиво спросил Киэй.

– Я отпущу Бендиду безусловно, – ответила дама и снова отвернулась к окну. – Благодарю вас за визит и за свечи. Остальные я погашу сама.

***

На следующий день Киэй и Атир дожидались своего рейса на Торонто в межконтинентальном аэропорту Амстердама – единственном аэропорту Объединённой Евразии и Африки, откуда можно попасть в «Сотружество». Малочисленные пассажиры послушно ждали у самой дальней кассы – той, которая обслуживала направляющихся, по мнению многих, в «страну дураков». Касса находилась прямо под огромным бронзовым барельефом Басирия Атвакчи, учёного, благодаря которому на другой континент теперь попадали за час. В этой очереди стояли дипломаты, члены их семей, сотрудники тайной полиции и те богатеи, которые ещё не потеряли надежду заработать на торговле с Америкой. Каждый человек в очереди имел специальный пропуск. Киэй чувствовал себя не слишком уверенно перед полётом, ведь он ни разу не пользовался такой передовой технологией перемещения. Молодой Атир Маворский также никогда не летал в «Сотружество», но не волновался, продолжая глядеть в свой коммуникатор потухшим взглядом.

Маворский сообщил Киэю, что из-за проблем с роботами-помощниками уже несколько дней рейсы до Торонто отбывают с опозданием, так как вычисления, которые осуществляет искусственный интеллект, перепроверяют люди. Это не успокоило старого языковеда.

Работники аэропорта ещё не подошли к кассе, поэтому Киэй и Атир, как и прочие пассажиры, просто стояли в ожидании, разговаривая о грядущем полёте. Через минут двадцать пришла и Бендида. Здесь, в большом зале, она выглядела совсем не так, как в сумеречном доме, в лабиринте старых вещей. На ней были высокие чёрные сапоги, зелёные замшевые штаны и кожаная куртка. Волосы скрывал яркий салатовый платок. Киэй заметил, что платок добавил её образу той женственности, которой так недоставало холодной служанке с идеальным телом. Если раньше, глядя на Бендиду, возможно было думать только о правильных формах, не вызывающих ничего, кроме пустого желания, то теперь женственность, словно оттепель, растекалась по ней от этого платка, оживляя правильные изгибы тела и наполняя их смыслом. Не был бы Киэй старым опытным волком – не заметил бы он тогда изменений в Атире. Молодой человек спрятал коммуникатор в карман своего серого пальто и немного выдвинул вперёд нижнюю челюсть, чтобы казаться мужественнее и суровее. Взгляд его стал серьёзным. Сыщик хмуро глядел по сторонам и держал ситуацию под контролем. Смотреть на Бендиду он позволял себе только тогда, когда она отворачивалась. Видимо, боялся встретиться с ней взглядом.

Как только документы проверили, пассажирам предложили пройти к трапу. Следуя по длинному стеклянному коридору, люди видели ожидавший их летательный аппарат. Нет, это чудо техники оказалось совершенно не таким, как обычный самолёт. Аппарат походил на гигантскую белую таблетку, вытянутую капсулу с заострёнными концами. Посередине находились два отверстия, за которые эту капсулу поднимали два стационарных крана. Несколько роботизированных руку держали наготове неровные иттриевые пластины, которые перед самым запуском накладывали на летательный аппарат; они служили некой высокотехнологичной защитой. Окон в летательном аппарате не было. На гладком фюзеляже красовалось лишь название машины – «Флинтерия».

Люди прошли по стеклянному коридору, где их обдали дезинфектирующим паром, и оказались на взлётной полосе. Вдалеке взлетали и приземлялись обычные самолёты. Дружелюбные стюардессы в респираторах вежливо указывали гостям путь по зелёному ковру. Обернувшись, Киэй увидел, как за стеклом, из здания аэропорта, на них смотрят. Любознательных господ интересовало, как стартует первый и единственный в мире аппарат, способный двигаться по фотонному следу на невообразимые расстояния с непостижимой скоростью.

Когда все пассажиры заняли свои места на борту «Флинтерии», дверь закрылась, и на секунду всё вокруг поглотила тьма. Потом зажглось освещение. Из кабины пилота вышел командир экипажа. Он бодро поприветствовал всех, пошутив, что через несколько минут отправится пить чай, так как работать ему больше не надо: «Флинтерия» передвигается сама и не требует никаких действий от пилота. Весёлое настроение этого шутника сняло напряжение тех, кто тревожился перед полётом. А если у кого и остались ещё плохие мысли, то их развеяли мягкие кресла, приятный свет, еле слышная мягкая музыка и вежливые молодые стюардессы в забавных респираторах. Атмосфера располагала к спокойствию и безмятежности.

Перед каждым пассажиром открылся небольшой экран, где схематически показывали процессы, происходящие с летательным аппаратом. Первая фаза, длившаяся около пятнадцати минут, вызвала наибольшее волнение пассажиров. В это время «Флинтерию» подняли краны, а руки-роботы заковали её в иттриевую броню. Потом краны приподняли нос аппарата до нужного угла относительно горизонта. В этом положении аппарат простоял минут пять: компьютеры и люди перепроверяли данные. Затем на дисплее Киэй увидел, как из «носа» самолёта вперёд устремляется луч света. Раздался глухой хлопок, и, как показалось пассажирам, было небольшое встряхивание. В следующий миг Киэй заметил, что изображение на дисплее изменилось. Теперь задним фоном стало звёздное небо. Командир экипажа по громкоговорителю сообщил, что первая фаза полёта завершена: сейчас они находились на околоорбитальной станции, где требовалось изменить угол наклона «Флинтерии», чтобы приземлиться в Торонто. Необходимо это было потому, что аппарат передвигался только по прямой. Вначале луч света «чертил» летательному аппарату будущий путь, а потом совершался почти мгновенный прыжок по фотонному следу этого луча. Из-за изгиба Земли перелёт из Амстердама до Торонто по прямой линии невозможен. Поэтому вначале «Флинтерией» «выстреливали» на орбиту, а затем с орбиты ещё раз «стреляли» вниз, в точку приземления.

Киэй и другие пассажиры немедленно почувствовали лёгкость в теле. Появилась невесомость. Но каждый был надёжно пристёгнут к мягкому бежевому креслу из искусственной кожи. Только яркий платок Бендиды каким-то чудом развязался и полетел, причудливо перетекая в пространстве, изменяя свою форму. Он плавно двигался над головами людей, покоившимися на спинках высоких кресел. Некоторые пассажиры поднимали руки, чтобы поймать этот салатовый платок, но он каждый раз проплывал мимо, словно птица, которой невозможно завладеть по желанию. И всё время, пока аппарат менял угол наклона, платок Бендиды парил в воздухе. Эта яркая деталь приковала взгляд пассажиров и заставила всех забыть о том, что сейчас они в тысячах километров от земной поверхности.

Раздался ещё один глухой хлопок. Летательный аппарат заметно тряхнуло, а салатовый платок Бендиды медленно опустился в проход между сидениями. Минут через двадцать дверь в задней части «Флинтерии» открылась, и пассажиров пригласили на выход в аэропорту Торонто.

– Процесс телепортации завершён, – сообщил из динамиков голос стюардессы.

– Как вам такое, господин Киэй? – обратился к коллеге Атир, когда они выходили из «Флинтерии». – «Телепортация»! Не раздражает такое слово? Не лучше бы заменить на «перемещение»?

– Пойдёт и «телепортация», – отмахнулся Киэй, слишком встревоженный произошедшим.

– Эх, всего лишь один балл по «ШРЯК», – засмеялся Атир, но тут же смолк и принял серьёзный вид, заметив рядом Бендиду.

«Движение по световому следу! Это ли не предел прогресса и человеческой мысли?» – думал Киэй, спускаясь по трапу. Как и все остальные пассажиры, он не мог знать ответа. Но мысли о том, как далеко можно улететь с такой технологией, будоражили сознание каждого, кто приземлялся в Торонто на таких аппаратах. И всё же эти мысли – и о шутках Атира, о платке Бендиды, о невероятном фотонном следе – таяли при осознании того, что Киэй оказался здесь, в «Сотружестве», в обществе, которое ещё раз кидает истории вызов и пытается отойти от разделения людей на богатых и бедных. Новый социализм «Сотружества»! Вот он! Общество будущего, которое для Киэя всю сознательную жизнь казалось ушедшим в безвозвратное прошлое.

«Сотружество»

Музыка, которую никто не слышит. Она играет в памяти тех людей, которые когда-то давно застали нечто похожее на «Сотружество». Это подобно отражению в старом треснувшем зеркале. На той стороне мутного стекла, в глубине, за углом лежит страна прошлого, в которой и звучит неслышимая мелодия, забытая, печальная, до боли знакомая и родная – невозвратимая, растворённая в будущем.

Киэй не слышал эту мелодию, но чувствовал, как её отголоски вибрируют в воздухе, резонируя с теми незначительными вещами, которые не замечает обычный человек, занятый жизнью сейчас, сегодня. Который не рефлексирует о прошлом, не вызывает силой мысли бесполезную боль в сердце.

Мелодия отражалась от треснувшей резиновой накладки на ступеньке трапа. Слышалась в отогнувшемся уголке потёртой жестяной таблички «Made in Commonlabouria» на боку тележки для перевозки багажа пассажиров. Угадывались родные звуки и в незамысловатой форме работников международного аэропорта Торонто, в их светлых лицах, в улыбках. Нет, не в тех корпоративных, прописанных в трудовых договорах улыбках сотрудников сферы обслуживания, а в таких, в которых отражается солнечный свет, одеялом накрывающий всех, идущих в будущее не ради блага, свободы и процветания, а ради самого этого будущего.

– Вот это нафталин! – услышал Киэй голос Атира, когда они поднимались по трапу в здание международного аэропорта.

– Что вы имеете в виду? – поинтересовался Киэй.

– Только гляньте на это? Какое здесь всё! Даже слова не подберу. Какое-то всё потрёпанное. У нас уже всё это роботы делают.

– Что именно? Улыбаются прибывающим?

– Да хотя бы! – брезгливо ответил Атир. – Здесь как будто всё застыло! Однако я не стану продолжать – для вас это ведь как возвращение домой. Храните, небось, много тёплых воспоминаний о тех временах, когда все ходили в одинаковых серых одеждах и боялись ляпнуть чего лишнего о власти. Гляньте, у них у всех мгновенный переводчик в ухе. Прямо как у вас.

Атира позабавили старомодные мгновенные переводчики в ушах работников. До недавнего времени такими и в Объединённой Евразии и Африке пользовались повсеместно, но из-за постепенного отмирания непосредственного межличностного общения и повального перехода в общение виртуальное мгновенные переводчики теряли популярность. Лишь такие, как Киэй, по старинке таскали в ухе не самый удобный в мире наушник.

Языковед не ответил своему коллеге. Там, в Амстердаме, он не преминул бы парировать слова молодого человека едким и остроумным замечанием. Сейчас же ему больше хотелось сосредоточиться на самом себе и понять, куда же он попал. Что такое это «Сотружество»? Что делают эти люди, кажущиеся Атиру застывшими? Куда они двигаются? И двигаются ли? Не является ли очередная попытка человечества уйти от животной части своей природы попросту тратой времени на мечты об идиллическом существовании, невозможном в материальном мире?

Впереди их ждала очередь, по поводу которой Атир снова выразил недовольство. Затем индивидуальная дезинфекция и обычная для всех пассажиров проверка на наличие вирусов. Но если такая проверка в Объединённой Евразии и Африке воспринималась Атиром как нечто необходимое, цивилизованное, высокотехнологичное и правильное, защищающее людей от эпидемий, то здесь точно такая же проверка оказывалась попранием свободы личности, вторжением в частную жизнь, уравниловкой и пережитком старых порядков. И всё молодому человеку казалось не тем и не так! Вроде и антисептик одинаковый, но вот здесь он горек. И пускают его в камеру тогда, когда не успеваешь задержать дыхание. Вот там, в своём прогрессивном капиталистическом мире, он всегда успевает за три секунды задержать, а здесь за три секунды не успевает и кашляет, и плохо ему и грустно.

– А что вы по поводу всего этого думаете? – поинтересовался у Бендиды Киэй, когда они прошли все требуемые процедуры и оказались в просторных залах аэропорта.

– Всё выглядит по-другому, – рассматривая окружение, ответила Бендида.

– Наконец-то! – воскликнул Атир и ускорил шаг. – Траволатор!

И когда они все втроём стояли на движущихся платформах, держась за чёрный поручень, они услышали громогласное объявление: «Dear friends and guests of the Commonlabouria, use the travolator with caution. Уважаемые друзья и гости “Сотружества”, пользуйтесь пассажирским конвейером с осторожностью».

Бендида звонко рассмеялась. Киэю тоже стало смешно от того, что в международном аэропорту Торонто в русскоязычной версии звукового объявления использовали слова «пассажирский конвейер», а не их английский аналог. Смеялась ли девушка над тем же или просто над хмуростью и отчаянием Атира, Киэй не понял. Но когда Атир увидел улыбку на лице Бендиды, его тревоги ослабли, и непонятная радость наполнила сердце. Всем троим стало почему-то весело и легко.

– Траволатор? – сквозь смех спросил Киэй.

– Траволатор! – повторил Атир, задыхаясь от смеха.

– Сколько это по твоей шкале? Как там она называлась?!

– Десять! Все десять баллов! – радовался Атир. – Только наоборот теперь. Со знаком минус!

Так они катились вперёд на механическом пассажирском конвейере, радуясь непонятно чему и смеясь, глядя друг на друга. И длилась бы эта радость вечно, если бы конвейер уходил в бесконечность. Но конец дороги, по которой двигаешься без затраты сил, неминуем. И гостей уже ждали люди с серьёзными лицами.

– Майор Мэзекью, – отдав честь, приветствовал гостей милиционер в форме. – Товарищ Атир Маворский, товарищ Киэй Карданов и товарищ Бендида Траки. Прошу вас, пройдёмте со мной.

Про таких людей, как майор, обычно говорят: грудь колесом. Этого коренастого майора-солдатика словно отлили из олова. Под его крупными розовыми щеками красовались захватистые поседевшие усы. Смотрел он всегда прямо в глаза, а лёгкая бравая ухмылка никогда не покидала его добродушного лица. В толстом ухе майора тоже помещался мгновенный переводчик, но из-за размера этого уха приборчик казался совсем маленьким, удобным, совершенно незаметным. За спиной у Мэзекью стояли пять милиционеров. Некоторые из них были на голову выше майора, некоторые – шире в плечах. Но все они держались чуть позади своего начальника. По молодым лицам этих парней Киэй понял, что этот Мэзекью для них «батя». Вряд ли хоть один из них знал это русское слово, но если бы знал, то непременно называл бы так майора. Потому что ни «Мэзекью», ни какая другая английская фамилия не в состоянии отразить то, что представлял собой этот бравый человек.

Они двинулись по аэропорту, больше похожему на внутренности космического корабля из фантазий художников, изображающих далёкое будущее. Всё вокруг кричало о будущем, о новых технологиях, о новаторском мышлении и раздвижении границ. Но если сто лет назад новое мышление подразумевало уничтожение стереотипов, иррациональность восприятия, эпатаж, сочетание несочетаемого и свободный полёт фантазии творцов, то нынче стремления архитекторов и художников выстраивали логические карты непознанных сфер и шли по ним уверенным шагом мудрых исследователей. Каждая колонна зала сочетала в себе монументальность и изящество. Форма окон олицетворяла врата в будущее. Стальные балки, держащие своды, поражали скрытой силой, заложенной в них инженерной мыслью и воплощённой трудом людей и роботов. Половое покрытие, по которому ступали люди, не походило ни на что, доселе виденное Киэем. В меру мягкий, нескользкий и чистый пол, выполненный из огромной разноцветной мозаики, будто бы оседал в том месте, куда опускалась ступня, а потом сам выталкивал тебя вверх. Киэй поначалу думал, что такие свойства полового покрытия ему только мерещатся, но чем дольше они шли, тем меньше уверенности у него оставалось в собственных ощущениях. Но более прочего бывшего сотрудника СКПД поразило то, что нигде не было видно навязчивой рекламы, которой на родине пестрило всё вокруг. Это ощущение отсутствия внешних раздражителей, нацеленных на то, чтобы выманить у тебя деньги, пришло не сразу. Оно появилось лишь тогда, когда сознание впервые за долгое время вздохнуло спокойной. Смогло оглядеться и оценить обстановку самостоятельно, без той невидимой руки, которая неизменно ведёт за собой, как воспитатель ведёт ребёнка. Ведёт туда, куда требуется ведущему, но не послушнику.

Киэй не без улыбки вспомнил барельеф Басирия Атвакчи в Амстердаме, казавшийся теперь не столь и монументальным, а даже наоборот – скромным, в чём-то наивным и уже немного нелепым, на фоне того мира будущего, в котором они теперь находились; в безликом мире миллионов разных лиц. Много веков назад Америку называли Новым Светом, а Европу – Старым. Минули столетия, и Америка вновь показывает, что именно она в авангарде цивилизации, а Европа всё так же тает в прошлом; встречает гостей большим бронзовым лицом старика, пусть великого учёного, но всё же старика.

– Ого! Смотрите, реклама! – воскликнул Атир, указывая на огромный монитор, возвышающийся над пустым залом ожидания. На мониторе по кругу пускали рекламу ананасного сока. Вот только марки этого сока не называли.

– Пейте ананасовый сок! – повторил Киэй надпись на экране. – Какой великолепный призыв. Прямо и чётко. Без всяких рекламных штучек.

– Больше похоже на приказ, – нахмурился Атир.

Майор остановился у одной неприметной двери. Он взялся за ручку, и через секунду вокруг этой ручки поверхность белой двери загорелась зелёным кольцом. Майор отворил дверь и жестом пригласил гостей проследовать вперёд.

Киэй, Атир и Бендида оказались в комнате, где стоял лишь пустой стол и несколько стульев. Майор Мэзекью вежливо попросил подождать и, оставив гостей одних, закрыл дверь. Ждать пришлось минут пять. Затем отворилась противоположная дверь, и в комнату вошёл человек в белом костюме. Вошёл он спиной вперёд, видимо, открывал дверь боком. В одной руке он держал кружку с чаем, а в другой – сразу две плошки: одну – с печеньем, а другую – заполненную ананасными кусочками. В зубах он тащил планшет, который, видимо, оказался достаточно скользким и тяжёлым, так что мужчине приходилось упираться планшетом себе в грудь, чтобы техника не выскользнула и не разбилась.

Человек в белом костюме с трудом закрыл дверь ногой, неуклюже преодолел три с лишним метра до стола и с облегчением разгрузился.

– Ouaf! – весело вздохнул он, плюхаясь на стул и делая глоток чаю. – Enfin!

Он закрыл глаза и на мгновение выпал куда-то далеко, будто бы у него наступил долгожданный выходной. Потом он неожиданно вздрогнул, открыл глаза, потёр руки, активировал мгновенный переводчик в ухе и снова встал.

– Приветствую! – бодро начал он и протянул поочерёдно руку каждому из гостей. – Я Антуан Орли. Добро пожаловать в Торонто.

К Бендиде же он подошёл отдельно, мягко ей улыбнулся и поцеловал руку.

– Мадам! Вы прекрасней всех картин в галерее искусств! Писать ваш портрет почтёт за честь любой художник! Но не соглашайтесь позировать импрессионистам и кубистам: они всё испортят.

Бендида улыбнулась и сделала небольшой кивок. По реакции Антуана можно было сказать, что он ожидал более яркой реакции на комплимент.

– Орли, Антуан? Вы француз? – спросил Атир.

– Бывший француз, – улыбнулся в ответ Антуан и пригласил всех присаживаться. – У нас в «Сотружестве» национальностей нет! Все друзья, все товарищи!